Н. Надеждина
ТРУДНАЯ ДОРОГА

   В доме стало удивительно тихо. Никто не пел, не выделывал в коридоре балетные па, не мчался по лестнице на выручку кота, попавшего в руки мальчишек.
   Лара уехала.
   Бабушка отправилась к сыну Родиону в деревню Печенево Калининской области и взяла внучку с собою. Перед отъездом Лара заскучала. Она то прижималась кудрявою головой к плечу матери, то коричневыми, как спелые каштаны, глазами заглядывала в мамины глаза.
   - Мама! Зачем нам ехать? Может, дядя Родион вовсе не хочет, чтобы мы жили в его доме целое лето.
   - Почему ты решила, что он не хочет?
   - Я слышала, ты сказала бабушке, что он очень жадный. А жадные не любят гостей. Я к нему не поеду.
   Но все же они уехали. Мама сама проводила их на вокзал.
   На другой день был выходной, воскресенье. Мама убрала комнату и открыла комод, решив просмотреть на досуге белье. От стопки чистых, туго накрахмаленных простынь шел свежий, скрипучий холодок. Поверх другой стопки лежала мужская сорочка. Тяжело вздохнув, мама спрятала сорочку на самое дно.
   Пусть не попадаются на глаза Ларе вещи отца, убитого на финской войне. Девочка так горевала. Они с отцом были большие друзья.
   ...Вот они идут вместе: дочка - в школу, отец - на завод. Мигает над Ленинградом мелкий, осенний дождик. Протяжно поют в тумане фабричные гудки.
   - Папа, это какой завод кричит?
   - "Красный выборжец". У него голос толстый, солидный.
   - А это кто?
   - "Красная заря". У нее голос потоньше. Тут, дочка, кругом фабрики и заводы - знаменитая Выборгская сторона.
   - Почему знаменитая?
   - Здесь рабочие за революцию боролись, здесь Ленин жил.
   - И сам Ленин ходил по нашей улице?
   Сбежав на мостовую, девочка часто-часто семенит по мокрым блестящим камням.
   - Я хочу, папа, стать на тот камушек, на котором Ленин стоял.
   Тогда Лара была еще маленькой, только начала посещать школу. Подвижной, непоседливой девочке трудно было тихо сидеть за партой. И вот началось.
   - Не люблю школы. Не люблю буквы. Зачем их надо учить?
   - Чтоб книги читать. Кто не знает, тот не прочтет.
   - Скоро будут "говорящие" книги. А в школу больше я не пойду.
   И только тогда перестала упрямиться, когда мама заплакала. Смотреть на чужие слезы спокойно девочка не могла.
   А потом мама писала библиотекарям записки: "Прошу Вас больше не выдавать книг моей дочери,- ученице 106-й школы Ларисе Михеенко. Она записалась в три библиотеки, и дня ей мало, - читает по ночам".
   Ну уж этим летом в деревне ей читать по ночам не придется. Дядя Родион не позволит племяннице жечь керосин. И хорошо, что не позволит. Девочка долго болела, ей надо окрепнуть, тогда она осенью снова пойдет в балетный кружок.
   И уже чудится маме, что раздвинулся бархатный занавес. На сцене маленькая балерина. Тоненькая, легкая, она кружится в луче света, словно белый мотылек. Слышите, как играет музыка...
   - Слышите, Татьяна Андреевна?
   Мама вздрогнула и очнулась.
   - Слышите? - кричала ей с порога соседка. - По радио сейчас передали: на нас напали фашисты. Война!
   - Ларочка! - только и могла выговорить мама. А поезд уже далеко- далеко.
   И на всех окнах опустились синие шторы. В сумерках в городе не было видно ни одного огонька.
   На крышах высоких домов стояли зенитки. Они стреляли по фашистским самолетам в те ночи, когда ленинградцев будил настойчивый голос диктора:
   - Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога!
   Мама очень боялась бомбежки, однако из города не уезжала. Все надеялась, что бабушка и Лара смогут вернуться домой. Может, они приедут завтра, может быть, послезавтра и, уж самое последнее, в четверг. Но и в четверг никто не приехал, а в пятницу вечером мама нашла в почтовом ящике сложенный уголком листок из школьной тетради - Ларино письмо. Мама читала его тут же на лестнице. Тускло светила защитная синяя лампочка, и все вокруг плавало в синем дыму.
   "Дорогая мамочка! - писала Лара круглым девчоночьим почерком. - Очень тебя люблю и скучаю, но дорогу разбомбили. Приехать нельзя. Я бы могла пешком, но бабушка не дойдет, а я не оставлю бабушку".
   - "Не оставлю бабушку", - шепотом повторила мама. - Я знала, ты это скажешь. Но как мне жить без тебя, девочка моя?
   И снова по ночам выла сирена. Снова невыспавшаяся мама ходила на работу и, возвращаясь домой, заглядывала в почтовый ящик. Она, как слепая, пальцами ощупывала его холодные стенки: не завалилось ли в угол письмо?
   Но больше писем от Лары не было.
   
   В своем письме Лара ни слова не написала о дяде. И не случайно: она не хотела огорчать маму.
   Дядя Родион встретил гостей неласково. Бабушка обняла сына, прижалась к его плечу, а он, глядя поверх ее головы, угрюмо сказал:
   - Вот уже не вовремя приехали, да еще с дев- чонкой!
   Всего мрачнее был дядя Родион, когда семья садилась обедать. Стоило Ларе потянуться за хлебом, она встречала долгий пристальный взгляд. Дядя словно подсчитывал, сколько девочка съест.
   - Уедем, уедем отсюда! - упрашивала бабушку Лара.
   Но бабушка боялась. Ехать было опасно: немцы бомбили дорогу. Скоро пассажирское движение прекратилось совсем.
   Вести с фронта были недобрые. Наши войска отступали. Одна воинская часть проходила через Печенево, и Лара попросила солдата взять с собой письмо, которое она написала матери.
   - Что толку? - узнав об этом, сказал дядя Родион. - Перевод из Ленинграда мы теперь уже не получим.
   Денежный перевод - только это его интересовало. А когда кончились деньги, которые привезли с собою Лара с бабушкой, дядя Родион выгнал их из своего дома: лишние рты ему не нужны.
   На усадьбе стояла старая, насквозь прокопченная банька. Она топилась "по-черному", - у печки не было трубы.
   Дядя Родион сказал: если Ларе с бабушкой некуда деться, могут и в баньке жить. И пусть переселяются вечером, когда людям не так заметно. Дядя Родион не знал, что в этот вечер на улице будет светло, как днем. За лесом горел разбомбленный немцами совхоз. Зарево разлилось широко, небо над дядиной усадьбой стало оранжевым. Роса на траве блестела, как битое стекло. Глазам было больно смотреть на слепящее зарево. Лара села на крылечко, уткнулась в колени головой. Еще никогда в жизни ей не было так страшно и одиноко. В трудное военное время она очутилась в чужой деревне без семьи, без друзей. Если родной дядя выгнал ее из дома, кто же поможет, кто подумает о ней?! Стукнула калитка. Лара подняла голову. По дорожке быстро шли две белоголовые девочки: одна высокая, длинная, как соломина, другая низенькая и круглая - настоящий сказочный колобок. Высокую девочку Раю - свою соседку и однофамилицу - Лара немного знала, но "колобок" ей вовсе был незнаком.
   Девочки остановились возле куста сирени и стали шептаться, искоса поглядывая на Лару.
   - Скажи лучше ты...
   - Еще что! Ты принесла, ты и говори!
   Наконец девочка-"колобок" решилась:
   - Это тебе, - сказала "колобок", протягивая Ларе крынку с молоком. - Небось вы вечером ничего не кушали.
    - Но почему мне? Мы даже с тобой незнакомы. Я даже не знаю, как тебя, девочка, зовут.
   - Это Фрося, - представила "колобка" Рая. - А фамилия ихняя Кондруненко. Они с того края живут. Хочешь, Лариса, мы часок с тобой посидим?
   - Да. Хочу. Очень.
   Крылечко было тесное, и девочки уселись на ступеньке, касаясь Лары плечами. И от этих плеч и от прижатой к груди крынки с парным молоком по всему телу Лары разлилось тепло. Теперь она знала, что у нее есть друзья.
   Лара поздно заснула и поздно проснулась. Бабушка куда-то ушла. Надо было разыскать ее срочно, чтоб вместе с нею, по совету Раи, идти в сельсовет. Рая вчера правильно сказала: "Советская власть не дает в обиду стариков и детей".
   Лара нашла бабушку на усадьбе. Бабушка уже успела на кирпичиках вскипятить чайник и крошила в кружку какие-то корешки. Она не признавала докторов и лечилась травами, которые собирала сама.
   - Все корешки пьешь? - спросила Лара, подсаживаясь к огоньку. - Я тебя, баб, без них вылечу. Сейчас мы пойдем в сельсовет, и там за нас обязательно заступятся.
   - Теперь уже никто за нас не заступится, - горько сказала бабушка. - Коли немец в деревне, - к кому же нам идти?
   Бабушка всегда говорила правду, но на этот раз Лара ей не поверила, даже помахала на бабушку рукой. И потом, как была, немытая, непричесанная, выскочила за калитку и помчалась по улице.
   Не разглядела бабушка: в деревне опять наши солдаты, а вовсе не немцы. Не может этого быть.
   И вдруг Лара услышала окрик:
   - Цурюк!
   Перед нею стоял солдат, но не наш солдат. Все у него было чужое: и куцая шинель, и голос, которым он твердил чужое, непонятное слово "цурюк".
   Должно быть, означало: нельзя. А почему нельзя? Нельзя, что ли, ходить по своей деревне?
   - Цурюк! - пригрозил немец, поднимая автомат. Так вот оно что! Раньше она жила свободно, как птица. А теперь, куда бы она ни пошла, ей на пути встанет такой вот солдат в куцей шинели и будет цурюкать на нее своим немецким голосом. Теперь он здесь командует. Он враг.
   Девочка оглянулась, словно ища защиты. Только сейчас она заметила, что на противоположной стороне улицы толпится народ. Там были Рая и Фрося, и Лара, перебежав улицу, присоединилась к ним.
   Все смотрели на стоящую возле колодца немецкую машину. Ее охраняла цепочка солдат. Посреди круга перед немецким офицером понуро стоял человек в пиджаке. Это был дядя Родион.
   И сразу же девочка забыла, что дядя выгнал ее из дома. Какие могут быть счеты, если человек у фашистов в плену! Бедный дядя Родион!
   - Забрали! - крикнула Лара. - Моего дядю забрали!
   - Молчи! - одернула ее Рая.--Он немцам, гадюка, продался. Он теперь староста у нас.
   Дядя Родион обернулся, прислушиваясь. Обернулся и немецкий офицер.
   Каштановые волосы Лары отливали на солнце рыжинкой. Словно искорки вспыхивали на завитках.
   - Карош! - показывая на Лару, сказал немец.- Карош!
   Девочка попятилась, шмыгнула в калитку и по огородам добралась домой. Она была такая бледная, что бабушка ахнула:
   - Милок! Да на тебе лица нет!
   - Бабушка, это правда. В деревне немцы. Самый главный на меня пальцем тыкал. Он говорил: "Карош, карош..."
   - Ах, погань! - Бабушка взяла палку и решительно разгребла угли. - А ты помажься золой, тогда небось не будешь хорош. Да не сейчас мажься, повремени. Дай жару остынуть.
   Но девочка уже нагнулась к костру. Палка выгребла из золы что-то красное. Это был не уголек, а полусгоревший клочок кумача. Лара пронзительно взглянула на бабушку.
   - Это ты, ты... Да как ты посмела!..
   - Со страху, милок. Думаю, станут девчонку таскать. Фашист-то, он красного не любит. Вот я твой красный галстук в огонь - и спалила. Ну, что молчишь? Пошуми, поругай меня, хоть душу отведешь.
   Но девочка молчала, широко раскрытыми глазами глядя вдаль. Ей почудилось, будто где-то далеко-далеко бьет барабан. Это шагает по улицам Ленинграда ее пионерский отряд.
   Над головами ребят реет знамя, яркое, как костер, алое, как заря. И такого же цвета, как знамя Родины, красные галстуки на груди у ребят.
   Если б она могла их увидеть, если б могла им ска- зать:
   "Ребята, ребята! Не знаете вы, ребята, что ваша Лара попала в беду. Забрали бабушкину деревню фашисты, и красного пионерского галстука у меня больше нет.
   Но я прошу вас, ребята, хотя и без галстука, считать Ларису Михеенко пионеркой. Мне очень плохо, но свой пионерский отряд я не подведу".
   - Чего ты бормочешь? - робко спросила бабушка.- Серчаешь еще на меня?
   Угольки в костре уже давно погасли. Но среди серой, мертвой золы по-прежнему пламенел клочок кумача, словно яркая, непотухшая искра.
   
   С тех пор минули две осени, прошли две зимы. Это были годы неволи, горя и нужды.
   В округе появилось множество беженцев из сожженных немцами деревень. Они стучались в окна и жалобно просили:
   - Подайте хлебушка, люди добрые! Подайте погорельцам!
   - Так и тебе надо просить, - учила Лару бабушка.- И мы как с пожара. И у нас ничего нет.
   - Пионерам стыдно просить, - отвечала девочка.- И я не голодна.
   Лара говорила это из гордости. Ночью ей снился самый вкусный на свете простой, черный хлеб. Теплый, только из печки, с поджаристой корочкой, которая хрустит на зубах.
   Однажды, проходя по усадьбе мимо дядиного дома, Лара увидела, что на завалинке расположился толстый немецкий солдат; видимо, он пришел из соседнего села Тимонова, где стоял гарнизон. Старосты не было дома, и немец от скуки стал рассматривать свою награбленную в деревне добычу: тут были и курица, и розоватый кусок сала, и каравай деревенского хлеба.
   Лара остановилась как вкопанная. Запах хлеба защекотал ее ноздри, у нее закружилась голова.
   Немец решил, что перед ним дочка старосты. Он отрезал небольшой ломтик и протянул девочке. Но она замотала головой и, круто повернувшись, пошла по дорожке. Лучше она умрет с голода, но хлеба из рук врага не возьмет.
   Фашистов она ненавидит и никогда им не подчинится, как не подчинился им советский народ. На городской площади в Пустошке немцы повесили старого учителя - Николая Максимовича. Он знал, что заплатит жизнью, если в его доме найдут радиоприемник, и до последнего дня своей жизни продолжал слушать Москву.
   Фашисты учинили зверскую расправу над помогавшими партизанам жителями деревни Старый Двор. Они согнали в сарай женщин, детей, стариков и сожгли их живьем. Но не запугаешь народ казнями. У партизан появились сотни помощников в других деревнях.
   Партизаны держали в своих руках целую местность, лежавшую по другую сторону озера Язно. Народные мстители не давали врагу покоя. Они нападали на немецкие гарнизоны, поджигали склады, взрывали мосты.
   Каждый раз, когда Лара слышала о партизанах, у нее загорались глаза. Вот это настоящие люди! Если б она могла чем-нибудь им помочь!
   
   Снова настала весна. Уже просохли тропинки. Деревья окутывала зеленая дымка, такая нежная, что кажется, дунь слегка - и она улетит.
   Бабушка послала Лару поискать молодой крапивы. Может, удастся сварить зеленые щи.
   Девочка шла по деревенской улице, рассматривая каждую вылезшую из-под забора травинку. У колодца ей встретились две деревенские женщины. Одна возбужденно рассказывала другой:
   - В Тимонове они договаривались, а Степанида стояла под окном и все слышала. Договорились ехать на лисапедах в лес. И наш староста с ними. Обещался немцам партизанские тропы показать.
   - И когда же они поедут? - вмешалась в разговор Лара.
   Она сильно побледнела; на бледном лице ее большие темные глаза казались совсем черными.
   - Откуда я знаю! - неохотно ответила женщина. - Ты со старостой на одной усадьбе живешь, тебе виднее.
   Лара задумалась. Вечером, ложась спать, она сказала бабушке:
   - Баб! У меня к тебе просьба: уйди завтра из дома с утра.
   Утром на усадьбу печеневского старосты въехали три велосипедиста. Они прислонили велосипеды к завалинке и вошли в дом.
   Окна были закрыты, и никто не видел, чем угощал своих гостей дядя Родион. Видимо, немцы остались довольны угощением, потому что вышли они из дома, весело смеясь. Но, когда они осмотрели свои велосипеды, веселье улетучилось, как дым. Кто-то проколол шины. Поездка в лес сорвалась.
   Немцы кричали, что надо повесить старосту, который прячет на своей усадьбе партизан. Перепуганный староста клялся и божился, что никого он не прячет, на его усадьбе не живут партизаны. Шины порезал чужой человек.
   Обыскали дом, заглянули и в баньку (там никого не было), обшарили на усадьбе каждый куст.
   Следов преступника обнаружить не удалось. Правда, дядя Родион заметил валявшийся на грядке запачканный кровью осколок бутылочного стекла, но на ходу затоптал стекло в землю. Ничего он не видел. Хватит с него неприятностей.
   Наконец немцы убрались восвояси, волоча за собою испорченные велосипеды. Тогда дядя Родион подошел к баньке и снова заглянул в окно. В консервной банке отцветал букетик медуницы. Голубая ленточка валялась на полу, но хозяйки ленточки не было видно. Куда же девалась негодная девчонка?
   Вдруг под крышей что-то заскрипело. Приоткрылось окошко крохотного чердака, и на землю упали тапочки. Дядя Родион спрятался за угол.
   Он слышал, как по бревнам шуршали босые ноги. Кто-то спускался по стене. Кто-то спрыгнул на землю. Быстрые шаги-и вот из-за угла показалась Лара. Ее правая рука была обмотана косынкой.
   Увидев дядю, Лара слабо вскрикнула. Первым ее движением было спрятать раненую руку за спину, но в ту же секунду девочка передумала. Пусть дядя видит, что она его не боится.
   - Чем же ты руку порезала? - ехидно спросил дядя Родион. - Уж не тем ли стеклом, которым шины прокалывала? А?
   Девочка молчала. "Да, это я сделала, - говорили ее блестящие бесстрашные глаза. - И еще сделаю. Попробуй донеси".
   - Ты что, в могилу хочешь меня пихнуть? - прошипел дядя Родион. - Диверсию на моей усадьбе устраиваешь? Ну погоди! Я упрячу тебя так далеко, что ты меня не достанешь!
   И через несколько дней на деревенской сходке прочитали фамилии девушек, обязанных явиться в лагерь в Пустошку. Из этого лагеря молодежь отправляли в Германию. В списке значились Рая и Фрося. Но самой младшей в списке была Лариса Михеенко, четырнадцати лет. Об этом позаботился дядя Родион.
   
   В последний вечер бабушка не отпускала Лару от себя. Она то гладила Ларины волосы, то брала ее руку и крепко-крепко держала. Будто боялась, что, если она выпустит руку девочки, Лару сейчас же уведут.
   - Посиди со мной, дай в последний раз на тебя погляжу. Что придумали ироды. Детей угоняют в неволю! Босых, голодных... На дорогу нечего собрать...
   - Мне ничего не нужно.
   - Это почему? Ты что-то задумала, милок?
   - Ничего не задумала. Просто Фросина мама сказала, что соберет и на Фросю, и на меня.
   Первый раз в жизни Лара солгала бабушке. Между подружками все уже было решено. Они не могут быть рабами фашистов, они убегут в язненские леса и постараются разыскать партизанский отряд, в который ушел Фросин брат Петя.
   Сбор ночью в доме у Кондруненко. Лара обещала прийти сразу же, как только бабушка уснет.
   Но бабушка в этот вечер долго не засыпала. Она нагибалась и все что-то шептала, шептала.
   Бабушка молилась, а девочке казалось, что не бабушка это шепчет, а травы шелестят.
   Раньше Лара ходила с бабушкой в лес и на луг. Ба- бушка каждую травку знала по имени, о каждой могла рассказать.
   - Это череда; она от золотухи избавит, а чина - от кашля. Тысячелистник кровь останавливает, донник в груди мягчит.
   Луг смотрел на девочку тысячью цветов, словно тысячью глаз. И Лара думала: какая богатая и красивая ее родная земля! Но пришли враги и потоптали бабушкины травы, потоптали жизнь...
   Кончив молиться, бабушка еще долго ворочалась на лавке; по временам она окликала Лару:
   - Ты здесь, лапушка?
   - Здесь, бабушка, с тобой.
   Но вот дыхание бабушки стало спокойным и ровным, она уснула. Тогда девочка встала со скамьи. В темноте нельзя было различить лицо спящей. Только смутно белел платок, которым бабушка на ночь повязывала голову. Ему-то и покивала девочка.
   - Бабуля, моя дорогая, прощай!
   Всю ночь шли три девочки, то лесом, то полем, то болотом. Деревни они обходили с подветренной стороны, чтоб их не почуяли собаки.
   Стало рассветать. Беглянки снова свернули в лес. Теперь можно было отдохнуть. Девочки постелили у корней березы жакетки и легли на землю все рядышком.
   Земля была еще по-ночному холодная, но вершина березы светилась золотом. И на золотой ветке пела птичка, встречая новую зарю.
   
   Ординарец Андрей разыскал заместителя командира бригады по разведке - Котлярова - в избе развед- чиков.
   - Павел Константинович! Вас в штаб просят. К нам пополнение пришло. Потеха!
   - Почему же потеха? - спросил Котляров.
   - Так это ж девчонки, самая мелочь. Они на заставе, дожидаясь проводника, в камешки играли! Разве не потеха?
   Штаб бригады помещался на краю деревни Кривицы в светлой, просторной избе. Утреннее солнце светило в окно, и на желтом, солнечном полу перед командиром бригады стояли три девочки: две белоголовые и одна темноволосая. На ней было платье в горошек, надставленное куском синего сатина.
   "Из бабушкиной юбки кусок выкроили, - подумал Котляров. -Девочка выросла, а платьев на перемену нет".
   - Вот посмотри на них, - сердито сказал командир.- В разведчики просятся, говорят, хорошо знают местность. Я им уже десять раз объяснял, что здесь бригада, а не детский сад, а они твердят свое: "Мы все равно партизаны будем". Им не втолкуешь. Поговори с ними сам.
   Но тут распахнулась дверь и в избу вошел командир одного из отрядов Карпенко.
   - Так как же с Ореховом? - спросил он, усаживаясь на лавку рядом с командиром бригады. - Чего дожидаемся? Чтобы немцы перерезали всех коров?
   В Орехово немцы согнали скот, отобранный у населения. Карпенко вызвался его отбить. Но для этого ему нужны были данные разведки: где в Орехове расставлены часовые, где расположены орудия.
   - Орехово усиленно охраняется, - сказал Котляров.- Парню-разведчику туда не пройти, схватят. Сейчас в деревне каждый парень на счету - чужого узнают сразу. Своих людей в Орехове у нас нет.
   - А у меня есть тетя в Орехове.
   Это сказала Рая. Она чуть-чуть подвинулась вперед и снова повторила:
   - А у меня в Орехове есть тетя...
   - Ну и молодец твоя тетя! - обрадовался Карпенко. - Она понимает, где надо жить.
   - В Орехово надо идти вдвоем, - сказал Котляров.- Одной не справиться. Нужно еще придумать, что отвечать, если спросят: почему именно сейчас вы решили навестить свою тетю.
   - А мы скажем - за семенами, - быстро ответила Лара. - Сейчас все на огородах садят.
   "Ишь ты! Младше всех, а здорово соображает!" - подумал Котляров. Он посмотрел на командира бригады, и командир кивнул головой.
   
   Еще ни разу начальник разведки так не волновался. Солнце садилось, а девочек все еще не было. Что, если их задержали? Или, может, они забыли пароль? Чтоб переправиться на плоту через Язно, нужно было сказать часовому пароль.
   - Я пошел на переправу, - сказал Котляров командиру и по крутой, прятавшейся в кустах ивняка тропинке стал спускаться к озеру.
   На закате поднялся ветер. Ивняк протяжно шумел, но сквозь этот шум чуткое ухо разведчика уловило и другие звуки - мерные всплески воды.
   В просвете кустов Котляров увидел, что по рябому от ветра озеру движется плот. На плоту, прижавшись друг к другу, стояли две тоненькие фигурки. Котляров сбежал вниз и встретил девочек у причала.
   - Занятый народ! - сказал ему перевозчик.- Спрашиваю: "Куда, ребятки, вас посылали?" А они отвечают: "Это военная тайна".
   - Правильно ответили! - улыбнулся Котляров и повел девочек по берегу.
   Он ждал их рассказа, но они молчали, оглядываясь на перевозчика. Перевозчик скрылся из вида. Тогда девочки остановились, присели на корточки. Лара прутиком провела по песку длинную черту, а Рая высыпала на землю из платка различные огородные семена: свеклу, бобы, горох.
   - Ну, знаете, - пробормотал Котляров.
   Их ждут в штабе, а они занимаются глупостями. Ведь посылали-то их в Орехово не за горохом!
   Но рядом с первой чертой Лара провела вторую. Получилась дорожка. По обе ее стороны девочка нарисовала квадратики. Теперь Котлярову было ясно, что дорожка-это деревенская улица, а квадратики - дома.
   - Смотрите: горошина будет часовой. - Лара положила горошину в конце дорожки. - Часовые стоят здесь, здесь и здесь. Тыквенное семечко будет пушка; она тут, за этим домом, а бобы - видите, где я их кладу - это пулеметы...
   Котляров вынул из полевой сумки бумагу и карандаш и стал перерисовывать план.
   
   Бой был горячий, но для партизан он окончился победой. Партизаны отбили у немцев скот, захватили оружие и пленных.
   Теперь можно было и отдохнуть. Но сперва Котляров направился в избу разведчиков. Он хотел поблагодарить девочек за услугу, которую они оказали бригаде.
   В избе было тихо. Кто еще не вернулся с задания, кто спал по-походному на полу, не раздеваясь. У самой двери на ворохе соломы спали Лара и Рая. Должно быть, Ларе снился радостный сон, потому что спящая улыбалась. Губы ее задвигались, и Котляров услышал, как разведчица, доставившая ему ценные сведения, сказала во сне:
   - Мама!
   
   Все утро гудел над полями церковный колокол. Был троицын день, и народу в церкви набилось битком. На полу хрустели сочные стебли аира, за образами торчали березовые ветки. Пахло как в бане - человеческим потом и березовым листом.
   Перед иконой Николая Чудотворца стояла толстая женщина с кошелкой в руке. Она все время оборачивалась, высматривая свою куму, которая обещала сменять ей соль на пшено. Но вместо кумы ей попалась на глаза темноволосая девочка.
   Должно быть, девочка была в церкви первый раз,- она привставала на цыпочки, с любопытством оглядываясь вокруг. Заметив, что на нее смотрят, девочка стала быстро креститься, но не справа налево, как все православные, а наоборот.
   - И кто это тебя креститься учил? - наклонившись к девочке, сердито прошептала толстуха.
   - Извините, тетенька, спуталась.
   Будто б девчонка сконфузилась. Но почему лукавая усмешка в ее озорных карих глазах? Немного погодя женщина снова обернулась, но девочки уже не было.
   Служб а кончилась. Толстуха разыскала в толпе свою куму. Кумушки отошли за церковную ограду и сели на траву.
   - Показывай свое пшено, кума. Может, оно у тебя черное?
   - У меня? Черное? А ну посмотри!
   Толстуха раскрыла кошелку. Поверх пшена лежала бумажка. Женщина развернула ее и прочла: "Смерть немецким оккупантам!"
   - Господи! Откуда ж эта бумажка взялась? Ну прямо как с неба упала. А ну, посмотри в своей кошелке, кума!
   Оказалось, что и в кошелке кумы лежит такая же партизанская листовка. И тогда женщины стали вспоминать.
   - Скажи, а не вертелась ли возле тебя девчонка - сама худая, глаза карие, крестится не на ту сторону?
   - Девчонка, точно, вертелась. Только насчет глаз ты ошиблась, кума. Не карие у нее глаза, а голубые.
   - Ан не голубые, а карие!
   Обе спорщицы были правы, потому что рассовывали в церкви листовки и Лара и голубоглазая Фрося.
   Странные вещи стали твориться в деревнях Пустошкинского района. Рассказывали, что под вечер в деревню Могильное зашли три девочки.
   - Тетенька, пустите переночевать! Мы сироты, беженки.
   Хозяйка пожалела, пустила. Сиротки оказались шустрыми. Весь вечер они носились по деревне, играя в пятнашки с хозяйскими детьми.
   Утром проснулась хозяйка: окно раскрыто, сироток нет. Ее даже в жар бросило: сбежали беженки, последнюю муку унесли. Нет, ничего не взяли сиротки, все в доме цело. Так зачем тогда, скажите на милость, уходить в окошко тайком? Чудно!
   Еще чуднее было в другой деревне. Там три девочки подрядились стадо пасти, лишнего не запросили: харчи да лапти, как положено пастухам. Пасли исправно, только боялись быка. И вдруг средь бела дня стадо само пришло в деревню. У кого корова огурцы потоптала, у кого телята капусту стравили, у кого бык забор повалил.
   Голосили деревенские женщины:
   - Где пастухи? Чего они смотрят?
   А пастухов и след простыл.
   В то же лето в деревне Луги у Антона Кравцова пропала девочка-нянька. Уж до чего был ею доволен Антон! Усердная, культурная, по-научному рассуждает: "Ребенку необходим кислород".
   Раз кислород необходим, Антон и жена не препятствовали. Целый день кареглазая нянька проводила с малышкой на улице.
   А через три дня нянька сгинула. Ушла и расчет не взяла. Почему? Разве ей худо было? Будто б никто не обижал.
   Прошло два дня, и на третью ночь Антон проснулся от выстрелов. Партизаны напали на немецкий отряд. И невдомек было Антону, что привела партизан та самая маленькая нянька, которая по-научному рассуждала про кислород.
   Так приходилось Ларе и ее подругам, чтоб добыть нужные партизанам сведения, и коров пасти, и детей нянчить, и даже кукушкой куковать.
   Девочкам поручили разведать: сколько и каких немецких машин движется по шоссе. Возле деревни Ефимово рос старый высокий дуб. На него и забрались Рая и Лара. Партизаны, ожидавшие в засаде сигнала, услышали голос кукушки:
   - Ку-ку!
   Если кукушка выговаривала свое "ку-ку" грубо, медленно, - это означало: по шоссе едет грузовик. О мотоцикле кукушка сообщала тоненько, скороговоркой. Сколько раз повторит свое "ку- ку" кукушка, столько машин движется по шоссе.
   Грянули партизанские выстрелы, и "кукушки" замолчали. Они свое дело сделали, незачем было дальше куковать.
   Идет по проселочной дороге девочка-нищенка. Ветер треплет ее кудрявые волосы; ее босые ноги в пыли.
   "Подайте хлебушка, люди добрые", - звучит под окнами детский голос.
   Теперь Ларе не стыдно произносить эти слова. Она взяла сумку нищенки, чтоб перехитрить врага.
   Девочка-нищенка идет в город Пустошку. Там, возле вокзала, живет старик дядя Ваня Гультяев. Из его окна железнодорожная станция видна как на ладони.
   Дядя Ваня знает, какие приходят в Пустошку немецкие поезда, какой груз они привезли. А то, что знает дядя Ваня, будут знать и партизаны. Им перескажет эта девочка-нищенка - партизанский связной.
   В деревне Ельцы у нее другой дядя Ваня, Сморыга. По дороге в соседнюю деревню Чернецово девочка-нищенка не раз заходила в его дом. Сведения, которые собрали Лара и дядя Ваня, помогли партизанскому отряду разгромить стоявший в Чернецове немецкий гарнизон.
   И в Усть-Долыссах появилась девочка-нищенка. Командованию фронта нужно было уточнить нумерацию немецких воинских частей, двигавшихся по трассе Ленинград - Киев. 'В Усть-Долыссах под видом полицейских работали партизаны Коля Шарковский и Вася Новак. Они выкрали мешок с полевой почтой, и Лафа в нищенской сумке, под ксрками хлеба, принесла конверты в партизанский штаб.
   Снова идет по деревенской улице девочка-нищенка.
   - Подайте хлебушка, люди добрые!
   
   Была та утренняя рань, когда в деревне все еще спят, кроме хозяек, вставших, чтоб подоить коров. Утро едва занялось, небо не голубое, а белесое, будто облитое молоком.
   В эту пору в одном из домов села Тимоново распахнулось окно и на грядку выпрыгнули две девочки.
   Это были Лара и Рая.
   Вечером возле Тимонова разведчиц задержал немецкий патруль. Их привели в дом, хорошо Рае знакомый. При Советской власти здесь была изба-читальня, при немцах тут водворилась жена раскулаченного Антона Юрина. Она встретила девочек злобным смешком:
   - Никак печеневская Райка? Да еще с подружкой! Книжек, что ли, не дочитали? Нет больше вашей читальни, это мой дом.
   Патруль ушел, оставив задержанных в доме Юриных до утра. Всю ночь бабой-ягой сидела у печки Антонова жена- стерегла. Но утром не вытерпела, вышла из дома корову подоить: не пропадать же молоку. Девчонки не услышат, -о ни крепко спят.
   Но девочки лишь притворились спящими. Пусть хозяйка заперла дверь на ключ, пусть по улице прохаживался часовой, но Рая знала, что в тимоновской избе-читальне есть окно, которое выходит на огород.
   Шурша огуречной ботвой, ломая хрупкие стебли мака, они промчались по огороду, перелезли через плетень и, добежав до реки, как были, в платьях, с размаху бросились в воду.
   Лара переплыла речку первой и, протянув руку, втащила Раю вслед за собой в чащу камышей. По воде с глухим бульканьем рябили круги. Рыба играла на утренней заре. Но ни одного звука не доносилось с противоположного берега, на юринской усадьбе царила тишина.
   - Все еще доит, - сказала Лара. - Пока не спохватились, надо подальше уйти.
   - Далеко не уйдешь, - покачала головой Рая.- Хоть бы успеть добраться до Печенева, а уж мама нас где-нибудь спрячет.
   Сердце матери словно чуяло беду. Анна Федоровна поднялась спозаранку и пошла осматривать, как наливает колос посеянная на усадьбе рожь. И вдруг изо ржи, словно две перепелки, вынырнули две мокрые, грязные фигурки.
   - Мама! Спрячь нас! - У Раи от волнения и холода стучали зубы. - Нас ищут. Мама, спрячь...
   - Да куда ж вас спрятать? Ума не приложу!.. Разве что в подпол?..
   Зимой в подполе хранилась картошка, сейчас там было пусто. В полумраке белели четыре столба, подпиравшие основание печи. Едва девочки успели спрятаться за столбами, как по крыльцу застучали солдатские сапоги.
   - Это ошибка! - донесся до девочек голос Анны Федоровны.- Девочку я проводила в лагерь в Пустошку. Ничего про нее больше не знаю. Никто ко мне сегодня не заходил.
   Все ближе и ближе стук сапог. Люк с грохотом открылся.
   - Тут можно нога сломать, - сказал грубый голос.- Баба, где есть лестница?
   Анна Федоровна ответила, что лестницы нет. "Если надо, прыгайте вниз".
   - Это ты прыгать, а мы будет видать так, - сказал тот же голос.
   Два немецких солдата наклонились над люком, и желтое пятно карманного фонаря заскользило по земляному полу.
   Оно походило на светящийся глаз огромного филина, который выслеживает добычу в темноте. Медленно, ощупывая каждый выступ, желтое пятно шарило по стенке.
   Вот оно огненным взмахом взметнулось на потолок. Вот упало на пол и стало подкрадываться к подножке столбов.
   Лара увидела, как словно вспыхнули волосы Раи. Их позолотила полоса света, молнией скользнувшая между столбов. Но ни одним движением девочки не выдали себя.
   Люк захлопнулся. В подполе снова стало темно и тихо. Подружки в темноте разыскали друг друга и крепко обнялись.
   Вечером у окна одиноко сидела Ларина бабушка, думая о своей внучке. Где сейчас ее Ларушка-лапушка? Должно, далеко... Не знала бабушка, что внучка совсем близко, только повидаться им было нельзя.
   
   В это время Лара с подружкой уходили из Печенева. Снова перед Ларой была дорога трудная и опасная, грозившая смелой девочке гибелью. Но маленькая разведчица помогала Родине, сражавшейся с врагом. И Лара знала: пока бьется ее сердце, с этой дороги она не сойдет.