Имран Касумов
    ПАМЯТЬ СЕРДЦА

Герой Советского Союза ГУСЕЙН-ЗАДЕ Мехти Ганифа Оглы

   Говорят, что он так и не успел пожить, ему было всего двадцать четыре года, когда пуля пробила его сердце.
   Казалось бы, что это действительно так: двадцать два года человек рос, учился, готовил себя к деятельности живописца и лингвиста, но грянула война и перевернула вверх дном все мечты о будущем.
   На третьем году войны, не увидев дня победы над врагом, вдали от родной земли, этот человек погиб.
   Он не успел осуществить свою мечту, не сумел передать людям все то, что накопил для отдачи как художник, ему не было суждено открыть двери в класс и услышать утренние приветствия школьников, нетерпеливо ждущих начала его уроков, он не познал любви верной подруги, не почувствовал дыхания своих детей и не увидел, как сказочно разросся любимый город на берегу Каспия...
   Да, он многого не успел. И в то же время он успел сделать столько, что последних полутора лет, проведенных им на войне, хватило бы на много человеческих жизней.
   Эти полтора года, промелькнувшие как один день в тяжелом ратном подвиге, свершенном на побережье Адриатического моря, сделали его бессмертным.
   Зовут этого человека Мехти Гусейн-заде.
   Уроженец города Баку, мой земляк, улыбчивый советский парень Мехти, известный среди итало-югославских партизан под именем разведчика Михаилы...
   ...Михайло! Это имя не раз и не два было большими буквами выведено на объявлениях, которые гитлеровцы расклеивали на всех афишных тумбах и заборах Триеста или же помещали на страницах своих газет. Оккупанты предлагали за его голову очень крупные суммы денег. Они не скупились, и щедрость их была понятна: таинственный Михайло пускал под откос их железнодорожные эшелоны и взрывал казармы, сжигал танкеры в порту и выводил из строя электростанции. И благополучно уходил из-под носа самых опытных фашистских ищеек.
   Он стал легендой, передаваемой из уст в уста и укрепляющей надежду простых людей Адриатики на скорое избавление от ненавистного гитлеровского и итало-фашистского ига. А сбитые с толку, лихорадочно ищущие его следы фашисты порою начинали сомневаться: а существует ли этот Михайло на самом деле, не искусный ли это миф, сознательно распространяемый партизанами, засевшими в горах, чтобы облегчить свои диверсии в глубоком тылу? А может быть, это всего лишь народная молва, приписывающая действия разных людей одному лицу, которого никогда и не было?
   Конечно, в Триесте, в окрестных городах и селах, на всем морском побережье действовали многие партизанские разведчики.
   Но Михайло был, и фантастические слухи о его вездесущности только помогали ему успешно выполнять сложные задания партизанского командования.
   Вот несколько эпизодов.
   В Триесте, на Виа Гегга, стояло большое мрачноватое здание, в котором разместился "зольдатенхайм"-гостиница с номерами, ресторан, бар, парикмахерская для гитле- ровцев.
   В холодный ветреный день, после полудня, сюда зашел красивый, щеголеватый обер-лейтенант. Чуть припухлые веки над холодноватыми черными глазами, спокойные властные интонации в вежливой и безукоризненно чистой речи на немецком языке. Офицера сопровождал денщик - худощавый, молчаливый солдат с небольшим саквояжем и вещевым мешком. Офицер отдохнул в номере, постригся в парикмахерской, помылся в туалетной комнате, потом долго обедал в ресторане.
   Вскоре он ушел, по-прежнему сопровождаемый своим безмолвным солдатом. А еще через час этот офицер, невесть где успевший переодеться в шерстяной свитер и ботинки на толстой подошве, стоял на безлюдном, голом склоне горы в предместье Опчина, напряженно вглядываясь в простиравшуюся внизу панораму города.
   Из всего, что делал офицер в гостинице, для него были важны только те несколько минут, что он провел в туалетной комнате: их было достаточно, чтобы оставить там взрывчатку с детонирующим устройством.
   Устройство сработало точно. Офицер, явно нервничая, поднес было к глазам часы, и в ту же секунду внизу, в городе, раздался страшной силы взрыв. Облако густого дыма и пыли поднялось над "зольдатен-хаимом".
   Оцепив весь квартал, гитлеровцы два дня извлекали трупы из-под обломков здания и увозили их на воющих санитарных машинах.
   А Михайло находился уже далеко, в горах, среди друзей-партизан. У него были не холодноватые, а ласковые, теплые глаза, он умел заразительно хохотать и был скорее застенчив, чем властен.
   Через некоторое время Михайло опять превратился в "немецкого офицера" -на этот раз усталого, хмурого капитана, который в окружении двух приятелей, тоже офицеров, в вечерний час зашел в один из триестикских кинотеатров. Вход в этот кинотеатр был доступен только оккупантам, здесь на экране показывались фильмы, прославляющие мощь гитлеровской военной машины или демонстрирующие нескончаемые вереницы полуголых девиц.
   При всей разности тематики эти фильмы преследовали одну цель: поддержать дух фашистских офицеров и солдат, любыми средствами отвлечь их от правды военных сводок, становившихся все безрадостнее и катастрофичнее. Видимо, чтобы развлечься, в кинотеатр забрел и усталый капитан со своими приятелями.
   Он просидел в зале всего полсеанса.
   - Этот фильм мы видели,- недовольно сказал он товарищам.
   И в темноте, под шиканье сидящих пошел к выходу. Товарищи нехотя последовали за ним.
   Никто не заметил, что капитан забыл под сиденьем в зале портфель из черной кожи.
   Этот портфель не дал досмотреть фильм сотням гитлеровцев...
   Обрушившийся потолок, поваленные стены и колонны, стоны умирающих, вопли раненых - вот что представлял собою кинотеатр через двадцать минут после того, как его покинул Михайло...
   С редким упорством шел он на новые и новые операции.
   Долго, тщательно обдумывая каждую возможную случайность, он готовился к дерзкому нападению на редакцию и типографию фашистской газеты "Ил пикколо".
   Эта газета вела разнузданную фашистскую пропаганду, печатала всякие небылицы о положении на русском фронте, запугивала и устрашала население приморских городов и сел.
   Михайло проник в помещение редакции газеты. В туалете он оставил пакет со взрывчаткой. А потом...
   Взрыв разрушил помещение редакции, вывел из строя типографские машины, а главное, наглядно продемонстрировал населению, что у партизан очень длинные руки: возмездие ждет фашистов везде и всюду, за какими бы бетонированными стенами они ни укрывались. Михайло снова невредимым ушел в горы. Гитлеровцы организовали прочес ближних горных сел, и случилось, что Михайло, переодетый под бродячего художника, с этюдником через плечо и в полинявшем берете на голове, оказался задержанным немецким патрулем.
   Один шаг отделял его от могилы. Однако, собрав всю свою силу, волю, самообладание, находчивость, Михайло постарался сделать шаг в обратную сторону.
   К вечеру он был отпущен гестаповским майором с доверительным уговором, что, бродя по селам в поисках случайного заработка, он приложит все усилия, чтобы опознать и помочь захватить опасного партизанского разведчика... Михайла.
   Вот несколько звеньев из длинной цепи тех подвигов, которые были совершены Михаилом...
   
   Мехти родился в Баку, в семье старого коммуниста, участника битв за революцию в Азербайджане. Мать Мехти умерла, его и двух сестер воспитывала тетя, сестра матери.
   Мальчик рос, как и все окружающие его сверстники: был барабанщиком в пионерском отряде, неплохо учился в школе, занимался спортом, отлично рисовал.
   Это увлечение привело его после окончания школы в художественное училище. Окончив училище, Мехти решил продолжить образование в Ленинграде, в Художественном институте имени Репина. Здесь его постигло первое большое разочарование: поступающих было много, он не прошел по конкурсу. Тем не менее юноша не растерялся и не возвратился домой. Ему с детства легко давались языки, он уже неплохо знал немецкий, а потому и поступил в институт иностранных языков, дав слово продолжать занятия любимой живописью. Он сдержал это слово - в институте иностранных языков он удивлял преподавателей своими поразительными способностями, а крупные мастера живописи, у которых он учился и консультировался, удовлетворенно отмечали своеобразие его дарования, "его свет и цвет", что служило достаточным основанием видеть в нем интересного художника в будущем.
   В горячую пору экзаменов на последнем курсе Мехти пришла телеграмма - тяжело заболела в Баку тетя. Мехти поехал домой. Тетя выжила, но Мехти уже вернуться в Ленинград не смог - 22 июня гитлеровцы напали на советскую землю, началась война.
   Мехти надел военную форму - вначале курсанта командирской школы в Тбилиси, потом командира взвода на фронте. В боях на Волге его взвод попал в окружение. Раненный, Мехти бился до последнего солдата, до последней пули. Ее, эту последнюю пулю в пистолете, он пустил в собственную грудь. Пуля прошла мимо сердца. Он остался жив.
   Истекающего кровью, потерявшего сознание юного командира взвода фашисты захватили в плен.
   Пытки, холод и голод, унижения и оскорбления за колючей проволокой концлагерей... Мехти трижды пробует бежать... В третий раз удачно. С большой группой советских бойцов он пробивается к партизанам Адриатики...
   И вот тут-то, вдали от родной земли, Мехти показал, на что способен мирный, вдохновенно созидающий, полный дружелюбия и душевной мягкости советский человек тогда, когда посягают на его святыню - Родину, когда пытаются отнять его мечту, когда хотят предать поруганию его честь, его человеческое достоинство.
   Всем существом своим он восстал против этого насилия. И тот самый Мехти, который имел двойку в студенческой зачетной книжке - двойку по военному делу, стал блестящим специалистом самой трудной военной профессии - разведчиком в тылу врага.
   Враг был хитер. Мехти противопоставил ему свой ум и свою хитрость. И он оказался сильнее, ибо сражался во имя справедливости, во имя свободы, он рисковал жизнью во имя правого дела - мира на земле.
   Он добровольно принимал на себя самое трудное, чтобы скорее, возможно скорее приблизить этот день.
   Каждый прожитый им день за полтора года пребывания в итало-югославских партизанских соединениях сам по себе был солдатским подвигом. Каждая операция, которая так романтически и увлекательно выглядит при последующих описаниях, была плодом его тяжелого труженичества: Мехти и его товарищи готовились к рейду в тыл врага днями и неделями, они обдумывали варианты, разрабатывали планы, уточняли пути подхода и отхода, взвешивали каждую деталь операции.
   "Разведчик, как минер, может ошибиться один раз" - предупреждал Михаиле друзей. И они делали все, чтобы не было этой ошибки.
   Товарищи по оружию рассказывают, что в редкие часы досуга Мехти мечтал о том дне, когда умолкнет на земле пушечная канонада и он сможет вернуться домой, в Баку, в круг семьи и друзей, к своему мольберту.
   Остался альбом его зарисовок в Триесте, в Юлийских Альпах, в живописных югославских и итальянских селах: множество портретов товарищей, набросков из партизанской жизни, но больше всего - памятники скульптуры, старинного зодчества, виды садов, виноградников, дорог - все, чем украшают землю золотые творящие руки человека. Он жаждал той поры, чтобы его руки вновь творили, а не убивали. Но он не дожил.
   Пытаясь уйти, Мехти плутал по горным тропам, добрался до селения Витовле. Фашисты окружили село, нашли Мехти, укрывшегося на чердаке одного из крестьянских домов.
   Долго шел бой одного человека с целым подразделением.
   Гитлеровцы проникли на чердак, но живым Мехти им не дался. То, что Мехти не удалось сделать в бою на Волге, он сделал в маленькой деревне на чужбине - раненный, истекавший кровью, он пустил последнюю пулю в собственную грудь. И она пронзила его сердце.
   Ночью партизаны нашли тело своего любимца, брошенное в овраг гитлеровцами, и, отдав ему последние воинские почести, похоронили на контролируемой ими территории.
   В селе Чеповань и поныне находится его могила, любовно оберегаемая простыми трудовыми людьми.
   Мехти Гусейн-заде посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
   О нем слагают песни, пишут стихи и поэмы, его образ увековечен в монументальных скульптурах и музыкальных произведениях, его имя присвоено улицам и школам.
   О нем еще будут много писать - появятся еще стихи, книги, ибо Мехти, легендарный Михайло, жив в самом сердце народа, а память сердца - вечна.
   Оставить эту память - это многое успеть. Столько, сколько хватило бы на много человеческих жизней.
   ...Вон за моим окном, тесно прижавшись друг к другу на скамейке, стоящей возле фонтана в сквере, целуется юная пара. Не будь таких, как Мехти, не было бы этого поцелуя, не зеленели бы деревья в сквере, не журчали бы мирно струи фонтана...