Герой Советского Союза Банов Иван Николаевич

    Бывает так: встретишь человека, познакомишься, и на всю жизнь останется в твоей памяти большой след от первой встречи с ним. Такой след оставил в моей памяти Иван Николаевич Банов, носивший в тылу врага фамилию Черный.
    Было это летом 1942 года - в один из самых тяжелых периодов Великой Отечественной войны. Гитлеровцы захватили Севастополь, рвались к Волге, достигли предгорьев Кавказа.
    В это трудное время партизанские отряды нашего соединения совершили шестисоткилометровый рейд по тылам врага и из Витебщины вышли в Западное Полесье. Командир соединения - полковник Линьков Григорий Матвеевич, Батя, остановился со своим штабом в районе Червонного озера, а я с отрядом вышел к Выгоновскому озеру, севернее Пинска. Перед нами стояла задача - развернуть диверсионно-разведывательную работу на железнодорожных узлах - Брестском, Барановичском, Лунинецком, задерживать резервы врага на важнейших коммуникациях. Вот тогда и появился у нас Иван Николаевич Банов, сыгравший большую роль в развитии партизанского движения в Западном Полесье.
    От нас до центральной базы было не менее полутораста километров, но связь с ней мы поддерживали аккуратно - и по радио, и живую. На Червонном озере Батя принимал самолеты, которые доставляли с Большой земли взрывчатку, оружие, боеприпасы и различную литературу. В литературе, особенно в газетах, мы нуждались почти так же остро, как и в взрывчатке: необходимо было знать и доносить до народа правду о войне, о положении внутри нашей страны и о международном положении, правду, которую так хитро и так нахально искажала или замалчивала гитлеровская пропаганда.
    Через каждые десять дней на центральную базу отправлялись группы связи, которые преодолевали 150 километров лесов и болот туда и столько же обратно, чтобы поддерживать боеспособность отряда.
    В пасмурный, не по-августовски холодный день ждали мы возвращения с базы группы капитана Гончарука. После обеда я вышел на восточную опушку лесного островка, на котором расположен был партизанский лагерь. Часовой (с вышки наблюдательного пункта далеко видно) доложил, что по лесной дороге движется большая группа партизан во главе с Гончаруком. Вскоре они показались на нашей тропке. Шли медленно, тяжело нагруженные. Это нас обрадовало. Значит, несут нам подарки Большой земли.
    Среди знакомых фигур наших бойцов мы сразу заметили нескольких новичков, одетых в одинаковые черно-синие куртки десантников. Один из них шагал рядом с Гончаруком. Когда подошли, Гончарук доложил о выполнении задания: взрывчатку принесли, никаких происшествий по пути не было. И, отступив на полшага, вполоборота к своему спутнику, представил его:
    - С нами прибыл товарищ Черный, заместитель Бати.
    Он и на самом деле был черным - молодой, хорошо сложенный брюнет с правильными чертами смуглого лица и густыми бровями. И новенькая десантка с цигейковым воротником, и добротные сапоги - все на нем было хорошо пригнано, ладно сидело.
    Здороваясь, он представился четко, по-военному:
    - Капитан Черный!
    - Майор Бринский,- ответил я, пожимая его руку.- Откуда?
    - С Большой земли... А точнее - недавно из Москвы.
    По правде сказать, вопрос был лишним, так же как и ответ: слишком уж выделялись чистые костюмы десантников среди разношерстной и поношенной, видавшей всякие виды одежды наших партизан.
    Возвращение связных с центральной базы всегда было для нас радостным событием, а теперь особенно: прилетел человек из Москвы, привез радиостанцию, литературу, свежие газеты, а главное, сам он расскажет, что творится за линией фронта, как живут наши советские люди.
    В тот же день вечером Черный провел беседу с партизанами о положении на Большой земле и на фронтах. Казалось, конца не будет вопросам. Говорили обо всем, любая мелочь была для нас интересной, дорогой, важной. Подумать только: ведь мы больше года находились во вражеском тылу.
    Иногда бывает, что старший начальник или его представитель, прибывая в часть, сразу начинает искать недостатки, вмешиваться в работу, отдавать всякие приказания и распоряжения от имени командования, подчеркивая свое начальническое "я". Кое-кто из моих помощников ждал этого и от Черного. Капитан Анищенко так и сказал:
    - Будет теперь показывать нам свое превосходство. Мы - окруженцы, а он - представитель Москвы. Только мешать будет.
    Наблюдательный Анищенко первый высказал предположение, что Черный не настоящая фамилия, а просто кличка. Однако опасения Анищенко не оправдались. Иван Николаевич никому не мешал, "не строил из себя представителя центра", а как-то незаметно, весело и просто вошел в наш круг. Партизаны полюбили его за неизменную жизнерадостность, за остроумные рассказы и за то, что он не чуждался нехитрых наших развлечений, садился с бойцами, как разный с равными, играть в домино "на высадку". Часто можно было видеть Черного окруженным партизанами возле костра или в землянке. Казалось, что он кроме указаний центра привез с собой неисчерпаемый запас уверенности, бодрости, веселья, которые так необходимы были в это трудное время. Что греха таить: некоторые партизаны очень тяжело переживали наши неудачи на фронтах и нередко бывали в плохом настроении.
    Черный оказался хорошим затейником и организатором. В лагере появилась гитара, и в свободное время Вася Гусев, перебирая струны, выводил негромким и мягким тенорком:
    
    Василечки, василечки,
     Голубые васильки...
    
    Потом принесли гармонику. Анищенко играл саратовские частушки.
    Очень скоро даже самые недоверчивые убедились, что Черный приехал к нам не за тем, чтобы инспектировать, а за тем, чтобы работать вместе с нами.
    Ознакомившись с нашей работой, Иван Николаевич сказал:
    - Подрывники работают отлично, есть чему поучиться и другим отрядам, а вот с разведчиками дело обстоит хуже. Давайте я займусь с ними.
    Подобрал группу способных к этому делу людей и начал проводить с ними занятия. Так в лесу появилось нечто вроде школы разведчиков. Не ограничиваясь общими занятиями, Черный работал с каждым в отдельности, учитывая индивидуальные качества и возможности своих учеников. Силачей - Гальченко, Цимбала, Новикова, Шелестова готовил к захвату "языков". Самых молодых - почти мальчиков - Колю Голумбиевского и Ваню Белоруса учил маршрутной разведке: ходить по населенным пунктам, занятым фашистами, и все видеть, узнавать и запоминать, т. е., не вызывая подозрений, собирать сведения о противнике. Вскоре Коля и Ваня зарекомендовали себя способными разведчиками, и не только как маршрутчики.
    Однажды, когда для партизанской рации необходимо было питание, ребята проникли в сад дома, где жил немецкий комендант. Ваня, воспользовавшись открытым окном, залез в комнату коменданта, который в это время пьянствовал рядом за перегородкой, и спрятался у него под кроватью. А Коля лежал, притаившись в кустах. Когда пьяный хозяин вернулся и заснул, Ваня прикончил фашиста, а радиоприемник с питанием передал через окно Коле.
    Иван Николаевич подготовил еще две группы: одну для диверсий в гитлеровских учреждениях, в воинских частях и на предприятиях, другую (в нее входили партизаны, знающие немецкий язык) - для работы среди немцев. Знание немецкого языка помогло партизану Семенюкову разоружить четверых гитлеровцев, угнать из Барановичского лагеря военнопленных грузовую машину и выручить из фашистского плена шестнадцать советских бойцов. Вместе со своими учениками Иван Николаевич ходил за "языком" и на диверсии.
    До прихода к нам Черного мы производили взрывы на железных дорогах при помощи электровзрывателей или бикфордова шнура. Это и трудно, и ненадежно. Электровзрыватели иногда отказывали, а зажигать бикфордов шнур надо тогда, когда поезд уже приближался к месту намечаемого взрыва. Иван Николаевич предложил новый способ, названный впоследствии удочкой. Закладывали мину под рельсы и к чеке взрывателя привязывали тонкую и прочную веревку длиной 25-30 метров. Диверсант, скрытый в кустах около железнодорожного полотна, мог дернуть эту веревку в любой момент - взорвать мину под паровозом или под любым из вагонов. Этот способ опасен - ведь диверсант до последнего момента остается в непосредственной близости от места диверсии,- но зато безотказно надежен. Им мы обычно и пользовались, и не только на железных дорогах, но и на шоссейных.
    Первый выход Черного на боевую операцию под Варановичи был очень удачным. Он не только установил связи с нужными нам людьми и собрал сведения о вражеском гарнизоне, но и организовал диверсии на радиоузле, в военной пекарне, на аэродроме и на железнодорожной станции.
    Несмотря на молодость, Черный оказался на редкость дельным работником и энергичным, знающим руководителем. Ему шел двадцать шестой год, он ровесник Октября. Ни царской России, ни гражданской войны он, конечно, не помнит. Рос в свободной стране, учился в советской школе. Все дороги ему были доступны, все двери открыты. Но и у него та же упрямая воля, та же хватка, та же деловитость и настойчивость, какими обладали испытанные большевистские руководители. Он из коммунистов молодого поколения, воспитанных Советской властью и старшим поколением коммунистов.
    Черный прибыл к нам как нельзя кстати. Тогда в этих районах возникло много партизанских отрядов: имени Щорса, имени Чапаева, имени Димитрова, "Советская Белорусь", отряд Картухина и другие, несколько отрядов перешли через Западный Буг из Польши. Все отряды уже имели какой-то партизанский опыт, но перспективы дальнейшей работы для многих были неясны. Распространено было мнение, что надо идти на восток, переходить линию фронта, присоединяться к регулярной Красной Армии или, в крайнем случае, партизанить в прифронтовой полосе. Приверженцы этого взгляда считали, что борьба в глубоком тылу, без связи с Большой землей, без солидной военной техники бессмысленна.
    Черный, изучая обстановку нашей работы, столкнулся с выразителями этого мнения, и мы с ним решили побывать в партизанских отрядах, в ряде населенных пунктов, побеседовать, переубедить маловеров, объяснить им, что движение на восток поведет только к ненужным жертвам, к потере времени и людей.
    Первая встреча с партизанами произошла в отрядах имени Щорса. Собрались на широкой лесной поляне около лагеря. Сотни лиц, которых Черный видел впервые, сотни людей, о которых он знал только, что они много испытали за этот самый первый и самый тяжелый год войны, с большим вниманием слушали его, уполномоченного центра. Среди собравшихся были и недовольные, и сомневавшиеся, и даже обиженные тем, что их оставили в тылу врага. Иван Николаевич словно перехватил их невысказанные мысли.
    - Меня прислали из Москвы, чтобы рассказать вам, что творится на Большой земле, как наш народ готовит разгром врага. Этот разгром не за горами. Вы скоро и сами в этом убедитесь.- Черный сделал небольшую паузу, затем продолжал, - Я понимаю, что вы те, кто знает первые дни войны, горечь отступления. Многие побывали в плену, испытали все его ужасы. Но ничто вас не сломило, вы взялись за оружие, чтобы мстить врагу.
    Потом он говорил о положении на фронтах, о трудовых подвигах наших братьев на Большой земле и о наших партизанских задачах. А задачи эти состояли в том, чтобы шире развернуть народную борьбу в тылу врага, особенно на его коммуникациях.
    Черный подошел к географической карте, которую специально для этого прикрепил к сосне, и стал показывать слушателям, как далеко гитлеровская армия оторвалась от своих баз снабжения. Все необходимое фашисты должны подвозить главным образом по железным дорогам, и если мы, партизаны, нарушим это движение, что получится?!
    Иван Николаевич показывал на железнодорожные узлы, которые находились рядом с нами: Брестский, Барановичский, Лунинецкий. А недалеко еще Ковельский, Варшавский, Белостокский и Гродненский.
    - Надо парализовать движение на этих дорогах, надо расстроить работу всех тыловых учреждений противника, надо отвлекать на себя как можно больше вражеских сил.
    Когда Черный закончил, его, как говорят, засыпали вопросами. И все больше о наступлении фашистов на юге и о втором фронте. Разговоры о втором фронте были тогда в моде, но Иван Николаевич, рассказав об английском десанте в Дюнкерке, заметил, что Черчиллю, очевидно, пока что невыгодно открывать второй фронт. А нам, партизанам, не пристало дожидаться. Мы сами обязаны создать второй фронт.
    Высказывания Черного о задачах и методах партизанской борьбы в тылу врага вызвали возражения и горячие споры. Некоторые из присутствовавших хотели показать представителю Москвы, что они уже учены - прошли школу партизанской борьбы, которой москвич не знает. Другие требовали оружия, которым должна снабжать партизан Большая земля; требовали, чтобы раненых партизан вывозили на самолетах из вражеского тыла.
    Черный спокойно слушал спорщиков, записывал в блокнот их требования и возражения. Отвечал обстоятельно и подробно. Конечно, Большая земля не может снабдить оружием всех. Надо вооружаться за счет врагов: разоружать "самоохову" (самооборону), организованную фашистами в некоторых селах Белоруссии, делать налеты на гитлеровские гарнизоны, подбивать на дорогах отдельные машины, подкарауливать мотоциклистов и велосипедистов. Иван Николаевич приводил примеры из боевой практики наших отрядов, с которой он уже успел ознакомиться. Да ему и самому на Брянском фронте приходилось бывать в тылу врага - за "языком", приходилось делать налеты на небольшие немецкие гарнизоны.
    Все это было убедительно и не вызывало никаких возражений, но, когда Иван Николаевич начал перечислять простейшие средства, применяемые в народной борьбе, такие, как топор, пила, багор, спички, солома, бензин, гвозди, спор разгорелся с новой силой. Кое-кто стал смеяться над этими орудиями, считая, что Черный обижает и унижает достоинство народных мстителей, предлагая им методами времен Ивана Грозного бороться с новейшей военной техникой.
    Иван Николаевич дал возможность недовольным пошуметь, поговорить между собой, а потом так же спокойно и с той же убедительностью принялся объяснять, как при помощи топора и пилы можно уничтожить телефонно-телеграфную линию, а ведь без этой линии невозможно и нормальное движение поездов. Где линия связи охраняется, рвите ее баграми. Пилой и топором разрушают мосты, спичками и соломой уничтожают склады боеприпасов, продовольствия и горючего. И даже простая веревка, протянутая на пути немецкого мотоциклиста, является оружием. Черный не только перечислял все эти виды оружия, но и приводил конкретные примеры их применения.
    На собрании слышались и нездоровые настроения.
    - Вот ты говоришь о нашей силе,- кричал высокий худощавый парень, обращаясь к Черному,- а где она? Где Красная Армия? Немцы так далеко зашли, что уже и Москву взять собираются. Вот ты говоришь, что партизаны - большая сила, а куда уж нам, если регулярная армия не сумела справиться с немецкой техникой? Что мы сделаем?
    Однако такие выкрики встречали должный отпор, в первую очередь, со стороны самих партизан.
    Очень трудно лечить раненых в партизанских условиях. А переправлять всех на Большую землю невозможно. Значит, надо было решать этот вопрос на месте, создавать партизанские госпитали в самых глухих лесах, на островках среди болот, сохраняя в глубокой тайне их местонахождение.
    Выступления Черного перед партизанами и беседы с местными крестьянами в то трудное время сыграли громадную роль. Вскоре деятельность партизан в этих районах заметно усилилась.
    Особенно удачны были операции, проведенные отрядами имени Щорса, которые разгромили немецкий гарнизон в Чемолах. Отряд Картухина сделал налет на районный центр Кшивошин, разрушил полотно на узкоколейной дороге Кшивошин - Липск, уничтожил два паровоза на магистрали Брест - Барановичи, ликвидировал несколько бензозаправочных и продовольственных пунктов.
    Я уже упоминал, что Иван Николаевич принимал непосредственное участие в наших боевых операциях: то он был под Пинском, то под Барановичами, то в разведке, то на диверсиях. В сентябре 1942 года Черный возвращался с группой партизан из-под Барановичей. Операция прошла удачно: на одном из аэродромов взорвались мины, два фашистских самолета не поднялись в воздух. А на обратном пути Черному стало известно, что немцы при помощи кшивошинского бургомистра ездят по селам, собирают и грузят на машины и на повозки хлеб, а потом, расцветив повозки плакатами, конвоируют их до железнодорожной станции. Предатель хотел выслужиться перед немецким начальством, показать, что крестьяне его района сдают немцам зерно не только "добровольно", но и органи- зованно.
    Партизаны во главе с Черным успели перехватить обоз на самом выезде из Кшивошина. Устроили засаду, открыли огонь по кабинам, и машины остановились. Партизаны расправились с фашистами и самим бургомистром, а зерно вернули крестьянам, затем завели машины, уселись на них и с красными флагами проехали по ряду сел. В Островах и Липске собрали крестьян, и перед ними выступил Иван Николаевич как посланец Большой земли. Он призвал их к борьбе с гитлеровскими захватчиками.
    В деревне Залужье после беседы, проведенной Иваном Николаевичем, один из крестьян задал ему неожиданный вопрос:
    - А что вы будете с машинами делать?
    - В Щару загоним.
    - И не жалко?
    На это ответили смехом. Крестьянину было жалко исправных машин, но, зная, что немцы все равно бы их себе забрали, он обратился к партизанам с просьбой:
    - Вы бы нам разрешили гуму снять. Ведь пропадет. А машинам все равно тонуть.
    Гумой они называли резину.
    - А зачем тебе?
    Сразу заговорило несколько голосов:
    - Ну как же!.. Уж вы, товарищ, разрешите!
    - Пожалуйста, снимайте! Крестьяне обрадовались.
    - Надо разделить, чтобы всем хватило.
    И начался дележ. Старик, очевидно уважаемый всеми, вызывал:
    - А ну-ка, Олесь, подходи! Давай ногу.
    Мерил ступню подходившего - и тут же - прямо с покрышки колеса - отрезал его долю.
    В какие-нибудь полчаса машины "разули", а потом помогли партизанам вывезти их к реке и с крутого обрыва сбросить в воду.
    
    * * *
    
    В начале ноября Черный вернулся на Червонное озеро, в штаб. Батя собирался в Москву по приказу центра, а Иван Николаевич оставался за него.
    Вскоре и я был вызван на центральную базу, чтобы оттуда направиться в западные области Украины.
    Ивана Николаевича я застал в штабной землянке, он беседовал с незнакомым молодым человеком.
    - Вот хорошо, что приехал,- сказал Черный,- нам о многом надо потолковать. Познакомься: это товарищ Конопадский, герой Микашевичского кинотеатра,- показал он на своего собеседника.
    Еще в пути мы слышали, что в Микашевичском кинотеатре произошел взрыв, но подробностей не знали. Черный рассказывал. В начале ноября каратели-эсэсовцы на хуторе Сенкевичи согнали в здание школы 240 местных жителей - женщин, детей, стариков. Обложили школу соломой и подожгли. Все люди сгорели. Позднее эти каратели прибыли в Микашевичи на отдых. Работающий там киномехаником Конопадский решил отомстить убийцам. Связался с нашими разведчиками, те снабдили его взрывчаткой, научили, как лучше заминировать кинотеатр. Когда каратели пришли смотреть очередную картину, в зале произошел взрыв - и на сто пятьдесят два фашиста стало меньше.
    Я крепко пожал руку молодому человеку.
    - Спасибо, друг.
    А Иван Николаевич добавил:
    - Вот бы побольше таких операций. Жаль, что не хватает взрывчатки.
    Действительно, положение тогда создалось такое, что взрывчатку достать было труднее, чем золото.
    Известие о том, что мне придется идти на Украину, не особенно обрадовало: мне жалко было расставаться с Белоруссией, с теми районами, где все было налажено и подготовлено к зиме.
    Как опытный разведчик, Иван Николаевич к моему приходу уже успел собрать необходимые сведения о тех местах, где мне предстояло работать. Под Ровно и Луцком побывали его ученики Анатолий Сидельников, Иван Крывышко и Василий Колесников. Они даже карту при- несли.
    - Вот смотри, как фашисты расчленили Украину,- сказал он, развертывая передо мной эту карту.
    Галиция присоединялась к Польскому генерал-губернаторству. Вся территория между Южным Бугом и Днестром, Буковина и Измаильская область с центром в Одессе были переданы Румынии. Харьковская, Сумская, Черниговская области и Донбасс оставались в непосредственном подчинении фашистского командования. Старая Волынь, Подолия, Житомирщина, Киевщина, Полтавщина и западные области составили Украинское генерал-губернаторство. Ставленник Гитлера рейхскомиссар Кох управлял этой урезанной Украиной, разделив ее на шесть округов, во главе которых стояли генерал-комиссары. Рейхскомиссариат Украины находился в Ровно, а генерал-губернаторство Волыни и Подолии - в Луцке.
    - Соседство у тебя будет не из приятных,- предупредил Черный,- зато есть, где развернуться. Кроме рейхскомиссариата с большим чиновничьим аппаратом и мощными гарнизонами там усердствуют украинские буржуазные националисты. Они кричали о "единой неделимой Украине" и сами же принимали участие в расчленении своей родины. Громкие слова остались словами, на деле они так же, как и немецкие фашисты, обманывают народ. Хотят поработить его, сделаться его хозяевами под покровительством гитлеровской Германии.
    В заключение Иван Николаевич сказал, что со мной пойдут Сидельников и Крывышко, уже побывавшие в этих местах.
    На другой день с отрядом около сотни человек я уходил на Украину. Более четырех километров шел вместе с нами Черный. О чем только мы не говорили! Но все снова и снова возвращались к вопросу о взрывчатке - где ее взять? И как лучше организовывать скрытые диверсии?
    - Возможно, на Украине ты найдешь взрывчатку,- сказал на прощание Иван Николаевич, и не ошибся.
    Когда Батя улетел на Большую землю, Черный с присущей ему энергией взялся за работу, и мы на Украине многим были обязаны его руководству и его помощи. К весне 1943 года у нас были уже две партизанские бригады, обеспеченные радиосвязью,- одна под Ковелем, другая - под Сарнами, да еще несколько отдельных отрядов. А потом был разрешен и самый трудный вопрос - о взрывчатке. Мы научились добывать тол из неразорвавшихся снарядов и авиабомб и выплавили его около двадцати тонн. Мы сами конструировали мины - такие, какие нам были необходимы. И во всем этом самое горячее участие принимал Иван Николаевич. Даже тогда, когда наши партизанские бригады были слиты в самостоятельное соединение, подчиненное непосредственно Московскому центру, живое участие Черного во всех наших делах и теснейшая наша связь с ним не прекращались. Мы выручали друг друга взрывчаткой, боеприпасами, питанием для радиостанций, обменивались информацией о фашистских гарнизонах. Осенью 1943 года Иван Николаевич передал нам несколько противотанковых ружей, которые мы использовали при обстреле вражеских поездов. Мы в свою очередь посылали ему бензин, необходимый для движка на радиоузле, бумагу и другие материалы, которые удавалось захватить у фашистов.
    Расстояние между нами было около 300 километров, но самолеты с Большой земли продолжали приносить грузы на центральную базу; и нам приходилось так же регулярно, как и с Выгоновского озера, посылать за этими грузами своих людей. Кроме того, Черный вызывал время от времени с отчетами командиров наших отрядов. Так осуществлялась регулярная живая связь.
    В конце июня 1943 года я был вызван на центральную базу, чтобы оттуда лететь в Москву. Семь месяцев я не видал Ивана Николаевича и, встретившись снова, с трудом узнал его. Нет, он был тот же - та же фигура, то же лицо, но роскошная черная борода покрывала теперь всю его грудь. Мы пошутили, посмеялись по поводу этой бороды, а потом сколько было разговоров о ней среди партизан всех наших отрядов! Это - мелочь, но она как-то по-своему характеризует близость наших отношений.
    А много спустя - в конце января 1944 года (я тогда был под Ковелем) прибежал ко мне среди ночи дежурный по лагерю.
    - Товарищ командир, Черный приехал.
    - Какой Черный?
    - Наш, с Червонного озера.
    - Не может быть!
    Мне и в самом деле не верилось: как он мог тут появиться? Даже радиограммы не дал! Но не успел я надеть десантку, как Черный уже стоял в дверях. Вместо широкой черной бороды, о которой не мало у нас говорили, опять у него был голый, чисто выбритый подбородок.
    - Иван Николаевич, каким чудом?
    - Не ждал? Меня у вас никто и узнавать не хочет. На заставе задержали и ничего не слушают: мы Черного знаем, Черный с бородой ходит. Хорошо, что нашелся один - все-таки признал.
    - Так ведь у нас молодых много,- сказал я,- они не знают. И действительно - без бороды. Куда ты ее девал?
    - Бросил, рано еще стареть.
    - Жалко, красивая была борода.
    Ясно, что Иван Николаевич не случайно приехал сюда от Червонного озера. По приказу Московского центра он шел теперь со всем своим хозяйством на запад - помогать полякам быстрее освободиться от гитлеровского ига. Шел по нашему партизанскому краю и перед переправой через Буг (южнее Бреста), находясь недалеко от нашего лагеря, не мог не заехать к нам.
    Через день мы проводили Ивана Николаевича в Польшу. Это было 23 января, а меньше чем через две недели - 4 февраля - радио донесло до нас Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Ивану Николаевичу Банову звания Героя Советского Союза.
    Слушая этот Указ, мы сожалели, что не можем поздравить героя, но знали, что и он слышит эту радостную для него весть. Там, далеко за Бугом, он и оставался почти до самого конца 1944 года, руководя действиями наших партизан на польской земле. Двумя орденами наградило его за боевые дела правительство Польской Народной Республики.
    ...Закончилась война. Иван Николаевич вернулся в Академию имени М. В. Фрунзе. Окончил ее и продолжает службу в рядах Советской Армии.
    Годы посеребрили его голову. Теперь его вернее было бы называть не Черным, а белым. Черными остались только густые брови, из-под которых по-юношески задорно смотрят молодые глаза. Но я, когда вспоминаю его, пишу ему письма, снова вижу того же молодого энергичного брюнета, который явился в наш лагерь у Выгоновского озера летом 1942 года.