Никто еще не оповестил о том, что ликвидируется Подольская районная управа, а с нею и Куреневское "представительство". Но фактически это так. Куда-то незаметно исчезли и председатель "представительства", и начальники нескольких отделов, и все служащие - фольксдейче.

Руководит сейчас "представительством", смущенно улыбаясь и отдавая малозначащие распоряжения, Николай Порфирьевич. Сегодня утром отделы получили от него негласный приказ: "Незаметно сжечь лишние бумаги". Мне он поручил "чем-либо заняться". В пустом кабинете председателя лежит на столе стопка воззваний Форостовского, доставленных из Подольской управы для раздачи населению через инспекторов. Николай Порфирьевич, получив их, положил на стол и оставил "без дальнейшего движения".

Рву воззвания на части и набиваю портфель: обещала принести домой бумагу на растопку печи. Заметив портрет "фюры" в административном отделе, едва сдерживаю желание порвать и его на мелкие кусочки. Но участи своей портрет не избежал, к концу "рабочего дня" он исчез. Видимо, кто-то с ним расправился.

Сидим в карточном бюро: я, Зина, Нюся, Наталка, Татьяна Афанасьевна, которая ведала последнее время этим бюро. Происходит обмен новостями.

- Пан Туркало исчез - это вам раз, Шовкун обежал с фургоном, захватив все ценное добро, - это вам два, -сообщает Зина.

Нюся рассказывает:

- Тем фолькедейчам, которые еще не выехали, уже некуда бежать. Некоторые из них на вокзале, кое-кто, отчаявшись, возвратился домой.

- Но почему не слыхать канонады? - вырывается у кого-то вопрос, и хор голосов отвечает:

- Еще рано, еще услышим!

В дверях появляется Николай Порфирьевич. На его губах все та же покорная, растерянная улыбка.

- О чем вы там шепчетесь? Еще успеете нашептаться. Кончайте с бумагами, и будем делить дрова.

Спустя час убегаю домой. Какая уж теперь работа, и ведь в управу, поскорее бы ей провалиться, гнала угроза. Теперь она потеряла свою силу.

Идем убирать овощи.