Герой Советского Союза Винокуров Александр Архипович со своими сыновьями

   Пистолет у виска
   
   - Винокуров! Выйти из строя!
   Грязные, изжеванные лесным бездорожьем сапоги сделали три шага, повернулись носками к строю. Да, Александр сейчас видел лишь одну обувь. Свою и чужую. Длинный ряд сапог, ботинок, туфель. Кирзовых, яловых, парусиновых. Тяжелые, мужские, простроченные дратвой, и легкие, девичьи, промереженные затейливым орнаментом дырочек. В галошах, с обмотками, и изящные, на высоком каблуке. Модные, с рантами и с отставшими подметками, прихваченными суровыми нитками...
   Александр поднял голову и увидел совсем близко перед собой острые, нацеленные прямо в душу, глаза командира отряда.
   Винокуров смотрел на командира расширенными зрачками. Большая, рабочая рука Зверева потянулась к кобуре. Александр через силу оторвал взгляд от рубчатой рукоятки "ТТ". Посмотрел на людей. Хотелось выкрикнуть: "Что же это такое? Я же ваш, вместе с вами..." Но люди, казалось, смотрели в сторону. Нет, вот на него взглянул высокий, кадыкастый Вася Белоусов - его дружок, отчаянный разведчик и развеселый баянист. Его печальный и суровый взгляд будто говорил: "Что же это ты, Архипыч? Как ты мог?".
   И опять взгляд метнулся к пистолету.
   Нет, Александр не боялся смерти. Он встречался с ней не раз. Страшна, потрясающе чудовищна была сама мысль: погибнуть от рук своих же. И перед мысленным взором пронеслось стрясшееся в ту ночь.
   У Зверева была железная логика: посеявший смерть должен и пожать ее. А в округе появился такой. То был староста села под Лугой - одноглазый мельник. По его доносу немцы сожгли все село. Вместе с людьми, садами и березами-белостволицами. Осталось только два дома - правленческая пятистенка, до отказа набитая пришлыми солдатами, да рубленая изба мельника, возле которой стояла одинокая ветла. Зверев так и приказал:
   - На той ветле повесить предателя!
   Пошел Винокуров на боевое дело и впервые вернулся ни с чем. Не обидно было бы, если бы не изловил старосту. А то накрыл, как говорится, тепленьким в гнезде. Но одноглазый объегорил. Скрылся. Везде обыскал Александр со своими бойцами - и в сарай заглянули, и на чердаке все перерыли, и обрыв реки обследовали. Будто в воду канул... Уже после выяснилось, что староста, действительно, в воде скрывался. Сидел в реке и через камышину дышал.
   Теперь Зверев не стал расспрашивать, что и как, а сказал, будто под ноги дымящийся снаряд бросил:
   - Вы не выполнили приказ. Комиссар добавил:
   - Представляете кого упустили? На его совести столько загубленных людей. Завтра, может, из-за него еще столько же погибнет...
   Что мог ответить Винокуров? Большой платой обернулась вина.
   Все. Кончено. Поднял Винокуров голову - над верхушками сосен пронеслось воронье. Жутко стало от его хриплого зова. И вдруг по сердцу резанул горький вздох баяна - Васька его уронил... Зверев подступил ближе:
   - Оправданий быть не может.
   - Обожди, командир,- необычно тихо проронил комиссар.
   И тут будто водопад хлынул.
   - Поверим Архипычу! - загорланил отряд.
   Рука Зверева сползла с кобуры:
   - Ладно. Именем Гульена прощаю...- Подумал, сказал, будто патрон в казенник послал: - Но старосту живого или мертвого должен сюда доставить!
   - Есть!
   Не поев, не посушив даже портянки, Архипыч с пятью бойцами вновь отправился на пепелище села. Пришли на рассвете. Из лесу не выходили. Сидели в засаде и ждали, не появится ли одноглазый. В дом заходить сейчас рискованно: на старой ветле у мельниковой избы появился наблюдатель - немецкий автоматчик. Снять его можно, но как бы мельника не спугнуть. Ждать пришлось сутки. Сеявший всю ночь холодный дождь промочил телогрейки до нитки. Наконец Архипыч прошептал:
   - Едет!
   На взлобке, за околицей, вынырнула бричка старосты. Белоусов артистически перекрестился: "Сла-те, господи" - и дал очередь по немецкому наблюдателю.
   Архипыч как из-под земли вырос перед старостой:
   - Вот мы снова и свиделись!
   ...Старосту повесили у пепелища села. На фанере написали: "С каждым предателем Родины так будет!!!"
   Выслушав доклад Винокурова, Зверев произнес скупо:
   - Так бы сразу.
   
   
   
   "Но пасаран!"
   
   Партизаном Винокуров стал нежданно-негаданно. Война застала его в мотомехполку подо Львовом. Там он, помкомвзвода, получил первое боевое крещение. Шли тяжелые бои. Таял полк. Где-то под Харьковом отвели на переформирование. Перед поредевшим строем медленно шагал командир с блокнотом в руке. Остановился напротив Винокурова. Спросил, какая у него гражданская специальность. Узнав, что был железнодорожником, определил:
   - Будете машинистом бронепоезда. Потом позвали:
   - Винокурова к комиссару.
   А там - разговор. Короткий, необычный. Когда собралось человек десять солдат, комиссар сказал:
   - Вот что, комсомольцы, вам доверяется важное задание. Подробности узнаете позже. Скажу только одно: воевать придется в тылу врага. Дело это добровольное. Стесняться нечего. Говорите прямо...
   Согласились все.
   Началась учеба. Учились взрывать мосты, пускать под откос поезда, бесшумно снимать часовых. Словом, постигали партизанскую науку.
   ...Линию фронта переходили под Ленинградом. Путь прокладывал Винокуров, командир группы разведки. В лесу бушевала вьюга. Но вьюга с молниями: вокруг рвались немецкие мины и снаряды. Несколько бойцов навсегда остались на линии фронта. Остальные пробились.
   Винокурова провели к командиру отряда. Навстречу шагнул сухощавый, с живыми, цыганскими глазами человек. Крепко пожал руку:
   - Гульен.
   Так они познакомились. Национальный герой Испании, коммунист, ставший знаменитым партизанским командиром, и пензенский комсомолец. Испанец имел звание капитана. С первых дней войны был на фронте, не раз отличился в боях. Во всем его мужественном облике, в прямом и открытом взгляде была какая-то притягательная сила, и его обаяние невольно передавалось людям. Все относились к нему с уважением. Гульен был старше Винокурова лет на десять. Он быстро приметил, что с виду неторопливый командир группы разведки мгновенно ориентируется в бою, и как-то невольно назвал его уважительно Архипычем. Так и пошло. Весь отряд столь почтительно стал величать Винокурова, несмотря на его 20 лет.
   Петляя по лесу, партизаны выходили к железной дороге. Тут требовалось соблюдать особую предосторожность. Немцы вырубали просеки, устраивали завалы, ограждали подступы колючей проволокой и проводами с погремушками. Выставляли посты со сторожевыми собаками. Но Винокуров и его бойцы знали каждую тропку и всегда появлялись там, где их меньше всего ожидали. Вражеские эшелоны, шедшие под Ленинград, попадали в смертные клещи. Пока одни партизаны, вооруженные пулеметами, выбирали поудобнее позиции для обстрела, другие ползком подбирались к рельсам, устанавливали заряд. Эту операцию командир подрывников часто брал на себя. Пять эшелонов он пустил под откос.
   Радистка Аня приняла новое распоряжение. Гульен срочно собрал командиров. Немногословно объявил:
   - Получен приказ занять станцию Оредеж, перекрыть движение на несколько часов.
   Налет возглавил Гульен. Первой устремилась в атаку группа Винокурова. Она быстро смяла заслон фашистов. Вместо нескольких часов партизаны целые сутки держали оборону. Отступать пришлось с боем. А у леса нарвались на засаду. У самых ног Гульена ахнула мина. Кинулся к нему Архипыч, а он силится что-то сказать и не может. Лишь одна фраза слетела с побелевших губ:
   - Но пасаран!..
   Винокуров, как клятву, повторил эти слова по-русски:
   - Они не пройдут!..
   
   
   
   
   У озера Черного
   
   - Тогда-то и принял командование отрядом Зверев. Человек крутого нрава и отчаянной храбрости. Свои распоряжения он обычно заканчивал рубленой фразой:
   - Доложить во столько-то!
   Этими словами он напутствовал и Винокурова, посылая на новое задание. Разведка доложила, что в районе Вырицы - крупный штаб гитлеровцев. Надо было захватить "языка". Поручили это Архипычу.
   В полночь устроили засаду у большака. Задумчиво шумел лес. Дорога казалась пустынной. Но вот темноту разрезал сноп света, за ним другой. Затарахтели моторы.
   - Мотоциклисты,- тихо сказал Вася Белоусов.
   - Пропустим. За ними идут автомашины.
   Действительно, едва промелькнули мотоциклы, как выплыли силуэты двух крытых автомобилей. Автоматные очереди разорвали тишину. Машины стали. Из них начали выскакивать гитлеровцы. Но ускользнуть никому не удалось.
   Когда Архипыч и его хлопцы подбежали к машинам, в одной из них застали насмерть перепуганного немецкого генерала.
   - Хорош гусь! - не удержался Белоусов.
   А "гусь", выкатив глаза, бессвязно бормотал:
   - Майн гот! Майн гот!..
   - А ну, выходи! - цыкнул на него Белоусов и франтовато добавил: - Шнель!
   Но генерал будто прилип к сиденью. Его с трудом оторвали. Пока Вася Белоусов "эвакуировал" высокое начальство, Архипыч упаковал в рюкзак два увесистых портфеля. И как раз вовремя. С той стороны, куда умчались мотоциклисты, послышались шум, голоса.
   Партизаны скрылись в лесу.
   Стало светать. И вдруг затрещали автоматы, залаяли овчарки. Погоня! А тут генерал заартачился. Идти не хочет. Белоусов прямо-таки замучился. Фашисты орут уже где-то рядом... Впереди - поросшее камышом болото. Там тайный брод. Перемахнуть бы побыстрее на другой берег, и ищи ветра в поле. Но как быть с генералом? Конечно, лучше бы его доставить живым: такой "язык" ценный. Но убежать с ним не удастся. Выход подсказал сам генерал. Изловчившись, он укусил Васю за ногу. Веселый баянист страшно возмутился:
   - Новый хром прокусил!
   И тут же порешил генерала на месте.
   Партизаны бросились в камыши, а через полчаса, насквозь промокшие, выкарабкались из топи. Гитлеровцы отстали. Всю дорогу к лагерю Белоусов горевал:
   - Голенище, проклятый, порвал. Пусть бы носок, союзки можно поставить. Но где возьмешь голенище?..
   Зверев встретил вопросом:
   - Где "язык"?
   Винокуров начал рассказывать, как все получилось. Однако Зверев не стал слушать до конца, зло отрубил:
   - Не выполнили приказ.
   Лишь после, просмотрев два разбухших портфеля, смягчился:
   - Дельные документы. Ступайте отдыхать.
   Крепок сон в лесу. А если еще под тобой охапка душистого сена и стоит знойный августовский денек, да рядом с шалашом родниковое озеро, то лучшей благодати и желать не надо. Проснулся, и бегом на березовый мосток: ныряй и отмеривай саженками изумрудно-прохладную гладь. Тут сразу богатырская сила прибывает.
   Под вечер хлопцы Архипыча выглядели настоящими именинниками. Сам Зверев объявил им благодарность! В праздничном настроении партизаны собрались на лужайке. И Вася Белоусов уже не горевал о злополучной порче сапога. Он ухарски растягивал баян, а звонкоголосая Нина Зверева, командир взвода девушек, запевала старинный вальс "Осенний сон".
   Настоящим лесным городом раскинулся партизанский отряд у озера Черного. Люди жили в шалашах. Землянок из-за водянистого грунта не возводили. В отряд приходили новые бойцы - жители окрестных деревень. Все больше становилось шалашей. Родным кровом они стали для многих семей, чьи дома сожгли фашисты.
   Партизанская жизнь шла своим чередом. Люди ходили на боевые задания, как на работу, отмечали праздники. Проводили партийные и комсомольские собрания. Влюблялись и справляли партизанские свадьбы. Заготавливали провиант на зиму, собирали грибы, ягоды. Возвращаясь на базу, говорили просто: "Идем домой".
   Да, здесь был их дом, родная земля. Могучие дубравы, непроходимые топи и железная воля партизан стали на пути врага. Обозленный неудачами, он вымещал свою злобу на мирных жителях. В райцентре Оредеж гитлеровцы устроили тюрьму и согнали туда на расправу неповинных людей. Но кровавая операция не удалась. Ночью партизаны перебили тюремную охрану и освободили узников. Многие из них стали бойцами отряда.
   Но путь отхода был отрезан. Долго и тяжело бились партизаны. Тут погиб их мужественный командир Зверев. В этом бою Александр Винокуров возглавил роту. Уже в лагере к Архипычу подошел комиссар Алексей Попков:
   - Сегодня вручим тебе партийный билет.
   Накануне Винокурова приняли в партию. Рекомендацию ему давали командир и комиссар.
   В эти дни прибился к отряду огнеголовый, как подсолнух, мальчишка. Грязный, худой, с копной волос. Глотая слезы, со всхлипом, он отвечал на расспросы:
   - Сашкой зовут... маму и папу фашисты убили. Сестренку утерял...
   Аня-радистка бросилась к мальчугану, запричитала:
   - Мой ты рыженький... Какой же ты худущий...
   Мальчишка отодвинулся от сердобольной тети и приткнулся к Винокурову.
   С тех пор их всегда видели вместе. Ели из одного котелка. Спали под одной дерюжкой. Архипычу нравилось, когда ему в самое ухо сопел маленький тезка. Их так и звали "Санька в квадрате". Даже на задании маленький не отставал от большого. Где-то в глухом лесу приземистый, крутоплечий Архипыч вышагивал размашистой поступью, а рядом с ним семенил Санька. Шли молча. Под ногами только хворост похрустывал. У Саньки на боку - "лимонки".
   Когда приходилось перепрыгивать через бревно или овраг, они больно ударяли по ребру.
   - Не ушибся?
   - Нет,- таится Санька, не желая выдавать свою слабость.
   Если дорога дальняя, Архипыч не выдерживает мальчишеских страданий. Берет у него "лимонки", взваливает себе на плечи его рюкзак, и Саньке становится легче. Но не надолго. Вскоре ему опять и тяжело дышится, и насилу шагает. Особенно, когда на пути какое-нибудь препятствие - болото, густые заросли ивняка, бурелом. Тогда Архипыч сажает его на шею. Сердится, про себя зарекается: мол, зря взял обузу.
   Но в следующий раз он опять его возьмет, и будут вместе проверять дозоры. Попадали в беду. Нарвались однажды на немецкую разведгруппу. Архипыч отстреливался, а Саньке приказал отходить в глубь леса. Отбились. Ушли.
   Санька не остался в долгу. Закладывали тол под рельсы. Ахнуло так, что Архипыча наземь бросило. Встать никак не может. А надо быстрее отходить. И маленький Сашка, надрываясь от тяжести, оттащил старшего подальше от места взрыва. Ну, а там, в глубокой чащобе, считай, дома. Так и доползли до лагеря.
   В отряде Санька незаметно подрос. Хотя не ахти какой партизанский харч, а все же о нем заботились. Окреп.
   Теперь он сам старался помочь Архипычу. Нет-нет да и скажет:
   - Дядя Саша, давайте мне тол. Буду нести.
   Архипыч молча отмахнется: мол, иди хоть сам побыстрее. А Санька и так бодро шагает. Теперь в привесок к "лимонкам" ему дали трофейный маузер. Не раз он пускал свое оружие в ход, когда приходилось вступать в бой.
   Словом, настоящим партизаном стал парень, которому шел двенадцатый год. Победителем он вернулся в Ленинград. На митинге ему дали слово. Начал он было говорить: "Нет у меня отца и мамы... сестру утерял...", как из толпы вдруг выбежала худенькая девчонка и бросилась к нему на шею:
   - Санечка! Родненький...
   Это была она, сестренка! Опьяненный счастьем, Сашка подвел ее к Александру Архиповичу.
   - Вот мой... наш. Будьте, дядя Саша, нашим отцом. Взял Архипыч малышей в охапку, и впервые за столько тяжких лет на его глазах показались слезы радости.
   
   
    
   
   
   
   Кто ты, Генрих!
   
   Гитлеровцы решили покончить с партизанами. В бой бросили и артиллерию. Атака следовала за атакой. Уже целую неделю днем и ночью партизаны отбивались от наседавших карательных батальонов. Трудно было держать круговую оборону. С юго-запада, за косогором,- открытый доступ противнику. Надо и здесь поставить заслон. По приказу Винокурова заминировали это место. Сотни килограммов тола вложили. А сверху завалили булыжником, валунами. Шнур от взрывчатки протянули в штаб.
   Преднамеренно имитировали отход на этом направлении. Фашисты "клюнули". Колонной, во весь рост пошли они в психическую атаку. Вот уже ступили на "пороховой погреб". И тут грохот потряс землю. Вывороченные с корнями деревья взметнулись к небу. Все потонуло в оглушительном реве, грохоте, пламени. Уцелевшие гитлеровцы повернули вспять. Но тут визгливо, пронзительно рвануло воздух женское "ура". Хлестнули автоматные очереди. Это из засады ударил по врагу взвод Нины Зверевой. Неизъяснимый ужас на немцев наводил женский крик. Они просто терялись, не зная, что дальше последует. А дальше последовал полный крах. В атаку поднялся весь отряд. Карательный был разгромлен.
   Фашисты некоторое время наступлений не предпринимали. А партизаны усилили натиск. Пускали под откос поезда. Нападали на войска в гарнизонах.
   Как-то, поджидая разведчиков, Архипыч и комиссар Попков сидели у шалаша, мирно беседовали о предстоящих делах. Вдруг смолкли и удивленно переглянулись: на тропке появился немец. В валенках он невозмутимо топал по лужам. А позади с неизменным пулеметом вышагивал Вася Белоусов. Подошли ближе. Немец упал на колени и протянул снимок. С глянца на Архипыча доверчиво смотрели две пышноволосые девочки. А пленный, мешая русские и немецкие слова, спешил объяснить:
   - Я Генрих! Рабочий. Это мои киндер...
   Белоусов добавил:
   - Сам сдался. Добровольно ко мне явился.
   Дрогнуло сердце Архипыча. Дети тронули. Остался Генрих в отряде. А однажды зашел он к командиру, снял пилотку, попросил закурить. Архипыч был некурящим. Но затейливо вышитый кисет с махоркой держал всегда про запас. Случалось, туго было с табаком, и тогда командир выручал курцов, угощая их самосадом. Теперь он тоже разыскал свой заветный кисет, протянул Генриху. Тот закурил и вопросительно взглянул на командирскую шапку с алой лентой: позвольте, мол, примерить. Архипыч разрешил. Генрих надел, весь просиял:
   - Партизан! - вытянулся, спросил: - Можно мне, Генрих-партизан?
   - Тебе? - переспросил Винокуров. Подумал и рубанул рукой воздух: - Давай!
   Отправился вскоре Генрих в разведку. Конечно, не один. С Белоусовым. Оделся в свою, немецкую форму. Пошли в занятый фашистами поселок. Вася - в засаду, его спутник - "на промысел". Подходит Генрих к часовым, о чем-то гуторит на своем языке. Потом деловито шагает мимо штаба и незаметно исчезает. Возвращается, докладывает Васе: стоит такая-то рота. Сегодня передышка. Офицеры гуляют. Вася слушает молча, как бы сомневается. Вернулись в лагерь. Архипыч решил устроить проверку боем. Доклад Генриха подтвердился. И стал Генрих партизанским разведчиком.
   Зачислили его в группу Белоусова. Выдали форму. Вместе они ходили на "промысел", как говорил Вася. Много опасных заданий выполнили.
   
   
    
   
   
   Мирный поход
   
   Весть о прорыве блокады под Ленинградом всколыхнула весь лесной городок. Люди ликовали. Стихийно возник митинг. Выступали командир и комиссар. Брали слово рядовые бойцы. И сразу после митинга уходили на задание.
   С каждым днем все слышнее становилась в отряде артиллерийская канонада. Наши войска наступали. Немцы отчаянно сопротивлялись. Каждое селение превратили в опорный пункт, опоясали минными заграждениями, дзотами и колючей проволокой. А тут еще приспела весенняя распутица.
   Но наступление продолжалось. Враг отступал. А с тыла били партизаны. И вот последний боевой приказ отряду Винокурова: совместно с нашими войсками занять город Лугу. В поход двинулся весь двухтысячный отряд.
   Город взяли штурмом. Несколько дней отдыха, и опять сборы в дорогу. Но теперь предстоял мирный поход: партизан-победителей ждал Ленинград.
   Начинались белые ночи. Об этих ночах писал Пушкин: одна заря спешит сменить другую. Вышел апрельской ночью Архипыч на улицу и впервые за столько лет позабыл о войне. Как зачарованный, стоял он под куполом светлого неба. Над Лугой - тишина. Только верхушки обглоданных войною сосен, казалось, звенели серебром наледи. Смотрел Александр на эту дивную красоту, вдыхал всей грудью лесную свежесть весны и с радостью думал: завтра с рассветом здесь уже не грянет бой. И не накроет своим смертным дымом этот лес и эти лунные дали...
   Улицы Ленинграда в тот день напоминали внезапно открывшиеся шлюзы. Живой водоворот хлынул к Кировскому заводу. И вот показались первые партизанские колонны. Осененные знаменами, с алеющими лентами на шапках, увешанные автоматами и "лимонками", шагали лесные солдаты. Звенела медь оркестров. Высокий голос партизанки Нины Зверевой выпевал:
   
   Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались...
   
   Архипыч ехал в голове отряда. А перед ним почти на самой холке вороного чинно восседал Санька - сын партизанский. Санька плакал от радости. Архипыч то и дело хлопал по плечу:
   - Будь мужчиной!
   Состоялся митинг. Ораторы говорили и о том, что народ всегда будет помнить героев, отстоявших колыбель революции. Винокуров слушал речи и с гордостью смотрел на своих бойцов.
   А через несколько дней на груди Александра Архиповича засияла "Звезда" Героя Советского Союза.
   
   
   
   
    "Это я, мама!"
   
   Осень уже хозяйничала на пензенских полях. Косые дожди хлестали свежие скирды соломы. С дальних опушек ветер гнал палые листья. Александр пришел в свое село, когда уже стояла полночная тишина. Ни в одном доме не светились огни.
   Вот и знакомая с детства калитка. Старая, шершавая. Только щеколда новая... Подошел Александр к окну. В сердце кольнула сладкая боль: отзовется ли кто на его поздний стук?
   - Это я, мама! Санька...
   - Господи...
   В светелке вспыхнул свет.
   Стучит засов. Скрипит дверь. Пахнуло родным кровом. С неописуемой радостью встретили старики сына. Да еще какого сына - со "Звездою" Героя!
   Все село собралось на второй день во дворе Винокуровых. А он, взволнованный, не мог рассказать о себе. Не мастак он на речи. Молвил виновато, с улыбкой:
   - Был бы Вася Белоусов, он бы все растолковал...
   Уже вечером, за семейным ужином, отец спросил, кто такой Белоусов. И тут Александр рассказал о друзьях-товарищах. Вспомнил храброго, мудрого и сердечного комиссара Попкова, мужественного, сурового Зверева, мечтательную Аню - радистку и, конечно, своего маленького тезку. Лишь об одном человеке не сказал ни слова. Может, потому, что сам мало знал о нем, или же потому, что с именем того человека была связана затаенная мечта.
   
   
   
   
   "Полетим, Алеша!"
   
   В те трудные дни, когда отряд Винокурова задыхался от нехватки продуктов и боеприпасов, к нему в прямом смысле слова с неба приходило спасение. Нет, не манна, но нечто подобное - картофель, мука, консервы. Сбрасывали все это наши самолеты. Иногда они садились на пятачке-опушке и, спешно сгрузив патроны, мины, тол и гранаты, вновь улетали. Но случалось, что погода задерживала летчиков. И тогда они подолгу засиживались в кругу партизан. Рассказывали новости Большой земли, расспрашивали партизан об их делах, принимали многочисленную почту и наказы выполнить тысячи просьб. Архипыч перезнакомился со многими летчиками.
   Одного из них звали просто - Алеша. Высокий, узколицый, с белесым чубчиком и такими же ресницами. Очень стеснительный в разговоре и лихой в полете. Несколько раз сажал тяжелую машину там, где, казалось, развернуться немыслимо.
   Любил Архипыч беседовать с Алешей. Сколько было переговорено - о положении на фронтах и видах на урожай, о Ленинграде и Пензе, над которой несколько раз пролетал Алеша. Архипыч допытывался:
   - Ну, а как там поля, озимые?
   - Зеленеют, тянутся,- говорил Алеша, и тут же угадывал мысли собеседника: - Может, твоим старикам письмецо сбросить?
   - Да вряд ли оно найдет их,- сомневался Александр.
   И все же однажды Алеша сбросил такое письмо. Но оно, видно, так и не дошло до стариков. А второй раз писать не довелось. Не встретил больше Архипыч своего друга - летчика. Прилетали другие, сказывали, будто Алешу немецкие зенитки сбили под Ленинградом, куда он продовольствие вез.
   Замкнулся Архипыч. Друзья спрашивали:
   - Не захворал ли?
   - А может, влюбился...
   Подсел Василий с баяном, песней душу разбередил. И она открылась.
   Достал Архипыч из полевой сумки маленькую фотографию паренька в летном шлеме и сказал Белоусову:
   - Был Лешка, нет Лешки. Думаю его маршрутом пойти...
   ...И вот Александр Винокуров - курсант летного училища. Начались полеты. Летал он над теми же местами, где некогда водил поезда. Инструктор Виктор Заплаткин был доволен. А начальник училища Белецкий после первого полета спросил:
   - С техникой знакомы?
   - Машинистом работал.
   - Учтите сразу: самолет - не паровоз, он деликатность любит.
   В последующие контрольные полеты повторял эту фразу. Даже перед выпускными экзаменами не удержался от суровых комментариев:
   - Деликатнее, деликатнее. Ручка - не реверс.
   А сам думал: "Неплохо. Совсем неплохо. Ведь за полгода летчиком стал". Неожиданно спросил:
   - Программа, считай, исчерпана. Куда думаешь податься?
   - В штурмовой, по вашей линии, думка была...
   - Оставайтесь инструктором,- впервые начальник училища произнес тоном просьбы.
   В самолете Винокурова, чуть повыше приборной доски, появился портрет паренька в летном шлеме. Курсанты спрашивали:
   - Кто это?
   - Алеша. Ленинградский летчик. По нем свой маршрут сверяю.
   Подумав, добавлял:
   - Ищите и вы свой ориентир в жизни.
   
   
   
   
   Сыновьям лететь дальше
   
   Не только сам летчиком стал Александр Винокуров, он вывел на высокую дорогу целый отряд своих учеников. А затем обратился к начальнику училища:
   - В боевой полк хочу.
   Тот ни слова не сказал. Подошел, заглянул в глаза, кивнул: мол, спасибо за все. В добрый путь.
   А время будто на винты самолетов наматывалось. Не успел оглянуться Александр, как под крылом проплыли миллионы километров. Он водил многие корабли. Почти год в воздухе пробыл. Стал летчиком высшего класса. Командиром. Словом, хозяином земли и неба утвердился.
   На маршруте и теперь встречаются ученики. Перекликнутся позывными и уйдут своими дорогами. Но брошенное ими в эфир "Салют командиру" тревогой в сердце отзовется: годы-то, годы, как летят! Кажется, с отрядом недавно расстался, а уже полжизни в небе прошло. Где-то в этих широтах летает и развеселый партизанский баянист Вася Белоусов: он тоже в авиации. Штурман первоклассный.
   Да что там говорить! Уже сыновья в высь потянулись. Старший Саня (так его назвали в честь маленького Сани - партизана) уже на третьем курсе того же авиаучилища, где учился отец. За ним потянулся и младший - Женя. Мать сперва кручинилась. Она - дочь летчика-комдива, хорошо знает, что стоит метр высоты и расстояний. Старший-то куда ни шло - уже, считай, большой. А Женя, тот только десятилетку окончил. И тоже туда: в летчики, и баста! И сдалось материнское сердце: раз дед и отец летчики, то и им туда дорога. Саня в ознакомительный летал с отцом, а Женя - со старшим братом.
   Приезжал отец на аэродром к сыновьям. Был на полетах. Видел, как Александр и Евгений поднимались в воздух. Справился об их службе. Инструктор ответил так, словно речь шла о нем самом:
   - Держим марку отцов!
   А начальник училища прямо сказал:
   - Спасибо за сыновей. Ребята - что надо.
   Эх, увидал бы Алеша, как далеко пролег его маршрут! Говорят, он тоже в этом училище учился. По его летной дороге пошел Александр и вывел за собой своих птенцов.
   Ранним утром Александр Архипович уходил на вокзал. С аэродрома, будто его провожая, взлетали самолеты. Приложив ладонь козырьком, он долго глядел вслед.
   Братья Винокуровы набирают высоту.