После того как в 1957 году я дважды побывала в ГДР, моя дружба с немецкими товарищами по лагерю еще более окрепла, чаще стали и письма. Розе Тельман я, правда, писем не посылала, зная, что она неимоверно занята и отвечать было бы для нее еще одной дополнительной нагрузкой. Но я часто получала дружеские послания, открытки из Берлина. Среди подписей под ними была и характерная подпись Розы.
В 1959 году на месте бывшего концлагеря Равенсбрюк торжественно открыли памятник. Роза Тельман выступала на его открытии, и подруги прислали мне ее речь.
«С глубокой любовью чествуем мы девяносто две тысячи женщин, матерей и детей, которые нашли свою мученическую смерть на этом, священном для всех нас месте, — говорила Роза.
Мы преклоняемся перед нашими погибшими сестрами, бессмертными героинями антифашистской борьбы, представительницами двадцати национальностей, отдавшими свою жизнь за свободу и независимость своего отечества и за счастливое будущее всех народов. Мы чествуем убитых еврейских детей, женщин и мужчин, мы чествуем всех людей, павших жертвами фашистского варварства.
В честь них воздвигнут памятник, свидетельствующий о героической борьбе женщин, которую они совместно вели здесь против своих мучителей. Памятник должен напоминать не только о проклятом гит-леровском режиме, но и о жертвах, понесенных за то, чтобы восстановить мир, свободу и человеческое достоинство.
Памятник должен повествовать о справедливой борьбе женщин в Равенсбрюке, способствовать тому, чтобы фашизм и война были навсегда изгнаны из жизни человечества и чтобы растущее поколение шло навстречу обеспеченному будущему. За это погибли наши бесчисленные мужественные друзья.
С благодарностью вспоминаем мы те часы в 1945 году, когда после лет, полных горя и страданий, мы вновь обрели жизнь и свободу. Незабываемым для меня и моих товарищей был тот момент, когда победо-носные бойцы Советской Армии заключили нас в свои объятия, когда меня приветствовал молодой красноармеец словами: «Тельман! Тельман!» Его слова относились ко всем тем немцам, которые олицетворяли в ночь фашизма подлинную и вместе с тем будущую Германию.
Мы благодарны от всего сердца народам Советского Союза, которые внесли решающий вклад в дело поражения гитлеровского фашизма и понесли самые большие жертвы из всех участников совместной анти-гитлеровской коалиции народов.
Народы, как и наш собственный народ, не для того перенесли такое большое и тяжелое горе, чтобы снова быть вовлеченными в катастрофу разрушительной войны.
Мы не можем молчать и смотреть безучастно на то, как сегодня в Западной Германии фашистские убийцы, наши вчерашние мучители, опять призывают к войне. Мы не можем молчать по поводу того, что Герда Оберхаузер, фашистка, бывшая врачом в лагере Равенсбрюк, допускавшая, чтобы тысячи людей погибли мучительной смертью, производившая звер-ские эксперименты над молодыми Девушками и здоровыми женщинами, практикует сегодня в Западной Германии под покровительством боннского правительства. Мы не молчим по поводу того, что нацистские судьи, пославшие на эшафот тысячи женщин и мужчин, опять слуякат в западногерманских судах. Мы поднимаем страстный протест против жестокого преследования наших товарищей, соблюдающих верность антифашистским идеям, и против преследования откровенных противников атомного вооружения, оказавшихся в тюрьме но милости этих кровавых судей. Нет, мы не будем наблюдать безучастно, как господствующие круги Западной Германии продолжают завоевательную политику немецкого милитаризма первой и второй мировых войн! Необходимо укротить милитаризм и не допустить атомного вооружения в Западной Германии. Оруж:ие массового уничтожения в руках гитлеровских генералов и офицеров СС означает самую большую опасность для всех народов.
Здесь, на востоке Германий, мы почерпнули уроки из гибельного прошлого. Завещание погибших в Равенсбрюке и возвышенные идеи антифашистской освободительной борьбы претворены здесь в действитель-ность. Впервые в истории нашего народа мы установили твердый, нерушимый фундамент гуманизма и социализма. Население и наше правительство полны сознанием высокой ответственности в борьбе за сохранение и обеспечение мира в Европе.
Германская Демократическая Республика служит отечеством для всех немцев, ненавидящих фашизм и войну и желающих жить в мире и дружбе с другими народами».
Не раз в последующие годы в немецких газетах, в выступлениях политических деятелей повторялась фраза, сказанная Розой Тельман: «Вопрос жизни для всего человечества в наш век означает: мир!»
Вслед за Розой Тельман на митинге выступила Бербель Зефков, юная Бербель — дочь Эне и Антона, девочка, которую я узнала и полюбила в Берлине. Я перечитывала слова ее речи:
«Когда в 1945 году Красная Армия открыла ворота этого лагеря, среди оставшихся в живых находилась и моя мать. Наконец-то и у меня тоже была мать, которая могла меня обнять! Радостью, заключавшейся в том, что мы, дети, снова обрели своих матерей, мы обязаны героической Советской Армии и солидарности лучших товарищей, сохранивших жизнь моей и многим другим матерям. Своего отца я никогда не знала, он погиб за то, что боролся против войны и фашизма. Он не хотел, чтобы война отнимала у детей родителей.
Матери! Отцы! Вы не должны допустить, чтобы детям вновь угрожала гибель от бомб, чтобы на полях сражений погибали молодые человеческие жизни. Это наша сердечная просьба, с которой мы сегодня обращаемся к вам».
Я читала и радовалась, что у Эне растет такая дочь. Я читала и думала: эта девочка будет достойна своего отца, сложившего голову в борьбе с фашизмом.
Получала я письма и из Франции, от Мари-Клод, говорила с ней по телефону, когда она приезжала в Москву, читала в газетах о ее выступлениях. Так, газеты сообщали, что в Комиссии по иностранным де-лам Национального собрания Франции депутат коммунистка Мари-Клод Вайян-Кутюрье затронула вопрос о назначении гитлеровского генерала Шпейделя на командный пост в НАТО. В ответ на это министр иностранных дел Кристиан Пино заявил, что те, кто выступает против этого назначения, являются «противниками франко-германского примирения».
Вайян-Кутюрье, сообщала газета, решительно выступила против этого утверждения, подчеркнув, что назначение Шпейделя вызвало большое возмущение во Франции. Она сказала, что французские коммуни-сты являются сторонниками франко-германского примирения, однако между этим и примирением с гитлеровскими генералами вроде Шпейделя нет ничего общего.
Часто писала Николь. Она переслала мне через Интурист великолепный альбом с видами Франции. Сообщила, что работает в туристском агентстве, очень интересуется поездкой в нашу страну.
«Во многих журналах напечатан репортаж о Советском Союзе, где можно прочесть столько интересного!
Я от всего сердца надеюсь поехать в Советский Союз в будущем году, возможно в Ленинград, где увижу Вас.
Мои дети вернутся с каникул в конце недели. Мишлю пойдет в первый класс школы, ему в ноябре будет шесть лет. А Мари-Клод только четыре года, она ходит еще в детский сад. Насколько они очаровательны, Вы можете судить по тем фотокарточкам, которые я Вам посылаю. Ваша Мышка».
В 1958 году я встретилась с директрисой агентства, в котором работает Николь, прибывшей в Ленинград на теплоходе «Грузия».
После этой встречи Николь писала мне:
«Как Вас поблагодарить за прекрасные подарки! Я не расстаюсь с брошкой, шкатулка великолепна, а матрешка такая занятная. Я была очень счастлива, что Вы пришли повидаться с мадам Оппман. Она мне рассказывала, что Вы везде искали мне в подарок мышонка и не нашли. Жаль! Тем не менее ваша брошка очень красивая.
Почему Вы не едете во Францию? Мы могли бы принять Вас у себя дома. Это было бы так хорошо! Как Ваши дела? Как Ваш сын? Я очень бы хотела получить от Вас фото. Не пришлете ли Вы мне карточку? Мы все четверо нежно Вас целуем.
Ваш верный Мышонок».
В конце апреля 1960 года меня неожиданно среди работы вызвали к телефону. Говорит Москва... Чей-то радостный голос кричит: «Антонина!» Голос с явным иностранным акцентом еще раза два повторяет мое имя. Не могу понять, кто это. Наконец удается различить французское слово, и тогда я сразу узнаю — Никол ь! Мой милый маленький Мышонок! Она торопится что-то рассказать, но я ничего не понимаю, прошу говорить медленнее. Из всех слов разбираю только: «Завтра... Двенадцать часов... Отель «Астория»...»
После работы спешу в «Асторию» узнать о приезде туристов из Франции. Действительно, одна группа приезжает завтра, но не в Асторию, а в Европейскую гостиницу.
Дело было перед Первым мая. Завтра — воскресенье, его надо использовать для генеральной уборки квартиры. Решаю заняться этим с утра, а часам к двум поехать в гостиницу. Но оказывается, я плохо знала своего Мышонка! Сразу же по приезде Николь отправилась ко мне. Она столько лет ждала, она так хотела меня видеть, у нее не было больше терпенья! Я рада, взволнована и смущена — в квартире такой разгром: мебель сдвинута с мест, окна без занавесок, в прихожей свалена груда обуви...
Вдруг с ужасом замечаю, что французские слова улетучиваются у меня из памяти, а Николь от радости говорит быстро-быстро. Она может быть у меня только два часа, пока туристы осматривают город, а затем она должна работать, ведь ее приезд в Ленинград связан с работой. Завтра они уезжают. Я поеду ее провожать?
Два часа не пробежали, а пролетели. Разве можно было сказать все, что накопилось за пятнадцать лет разлуки? К счастью, я много понимала из того, что говорила Николь, она же задавала массу вопросов и таким образом как-то преодолевала затруднения с языком.
Вскоре после того, как у нас была Николь, я опять тяжело заболела. Тем временем моя книжка была переведена на французский язык. Николь прочла ее и написала мне:
«Я читала Вашу книгу, когда вернулась с каникул. Одна из подруг позвонила мне и сообщила о выходе книги «некоей Антонины Никифоровой», она подумала: может быть, это «моя Антонина». Я сразу достала книгу и прочла. Это прямо ужас, ведь они все это делали так хладнокровно, а мы перенесли! Я дала прочесть книгу всем вокруг меня. Мы должны приложить все силы, чтобы этот ужас больше не повторился. Очень хорошо, что Вы об этом написали. Мой муж даст прочитать книгу товарищам из своего союза.
Я так хотела бы, чтобы Вы приехали к нам. Мои дети были бы очень счастливы Вас увидеть. Мы смотрели фильм «Нормандия — Неман». А Вы его видели? Мишлю плакал, когда французский летчик предпочел умереть со своим русским товарищем, чем прыгнуть с парашютом. Мы были очень огорчены, когда французский летчик убил русского. Маленькая Мари-Клод аплодировала, когда убивали немцев.
Напишите мне длинное письмо. Я так была счастлива, что Вы выглядите здоровой и веселой. Я просто забыла, что Вы умеете быть веселой. Правда, в лагере моменты радости и веселья были так редки. Берегите себя. Жаль, что наша встреча была так кратковремен-на, а наш язык был такой бедный.
Ваша Мышка».
Что же стало с моим третьим французским другом? Мы все были уверены, что «тяжелополитические» из тридцать второго блока отправлены в другой лагерь для уничтожения. Я долго горевала о мадам Мари. Но когда в 1957 году у меня наладилась переписка с Эрикой Бух^ман, она написала: «Несколько месяцев тому назад у меня была Мари. Помните парижского друга, маленькую, с седыми вьющимися волосами, храброго товарища, муж которой погиб в заключении? Как Мари обрадовалась, когда я ей рассказала о Вас!»
Значит, мадам Мари жива? Многие молодые погибали там, где она выжила. Она по крайней мере лет на десять—пятнадцать старше меня. Эрика для верности прислала мне фотографию мадам Мари, они были сняты вместе. Конечно, мадам Мари постарела, все же глаза ее полны жизнерадостности, она, как всегда, выглядит бодрой и полной энергии. Оказывается, ее зовут не Мари, а Софи, но я не могу ее так называть, для меня она навсегда останется Мари.
Я ей написала, и она сразу откликнулась. «Получила Ваше письмо, оно доставило мне столько удовольствия, столько радости, что, читая его, я плакала, как маленькое дитя, и показывала его всем моим друзьям. Так много лет прошло, часто я о Вас думала и часто о Вас рассказывала. Между французами Вас называют просто Антонина.
Я осталась совершенно одна. Мужа немцы убили в последний час, а единственную дочку я потеряла в 1943 году. К счастью, у меня много друзей и много работы. У нас еще много, много нужно сделать. Как хотелось бы мне еще раз с Вами повидаться. Может быть, придет такой счастливый час? Приезжайте в Париж. Ваша Мари-Софи».
Когда же я ей послала свою книжку, она написала:
«Книжку Вашу прочла залпом, она очень интересна. Я заметила в ней только один недостаток — что Вы называете меня «мадам».
Все годы мы оживленно переписываемся с Эрикой. Привожу некоторые выдержки из ее писем.
«26/IX 58 г.
Прочла твою книжку. У тебя исключительная память, в то время как у меня многое забылось. Вспоминаешь, когда кто-нибудь напоминает.
Я думаю, что надо, чтобы многие равенсбрюкские женщины написали свои воспоминания. Нельзя допускать, чтобы люди забывали, что такое фашизм.
Работа в музее очень интересна, но это тяжелая работа, потому что в Равенсбрюке почти ничего не осталось и многие наши товарищи ничем не могут помочь, у них тоже ничего нет.
Знаешь, Антонина, было бы куда легче, если бы ты жила не в Ленинграде, а в Москве! Но мой муж говорит, что он хорошо понимает, почему ты живешь в Ленинграде. Он в совершенном восторге от вашего прекрасного города и все рассказывает о его красоте и великолепных людях, с которыми он там познакомился».
«16/XI 58 г.
Вчера и позавчера мы — Эне, Эмми и я — были в Бухенвальде. Слышали много тяжелых воспоминаний о муках, которым и названия нет, перенесенных узниками в концлагерях и вообще человечеством, много воодушевляющих обязательств бороться за мир. Было и много радости от встречи с товарищами, приехавшими из обеих частей Германии и половины света.
Как глубоко соединяет нас лагерное товарищество!
Я ощущаю это как большое счастье».
«30/XII 58 г.
Если вспомнить, это просто ужасно, как долго мы ничего друг о друге не слышали. Недавно здесь в Берлине была Мари-Клод. Выяснилось, что вы тоже долго не знали друг о друге, потому что ни у тебя, ни у Мари-Клод буквально нет времени на письма. Мари-Клод просила меня очень-очень сердечно тебя приветствовать. Она уже должна возвращаться домой, а выглядит после большого напряжения во время выборов во Франции сильно утомленной. Я думаю, Мари-Клод должна стать, наконец, благоразумной и взять основательный отпуск.
О себе я могу сказать только, что очень много работаю и счастлива, что здоровье позволяет это делать. Я считаю необходимым не позволять "людям забывать о фашизме, и поэтому работа меня удовлетворяет».
«28/XII 59 г.
Новый год не должен начаться без того, чтобы я не пожелала тебе от всего сердца всего самого хорошего!
Наши мысли в последний вечер этого года совпадают с мыслями миллионов людей всего света. Оглядываясь на прошедший год, они радуются, как много сделано важных и плодотворных шагов для обеспече-ния мира. С одинаковой гордостью и радостью мы говорим о вашей ракете на Луну — это большое достижение прошедшего года. Не только коммунисты, но и неисчислимое количество других людей благодарят вас, весь советский народ, за все, что вы сделали и делаете для дела мира.
Имеешь ли ты сведения обо всем, что произошло в Равенсбрюке и в Берлине на открытии памятника? Встреча с товарищами, которые не виделись много лет, была потрясающей. Иногда мы едва могли узнать друг друга, иногда мы только в разговоре связывали потерянные нити. Но потом всегда было так, будто мы вчера расстались, и всем было что рассказать.
С сентября я работаю в Равенсбрюке. Уже было шестьдесят тысяч посетителей из обеих частей Германии, из социалистических и капиталистических стран. Я думаю — как это хорошо, что правительство ГДР превратило Равенсбрюк в памятник и музей. Музей помогает старым людям не забывать, они бывают потрясены, посетив его. А молодые люди говорят: «Теперь мы можем действительно представить себе, что такое фашизм, и мы сознательно скажем — надо бороться против фашизма и войны».
Приходит очень много молодых людей: школьники, студенты, народная полиция, военнослужащие, моряки, а также много советских людей.
Я работаю в музее вместе с одной югославской товаркой. Бывают дни, когда мы по восемь часов водим экскурсии — до полного изнеможения. Люди хотят слушать бывших заключенных, а не кого-нибудь другого. Иногда я, рассказывая, близка к слезам, люди чувствуют, что мы говорим правду, и верят нам. Это очень важно, некоторые, не пережившие фашизм, едва могут себе представить всю эту зверскую жестокость, которая была буднями лагеря».
«20/II 60 г.
Дорогая, у меня большая, большая радость: я еду с делегацией с середины апреля до середины мая в Советский Союз! Мы хотим побывать в Москве и Ленинграде, и я очень надеюсь, что мы с тобой не только повидаемся, но и сможем спокойно поговорить. Приедем к вам, вероятно, в последних числах апреля. Я еще напишу тебе точно. Прошу тебя, пришли мне твой номер телефона в больнице или дома, хорошо?
Ах, как я радуюсь этому свиданию! Я должна тебе рассказать много о работе в Равенсбрюке. Это будет для тебя интересно».
В мае я получила телеграмму Эрики. Она сообщала, в какой гостинице остановилась, и номер телефона. Я провела у нее чудеснейший вечер, мы тихо, спокойно беседовали, пока ее товарищи были в театре.
Говорили о Николь, только что побывавшей в Ленинграде, о Мари-Клод и других наших общих друзьях, о книжке «Женщины Равенсбрюка», подготавливаемой Эрикой к печати, о наших детях и родных, о впечатлениях Эрики, посетившей Москву и Ленинград впервые после войны. Я получила от Эрики подарок — книгу «Равенсбрюк» об открытии памятника и музея на территории бывшего лагеря.
