Герой Советского Союза Вершигора Петр Петрович

   Теплая ночь. В кронах зацветающих вишен таинственно шумит дождь. Темноту на мгновение прорезают вспышки первых весенних молний, слышатся отдаленные раскаты грома. Отрываешься от книги, и в памяти возникают картины войны: тогда подобно грому грохотали орудия, словно молнии вспыхивали рвущиеся гранаты, а в партизанских засадах настораживали слух шумные дожди.
   Дочитана последняя страница книги "Люди с чистой совестью". Автор заставил вновь пережить незабываемые боевые эпизоды, детали и события волнующих ночей рейда Ковпака. Перелистываешь книгу и вспоминаешь, как она рождалась на партизанских дорогах.
   Мартовской ночью 1943 года ковпаковское партизанское соединение в тылу врага двигалось по проселочной дороге от Житомира к киевским лесам. Вдалеке полыхали зарева пожарищ.
   Тачанка подпрыгивала на ухабах. Прислонившись к моему плечу, дремал Петр Петрович Вершигора, заместитель Ковпака по разведке. Борода Вершигоры распушилась по широкой его груди.
   Для этого человека война началась, как и для всего нашего народа, внезапно. Он работал кинорежиссером на Киевской киностудии и совсем не был подготовлен к военной обстановке.
   На третий день войны утром Вершигора дежурил на пожарной вышке Киевской киностудии. Он видел, как немецкие самолеты бомбили соседний завод. Сверкающие на солнце точки бомб, быстро увеличиваясь, будто прямо летели на крышу. Кинорежиссеру, не знавшему, что бомбы падают по траектории и никогда не попадают в то место, над которым они брошены, казалось, что они неминуемо попадут в здание студии. "Погибаю, но не сдаюсь!" - прокричал в телефонную трубку будущий генерал.
   ...Вечером при переходе железной дороги партизаны вели бой. Теперь ковпаковская колонна, оторвавшись от противника, двигалась медленно - люди и лошади устали. На ухабе тачанка подпрыгнула. Вершигора проснулся и, усевшись поудобнее, долго молчал, а потом заговорил, затронув совсем необычную для такой ночи тему. Он рассуждал о том, что партизаны сделались воинами-профессионалами, романтиками войны и воюют с вдохновением.
   Во вражеском тылу я не раз видел Вершигору во время бомбежек или артиллерийских обстрелов. Следя за полетом бомб, он всегда с юмором вспоминал свою первую боевую фразу: "Погибаю, но не сдаюсь..."
   В самом начале войны Вершигора ушел на фронт. Он командовал взводом, ротой, батальоном. Бывший кинорежиссер проходил военную школу, в боях учился военному искусству. Отходя с боями на восток, бывший штатский человек пришел к выводу, что "отступать надо лицом к врагу". Он изучал и свои ошибки и ошибки окружавших его соратников по оружию, накапливая боевой опыт. Он скоро узнал, что авиабомбы падают по траектории.
   - Как бы назвать книгу о ковпаковцах? - неожиданно спросил он меня в ту ночь на тачанке.
   - О какой книге, Петрович, вы говорите? - поинтересовался я.
   И партизанский разведчик поведал свою тайную мечту - написать книгу о подвигах народного войска.
   - Для художника,- сказал он,- чрезвычайно интересны те события, героические и обычные дела, страшные и веселые эпизоды, свидетелями и участниками которых мы являемся сейчас. Вот в Москве некоторые писатели мне жаловались, что они не находят тем, жизненных конфликтов. Бедные эти писатели. Тем и конфликтов перед их глазами проходит сколько угодно. Надо только видеть их.
   После боев мы часто беседовали о литературе и искусстве. Вершигора по натуре своей художник. Он подмечал совсем, казалось бы, обжитые детали и рассказывал о войске Ковпака так увлекательно, будто читал главы уже написанной книги.
   Январскими и февральскими вьюжными ночами 1943 года, когда партизаны подкрадызались к вражеским объектам, командир разведки не переставал думать о книге. Будущего автора повести окружали люди, которые должны были стать героями книги. На его глазах и при его участии происходили события, в которых рождались герои. Весь материал для книги был под руками. Нужно только было иметь острый глаз, чтобы заметить и отобрать наиболее интересные детали и занести их в записную книжку.
   Как бы ни был жесток бой, как бы смертельно ни уставали ковпаковцы, Вершигора не спешил соснуть при счастливом случае. Разослав по маршруту рейда соединения и на фланги своих разведчиков, обработав показания пленных и разведывательные данные, он садился в тихом уголке и что-то записывал в истрепанный блокнот. Обычно это были записи мелькнувших мыслей, характерных слов, удачных сравнений, услышанных в соединении.
   Ежедневно к Ковпаку приходили новые и новые люди. Все они просили принять их бойцами в соединение. У каждого из них была своя судьба. Некоторые в силу различных обстоятельств отстали от армии. Другие, плененные врагом, бежали из лагерей. Каждый день у тачанки Ковпака или избы, которую он занимал, толпилось множество народу. Но не только долг перед Родиной приводил людей в партизанское соединение. Приходили и те, чьи биографии были придуманы во вражеских разведках и тщательно заучены. Такие люди в общей массе хитро маскировались. Цель их была одна - обезглавить партизанское войско, разложить его и создать благоприятную обстановку для нанесения смертельного удара.
   Всех приходящих направляли в разведку, к Вершигоре. Но как проверить - враг это или друг?
   Я помню, как Вершигора, тщательно допрашивая вновь прибывших в соединение, прямо и цепко смотрел им в глаза. Однажды он записал в записную книжку и показал запись.
   Вот она: "Глаза - зеркало души человека. Вот так смотришь ему в душу и решаешь - что же за человек перед тобой. А затем даешь смертельное задание, бросаешь в бой. Выдержит человек суровый экзамен войны, останется жив - первый рубикон пройден, живи и борись, показывай нам дальше, кто ты есть. Погиб - вечная слава. Сорвешься - не пеняй на нас, нам не до сантиментов. Вот норма суровая, не всегда справедливая, но единственная. Чем чище совесть у человека, на чьи плечи упала эта тяжелая ноша, тем меньше он ошибается".
   Я помню, как Петр Петрович разоблачил фашистского диверсанта, пришедшего в соединение с намерением убить Ковпака и его комиссара Руднева. После этого Вершигсра вынул записную книжку и записал: "Вот стоит перед тобой человек, которого ты видишь впервые. Нужно решить быстро и бесповоротно. И без проволочек - либо принять в отряд, либо... и в руках никаких документов, справок, а если и есть они, то веры им мало. Как решать? Может быть, перед тобой будущий Герой Советского Союза, а может быть, ты впускаешь змею, которая смертельно ужалит тебя и твоих товарищей. Тут не скажешь: "Придите завтра", не напишешь резолюцию, которая гласит: "Удовлетворить по мере возможности", не сошлешься на вышестоящее начальство. Чем руководствоваться? "
   Эти записи потом полностью вошли в книгу.
   Немало было людей и со смятыми душами, растерявшихся при первых победах врага. Они бродили по оккупированной врагом земле и не знали, что делать. Потом они собирались и искали отряды партизан. Таких лечило время и бои. Из них впоследствии выходили хорошие бойцы и командиры, которые сами показывали примеры мужества и героизма.
   - А правильна ли такая мысль...- сказал однажды Вершигора в селе Краевщина на Житомирщине, где соединение остановилось после боев и маршей на отдых.
   - Какая? - спросил я.
   Вершигора достал записную книжку и стал читать: "Бои, как люди, бывают разные. Есть бои светлые, как юная девушка, есть хмурые, как меланхолик, бывают нудные и тяжелые, как жизнь старика-вдовца, обремененного застарелым ревматизмом. Бывают и бои-пятиминутки, как быстрая летняя гроза. Каждый бой имеет свое лицо, свои особенности, свои неповторимые подробности, которые запоминаешь на всю жизнь, если ты воин, и в бою думал о победе над врагом, и не лежал, уткнувшись рылом в землю, дрожа за свою шкуру".
   Очень меткое для романтика определение боев. Это мог заметить только храбрый человек, для которого война и тяжелый труд и опасности - опоэтизированная военная повседневность.
   - Мне кажется, запись вы эту сделали после какой-то неудачи,- сказал я.
   - Верно, верно,- быстро отозвался Вершигора,- сделал эту запись на железной дороге Мозырь - Гомель. В течение всей ночи мы отвоевывали у противника дрянной полустанок. Бой был неудачным. Мы с Базимой лежали за сосной, метрах в пятидесяти от полустанка. Меня угораздило высунуться из-за сосны, фашист заметил и выпустил из пулемета целую ленту. Я прижал голову к земле. Кругом от сосны отлетали щепки. Пулемет смолк. Вот там я и сделал эту запись.- Он задумался, потом посмотрел на село и сказал:
   - Видимо, родилась эта запись как результат нервного подъема и сознания пронесшейся над моей головой опасности.
   Через несколько лет эта запись, золотая крупинка мысли, вошла в книгу.
   Чем ожесточеннее были бои, тем сложнее становилась обстановка, тем и записи Вершигоры становились суровее. Как-то один из вновь принятых в партизаны не выполнил задания и обманул командование. Автор будущей повести сделал запись, которая целиком вошла в книгу: "Единственной мерой было: что сделал и чем способен помочь ты, гражданин, в великом горе народном, и какой путь твоего корабля в этом море испытаний и страданий человеческих. Не словами, а делами отвечай мне на этот вопрос. Я имею право, имею власть так спрашивать тебя, потому что я солдат своего народа, а побеждает тот народ, солдаты которого меньше всего жалеют себя".
   Так в силу непреложного закона войны советские люди поступали во всех случаях смертельной опасности, не жалея себя. Так поступал каждый партизан войска Ковпака.
   И после выхода книги в свет узнаешь, как командиры в соединении, сами не жалевшие себя, поддерживали это золотое правило, как они беспредельно доверяли проверенным на поле брани бойцам, всячески содействовали развитию их лучших качеств и инициативы. Все войско оберегало железную дисциплину, поддерживало внутреннюю организацию. Во время партизанских маршей, которые совершались исключительно ночами, Вершигора, сидя на тачанке, задумчиво говорил:
   - Как бы хотелось сейчас сесть за письменный стол, написать книгу, правдивую книгу, и еще пять книг! Столько материала, такой зуд в руках...
   Он замолкал, а затем начинал перебирать наиболее запомнившиеся эпизоды и отдельные детали, подмеченные за прошедшие дни. В такие минуты он говорил спокойно, и я все больше верил, что все виденное и слышанное мною в этом необычном войске - все это есть огромная книга нашей современности. Автор ее - само войско, повседневно творящее героические страницы повести о народной борьбе.
   - Да,- вздыхая, говорил Вершигора,- как сильно тянет к тому времени, когда под пером будут рождаться образы окружающих нас людей.
   В тачанке, рядом с двумя торбами овса для лошадей, в мешке хранились вражеские солдатские книжки, протоколы допроса пленных, письма гитлеровских солдат и ефрейторов, фотографии. Среди них я нашел документы какого-то безыменного ковпаковца. Это были довольно подробные дневники, в которые ежедневно заносились события из жизни соединения. Первые пять записей интересны, а затем фразы начали повторяться (вроде: "Обед опять проходил под телегами"), и дневник становился скучным. Автору его, видимо, тоже становилось скучно, и он начал дополнять записи событий своими мыслями и обобщениями.
   Одна из записей заканчивалась так: "Нет, несвойственно мне походить не на русского человека. Дневник - чудесная вещь. Но не такой дневник хорош, как мой, в котором, как у фашистов с их бедным интеллектом и дьявольской пунктуальностью, записывается, сколько кур, гусок зажарено сегодня, где был бой, какую деревню взяли, кого за что ухлопали. Дневник должен ежедневно объяснять весь день не только твоей физической жизни, а в первую очередь духовной, интеллектуальной".
   На следующей странице была такая запись: "Самая форма дневника вызывает у меня неприятное сравнение. Я бросаю вести тебя, неудачный мой спутник, второй мой я. Да здравствует поворотный год войны. Декабрь 1942 года".
   - Это, наверное, дневник кого-нибудь из погибших ковпаковцев? - спросил я.
   - Нет. Дневник живого ковпаковца. Мой дневник,- ответил Вершигора.
   В мешке лежало много записных книжек, странички которых были испещрены мелким почерком. В книжках стояли надписи: "Первая", "Вторая". Чем дальше шли номера, тем стройнее становились записи, в которых запечатлевалось и сохранялось то неясное и волнующее, что бывает в жизни у каждого человека, если он воюет или трудится, "не уткнувшись рылом в землю, дрожа за свою шкуру". То были походные маленькие "кладовые" будущего писателя Вершигоры, занятого в то время активной разведкой в тылу врага.
   Через несколько лет после разбора мешка на тачанке начальника ковпаковской разведки я прочел многие из тех записей в книге "Люди с чистой совестью". Первые записи в первых дневниках в книгу не вошли. Они не относились к партизанской жизни, а были отвлеченными размышлениями человека, который живет не только тем, что у него перед глазами, но и думает, заглядывая вперед.
   Записные книжки были интересны, и в то время они мне и адъютанту Вершигоры Саше Коженкову заменяли книгу о партизанском движении. На первых страницах сообщался адрес немца - хозяина записной книжки, далее шли последние записи перед его смертью, а еще далее Вершигора уже писал сам. Партизанам часто приходилось писать на немецких блокнотах, и в этом отношении, как и в отношении продуктов, обмундирования, боеприпасов, они находились на "иждивении Адольфа Гитлера", как выразился один из героев книги, Колька Мудрый, или иначе Колька Шопенгауэр.
   Вот некоторые записи из одной книжки того времени.
   "Ковпаковцы заманили мадьяр в глухое лесное село, а затем заминировали все выходы из него... (так ласточки замуровывают свои гнезда, в которые забрались непрошеные гости - воробьи)".
   "К Ковпаку привели самострела. Ковпак посмотрел на него и усмехнулся: "Дурной, дурной, а хитрый - левую руку прострелил, а правую оставил, чтобы было чем чарку и ложку держать".
   "Ковпак си-и-ильный человек,- говорил старик на Черниговщине", "Повозка как ероплан", "Лошадь с огромной доброй головой", "Пушку поменял на пистолет (отношение к трофеям)", "Храбрость и обман редко сочетаются в одном лице".
   Так будущий писатель копил свои записи на маршах, после боев, в ежедневной, ежечасной опасности.
   В марте 1943 года на реке Тетерев, на Киевщине, после взрыва железнодорожного моста я спросил Вершигору:
   - Скажите, чего больше всего боятся ковпаковцы?
   Он пристально посмотрел на собравшихся невдалеке партизан, на Ковпака, на комиссара Руднева и задумчиво сказал:
   - Ковпаковцы - настоящие герои. А герои больше всего боятся забвения.
   Впоследствии Вершигора не раз говорил:
   - Россия удивила мир своей силищей, своим терпением, своими страданиями. Эти прожитые годы, тысячи километров, пройденные по оккупированной врагом нашей земле,- все, все позади. Но больно и дьявольски обидно подумать, что все ковпаковские подвиги, а самое главное, потрясающий опыт необычной войны забудутся, останутся неизвестными нашему народу, исчезнут из памяти такие герои, такие люди с чистой совестью, как Ковпак, Руднев, Карпенко, Базима, Мишка Семенистый, Митя Черемушкин, Семен Туту ченко, Вася Войцехович.
   Один старый украинский садовод, делясь своим опытом, сказал:
   - Дерево - оно, как человек, как каждое живое существо, хочет после себя оставить потомство, продолжить свой род, сделать его вечным. Я на коре двух опытных яблонь у корней делаю надрезы, и деревья, боясь, как бы с ними ничего не случилось несчастного, каждую весну сильно цветут и дают богатые урожаи. Они настолько много родят, словно хотят своими плодами засеять всю землю.
   Мудрая, своеобразная философия. Да, опасение за то, что пропадет опыт смертельной борьбы с врагом, накопленный ковпаковцами ценой своей крови, и народ не узнает имен преданных Родине сынов, по признанию Вершигоры, побудило его написать правдивую, искреннюю книгу.
   - Трудно выбрать для будущей книги одного героя,- говорил Вершигора.- Героическое партизанское соединение составлено из отдельных людей, которые ежедневно совершают подвиги. Все войско Ковпака - вот герой моей книги!
   - Отличительной чертой ковпаковцев,- продолжал Вершигора,- является то, что они беспокойные люди. Все они не хотят жить прошлым, своими удачными боями, разведками, операциями на железнодорожных мостах или железных дорогах. Каждый из них считает совершенное им уже пройденным этапом. и дальше, развивая свою мысль, выведенную из наблюдений, он добавлял:
   - Заметили ли вы, что они не рассказывают о том, как происходили бои, а больше разбирают свои промахи, даже мелкие, которые они допустили во время схваток. Они хотят быть более совершенными, более опытными.
   Вершигора подметил отличительное качество советских людей, которых партия воспитывала и воспитывает в духе непрерывного движения вперед.
   Соединение Ковпака, выросшее из двух маленьких отрядиков в крупное соединение больших отрядов, разросшихся в батальоны, не могло сидеть на одном месте и ждать наступления врага. В соединении собрались люди, которые стали отличными бойцами, они сами искали места расположения противника, чтобы напасть на него и уничтожить.
   У ковпаковцев родилась своя собственная тактика - рейды. Сначала в коротких, а затем в более длинных рейдах ковпаковцы приобрели большой опыт ведения такой войны. Они совершили переход из Брянских лесов на Правобережную Украину, перенеся борьбу с врагом в более дальние его тылы. Много тысяч километров с боями прошли ковпаковцы по оккупированной врагом земле. Все эти блестящие рейды завершились победными операциями на Карпатах, под Варшавой и на западе Белоруссии.
   * * *
   
   После войны перед Вершигорой открылось огромное новое поле деятельности. И бывший командир 1-й украинской партизанской дивизии, воин-писатель жил и работал до самой своей безвременной смерти 5 мая 1963 года. Как-то в Москве среди ковпаковцев, собравшихся у своего бывшего командира дивизии, вспыхнул бурный спор о литературе. Вершигора сказал:
   - Литература - это не лиан, вьющийся вокруг политических и общественных идей, а могучее дерево в общем стройном лесе народной жизни, литература - родная сестра науки, а не домашняя работница на задворках общественной жизни.
   Вершигора был так взволнован, что начал теребить свою бороду. Таким страстным я его не видел даже во вражеском тылу.
   - Призвание литературы,- говорил он,- не только прославлять большие дела и больших людей, но и протестовать против подлости. Литература должна говорить правду, а правда выше вежливости.
   Уже в первой работе на литературном поприще автор книги "Люди с чистой совестью" ясно определил свои взгляды на нашу литературу. Нельзя не верить книге с первой до последней ее страницы. В ней сама правда, сама жизнь, свидетелями которой были многие из нас, откровение нашего современника, раскрытие образа самого автора, воспитанного нашей партией.