Обалдел Никита, вбегая как-то утром на крыльцо полиции. Столкнулся со своим «крестником» — так назвал дядька Макар арестованного в Кравцах по доносу Сеньки Чубаря. Был тот в новехоньком обмундировании, с повязкой на рукаве, выбрит. — Не ожидал, пан Качура? Никита посторонился.
Дня два косился на нового инспектора-семь. Не то чтобы совесть грызла парня, а просто было не по себе. Выходит, понапрасну обернулось так с Сенькой... Да и этому дал тогда по скуле... Глядя, как благоволит к нему отец и особенно Воронок, Никита начал уже подумывать о примирении. Хотя и вида не подал, а обрадовался, когда Андрей Большаков подошел к нему первый с протянутой рукой.
— Полно те, Никишка, зла на тебя я вовсе не имею.
А вечером они скрепили дружбу у Картавки. После второго разлива Никита в рот заглядывал новому сотруднику полиции и удивлялся, как это он мог тогда еще, в Кравцах, не заметить, что парень он, Большак, мировой.
Был доволен и тем, что он снял квартиру у них на улице, у тетки Ганочки.
Утром заглянул Никита к нему по пути. Тетка Ганочка, непомерно толстая, больная ногами женщина, не поднимаясь с топчана, сказала, что «квартиранта» дома нет. И высказала предположение, что он как бы не у Ивиных, соседей. Озадаченный, Никита спросил:
— Чего это он поперся туда?
Хозяйка обидчиво поджала бескровные губы.
— Дело молодое... Девки же там...
— А ушел когда?
— Вот-вот толечко.
Никита решил подождать. Закуривая, присел на сухое корневище возле погребка. «Нашел девчат, — усмехнулся.— Ну Верка еще так-сяк, а Галка?.. Посмеюсь над ним...» Вдруг вспомнил, что у Андрея нынче день свободный перед ночным дежурством. Глянув на солнце, вышел за калитку.
По сути, чего такого произошло? В ранний час человека не оказалось дома, к которому ты заглянул так, от нечего делать. Предупредил бы с вечера, гляди, и ждал. В ушах отдавались слова, сказанные Ганочкой: «Дело молодое, звесное...» Еще бы не известное Никите —сам бегает к девкам. Каждый свободный час если не у Картав-ки, так у кого-нибудь еще... Правда, у него, как и у всех, подобные свидания с вечера. А тут — утром, ни свет ни заря. Что за нужда?
Ломая голову, не заметил, как и подошел к воротам полиции. Тянул сигарету часто-часто, будто торопился выкурить. Припекло пальцы. Хлопнул окурок об землю, ни с того ни с сего, казалось бы, саданул ногой в калитку. Наблюдавший с крыльца часовой, подмигивая, спросил:
— Переложил вчерась али недобрал?
Недобро сверкнули глаза у Никиты. Не утруждая рук, еще яростнее двинул ногой калитку. По ступенькам поднимался важно, чинно, давал этим понять олуху царя небесного, что с ним, молодым паном Качурой, не всякому так вольно позволено разговаривать.
Часовой, подбираясь, ругал мысленно себя за то, что встрял. Заглаживая вину, уже вслед сказал:
— А тут вас спрашивали, господин Качура. Никита остановился. Правая рука, избочась, легла на кобуру. Стоял посреди веранды вполоборота; глядел под ноги себе, ждал, что скажут ему еще. Не дождавшись, взглянул строго часовому в заросшее лицо.
Тот спохватился. Поддернув плечом винтовочный ремень, пояснил:
— Парень хуторной. Кабы не дружок... Да зараз в караулке он.
— С нового набора?
— Да ото ж...
Сдвинутые до этого зло брови Никиты шевельнулись, но не встали на место. На лице появилась озабоченность. Шел к флигельку, приткнувшемуся к конюшне в заднем конце двора, перебирая в памяти школьных знакомых из хуторов. По скрипучим полусгнившим порожкам поднялся бегом. Расправляя под ремнем складки на гимнастерке, рывком открыл дверь. «Кто такой?» — думал мучительно. И еще не разглядел со света как следует парня, сидевшего на койке, но холодком дунуло в лицо. Да, это он, Сенька. Глаза их встретились. Глядели оба не моргая, выжидающе. И оба разом отвернулись. Сенька опять стал пришивать к рубахе пуговицу, а Никита, двигая ноздрями, как сазан жабрами, оглядывал койки. Большинство коек были пустые. Человек пять спали — сменились утром. Чтобы это было не явным отступлением, Никита прошел, заглядывая каждому спящему в лицо, будто искал кого. Не найдя, чертыхнулся и вышел, сердито хлопнув за собой дверью.
Конечно, интересовался им он, Сенька. Но зачем? Помириться? И Никита с облегчением почувствовал, что помириться он бы мог. Сказывалась и многолетняя дружба, жизнь под одной крышей, и главное — произошло-то все между ними из-за пустого... «Знает, нет ли, что Андрей променял подвал на инспекторский кабинет?» — подумал с усмешкой.
Вечером при разводе в наряд Никита еще раз встретился с Сенькой. Тут же был и Андрей. Большак принял дежурство и распределял караул. В сумерках Никита так и не разобрал по их лицам, видались они или нет. По-видимому, нет. Ни в голосе, ни во взгляде у обоих ничего такого особого Никита не уловил. Подумал, что они в Кравцах тогда вовсе и не были знакомы. Так, понаслышке молол Сенька, хвастался.
После развода, когда Андрей вернулся в дежурку, Никита зашел к нему. Тут был уже Воронок. Дымя цигаркой, он расположился на корточках у порога. Андрей возился с лампой. Матерился, выравнивая кособокое пламя.
Подсел Никита к столу.
— Да брось ее...
Андрей дружески подмигнул ему: здорово, мол, не видались сколько. Тем же ответил ему и Никита.
— Как вы тут, живы? — спросил Андрей, вешая на гвоздик лампу.
— Та живи...
Воронок, почесывая в затылке, стал рассказывать, как «хохол» эту ночь зоревал у одной вдовушки, «разомлив в кинец», да и забыл там папаху. А пойти взять боится. Описывал Воронок с серьезным видом, умеючи, на манер самого Приходько.
Смеялись дружно и долго. Дребезжали необмазанные стекла в раме, мигала лампа. Улучив момент, когда улегся смех, Никита спросил Андрея, так, между прочим:
— А тут среди этих... земляк твой. Не узнал?
— Мой? — Андрей удивился.
Встретившись взглядом с Воронком, Никита понял; что и для него это новость, — черными огоньками вспыхнули глаза.
— Кравцовский... Чубарь.
— Кравцовский? — Андрей наморщил лоб. — Да, земляк... Завтра гляну. Чубарь, говоришь? Не. забыть бы...
И вдруг расхохотался. Сдвинув на затылок папаху, крутил головой:
— Вы же, черти, сорвали мне всю обедню... Удачно пристроился. Корова... да и сама хозяйка...
Прищелкнул пальцами, подмигивая Никите.
— Далеко ли тут... Через бугор. Смотайся, разгони солдатке тоску, — посоветовал Никита.
Воронок криво усмехнулся:
— Семь верст киселя хлебать. Добра такого и тут хватает.
Поправляя фитилек в лампе, Андрей сказал не то серьезно, не то в шутку:
— Выбраться бы надо. Не так солдатка, как детишки ее... Там их трое... Анархия, безбатьковщина.
И опять Никита уловил сквозь дымовую завесу черные огоньки в глазах у Воронка. Знакомо ему это свойство у начальника розыска. «Не верит Большаку...» — удивился с какой-то непонятной для себя радостью. Вос-станавливал Никита в памяти весь этот получасовой разговор, где он мог упустить что-то неладное? Вдруг вспомнил визит к тетке Ганочке. Только хотел рот раскрыть, но Андрей опередил его:
— Да, Никишка, так это ты утром нынче забегал ко мне? Вхожу, а хозяйка и говорит... Я туда-сюда, по двору, нет. — Подмигнул Воронку. — Вот девки! Скажи, Никишка? Соседки мои.
Никита хмыкнул.
— А та, белая, в комендатуре работает, слыхал?
Со двора крикнули дежурного на выход. Андрей, поправляя на ходу кобуру, нырнул в дверцу, вслед за ним вышли и дружки. Возле калитки, прощаясь с Воронком за руку, Никита спросил:
— Не заливает?
Дрогнул светлячок сигареты в зубах у Воронка. Хриплым, натужным шепотом ответил:
— Дура мамина, тоже мне...
Шел Никита по темной площади, сбитый с толку Воронковым ответом. В руке мял погасшую сигаретку.
