Павел Банацкий не тревожил Ростислава. Он понимал, какую сыновью боль переживает друг. Но когда в тишине снова прозвучали выстрелы, он дотронулся рукой к его вздрагивавшему плечу.

— Успокойся, дружище, Марфу Ильиничну не воскресишь... Пойдем,— слышишь, кто-то уже рыщет по лесу.

Банацкий взял под руку опечаленного Ростислава и повел его. Шли молча. Ростислав остановился.

— Как же мы уходим, не похоронив мать?

— Сейчас мы бессильны что-либо предпринять. Но сюда мы скоро вернемся, тогда жители покажут ее могилу.

Сумерки застали боевых друзей возле хутора Вырок. Здесь они наконец разыскали Ядзю. Она была мрачная, с бледным лицом. До сих пор девушка ощущала теплоту ладони добродушной женщины, видела ее добрые глаза... Что она может еще рассказать!

— Ядзя,— глухим голосом обратился к ней Ростислав, ты...

— Не будем сейчас, Ростик, умоляю,— перебила его Ядзя.

Возвращаться предстояло открытым полем, друзья должны были миновать несколько сел. Во избежание неожиданностей, решили переждать до наступления темноты. Расположились вблизи заболоченной лужайки. Павел Банацкий хотел скоротать время, отвлечь друзей от грустных мыслей, и он поведал им невыдуманную историю:

— Летом прошлого года,— рассказывал он,— я вместе с сыном лесника Яковом Добрыниным ушел из села к партизанам, где был командиром Кирилл Михайлович Алексеев. Кличка за ним укрепилась довольно странная— «Махно». Мы добрались до отряда и решительно заявили: от вас никуда больше не пойдем.

— А если прогоним?—пошутил командир.

— Все равно не пойдем! Раздался дружный хохот.

— Ну, что ж,— сказал Махно,— оставайтесь. Жалеть не станете? Здесь мама завтрак вам не подаст. А вообще, ребята, что вы умеете делать?

Тут мой дружок буквально выпалил:

— Могу петь петухом.

Дружный хохот снова огласил лес.

— Как настоящий?

-Да.

Яков продемонстрировал свое петушиное искусство, трижды пропел «ку-ка-реку».

— Действительно не отличишь. Это, пожалуй, пригодится, — обнадеживающе заговорили партизаны.

Через несколько дней нас послали на боевое задание. Яков и я шли с несколькими автоматчиками. Потом Якова оставили в кустарнике, а сами направились к железнодорожному полотну. В условленное время раздалось певучее «ку-ка-реку». Двое немцев, охранявших участок дороги, почуяв птицу, остановились возле переезда, стали прислушиваться. Партизаны тем временем подошли к мосту, под его фермы подложили взрывчатку. Вот уже невдалеке послышалось пыхтение паровоза. Над тяжело груженным составом повисли в воздухе белые облачка пара.

— Шнур! — скомандовал старший. Раздался оглушительный взрыв — мост рухнул. Вагоны с грохотом вздыбились, весь состав свалился под откос...

Рассказ Банацкого отвлек товарищей от печальных дум. Незаметно день сменили сумерки.

— Пора! — скомандовал Банацкий.— Пойдем напрямик, иначе наткнемся на пикеты. Ядзя следует за мной, Ростислав — замыкающий.

Поздно ночью друзья подошли к окраине села Кричильск. Павел остановился.

— Может, заглянуть в отчий дом? — нерешительно обратился он к попутчикам.

— Зайди, обрадуются твои... А мы побудем возле хаты. Только не долго!

Ночь выдалась темная. От реки Горынь тянул холодный ветерок. В памяти пробежало беззаботное детство и юность, проведенные в этих живописных местах. А ныне по родному клочку земли приходится идти с оглядкой. Недалеко от порога заскулила собака, она узнала хозяина и бросилась ему на грудь. Павел ласково гладил юлившего пса.

— Ну, постой, хватит, Барбос. — Потом он постучал в окно.

— Кто? — кликнул настороженный женский голос.

— Это я, Татьяна, открой,— негромко промолвил Павел.— Он вошел в открытую отцом дверь.

— Все живы, здоровы! Милые мои!..

— Все, все, родной...— вторили в возбуждении отец и Татьяна. Растроганная приходом мужа, жена поведала ему о том, как бандиты дважды врывались в дом.

— Мне и детям грозятся смертью, если ты не вернешься домой,— всплакнула Татьяна.— Предупреждали: «От нас не скроется! Мы его найдем!»

Не зажигая света, Павел подошел к спавшим в кроватках детям. Он целовал сонных Катю, Леню и Валю, прижимал их головки к своим щекам, нежно поправлял одеяло: «Спите, родные, спите...».

Как много хотелось сказать жене! Но у Павла оставались считанные минуты, его ждали. Спросил, хватает ли харчей, не болеют ли дети.

— Не тужи, Татьяна, скоро будем вместе,— успокаивал Павел жену.— А сейчас мне пора.

— Куда же так скоро?

— Задерживаться опасно, коли приметят нас на рассвете — беда. Будь здоров, отец, до встречи, Татьяна...

Павел поочередно их расцеловал. На скулах под кожей ходили желваки.— А с душегубами обязательно встретимся!

— Павел!..— со слезами на глазах повисла на его шее Татьяна.— Не уходи! — умоляла.

— Опомнись, Татьяна,— вмешался отец. — Он же не волен собой распоряжаться. Дождемся его здоровым и невредимым.

Татьяна понимала: если бандиты узнают о возвращении мужа, ему не сдобровать. И только при одной этой мысли она сразу согласилась.

— Корюсь твоей воле... Только немного провожу.

Подошли к реке. Перед ними открылась даль, синяя и спокойная. Горынь лениво текла в спокойных берегах. Татьяна шепнула мужу:

— Тут я видела лодку. Поищу.

К счастью, лодка оказалась на месте. Бесшумно усевшись в нее, партизаны попрощались с плачущей Татьяной и переправились на противоположный берег. Небо на востоке заалело, близилось утро. Ядзя, Павел и Ростислав миновали Гуту-Степанскую и подошли к заветному лесу.. Через несколько дней они добрались в свой отряд.

* * *

Крестьяне позже рассказывали, кем был в действительности Грищенко.

— Всю жизнь воровал, таким путем и нажил себе хозяйство,— с гневом отзывались о нем старожилы.

С вторжением немецких оккупантов на Украину Грищенко поступил на службу в немецко-украинскую полицию. Гестапо сразу оценило его качества. И так как он жил у самого леса, где часто появлялись партизаны, фашисты задумали наиболее выгодно использовать предателя. Для видимости его арестовали, затем был инсценирован побег. С той поры Грищенко «скрывается». Выслуживаясь перед фашистами, агент и привел жандармов в дом Загоруйко. Но они опасались открытой схватки с партизанами. Никто из них не решался войти в дом. Тут на помощь подоспел случай. Мимо проходила женщина, ее задержали и силой оружия принудили забежать во двор и крикнуть: «Немцы! Спасайтесь!» Так жандармы надеялись всполошить партизан и в суматохе перестрелять их.

Избитый фашистами Загоруйко, пошатываясь, вошел в дом. Здесь его взору открылась страшная картина: в кухне на полу корчилась от боли тринадцатилетняя дочь Антося с зияющей раной в груди. В какой-то миг проблеска сознания дочь узнала отца и еле пошевелила губами: «Та...ту».

В первые минуты Петр Аврамович точно одеревенел, его потрясло увиденное, он не мог шевельнуть рукой, ноги стали чужими, а в глазах, больших черных глазах, застыл ужас.

— Боже, что делать? Что делать? За что тебя казнили, доченька?!

Крупные слезы скатились по щекам, оставляя на них влажный след. Обезумевший от горя, Петр Аврамович разводил руками, он не знал, как облегчить страдания дочери. Потом быстро сбросил с себя латанный пиджак, сильным рывком оторвал кусок полотняной рубахи, неловко перевязал кровоточащую рану дочери, собрал последние силы, осторожно поднял ее и понес к своему брату Федору, проживавшему по соседству. Бледное, безжизненное лицо Антоси запрокинулось вверх. На ее красивых тонких губах проступила синева. Длинные черные ресницы оставались неподвижными, а золотистые волосы развевались по ветру...

Петр Аврамович чувствовал руку Антоси на плече, и ему все время казалось, будто она все крепче и крепче прижимается к нему. В нескольких шагах от дома брата лицо Антоси застыло, а ее рука безжизненно повисла в воздухе...

Загоруйко присел у забора с бездыханным телом дочери и, не выпуская его из рук, заплакал, как дитя, судорожно вздрагивая плечами.

— Как же я теперь без тебя... Антося... моя! Зачем тебя катюги лишили жизни? Доченька, ты слышишь?..

Подавленным и сразу постаревшим возвратился Загоруйко в дом. Горе неотступно следовало за ним. Оказалось, что осколками гранаты были ранены жена и сын Сергей. Им он ничего не сказал о смерти дочери...

Вот что произошло в то утро, когда моя мать возвращалась в отряд.

Собранные матерью и доставленные в отряд Ядзей сведения имели большое значение для партизанского отряда Медведева. Нам предстояло перебазироваться ближе к Ровно и Луцку. Эти города, по замыслу командования. должны были стать основными опорными пунктами отряда.

Вскоре после трагической гибели матери мы направились в Цуманские леса. Медведев отобрал более сотни человек для разведки, и, как только сгустились сумерки, отряд снялся с насиженных мест вблизи сел Рудня-Вобровская, Князь-село, Сивки, Левачи... С первой сотней партизан ушел в разведку и я. С тех пор, как мы лишились матери, на моем лице не появлялась улыбка. «Месть, только месть!» — стучало в моем сердце. Во мне росло чувство ненависти к врагу, и я уверился — до последней капли крови буду стоять в битве за поруганную землю.

Перед тем, как отправиться в путь, я подошел к отцу, стоявшему с поникшей головой. Мы крепко обнялись, трижды расцеловались. Внезапно у самого уха раздалось:

— И я с тобой, Коля.

Отец с укоризной посмотрел на Жоржа, но тот с настойчивостью продолжал:

— Вдвоем и легче и веселей. Я получил разрешение командования отряда идти вместе с вами.

Мы с братом переглянулись. Каждый был доволен таким исходом.

Сквозь молодую листву тополей загорались огоньки серебряных звезд. Они мигали, как будто чья-то невидимая рука их раскачивала, делала подвижными. Отряд шел всю ночь. Под утро пересекли реку Случь, а на второй день подошли к селу Карачун, вблизи железной дороги Костополь—Сарны. В дубраве остановились на привал. Валентину Семенову и мне поручили обследовать местность, нет ли поблизости немцев.

Вскочив в седла, мы помчались через кустарник к насыпи и там спешились. Поводья привязали к деревьям, стали внимательно просматривать местность. Никого не обнаружив, взобрались на насыпь, а затем не спеша спустились к тропинке. И вдруг — гортанный немецкий говор. Фашисты заметили нас, стали брать в кольцо. Видно, намеревались захватить живыми. Но поздно. Мы молнией метнулись к лошадям и ускакали в лес. Через несколько минут были в расположении своих.

— Плохо, что вы себя обнаружили,— нарекал Медведев.— Теперь жди карателей...

Заложив за спину руки, он сделал несколько шагов вперед и назад, остановился, развернул карту.

— Да,—протянул многозначительно,— необходимо разыскать переезд, иначе понесем потери.

— Переезд мы найдем, Дмитрий Николаевич,— стараясь загладить свой промах, выпалил я.— Обязательно найдем!

— Надеюсь, — смягчил свой гнев Медведев. — Но знайте: кроткая овца всегда волку по зубам. Мы такими не должны быть.

Светлой ночью я с Семеновым снова ушел на задание. Действовали осмотрительно. В том месте, где от вырубленных деревьев остались лишь пни да одинокие кустарники, был обнаружен переезд. По нему с надежным тыловым охранением и переправилась вся колонна. Теперь открылся путь в Цуманские леса.

Отряд добрался до польского села Балярка. В непроглядной темени плясали языки пламени. В разных уголках села яркими факелами пылали соломенные крыши, подожженные гитлеровцами. Вину они свалили на украинцев. Оккупанты из кожи лезли вон, дабы разжечь национальную рознь между украинцами и поляками. Для этого они распускали провокационный слух, будто на Волыни поляки убивают украинцев. В действительности это учиняли расправу над неугодными гестаповцы, а затем бросали их трупы на дороги и безудержно вопили о «злодеяниях» поляков. Таким образом разжигая национальную вражду, фашисты облегчали условия борьбы с партизанами.

В селе был сделан короткий привал. У заборов то тут, то там замигали огоньки. Бойцы с наслаждением затягивались самосадом. Потом по команде Медведева отряд снова тронулся в направлении Берестян. За селом Балярка небольшая группа отделилась от основной колонны. Ей предстояло разведать местонахождение штаба «бульбашей», этих верных фашистских прислужников. Выслуживаясь перед своими хозяевами, банды националистов жестоко издевались над жителями.

— Житья от них нет,— жаловались крестьяне.— Обирают нас, идолы окаянные, да еще бьют. Ой, как бьют!..

По просьбе беляркских крестьян мы решили наказать грабителей. Обсудили план. Условились нанести удар на рассвете там, где нас меньше всего ожидали. Разбились на две группы: Михаил Шевчук и Борис Сухенко с бойцами пошли в обход, а вторая группа, которой руководил я, ударила лобовой атакой.

Мы стремительно ворвались в хутор и с ходу атаковали. Завязалась частая перестрелка. Неожиданный удар расстроил оборону противника, и видно было, как он в страхе метался. Нескольким бандитам удалось убежать в лес. Вскоре бой стих. Но со стороны села Знамировки показалась небольшая вооруженная группа. Когда она приблизилась, мы услышали разговор и безошибочно определили, что это тоже националисты. Но как их взять?

— Будем действовать, как «свояки»,— предложил Борис Сухенко.

Я вышел на полянку, осморелся, глубже нахлобучил шапку на лоб и направился навстречу шестерке. Впереди вразвалку шел старший, чуб у него выбился из-под шапки.

— Стой! — властно крикнул я.— Кто такие?

— А ты что за птичка? - недоверчиво огрызнулся передний. Все сразу ощетинились винтовками.

— Я сотенный Лыс. Со мной тридцать боевиков.

Эти слова возымели волшебное действие. Бандиты опустили винтовки и приблизились ко мне. Старший, с развевающимся чубом, прокричал:

— Слава Украине!

— Героям слава!

— С кем вели перестрелку?

— С партизанами.

С первых же слов я понял — имею дело с группой «службы безопасности». И не ошибся. Те с приподнятостью рассказали, как в лесу поймали и убили трех воинов Красной Армии, убежавших из фашистского концентрационного лагеря.

— За что же вы их прикончили?

— Как же, они ведь коммунисты.

— Молодые?

— На вид казались все старыми, а глаза у них молодые.

Напряжение, которое меня охватило, нарастало, губы и руки невольно сжимались. С какой легкостью и безразличием говорили они о трех погашенных жизнях! И нет им дела до того, что где-то в России или в солнечной Киргизии, а может быть, в привольно раскинувшихся городах Украины убитых ждут дети, матери, любимые девушки. Расстреляли за одну лишь принадлежность к Красной Армии! Кто вытравил у этих все человеческое и толкнул разбойниками на жизненные дороги? Кто? Нет, их нельзя щадить! Я выхватил пистолет и приказал:

— Не двигаться! Винтовки в сторону!

Чубатый быстрым рывком направил на меня винтовку, но тут же упал, сраженный пулей. Другие повиновались моей команде. В это время подошли остальные партизаны. Жалкими и ничтожными выглядели «вояки». Куда девался их боевой дух и надменность! Они взмолились о пощаде, просили сохранить им жизнь, не скупились на посулы честно послужить «советам».

— А вы пощадили воинов Красной Армии, вырвавшихся из фашистского ада? — гневно бросили им в лицо.— Вы не слышали их мольбу о пощаде! Не слышали?.. Смерть за смерть!

...Захватив трофеи, наша группа пошла на соединение с основной колонной, продвигавшейся к Цумани. Переход оказался сложным. Недоставало хлеба. Одну скрутку махорки делили на троих, как говорили, «на брата по затяжке». Но люди не унывали.

Шли добрую половину ночи. К этому времени успели обследовать вокруг местность. Внимательно выслушав донесение разведчиков, командир принял решение: отряд остановится в этих местах на несколько дней. Принесли срубленные деревья, вырыли колодцы. Запламенели костры. Из скудных запасов повара готовили завтрак.

— Воздух! — раздался тревожный голос. Приближались фашистские «мессеры».

— Погасить костры! Всем укрыться! Слушать мою команду! — приказал Медведев.

Немецкие самолеты сделали разворот, другой и, не обнаружив нашей колонны, повернули в направлении к городу Ровно.

— Конечно, это дело рук националистов,— предположил Дмитрий Николаевич.— Уверен, только Они мокли сообщить немцам о нашем появлении в этих местах.

Тревога миновала. В несколько направлений были отправлены конные разведчики. Юзик Курята, Владимир Ступин и я поскакали на восток. Нам предстояло установить, имеются ли вблизи крупные группы карателей. В пяти-шести километрах мы спешились. Перед нами расстилалось болото, а за ним пылало в огне село Пендыки, подожженное фашистами. Юзик Курята долго смотрел в бинокль. Вот они — его родные места!.. Нестерпимой болью заныло сердце. Пунцовые губы судорожно сжались. Он снял шапку и резким движением головы откинул назад волосы, упавшие на лоб.

— Вот какие новые порядки на родной земле!

Молодого и сильного Куряту полюбили в отряде. Ему поручали серьезные задания, и он всегда их выполнял. Однажды его вызвали в штаб.

— Районный центр Березно знаешь?

— Знаю.

— Там гестаповцы замучили местных комсомольцев. Нужно...

Юзик повторил приказ о возмездии. Ночью, только ему ведомыми тропинками, пробрался он в Березно.

Метнул противотанковую гранату в помещение, где проходило фашистское сборище, и благополучно скрылся. А в отряде доложил:

— Задание выполнил!

За смелость друзья прозвали его в шутку «бронебойный».

И вот стоит он теперь у пожарища, и в сердце его кипит гнев. Какие страдания фашисты причиняют землякам!

Ступин взял у Куряты бинокль и тоже долго всматривался в пылавшие дома крестьян. А людей не было видно. Семьями ушли в лес, чтобы избежать верной смерти от рук озверелых оккупантов.