Вчера Андрей ушел. На Куреневке и в Пуще у него были свои дела. Несколько дней работала в загсе одна. Александр Михайлович еще болен, и позавчера Андрей пришел ко мне, заинтересовавшись метриками, порядком записи основных четырех актов. Перечитывая инструкции, заметил:
   - А ты и в самом деле догадлива. Тут действительно немало щелей для обхода их "законов". Старайся войти в полное доверие у своего руководителя. Нам с Федором ты, вижу, будешь нужна.
   Отобрал несколько паспортов умерших, из числа сданных Кирилловской больницей, которые можно не заносить в реестр.
   Заметив на стене желто-голубой трезубец, усмехнулся:
   - Еще не сняли? Скоро снимут, а то повсюду уже сняли. Видимо, приказ об этом дойдет до Куреневки с небольшим опозданием. А как тебе удалось "фюрера" не вывешивать?
   - Был у нас портрет, и немалых размеров, но его забрали в отдел труда. Там тоже был такой же портрет, но кто-то с вечера его порвал, и Александр Михайлович охотно отдал им наш.
   Записей о смерти было в тот день несколько, о рождении - ни одной, и я была почти свободна. Дубликаты делать не хотелось, беседа с Андреем повысила настроение, никто нам не мешал. Когда он просматривал зарегистрированные мною метрики из Кирилловской больницы с именами пленных, больных, задушенных в душегубке угарным газом, руки у него дрожали. После долгого гнетущего молчания сочувственно сказал:
   - Да, работа у тебя не легкая. Не зря тебе не спится. Со спокойной душой такие записи не сделаешь...
   Андрей перелистывал последнюю книжку и вдруг, прочитав одну из записей, вскрикнул:
   - Павло!
   Словно не веря своим глазам, он от волнения снял очки и протер стекла. Не лжет ли этот листочек? Как? Павло? Он же недавно был с ним, убегали же вместе, вырвались из могилы тогда, когда уже стояли в ней одной ногой! Павлуша, который так весело смеялся, радуясь свободе, теперь мертв? Человек, рвавшийся к нашим, продумавший план бегства, уже не увидит свободным свой край.
   Андрей метался по комнате, гневно поглядывая на меня, точно именно я палач. Ну да, моим же почерком написано имя погибшего друга.
   Потом, обессиленный, сел и как-то сразу увял.
   - Так... Попал, значит, во второй раз в плен, по дороге.
   Кто-то зашел ко мне, помню, по делу, и Андрей, прикрыв глаза, пряча их под стеклами очков, отвернулся к окну. Вскоре он ушел.
   День какой-то тусклый, безрадостный.
   Где-то что-то делается, а ты ничего не знаешь. Имеются же какие-то перемены, не могут же события застыть, а ты ни о чем не знаешь, не слышишь. Люди ходят и чего-то ждут. Они встревожены, тоскливо ожидают новых несчастий. Поговаривают о поголовном угоне всего трудоспособного населения в Германию. Газета в эти дни еще больше лебезит перед "освободителями" и подслащивает новую отраву. Ох и мерзкий же листок!
   А от Москвы фашистов действительно отогнали. Все об этом потихоньку говорят. И потери у немцев огромные.