1943
20 февраля
Я зашла
в зал в то время, когда говорил Форостовский. Обменялись взглядами с
инспекторами, сидевшими поближе к двери. В глазах Петра Митрофановича
увидела насмешливый огонек, и верно: что-то теперь нам скажет глава города,
когда шило в мешке уже никак не утаишь? На коленях у меня лежало несколько
книжек, сверху довоенное издание: "Сказки для детей дошкольного возраста"
- подарок Маринке, конечно. С этой немудрящей книжки ближайшие мои
соседи очей не сводили. А оратор со сцены говорил о том, что "нашим друзьям"
много навредила итальянская армия, которая разложилась, стала небоеспособной. А тут еще эти беженцы, числом до тридцати тысяч. Они распускают
вредные слухи, сеют смуту. Председатель внушал: надо, дескать, работать со
всем, пылом души, брать пример с немецких воинов, жертвующих собой. Ведь
участь "наша" (то есть Форостовского и прочих предателей) зависит от судьбы
"освободителей". А потому хватайте "шептунов" и передавайте их гестапо.
Церемониться нечего, гуманность ни к чему. Карать, наказывать всех
непокорных, смутьянов! И вот еще что: обязательно приступить к организации
противовоздушной обороны, ведь пока ничего еще не сделано.
Утолив
жажду стаканом воды, оратор продолжал наставлять нас. Он напомнил, что в
обязанности инспекторов входит и "поощрение хозяйственной деятельности
населения". Необходимо, как выразился Форостовский, стимулировать развитие
животноводства и птицеводства. Ведь это стыд и срам: на весь город семь
индюков, несколько десятков кур и какое-то жалкое количество свиней. Плохо
идет отел коров, а о кроликах вовсе забыли, тогда как для нашего пропитания
"друзья" рекомендуют разводить именно кроликов (все остальное - для райха).
"Главное, - высказал "голова" свое подлое резюме, - сохранить спокойствие
и нормальную жизнь города. С Советами немцы уже кончают. Временное
отступление их вооруженных сил с целью сокращения линии фронта не должно
пугать здравомыслящих".
Потом выступил начальник полиции, некий
Сагайдачный. Этот говорил с польским акцентом. Мне тошно было слушать
проходимца, и я потихонечку начала читать купленную для Маринки книжку. В
нее исподтишка заглядывали соседи и жадно ловили заголовки: "О Чапаеве",
"Два медведя", "У Ильича", "Письмо Ворошилову". Человек, сидевший справа
от меня, которого я, помнится, где-то встречала, потихоньку
спросил:
- Купили? Где?
- В книжном, возле
оперы.
- Надо будет зайти туда. Мальчик бегает по улице, в школе не
учится.
Вскоре совещание закончилось. Что же, пан Форостовский,
спокойствие будет сохранено. Скорее бы только ваши друзья окончательно
"сократили линию фронта" и оставили Киев вместе с
вами!
|