Г. Набатов
ДОЧЬ ПУТИЛОВЦА

   За мужество и героизм, проявленный в борьбе против фашистских захватчиков в период Великой Отечественной войны, присвоить звание Героя Советского Союза ПОРТНОВОЙ Зинаиде Мартыновне.
   Из Указа Президиума Верховного Совета СССР
   
   Война застала Зину и ее младшую сестренку Галю в Волковыске, где они проводили летние каникулы у тети - Ирины Исааковны Езовитовой.
   Фронт откатывался все дальше на восток. Вместе с частями Красной Армии уходили на восток и жители. Ребята видели, как тягачи, надрываясь, тащили тяжелые орудия, как ползли со скрежетом танки. По обочинам устало шагала пехота, двигались беженцы.
   То были дни тяжелого горя советских людей. Ураган войны безжалостно рушил все, что мы создали трудом своим. Казалось, что вместе с отступающими красноармейцами еще совсем недавно цветущие края покидает и сама жизнь...
   Тетя довезла ребят до Витебска. Дальше ехать было нельзя. Железная дорога на Ленинград и Полоцк ещё не была перерезана, но пассажирские поезда уже не шли - днем и ночью в сторону фронта спешили воинские эшелоны. Оставалось одно: пешком отправиться в деревню Зуи, что вблизи станции Оболь, к бабушке Ефросинье Ивановне Яблоковой. Не близко это от Витебска- шестьдесят километров, но тетя надеялась, что она и дети найдут там пристанище.
   Несколько суток они пробирались лесом в Зуи. Притащились - усталые, измученные.
   Ефросинья Ивановна обрадовалась, что дочь и внучата живы и здоровы, - могло случиться и хуже. Радость озаряла ее доброе старушечье лицо и как бы разглаживала на нем мелкие морщинки.
   Все запасы были выставлены гостям.
   - Ешьте, мои хорошие! Не хватит, добавлю...
   Уже через неделю Зина стала замечать, что к дяде Ване, который тоже застрял в Зуях, проводя здесь летний отпуск (он работал на Кировском заводе в Ленинграде), наведываются незнакомые люди. Держатся они странно: ни во что не вмешиваются, ни с кем, кроме него, не разговаривают. "Кто такие?" - недоумевала девушка и спросила у двоюродного брата Коли, вихрастого паренька лет десяти:
   - Не знаешь, кто это?
   - Знаю.
   - Кто?
   - Из лесу, вот кто. Сам слышал, как дядя Ваня называл Шашанский лес.
   - Добре, Колька. Помалкивай...
   Как-то раз глубокой зимней ночью в окно тихо постучали три раза. Дядя Ваня быстро поднялся - он спал на полу, - набросил на плечи ветхий кожушок, сунул ноги в валенки и поспешил в сени. Вернулся он в комнату не один: следом шел человек в полушубке.
   - Осторожней, Борис, не задень малышей, - донесся до Зины шепот.
   Незнакомец разделся и улегся на полу рядом с хозяином.
   Все стихло. Только на печи раздавался тихий ровный храп, - там спала бабушка.
   Уже совсем рассвело, когда сильный стук в дверь поднял всех на ноги. Кто-то ломился в дом и властно требовал:
   - Открывай! Шнеллер!
   - Немцы! - Голос бабушки был странно приглушен.
   Зине послышалось, что бабушка произнесла это слово едва слышно, шепотком, точно немцы были совсем рядом и Ефросинья Ивановна боялась крикнуть. Перекрестившись, бабушка заохала и стала спускаться с печи. Все притихли в ожидании. Тетя Ирина смотрела на дядю Ваню и ночного гостя. Она, очевидно, знала, кто он и откуда.
   Волновалась и Зина за незнакомца. Она была уверена, что гитлеровцы рванутся в хату, чтобы схватить его. "Кто-то донес..."
   Уходя с дядей Ваней во вторую половину хаты, гость улыбнулся Зине и, шагая мимо, как бы доверительно, сказал вполголоса:
   - Не робей, воробей!
   Затрещала дверь под тяжелыми ударами.
   В хату ворвались четверо солдат и коротконогий грузный ефрейтор. Его большая голова на тонкой шее вращалась по-птичьи во все стороны.
   Ефрейтор потрясал в воздухе бумагой с рукописным текстом и, мешая русскую речь с немецкой, кричал, обращаясь к бабушке:
   - Почему не открываль? Приказ коммандантий знаешь? Где мольоко? Мильх?
   Свободной рукой гитлеровец показывал на часы-ходики. Было восемь часов тридцать минут.
   - Неграмотная я, пан офицер, - шептала дрожащими губами Ефросинья Ивановна. - Откуда мне ведать твой приказ? - Повернувшись к дочери, попросила:- Погляди, Ириша, что там намалевано.
   Тетя Ира еще не успела сойти с места, как Зина была уже рядом с ефрейтором и, запрокинув голову, читала вслух:
   "Приказ Коммандантий! Каждый, который у себя есть одна корова, сдай в семь часов один горшок с молоко, сдай в восемь часов стакан сметана. Или все сдай аккурат, или вашу корову забирайть, Коммандантий".
   Внизу была приписка: "Торопиться приносить скоро".
   Ефрейтор высокомерно осмотрел присутствующих и приказал солдатам:
   - Забирайть корову!
   Те бросились выполнять приказ.
   - Стойте! Что вы делаете? - закричала Зина. Ефрейтор ударил ее в спину, и она отлетела к стенке.
   Накинув на себя тряпье (все лучшие вещи были давно обменены на продукты!), бабушка, тетя Ирина и дети выскочили во двор.
   Солдаты выводили из хлева корову.
   Ефросинья Ивановна кинулась к буренушке, стараясь обхватить ее за шею.
   - Не отдам... У меня внуки... - Она показывала на плачущих малышей, сбившихся от страха в кучу.
   - Марш с дороги! - вопил не своим голосом ефрейтор. Глаза его налились кровью. - Я покажу тебе не выполняйть приказ армии фюрера. Прочь! Буду стрелять!
   Он вскинул карабин.
   Галя от испуга закрыла личико трясущимися ручонками.
   - Не бойся, Галенька,- ободряла ее Зина, сжимая дрожащие ручонки сестры. - Он только пугает...
   В эту минуту фашист выстрелил. Ефросинья Ивановна упала на снег, хотя пуля и не задела ее.
   Остолбеневшей Зине все последующее представилось словно во сне. Дядя Ваня и Борис выбежали из хаты. Солдаты были уже за воротами. Ефросинью Ивановну перенесли в хату, уложили в кровать.
   Тетя Ира, стоя на коленях, опрыскивала водой посиневшее лицо бабушки, Галя и двоюродные братья стояли поблизости и плакали. Вдруг бабушка открыла глаза.
   - Живая! Живая! - одновременно смеясь и плача, закричала Зина.
   Мужчины ушли во вторую комнату. За ними прошла и тетя Ира.
   - Придется тебе пойти на работу, - услышала вскоре Зина сквозь полуоткрытую дверь голос дяди Вани.
   - К немцам?!
   - Ну да. К кому же еще, чтоб их разорвало... Когда надо, поклонишься и кошке в ножки. - Голос дяди понизился, но Зина все же разобрала: - Приказ из леса...
   Что говорил дядя дальше, Зина не поняла.
   - Легче нанести удар!
   Это сказал Борис. Девочка сразу узнала его голос.
   Зине было неясно, о каком ударе он говорит, но зато ей стало понятно другое: "Дядя Ваня и тетя Ира связаны с лесом".
   Она вошла во вторую половину хаты. Тетя Ира спросила:
   - Чего тебе, Зиночка? Бабушке опять плохо?
   - Нет. Я тоже хочу... выполнять задание. - Взгляд девочки был жестким и решительным.
   - Какое задание? - Дядя и тетя переглянулись с Борисом (он был комиссаром партизанского отряда),
   - Из леса... - строго проговорила Зина. - Вы думаете, я маленькая? Ошибаетесь! Я знаю, я знаю...- Все ее существо дышало ненавистью: она отражалась в глазах, слышалась в голосе.
   Борис задумчиво глядел на нее, как бы изучая.
   - Ладно, девочка, найдем и тебе дело, - твердо пообещал комиссар отряда, - но пока ни звука. - Движением головы и глазами он показал в сторону соседней комнаты. Там, у кровати бабушки, дежурили младшие ребята.
   Борис еще раз оглядел Зину, словно видел ее впервые и хотел лучше запомнить. Он попрощался с ней за руку, по-взрослому, так же, как с тетей Ирой и дядей Ваней, и через огород направился к лесу.
   Подпольщики принимали Зину в свою организацию подле Ушальского маяка, окруженного осинником и бе- резняком, в полукилометре от деревни Ушалы.
   Члены комитета, не знавшие ничего про Зину - она была не местная, - отнеслись к ней поначалу настороженно.
   "Будет мне с ней мороки", - подумала секретарь комитета, разглядывая худенькую девочку с косичками, перехваченными лентами.
   - Зачем вступаешь в организацию? - строгим голосом спросила Фруза Зенькова. Повременив, добавила:- Расскажи коротенько о себе.
   Зина постояла минуту в раздумье.
   - Я из Ленинграда, - тихо сказала она. - Приехала с сестренкой на каникулы и вот застряла. У бабушки в Зуях...
   Она взглянула на ребят вопросительно.
   - Вы знаете мою бабушку? Ефросинья Ивановна Яблокова...
   Фруза, сдерживая улыбку, кивнула: "Знаем, мол, знаем, говори..."
   - А училась я, - продолжала Зина, - в триста восемьдесят пятой школе. За Нарвской заставой. Перешла в восьмой класс... - Она замолчала, вспоминая о чем-то, и глаза ее вдруг помрачнели. - Отец мой работает на Кировском заводе. Давно, с тысяча девятьсот тринадцатого года. Мама тоже работает... То есть работала раньше, до войны, а сейчас не знаю... Там блокада. Голод... - Зина медленно проглотила горький комочек, подкатившийся к горлу, и негромко продолжала, обращаясь к Фрузе: - Да, ты спрашиваешь, зачем я пришла к вам. Вы тоже, наверное, думаете, как мой дядя и тетя, что я маленькая и ничего не вижу, не понимаю. Как бы не так!.. Я все вижу. И понимаю. Все, все...
   До войны мир представлялся Зине таким ясным, понятным, точно он лежал перед ней на ладони. Родители работали, семья жила в достатке. Зина училась на "отлично". Младшая сестренка Галя вот-вот должна была пойти в школу. Дома, на Балтийской, всегда было людно, весело. По вечерам собирались папины товарищи, рассказывали про заводские дела и про гражданскую войну. Зина забиралась в угол на диван и слушала, слушала... А по воскресеньям Зина устраивала дома кукольный театр для всех малышей со своего двора. И вот фашисты нарушили все!.. "Где теперь радость, счастливая жизнь?! В Ленинграде рвутся бомбы, снаряды..."
   Зина подумала об этом, и взгляд ее стал суровым.
   Секретарю комитета понравилась девочка, ее решимость, "Вот скажи такой, что сделать, и она не остановится ни перед чем".
   И все-таки Фруза не спешила.
   - Это хорошо, что ты пришла к нам, - заявила секретарь комитета. -Одной рукой, сама знаю, узла не завяжешь. Но... нынче время знаешь какое? Промахнешься-голова с плеч! И товарищей под удар поставишь... Может, придется жизнью рисковать.
   - Знаю.
   - Ну, а ежели... Ежели попадешься? Будут бить, пытать...
   - И об этом думала. Поверишь, ночью не засыпала. Все думала, думала. И вот пришла... Я же пионерка.
   - Дай ей задание, - заступился за девочку кто-то из членов комитета. - Испытай!
   Ее приняли, и вскоре Зина вместе с другими юношами и девушками уже распространяла среди населения листовки, подпольные газеты, сводки Совинформбюро, собирала и прятала оружие, оставленное при отступлении советскими частями.
   Однажды секретарь подпольного комитета вызвала Зину и ее двоюродного брата Илью Езовитова, коренастого крепыша.
   - Вот что, ребята, - сказала Фруза. - Получайте на пару задание. Нужно узнать в Зуях и в поселке торфяного завода, какие там стоят части, сколько солдат. Сведения передадите связному лично.
   Она сообщила пароль, время и место явки - урочище, что неподалеку от Ушалов. Тут же предупредила: если что изменится, то под поваленной березой будет закопана бутылка с запиской.
   Раньше чем собрать разведывательные данные, Илья и Зина продумали, как лучше действовать.
   - Мне кажется, что узнать, какие в Зуях немецкие части, можно, если подслушать разговор по радиотелефону,- поделился Илья своими соображениями.- Верно?
   - Пожалуй, так, - согласилась Зина. - А как под- слушать?
   - Не беспокойся. Это я беру на себя. В нашей хате помещается сейчас полевая радиостанция и телефон. В сенях лежат наши дрова. Я часто туда наведываюсь за дровами. Если присмотреться да не зевать, кое-что можно узнать. Но как вот установить, сколько солдат? О таких вещах по телефону не передают.
   Ребята сидели задумавшись. Вдруг Зина вскочила.
   - А знаешь, Илья, это я узнаю. Факт!
   - Каким путем? - Его карие глаза зажглись любопытством.
   - Пока секрет! - пыталась она уйти от прямого ответа, но Илья настаивал.
   - Ты должна мне сказать. Нам нельзя зря рисковать.
   - Хорошо, скажу. На площади в поселке торфо-завода два раза в неделю производятся строевые занятия. Ты видел? Сгоняют почти всех солдат гарнизона. Вот я и сосчитаю.
   - Идея, Зинка! Как я сам не догадался?
   - Договорились!
   Собрав нужные сведения, Зина и Илья в назначенное время отправились в урочище. Илья бывал здесь много раз.
   Ребята перешли деревянный мост через небольшую речонку, впадающую в Оболь, и, пройдя немного берегом, очутились на месте. Теперь надо было отыскать высокую сосну - условленное место встречи со связным. Нашли.
   - Ну, Ильюшка, взбирайся наверх. Я тут подежурю,- предложила Зина.
   Через несколько минут с вершины дерева раздался его голос:
   - Смотри, здесь большое гнездо.- Это был пароль.
   Вслед за этим, как предупредила Фруза, должен был показаться человек и ответить: "Не трогай гнездо. Я сейчас полезу к тебе". Но никого не было. Только слышно было, как шумят деревья.
   - Может, вернемся? - занервничала Зина. - Заглянем сюда позднее.
   - А вдруг прибежит связной? Что тогда? - возразил Илья.
   Вспомнили про бутылку, о которой предупредила Фруза, и стали искать сваленную березу. Нашли березу, разгребли под ней землю и вынули бутылку с запиской: "Меняю квартиру. Если задержусь, - ждите".
   Они расположились на траве, Зина легла на живот, вытянув ноги и подперев руками подбородок. Думы завладели ею и перенесли в родной город за Нарвскую заставу.
   ...Вечер. Мягкий свет льется из-под круглого золотистого абажура. Семья в сборе. За столом - папа и мама. Зина устроилась на диване, а рядом, свернувшись в комочек, спит Галочка. Зина поправляет платок, которым укрыта младшая сестренка, а та, не пробуждаясь, улыбается во сне. И Зина тоже чему-то улыбается. Чему - она сейчас не припомнит. Кажется, не было повода. Папа рассказывал серьезное. Про то, как бронепоезд "Красный Путиловец" пробивался к красным. А белые не пускали - подложили мины. Тогда боец Иван Газа пополз по снегу и снял с рельсов мины. Его ранили в грудь. А только он выжил... Мама слушала, а сама пришивала к синенькому халатику Зины воротничок. И она тоже почему-то улыбалась... Какие они были тогда все счастливые!..
   Зина глубоко вздохнула и вдруг, повернувшись к двоюродному брату, спросила:
   - Илья! Скажи, что такое счастье? Мы, девушки, часто думаем о счастье, - какое оно и где оно?
   - Сча-а-стье? - переспросил Илья, растягивая слова.- Я думаю, что это сделать для людей что-то такое необыкновенное. Как папанинцы на льдине... Я думаю,- горячим шепотом продолжал Илья, - счастье - убить фашиста, хозяйничающего на нашей земле. Знаешь, Зина, прохожу я мимо отцовского дома, где теперь радиостанция, а внутренний голос меня спрашивает: "Ты видишь, Илья? Немцы обзывают тебя свиньей, а сами живут в твоем доме, едят твой хлеб. А пленных русских кормят дохлятиной, помоями". Разве такое стерпишь?
   По вершинам деревьев пробежал сильный ветер. Зина глянула вверх.
   - Слышишь, как шумит лес? Почему, знаешь? А я знаю. Чует нашу победу. Да, да, не смотри на меня так. Скоро она придет...
   - Какая ты, Зинка, мечтательница! - прищурившись, посмотрел на нее Илья.
   - Я и. не скрываю. Люблю помечтать. - Зина, переменив позу, села. - Я думаю так: жизнь без мечты - вовсе не жизнь... Понимаешь? Я верю в нашу победу. Скоро придет...- повторила она.
   - "Блажен, кто верует", - улыбнулся Илья.
   - Я верю. А почему? Бери Ленинград. Отбил он штурм? Да! А кто отбил штурм? Люди. Люди, понимаешь?
   - Понимаю, Зинок. И согласен. Прольется, конечно, кровь. Может быть, и наша кровь. Без этого нельзя. Но победу добудем...
   Послышался троекратный свист. Ребята замолкли, насторожились. Илья в два счета взобрался на дерево, крикнул:
   - Смотри, здесь большое гнездо!
   С болота ответили:
   - Не трогай гнездо. Я сейчас полезу к тебе.
   Ветви кустов раздвинулись, и показался рослый мужчина. Зина узнала в нем партизана, который прежде держал связь с дядей Ваней.
   - Что, заждались? Покажите-ка, что принесли.- Связной сразу приступил к делу.
   - Для начала неплохо, - одобрил он донесение.- Только почерк неразборчивый, будто курица набродила. Пишите яснее. Вопросов нет? Новое задание получите У Фрузы. Бывайте здоровы! Тороплюсь. - Он исчез так же мгновенно, как и появился.
   Над урочищем опускался вечер. Становилось прохладно. Илья снял пиджачок и набросил его на плечи Зины. Они не торопясь направились домой. Дышалось легко, свободно: неподвижный воздух был напоен душистым настоем хвои.
   
   К лету сорок второго года подпольная организация "Юные мстители" разрослась: в ней стало больше тридцати человек. И опыт набрался кой-какой. Комитет решил перейти к диверсиям.
   Повзрослела и стала опытней Зина Портнова. И комитет доверил ей сложное и опасное дело.
   Неподалеку от Оболи, в поселке торфозавода, расположилась офицерская школа. Сюда съезжались на переподготовку из-под Ленинграда, Смоленска, Орла и Новгорода артиллеристы и танкисты фашистской армии. В Оболи от них просто не стало житья. Увешанные железными крестами и медалями, гитлеровцы были уверены, что им все дозволено: насилие, разбой, грабеж. Юные подпольщики задумали "наградить" фашистских офицеров, отличившихся в обстрелах населения блокированного Ленинграда, новыми крестами, только не железными, которыми награждал Гитлер, а другими... березовыми.
   Зину устроили на работу в офицерскую столовую.
   Поздно вечером Зина сказала тете Ирине, вернувшейся с работы, - она служила официанткой в офицерской столовой:
   - А у меня есть новость.
   - Весточка из Ленинграда?
   - Нет, другое. Завтра выхожу на работу.
   - Куда?
   - На офицерскую кухню. - И, помедлив, добавила: - Есть задание...
   - А что ты будешь делать?
   - Все, что прикажут: чистить картошку, мыть посуду. Буду вместе с тобой...
   - Пожалуй, не совсем вместе, - поправила ее Ирина Исааковна. - Я обслуживаю клиентов в зале...- Она беспокойным взглядом окинула Зину. - Об одном тебя прошу: будь осторожна! Ничего не делай без моего ведома.
   - Не бойся, тетя! Я ведь не маленькая. Понимаю...
   Утром она пошла вместе с тетей на работу.
   Под чистку картофеля было отведено отдельное помещение, без окон. Десять часов девушки сидели здесь не разгибая спины. Им даже не разрешали громко разговаривать. Стоило кому-нибудь чуть повысить голос, как сразу раздавался окрик:
   - Молчать!
   Первое время Зина приходила домой совершенно обессиленная, едва добиралась до кровати. Шли недели- и девочка начала привыкать. Ей казалось, что спина уже не так ноет, как раньше, да и руки стали проворнее.
   Немцам понравилась маленькая русская девушка с косичками. "Дизе клейне руссише медхен ист гут", - говорили они про Зину. Ей одной разрешали вход на кухню. Она носила сюда воду, дрова.
   Зина готова была тащить на кухню все что угодно, лишь бы оказаться поближе к пищевым котлам...
   В день диверсии Зина заменяла заболевшую судомойку. Это облегчило ей доступ к котлам с пищей, но шеф-повар и его помощник зорко за ней присматривали. Зине даже показалось, что они догадываются о ее намерениях и потому торчат все время на кухне.
   Девушка волновалась и старалась не смотреть в сторону, где стояли двое жирных, отъевшихся на русских хлебах фашистов.
   До завтрака сделать ничего не удалось. Зина с нетерпением ждала, когда начнется закладка в котлы продуктов на обед, - повара отвлекутся.
   Официантки накрывали столы к обеду, расставляли цветы, раскладывали на столах приборы. Несколько раз к Зине подходили за чистыми тарелками ее двоюродная сестра Нина Давыдова и тетя Ира. По грустному лицу Зины они поняли, что дело плохо. Задание может сорваться. Надо ее выручать. Но как? Вызвать главного в зал - наиболее верный способ. Надо только придумать повод.
   Начался обед.
   Зина видела, как быстро заполнялась столовая. Офицеры занимали места за столиками. Официантки бегали на кухню и обратно, то и дело подбрасывая в окошко грязную посуду. Проворными руками девушка обмывала тарелки горячей водой, ополаскивала холодной и ставила ребром на полку сушиться.
   За одним из столиков неожиданно поднялся шум. Очкастый офицер с прыщеватым лицом громко выговаривал Нине Давыдовой, что плохо поджарены котлеты.
   - А при чем я тут? - со слезами в голосе спрашивала официантка. - За пищу, пан обер-лейтенант, отвечает главный повар.
   Лицо Нины густо покраснело. Она неловко вертела на кофточке пуговицу, отстегивая и застегивая ее. Глаза горели недобрым огнем.
   - Позови его сюда! - потребовал офицер.
   Ноги Нины еще никогда не бегали так быстро, как сейчас. Каких-нибудь несколько мгновений - и шеф-повар предстал перед возмущенным обер- лейтенантом.
   Зина осталась наедине с помощником главного, мешковатым и малоподвижным ефрейтором Кранке, готовившим вторые блюда. Пока он вертелся у плиты, где жарились котлеты, ей удалось незаметно приблизиться вплотную к котлу с супом.
   - Эй, судомойка! Тарелки! - услышала она за своей спиной осипший голос Кранке.
   На секунду у нее как будто отнялись ноги и она чуть не упала.
   От котла Зина отошла разбитая, ослабевшая, думая только об одном, как бы не свалиться.
   Диверсия стоила гитлеровцам более ста жизней офицеров и солдат.
   У фашистов не было прямых улик против Зины. Боясь ответственности, шеф-повар и его помощник утверждали в один голос, что они и близко не подпускали к пищевым котлам девочку, заменявшую судомойку. На всякий случай, они заставили ее попробовать отравленный суп. "Если откажется, - решили повара,- значит, она знает, что пища отравлена".
   Но Зина сообразила, чего от нее добиваются. Она как ни в чем не бывало взяла из рук шеф-повара ложку и спокойно зачерпнула суп.
   - Медхен, капут... капут!.. - воскликнул помощник повара Кранке.
   Зина не выдала себя и сделала небольшой глоток. Вскоре она ощутила подташнивание и общую слабость.
   - Гут, гут, - одобрил ее поведение шеф-повар, похлопав по плечу. - Марш нах хаузе...
   С трудом Зина добралась до деревни Зуи. Выпила у бабушки литра два сыворотки. Немного стало легче. Здесь она и заночевала.
   А спустя два дня, узнав, что на Зину есть донос, комитет переправил ее ночью с младшей сестренкой в партизанский отряд.
   Зина стала разведчицей. Она участвовала в боях против карателей и в разгроме вражеских гарнизонов в Улле и Леонове Девушка отлично стреляла из трофейного оружия, захваченного у немцев.
   Она бывала в Оболи, передавала комитету юных мстителей задания партизан, тол, мины, листовки, собирала разведывательные данные о численности и расположении частей гарнизона.
   Юные подпольщики Оболи взрослели в борьбе во вражеском тылу. Около двух лет они вели мужественную борьбу против оккупантов: пускали под откос воинские эшелоны, взрывали заводы, электростанции, водокачки.
   Долго и тщетно гестаповцы старались напасть на след юных мстителей. Наконец им удалось воспользоваться подлыми услугами провокатора. Бывший ученик Обольской школы Михаил Гречухин, дезертировавший из Советской Армии, предал часть участников организации. Их расстреляли.
   Командование партизанского отряда послало Зину в деревню Мостище, что вблизи Оболи, чтобы установить связь с подпольщиками, оставшимися в живых, но немцы схватили ее, когда она возвращалась обратно.
   Зину без конца возили к следователю гестапо - лейтенанту Вернике. Небольшого роста узкоплечий немец разговаривал с ней то тихо, вкрадчиво, то переходил на крикливый тон и грязную ругань.
   - Кто тебя послал в Мостище?
   - Никто.
   - Врешь! - крикнул он на русском языке почти без акцента. - Кто твои товарищи?
   Зина молчала.
   - Ты мне, свинья, заговоришь. Подойди ближе!
   Зина, не трогаясь с места, смотрела на Вернике глазами, полными ярости.
   Лейтенант подал знак двум здоровенным солдатам, стоящим рядом с нею. Один из них ударил девушку по лицу. Зина пошатнулась, но не упала.
   Солдаты схватили ее под руки и поволокли к столу.
   - Слушай, Портнова, - сказал следователь тихо, чуть приподнявшись из-за стола. - Чего ты молчишь? Ведь ты не коммунистка, я уверен, и не комсомолка...
   - Ошиблись, господин палач. Я была пионеркой. Сейчас - комсомолка. - Зина гордо выпрямилась. Она не могла сказать иначе.
   Лицо лейтенанта передернулось, ноздри побелели. Вскочив со стула, он размахнулся и ударил Портнову кулаком в грудь. Девушка отлетела назад, ударилась головой о стену. Маленькая, худенькая, она тут же поднялась, и, снова выпрямившись, стояла перед своими мучителями. Тонкими струйками текла по лицу кровь.
   - Убрать! - крикнул Вернике солдату.
   Узкая темная камера чем-то напоминала гроб. Серые стены и потолок покрыты зеленоватой слизью. На каменном полу - плесень. Зина, сжавшись в комок, лежит на полу с открытыми глазами. Болит грудь, шея, живот. Тяжело. Она готова заплакать. "Ну, плачь же", - говорит она себе. Но глаза сухие: слезы высушила ненависть!
   "Спать, спать!" - Зина закрыла глаза, и ей почудилось, что она дома, в Ленинграде, на Балтийской... Галка спит на диване, а она за столом готовит уроки. На стол льется мягкий свет из-под круглого золотистого абажура. А в углу стоит мать и, улыбаясь чему-то, глядит в ее сторону.
   ...Только под утро Зина задремала. Но ее не переставали мучить кошмары. Кто-то с ней спорил; она хотела ответить, но у нее пропал голос. Открыла глаза и тут же зажмурилась. Солдат, освещая фонарем лицо, тряс ее за плечо.
   - Ты что, оглохла? Вставай!
   Когда сообразила, куда идти, на душу снова легла тяжесть. Опять допрос. Опять будут бить.
   Она не знала, что ночью следователь докладывал начальнику гестапо:
   - Портнова такая же фанатичка, как те, которых мы прикончили. Не отвечает.
   Капитан Краузе насмешливо ответил:
   - Это она не хочет отвечать вам, лейтенант. А мне... Пришлите ее ко мне.
   Когда в кабинет Краузе ввели Портнову, тот изумленно уставился на нее: он не ожидал, что увидит... девочку с косичками! "Ну это же совсем ребенок", - отметил про себя начальник гестапо.
   - Садись.
   Зина села, ничем не выдавая своего волнения. Она быстрым взглядом окинула просторный, уютно обставленный кабинет, железные решетки на окнах, плотно обитые двери. "Отсюда, пожалуй, не убежишь".
   Прищуренными глазами смотрел на Зину капитан, будто изучал каждую черточку лица. Зина выдержала этот взгляд, не пошевельнулась.
   На ломаном русском языке Краузе сокрушался о том, что с ней обошлись грубо и даже избивали.
   - Ах, как побледнела, как похудела, фрейлейн! Ей нужно мольоко, масло, белый хлеб, шоколяд... Фрейлейн любит шоколядные конфеты?
   Зина молчала.
   Краузе не злился, не кричал, не топал ногами, делал вид, что не замечает ее упорного демонстративного молчания. Улыбаясь, обещал улучшить условия заключения.
   "Даром, собака, стараешься, - думала Зина. - Все равно ничего не скажу".
   Как бы угадав ее мысли, Краузе протянул:
   - Так, так, не желайш сказать...
   Он приказал отвести ее не в тюрьму, а в комнату, находившуюся здесь же, в здании гестапо. Ей принесли сюда обед из двух блюд, белый хлеб, конфеты.
   На следующий день утром Портнову снова вызвали к капитану.
   Направляясь на допрос, она почувствовала, как тоскливо сжалось ее сердце. Краузе непременно будет спрашивать, кто ее товарищи. Следователю она не отвечала, - он бил, и каждый удар ожесточал ее. Но этот не бьет. Прикидывается ласковым.
   "Не поддавайся!" - настойчиво требовал голос сердца.
   Портнову ввели к начальнику гестапо.
   С подчеркнутой вежливостью Краузе осведомился, как она себя чувствует в новой обстановке.
   - Это все мельочь, - сказал он, не дождавшись ее ответа. - Один небольшой услюга, и ты идешь в дом. Скажи, кто твой товарищ, твой руководители? - Переждав минуту, гестаповец продолжал: - Ты, конешно, сделаешь нам услюга. Да? И мы не будем в дольгу... Я знаю, в Петербурге, ну, по-вашему, в Ленинграде, у тебя есть мама, папа. Хочешь, мы везем тебя к ним? Это теперь наш город. Говори, не бойся...
   Краузе курил сигарету, опираясь одной рукой на подлокотник кресла, и ждал ответа. Курил медленно, будто нехотя выпускал дым. На скулах бегали желваки, глаза щурились. Он не сомневался в успехе своей тактики: девушка должна заговорить.
   А Зина молчала. Она едва сдерживалась от улыбки, так хорошо знала, в чьих руках ее родной город.
   За окном шумел осенний ветер. И скоро шум перерос в грохот. По улице шли фашистские танки.
   Капитан, подойдя к окну, отдернул занавеску.
   - Смотри, какие мы сильные! - Гестаповец произнес это тоном победителя.
   Потом, приблизившись к Зине, вытащил из кобуры пистолет, повертел его в руке, и, ничего не сказав, положил на стол. Зина посмотрела на пистолет и подумала: "Вот бы разрядить в гада всю обойму".
   Вдруг она почувствовала, что у нее перехватило дыхание, и отчаянная мысль, как молния, пронзила мозг: "А что, если?".
   - Ну-с, фрейлейн. - Краузе вернулся от стола и снова поднял, точно взвешивая, пистолет. - Здесь есть маленький патрон. Одна пуля может поставить точку в нашем споре и в твоей жизни. Разве не так? Тебе не жалько жизнь?
   А ленинградская девочка молчит, как будто не слышит его, не видит, ничего не замечает.
   Гестаповец опять положил пистолет на стол. "Он уверен, гад, что я не смогу выстрелить из пистолета, поставленного на предохранитель, - подумала, усмехнувшись, Зина. - Ну и пусть..."
   На улице просигналила легковая машина и, резко затормозив, остановилась у дома. Краузе отошел от стола к окну, и тут случилось то, чего он никак не мог допустить даже в мыслях.
   Зина, словно кошка, бросилась к столу и схватила пистолет. Гестаповец не успел еще осознать, что произошло, как девушка навела на него его же собственное оружие, которым он только что ей угрожал.
   Выстрел - и Краузе, неестественно скособочась, упал на пол.
   Вбежавший в комнату офицер был также убит наповал.
   Зина устремилась в коридор, выскочила во двор; а оттуда в сад. Утро было прохладное, начинались заморозки, трава побелела, а Зине было жарко.
   Липовая аллея, заметно понижаясь, упиралась в берег реки. Девушка вихрем пронеслась до ближайших кустов, тянувшихся рядом с аллеей.
   Некоторое время ее никто не преследовал, сад был пуст. Она бежала к реке. Эх, если бы успеть добежать!.. За рекой спасительный лес. Только бы успеть.
   Зина обернулась и увидела солдат. Один из них - совсем близко. Она остановилась, прицелилась, плавно нажала спуск. Гитлеровец с хриплым стоном растянулся на земле. Остальные, злобно крича, ускорили бег. Зина, не целясь, произвела несколько выстрелов. Это заставило солдат приостановиться.
   "Почему они не стреляют?" - удивилась девушка. Она не знала, что было приказано схватить ее живой.
   Казалось, никто и ничто не может ее спасти, она же все бежала, бежала, не теряя надежды.
   Река - совсем рядом, но уже иссякли последние силы.
   Портнова обернулась, опять нажала спусковой крючок... Выстрела не последовало. Патроны в обойме кон- чились.
   Всё!..
   У Зины от бега перехватило дыхание. Ноги совсем подкосились.
   Ее схватили на самом берегу реки.
   
   ...В морозное январское утро сорок четвертого года Портнову повезли на казнь...
   Машина остановилась в лесу. Кругом, будто одиночные выстрелы, раздавался сухой треск ломающихся под тяжестью снега веток.
   Зину поставили на край ямы, вырытой под сосной.
   Ей не завязали перед казнью глаза - она и так ничего не видела: фашисты выкололи ей глаза. Но слышала она все. Слышала шорохи зимнего леса, слышала, как прозвучала команда и тут же звонко щелкнули затворы винтовок.
   Залп разорвал морозный воздух. Сосна дрогнула, несколько сучков упало вниз на снег. Они легли рядом с телом девушки, только что шагнувшей в бессмертие.
   
   После освобождения Белоруссии от фашистских оккупантов предатель Михаил Гречухин скрылся. Неожиданно в 1944 году двоюродный брат Зины Дмитрий Езовитов встретился с ним в запасном полку. Дмитрий тут же обратился к командованию, но Гречухин снова исчез.
   Долго не удавалось его обнаружить. Боясь справедливого возмездия, предатель искусно заметал следы. Раздобыв нечестным путем в гвардейском полку бланки с печатью, он изготовил себе фальшивые документы. Фиктивная справка удостоверяла, что Гречухин якобы сдал на хранение в штаб полка диплом об окончании в 1938 году Могилевского пединститута. Излишне доверчивых людей нетрудно было убедить, что диплом был утерян на фронте. Располагая такой справкой, Гречухин устроился педагогом в школе деревни Русские Липяги, Куйбышевской области. Позднее его назначили директором школы.
   Здесь и разыскали его органы государственной безопасности. Советский суд воздал предателю по заслугам, приговорив его к длительному тюремному заключению.
   Сбылись пророческие слова юных подпольщиков, брошенные перед казнью в лицо фашистским палачам и их прислужникам:
   - Смерть нам не страшна... Мы умираем за Родину, за народ, и нас не забудут... На нашей могиле поставят памятники, а ваши - зарастут бурьяном...