Вл. Павлов
РУКА ДРУГА

Герой Советского Союза КЛОКОВ Всеволод Иванович

   К вечеру шестого июля мы подошли к селу Галузье, в котором, как доложила разведка, расположился местный партизанский отряд. После утомительного марша я и мои товарищи-подрывники Гриша Мыльников, Саша Машуков и Володя Клоков разлеглись в тени деревьев, в небольшом садике, окружавшем штабную хату. Вечерний ветерок забирался под наше партизанское обмундирование - под гимнастерки, трофейные немецкие кители, под штатские пиджаки и приятно холодил тело. Мы только что основательно поужинали и теперь подумывали о ночлеге. Но спать не пришлось.
   В штабной хате послышался шум, и на пороге появилась высокая фигура заместителя командира партизанского соединения по диверсионной работе старшего лейтенанта Егорова.
   - А ну-ка идите сюда! - поманил Егоров меня и Клокова.
   Мы с Володей встали и приблизились к старшему лейтенанту.
   - Вот что, орлы! - вполголоса проговорил Егоров.- Проводников нам дали. Откладывать нечего! Берите эмзеде, взрывчатку - и шагом марш!..
   Егоров с минуту помолчал и внушительно добавил:
   - Только помните, с какой миной идете! ТОС (техника особой секретности)... Может, вы устали? Может, других назначить?..
   Мы с Володей переглянулись. Устать-то мы, конечно, устали... Но какой подрывник откажется установить новую секретную мину и первым испытать ее? А главное, первым открыть счет взорванных немецких эшелонов на линиях Ковельского узла!
   Ковель - крупный железнодорожный узел. Пять важных стратегических магистралей расходятся из него на Сарны, Ровно, Брест, Люблин, Новоград-Волынский...
   Перед нашим партизанским соединением генерал-майора А. Ф. Федорова стояла задача блокировать эти линии, прервать или хотя бы сократить движение гитлеровских поездов. Это было тем более важно, что именно через Ковель шел подвоз военных грузов к Курску, под которым в то время фашистское командование только что начало операцию "Цитадель" (наступление на Курской дуге в начале июля 1943 года).
   И вот на одной из важнейших линий Ковельского железнодорожного узла - Ковель - Сарны нам с Володей Клоковым предстояло установить и испытать первую новую секретную мину замедленного действия, которую партизанские подрывники впоследствии ласково назвали "эмзедушкой"...
   Как бы мы ни устали, от такой чести отказываться у нас было не принято.
   Через полчаса мы выступили. Наша группа состояла из взвода охранения, трех проводников и двух минеров - Володи Клокова и меня.
   Мы пересекли шлях, соединявший станцию и село Манивичи, и углубились в лес, примыкавший к железной дороге. Шли просекой. Под ногами чуть слышно шелестела трава, посеребренная поблескивающими в тусклом свете месяца капельками росы. В сапоги проникала сырость. Никто не произносил ни слова: у дороги не то что говорить - запрещается чихать, кашлять и даже дышать громко.
   Наконец лес слеза от просеки кончился, и совсем неподалеку показались огоньки станции. Донеслось сонное по- крикивание маневрового паровоза, лязг буферов, ленивый перебрех собак. Прямо перед нами блестели рельсы. Мы остановились, сгрудились тесной группой.
   По неписаному партизанскому закону вся власть у линии железной дороги переходила к подрывникам. Володя Клоков шепотом проинструктировал:
   - Два человека с нами. Остальные - в охранение на фланги. Подойдет патруль - подпускай поближе и бей! И не отходить, пока не кончим!..
   Командир взвода охранения шепотом перечислил фамилии - кому влево, кому вправо, и люди неслышно растаяли в темноте.
   Мы тщательно отряхнули себя руками: не дай бог пристанет травинка или веточка, бумажка какая-нибудь. Останется на "железке" - пропало все: немцы сразу обнаружат мину.
   Володе Клокову пришлось немало повозиться, прежде чем он выкопал яму. Сначала он ощупью собрал и отложил в сторону камешки, оказавшиеся наверху. За ними последовал осторожно срезанный слой верхнего балласта. И только после этого он начал копать. Слежавшийся песок поддавался туго. Лопата скребла, как о железо. Володя сквозь зубы шипел проклятия, поминал всех "святых".
   А я тем временем монтировал мину. Обмотал изоляцией оголенные провода в местах соединений, установил получасовое замедление, воткнул детонатор в запальную шашку и закрепил его спичкой, чтоб не выскочил.
   Наконец яма готова. Мы запихали в нее заряд и сверху установили смонтированную мину. Я положил на кнопку неизвлекаемости, которую мы приделали сами, чтобы враг не мог снять мины, грузик и, придерживая его рукой, взялся за предохранитель.
   - Засыпай! - шепнул я.
   Володя руками стал сгребать с плащ-палатки землю, утрамбовывая ее кулаками. Скоро я почувствовал, что мои руки, удерживающие грузик на кнопке неизвлекаемости, засыпаны. Наступил ответственный момент - снятие предохранителя. Это самая ответственная часть установки мины. Неверное шевеление, малейшая дрожь в пальцах - взрыв. Конечно, и я и Володя на тренировках, когда вместо взрывателя в мину включалась электрическая лампочка, не раз снимали предохранители. На тренировках получалось все гладко. Но здесь в темноте на железной дороге, по которой вот-вот пройдет вражеский патруль, с настоящей боевой миной, начиненной десятью килограммами взрывчатки,- здесь все выглядело иначе...
   - Давай под насыпь! - шепнул я Володе.- Снимаю. В ответ Володя пробурчал что-то невразумительное и еще ближе пригнул голову к яме.
   - Уходи! - настаивал я.- Не ровен час - рванет!
   - Пошел ты к черту! - зло прошептал в ответ Володя.- Снимай, тебе говорят!
   Осторожно, чуть шевеля пальцами, я потащил предохранитель. Чуть потянул - выдержка... Еще чуть - и опять выдержка... Еще... Есть!
   Палочка предохранителя освободилась. Я осторожно вынул руки из ямки, сунул предохранитель в карман и облегченно вздохнул:
   - Готово!
   Володя разогнулся. Мы быстро засыпали яму, осторожно уложили верхний слой, камешки, щепки, гайки - все как было. Я был обут в немецкие сапоги и для маскировки несколько раз прошелся по мине. Потом мы подхватили плащ-палатку с оставшейся землей и потащили в лес высыпать...
   Оставалось ждать. Если и пойдет вражеский патруль и кто-нибудь из солдат наступит на мину, она не взорвется: взрыв может вызвать только поезд.
   - Почему ты не ушел? - спросил я у Володи, когда вся наша группа собралась в лесу.
   - Ты что ж думаешь, я мог вернуться один? Оставить тебя? Ты за кого меня считаешь?..
   - А ну как взрыв?
   - Погибать так вместе! - отрезал Володя.- И больше говорить об этом не будем!..
   Днем на нашей мине взорвался вражеский эшелон...
   Случай этот (я говорю о самом процессе установки мины) самый рядовой, обыденный. И Володе Клокову, и всем другим подрывникам-диверсантам не один десяток раз приходилось ставить эмзедушки на вражеских железных дорогах, эмзедушки, которые очень скоро сделались для нас простыми и привычными...
   И я рассказал об этом случае лишь ради замечательной черты Володиного характера - никогда, ни при каких обстоятельствах не покидать товарища в минуту опасности...
   Представьте себе светловолосого человека в желтой гимнастерке, сшитой из парашютного мешка. На одной ноге он носил сапог, на другой - лапоть из ссохшейся невыделанной кожи.
   Так выглядел Володя Клоков. Собственно, настоящее его имя вовсе не Владимир, а Всеволод. Но в отряде он назвался Володей. Вот и присохла к нему навсегда эта кличка- имя.
   По твердому выговору, по усеченным словечкам, по букве "о", произносимой чуть более округло,- по всем этим особенностям, сохранившимся и по сей день, когда Володя, Всеволод Иванович Клоков, стал ученым, доктором наук, можно догадаться, что он сибиряк. Так оно и есть: родом Володя из Усть-Катава, окончил институт в Томске и, наверное, остался бы там в аспирантуре, если бы не война...
   Что касается кожаного лаптя- "чуня", как у нас называли такого рода обувку, то Володя носил его не от хорошей жизни. В марте сорок второго Клоков и наш главный сибиряк Вася Кузнецов, по прозвищу Чалдон, впервые отправились на диверсию к железной дороге. В ожидании момента, когда можно будет поставить мину, новоиспеченным диверсантам пришлось без малого сутки пролежать на мокром снегу. Взорвать гитлеровский эшелон не удалось - первый блин получился комом. Зато Володя обморозил ногу, и на пальце у него образовалась долго не заживающая язва. Ради "палчика" и пришлось на одной ноге носить чуню!
   Если Вася - Чалдон, золотоискатель из-под Иркутска, прирожденный таежник, как будто специально созданный для партизанской войны, считался у нас "главным" сибиряком, то Володя был главным хранителем неписаных законов партизанской чести.
   Каждый новичок, попадавший к нам в подрывной взвод, проходил Володину школу. Если хлопец оказывался стоящим, Володя брал его под свое покровительство. Но не дай бог новичку обнаружить собственнические замашки, струсить или отказать в помощи товарищу! Володя немедленно зачислял его в разряд "штрафников", которые если и ходили на диверсии, то лишь за тем, чтобы на марше нести заряд, ухаживали за лошадьми, чистили картошку, кололи дрова и вообще были на подхвате.
   Однажды кто-то из новеньких притащил с задания кисет табаку. Курево у нас в то время ценилось на вес золота. Курили сушеный лист, крошеную солому и даже конский навоз, почему-то прозванный табаком "Скачки". Ходили такие выражения: "оставь сорок", "дай на губу", "не бросай - я брошу"...
   Командир соединения Алексей Федорович Федоров из своего заветного запаса выдавал на закрутку особо отличив- шимся в боях, в разведке и на диверсиях. Да и эту закрутку, которую каждый из нас до сих пор вспоминает как дорогую награду, мы лишь прикуривали и делали из нее одну, самое большее две затяжки. Остальное бережно тащили во взвод, и там цигарка шла по кругу.
   Не знаю, хотел ли новичок за что-нибудь отблагодарить Клокова или завоевать его расположение. Что бы там ни было - он отозвал Володю в сторону, вынул из-за пазухи кисет и, заговорщически оглядываясь, сказал:
   - Давай закурим!
   Володя молча взял кисет, взвесил его на ладони, развязал шнурок, понюхал.
   - Н-да! - задумчиво проговорил он.- Хорош табачок!
   - Змей! - подхватил хлопец, не замечая иронии в Володином голосе.- Как хватишь - до самых кишок достает! Отсыпь себе половину!
   - Знаешь что, дружок? - негромко сказал Володя, возвращая кисет.- Мы-то с тобой, конечно, закурим. Только не сейчас, а со всеми вместе. Пока же прими свой кисет да бегом сдай его старшине! Все, до крошки! Понял?.. А за то, что тайком хотел, да еще и меня втягивал, получи три наряда вне очереди!
   Некоторое время Володя пристально смотрел на новичка, совершенно опешившего и растерявшегося. Потом добавил:
   - Вообще-то у нас за такие дела морду бьют... Так что ты еще дешево отделался! Вот оно как, мил ты мой человек! В подрывном деле иначе нельзя!
   Прошло время, и этот хлопец, который так неудачно пытался угостить Володю табаком, стал лихим диверсантом и прекрасным товарищем. Наука подействовала!.. Словом, Володя Клоков был, фигурально выражаясь, совестью нашего подрывного взвода.
   В декабре сорок второго из Клетнянского леса, в котором в то время расположилось зимним лагерем наше партизанское соединение, выступила в дальний рейд, к железной дороге Гомель - Брянск, диверсионная группа. Политруком этой группы был назначен Володя Клоков. Был в ней и я. В район Добруша, где мы собирались минировать эту важную магистраль, можно было идти двумя путями. Один из них - более безопасный, но и более длинный - пролегал через густые леса, тянувшиеся лентой вдоль правого берега реки Сож, мимо Чечерска, Ветки и Светилович. Другой - короче километров на сто - шел полями мимо крупных сел, занятых фашистскими гарнизонами.
   Быть может, мы и выбрали бы более безопасный путь, если бы в тот момент, когда мы вышли на опушку, в поле не бушевала метель. Сквозь мутную снежную пелену не виделось ни зги. Стоило отойти на десять шагов - наши маскхалаты сливались с белой мглой, растворялись в ней.
   - А что, если двинуть полем? - вдруг сказал Володя Клоков.- Смотри, какая заметь!
   - Полем? А ну как метель прекратится?
   - Дотемна не прекратится. А там - коней достанем! В предложении Володи было много заманчивого. Обычно партизаны держались леса, в котором найти их трудно. А если и случалось выскакивать в поле, то лишь с таким расчетом, чтобы на рассвете вернуться назад под своды леса. Впрочем, мелкие диверсионные группы и разведчики задерживались в поле на более или менее долгий срок. Однако случалось это летом, да к тому же и группы эти были легкими, без всякого обоза. А тут стояла зима, у нас был с собой груз - взрывчатка и боеприпасы. Да и людей насчитывалось немало - около двадцати человек. Целый отряд!..
   Тем не менее Володино предложение приняли: в поле враг нас наверняка не ждет. Мы можем обрушиться как снег на голову, разогнать гарнизоны, захватить трофеи. А когда он спохватится и начнет преследование, будет уже поздно - мы доберемся до опушки Добрушского леса!
   За вьюгой и ночной тьмой, как за занавесом, мы углубились в поле и расположились на день (по партизанскому обычаю мы двигались ночью, а отдыхали днем) в небольшом, по самые крыши занесенном снегом селе. Работники местной комендатуры и староста ахнуть не успели, как уже были арестованы. Заодно мы захватили заготовителя районной комендатуры, который собирал продукты для гитлеровского гарнизона, расположенного в райцентре Гордеевна. Заготовитель имел неосторожность расположиться в доме старосты. Первые же трофеи показали, что Володины надежды оправдываются. Я не говорю об оружии. В наши руки попало всего три винтовки. Среди них - одна старая французская, невесть как занесенная в эти места, к которой оказалось всего три патрона. И еще побелевший от старости наган.
   Зато в санях у заготовителя оказалось немало продовольствия - сала, муки, спирта и даже меду. А наш, по выражению Володи, "тяговый парк" пополнился четырьмя парами великолепных кованых лошадей... Теперь, в снежном океане, по которому не проплыть никаким немецким "бюс-сингам", погоня нам не страшна!
   Нам с Володей достался красивый серый конь, с шеей, выгнутой по-лебединому, и с чуть более темной полосой вдоль хребта. Мы его так и назвали по цвету - Серый. Володя по-хозяйски оборудовал сани: приделал к задку спинку-скорогои, подвесил гранаты, чтобы они были всегда под рукой, настелил на дно свежего сена, поверх которого бросил распоротый парашютный мешок вместо полости. Позади спинки Володя привязал бочонок с медом, к передку - два мешка с овсом для нашего Серого, а под сиденье уложил большую торбу со всякой снедью. Словом, мы были снаряжены хорошо.
   Мы двигались всю ночь и весь день: наша дневка в селе, разумеется, не могла остаться незамеченной. Во всех окрестных немецких гарнизонах враги знали о нашем продвижении, и надо было спешить. Погода нам благоприятствовала. Правда, к утру метель прекратилась. Зато пал густой, как молоко, туман - завеса получше, чем метель. В одном месте нам встретился большак. Он мало чем отличался от проселочной дороги, разве что столбами, по которым ниже старых, довоенных проводов была натянута блестящая проволока немецкой связи.
   До самой опушки к вечеру нам добраться не удалось. Но от маленького сельца, в котором мы остановились, тянулись кустики; по утверждению местных жителей, километров через пять, на юге, они смыкались с большим лесом.
   Вообще-то говоря, может быть, и не стоило оставаться з этом сельце - вдоль него проходила торная дорога из Ново-зыбкова на Добруш; на ее укатанном снегу мы заметили свежие следы машин. Лучше и безопаснее было бы добраться до какого-нибудь хуторка в лесу. Но кони наши еле переставляли ноги, мы проголодались, продрогли, смертельно хотели спать: как-никак уже трое суток не смыкали веки... И один вид жилья - приветливо дымивших трубами русских бревенчатых изб - взял верх над осторожностью. Мы выставили караулы с пулеметами и разошлись по избам отдыхать.
   Как и всегда, я и Володя остановились вместе. Кроме нас в избе расположился и командир диверсионной группы. Наскоро похлебав горячего борща, мы улеглись спать. Первая половина дня прошла благополучно, без всяких происшествий. Но когда солнце начало клониться к лиловой полоске леса, полукругом охватывавшего село на горизонте, в нашу избу вошел запыхавшийся часовой.
   - Какие-то хлопцы на заставу пришли! - сказал он, с трудом переводя дух.- Командира просят.
   - Веди! - распорядился командир.
   В избу вошло десять невооруженных, худо одетых, совсем еще юных хлопцев. По их выговору мы догадались, что они белорусы - в этом не было ничего удивительного; о том месте, в которое мы пришли, местные жители говорят, что тут всякий петух поет на три республики: Украину, Белоруссию и РСФСР. И верно, все эти три республики граничат здесь друг с другом.
   Хлопцы столпились у входа смущенной кучкой и молча переминались с ноги на ногу.
   Командир группы, большой, усатый человек, очень любивший "производить впечатление", некоторое время молча рассматривал их, ковыряя длинным, специально для этого отрощенным ногтем в зубе.
   - Ну? - спросил наконец он.- С чем пришли?
   На середину горницы вышел хлопец, одетый в рваную стеганку, подпоясанную веревкой. Он хотел было что-то сказать, но вдруг смутился, покраснел и уставился в пол.
   - Говори, не бойся! - поддержал его Володя.
   - Мы...- с трудом выдавил хлопец.- Мы решили в партизаны!..
   Командир нашей группы был сыт, хорошо отоспался, близость вечера создавала у него впечатление относительной безопасности. Он был не прочь позабавиться.
   - Ах вот оно что! - протянул он, приподнимая в улыбке свои закрученные кверху усы и черную полукруглую бровь.- В партизаны? К-да... А кто вы такие будете? Из какой части?
   - Мы не из части... Мы из деревни.
   - Из деревни? Ага... Это интересно!
   - Из деревни! - несколько осмелев, повторил парень, который, видно, был за старшего у этих десяти.- Когда война началась, нам по пятнадцать было. Только что в комсомол приняли... Просились на фронт - не взяли. А теперь у всех призывной возраст!.. Возьмите, пожалуйста!..
   - Так уж и всех чохом взять?
   - Уж всех... Мы ж с одного класса... Восьмой "Б"!
   - Потянуло, значит, восьмой "Б" в партизаны? Та-ак! А вы знаете, что оно такое - партизаны?
   - Ну ясно, знаем!
   - А что самое опасное в партизанской войне?
   - Как что?.. Немец... Что ж еще?
   - Ну вот видишь, не знаешь, а в партизаны собрался! Самое опасное в нашем деле - по лесу ночью бегать. Глаз можно выколоть!.. От мамки-то у вас письменное разрешение имеется?
   Тут только хлопцы поняли, что над ними смеются. Было что-то унизительное в этом допросе. По Володиному лицу я видел, как он медленно начинает закипать. Я знал: его вот-вот прорвет.
   - Вот оно как обернулось...- сказал хлопец, вскинув голову.- Мы за вами следом вторые сутки идем. Не думали, что так встретите!..
   - А ты ждал, что тут вам каждому погремушку выдадут? Не берем мы всяких... У нас не детский сад!
   - Подожди, командир! - сдерживаясь, сказал Володя.- Поговорил? А теперь я говорить буду! Пошли, ребята!
   Минут через двадцать Володя вернулся.
   - Ну что? - спросил его командир.- Выпроводил?
   Не отвечая, Володя скрутил цигарку, прикурил от трофейной зажигалки, сплюнул в помойное ведро, стоявшее в углу.
   - Сейчас они едят,- сдержанно сказал наконец Володя.- Голодны, как черти...
   - Поедят - и пусть двигают ко всем чертям! - недовольно проговорил командир.
   Володя зло двинул желваками на скулах.
   - Нет, они пойдут с нами! - отрезал он.
   - С нами? Ты хочешь взять в группу этих сосунков? А кто за них поручится?
   - Я!
   Неизвестно, чем бы кончился этот разговор, если бы в избу снова не влетел часовой.
   - Немцы!
   Мы выскочили на улицу. По дороге, лежащей по ту сторону лощины, на краю которой раскинулось село, двигалась колонна. Впереди, развернувшись змейкой, шли пешие дозоры с военными повозками. Сзади темными пятнами виднелись машины. Порывистый ветер время от времени доносил их нарастающий гул.
   - В ружье! - закричал командир.- Скорей! К лесу!
   Но и без его команды люди торопливо выводили из дворов лошадей (по партизанскому обычаю их не распрягали), кидали в сани пожитки и, нахлестывая кнутами, мчали к кустам.
   Видимо, гитлеровцы заметили движение в селе. Часть их залегла. Другие, пригибаясь, кинулись вправо и влево, обходя лощину с двух сторон.
   - Стой! - крикнул Володя.- Стой! Я сейчас!..
   - Ты куда?! - замахал руками из саней командир.
   - Ребята!
   - Да черт с ними, с твоими ребятами!..
   Но Володя не слушал. Его фигура уже мелькала между избами, пока не скрылась в каких-то воротах.
   Наши сани сгрудились в конце села, там, где начинались кусты. Я посмотрел на командира. Он был бледен, видно, колебался - отдать команду двигаться или подождать. Не дожидаясь его приказа, мы соскочили с саней и, развернувшись в цепь, залегли. Со стороны гитлеровцев прогремели первые очереди. Им ответили наши трофейные "универсалы". Затрещали автоматы. Стог сена справа от нас вспыхнул и зачадил, прикрывая нас дымовой завесой.
   Наконец на улице появился Володя. Следом за ним, взволнованные и серьезные, бежали десять парней.
   Мы рассадили их по саням и под аккомпанемент пулеметных и автоматных очередей двинулись прочь от села, к лесу...
   Можно было бы еще немало рассказать о Володе, подробнее поведать о его боевой, полной тягот и опасностей партизанской жизни. О том, как он руководил массовой установкой мин на железной дороге Ковель - Сарны, мотаясь вдвоем с ездовым на огромном пространстве от Чарторый-ска до Повурска, отбиваясь от вражеских засад. О том, как взрывал поезда под Брестом и Кобрином. О том, как высадился в братской Чехословакии и стал комиссаром повстанческой партизанской бригады имени Суворова в славные и трудные дни Словацкого восстания в тылу немецких войск.
   Но, мне думается, и без этого понятно, каков он, мой друг,- воин, ученый, партизан, Герой Советского Союза - Всеволод Иванович Клоков.