АЛЕКСАНДР ЩЕРБАКОВ
СОЛДАТ ПОДПОЛЬНОГО ФРОНТА

   До 22 июня 1941 года Захар Гало мечтал стать учителем. Но после 22-го он стал солдатом подпольного фронта.
   Оставшиеся в живых подпольщики не знают точно, как Захар нашел дорогу в домик, где собирались минские железнодорожники, рабочие завода имени Мясни-кова, где встречались организаторы патриотического сопротивления фашистам в привокзальных районах - Кузнецов, Глухов, Балашов, Степуро... Да это и не столь существенно. Важно, что нашел. Маленький домик оказался для него и райкомом и военкоматом одновременно. Там он получил путевку в подполье.
   ...Ему помогли устроиться на работу в типографию. Через несколько дней 'он принес и спрятал у себя в сарае мешочки с типографским шрифтом. Наверно, им и печатались листовки, появившиеся в Минске в начале сорок второго года и звавшие минчан подниматься на бой с оккупантами.
   Позже ему посоветовали занять вакантную должность курьера в городском комиссариате. Прилежным старательный, дисциплинированный, Захар обратил на себя внимание чиновников комиссариата, и, когда бюро пропусков освободилось место технического секретаря, лучшей, чем Гало, кандидатуры не нашлось. В нем не ошиблись: господин Енч очень скоро убедился, что его подчиненный отличается поистине немецкой педантичностью и аккуратностью. К тому же вежлив, умеет угодить господину Енчу и не сует носа куда не следует. Не зря в комиссариате поговаривали о том, что городской голова Ивановский намеревался усыновить скромного, благородного юношу. Гало будто бы отказался, но Ивановский не настаивал: придет время, одумается, поймет, какую честь оказывают ему, сыну простой уборщицы.
   Служба в комиссариате открыла для Захара, а через него и для всего городского подполья широкие возможности. Он добывал бланки пропусков, образцы пе- чатей и подписей на аусвайсах. Редкая подпольная группа, действовавшая в Минске, не пользовалась услугами Максима (под такой кличкой Гало был известен подпольщикам, а в дружеском общении они звали его Зориком).
   Он помогал готовить убийство гауляйтера Кубе, с его помощью подпольщица Лидия Густарник-Ларина вывезла в партизанский отряд целую аптеку с Мопровской улицы. Когда понадобилось оформить документы нашим разведчикам, отправлявшимся из Минска с особым заданием, снова не обошлось без Захара.
   Через Захара подпольщики и партизаны узнавали, когда и куда немцы собираются посылать карателей. "Максим" был связным спецгруппы майора Казанцева, действовавшей под Минском по заданию Центрального и Белорусского штабов партизанского движения. Связная группы Зоя Васильевна Куницкая вспоминает, что в сорок третьем году она часто наведывалась из Ло-гойского района в город и всегда уносила от "Максима" запечатанный пакет для Казанцева. По тому, как ждали эти пакеты в лесу, нетрудно было догадаться, какие ценные сведения в них содержались. Помогал он осуществлять и диверсии на железной дороге, проводимые Викентием Шатько и его группой.
   Югалия Иосифовна, мать Захара, вспоминает:
   - Он часто возвращался домой ночью. Я никогда не спрашивала, где он был. Знала: не скажет. Просила только беречься.
   Беречься! Попробуй уберегись, когда гестаповские ищейки хватают любого подозрительного. А провокаторы? Ведь это из-за них минское подполье дважды подвергалось жесточайшему разгрому. В отчетах СД сообщалось, что в марте - мае 1942 года арестовано в Минске 404 человека; 9 мая 28 повешено, 251 расстрелян. В конце сентября повторилось примерно то же самое. И только огромная ненависть оставшихся на свободе, их вера в победу, беспримерное мужество, сознание необходимости во что бы то ни стало удержать невидимый фронт помогли партийно-комсомольскому подполью выстоять, собрать новые силы для продолжения борьбы.
   ...Захара арестовали 26 октября 1943 года прямо на службе. По дороге в тюрьму он пытался бежать. Поймали... Дальше о его судьбе имеются лишь отрывочные сведения. 28 октября в минском СД его встретила Нина Кирилловна Гулуева, арестованная за связь с партизанами. Она восстанавливает в памяти те горькие ми- нуты:
   "Мы оказались рядом в коридоре, где лицом к стене через полтора-два метра друг от друга стояли заключенные. Время от времени стоящих вызывали на допрос, потом приводили обратно. Приблизительно в середине дня разносили "обед" - кусок хлеба и миску соленой похлебки. Воды не давали.
   Захар держался молодцом. Когда нас вели в тюрьму, шепнул: "Какая темень! Если б не овчарка, юркнул бы в развалины и ушел". Чувствовалось, что мысль о побеге преследовала его неотступно. (Позже в тюрьме ходили слухи о побеге Захара, увы, неудачном.)
   Через неделю я снова увидела его в СД. Поговорить не удалось, он стоял далеко. Выглядел ужасно. От прежнего Захара остался только волнистый каштановый чуб да глаза, умные глаза сильного человека, уже не юноши, а мужчины. Он был страшно избит, на ногах держался с трудом, все время опирался рукой о стену, прижимаясь лбом к почерневшей ладони; другая рука, видимо перебитая, безжизненно висела".
   Однажды, чуть свет, к тюремным воротам пришла Югалия Иосифовна. Дождалась, пока начали выводить арестованных. В одной из групп шел ее Захар. Он увидел, улыбнулся и крикнул: "Не плачь, мама! Все будет хорошо!"
   Последний раз Захара видели в тюрьме в феврале сорок четвертого.