ЖИВ   ЛЕНЬКА,   СЫН  АРТИЛЛЕРИСТА!

Поэму «Сын артиллериста» я написал в один присест, бук­вально за одни сутки, в Архангельске в ноябре сорок первого года,  возвращаясь  из  Мурманска в  Москву.

Историю, которую я положил в основу поэмы, мне рассказал на Рыбачьем полуострове командир 104-го артиллерийского полка майор  Ефим  Самсонович  Рыклис.

Самого героя поэмы я тогда не видел, историю его подвига запомнил, а фамилию не записал и поэтому забыл. И эта моя журналистская  оплошность   принесла  мне   потом   много   хлопот.

После войны поэму включили в круг чтения школьников пя­того класса. И они стали писать мне со всех концов страны, спра­шивая о судьбе Леньки, сына артиллериста. И мне приходилось отвечать им, что я не знаю его судьбы, но мне хочется надеять­ся, что Ленька, пройдя всю войну до конца, остался жив и здоров.

И только где-то уже в 1964 году от Николая Букина, «поэта Рыбачьего полуострова», ставшего за это время из старшины пол­ковником и издавшего не одну книжку стихов, я вдруг узнал, что «сын артиллериста» жив и здоров и по-прежнему служит в ар­тиллерии, но только теперь уже не на Крайнем Севере, а на Дальнем  Востоке.

А вскоре после этого мы списались и встретились с «Лень­кой» — с подполковником береговой артиллерии Иваном Алек­сеевичем Лоскутовым.

Зимой 1966 года, получив очередную пачку писем от школь­ников, я написал Ивану Алексеевичу во Владивосток и попросил его выручить меня -  рассказать своими словами о собственном подвиге и своей дальнейшей судьбе. Хочу привести полностью письмо,  которое Лоскутов  прислал мне в  ответ  на  мою  просьбу.

«Уважаемый   Константин  Михайлович!

По Вашей просьбе отвечаю на вопросы, которые Вам задают школьники в письмах к Вам, о судьбе Леньки Петрова из Вашей поэмы «Сын  артиллериста».

Ну, прежде всего о том эпизоде, который лег в основу поэ­мы. В начале войны я служил на Севере в артиллерийском полку, в должности командира взвода топографической разведки, в зва­нии  лейтенанта.

В июле месяце 1941 года на нашем участке фронта создалось особенно тяжелое положение, фашисты ожесточенно рвались вперед, и поэтому от нашего полка требовался наиболее интен­сивный и точный огонь. Вот тогда командованием полка было принято решение выслать корректировочный пункт на одну из высот. Дело в том, что эта высота во время наступления фаши­стов оказалась практически в ближнем их тылу, и на ней остава­лось наше боевое охранение, что-то порядка 20 человек. Вот эта высота и была выбрана местом для корректировочного пункта.

Я был вызван к командиру полка майору Рыклису (майор Деев) и комиссару полка Еремину, и мне была поставлена зада­ча — с радиостанцией выйти на эту высоту. Получив задание, я с радиостанцией и двумя разведчиками отправился на передний край нашей обороны. Пехотинцы дали нам проводника, и под покровом тумана мы вышли к месту назначения. Идти нужно бы­ло около трех километров. Прошли мы примерно с километр, как туман рассеялся, и фашисты открыли по нашей группе пулемет­ный и минометный огонь. Проводник наш был ранен, и я его отправил обратно. Оставшееся расстояние мы шли что-то около трех часов, правда, «шли» не то — в основном ползли, ибо попытки вытянуться во весь рост прерывались огнем гитлеровских пулеметов и минометов. Но, как бы то ни было, цель была до­стигнута...

Обзор вражеских позиций с этой высоты был очень хороший: прекрасно мы наблюдали минометную батарею, кухню, много пулеметных точек, отчетливо наблюдали все передвижения врага. В течение этого дня мы засекли все видимые цели, определили их координаты и передали все необходимые данные по радио в полк.

На следующий день огнем наших батарей минометная бата­рея по нашим корректурам была уничтожена, накрыта большая группа   пехоты,   уничтожено   несколько   пулеметных   точек.

Фашисты, очевидно, поняли (и, может быть, засекли работу радиостанции), что огонь корректируется именно с этой высоты, и открыли по ней артиллерийский и минометный огонь. Одна из минометных батарей была нами засечена и по нашим командам огнем батарей подавлена. Видя, что огневой налет на высоту эф­фекта не дал и не смог прекратить точный огонь наших батарей, фашисты бросили в наступление на высоту большую группу пехоты.   Вызванный  нами  огонь  по  наступающим  не  смог  их  остановить, и фашисты окружили высоту со всех сторон, начав под­ниматься непосредственно на нее. Нам ничего не оставалось де­лать, как вызвать огонь непосредственно по высоте. Мы переда­ли такую команду, но комиссар полка считал, что это ошибка, и переспросил, и только после вторичной нашей команды на высо­ту обрушился шквал нашего артогня.

Наступавшие частично были уничтожены, а остальные обра­тились в бегство. В период обстрела мы постарались укрыться и остались живы, правда, состояние было ужасное. Радиостанция была разбита, и дальнейшее наше пребывание на высоте без связи с полком было бессмысленно, и я принял решение возвратить­ся в полк. Но уйти удалось только на следующий день, когда спустился туман, ибо малейшее движение на высоте вызывало огонь вражеских пулеметов. Вернулись в полк, где уже нас счи­тали погибшими...

Вот и весь эпизод, который послужил основанием для созда­ния поэмы «Сын  артиллериста»...

В   1945   году  нас  передислоцировали   на  Дальний   Восток,   где полк принимал участие  в войне с империалистической   Японией. С   1947    года  я  служу    на   Краснознаменном     Тихоокеанском флоте.

Вот коротенько и все о себе. Прошу передать от меня, Кон­стантин Михайлович, Вашим корреспондентам горячий привет, пожелания отличных успехов в учебе, пожелание быть им достой­ными славы своих отцов и старших братьев, славы нашей вели­кой  Родины.

И.   А.   Лоскутов».

С тех пор как я получил это письмо, я посылаю его копии всем тем пятиклассникам, главным образом мальчишкам, которые спрашивают меня о судьбе Леньки.

Константин   Симонов.

 

 

 

Был у майора Деева

Товарищ — майор Петров,

Дружили еще с гражданской,

Еще с двадцатых годов.

Вместе рубали белых

Шашками на скаку,

Вместе потом служили

В артиллерийском полку.

 

А у майора Петрова

Был Ленька, любимый сын,

Без матери, при казарме,

Рос мальчишка один.

И если Петров в отъезде, —

Бывало, вместо отца

Друг его оставался

Для этого сорванца.

 

Вызовет Деев Леньку:

—   А ну, поедем гулять:

Сыну артиллериста

Пора к коню привыкать! —

С Ленькой вдвоем поедет

В рысь, а потом в карьер.

Бывало, Ленька спасует,

Взять не сможет барьер,

Свалится и захнычет.

—   Понятно, еще малец!

 

Деев его поднимает,

Словно второй отец.

Подсадит снова на лошадь:

— Учись, брат, барьеры брать»

Держись, мой мальчик: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла! —

Такая уж поговорка

У майора была.

 

Прошло еще два-три года,

И в стороны унесло

Деева и Петрова

Военное ремесло.

 

Уехал Деев на Север

И даже адрес забыл.

Увидеться — это б здорово!

А писем он не любил.

Но оттого, должно быть,

Что сам уж детей не ждал,

О Леньке с какой-то грустью

Часто он вспоминал.

Десять лет пролетело.

Кончилась тишина,

Громом загрохотала

Над Родиною война.

 

Деев дрался на Севере;

В полярной глуши своей

Иногда по газетам

Искал имена друзей.

 

Однажды нашел Петрова:

«Значит, жив и здоров!»

В газете его хвалили,

На Юге дрался Петров.

Потом, приехавши с Юга,

Кто-то сказал ему,

Что Петров Николай Егорыч

Геройски погиб в Крыму.

 

Деев вынул газету,

Спросил: «Какого числа?» —

И с грустью понял, что почта

Сюда слишком долго шла...

А вскоре в один из пасмурных

Северных вечеров

К Дееву в полк назначен

Был лейтенант Петров.

 

Деев сидел над картой

При двух чадящих свечах.

Вошел высокий военный,

Косая сажень в плечах.

В первые две минуты

Майор его не узнал,

Лишь басок лейтенанта

О чем-то напоминал.

 

—   А ну, повернитесь к свету, —

И свечку к нему поднес.

Все те же детские губы,

Тот же курносый нос.

А что усы — так ведь это

Сбрить! — и весь разговор.

—   Ленька? — Так точно, Ленька,

Он самый, товарищ майор!

 

— Значит, окончил школу,

Будем вместе служить.

Жаль, до такого счастья

Отцу не пришлось дожить. —

У Леньки в глазах блеснула

Непрошеная слеза.

Он, скрипнув зубами, молча

Отер рукавом глаза.

 

И снова пришлось майору,

Как в детстве, ему сказать:

— Держись, мой мальчик; на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла! —

Такая уж поговорка

У майора была.

 

А через две недели

Шел в скалах тяжелый бой,

Чтоб выручить всех, обязан

Кто-то рискнуть собой.

Майор к себе вызвал Леньку,

Взглянул на него в упор.

—   По вашему приказанью

Явился, товарищ майор.

 

—   Ну что ж, хорошо, что явился,

Оставь документы мне.

Пойдешь один, без радиста,

Рация на спине.

И через фронт, по скалам,

Ночью в немецкий тыл

Пройдешь по такой тропинке,

Где никто не ходил.

 

Будешь оттуда по радио

Вести огонь батарей,

Ясно? — Так точно, ясно.

—   Ну, так иди скорей.

Нет, погоди немножко, —

Майор на секунду встал,

Как в детстве, двумя руками

Леньку к себе прижал: —

Идешь на такое дело,

Что трудно прийти назад.

Как командир тебя я

Туда посылать не рад.

 

Но как отец... Ответь мне:

Отец я тебе иль нет?

—  Отец, — сказал ему Ленька

И обнял его в ответ.

— Так вот, как отец, раз вышло

На жизнь и смерть воевать,

Отцовский мой долг и право

Сыном своим рисковать;

Раньше других я должен

Сына вперед посылать.

Держись, мой мальчик: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла! —

Такая уж поговорка

У майора была. —

Понял меня? — Все понял.

Разрешите идти? — Иди! —

Майор остался в землянке,

Снаряды рвались впереди.

 

Где-то гремело и ухало.

Майор следил по часам,

В сто раз ему было б легче,

Если бы шел он сам.

Двенадцать... Сейчас, наверно,

Прошел он через посты.

Час... Сейчас он добрался

К подножию высоты.

 

Два... Он теперь, должно быть,

Ползет на самый хребет.

Три... Поскорей бы, чтобы

Его не застал рассвет.

Деев вышел на воздух —

Как ярко светит луна,

Не могла подождать до завтра,

Проклята будь она!

 

Всю ночь, шагая, как маятник,

Глаз майор не смыкал.

И наконец по радио

Донесся первый сигнал:

—  Все в порядке, добрался.

Немцы левей меня,

Координаты три, десять,

Скорей давайте огня!

 

Орудия зарядили,

Майор рассчитал все сам,

И с ревом первые залпы

Ударили по горам.

И снова сигнал по радио:

—   Немцы правей меня,

Координаты пять, десять,

Скорее еще огня!

 

Летели земля и скалы,

Столбом поднимался дым,

Казалось, теперь оттуда

Никто не уйдет живым.

Третий сигнал по радио:

—   Немцы вокруг меня,

Бейте четыре, десять,

Не жалейте огня!

 

Майор побледнел, услышав:

Четыре, десять — как раз

То место, где его Ленька

Должен сидеть сейчас.

Но, не подавши виду,

Забыв, что он был отцом,

Майор продолжал командовать

Со спокойным лицом:

«Огонь!» — летели снаряды.

«Огонь!» — заряжай скорей!

По квадрату четыре, десять

Било шесть батарей.

 

Радио час молчало,

Потом донесся сигнал:

—  Молчал: оглушило взрывом.

Бейте, как я сказал.

Я верю, свои снаряды

Не могут тронуть меня.

Немцы бегут, нажмите,

Дайте море огня! —

И на командном пункте,

Приняв последний сигнал,

Майор в оглохшее радио,

Не выдержав, закричал:

 

—   Ты слышишь меня, я верю:

Смертью таких не взять,

Держись, мой мальчик: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла! —

Такая уж поговорка

У майора была.

 

В атаку пошла пехота —

К полудню была чиста

От убегавших немцев

Скалистая высота.

Всюду валялись трупы,

Раненый, но живой

Был найден в ущелье Ленька

С обвязанной головой.

Когда размотали повязку,

Что наспех он завязал,

Майор поглядел на Леньку

И вдруг его не узнал:

Был он как будто прежний,

Спокойный и молодой,

Все те же глаза мальчишки,

Но только... совсем седой.

Он обнял майора, прежде

Чем в госпиталь уезжать:

—   Держись, отец: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла! —

Такая уж поговорка

Теперь у Леньки была...

 

Вот какая история

Про славные эти дела

На полуострове Среднем

Рассказана мне была.

 

            А вверху, над горами,

Все так же плыла луна,

Близко грохотали взрывы

Продолжалась война.

Трещал телефон; волнуясь,

Майор в землянке ходи,

И кто-то другой, как Ленька,

Шел по снегу к немцам в тыл.