Герой Советского Союза Войцехович Василий Александрович

   Бездонная лазурь висела над Ялтой. Пляжи были, что называется, завалены отдыхающими. Белоснежные катера, морские трамваи подлетали к причалам и снова уходили на прогулки и в короткие свои рейсы по зелено-голубому заливу. Яхты горделиво плыли, неся разноцветные треугольники крылатых парусов.
   На лодочной станции очередь рыболовов. Этим не нужны ни пляжи, ни прогулки по заливу, ни акваланги, ни вкусно пахнущие веранды кафе и ресторанов, ни килограммы отпускного привеса.
   - Ловить? - спрашивал один другого, держа пучок удочек.
   - Ловить,- утвердительно отвечал другой, держа крючкатую дорожку.
   - Откуда?
   - Да из степи. Ни черта у нас нет, ни озер, ни рек. Степь она и есть степь...
   - А вы?
   - Из леса.
   Голос сказавшего, что он из леса, показался мне знакомым. Я обернулся. Ну, конечно же, это он!
   - Вот встреча! - бросился я к нему.
   - Вот это встреча! - воскликнул он.- Ну, земля мала. Подумать только, где увиделись. Ловить? - спросил он меня, держа мешок со снастями и приманками.
   - Нет, у нас под Москвой чудесная рыбалка. А вообще - ловить. Но ловить-то сами знаете кого - интересных людей. На то и наша профессия.
   Он улыбался так же, как и в сорок третьем и сорок четвертом годах в тылах врага, в студеных снегах Белоруссии и в майских лесах Польши,- стеснительно и радостно.
   - Постарел? - спросил он, все еще улыбаясь.
   - Вы словно законсервированы, все такой же.
   Он действительно был таким же, каким я встретил его в первый раз в Белорусском Полесье, в деревне Ляховичи на озере Червонном, и каким встречал в сорок четвертом после Львовско-Варшавского рейда.
   Это был ковпаковец Герой Советского Союза Василий Александрович Войцехович.
   - Что поделываете? На пенсии? - спросил я его.
   Он не успел ответить, подошла его очередь на лодку. Он бросил в шлюпку мешок и, громко назвав санаторий, в котором отдыхал, взмахнул веслами.
   Василий Александрович Войцехович! "Кутузов"!
   - Ну, Кутузов, пиши приказ. По лесам пойдем. По твоим лесам,- говорил, бывало, ему Ковпак...
   Войцехович, когда я пересек линию фронта и встретился с ковпаковцами в прибрежной на озере Червонном деревне Ляховичи, работал в штабе Ковпака первым помощником начальника штаба соединения Григория Яковлевича Базимы - начальником оперативной части. Своей трудоспособностью и неутомимостью он во многом обеспечивал успех рейдов, больших и малых боев огромного соединения пар- тизан.
   "Кутузова" Ковпак присвоил ему за умение водить партизанское войско и оперативно обеспечивать руководство боями.
   На страничках записной книжки тех лет у меня хранятся записи о Войцеховиче. Старые странички!
   "30 января 1943 года. Белоруссия. Деревня Ляховичи. Озеро Червонное.
   Штабная изба. Окна занавешены мешковиной. Горит большая лампа. На нарах расстелены шубы, на них в углу несколько автоматов, небрежно сложенные пистолеты и сумки. Жарко натоплена печь.
   Только что изба была полна народу. Получив разные указания и справки, все разошлись. Остались в штабе начальник штаба Базима, заместитель Ковпака по разведке Вершигора, начальник оперативной части штаба Войцехович и копировщик карт, он же делопроизводитель, он же и писарь - Тутученко.
   Тутученко заметает веником пол, открывает дверь и в избе воздух из сизого превращается в прозрачный.
   Базима роется в огромном трофейном сундуке. Этот сундук - святая святых в соединении. В нем хранятся все документы, карты, пишущая машинка, чистая бумага, ордена убитых и знамя.
   Я присматриваюсь к Войцеховичу. Какой-то застенчивый, изысканно вежливый. Сидит он спиной к окну, сидит так, как будто хочет кому-то освободить у стола побольше места. Светлые русые волосы; голубые глаза его как-то светятся от лампы. Быстрый взгляд, выражающий постоянное ожидание, говорит об энергии этого человека.
   В прошлом Войцехович - инженер, потом офицер Красной Армии, "окруженец", как часто и неправильно называют наших людей, попавших в окружение, а затем рядовой партизан и теперь одна из главных пружин ковпаковскогс соединения.
   Ковпак и комиссар Руднев намечают направление рейда, Войцехович определяет маршруты, дороги, переправы через реки, железнодорожные переезды, населенные пункты, которые надо пройти. А Базима в соединении приводит все в движение.
   Все четверо молча рассматривают карту. Базима, не произнося ни слова, обратным концом ученической ручки (не терпит авторучек - он учитель) извилисто водит по карте. Вершигора толстым указательным пальцем правой руки делает отрицательный жест. Базима смотрит на Войцеховича. Тот, как всегда, улыбается, молча берет из рук Базимы ручку и, перевернув ее, петляет сухим пером по карте. Все сначала вопросительно, а потом довольно смотрят друг на друга.
   - Тогда, Василий Александрович, пиши приказ,- обращается к нему Базима.- Ты прав. Только так надо идти. И рек по твоему маршруту меньше.
   - Реки не страшны,- говорит Войцехович.- Лед на реках толстый, пушки не провалятся. Другая деталь, очень важная в этом варианте маршрута,- левый фланг соединения защищен лесами, ну, а справа, видите, болото. Он тут менее опасен (партизаны почти всегда называют врага "он").
   - Значит, Василий Александрович, по-твоему, так,- говорит Базима,- маршрут: озеро Червонное, деревня Ляхо-вичи, село Милевичи, село Чолонец. Это первый пролет в маршруте рейда. Ночи на этот марш вполне хватит.
   Все молча смотрят на карту.
   - Раз молчите, значит, согласны с этим вариантом. Тутученко, заправляй бумагу в машинку, Войцехович, диктуй приказ.
   - А ты,- обращается Базима к Вершигоре,- сейчас же высылай разведку по маршруту, и пусть она потщательнее прощупает мосты и лед на реках для пушек.
   Вершигора вышел из избы. Базима протер старенькие очки, стал что-то писать в толстую разграфленную книгу. Войцехович диктовал Тутученко:
   - Приказ номер 256.
   - Погоди, давай закурим,- сказал Тутученко.
   - Нет, пиши,- ответил Войцехович.
   - Если не дашь табаку, не буду писать,- хитровато улыбнулся копировщик карт.
   - Дам, но после. Пиши, а то Ковпак, чего доброго, еще ляжет спать,- сказал Войцехович,- а приказ подписать надо.
   - Ну, диктуй, пока во мне рвенье есть. Не сплю я уже вторую ночь.
   - Написал: "Приказ номер 256"? Хорошо. Пиши дальше:
   "Ввиду того, что погода за последнее время установилась нелетная и в ближайшее время ожидать самолеты с Большой земли нецелесообразно, приказываю: в ночь на 3 февраля 1943 года продолжать движение для выполнения поставленных перед соединением задач".
   Войцехович прочитал, что написал Тутученко, и продолжал:
   - Так. Пиши дальше: "Маршрут Ляховичи - Милевичи - Чолонец, где остановиться на дневку. Выслать разведку для проходимости батарей".
   - Готово? - спросил Базима.
   - Так точно,- ответил, улыбаясь, Тутученко.
   - Ложитесь спать. И мне тоже надо поспать,- сказал Базима.- Завтра будет большой день.
   Войцехович вышел из избы. Он пошел к Ковпаку подписывать приказ. Базима привернул лампу и, не раздеваясь, лег под бок Тутученко. Через минуту все углы избы заговорили от их храпа.
   И новая страничка из той же записной книжки.
   "2 февраля 1943 года. Белоруссия. Деревня Ляховичи, озеро Червонное.
   Какие же это партизаны? Все это похоже на жителей богатейшего села, собирающихся на ярмарку или на свадьбу. Одни чистят лошадей, другие смазывают дегтем сбрую, третьи хозяйственно укладывают в сани ящики и мешки с продуктами. Приготовления к выезду идут молчаливо и сосредоточенно.
   Если бы у этих людей за плечами не было винтовок и автоматов, то можно было подумать и так. Но это ковпаковцы!
   Рослые немецкие лошади запряжены в пушки. Их хорошо кормят, они привыкли к новым хозяевам и трудятся в новых условиях с прежним усердием.
   Темнеет. Добрая сотня накрытых домоткаными коврами саней выехала на дорогу. Партизаны повязали вокруг воротников шарфы, вместо кожаных сапог теперь валенки. Станковые пулеметы выглядывают из-под цветных попон. В хвостах и гривах многих лошадей вплетены разноцветные ленточки.
   Да, действительно, гусем выстроенные сани вдоль Ляховичей в молчаливо-торжественном ожидании приказа напоминают свадебный поезд.
   Это 1-й Путивльский батальон, командиром которого, как и всего соединения, является Сидор Артемьевич Ковпак. Остальные батальоны и подразделения примкнут на марше к 1-му батальону из других деревень, где они располагались.
   Колонну саней обступили ляховичские жители. Они молча провожают постояльцев - партизан. С уходом ковпаковцев они оставят деревню, переберутся в лес. Там у них землянки и в шалашах скотина.
   Вновь в марш соединение поведет Ковпак.
   Куда? Как и все на войне. В неизвестность. К победе или на смерть!
   Необыкновенный караван вылетел на снежный простор за деревню, и потом, когда дорога повернула, Ляховичи стали быстро уменьшаться и совсем исчезли среди белых полей и на фоне угрюмо-черной стены леса.
   Войцехович! Он теперь будет главным штурманом и капитаном всего первого пролета марша и вообще всего рейда.
   Василий Александрович ведет необычное партизанское войско от озера Червонного, как и до этого провел к нему, на запад, к Пинску, потом повернет на юг, к Лунинцу и Ровно, затем на юго-восток, к Новоград-Волынскому, Житомиру и Киеву, и, повернув резко на север, минуя город Чернобыль,- к реке Припять.
   Маршруты на всех полутора тысячах километров этого грандиозного рейда по Белоруссии и Правобережной Украине неизменно разрабатывал Войцехович. И разрабатывал и вел ковпаковцев по ним. А водить такую армаду требуется искусство.
   Во время марша колонна ковпаковского войска занимает 9 километров. Переход через железнодорожный переезд длится два с половиной часа".
   И еще странички из старой записной книжки:
   "16 мая 1944 года. Тыл врага. Пинская область. Не то хутор, не то изба лесника.
   Вот и снова ковпаковцы. Смотришь на них и не узнаешь. В сорок третьем году во время рейда по Белоруссии и Правобережной Украине весь штаб соединения был одет добротно, но пестро. Сейчас же все иначе.
   Да и не соединение это партизанских отрядов, страшных для врага, но все же примитивных по своей организации. Теперь это 1-я Украинская партизанская дивизия имени дважды Героя Советского Союза Сидора Артемьевича Ковпака. В ней полки, кавалерийский и артиллерийский дивизионы, главная разведка, санитарная часть и другие подразделения.
   И командование уже новое. Командует дивизией бывший заместитель Ковпака по разведке Петр Петрович Вершигора. Начальник штаба дивизии - бывший начальник оперативного отдела штаба Ковпака Василий Александрович Войцехович.
   Я одеты не так. Если в подразделениях большинство одето в трофейные мундиры, то в штабе дивизии все одеты исключительно в форму Красной Армии. На Вершигоре китель с погонами. На погонах звездочки подполковника. Верно, звездочки не настоящие, а вырезанные из консервной банки, но точные и по размеру и по форме. На Войцеховиче гимнастерка, пояс с портупеей и погоны с такими же звездочками, как и у Вершигоры, вырезанные из жести. Он, как и был в армии, майор.
   Вершигора после прилета из Киева сильно занят. Сегодня ночью самолеты привезут из Киева две новые пушки и снаряды. Надо их принять, собрать и доставить с авиапосадочной площадки в артиллерийский дивизион. А обратно в Киев надо подготовить к отправке раненых, каждому из них нужно приготовить подарок и в запас продукты.
   Другое дело у Войцековича. Он занимается только делами дивизии. И не хуже Вершигоры знает боевые дела дивизии. Значит, мне нужно тормошить своими расспросами только его.
   Как и прежде, у Василия Александровича на лице приветливая улыбка.
   - Ах, как хорошо! Весна! - сказал он, садясь на завалинку избы.- Четвертая весна войны! Деревья и цветы нынче цветут для советского народа. А для немцев только в зенках могут идти на березовые кресты на могилах.
   Мы сидим на солнце. На его груди поблескивают орден Ленина и две медали.
   Над лесом плыло большое белое облако, одинокое, за берегами которого в вышине глядело на весеннюю землю голубое безмолвие.
   - Конечно, тебя интересует рейд дивизии в Польшу? - спросил он.
   - Конечно.
   - Ну что ж,- он встал и ушел в избу. Пришел с тетрадью.- Вот,- помахал он тетрадью,- предварительный, черновой отчет о Польском рейде.
   Я раскрыл тетрадь. В ней было множество цифр: проведенные дивизией бои, просто случайные, неожиданные стычки, количество взорванных мостов, танков, взятые трофеи, убитые немцы. Скучновато читать подобные бумаги, хотя они и очень нужны.
   - Это все цифры,- сказал я.
   Войцехович с улыбкой посмотрел на меня.
   - А что же ты хочешь? Не хочешь ли ты, чтобы в военных отчетах начальники штабов писали беллетристику? Это же отчет. Отчет-т,- протянул он. А беллетристика это - вон,- кивнул он на березы,- живая беллетристика, настоящая любовь.
   - Вы лучше расскажите мне о рейде.
   - Так бы и сказал,- все еще улыбаясь, молвил он и взял из моих рук тетрадь.
   Рассказывал он неторопливо, обстоятельно.
   - 8 февраля мы форсировали реку Западный Буг и перешли государственную границу СССР и Польши,- вполголоса говорил Василий Александрович.- Мы сразу почувствовали помощь польских партизан.
   Самый большой удар был нанесен 17-19 февраля. Вместе с польскими партизанами за эти два дня было взорвано 17 мостов на железных и шоссейных дорогах, через реки Вепша, Танев, Вырва, Лува, Сапеть, Лида, Бранев, Букава; кроме этого, были разгромлены станции железных дорог и уничтожены гарнизоны в городах Тарногруд и Ульянув.
   - Сам знаешь, как у нас полагается поступать после таких красивых дел,- говорил Василий Александрович, сняв фуражку. На ней была настоящая красноармейская звездочка: - После такого чудесного дела сразу же в марш, форсированный марш. Мы выскочили в район Домостава. Польские отряды тоже с нами. Эти отряды назывались, по-моему, как-то идиллически- "Подкова", "Гром", "Блис-кавица". Ну, какая подкова, когда в отряде нет ни одного копыта, какой гром, когда нет даже ни одного миномета, не говоря уже о пушках. Ну мы их до горла снабдили и пулеметами, и автоматами, и винтовками, и гранатами. И подводы дали. Увозили оружие на телегах. Разве для друзей жалко?!
   Но эти отряды не случайные и не такие уж они слабые,- продолжал он.- Сильнейшие в Польше и опытные, очень опытные. Они ведь воюют под командованием Армии Людовой, которой руководит из подполья Польская рабочая партия.
   В одну ночь мы с поляками промчались 80 километров. Вот уж в районе Домостава-то нас никак не ждали!
   Я смотрел на Василия Александровича и не находил в нем изменений с тех пор, как мы полтора года назад расстались. Только иногда в каких-то неуловимых деталях чувствовалось, что он все-таки устал.
   - Сколько дивизия занимала городов,- уже вяло продолжал он,- сколько форсировала рек, железнодорожных линий и автомагистралей. Одних боев провели больше ста пятидесяти. Да что там говорить!
    Каждую ночь из Киева прилетают самолеты. Необыкновенная дивизия энергично готовится к новому рейду, к рейду на север, под Барановичи. Она хочет встретиться лицом к лицу с отступающей, гонимой нашими войсками к Минску и из него немецкой армией".
   В старой записной книжке много и героического, и печального, и забавного. В записях ковпаковцы без тени уныния, может быть, только усталые, но обязательно с юмором. Вот хотя бы такая запись:
   "28 мая 1944. Тыл врага. Лесная деревушка.
   - Вот и дождался интересного материала,- сказал Войцехович, когда я вошел в большую избу, которую занимал Вершигора.- А то все бои да бои подавай ему. Тут, брат, дело поделикатнее, чем твой бой. Вот это материал!
   На лавках сидели командиры всех полков и других подразделений. Но все молчали. По прежнему обычаю я знал, что, когда все командиры в сборе и молчат, значит, что-то случилось важное. В стороне от всех стояла группа бедно одетых, небритых, с виду несчастных людей.
   - Как начштаба, по-твоему, беженцы они? - спросил Вершигора Войцеховича.
   Войцехович молчал. Молчали все командиры, следя за происходящим.
   - Ну,- угрожающе сказал Вершигора, подойдя к беженцам.- Зачем лазили по деревням?
   - Пане начальник, пане начальник,- наперебой заговорили те.- Деревни сожгли немцы...
   - Вы все из деревень? - спросил Войцехович и внимательно начал всматриваться в лица.
   Все закивали головами. Из деревни, из деревни. Войцехович обошел всю группу и, подойдя к Вершигоре, сказал:
   - Надо вот этого побрить, причесать и переодеть.
   - Яша,- позвал Вершигора ординарца.
   Ординарец, как и все ординарцы при больших военачальниках, одетый в новую гимнастерку и отличные сапоги со скрипом, предстал перед командиром дивизии. Все в нем было ладно. Только солдатские погоны, сшитые неумело и неправильно, портили его вид.
   - Живо, бритву, пиджак, рубашку, галстук сюда. Расчески здесь есть,- строго сказал Вершигора. Ординарец выскочил из избы и вернулся с черным пиджаком, голубой рубашкой, с галстуком на плече.
   Ординарец быстро развел мыло, усадил одного из задержанных и начал брить. Я смотрел с удивлением на неизвестного человека, который под бритвой принимал совсем иной облик. Ординарец казался мне художником-реставратором.
   Побрив, ординарец достал из кармана расческу и, поливая на нее воду из кружки, причесал "клиента". Потом отошел на два шага, внимательно посмотрел на него.
   - Красавец! Одеколона и пудры нет,- сказал он на полном серьезе.- Вставай.
   Командиры полков молча курили. Остальные молчали, не смея закурить при командире дивизии, который не курил.
   Неизвестного ординарец переодел. Войцехович подошел к нему, усадил на лавку и, отойдя к печке, начал всматриваться в его лицо.
   - М-да,- мыкнул Войцехович.- Из какого города? - спросил он. Тот молчал: - Из какого города?! - к удивлению всех, закричал Василий Александрович.
   - Пане начальник...- только и произнес неизвестный.
   Войцехович молча глядел ему в глаза.
   - Это они,- сказал он, повернувшись к Вершигоре.- Они.- И, повернувшись к неизвестному, закричал:-Из какого города?
   - Из Бялы-Подляски,- быстро сказал неизвестный.- Из Бялы-Подляски.
   - Из деревни, беженцы,- с презрением сказал Войцехович. Подойдя к Вершигоре, он тихо произнес: - Мы были предупреждены разведкой. И их - точно двенадцать.
   Да, их было двенадцать. Все они были немецкими разведчиками. Гестапо послало их по лесным деревням найти и уточнить дислокацию, состав и вооружение, а если удастся, то и планы дивизии.
   - Я бы, комдив, предложил об этом факте поставить в известность их командование,- сказал, улыбнувшись, Войцехович.- Пусть оно на этих двенадцати поставит крест и готовит новую партию разведчиков. Врага все-таки надо уважать. Там офицеры, явно, они рассчитывают на ордена, на карьеру.
   - Писаря! - крикнул Вершигора.- Будем писать немцам разведывательную сводку. Отошлем ее с этими обормотами.
   Писарь вынул из кармана галифе походную чернильницу. Вершигора взглянул с улыбкой на Войцеховича.
   - Ты начальник штаба,- сказал Вершигора.- Кому, кому, а тебе больше всех известно, где дислоцируются наши части и планы дивизии. А раз так, то и диктуй немцам сводку.
   - Садись,- сказал Войцехович писарю.- Начинай.
   И он начал диктовать. Все смеялись и вносили свои замечания.
   И когда писарь написал, а комдив и начальник штаба прочитали написанное, переглянулись, улыбнулись и передали переводчику. Тот тут же на машинке отстукал сводку на немецком языке.
   Трем лазутчикам были вручены "грамоты", большие ломти хлеба; тогда всех троих с завязанными глазами повезли за 15 километров от места расположения дивизии.
   Разведывательная сводка, отправленная немецкой разведке, стоит того, чтобы привести ее полностью.
   "СПРАВКА. Настоящим удостоверяется, что тайный агент гестапо Домбровский был направлен гестапо по заданию в ряд сел. Секретный список сел, зашитый агентом в подкладку, нами прилагается. В этих селах Домбровский должен был собрать о нас подробные данные для гестапо, после чего возвратиться к начальнику немецкой разведки. По не зависящим от него причинам к сроку явиться не мог.
   Уточняя вопрос о селах, указанных в секретных списках гестапо, подтверждаем, что эти села существуют, в чем можно убедиться, взглянув на карту. В эти села мы действительно дислоцируемся. Все интересующие гестапо материалы о нас, включая ряд добавочных, как, например, количество убитых нами немецких захватчиков, подорванных мостов, пущенных под откос эшелонов с немецкой живой силой и техникой, разгромленных немецких частей и подразделений гестапо, жандармерии и полиции, нами подготовлены.
   В любое время ждем гестапо и немецкие воинские части, чтобы передать этот материал лично, причем интересующие гестапо вопросы о количестве и качестве нашего вооружения, боеспособности людского состава и тому подобное, продемонстрируем на деле.
   Агенту гестапо Домбровскому, направляющемуся в гестапо с этим письмом, оказывать самое широкое содействие и не задерживать его ни в заставах, ни в караулах.
   Украинские партизаны".
   - Что же вы делаете? - сказал я Войцеховичу. Тот улыбнулся своей застенчивой улыбкой.
   - Врага уважать надо,- уже строго сказал Василий Александрович.- Он же диктует нам наши действия, да и учит, как надо его бить.
   Ковпаковцам нечего было опасаться. Они уходили в новый рейд. Одна ночь, и они будут за 60-80 километров от этих мест..."
   
   ...И вот вдруг Ялта. Скамейка под деревьями. Ухающее прибоем, вечно говорливое море. Мы с Войцеховичем сидим, вслушиваемся в прибой.
   - А в нем есть определенно мелодия,- говорит он. Но говорит таким тоном, что сразу можно догадаться, разговаривает он сам с собой.
   Да, волевой человек Василий Александрович. От "окруженца", рядового партизана до начальника штаба уникальной в мировой военной практике партизанской дивизии и Героя Советского Союза проделал он путь.
   - А сейчас? - спросил я.
   - В лесу,- сказал он так же, как на лодочной станции, когда ждал шлюпку для рыбалки.
   После войны ему предлагали и отдых, и лечение, и пенсию. Нет, не надо ему ни того, ни другого, ни третьего. Он не из породы людей, которые родятся, чтобы спасаться от болезней и дожить до пенсии, а потом мучиться от самой страшной хворобы - незнания, куда деть себя.
   У него, оказывается, всегда на маршах были грезы о лесе.
   Мечта привела его в институт, изучающий лес. Это был второй вуз в его жизни. Потом Василий Александрович работал начальником лесной полосы Гора Вишневая - Каспийское море; в центре России руководил заповедником. В заповеднике разводил зубров и все хотел, чтобы в этом лесу зубров было больше, чем в Беловежской пуще. Кругом заповедника на деревьях висели объявления "С ружьем и удочкой в заповедник вход запрещен". Ну, а теперь руководит лесным хозяйством на Украине.
   - Вы женаты, Василий Александрович? - спросил я.
   - Ну, а как же. Да ты мою жинку хорошо знаешь,- с улыбкой, но уже с какой-то другой, вроде с укоряющей за незнание такой детали, сказал он.- Катя же - моя жена. Помнишь, в партизанской дивизии была Катя - и автоматчица, и санитарка, и повариха, и прачка, и учительница - одним словом, человек. Так я на ней женился еще в немецком тылу, ну, а расписались в Киеве. Катя у меня жена-то. Мы замолчали.
   - Я много перечитал книг о лесах, о лесных хозяйствах,- сказал Войцехович.- Огромное впечатление на меня произвело высказывание Менделеева. Он говорил, что посадка леса равносильна защите страны и что отношение к лесным насаждениям характеризует культуру страны.
   Много передумал я о лесе в немецком тылу,- после короткой паузы продолжал он.- Быть другом леса - это уже, значит, быть другом людей. А это обязывает засучив рукава работать в лесном хозяйстве. Сама природа не наведет же внутри себя порядок. Для этого требуется человек, усердный, хозяйственный, кропотливый и образованный.
   Мы снова помолчали.
   - Будем расходиться? - встал он со скамейки.- Завтра чуть свет в море на рыбалку. Научился ловить в море. Чертовски интересно. Приходи после полудня завтра. Катя ухой будет угощать.
   Мы распрощались. Застывшие, ползающие и летящие огоньки в море можно было принять за звезды, кометы и спутники. Море казалось опрокинутым небом.