ВЯЧЕСЛАВ КВИТИНСКИЙ
ДОРОГИ ВЕЛИ К ПОБЕДЕ

   После того как нам удалось выйти из окружения, поначалу не сомневался, что мы сумеем добраться до линии фронта. Но все дороги на Киев были отрезаны. Когда мы двинулись на север в надежде встретиться с партизанами. Группа наша таяла день ото дня. В конце концов нас осталось только трое: широкоплечий пулеметчик Петр Цыбин, связист Василий Григорьев и я, артиллерист.
   В Полесье стояло тихое, безветренное бабье лето. А потом заморосили частые дожди. Пора было подумать о пристанище на зиму.
   На нашем пути часто встречались опустевшие, разоренные села. Ни одной живой души. Окна в хатах выбиты, двери распахнуты настежь, добро разграблено. Лишь иногда попадется на глаза одичавшая кошка, да и та, увидав нас, тут же улепетывает со всех ног. Порой просто жуть берет. Не от страха - из-за этой мертвой тишины.
   Остановились неподалеку от Новоград-Волынского. Притаились в кустах и несколько дней следили за рабочими, которые ремонтировали дорогу. Голод, холодная изморось измучили нас вконец. "Будь что будет", - решили мы и вышли из своего укрытия. Я сжимаю в кармане пистолет. Петр Цыбин скрестил на груди увесистые кулаки.
   Поздоровались. Вежливо, но с достоинством.
   - Кто такие? - поднялся высокий черноволосый мужчина.
   - Беженцы мы...
   - А издалека ли бежите?
   - Из Фастова, - соврал Василий. - Хотим вот мирным трудом заработать кусок хлеба.
   - Мирным трудом? Если ищете честной работы, возьму, - уже более доброжелательно сказал черноволосый, и мы облегченно вздохнули. - Самое честное сейчас - чинить дороги. Кто по ним ездит, мне все равно... Давайте знакомиться. Мастер шоссейных дорог Дубов Филипп Иванович. Попрошу документы.
   Мы переглянулись: моя рука лежала на пистолете, кулаки Цыбина побелели от напряжения.
   - Ага, понимаю, - кивнул мастер. - Удирали, спешили, забыли... Добро. Как-нибудь утрясем это. Жилье сами себе подыщите - пустых домов больше чем достаточно.
   Так мы оказались в бригаде дорожного мастера Филиппа Дубова. Дальнейшие события развернулись самым непредвиденным образом.
   Однажды Дубов отозвал меня в сторону и спросил:
   - Где пистолет? Только не ври. Тогда, на дороге, он был у тебя.
   Пистолет я давно завернул в портянку и зарыл под дуплистым деревом. Но откуда Дубову о нем известно? Я уже немного узнал о Филиппе Ивановиче. Комсомолец ленинского призыва, добровольцем пришел на строительство Днепрогэса, там окончил рабфак, женился, стал специалистом-строителем, переехал с женою и детьми в Полесье. Война застала его в Новоград-Волынском, эвакуироваться не успел: в город ворвались немцы. Решив бороться с оккупантами, Дубов предложил свои услуги немецкому начальству. Теперь он был старшим на дорожном участке от Новоград-Волынского до Корца.
   Немцев не удовлетворяли полесские дороги. Поэтому Дубову было приказано сколотить бригаду ремонтников и открыть контору "Штрассенмайстерай". Рядом с конторой жил начальник Дубова, инженер-полковник Иоганн Габрель. В его распоряжении, кроме бригады Филиппа Ивановича, в которой было около сотни рабочих, находилось еще несколько немецких солдат, тоже специалистов-дорожников. Дубов как опытный мастер пользовался у Габреля большим доверием, а мы - при полном попустительстве со стороны Дубова - ремонтировали дороги кое-как. Узнав все это от товарищей по работе, я перестал бояться своего бригадира.
   - Пистолет есть, - ответил я, глядя ему прямо в глаза.
   - А твои дружки, Григорьев и Цыбин, что за люди?
   - Свои...
   Дубов помолчал и вдруг неожиданно предложил:
   - Давай сходим на площадь. Послушаем, о чем кудахчет немецкое радио. Интересные люди иногда собираются на площади, - и он многозначительно поглядел на меня.
   Я, понятное дело, тогда и думать не мог, что дорога в центре Новоград-Волынского станет для меня дорогой в подполье. Долго я толкался среди людей, прислушивался к голосу, звучащему из репродуктора, к репликам, которыми перебрасывались собравшиеся. Однако не заметил, чтобы хоть кто-нибудь кинул на меня изучающий взгляд. Где же эти дубовские "интересные люди"?
   Позднее я узнал, что почти всех своих новых рабочих Дубов посылал слушать радио. Там, на площади, к ним внимательно присматривались коммунисты, руководители новоград-волынского подполья: Илья Павлович Ищенко, Михаил Лянгус и Николай Петрович Гордеев.
   Секретарем партийной организации подпольной группы являлся Лев Николаевич Пастухов, до войны работавший преподавателем Киевского университета. Контуженый, он попал в окружение. Вконец измученный и голодный, добрался до Новоград-Волынского - города, знакомого ему со времени службы в армии. Первым делом он зашел в столовую. Протянул кассирше единственный смятый рубль.
   Надя Каширина - это она сидела за кассой - уже научилась распознавать красноармейцев-окруженцев. Как раз незадолго до прихода Пастухова девушка свела с подпольщиками одного из окруженцев, Николая Николаева, который по поручению комитета стал связным между Надей и подпольщиками.
   - Видно, работу ищете? - поинтересовалась Надя, подавая Льву Михайловичу чек на постный борщ. - У меня есть знакомые. Могут помочь...
   Вечером Николаев повел Пастухова на квартиру к Лянгусу, который и устроил новичка молотобойцем в "Штрассенмайстерай". Той же дорогой пришел в подполье и командир-пограничник Николай Петрович Гордеев.
   Короче говоря, пока я слушал радио, ко мне приглядывались внимательные глаза. Видимо, товарищи посоветовались между собою и решили: можно открыться. Через некоторое время познакомили меня со Львом Николаевичем Пастуховым и Николаем Петровичем Гордеевым, а несколько позднее - с Германом Ивановым, Николаем Николаевым и многими другими моими ровесниками-комсомольцами. Вместе со мною в ряды народных мстителей встали также Цыбин и Григорьев.
   Мы начали действовать. Руководил нами комитет, собиравшийся время от времени у Лянгуса или Дубова. Оба они были у немцев вне подозрений.
   Лянгус ревностно нес службу в санитарном пропускнике лагеря для военнопленных. А Дубов в "Штрассенмайстерай". Поскольку большинство подпольщиков были комсомольцами, партийная организация приняла решение создать комсомольско-молодежную группу. Секретарем комсомольской организации был избран Герман Иванов, а его заместителем - Михаил Тарасов. В боевое ядро группы входили самые мужественные, самоотверженные и изобретательные парни: Анатолий Будишевский, Николай Бурмистров, Кирилл Иванов. Пришли они в организацию разными путями. Кирилла Иванова, к примеру, в подполье ввел я. Познакомились мы случайно. Из его рассказов я узнал, что Кириллу двадцать, что он убежал из лагеря для военнопленных, мечтает о борьбе, но не знает, с чего начать. Я помог парню. И не ошибся.
   Молодые подпольщики горячились. Каждому не терпелось взрывать эшелоны, автомашины, уничтожать фашистскую нечисть. Каждый мечтал о боевых подвигах, а Лянгус между тем советовал:
   - Не торопитесь. Вот вам задание: потихоньку собирайте всякую рухлядь, обломки разбитых машин и складывайте весь этот хлам, где укажет Дубов.
   Со временем мы полностью оценили изобретательность Филиппа Ивановича. После осенних дождей в кюветах скопилось много воды: наши "плотины" перегородили ей дорогу.
   А весной и подавно. Вода из кюветов просочилась под твердое покрытие, размыла песок. Дороги как не бывало: куда ни глянь, вода и вода. Машины качались, словно баркасы на волнах. Сзади напирали танки, тягачи. Асфальт превратился в месиво. Водители выскакивали из кабин, расходились собирать хворост. Мы старательно помогали им, прикрывали выбоины досками, жердями. А хвост машин все удлинялся. Движение почти прекратилось.
   Вечером доложили Лянгусу. Тот хитро прищурил серые глаза.
   - А теперь еще и мост "подремонтируем"!
   Мост через Случь взорвали при отступлении наши войска. Ремонт гитлеровцы поручили бригаде Дубова. На берегу речки застучали топоры. Оккупанты навезли стройматериалов, металлических конструкций. Мы точно выполняли распоряжения Филиппа Ивановича. А расчет у Дубова был тонкий: поставить деревянные опоры немного в стороне от бетонных. Даже в нормальных условиях ледоход создаст затор. Если же половодье, как предвиделось, будет большим, тогда опоры вообще не выдержат.
   Между тем фашисты были довольны: Дубов обещал управиться с работами до разлива. Однажды новый шеф оккупационного управления дорог Штрук привез на строительство инженера Нестора Скоробреха.
   Дубов и Скоробрех узнали друг друга - они были знакомы еще в довоенное время: инженер руководил эксплуатацией трассы, которую прокладывал Филипп Иванович. Каким образом Скоробрех попал к немцам в консультанты, никому не было известно.
   Встретив неожиданно старого коллегу, Скоробрех сухо и равнодушно с ним поздоровался.
   - Эксперт, - сказал Штрук, ткнув пальцем в сторону инженера. - Гут эксперт.
   Скоробрех и в самом деле был знающим дорожником. Он внимательно, со всех сторон, осмотрел строительство. Дубов не сомневался, что инженер все заметит и поймет. Так и случилось. Выбрав момент, Скоробрех тихо, чтобы не услышал шеф, проронил:
   - Как же я с вами, Дубов, мог когда-то работать? Лед собьет опоры.
   Посмотрев прямо в глаза эксперта, Дубов твердо сказал:
   - А какое вам, собственно говоря, дело до моей работы? Руковожу здесь я. Значит, и заботы мои...
   - Да-да, - поспешно согласился Скоробрех. - Вы правы. Ваша работа - вам и ответ держать...
   Штрук, приподнявшись на цыпочки, похлопал Дубова по плечу. Но рано он радовался. Вечером сбитый на скорую руку настил затрещал - сразу несколько проломов. Фашист вызвал к себе мастера, зверем налетел на него. А Дубов стоял перед Штруком, переминаясь с ноги на ногу.
   - Что же я поделаю, господин начальник, - оправдывался он. - Знающих людей мало, с материалами туго, транспорта нет.
   Штрук, остервенев, со всего размаха ударил бригадира. Дубов стер рукавом кровь с лица.
   - Дайте же починить мост. Разлив скоро, - попросил он жалобно.
   Штрук выгнал Дубова из кабинета. В начале апреля лед тронулся. Сухие трескучие взрывы разбудили нас. В полдень могучая ледовая масса смешала не только волнорезы, поставленные Дубовым, но и старые опоры.
   В течение следующих трех недель через Случь не переправилась ни одна машина.
   Подпольный комитет предложил Дубову перейти на нелегальное положение.
   - Повесят, Филипп Иванович, - беспокоился Лянгус. - Не простят тебе фашисты моста.
   Дубов колебался.
   - А доказательства? Где они? Ледоход унес.
   - Дороги - не доказательство, мост - не доказательство? Разве мало? Риск слишком велик.
   - Тогда пускай сперва расстреляют Штрука. Я согласен быть вторым, - твердо ответил Дубов.
   Штрук замял-таки дело, выкрутился. Сослался на нехватку строительных материалов, на исключительную силу разлива, какого не было уже лет десять. Кто мог такое предусмотреть? А Филиппа Ивановича снял с поста старшего мастера и перевел дорожным рабочим в село Броники.
   Мы поддерживали связь с Филиппом Ивановичем, а Штрук вскоре поплатился за то, что выслал Дубова из города. Как-то раз, направляясь в Житомир, завернул он по дороге в Броники. Дубов на славу угостил Штрука и его свиту. А за селом пьяных гитлеровцев уже поджидали партизаны...
   Найдя Штрука мертвым, фашисты всполошились. Подозрение пало на Филиппа Ивановича. Его арестовали. Искали и жену его, Елену Федоровну. Однако добрые люди спрятали ее вместе с детьми в больнице. Филиппу Ивановичу, так же как и трем его друзьям-подпольщикам - Василевскому, Полищуку и Иванчуку, повезло. Когда их гнали в Житомир, налетели наши бомбардировщики. Охрана бросилась в укрытие, и пленные разбежались.
   Подпольщики продолжали действовать. Много хлопот доставляли оккупантам наши листовки. Редактировал их комсомолец Николай Николаев. Помогал ему "дядя Лев", то есть Пастухов. Все письменные принадлежности хранились в комнате Лянгуса. Сюда, в санпропускник лагеря, немцы никогда не заглядывали - боялись тифа. Здесь же, в тайнике, устроенном в шкафу, хранился и радиоприемник "Телефункен".
   Однажды сыновья Михаила Ивановича Лянгуса принесли домой горстку шрифта. Подпольщики пошли на место находки в развалины и отыскали еще немало букв, а также валик. Вечером Лянгус встретился с Николаевым и Пастуховым. Втроем они подготовили первое печатное обращение к новоградволынцам - призыв к борьбе с немецкими оккупантами.
   С тех пор у комсомольско-молодежной группы появилось еще одно задание: добывать бумагу. В дело шло все: обертки, прокладки из ящиков, школьные тетради, даже обои. Лянгус предложил поставить такую подпись: "Издает Одесская типография". Пусть немцы думают, что имеют дело с хорошо налаженным и широко разветвленным подпольем. С такой подписью и вышла одна из первых печатных листовок.
   Особые листовки со специальным текстом мы напечатали для военнопленных из новоград-волынского лагеря, а также для тех патриотов, которые действовали в селах пригородной зоны. Однако типографской техники нам не хватало. В частности, в самодельной наборной кассе отсутствовали некоторые буквы, не было у нас и печатного станка.
   Пришлось пойти на риск. Устроили в городскую газету "Звягельское слово" (оккупанты называли Новоград-Волынский на старый манер - Звягелем) нашего подпольщика-комсомольца Костю Мякишева. Прежде всего он полностью обеспечил нас шрифтами. Наиболее важные тексты он, ежеминутно рискуя жизнью, набирал прямо в типографии и делал оттиски на настоящей газетной бумаге.
   Как-то раз в редакцию зашел незнакомец. Редактору он отрекомендовался как житель Корца, сотрудник тамошней газеты. Попросил разрешения попрактиковаться в "Звягельском слове". Целыми днями он терся возле Кости, ко всему присматривался, засыпал вопросами. Наконец, без лишних слов протянул Косте руку.
   - Пора ближе познакомиться: Герман. Это моя подпольная кличка. Я из корецкого подполья. У нас нет типографии. До зарезу нужна листовка. Вот текст.
   Герман положил перед опешившим Костей мелко исписанный листок.
   Взяв себя в руки, Мякишев ответил как можно спо- койнее:
   - Я сейчас же доложу редактору, он позвонит в гестапо.
   - Вы сделаете глупость. Мы погибнем, а главное - загубим дело. Поторопитесь, я уже потерял здесь шесть дней. Завтра кончается срок моего пропуска.
   - Диктуй, - решился Мякишев.
   - Ни к чему. У меня есть еще один экземпляр. Набирай с третьего абзаца. Я тоже наборщик.
   Вскоре текст был набран.
   - Напечатаем в обед, когда никого не будет, - сказал Костя и спрятал гранки в печку, под мусором и золой.
   Но случилось непредвиденное. Уборщица из "фолькс-дойчей" в этот день почему-то особенно старательно вылизывала помещение. Ей взбрело в голову выгрести из печи золу... Герман успел исчезнуть, а Мякишева арестовали прямо в типографии.
   Пытки продолжались несколько дней. Константин умер в фашистском застенке, никого не выдав.
   Гитлеровцы, конечно же, догадались, чем занимался Мякишев, так как уже следующая листовка подпольщиков была снова напечатана на обоях.
   Погиб и друг Кости Мякишева - Николай Николаев, постоянный редактор наших листовок. Однажды он встретил своего давнего знакомого Степанова, с которым вместе добирался до Новоград-Волынского. Николай слышал, что Степанов стал полицаем и дослужился даже до взводного. Изменник стоял перед бывшим другом, опустив глаза. А Николаев строго говорил:
   - Ты должен хоть чем-нибудь искупить измену. Принесешь мне два карабина, четыре револьвера. Жду ровно три дня. Запомни: три дня, не больше. Не сделаешь - амба тебе!
   Как и договорились, в условленное время в фойе кинотеатра Степанов подошел к Николаеву.
   - Идем, есть... - сказал он.
   Николаева схватили сразу же за дверью. Отправили в Житомир и после мучительных пыток расстреляли.
   Тем временем подпольщики формировали партизанский отряд, готовились уйти в лес. Назначили ориентировочно и время ухода - начало лета. В Чижевский лес заблаговременно переправили оружие, создали там склады, тайники. Некоторые настаивали: в партизаны должны уйти все без исключения подпольщики. Пастухов возражал: нельзя, чтобы в городе не оставалось подполья.
   Командиром будущего партизанского отряда комитет утвердил Николая Петровича Гордеева, комиссаром - Льва Николаевича Пастухова.
   Вечером назначенного дня собрались в лесу. Николай Гордеев построил нас по ранжиру, отдал приказание рассчитаться. "Первый-второй-третий-четвертый..."
   - Тридцать шесть! - донеслось с левого фланга. Пастухов прошелся вдоль шеренги, осмотрел нашу убогую амуницию. Вперед вышел наш командир Гордеев.
   - Товарищи! - громко и торжественно сказал он. - Все мы теперь бойцы 1-го Волынского партизанского отряда. Пришли сюда добровольно. Но отныне и навсегда у нас будет суровая воинская дисциплина. В отряде нашем немало коммунистов и комсомольцев. Надеюсь, каждый понимает значение железной дисциплины. Сознательно соблюдать ее нам будет нетрудно. Ведь мы давно привыкли подчинять личные интересы общенародному делу...
   Так начались наши партизанские будни.
   
   Перевод с украинского А. Дихтяря