Ранней весной, когда зеленеет трава и воздух напоен ароматом распустившихся почек, легкий туман синеющими и прозрачными клочьями тает над лесом. Утро ощущаешь во всем: и в звонком пении птиц, и в еще не испарившейся ночной сырости, и в солнечных лучах, нежно тронувших кроны деревьев. Человек дышит легко, свободно.

В сопровождении группы партизан под командой капитана Фролова мать с Ядзей Урбанович вышли к ближнему селу Рудня-Бобровская. С ними был и мой брат Ростислав. От места стоянки отряда Медведева до Луцка было почти двести километров. Путь был нелегким, он лежал через леса, непроходимые болота, густые кустарники, Шли ночью, днем отдыхали. Путников обычно сопровождал крик совы или вой волков. После того, как переправились через реки Случь и Горынь, остановились в Киверецком лесу. Отдых был непродолжительным. Бойцы Фролова проводили мать и Ядзю до хутора, где их при-няла на ночлег польская семья.

— Ну, теперь и расстанемся,— мягким баском сообщил Фролов, вытирая платочком вспотевший лоб.— Отсюда до города доберетесь без нас.

Лесок, через который пролегала просека, то редел, разбегаясь стволами, то становился гуще. Разведчицы посмотрели в ту сторону, где дорога поворачивала на восток: завтра она приведет туда, где их меньше всего ждут.

— Поцелуемся?—с легким смущением предложил капитан.

Мать поцеловала Фролова в лоб, а Ядзя прикоснулась пухлыми губами к его розовой щеке.

Ростислав подошел к матери, заглянул в ее чуть беспокойные глаза:

— Будьте осторожны, мама. Мы ждем вас...

Сын и мать крепко обнялись.

- Не тужите, бог поможет, вернусь целехонькой.

Мать долго смотрела вслед удалявшейся группе Фролова, с которой уходил и Ростислав.

Как только забрезжил рассвет, партизанки на подводе миновали местечко Киверцы и выехали на шоссейную дорогу. Через час они были в Луцке. По улицам города шныряли немецкие офицеры и солдаты, но Ядзя и мать, как ни странно, были спокойными, шли уверенным шагом. Вскоре показалась улица Кичкаровская. В доме № 2 жила старшая сестра матери — Теофилия Ильинична. С ней проживала дочь Мария и ее муж Григорий Обновленный. В этом доме и решила остановиться мать, а Ядзя — у Прасковьи Баранчук.

Дверь открыла племянница.

Увидев знакомое лицо, воскликнула:

— Тетя Марфа?

— Узнаешь, Мария? — улыбнулась мать, внимательно вглядываясь в молодую хозяйку.

— Как же, узнала! Живы!

— Как видишь...

— Проходите. Каким ветром вас сюда занесло?

— Попутным!

В первый день никто в беседах не касался «нового порядка». Мать поинтересовалась обстоятельствами, заставившими Григория служить в полиции. При этом приговаривала:

— Оно и рискованно, и неприятно, да и не красит Григория...

— Разве по своей воле? — объяснила Мария.— Устроиться на работу не легко было, мы голодали, а тут подвернулось предложение. Как было не пойти! А нынче ему выдали полицейскую форму. Скажу вам от чистого сердца, тетя Марфа, в душе не терпит Гриша ни фашистов, ни украинских националистов, да уйти от них сейчас не может. Того и гляди, шкуру быстро спустят. Почему же, спросят, не нравится тебе наша власть? Противное дело, да вот так и служит. Ну и жить, конечно, надо. Воздухом сыт не будешь.

Такие доводы не убедили мать. Она рассуждала иначе. Многих ведь застигла беда! Натерпелись люди и сейчас страдают, а в полицию служить не пошли и поклонов фашистам не бьют. А тут тебе сразу: «Воздухом сыт не будешь, предложили»... Да знают ли они, как ей, матери семерых детей, вообще того воздуха не хватало, когда ее преследовали жандармы и полицейские после ухода сыновей и мужа в партизаны? Ох, как тяжело было! С хутора на хутор добиралась, на руках ведь малые ребята были. А тут... Нет, есть, видимо, другая причина, что Григорий стал полицейским,— пришла к заключению мать.

Наступила минута отчаяния. Сюда она пришла не на свидание, а дело делать. Как же теперь открыться? Следует ли это делать вообще? Хозяева квартиры могут ее не понять, откажутся ей помочь. Значит, пока придется переждать. Решила действовать осторожно, прежде осмотреться, а там время покажет.

— Жаль, а я сердце свое доверить вам собралась. Да как уж тут, коли полицай в доме...

— Вы не злословьте, Марфа Ильинична, Гриша неплохой человек,— обиделась Мария.— А здесь что собираетесь делать? — спросила тетку.

— Дело есть.

В это время открылась дверь, и в комнату вошел высокий, стройный мужчина в черной полицейской форме. Женщины умолкли.

— Вот и Гриша пришел,— оповестила ровным голосом Мария и обратилась к мужу: — Устал? Посиди немного с нами. Чай попьем с гостьей.

Обновленный приветливо поздоровался с матерью:

— Издалека?

— Не очень.

— Давно в наших краях?

— Да нет, первый день.

Мать вспомнила свою встречу с Обновленным в июне 1942 года. Тогда ее младшие дети находились на хуторе Леоновка, Тучинского района, Ровенской области, у мужа сестры — Мамонца. Ей пришлось скитаться с дочерью Катей по селам Полесья и Волыни, скрываться от преследования карателей. Узнав о том, что старшие братья и отец стали партизанами, Обновленный, было призадумался. В его представлении Красная Армия была почти разбита, немецкие войска вторглись далеко в пределы страны. Что же может изменить горсточка партизан, если регулярная армия и та не выдержала натиска фашистской армии?

- Пожалуй, ничего не изменится,— твердил Григорий.

«Что скажет он сейчас? Как поведет себя?»—терзалась догадками мать.

Подсев к столу, Григорий начал беседу.

— Значит, в гостях первый день,— и не ожидая ответа: — Слыхал, слыхал о том, как летят под откос поезда... Не плохо действуют.

От признания полицейского потеплело на сердце. Известно— чьими руками делается!

— И часто теперь это случается? — наивно спросила мать.

— Счету не веду, но говорят, досаждают нынче больше.— Сдвинув брови и понизив голос, Григорий сказал: — Да, их вылавливают, куда же им деваться...

Тонкая хитреца пробежала по лицу матери.

— Ну и жить безмолвно тоже не гоже...— и голос у нее оборвался. «Надо бы умнехонько спрашивать, стороной да обиняками больше, а я прямо... Как же теперь?»

Григорий уставился в окно задумчивым взглядом. Права старуха, безмолвно кориться врагу нельзя. Он бы тоже за дело взялся, да кому об этом скажешь!..

— Ну, я бы таких смельчаков щадил. Да не все через мои руки проходят,— признался Обновленный.

Мать встала, сложила на груди руки.

— А ты, Гриша, мог бы помочь людям.

Эти слова как электрическим током ударили Обновленного. Потом он собрался с мыслями, успокоился.

— Говорите, что нужно сделать.

Но в сказанных словах мать не уловила желаемого тона. Прямо взглянула ему в лицо:

— Арестуешь? Донесешь?

— Меня не бойтесь, кое в чем я разбираюсь...



Первая встреча как бы проложила между матерью и Григорием мостик доверия. Это проявилось и в сложившихся отношениях между гостьей и хозяевами. Мать окружили вниманием, вечерами с ней засиживался Обновленный. Они говорили откровенно, не скрывая своего отношения к тому или иному явлению.

Однажды мать повела осторожный разговор о партизанах, их борьбе с врагом. Под нахлынувшим чувством доверия она открыла секрет своего прихода в Луцк в такое неспокойное время.

- Ты, Григорий Михайлович, можешь большую пользу принести Родине, и тебе от того полегчает на душе. Совесть очистится! Помоги нам.

Обновленный понимал, что ему предлагает седая женщина. Он задумался. Если струсит, откажется, значит, не скоро представится возможность искупить свою вину... В голове вихрем неслись «да» и «нет», а в душе боролись два схватившихся чувства. И по выражению глаз, и по застывшему лицу, и по жесту руки, легко коснувшейся висков, посыпанных снегом времени, видно было, как Обновленный терзался раздумьем. Не хотелось ему разрушать сложившееся благополучие. Но если он и дальше останется с тяжестью на сердце, чувствовал, что задохнется, как рыба на земле.

Наконец его ровный голос нарушил минутную тишину:

— Легко сказать — помочь. А знаете, что это значит для меня?

— Знаю, поэтому и говорю.

— Хорошо, что смогу — сделаю.

— Спасибо, Григорий. Доброе у тебя сердце. Дай бог тебе здоровья,— запричитала растроганная мать.

Задание, которое получил Обновленный, носило сугубо разведывательный характер. Прежде всего надо было установить, большой ли в Луцке гарнизон, какие имеются в городе немецкие учреждения, по возможности узнать адреса главных фашистских предводителей. Эти сведения нужны были отряду. Располагая ими, легче будет вести разведку в Луцке и проследить за фашистскими палачами. Григорий, предвидя трудности, все же согласился его выполнить.

Прошло несколько дней, пока Обновленный собрал нужные сведения. Он их тщательно записал на листке тетрадной бумаги и передал матери. Она распорола ворот-ник своего пальто и зашила в него тетрадный листок. И все же сомнения не покидали мать. Правдивые ли эти сведения? На словах Григорий совестливый, а как на деле? Читать все равно не могла, была без очков, но прикинула: зачем бы стал ее обманывать? Не укладывалось в голове, чтобы человек, добровольно согласившийся ока-зывать помощь, помышлял о плохом.

Ценные сведения собрала и Ядзя. Она за это время узнала, где расположились карательные органы гестапо и военная жандармерия, раздобыла немного перевязочного материала, йодистой настойки.

Оставаться в городе больше не было нужды. Задание командования выполнено. Довольные этим, мать и Ядзя в хорошем настроении отправились в обратный путь.

В отряде уже ждали группу Фролова. Командование знало о ее движении в пути. Однако в течение последних суток радиосвязь с ней прервалась. Потом стало известно о нападении банды «бульбашей» под селом Богуши на горстку партизан.

— Что будем делать? —обратился Медведев за советом к Лукину.— Медлить нельзя, националисты разобьют их.

— Надо посылать подкрепление.

На помощь Фролову немедленно было направлено подразделение под командой старшего лейтенанта Александра Базанова, одного из лучших боевых командиров отряда. К вечеру партизаны пробрались к реке Случь и остановились вблизи Богушей на хуторе. Базанов отобрал десять человек, хорошо знавших эти места, и повел их в ночную разведку. По сваям сгоревшего моста они перебрались через реку Случь и вошли в село Тынне. Из рассказов крестьян выяснилось, что в Богушах остановилась банда в триста человек. Прошлой ночью в лесу шел бой с партизанами. Но о его исходе крестьяне не знали.

Базанов и старший лейтенант Семенов на совете высказали предположение, что Фролов с бойцами после неравной схватки мог уйти в направлении к отряду.

— Нападем на бандитов или возвратимся на базу? — пристально вглядывался командир в мужественные лица бойцов.

— Дадим бой! — единодушно раздалось в ответ. Базанов поставил задачу: двенадцать бойцов оседлают дорогу и любой ценой задержат подкрепление карателям, если оно появится из других сел. Остальные обойдут село и стремительно ударят с тыла.

Партизаны обошли село с противоположной стороны, подползли к крайним деревьям. За ними открылась поляна с. одиноким домиком, возле которого суетились вооруженные люди. По команде Базанова медведевцы поднялись и без стрельбы устремились к селу. А когда бульбовцы заметили их бросок, смельчаки открыли автоматный огонь и с громким «Ура!» ворвались в Богуши.

Бандиты отступили к лесу. Прорвавшись сквозь дымовую завесу, народные мстители преследовали убегавших.

— Товарищ командир! — крикнул разгоряченный широкоплечий Николай Киселев.— Штабное имущество и документы захвачены!

— Отлично!

— Несколько «бульбашей» залегло за домами на краю села,— продолжал Киселев.

— Выкурить оттуда!

Во время «выкуривания» фашистских прислужников вражеская пуля оборвала жизнь партизана Воронина. Тогда находившийся рядом с ним Шевчук поднялся во весь рост, громко скомандовал: «Взвод — за мной!» На бегу дал несколько метких очередей из автомата. Бесстрашный поступок не только спас ему жизнь, но и ошеломил противника, который даже не разобрался, что в атаку бросился лишь один партизан. Часть «бульбашей» подняла руки вверх, другая — удрала к речке.

Короткий, но жаркий бой был выигран. Трофеи оказались богатыми. И лишь смерть боевого друга омрачила успех. Бездыханное тело гармониста Воронина, прибывшего в отряд Медведева с первой вооруженной группой советских патриотов, положили на самодельные носилки и перенесли на первую партизанскую заставу, а затем — в отряд, где его похоронили со всеми воинскими почестями. Над его могилой поднялся дубовый столбик с прикрепленной алюминиевой пластинкой, вырезанной из походного котелка. Надпись гласила:

«b>Здесь похоронен партизан Воронин, погиб от рук фашистов в борьбе за нашу Советскую Родину 6. III-1943г.».«/b>