Смирнов В. И.


"Саша Чекалин".

   Повесть., Лениздат, 1978.
   Печатается по изданию: М., "Молодая гвардия", 1973.
   
   
   Редактор С.Молева
   Художники А. Тимошевский, В. Кустов
   ИБ N866
   OCR, правка: Дмитрий Щербинин (www.molodguard.ru)

   Повесть посвящена Герою Советского Союза шестнадцатилетнему школьнику Саше Чекалину.
   Писатель Василий Смирнов - сам участник Великой Отечественной войны - по свежим следам собрал и изучил материалы и документы о жизни Саши, о его семье, друзьях.
   В основе книги - подлинные события. Автор только изменил имена некоторых героев и названия отдельных населенных пунктов.
   
   
   
   
   5 февраля 1942 года советский народ узнал о подвиге школьника-комсомольца Саши Чекалина.
   "Комсомольская правда" в тот день писала: "Рядом с народной героиней Лизой Чайкиной, рядом с восемью бессмертными мучениками Волоколамска, рядом с мужественной дочерью комсомола партизанкой Таней на пьедестал всенародной славы поднят шестнадцатилетний отважный партизан Александр Чекалин, которому посмертно присвоено звание Героя Советского Союза".
   В этот день все центральные газеты писали о Саше как о народном герое.
   "Никогда не забудем мы юного героя Александра Чекалина, - говорилось в "Правде",- мужественно принявшего смерть на фашистской дыбе, но не выдавшего товарищей".
   И Родина не забыла о своем юном герое. Его именем был назван город Лихвин, где он жил. Его именем названы улицы, школы, пионерские дружины. Эта книга, по существу, тоже является памятником юному герою. В ней рассказано о его светлом детстве, юности и о суровой партизанской борьбе в Тульской области, на дальних рубежах обороны Москвы.
   О Саше Чекалине я узнал раньше, чем о нем заговорили газеты. Мне довелось попасть в Лихвин вскоре после его освобождения от гитлеровских оккупантов. Город был разбит, сожжен, а на городской площади - одинокая могила с короткой надписью: САША ЧЕКАЛИН.
   -Кто он? - спросил я у жителей.
   - Это наш школьник, наш герой... - ответили мне. - Он храбро сражался с фашистами и погиб.
   Вторично в Лихвин я приехал через несколько месяцев. На площади чернели уже две могилы. На второй тоже была короткая надпись: Д. КЛЕВЦОВ, Г. ШТЫКОВ.
   Оказалось, что судьба Клевцова и Штыкова неразрывно была связана с судьбой Саши Чекалина. Об этом рассказано на страницах повести.
   Вначале в газетах появились мои очерки о Саше Чекалине, а потом и эта книга, выдержавшая ряд изданий.
   Годы идут, а память о герое не умирает. Подвиг его никогда не будет забыт нашим народом.
   
   Автор
   
   
   
    
   

Часть первая
Детство и юность

   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   
   С тех пор как Саша помнит себя, Вырка его неизменный друг. Катит она свои звонкие прозрачные струи мимо зеленого кудрявого березняка и ольшаника, мимо крутых песчаных бугров. Между этими буграми змеится узкий, заросший черемухой и крапивой овраг. В овраге водится всякая нечисть и даже днем всегда сумрачно и сыро.
   За горбатым бревенчатым мостом через большак речку легко перейти вброд, не замочив даже колен. Зато перед мельничной плотиной, взнуздавшей Вырку на краю села, разлившаяся вода сердито бурлит и клокочет, вся в белой как снег пене.
   Хорошо на берегах Вырки! Лучшего места на всем белом свете не найти.
   Дом, где живет Саша, стоит на крутом берегу, в стороне от большака и вдали от соседних построек. Летом он прячется в зелени яблонь, кустов акации и сирени, а зимой его по крышу заносит сугробами снега.
   Дом старый, ветхий, обмазанный снаружи глиной, с покривившимися маленькими окошечками и почерневшей драночной крышей, поросшей во многих местах бурым мхом. Отец то и дело ремонтирует его. То чинит крышу, крыльцо, то ставит подпоры, укрепляет стены и часто, Саша слышит, ворчит про себя:
   - Как решето!.. Чини не чини, все плохо.
   Саша удивляется, почему отец называет дом решетом. Дом как дом, на решето совсем не похож. Если крыша и просвечивает, то не у них одних. У многих так на селе. У Сашиного дружка, например, черноглазого Сереги, изба и вовсе держится на подпорках, а на почерневшей соломенной крыше даже выросла трава.
   Саша помнит: когда они поселились на новом месте, отделившись от деда, мать, очень довольная, говорила отцу:
   - Ну, теперь заживем своей семьей. Мы не будем никому мешать, и нам простор - свое хозяйство.
   - Простор-то простор!..- неопределенно отвечал отец, хмурясь и задумываясь.
   - Ничего, проживем,- уверенно говорила мать. Голос у нее всегда звучит громко, весело, длинные косы аккуратно лежат вокруг головы. Голубые под черными бровями глаза смотрят прямо и смело. Вообще она редко унывает, даже когда не хватает хлеба и приходится идти к соседям просить взаймы.
   В доме на окнах мать повесила белые занавесочки. Перегородки, делившие избу на три небольшие горенки, обклеила голубыми в полоску обоями. Откуда-то достала горшки, плошки, посадила цветы. Потом у родных выпросила деревянный диванчик, стол, несколько стульев.
   По сравнению с двухлетним братом Витюшкой Саша считает себя уже вполне взрослым. Он вместе с отцом деловито расхаживает вокруг нового жилья и невольно сравнивает его с прежним дедушкиным домом. Там дом высокий, из толстых еловых бревен, рубленных в лапу, с железной крышей, окруженный пристройками. Стоит он на большой людной дороге, гремящей с утра до ночи подводами.
   .Зато здесь несравненно тише, вольготнее. В какую сторону ни пойдешь - зеленая луговина, сады, огороды.
   С высокого косогора над Выркой открываются широкие, необозримые просторы. Слева, между двумя рукавами речки, чернеют соломенные крыши слободы Завырки. Прямо, за речкой, по большаку шагают в город телеграфные столбы, похожие издали на воткнутые в землю палочки, а по сторонам большака почти на версту тянутся посады. Там дедушкин дом и кузня, где дед работает. Направо, в низине, лежит другая слобода, а за ней, в синеватой дали, течет невидимая отсюда красавица здешних мест Ока. Где-то очень далеко, по словам отца, за тысячу километров от села, Ока впадает в Волгу.
   Хотя дом Чекалиных стоит на отшибе, недостатка в приятелях у Саши нет.
   На Вырку сбегаются ребята со всего села. Речка служит границей между слободами Песковатского.
   Завыркинцы располагаются по одну сторону, остальные ребята - по другую, каждые на своем берегу.
   Завыркинцы ведут себя вызывающе, на каждом шагу задирая своих соседей.
   - Эй вы, головастики!.. - кричат они Сашиным приятелям. - Марш домой, беспорточная команда...
   - Попробуйте только троньте!.. Не очень-то испугались! - отвечают с другого берега.
   Особенно хорохорится у завыркинцев Филька Сыч. Он на год старше Саши. Голова у него седая, как у старика, плечи широкие. Кулаки крепкие.
   Считается у своих Филька первым силачом.
   - Выходите, трусы,- позорит он своих противников, делая попытку перебраться на противоположный берег. За Филькой многочисленная, крикливая ватага с палками, камнями.
   На всякий случай Саша со своими дружками, чернявым Серегой и голубоглазым толстяком Илюшей, а за ними и прочая мелюзга карабкаются выше в гору - ближе к дому. Здесь любая каверза врага не страшна.
   - К нам Филька опять приставал,- жалуется дома Витюшка.
   -Это что за Филька? - спрашивает отец.- Плотника Егора Сычева сын?
   - Он самый...- недовольно откликается из сеней Надежда Самойловна.- Озорник и драчун.- По ее мнению, все ребята на селе озорные, кроме Шурика и Витюшки.
   - А вы сами не справитесь - отходите в сторону,- советует отец. Характер у отца мягкий. Он не любит ни с кем ссориться и обычно не вмешивается в ребячьи дела.
   - Где ж справиться...- вздыхает Саша.- У Фильки знаешь какой кулак! Орех расшибить может...
   Саша с сомнением разглядывает свой кулачок, тоже увесистый, но недостаточно крепкий, чтобы померяться силами с Филькой.
   - Погоди! - грозится потом Саша, расхаживая по избе и мысленно видя не только Фильку, но и его приятелей - лобастого, всегда хмурого Лиходея и белобрысого Тольку Пузана.- Мы все соберемся, подкараулим...
   - Кто это мы-то? - интересуется Павел Николаевич, отложив в сторону недоплетенную кошелку.
   - Серега, Егорушка...- перечисляет Саша.
   - Илюшка, Степок, Левушка...- картавя, спешит добавить Витюшка. Он продолжает перечислять теперь уже своих ровесников.
   - Всю мелюзгу собрали. Тоже дружков себе нашли! - замечает мать.
   - Зато они за нас,- гордо заявляет Витюшка. Витюшка круглолицый, курносый. Лицом он похож на старшего брата, только волосы у него светлее, с бронзовым отливом, нос и щеки густо обсыпаны веснушками. Витюшка всюду поспевает за братом. Даже в стычках с завыркинцами он не отстает от Саши ни на шаг.
   - Пошли поиграли бы с Тенором и Громилой, чем драться с завыркинцами,- советует мать.
   Завидев Сашу с Витюшкой, Тенор, бодро помахивая хвостом, бежит навстречу и стремится лизнуть того и другого прямо в нос. Язык у него теплый, шершавый, глаза живые, плутовские. Он меньше ростом, чем Громила, желтой: масти, с бурыми подпалинами на боках и черной спиной. Каждого проходящего мимо он обязательно окликнет. Подбежав ближе, проводит, продолжая гавкать, пока это ему не надоест.
   Громила.- огромный, косматый, черный, с длинными, болтающимися, как лопухи, ушами и суровым, умным взглядом серых глаз. Он не имеет привычки подлизываться. Высунув лобастую голову из конуры и пошевелив ушами, он если и выходит навстречу, то не спеша, потягиваясь и зевая.
   Тенор не обижается на вольности Саши и Витюшки, все им позволяет. А Громила порой ворчит, угрожающе оскалив длинные желтые клыки. Ребята, особенно Витюшка, его побаиваются, хотя за всю свою жизнь Громила не укусил никого из людей. Поиграв с собаками, братья решают отправиться к дедушке. Витюшка на все согласен, но Саша, как старший, все еще раздумывает. Мать и отец до вечера будут в поле. Ребятам строго-настрого запрещено отходить от дома. Но до вечера еще далеко. А у дедушки всегда столько интересного...
   Калитка изнутри на запоре. Во дворе остаются Громила и Тенор. Саша, нахмурив брови, строго предупреждает их:
   - От дома не убегать! Поняли? Мы к дедушке пошли. Скоро вернемся, поняли?
   Громиле понятно. Он спокойно залезает в свою конуру. Тенор порывается бежать за ребятами, но братья гонят его назад.
   - Домой! - кричит Саша, топая ногой.- Кому я сказал!..
   Напрямик, через Вырку и огороды, до дедушки близко. До старой ветлы у дедушкиного дома, кажется, рукой подать. Но прямиком может только птица пролететь. Идти приходится в обход - на большак и по нему через мост. Взяв брата за руку, Саша с удовольствием шлепает босыми ногами по серой и мягкой, как войлок, пыли.
   Слева за мостом до дедушкиной кузни - чахлая выбитая луговина, мелкий кустарник, за которым зеленеет березовый лес. Справа густо прилепились друг к другу мазанные глиной избы, все на одно лицо - маленькие окошки и посредине крылечко.
   На луговине сонно бродят телята. Роет землю копытом привязанная к колышку гнедая лошадь. Поодаль в траве, как глыба снега, расположился табунок гусей. В селе тишина - все в поле.
   Только на площади, у большой, с зеленой железной крышей избы, веселье. Из раскрытых окон с тюлевыми занавесками доносятся звуки граммофона. Там живут местные богатеи Кувшиновы. Дом Кувшиновых ребята обходят стороной. У ворот на улице злая собака.
   У дедушки изба в две горенки, крыта старым железом, крыльцо не посредине, а сбоку. За избой - широкий двор, а за ним - огороженная тыном усадьба с полуразвалившимся сараем и высокими, как часовые в желтых шапках, подсолнухами. Во дворе усердно роются в навозе куры, крякают утки. За бревенчатой стеной с низко нависшей соломенной кровлей похрюкивает поросенок.
   - Пришли, соколики? - ласково спрашивает бабушка, когда Витюшка вслед за Сашей, пыхтя, перевалил через порог в избу.
   - А дедушка где? - осведомляется Саша.
   - Уехал в город за железом,- говорит бабушка, выкладывая из крынки творог в решето. Бабушка дома одна. Рукава у ней засучены, черный повойник съехал набок, юбка, как и всегда, подоткнута.
   Саша садится на порог, а Витюшка влезает на лавку. У каждого из них в руках уже по маслянистой, с коричневой пенкой, творожной лепешке.
   Здесь Саше все знакомо-перезнакомо. Справа белеет огромная печка. Слева, на окошке, - банки с цветами, возле них греется на солнышке кот Гришка. С божницы, из-под венчальных свечей, выглядывают потемневшие от копоти строгие лики угодников. Саше кажется, что все они с какой-то укоризной глядят на него, словно в чем упрекают. Прямо, за следующим порогом, широко раскрытая дверь. Там по чисто вымытому полу летней горенки настланы самотканые пестрые половики и по стенам бегают солнечные зайчики.
   Саша помнит себя совсем маленьким, когда они еще жили в старой дедушкиной избе - узкой, темной, с широкими лавками и огромной кирпичной печкой. Он в одной рубашонке бегает по полу, гоняется за котенком, норовя схватить его за белый пушистый хвост. В избе всегда шумно, семья у дедушки была большая - деверья, снохи. Когда усаживались за стол, все с трудом помещались. Дедушка Николай Осипович садился на свое обычное место - в углу, под образами. У него жесткая черная борода и суровый, насупленный взгляд. От одного слова дедушки все замолкают, даже болтливые снохи.
   - Ну, иди, иди...- говорит он внуку, чувствуя, как тот теребит его за руку, стараясь напомнить о себе.
   Дедушка сажает маленького Сашу к себе на колени. Вместе, одной ложкой, они едят из общей огромной глиняной чашки вкусный, пахнущий свежей бараниной и капустой борщ.
   Бабушка все время бегает, суетится по избе и спокойна бывает, только когда, управившись со всеми делами, остается дома одна. Тогда бабушка другой человек. Она будет разговаривать сама с собой, укорять горшки и крынки за то, что они кувыркаются, бранить котенка, подливая ему в плошку молока, и ворчать на соседей, на снох.
   - Расскажи сказочку,- просит Саша, когда они вместе забираются на печку отдохнуть. Сказки у бабушки всегда жалостливые и добрые, как и она сама.
   - В некотором царстве, в некотором государстве жил-был...- Голос у бабушки звучит певуче, как-то удивленно. Слышатся в нем, когда это нужно по ходу действия, то слезы и грусть, то душевная радость.
   - Ты не спишь? - спрашивает бабушка, видя, что он затих.
   - Не сплю,- откликается Саша.
   Можно ли спать, когда в эти минуты живет он в ином мире, в мире русалок, бабы-яги, домового, сиротки Аленушки и братца Иванушки?
   Другого склада сказки у дедушки. Герои его сказок похожи на него самого - такие же мастеровые люди. Любят они трудиться, живут честно, не кривя душой и никого не боясь.
   - Бились они за правду,- рассказывает дед, шевеля черной бородой.- Бились день, другой...
   Слушая деда, чувствует себя Саша таким же сильным, могучим, способным за правду пойти в огонь и в воду, выручить своего товарища и сурово наказать обидчика.
   Дядя Митя, брат отца, не умеет рассказывать сказок, но его слушать всегда интересно. В годы гражданской войны был он в отряде по борьбе с бандитами и дезертирами. Когда Саша слушает дядю Митю, ему кажется, что они вместе то сидят в засаде, отстреливаясь от наседающего врага, то без устали мчатся по проселочным дорогам на лошади, гоняясь за бандитами.
   Давно, очень давно все это было. Теперь и изба у дедушки уже не та - плотники перестроили, и бороздки морщин на лице у бабушки глубже, и руки ее кажутся более жесткими, когда она гладит Сашу по голове.
   - Сходили бы на огород, натаскали бы морковки,- предлагает она ребятам.
   - У нас своя морква,- откликается Витюшка и деловито напоминает брату: - Пошли домой.
   Августовское солнце уже склоняется к закату, когда они возвращаются обратно. По дороге с поля идут косари в белых рубахах. Издалека Саша различает заливистый лай Тенора. Очевидно, кто-то пришел. Теперь братья мчатся домой во всю прыть.
   
   
   
   ГЛАВА ВТОРАЯ
   
   Осенью, когда с полей убрали хлеб, отец и мать стали допоздна засиживаться на сходке или у соседей, а возвращаясь домой, говорили все об одном: "Колхоз... Колхоз..."
   Разговор о колхозе Саша слышал теперь всюду, где собирались люди: на речке, у колодца, в кооперативе, у дедушки в кузнице.
   Степок и Серега, как наиболее сведущие, объясняли ребятам, что у кого мало земли и скотины, те за колхоз, а кто побогаче, позажиточнее - те против.
   - Мы малоземельные, мы за колхоз! - кричали они и лезли с кулаками на Егорушку и Илюшу.
   - А мы воздерживаемся... Не вступаем...- оборонялись неповоротливый, медлительный Илюша и его приятель - рыженький остроносый Егорушка.
   - Мы тоже за колхоз! - кричали Саша и Витюшка. А бойкая на язык, чернявая, глазастая Зинка дразнила тех и других:
   - Дурачки!.. Косолапики!.. Драться-то не умеете! - При этом она топала ногами, обутыми в материны ботинки, и показывала язык.
   Ей несмело и застенчиво, потряхивая русыми косичками, вторила Тонька Плакса. Она всегда следовала за своей подружкой, пользуясь ее защитой.
   - Давай их поколотим, - предлагал Саше решительный и драчливый Егорушка, подступая к девчонкам. Лицо у него горело от обиды.
   - Да ну их! - Саша пренебрежительно махал рукой. Как бы девчонки ни дразнились, Саша редко выходил из себя. И притом он знал, как опасно связываться с ними. Поднимут такой рев, словно их режут.
   - Нагулялись, гулены!.. - ворчливо осведомлялась мать, когда сыновья возвращались с улицы: Саша в старом укороченном отцовском пиджаке, а Витюшка в пальтишке, сшитом из материной юбки, оба по уши в снегу.
   - Нагулялись, - сипло отвечал Саша, дуя на озябшие кулаки.
   Теперь скорее к отцу на печку. Устраиваясь рядом с отцом, Саша чувствует, как снизу, сверху, с боков - отовсюду в него струится тепло. Сердито гудит, завывает ветер в трубе - кто-то, наверно, там живет, черный, мохнатый и злой. Где-то в углу стрекочет сверчок. Сколько ни искал его Саша в мшистых пазах стены, не мог найти. Умел сверчок прятаться, невидимкой звонко распевать свои песни. И днем и ночью, в любую погоду...
   Зимой в избу к Чекалиным зачастили соседи, родственники. Сидели они долго, порой до первых петухов. Плавал у потолка сизый табачный дым, тускло светила надяетолом пятилинейная лампа, свистел ветер за стеной, и вьюга била в окна, а люди все не расходились, шумели, спорили...
   Свесив черноволосую голову с печки, Саша слышал, как мать, волнуясь, размахивая руками, говорила:
   - А как же нам, безлошадным... в батраки к Кувшиновым наниматься?..
   - Земля наша скудная. Без побочного заработка не проживешь, - негромко, рассудительно произносил дядя Митя.
   - Не проживешь...- поддакивал Тонин отец, теребя рыжеватую бородку.
   - Не проживешь! - пронзительно кричал дед Пупырь, вращая водянистыми круглыми глазами. Он соглашался с каждым, кто говорил и "за" и "против".
   - Подождать надо... Успеем хомут надеть!.. - выкрикивал из угла бывший торговец Авдюхин.
   - Подождать...- снова кричал дед Пупырь. Саша внимательно следил за спорящими.
   "Кто же кого перекричит?.." - думал он. На стороне матери и отца большинство в избе. Саша тоже с ними. Хотя многого он еще не понимает...
   - Трудно, Надя, повернуть наше крестьянство, - говорил отец, когда они оставались дома одни. - Народ в Песковатском закоренелый, упрямый, больше от города кормится, чем от земли.
   - Повернется, - уверенно отвечала мать. Распуская на ночь свои длинные темно-каштановые косы, она беспокойно ходила по избе. Подойдя к сыновьям, оправляла сползавшее на пол одеяло.
   - Ты еще не спишь?-удивлялась она, видя, как блестят в темноте Сашины глаза. - Спи... тоже... колхозник мой. Сна на тебя нет. - И, словно отвечая и мужу и своим мыслям, подойдя к столу, говорила: - Разве нам без колхоза наладить свое хозяйство? Лошадь купить и то силушки не хватает.
   Мельком - сон уже овладевал им - Саша слышал: отец тоже соглашался, что другого выхода нет. Ночью отец несколько раз вставал, закуривал - наверно, продолжал думать о колхозе.
   Вскоре - было это весной 1930 года - страшное событие произошло в Песковатском.
   Вечером мать пошла в сельсовет на собрание инициативной группы по организации колхоза. Когда в помещении сельсовета собрался народ, кто-то поленом сшиб с потолка лампу, и в наступившей темноте сразу несколько голосов завопило:
   - Бей их!.. Долой колхоз!..
   В суматохе не растерялся только приехавший из района представитель райкома партии Калашников. Он вышиб раму, выскочил на улицу и стал стрелять, подняв тревогу.
   Мать отделалась легко, испугом. Наутро стало известно, что председателя, оставшегося ночевать в помещении сельсовета, ночью зарезали, нанесли ему тридцать две ножевые раны.
   В селе подозревали сына местных богатеев Кувшиновых, Кирьку Барина. Незадолго до этого он ходил пьяный по селу, в расстегнутом пиджаке из жеребячьей кожи, в хромовых сапогах и похвалялся, что скоро наступит новая жизнь... Какая - он многозначительно умалчивал.
   Неспокойно было и в других деревнях.
   - Надежда, береги себя, у тебя же дети, - умоляюще говорила бабушка. Ее пугала поднявшаяся народная волна, которая стремительно, как река во время ледохода, ломала весь привычный, установленный веками уклад жизни в деревне. Пугало, что сноха первая вступила в колхоз, что она, словно незамужняя, участвует в хоровом кружке, выступает в спектаклях и не боится наперекор старикам подать голос на сходке.
   Свекор тоже беспокоился. Вместе со средним сыном, Дмитрием, он по-прежнему работал в кузнице. И до него дошли слухи, что кулаки угрожали Надежде, хотели расправиться с ней.
   Он пришел к невестке мрачный, суровый. Долго сидел, поглаживая черную жесткую бороду. Но ничего в глаза не сказал, только старшему сыну посоветовал:
   - Смотри, Павел, озлобленных много в селе. Плетью обуха не перешибешь.
   Павел Николаевич молчал. Мать же только посмеивалась. Ее нелегко было застращать.
   На сходке составили приговор: кулаков в селе лишить избирательного права. Проголосовало за это больше половины сельчан. Остальные воздержались, боязливо поглядывая на кучку богатеев, сидевших отдельно во главе с кряжистым, насупленным, как филин, стариком Кувшиновым.
   На следующее утро милиционеры увезли в город всех Кувшиновых, кроме Кирьки Барина, не ночевавшего в тот день дома. В селе стало спокойнее.
   На похороны председателя сельсовета собралось все село. Саша вместе с отцом шел вслед за оркестром, потрясенный траурными звуками словно рыдающих медных труб. Рядом шла мать. Саша видел ее посуровевшее за эти дни лицо, упрямую складку на лбу.
   Впереди комсомольцы несли обитую кумачом крышку гроба и наскоро сделанные из хвои зеленые венки. Сзади тянулась длинная вереница людей.
   Перед свежей могилой, желтевшей сырой глиной, выступали с речами приехавшие из района представители. От бедняков Песковатского сказала речь Надежда Самойловна. Саше запомнились ее первые слова:
   - Погиб человек за Советскую власть...
   Голос ее звучал гневно, звонко, на щеках горели красные пятна. Кругом толпились люди, много людей, молчаливых, угрюмых.
   Прошел месяц. Председателем сельсовета в Песковатском была выбрана Надежда Самойловна Чекалина.
   - Не устоять твоей матери, - говорили Саше на улице Егорушка и Степок, очевидно повторяя слышанный дома разговор. - Малограмотная она.
   - Устоит, - отвечал Саша, насупившись, готовый в случае чего и с кулаками вступиться за мать.
   Особенно злила его Зинка. Подперев руками бока, она дразнилась:
   - Председательшин сынок... Мазай... Мазай...
   - Смотри, зубастая! Худо будет, - не выдерживал Саша, показывая ей кулак. Темные глаза его гневно сверкали.
   Мазаем в селе звали Сашиного отца за его охотничьи наклонности. Теперь это прозвище, как репей, прилипло и к Саше.
   Прочно пристало и к Тоне ее прозвище - Плакса.
   Саша хмурился, когда Тоню дразнили такой обидной кличкой.
   - Маленькой ее так прозвали дома, - объяснял он Витюшке. - А теперь она не плачет. Нос ей вчера расквасили ребята, и то не заплакала.
   Тоня дичилась в компании, помалкивая и держась в сторонке, но охотно водилась с Сашей. Тем более что ее отец, пастух, горой стоял за Надежду Самойловну, первым поддерживая ее на собраниях.
   - На Шуркиной матери колхоз держится, - поясняла Тоня девочкам, широко раскрыв голубые глаза и разрумяниваясь. При этом две круглые ямочки проступали у нее на пухлых щеках.
   Саша заметно отличал ее от других девчонок.
   - Хочешь черемушки? - предлагал он Тоне, когда они оставались вдвоем.
   Тоня морщилась:
   - Терпкая она очень...
   Но все же Саша забирался на черемуху и набивал карманы пахучими черными ягодами. Потом вдвоем у погребца рядом с Сашиным домом они устраивали пир. Тоня деловито расставляла на бревнах разноцветные черепки, усаживала своих самодельных кукол, подметала вокруг мусор. Саша выкладывал из кармана черемуху, приносил с огорода стручки гороха, бобов.
   - Ешь, - угощал он, - я еще принесу. У нас много:
   - Хочешь, добегу до моста? - предлагал он, задорно блестя глазами. - Хочешь, спрыгну вниз?
   Стояли они на обрыве поодаль от Сашиного дома. Вниз даже страшно взглянуть. Если поставить друг на друга два телеграфных столба, и то не хватит до того места, где они стоят.
   - Что ты! - пугалась Тоня. - Не смей, слышишь! - На острых, как иголочки, черных ресницах ее появлялись слезинки.
   Саша, конечно, не прыгнул бы вниз. Не такой он глупец. Просто ему приятно, что Тоня так боится за него, переживает.
   Как-то дома во время обеда не сдержанный на язык Витюшка сказал:
   - А у Шурки невеста есть...- и съежился, встретив гневный взгляд брата.
   - Кто же это? - заинтересовался Павел Николаевич. - Работница-то нам нужна в хозяйстве.
   Саша молчал, насупившись. Он только украдкой показал брату кулак.
   - Наверно, Тоня, - догадалась Надежда Самойловна. Поставив чугунок с кашей на стол, она с любопытством взглянула на Сашу. - Ну, ешь, жених. А то невеста разлюбит такого худущего.
   Хорошо, что отец и мать не стали больше допытываться и сразу же заговорили о другом - о Кирьке Барине, которого курьяновские бабы видели в лесу. Интересно было послушать, но Саша поспешил вылезти из-за стола и скрылся от возможного неприятного разговора подальше.
   - Кирька Барин в лесу живет, - сообщил он ребятам на улице.
   Поздно вечером Саша проснулся от звона разбитых стекол. На полу валялся кирпич. На дворе надрывались от лая собаки.
   - Не запугают, - шептала мать, успокаивая сыновей.
   Огня не зажигали, сидели в темноте.
   Отец хмуро молчал, затыкая тряпками разбитое окно. В этот вечер были выбиты стекла еще в двух домах, где жили комсомольцы.
   Теперь, как только ночью начинали ворчать собаки, отец выходил с охотничьим ружьем на крыльцо, караулил.
   Дела в колхозе поначалу шли неважно. Кое-кто из вступивших в колхоз отсиживался до полудня дома, хотя дед Пупырь неустанно трезвонил в буфер, висевший на площади, созывая людей в поле.
   Саша слышал, что говорили на селе. Многие в глаза и за глаза ругали председателя сельсовета, как будто во всех неполадках была виновата Надежда Самойловна.
   - Тяжело с нашим народом, - жаловалась дома мать. - Ох как тяжело!..
   Но, побывав в городе, возвращалась оттуда бодрая, деловитая.
   - Райком партии в обиду меня не даст, - говорила она мужу. И думала - сказать дома или нет, что ей советуют подать заявление в партию.
   Через неделю вечером у них снаружи загорелся дом. Саша ложился спать, когда отец, рванув дверь в избу, закричал: "Горим!.." и, схватив в сенях ведра с водой, бросился обратно во двор.
   Огонь затушили вовремя. Только слегка обгорела стена сзади двора и часть крыши. Всю ночь семья провела без сна.
   - Не запугают, - с горечью, но решительно повторяла мать, - весь колхоз не сожгут, мы не одни.
   В следующую ночь у Чекалиных загорелся сарай. Все село сбежалось на пожар. Саша видел, как дружинники из местной пожарной команды бегали вокруг сарая, растаскивая крючьями горевшие бревна, и из кишки, извергавшей толстую струю воды, заливали огонь. Сарай сгорел дотла. В толпе говорили, что это мстят за раскулаченных. Шепотом называли и фамилии, упоминали про Кирьку Барина, хотя никто из песковатских не видел его в селе.
   После этого отец снова начал выходить из дому по ночам караулить. Все ценное, что было в избе, перенесли к дедушке: ждали нового пожара. На время к дедушке переселили и Витюшку. Саша остался дома. Он ни за что не хотел уходить от матери.
   - Правда ведь, Шурик, не запугают? - говорила мать, крепко прижимая Сашу к себе.
   - Не запугают, - отвечал Саша, чувствуя себя в эту минуту сильным, взрослым. Иногда с самодельным ружьем в руках он и сам выходил на улицу и, спустив собак, расхаживал с ними вокруг дома.
   - Что ты, сынок? - ласково и грустно спрашивал отец. - Воевать собрался?
   - Дом караулю, - отвечал Саша, сдвинув густые черные брови.
   У отца теплело на сердце, но вздыхал он по-прежнему тяжело, думая, что же будет дальше. В других деревнях, как писали в районной газете, тоже было неспокойно. Люди шли на крайности. Все в деревнях кипело, бурлило...
   Ребятам на улице Саша сообщал, видимо, услышанное из разговоров матери с активистами:
   - Колхоз теперь не нарушится... Он в землю корнями врос.
   - Что он, дерево?.. - удивлялся Серега.
   Но с Сашей ребята не спорили. Подобные разговоры они слышали и дома.
   Немного спустя работники районной милиции, вместе с колхозниками прочесав окрестные леса, изловили двух уголовников, бежавших из ссылки. Хотя главаря шайки Кирьку Барина и на этот раз не удалось поймать, все в селе как-то облегченно вздохнули.
   - Один Кирька Барин не будет шататься в наших местах. Трусоват он,-говорили в народе.
   - Поймают и его, - пророчил дед Пупырь.
   Саша видел: отец и мать тоже успокоились и повеселели. Теперь уже отец не задумывался, что будет дальше. Утром он первым уходил на работу в поле. Накормив сыновей и наскоро управившись по хозяйству, Надежда Самойловна торопливо наказывала Саше:
   - Ты следи за Витюшкой. Долго не приду - покорми его снова.
   Она уходила в сельсовет, зная, что на старшего сына можно положиться. Он и за братом поглядит, и цыплятам даст корм, и корову загонит. Но все же весь день на сердце было неспокойно. Очень уж малы еще были сыновья.
   Саше недавно исполнилось шесть лет, а Витюшка был моложе его на два года.
   Зимой Надежда Самойловна решилась подать заявление в партию. Вечером она сидела за столом необычайно молчаливая, бледная и строгая. Что-то писала, долго думая над каждой строчкой. Что-то шептала про себя, перечитывая написанное. Вспоминались прожитые годы, нерадостное детство в многодетной семье отца. Рано пришлось пойти по чужим людям, батрачить. Горек был заработанный кусок хлеба.
   - Что ты пишешь, мама? - Саша никогда еще не видел мать такой взволнованной.
   Мать повела бровью, хотела было крикнуть: "Не мешай!", но вдруг порывисто схватила Сашу, крепко поцеловала и, глядя на него широко раскрытыми глазами, сказала:
   - Заявление, сынок, пишу, чтобы приняли меня в партию.
   В избе было тихо. Витюшка спал, отец ушел к соседям.
   - А меня, мама, примут в партию, когда я вырасту большой?
   - Примут, сынок, но только вначале будешь пионером, потом комсомольцем. Помощником мне будешь. Вот в школу пойдешь - все узнаешь...- задумчиво говорила мать.
   Саша воспринимал по-своему - в партию принимают только после того, как школу пройдешь. Мать часто в последнее время повторяла:
   - Школу я прошла большую. Многому при Советской власти научилась - жизнь увидела.
   - А скоро я в школу пойду? - нетерпеливо допытывался Саша.
   - Скоро, скоро, - торопливо отвечала мать и снова склонялась над заявлением.
   
   
   
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   
   Саша сидит около дома на сучковатой изгороди, нетерпеливо болтая босыми, загорелыми до черноты ногами, и сердито поглядывает вокруг. В лужицах воды и на мокрой траве радостно сверкает солнце. С противоположного берега Вырки доносятся звонкие ребячьи голоса - наверно, завыркинцы ловят рыбу. Умытое дождем небо тоже веселое, голубое. А на сердце у Саши темная ночь. Ничто окружающее не радует его. Ни на что не глядят глаза. Ласкаясь, подошел Тенор, Саша прогнал его. Только Громиле, когда тот высунул свою лобастую черную голову из конуры, Саша пожаловался:
   - Не записывают меня...
   Громила зевнул и пошевелил похожими на лопухи ушами. Очевидно, это означало: не беспокойся, примут.
   А произошло вот что.
   Возили ребята землю на тачке, возводили насыпь. Другие волокли обрезки узкоколейных рельсов, жерди с соседнего огорода. Ребята строили свою железную дорогу. Была она похожа на настоящую железнодорожную магистраль, которая строилась рядом, в Песковатском.
   По замыслу Саши, железная дорога должна была кольцом пройти между буграми и замкнуться в тоннеле, прорытом в откосе. Через овражек предполагалось возвести мост из еловых кругляшей.
   - Вот здесь построим будочку для сторожа...- фантазировал Саша. - По бокам поставим телеграфные столбы... Правда, интересно?.. Вот только проволоки бы достать.
   Замыслы, один увлекательнее другого, рождались во время работы. Все шло хорошо, пока не стали досаждать старшие ребята, вмешиваясь в строительные дела.
   - Не так роете... Не сюда возите землю... Плохой мост строите...
   А беловолосый и настырный Филька Сыч, осмотрев Сашино сооружение, презрительно сплюнул в сторону и заявил:
   - Ты в школе сперва поучись! К двум прибавить два, знаешь, сколько будет?.. А сосчитать до ста сумеешь?.. Тоже строитель!..
   Загнал он своими словами Сашу в тупик, заставил задуматься.
   - Подумаешь, школьники...- ворчал Саша, - я и сам в этом году в школу пойду.
   - Не примут,- сомневались Егорушка и Серега. - С восьми лет принимают. А тебе только восьмой пошел.
   На Сашу они глядели теперь свысока. Каждому из них уже исполнилось по восемь лет.
   - Нет, примут, примут, - упрямо твердил Саша, не желая уступать.
   Чтобы разрешить спор, пришлось обратиться к матери, но и она подтвердила - в школу записывают только с восьми лет. И, видя, что Саша сразу помрачнел, предложила:
   - Сходи сам, попроси учительницу, может быть, примет.
   Сказала она это шутя, но Саша принял всерьез и стал действовать быстро, решительно. Надев праздничную рубашку и тщательно пригладив буйные черные вихры, он повязал на шею для большей убедительности красный пионерский галстук, который Надежда Самойловна купила в подарок племяннице, и отправился записываться в школу. Обратно Саша вернулся мрачным, как грозовая туча.
   - Учительница не записывает... - пожаловался он. - Требует, чтоб ты сама пришла...- И задергал за платье мать: - Ты хорошенько попроси. Она тебя послушает.
   Надежда Самойловна пошла к учительнице с неохотой, думая, не слишком ли рано отдавать сына в школу. Тем более и здоровье у него неважное после перенесенных недавно болезней - кори и скарлатины.
   И вот теперь, дожидаясь мать, Саша сидел на изгороди, взъерошенный и сердитый, как воробей.
   А мать, как нарочно, долго не возвращалась. Саша видел, как она вышла из дома учительницы, но по пути останавливалась, заговаривала то с одним, то с другим.
   - Откуда только эти разговоры берутся?.. - сердился Саша, передвигаясь на изгороди с одного места на другое. Он передвигался до тех пор, пока не свалился. Потерев ушибленную коленку, он не вытерпел и отправился матери навстречу. За ним поплелся было Витюшка, потянулись и собаки, но Саша моментально вернул всех обратно.
   - Мешаетесь только...- упрекнул он.
   - Записали,- успокоила его Надежда Самойловна. Ласково потрепав сына по голове, она с грустью добавила: - Кончились, Шурик, твои гулевые денечки. Теперь будешь трудиться...
   Саша вихрем помчался к ребятам.
   - Записали!.. Приняли!. - кричал он, оповещая весь белый свет о своей радости. - С вами я тоже буду в школе учиться!..
   Саша стал заметно важничать. Будущему школьнику не к лицу теперь было гонять по пыльной дороге отпиленный от бревна кругляш или шлепать по дождевым лужам босыми ногами. Купаться идти на Вырку - другое дело. В жаркий августовский день на Вырке плещется вся песковатская ребятня. Там с утра и до вечера стоит такой гвалт и шум, словно на зеленых берегах Вырки обосновался табор цыган.
   Покопавшись на строительной площадке своей железной дороги, друзья Саши тоже отправляются на Вырку, снимая на ходу майки.
   - Я могу под водой, не вылезая, час проплыть... - хвастается заядлый водолаз Егорушка. Рыжеватый хохолок у него на голове похож на петушиный гребень. - А ты так сможешь?
   - Эка-а!.. Хватил... Час? - удивляется Саша, но уступить Егорушке не хочет: - А я больше...
   Саша тоже первоклассный пловец и неутомимый ныряльщик. Под водой, не вылезая, он может пробыть если не целую вечность, то немного поменьше. Не уступают спорщикам в ловкости нырять и плавать и остальные дружки Саши: Степок, Левушка, Серега. Жаркая баталия разгорается на широком мелководье Вырки. Пора уже вылезать из воды. Все посинели и похожи на утопленников, но ребята продолжают нырять и гоняться друг за другом.
   - Ребята!.. - вдруг сообщает Илюша, взобравшись на заросший зеленым мохом камень. - Наши девчонки пришли купаться.
   Глаза у Илюши зоркие. От него ничего не укроется. Неподалеку в заросшем кустами и камышом бочажке плещутся одногодки ребят - девочки во главе со своим атаманом Зинкой.
   - Прогнать их! - немедленно предлагает озорноватый Егорушка. Хотя он и меньше всех ростом, щупленький, слабосильный, но всегда неустрашимый и отчаянный в подобных делах.
   - Утопить в воде...- советует храбрый на слова черноглазый Серега.
   - Да ну их!.. - отговаривает ребят миролюбиво настроенный Саша.
   Он знает, как опасно связываться с девчонками, в особенности с задиристой и острой на язык Зинкой. Такого же мнения и Степок. Но воинственно настроенная сторона берет верх.
   - Айда!..- первым командует Егорушка, влезая в камыши и направляясь по мелководью в сторону девочек.
   - Тише, тише...- шикают мальчишки друг на друга, давясь от смеха. - Во как они перепугаются!..
   Через минуту у песчаного обрыва раздается многоголосый неистовый крик и визг. Похоже, что одновременно визжит десяток поросят, а в воде барахтается большое стадо неведомых земноводных существ.
   Рассерженная, рослая не по годам Зинка уже кого-то дубасит, не то Серегу, не то Егорушку. Плавают и ныряют девчонки не хуже ребят. Тоня, увертываясь от Саши, плывет в воде как щука, гибкая и сильная, - ее не скоро потопишь.
   Выдержав бой с девчонками, снова наглотавшись до тошноты мутной воды, ребята прежним путем, по воде, не торопясь возвращаются к тому месту, где они купа- лись.
   - Братцы!.. А где же наши майки?.. - спрашивает Степок, обозревая опустевший бугор.
   - Вот так курочки-петушки!.. - удивляется и Левушка, употребляя свою любимую поговорку. Глаза у него широко раскрыты.
   Ребята останавливаются в растерянности. Все исчезло, словно смыло водой.
   - Наверно, девки стащили, - догадывается Егорушка, больше всех посиневший от озноба.
   - Эй, ты!.. - грозно кричит Степок, заметив в кустах на откосе уже одетую, с мокрыми распущенными волосами Зинку. - Верни сейчас же, слышишь?..
   - Не вернем!.. - доносится торжествующий голос Зинки.
   "Что же делать?.. - думают ребята, столпившись в камышах. - Не идти же по селу голышами домой. Хорошо Саше, ему близко, а остальным..."
   - Отдай, Зинка!.. - надрывается Степок.
   В ответ девчонки только смеются. Зинка стоит на обрыве, широко расставив босые ноги и подперев руками бока. Большие синеватые глаза ее горят злорадством.
   - А топить больше не будете?.. - спрашивает она.
   - Не-ет... - звучат голоса.
   - А на своем плоту покатаете?
   Ребята соглашаются.
   - А назад пятками будете ходите?.. - спрашивает чей-то насмешливый голос.
   - Будем!.. - отвечает за всех наиболее догадливый Егорушка.
   Минуты две еще продолжаются унизительные для мальчишек переговоры.
   Потом вниз с обрыва летят рубашки, майки, трусы...
   - Погоди... Мы еще им зададим...- продолжает злиться, одеваясь, Егорушка. - Я ни в жизнь им не прощу...
   Саша молчит: сами виноваты.
   ...Железная дорога так и осталась недостроенной. Подошло 1 сентября - начало занятий в школе. Другие заботы появились у ребят, другие увлечения.
   1 сентября 1932 года, как только пастух на утренней зорьке выгнал скотину и мать в избе загремела чугунами и ведрами, Саша был уже на ногах.
   На траве густо лежала роса. Поднимаясь из-за леса, тускло желтело, как огромный подсолнечник, солнышко. По всему селу вились из труб дымки. Снизу, из-за кустов, просвечивала и манила к себе Вырка. Но теперь было не до нее.
   Возле крыльца суетились Громила и Тенор. Саша объяснял им:
   - Сегодня иду в школу...
   Собаки, очевидно, тоже радовались. Тенор, повизгивая, терся о Сашины ноги. Громила слегка шевелил черным хвостом.
   - Иди умываться,- позвала из избы мать. Витюшка проснулся и, лежа в постели, завистливо поглядывал на брата.
   Саша усердно мылил шею, тер загорелые до черноты руки и думал... Что он думал - трудно выразить словами. Мысли текли, как широкая река, не возвращаясь обратно. Вспоминал, что говорил накануне отец: школьники- это вроде колхозники, организованный народ, у них порядок.
   Провожать Сашу в школу отправились Тенор и Громила.
   Тенор, по непостоянству своего нрава, сразу же застрял на чужих задворках. С громким лаем он стал гоняться за кошкой, позабыв про хозяина. Громила степенно проводил Сашу до крыльца бывшего поповского дома, где разместился первый класс школы, и потрусил обратно.
   Большая светлая горница с широкими окнами, заставленная новенькими, блестевшими от краски партами, выглядела нарядно, празднично от развешанных лозунгов и свежевыбеленных стен. Притулившись за партами, ребята робко шептались друг с другом и боязливо поглядывали на черноволосую, строгую на вид учительницу Александру Степановну.
   Один за другим подходили ребята, все озабоченные, серьезные.
   Первоклассников собралось много - с трудом разместились по четверо, по пятеро за партами.
   - Кто умеет читать? - спросила Александра Степановна, когда начался урок.
   Ребята молчали, поглядывая друг на друга.
   - Кто знает буквы?
   Несмело поднялся десяток рук, в том числе и Сашина. Подняли руки и Тоня с Зиной, сидевшие в первом ряду.
   Хотя Саша и Серега сели на самую заднюю парту, учительница добралась и до них, показала, как надо сидеть за партой, держать руки, отвечать. Саше это понравилось, а Серега боязливо ежился.
   - Давай удерем?.. - предложил он Саше. - Надоело мне...
   Серега было боком отправился к выходу. За товарищем поднялся и Саша, наивно полагая, что могут они уйти, когда захотят. Но тут же пришлось подчиниться учительнице и сесть на прежние места.
   - Вы теперь школьники, - говорила Александра Степановна. - Вести себя не только в классе, но и на улице должны дисциплинированно.
   Быстро прошел первый день в школе, а за ним и другие.
   Немного спустя отец Саши Павел Николаевич, встретив учительницу на улице, поинтересовался:
   - Все собираюсь вас спросить... ну как мой пострел?.. Дается ему наука?
   - Способности у Саши хорошие...-похвалила Александра Степановна.-Мальчик развитый, сообразительный, любит поболтать, пошалить, но слушается.
   - А вы построже с ним...-посоветовал Павел Николаевич.
   Вернувшись домой, Павел Николаевич .сообщил жене:
   - Довольна учительша нашим Шуркой... Способности, говорит, у него хорошие...
   Саша тоже был доволен учительницей. Он скоро привык к ней и не боялся теперь поднимать руку.
   Читать он научился быстро. Но письмо давалось туго. Крючочки, палочки, закорючки, из которых строились буквы, расползались по тетради, прыгали то вверх, то вниз. Впрочем, так было у многих в классе.
   - Как интересно, мама! - захлебываясь, рассказывал Саша дома. - Мы теперь задачки проходим. Сегодня Александра Степановна спросила: кто решил? Никто еще не решил, а я решил. Раньше всех!
   Школьных новостей было много. Егорушка свалился с парты - за это его наказали. Степок во время перемены лаял собакой - тоже стоял у доски. А Зинка подралась с курьяновскими девчонками.
   - Непорядок!.. - сердился Саша. - Ее помиловали, а Серегу столбом в угол поставили.
   - Значит, за дело наказали, - отозвалась из чулана мать. - Такой же сорванец, как и ты.
   - Нет, не за дело, - горячился Саша.- Серегу стукнул по голове курьяновский Витька. Серега пожаловался учительнице, и его поставили у доски...
   - Серегу? - переспрашивает мать.
   - Да нет, не Серегу, а курьяновского Витьку. Потом Серега донес, что Пузан подговаривает ребят бить Зинку. Его тоже поставили...
   - Пузана поставили?
   - Да нет же...- сердился Саша, удивляясь, почему взрослые так бестолковы. - Серегу поставили, чтобы не ябедничал. Александра Степановна так и сказала: "Ябедников и лгунов я не люблю. Тот, кто ябедничает и говорит неправду, тот пустой человек. Мужественным, сильным он никогда не будет". Правда, мам?..
   - Правильно! - подтверждает мать. - Вот и вы с Витюшкой не ябедничайте друг на друга.
   - Я и так никогда не ябедничаю, - замечает Саша.
   Он порывается еще что-то рассказать. Но матери некогда слушать - спешит в сельсовет. Вот Витюшка - другое дело. Широко раскрыв круглые доверчивые глаза, он готов слушать старшего брата сколько угодно.
   - Хочешь, я буду учить тебя? - предлагал Саша.
   Посадив Витюшку на маленькую скамейку и положив букварь перед его носом на табуретку, Саша спрашивал:
   - Видишь буквы?.. Ну, теперь разбирайся. Это какая буква?.. А это какая?
   Витюшка, нахмурившись, смотрел на буквы, долго думал, шевеля губами, а потом решительно заявлял:
   - Не хочу!
   - Эх, ты! - укоризненно говорил старший брат. - А еще со мной в школу просишься.
   В избу часто забегали Сашины приятели, готовили вместе уроки, играли.
   Чт0 вас так мало собралось?.. - серьезным тоном спрашивал отец, появляясь в избе.-Может быть ночевать останетесь?
   Павел Николаевич любил порой поговорить с ребятами. Знал он много разных историй. Слушать его было интересно.
   - Не спите? - спрашивал отец, забираясь к сыновьям на печку и с наслаждением вытягиваясь на подстилке
   - Расскажи про вчерашнее, - наперебой просят Саша и Витюшка.
   Вчера отец рассказывал про свою молодость. Как при царе, в первую мировую войну, забрали его в армию, привезли на фронт. Как, раненный, попал он в плен к австрийцам, как удалось ему убежать.
   - Сказочку...- просит Витюшка, забираясь на грудь к отцу и снова сползая на ватную подстилку.
   - Про вчерашнее...- требует Саша. Витюшка замолкает.
   - Ладно... про вчерашнее, - соглашается он.
   - Отправили меня в санитарном поезде в Петроград,- рассказывает отец. - В самую революцию это дело было...- Голос у отца тихий, мягкий, льется спокойно, неторопливо...- Помню, улицы день и ночь кишмя кишат народом, знамена, флаги... Ходили и мы, солдаты, на демонстрацию. Несли кумачовый стяг, написано на нем: "Война - дворцам, мир - хижинам!" Бывало, друг друга спрашиваем: "Ты за кого? За какую партию? За народ или за буржуев?" Ну, ясное дело - солдаты за народ. За буржуев охотников нет... Все за большевиков стояли...
   Интересно рассказывает отец, но глаза у ребят слипаются. Уже засыпая, Саша слышит, как за столом отец и мать снова ведут разговор о постройке в селе новой школы. В избе тепло и душно. Пахнет горьковатым дымком от незаглохшего самовара. Тускло горит, чуть потрескивая, подвешенная к брусу жестяная лампа. И снится Саше эта новая школа...
   
   
   
   
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   
   Еще давно, когда мать только выбрали председателем сельсовета, начался разговор о постройке новой школы. В старом здании с трудом помещались все ребята. Занятия приходилось проводить в две смены. Саша видел, что мать советовалась с учителями, писала какие-то заявления, часто ездила в город и, возвращаясь обратно сердитая, говорила:
   Обещают...
    Всё обещают. А когда - неизвестно. Забот у Надежды Самойловны было много и помимо школы. К председателю сельсовета шли по всякому поводу, иногда просто посоветоваться по своим семейным делам.
   Но Саша знал: если мать чего захочет, она не отступит, настоит на своем.
   И вот однажды зимой она вернулась из города сияющая, веселая, краснощекая от мороза. Схватила, не раздеваясь, сыновей в охапку, завертела их, прижимая к себе, целуя и приговаривая:
   - Ну, сынки... будем строить школу... Будем строить... Разрешили...
   Вечером, как обычно, к Чекалиным собрался народ. За окнами свистел ветер. У потолка плавал дымок от махорки. Саша тоже сидел за столом, покрытым самотканой скатертью, и внимательно слушал.
   - Разрешить-то разрешили...- сомневался учитель Петр Иванович, - с материалом задержка будет. Теперь такое строительство кругом развертывается. Каждый кирпич на вес золота...
   - Если нужно, я сама в лес поеду за бревнами, - звенел голос учительницы Александры Степановны - воскресник можно провести... Разве у нас нет в селе своих плотников, печников?.. Все можно сделать если захотим.
   "Все можно",-думал Саша, не сводя глаз с учительницы.
   Опасения Петра Ивановича не оправдались. Весной, как только просохла дорога, по большаку потянулись в село подводы с лесом, кирпичом, тесом, у Саши и его приятелей прибавилось. Под их неусыпным наблюдением на пригорке в бывшем барском саду приехавшие из города каменщики выложили из красных кирпичей фундамент. Потом пришли плотники и дружно затюкали топорами, обтесывая слезившиеся янтарными потеками еловые бревна.
   Прогнать непрошеных помощников невозможно. Ребята, как белки, карабкаются по стенам, роются в куче стружек, звонко верещат:
   - Нам школу строят!..
   Плотники хотя порой и покрикивают на них для острастки, но не очень сердито - им весело с ребятами. Безотказные помощники готовы услужить в любом деле, только скажи слово.
   - Пойдем на речку. Чего ты здесь прилип? - зовут Сашу ребята, когда надоедает вертеться у стройки.
   - Погоди ты!.. - отмахивается Саша. - Тут интереснее...
   Топор, пила и рубанок знакомы ему давно. Но у мастеров-плотников эти инструменты играют и поют в руках. Как ловко, быстро и чисто все у них получается!
   Когда плотники усаживаются на перекур, Саша завладевает рубанком.
   - Дотошный ты парень, - говорит Саше рыжебородый пожилой плотник Петрович, старший в артели, и скороговоркой добавляет: - Учись, учись, сынок. В жизни все пригодится. А то, может, в артель к нам пойдешь работать?
   - Пойду, - соглашается Саша. Глаза у него блестят от радости. Интереснее плотничьей работы, кажется Саше, нет ничего на свете.
   Дома Саша с увлечением рассказывает:
   - Меня в артель приглашают. Дюже, говорят, рубанком я строгаю чисто.
   - Что ж, хорошо! - соглашается отец. - Отпустим, мать? - подмигивает он жене. - Свой добытчик будет.
   Мать поддерживает:
   - Скотный двор в колхозе скоро начнем строить, плотники нам ох как будут нужны.
   Битюшка сидит вместе со всеми за столом - они ужинают -и сгорает от зависти к старшему брату: неужели его взаправду плотники в свою артель возьмут?
   Вместе с Петровичем работает в артели его сын Алексей. Он похож на отца. Такой же высокий, рыжеволосый и сутуловатый. По вечерам Алексей выходит с гармошкой на бревна у сельсовета. Сразу же к нему собираются девушки и ребята со всего села. И до рассвета тилиликает гармошка.
   Саша знает, что Алексей учится в Москве на рабфаке и на каникулы приехал помогать отцу.
   - Мой Алешка ученым будет, - хвастается Петрович. - Иностранные языки хочет изучать.
   К осени большой бревенчатый сруб школы оделся железной крышей, потом заблестел на солнце широкими, в три звена, стеклами окон.
   Во второй класс Саша пошел уже в новое помещение школы. Ребята гурьбой ходили из класса в класс, радовались - везде светло, просторно, приятно пахнет смолой и краской. На стенах девочки уже успели развесить хвойные гирлянды. На окна поставили банки с цветами.
   - Как хорошо у нас теперь! - радовался Саша, рассказывая дома.
   Может быть, по этой причине учился Саша во втором классе лучше, чем в первом. А если случалась плохая отметка, мать тут же узнавала о ней и говорила, сдвинув густые брови и наморщив крутой смуглый лоб:
   - Позоришь, Шурка, ты меня на все село. Что теперь скажут про меня люди? Воспитать сына, скажут, не можешь, какая же ты коммунистка! А я-то хвалилась: "У меня Шурка передовой ударник". Вот и передовой - двойкой наградил.
   - Это случайно, мама, - уверял Саша, - вот увидишь...
   Он и сам тяжело переживал неудачу.
   - Сходи к дедушке. Покажи ему свои труды, - предлагал отец.
   Саша угрюмо молчал. Дома знали: с плохой отметкой Саша к дедушке не пойдет. Выждет, пока все наладится.
   Дедушка очень интересовался учебой внука.
   - Учительницу слушайся. Уму-разуму вас учит,- говорил он Саше.
   Сам он относился к учителям с большим уважением. В молодости дедушке удалось окончить только один класс приходской школы.
   Как-то Саша сообщил дедушке:
   - В пионеры нас с третьего класса принимать будут, - и вздохнул: - Скорее бы...
   - Мы всю жизнь прожили, - вмешалась в разговор бабушка, - понятия не имели: пионеры, комсомольцы. - Она удивленно покачала головой. - Только и отличались, кто побогаче жил, а кто победнее...
   - Другая жизнь теперь, - гудел густым басом дедушка, - разве можно сравнить прежнее житье с теперешним?.. Вот она, новая жизнь-то. - Дедушка указал рукой на окно, за которым по большаку тяжело тарахтели машины, груженные то кирпичом, то лесом, то мешками с зерном.
   Глаза дедушки довольно поблескивали под черными кучковатыми бровями. Он питал к технике большое уважение, особенно к автомашинам и тракторам.
   Саша любил заглядывать к дедушке в кузницу. Смотрел, как пыхтели мехи под черным, в жирных сгустках сажи горном, рассыпая вокруг множество белых искр. Равномерно и гулко бил тяжелый молот по наковальне. В заросших курчавым волосом жилистых, словно тоже выкованных из железа руках деда огненный брусок, сердито шипя, бледнел, вытягиваясь в синеватый от окалины лемех для плуга или шкворень для телеги. Дед разрешал Саше брать молот в руки.
   - А ну, ударь! - предлагал он.
   Лицо у него краснело от жары, а сузившиеся, слезящиеся глаза добродушно и заботливо следили за Сашей.
   - Ударь, ударь! - командовал дед, поворачивая клещами пышущий жаром светящийся брусок.
   Саша, тяжело дыша и напрягая все силы, бил по огненному куску металла, жмурясь от искр, радостно ощущая, как податливо раздается брусок.
   - Почему он мякнет, как воск? - допытывался Саша.
   - Огонь у него твердость отнимает, - объяснял дед, - поучишься в школе поболе, сам все узнаешь.
   Однажды - было это летним жарким днем - Саша по обыкновению был со своими дружками Степком и Серегой в кузнице. Вдруг ребята увидели босоногого паренька, бежавшего во весь дух по дороге.
   - К нам или не к нам? - гадали ребята. Паренек свернул к кузнице. Только теперь ребята узнали курьяновского Витьку Сморчка и заметили, какое у него бледное и испуганное лицо.
   Подбежав к мужикам, стоявшим около кузницы, он выпалил одним духом:
   - У нас... в Курьянове... Надежду Самойловну уби- вают...
   
   
   
   
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   
   Весть о том, что происходит в Курьянове, быстро понеслась по селу. На помощь побежали комсомольцы. Верхом на лошади помчался Павел Николаевич.
   Саша вместе с Егорушкой и Серегой тоже побежал в Курьяново. До Курьянова было рукой подать. Уже с пригорка в конце улицы виднелись постройки деревни. Ослепительно пылало полуденное солнце, синели васильки по краям дороги. Но Саша ничего не замечал - перед глазами у него все расплывалось.
   На полдороге, за оврагом, их встретили возвращавшиеся назад комсомольцы.
   - Ничего... Мирно обошлось...- сказал Ваня Колобков. - Подкулачники баб натравили. Рожь хотели себе, а не колхозу косить. А Надежда Самойловна не дала...
   Ваня заботливо вел запыхавшегося Сашу за руку и говорил:
   - Испужался? Мать побежал выручать? Не бойся... Мы за Надежду Самойловну горой постоим.
   К вечеру Надежда Самойловна вернулась домой. Привез ее инструктор райкома партии Калашников на машине. Вместе с ними приехали начальник милиции и прокурор.
   Мать как ни в чем не бывало улыбалась, голос у нее звучал уверенно. Только цветастый платок на голове был в двух местах разорван и на локте краснела запекшаяся ссадина.
   - Бить меня хотели...- рассказывала Надежда Самойловна.- Платок сорвали, а потом опомнились...
   В избу собрались все родные, соседи. Бабушка охала н качала головой. Дедушка хмурился. А Саша с гордостью посматривал на мать. На легковой машине домой привезли. Такого почета, наверное, никто в селе не удостаивался!
   Осенью, когда убрали урожай, в бывшем кулацком доме открылся колхозный клуб. Снова заработали кружки. Песковатский хор и драмкружок считались лучшими в округе. Их наперебой приглашали в соседние села и даже в районный центр.
   Для Надежды Самойловны наступили самые хлопотливые и радостные дни.
   Замирая от восторга, следил Саша за матерью, когда она, нарядная, в праздничном ситцевом платье, с блестящими от волнения глазами, появлялась на сцене. В несколько рядов, полукругом, выстраивалось человек тридцать - всё знакомые Саше люди. Выходила вперед в длинном черном платье руководительница хора, учительница Домна Васильевна. Затихали в битком набитом помещении люди. И сперва тихо-тихо, как басовая струна на гитаре, начинали рокотать голоса:
   - Э-э-э-э-эх... да-а... э-э-э-э-эх!.. Калинка, калинка, Калинка моя...
   Голоса набирали силу, от них словно раздвигались стены здания, становилось светло, просторно, радостно.
   
   В саду ягода-малинка,
   Малинка моя!..
   
   Теперь уже в песне слышалась просьба. Голоса звонко кого-то уговаривали, упрашивали:
   
   Ах, под сосною под зеленою
   Спать положите вы меня.
   Аи, лю-ли, лю-ли,
   Аи, лю-ли, лю-ли...
   Спать положите вы меня...
   
   Словно отвечая на просьбу, весь хор гремел:
   
   Калинка, калинка, Калинка моя...
   
   Голос матери выделялся. Может быть, для других это было незаметно. Но Саша отличал его чуть вздрагивающий на высокой ноте, сильный, звучный, проникающий в самую душу. В эти минуты он забывал все на свете. Он видел только мать, ее разрумянившееся лицо, озаренное ярким светом лампы-"молнии". Казалось, что в клубе не было больше людей, кроме него самого и матери. Он видел и слышал только ее.
   Но самыми радостными были для Саши дни, когда драмкружок в Песковатском ставил спектакли.
   Уже с того часа, когда мать получала роль и поздно вечером при свете ночника начинала ее учить, Саша терял покой и сон. Чуть потрескивал фитиль в лампе, по стенам скользили длинные тени, за обоями шуршали тараканы. Саша, широко раскрыв глаза, следил, как мать шепотом, боясь разбудить уснувшего Витюшку, повторяла роль. Она то задумывалась, облокотившись на стол и глядя куда-то вдаль, то, снова наклонившись над тетрадкой, шептала что-то про себя, едва шевеля губами.
   И вот наступал день спектакля. Задолго до начала представления в клуб начинали собираться и старые и малые, не говоря уже о молодежи.
   У дверей шумели неумолимые контролеры, которых осаждала толпа песковатских ребятишек, всеми правдами и неправдами стремящихся проникнуть в зрительный зал. Взволнованные артисты торопливо сновали взад и вперед, ни на кого не обращая внимания.
   Пробравшись в зрительный зал, Саша и Витюшка размещались на бесплатных местах - сбоку на подоконнике.
   - Ты не вздумай опять орать, - предупреждает Саша младшего брата, недовольный, что тот увязался за ним.
   Саша помнит, как в прошлом году с Витюшкой в зрительном зале произошел конфуз.
   По ходу действия Надежду Самойловну должны были разбойники ранить ножом. Увидев, что мать замертво свалилась на пол, Витюшка заорал во все горло: "Мама!.. Мамка!.." -и, обливаясь слезами, ринулся на сцену. Саша тоже закричал и побежал за ним, позабыв, что все это происходит не взаправду. л Быстро собирается народ. Саше и Витюшке с подоконника видно все как на ладони. От духоты лампы, висящие перед сценой, начинают чадить. Огоньки в них бьются, как воробьи в клетке. Саша знает, что в эту минуту происходит на сцене. Там артистам подводят глаза, приклеивают усы и бороды. Люди становятся чудными и незнакомыми.
   Вдали, в задних рядах, Саша видит отца, дядю Митю и даже дедушку.
   Звенит третий звонок.
   Сейчас начнут! - шепчет Витюшка, от нетерпения ерзая на месте.
   Словно волна пробегает по зрительному залу. Медленно под стихающий говор людей поднимается занавес- и зал замирает. На сцене растут зеленые кусты, стоят скамейки, а вдали, за крутым берегом, просвечивает голубая лента реки.
   И вот вышла Катерина, как теперь зовут мать. Какой скорбью, тоской звучит ее голос, когда она рассказывает про родительский дом, где ей жилось радостно, легко, привольно под крылом ласковой матушки, которая в ней души не чаяла! Как ухаживала она за цветами, которых в доме было много-много...
   Оглушительно гремит гром. Саша знает, что это ребята стучат за кулисами в лист кровельного железа. Сгущаются тучи, темнеет на сцене... Наверно, по этой причине и пьеса называется "Гроза".
   И вот опять грустно звучит ясный, родной голос Катерины-матери:
   - Куда теперь? Домой идти? Нет, мне что домой, что в могилу - все равно...
   Трепет проходит по зрительному залу, у многих на глазах слезы. Слышно, как люди тяжело дышат. Рядом съежился Витюшка. Слезы ручьем текут у него по щекам. Но он крепится, молчит.
   - Катерина утопилась!.. - шепчутся кругом. Порывисто опускается занавес. Дрожит в громе аплодисментов зрительный зал. Но Саша ничего не слышит. Он пробирается сквозь ряды скамеек, бросив на произвол судьбы брата. Наконец врывается за кулисы, находит Катерину-мать, бросается к ней и крепко обхватывает ее колени. Она живая... Она улыбается. Сверкают белке зубы, блестят голубые глаза.
   - Мама!.. Мама!.. - задыхаясь, повторяет Саша, не сводя с лица матери восторженных, сияющих глаз. - Ты играла лучше всех... Так все говорят...
   Вместе они возвращаются домой, возбужденные, радостные и усталые. Под ногами хрустит молодой снежок. Морозный воздух приятно кружит голову. Позади звучат песни девчат и разливается гармошка. Отец идет с дядей Митей.
   Оба о чем-то горячо и громко спорят.
   - Нас зимой в пионеры будут принимать...- снова сообщает Саша матери волнующую новость и вздыхает: - Зима что-то долго не ложится...
   Навстречу мчатся Громила и Тенор. Они одни оставались дома и теперь радостным визгом встречают хозяев.
   
   
   
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   
   В один из декабрьских дней 1934 года все третьеклассники в школе выглядели как-то необычно. Мальчики в белых рубашках старались держаться солидно и независимо.
   Саша в новой синей вельветовой курточке и скрипучих ботинках тоже выглядел именинником. У девочек пестрели в волосах новые ленточки. Александра Степановна в темно-синей шерстяной юбке и белой кофточке казалась совсем молодой.
   Утомительно долго тянулись два последних урока.
   "Скорей бы..." - думал Саша, переглядываясь с ребятами.
   - Так и будем до вечера заниматься...- недовольно шептались самые нетерпеливые. - Когда же они придут?..
   Кто придет - ребята сами толком еще не знали. Под словом "они" подразумевались представители из райкома комсомола.
   - А вдруг отложат? - шептал Саше на ухо недоверчивый Серега.
   - Ну... сказал тоже...- Саша не допускал и мысли, что может быть какая-нибудь задержка.
   И тут дверь в класс, слегка скрипнув, приоткрылась.
   - Пришли...- волной пронеслось по партам. Только Александра Степановна, стоявшая спиной к двери, у доски, ничего не замечала. Спокойно и неторопливо, четко выговаривая каждое слово, продолжала она Диктовать условия задачи про двух путешественников, которые вышли навстречу друг другу и неизвестно, когда встретятся, хотя идут весь день, без отдыха.
   Дверь снова скрипнула. ребята затаили дыхание. Даже первоклассники, сидевшие в этой же комнате, кончив писать свои в полтора сантиметра высотой буквы, тоже заинтересовались. дверь еще шире раскрылась, и в щель протиснулась лобастая собачья морда с длинными ушами.
   - Ах-х! Леший!.. - громко взвизгнула на первой парте Зинка,- Шурка, за тобой Громила пришел!
   С Громилой такие случаи наблюдались и раньше. В школу, находившуюся рядом с домом, он захаживал запросто, встречая и провожая Сашу.
   Выпроводив Громилу, рассерженный Саша вернулся на свое место. В окно он видел, как Громила, опустив уши, уныло поплелся домой. Саше стало жалко его.
   Наконец наступила долгожданная минута, когда путешественники в задаче встретились и Александра Степановна продиктовала уроки на дом.
   Ребята выстроились в коридоре в два ряда. Юноша в военной гимнастерке, представитель из райкома комсомола, вышел вперед. В наступившей тишине хором зазвучали звонкие, вздрагивающие от волнения ребячьи голоса, повторявшие слова торжественного обещания. Саша мельком увидел, как горели румяные щеки у Зинки и вздрагивали черные ресницы у Тони. Они стояли рядом с ним в первом ряду. Позади тяжело дышал ему в затылок Егорушка. Думал Саша в эту минуту, что наконец-то исполнилась его заветная мечта. Он пионер! Он станет таким же прямым и мужественным, как Павлик Морозов, имя которого назвал представитель из райкома комсомола... "Быть честным, преданным своей Родине!.." Он будет честным и преданным. "Хорошо учиться!.." Он будет хорошо учиться. И теперь он неплохо учится, но будет еще лучше...
   Много мыслей переполняло голову Саши в эти минуты. Алело знамя над шеренгой юных ленинцев. Новенькие пионерские галстуки необычайно преобразили знакомые курносые ребячьи лица.
   И когда горнист, белокурый Филька Сыч, изо всей силы надувая пухлые щеки, затрубил, Саша легонько толкнул своих соседей в бок: чувствуют они или нет, в какой день живут?
   Из школы Саша прибежал сияющий, такой же красный, как новенький пионерский галстук у него на груди.
   - Выстроили всех в шеренгу, - рассказывал он дома, - поздравили и от райкома комсомола, и учителя, и комсомольцы... Не все ребята записались в пионеры. Пузан и Костька Козел говорят: "Мы подождем. Торопиться нам некуда". Вот несознательные-то! - Саша удивленно разводил руками.
   Когда все домашние поздравили Сашу и он, по-прежнему нарядный и румяный, поблескивая живыми карими глазами, сидел за праздничным столом на самом почетном месте - у окна, мать, лукаво прищурившись, спросила:
   - А знаешь, сынок, какие обязанности должен выполнять пионер?
   - Знаю. - Саша немного помедлил. - Хорошо учиться... Быть честным... Не лгать... Любить свою Родину...
   - Так!.. Правильно!.. - поддакивал отец. - Дружить с товарищами... Помогать старшим...
   - Не обижать маленьких...- вставил Витюшка. Обязанностей было много. Витюшка, слушая Сашу, думал - до чего же теперь трудная жизнь будет у брата!
   На другой день в память о столь значительном событии отец подарил Саше улей с пчелами.
   В подвале, где стояли на зимовке ульи, отец подвел Сашу к крайнему, в котором тихо шевелились пчелы.
   Заботливо осматривая ульи, отец поучал Сашу:
   - Придет весна - сам выставишь его. Только помни: пчела - умное насекомое, серьезное... Она любит порядок и уход. Тогда она уважает человека и доверяет ему.
   А когда вернулись в избу, отец, посмотрев на жену, на сыновей, ласково потрепал Витюшку по голове и пошутил:
   - Ну, Витя, остались только мы с тобой беспартийные.
   Витюшка молчал. Он мечтал о том времени, когда и сам станет пионером, и уже мысленно видел себя в отряде, и обязательно трубачом
   
   
   
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   
   Раньше, завидев на дороге почтаря, комсомолку Варю, Саша стремглав выскакивал навстречу и обратно торжественно возвращался со свежими газетами. Дома он хозяйственно распределял газеты - кому что полагалось.
   Мать получала "Правду", отец - местную районную газету, а Саше и Витюшке Надежда Самойловна выписывала "Пионерскую правду".
   - Почитаешь? - спрашивал Витюшка старшего брата, просительно заглядывая ему в глаза.
   - Почитаю.
   Сначала они быстро просматривали картинки. Потом устраивались поудобнее у окна. Рядом подсаживался отец со своей газетой.
   - Посмотрим, что на белом свете делается, - говорил он, углубляясь в чтение.
   Теперь Саша уже не вылетал стремглав навстречу Варе, а выходил не спеша, степенно. Так, по его мнению, полагается вести себя пионеру, тем более что Варя вожатая их отряда и очень часто напоминает своим пионерам о дисциплине. Варя русоволосая, лицо у нее простенькое, чуть рябоватое. С ребятами она занимается охотно, и они любят ее за неистощимую доброту, которой так и веет от всей ее маленькой фигурки. Обычно на сбор Варя приходит с газетами.
   - Все собрались? -спрашивает она, располагаясь за столом.
   - Все, - разноголосо, нестройным хором отвечают ребята. Кто-то из них поправляет фитиль в лампе. Другой поплотнее прикрывает форточку. От натопленной с утра голландки все еще тянет теплом. Пионеры располагаются в кружок. Девочки жмутся поближе к Варе. Мальчики рассаживаются отдельно. Серега с Егорушкой и Саша устроились было рядом с девочками, впереди, но Зинка сразу же возмутилась:
   - Убирайтесь в свой ряд! Нам с вами несподручно сидеть...
   - Это почему же? - насупившись, спрашивает Серега.
   - Потому что вы все хулиганы!
   Варя укоризненно смотрит на них, и Саша без спора пересаживается в задний ряд. За ним неохотно отступают его друзья.
   - Сегодня я прочту вам про пионера Никиту Сенина, - тихо говорит Варя, развертывая "Пионерскую правду".- Он жил неподалеку от нашего села, в соседнем Козельском районе. Кулаки убили его...
   Тишина. Ребята напряженно слушают.
   - "Так же, как и на далеком Урале Павлик Морозов, Никита смело разоблачал в своей деревне врагов колхозного строя, писал в районную газету, был активным юнкором",- читает Варя.
   Варя читает медленно, четко выговаривая каждое слово. И хотя время уже позднее, а за окнами шумит и завывает ветер, наметая сугробы снега, никто из ребят не торопится домой.
   - Будем, ребята, так же любить свою Советскую Подину, как любил ее Никита Сенин...-говорит Варя, кончив читать.
   - Будем!.. - звенят в ответ взволнованные голоса.
   Варя встает, предлагает почтить память юного героя. Все тоже встают. А когда снова садятся, из угла раздается:
   - Можно наш отряд назвать именем Никиты Сенина?
   Это предлагает Саша. Лицо у него потемнело, губы крепко сжаты, брови нахмурены. Про себя он думает: был бы он судья, сразу бы приговорил к смертной казни не только убийцу, но и всех, кто ему помогал
   У себя дома после сбора Саша повесил на стене вырезанный из "Пионерской правды" портрет отважного школьника Никиты Сенина.
   - Ты знаешь, мама, кто это?.. - спрашивает он Надежду Самойловну и подробно объясняет.
   Глядя на портрет, Надежда Самойловна тоже вздыхает: "Такой молоденький... Жить бы еще да радоваться..." Невольно ей вспоминается свое пережитое. Теперь народ в селе уже не тот, что три-четыре года назад. Стало легче жить и работать.
   Задумчиво смотрят на портрет и Павел Николаевич и Витюшка. А Саша продолжает взволнованно рассказывать, почти слово в слово о том, что слышал на сборе.
   На следующем сборе Варя снова читала первую страницу "Пионерской правды". Газета призывала всех деревенских ребят брать шефство над молодняком: жеребятами, телятами. Помогать выращивать их.
   - Вот и у нас бы организовать...- предложила Варя, посматривая на ребят.
   Сразу же отозвались Зинка и Лиходей. Они брались шефствовать над телятами, как только отелятся дома коровы.
   - Я тоже...- присоединился Саша. Ему обидно, что другие опередили, пока он сидел и раздумывал.
   - Вот и хорошо...- говорила Варя, составляя список.
   Из коридора в полуоткрытую дверь несмело заглядывали "неорганизованные" ребята.
   - Смотри, Пузан появился,- шепнул Саша на ухо Сереге.
   У юркого, пронырливого Пузана и его двух приятелей горели глаза от любопытства и, наверное, от зависти. В руках они мяли шапки.
   - Заходите, заходите...- приветливо пригласила их Варя, к большому неудовольствию пионеров. Только на днях эти "единоличники" дразнили пионеров, а Пузан даже грозился пооборвать у них красные галстуки.
   Дома Саша рассказал о незваных гостях. К его удивлению, мать похвалила вожатую.
   - Правильно делает. Обособляться от остальных ребят нельзя.
   - Но они же не пионеры, - стоял на своем Саша.
   - Значит, тоже хотят быть пионерами. А вы уже загордились!
   - А мы еще проверим, достойны ли они быть пионерами. А то побоку, - продолжал упорствовать Саша. И вдруг вспомнил самое главное: - У нас ребята берут на воспитание телят.
   - Как это на воспитание? - удивился отец. - В пеленки, что ли, завертывать будут?
   Саша укоризненно посмотрел на отца - шутит, что ли? Пришлось рассказать все подробно.
   - Вот будет у нас телочка, отдам вам с Витюшкой, шефствуйте, - пообещала мать.
   Отец тоже не возражал.
   В этот вечер Саша долго обсуждал с Витюшкой план будущего воспитания теленочка. Брат давал ему слово во всем помогать.
   Ждать обещанного пришлось недели три.
   ...Вечером в доме долго не ложились спать.
   - Ночь-то студеная, замерзнет, - беспокоился Павел Николаевич, потирая покрасневшие озябшие руки и не снимая полушубка, от которого несло холодом.
   - Следить надо, - озабоченно говорила мать, - теперь уж не до сна. - Она тоже оделась потеплее. По очереди они выходили во двор.
   Саша тоже дежурил. Только Витюшка безмятежно посапывал во сне. Он не видел, как отец принес в избу голенастого, белой масти, с крупными черными пятнами на бочках теленочка, как суетилась и охала мать, удрученная тем, что теленок появился на свет хилым, явно недоношенным, как возле них вертелся полуодетый Саша, больше мешая, чем помогая.
   Утром, как только рассвело, Саша был уже на ногах. Первым делом он заглянул к теленочку, лежавшему на соломе возле печки. Долго гладил его по мягкой, как лен, белой шерстке, а тот, протянув широкую, лобастую, с черным пятном голову, усердно сосал у Саши край рубашки. От теленочка пахло парным молоком, и глаза его - синие, круглые - доверчиво глядели на Сашу.
   - Как резать? - возмутился Саша, услышав в сенях разговор отца с матерью. - Ты же мне обещала, помнишь? - Саша подбежал к матери, стал тормошить ее, заливаясь слезами. Витюшка тоже заревел.
   Отчаяние братьев было так велико, что матери пришлось согласиться.
   - Выхаживайте, - махнула она рукой. - Бычок, а не телочка. Колхозу на племя он не нужен. Бычков не контрактуют. Ну, а там посмотрим...
   - Выходим! Выходим! - закричали в один голос Саша и Витюшка и сразу же заспорили, как назвать бычка.
   После долгого обсуждения и препирательств братья сошлись на том, что бычка следует назвать Мартиком. Почему? Да потому, что он появился на свет в марте.
   В школе Саша немедленно сообщил ребятам, что он уже взял на воспитание теленка.
   Зинка насмешливо фыркнула: подумаешь, быка выхаживают! И сразу же попыталась окрестить Сашу обидным прозвищем - "бычатник"!
   - А бычок что, не животное? - сердился Саша. - Мы его на племя отдадим...
   Восемь пионеров в селе уже шефствовали над молодняком. Каждый из них на сборе отряда должен был отчитаться, как он выполняет взятое обязательство.
   Теперь из школы Саша спешил домой крайне озабоченный.
   - Ну как?.. - спрашивал он младшего брата, испытующим взором оглядывая теленка.
   Витюшка подробно докладывал, как вел себя в отсутствие Саши Мартик.
   - Он уже лягается, - с восторгом сообщал Витюшка.
   Вместе они ухаживали за Мартиком, меняли подстилку, поили. И Мартик, сперва неуклюже стоявший на тонких, словно палки, негнувшихся ногах, заметно начал расти, наливаться. Шерстка на нем стала лосниться, синеватые, как сливы, глаза глядели озорно.
   Завидя Сашу, Мартик хрипло, по-ребячьи вскрикивал и лез, к большому удовольствию Саши, бодаться. У него уже прощупывались тупые бугорки будущих рогов.
   - Дай-ка и я с ним пободаюсь, - нетерпеливо говорил Витюшка.- Ты сильный, ему несподручно с тобой бодаться.
   Саша уступал брату. Из-за пустяков спорить он не любил.
   Недели через две Мартика из избы переселили во двор. Ребята сами отгородили ему загончик, устроили кормушку. Весной, как только зазеленела луговина у дома, они стали выводить Мартика на волю.
   В это время у Саши и Витюшки нежданно-негаданно появилась новая забота. В доме поселился очень прожорливый и крикливый жилец.
   
   
   
   
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   
   От зоркого глаза Александры Степановны не ускользнуло, что школьники чем-то возбуждены. Все по-глядывали в сторону третьего ряда, где у окна сидел Саша. Оттуда доносился какой-то слабый писк.
   Александра Степановна подошла ближе.
   - Игру, что ли, затеяли? - укоризненно покачала она головой. - Малыши и те лучше себя ведут. - Она одобрительно посмотрела в сторону первоклассников.
   В комнате одновременно занимались два класса: первый и третий. Школьники затихли. Головы всех ребят повернулись к Саше. Он густо покраснел, но молчал.
   Не успела Александра Степановна отойти от парты, как снова послышался, теперь уже явственно, писк.
   Александра Степановна заглянула в парту и извлекла оттуда гнездо из пакли, в котором сидел маленький, совсем еще голый галчонок с широко раскрытым огромным желтым ртом. В руках он запищал еще сильнее.
   Саша стоял перед учительницей, опустив голову, и смущенно оправдывался:
   - Я принес его из дому... Витюшка где-то подобрал на берегу... Я его выброшу.
   - Выбрасывать не нужно, - смягчилась учительница, - снова в гнездо положите.
   Она знала - у ребят постоянно в карманах что-нибудь звенело, гремело. С собой в класс они притаскивали все, что попадалось на пути. Как ни запрещала им это Александра Степановна, трудно было уследить за каждым.
   Школьный день прошел неспокойно. Галчонок своим писком все время отвлекал внимание ребят. Едва кончились занятия, весь третий класс остался обсуждать, как поступить с галчонком.
   - Определить его в какое-нибудь гнездо, - советовали Саше ребята.
   - Чужака не примут, - авторитетно возражали девочки.
   - Я могу ему и сам гнездо устроить...- говорил Саша.
   Александра Степановна, собрав тетради, ушла. Уроки кончились и в других классах. В коридоре хлопали двери, шумно пробегали школьники, а возле Саши все еще толпились ребята.
   Привлеченный шумом, в класс зашел Петр Иванович - преподаватель биологии и русского языка.
   - Птичьими делами занимаетесь? - осведомился он, взглянув на голого, ощерившего рот галчонка, и легонько погладил птенца по головке: - Ого, какой шустрый!
   - А выходить его можно? Саша воспитывать его собирается, - раздались голоса.
   Учитель усмехнулся и, поглядев внимательно на Сашу, сказал:
   - Заходи вечером ко мне домой. Есть у меня книжка, как разводить птиц.
   Дома голодный галчонок так раскричался, что оглушил всех.
   - Вот тоже... всякой пакости натаскали,- ворчала Надежда Самойловна, прибирая в избе.
   - Что же, выбросить его? - оправдывался Саша.- Смотри, какой он хорошенький!
   На самом же деле голый птенец с огромным желтым ртом и длинными, беспомощными лапками выглядел очень уродливо.
   Отец тоже хмурился. Зато Витюшка сразу же помчался на огород рыть червей для галчонка. В этот же день из досок и проволоки братья соорудили клетку для нового жильца.
   Витюшка устроил для галчонка уютное гнездышко из пакли и куриных перьев. Но Саша выбросил гнездо из клетки, объяснив, что галки вьют гнезда из прутьев и изнеживать их нельзя. Гнездо они устроили из прутиков, с мягкой подстилкой внутри.
   С появлением в доме галчонка забот у братьев прибавилось. Рано утром, до начала уроков, они отправлялись на реку рыть червей. Прожорливый галчонок очень любил червей и уничтожал их, сколько бы ему ни приносили.
   - Понимаешь? - говорил Саша, когда они еще но росе, ежась от утреннего холодка, шли на реку. - Черви - это мясные существа. Для галчонка они все равно что для нас щи с говядиной. Не будешь же ты его кормить картошкой или хлебом! С хлеба он и ноги протянет.
   - Может быть, рыбок ему наловить? - услужливо предлагал Витюшка, вытирая нос рукавом.
   - Рано. Рыбки костистые, подавится, - авторитетно возражал Саша.
   Нового жильца тоже предстояло как-то назвать. Но на этот раз Саша согласился с Витюшкой, который окрестил галчонка Галей.
   Галя росла не по дням, а по часам. У нее появились крылышки с глянцевыми перышками.
   - Пора тебя уму-разуму учить, - говорил Саша, ласково поглаживая испачканными в чернилах пальцами свою воспитанницу.
   Хозяйство у братьев разрасталось. Помимо Громилы, Тенора и кота Мурзика на попечении ребят теперь находились Мартик и Галя. Каждого необходимо было накормить, напоить, с каждым поговорить...
   Наступили теплые дни. Мартика погнали в стадо. И вот здесь-то проявился его буйный, своенравный характер.
   Когда рядом, находились ребята, он мирно бродил с другими телятами, щипал траву, и, казалось, ничто больше на свете не интересовало его.
   Но стоило Саше увлечься разговором с приятелями, Мартик незаметно, боком, выбирался из стада и бодрой рысцой, весело помахивая хвостом, устремлялся обратно в село. Ребята с криком: "Держи!.. Держи его!.." - бросались вдогонку.
   Мартик мчался легко, быстрыми прыжками, высоко вскидывая задние ноги. Догнать и вернуть его в стадо стоило даже для резвого Саши немало труда.
   - Не стыдно тебе, Мартик? - корил Саша своего воспитанника, когда оба, тяжело дыша и порядочно измучившись, возвращались к стаду.
   Весь вид Мартика - унылый, покорный - выражал полное раскаяние.
   Но спустя час-другой Мартик снова пускался а бега.
   - Вздуй его как следует, - советовал Серега. Он свою рыжую Зорьку так проучил кнутом, что она пугливо шарахалась в сторону, когда кто-нибудь проходил мимо.
   - Образумится,-говорил Саша, не решаясь поднять кнут на Мартика.
   Только на третий день Мартик действительно образумился, привыкнув к новой обстановке. Все подшефные телята теперь находились в стаде вместе.
   На сборе пионерского отряда ребята докладывали, как выполнили свои обязательства. Дома Саша рассказывал:
   - Сбор у нас был. Пионеры отчет держали.
   - Какой отчет? - не понимал отец.
   - Ну, те... кто над телятами шефствовал. Я тоже выступал. Мартик-то был записан за мной...
   - А про Галю тоже будешь отчет давать? - допытывался Витюшка.
   - Вот чудак! То общественное дело. Я слово давал. Раз пионер слово дал - выполни. А это мое личное. Что хочу, то и делаю.
   Между тем на Галю у Саши уходило несравненно больше времени, чем на Мартика. Воспитанию она поддавалась с трудом.
   Галя давно уже покинула клетку в сенях и поселилась в избе, бесцеремонно выбирая любое место для отдыха и ночевки. Она уже никого не боялась, ни своих, ни чужих, смело садилась на плечо или на голову каждому, кто бы ни приходил в избу.
   - Здравствуй, Галя, - приветствовал Саша галку, подходя утром к ней.
   - Га!., га!., га!.. - откликалась она, сидя на перегородке.
   - Ну, живо за стол!.. - торопила Надежда Самойловна сыновей. - Позавтракали - и каждый за дело. Некогда прохлаждаться.
   - Бац! - падает с тарелки хлеб, дребезжат стаканы. Это Галя камнем свалилась на стол и поспешно клюет все что ни попало.
   Ребята сидят не шелохнувшись. Павел Николаевич посмеивается.
   Рассерженная Надежда Самойловна быстро наводит порядок за столом. Схватив галку за хвост, она выбрасывает ее в раскрытое окно, приговаривая:
   - Пошла... пошла, паршивая, прочь!.. Долго я буду эту пакость терпеть в избе?
   Характер у матери отходчивый. Через минуту галка снова на подоконнике, а потом и на столе. Воровато косясь на Надежду Самойловну белесым зрачком, она потихоньку подвигается к плошке с картошкой.
   - Опять...- с отчаянием вздыхает Надежда Самойловна.- Ну что я буду делать с ней? Хоть бы занесли её куда-нибудь!
   Впрочем, это она говорит просто так, на самом же деле она любит Галю, как и все в доме.
   С Тенором и Громилой у Гали сразу наладились дружеские отношения.
   А вот с Мартиком Галя не дружила. Мартик не любил вольностей, особенно когда Галя садилась к нему на спину или еще хуже - на голову. Он заметно нервничал, если Саша подходил к нему вместе с галкой, начинал сердито сопеть, синеватые глаза у него темнели.
   - Это потому, что Мартик меня любит, - объяснял Саша Витюшке. - Он сердится.
   За лето Мартик вырос, располнел, ростом и дородностью выделялся среди других телят.
   Возвращался он из стада домой охотно, зная, что Саша с Витюшкой что-нибудь уже приготовили для него: нарвали корзинку молочая или принесли картофельной ботвы.
   - Вот только чем зимой мы будем Мартика кормить? - задумывается Витюша. - Пожалуй, сена он есть не будет.
   Глядя на сыновей, отец смеялся.
   - Придется клевером кормить. То-то вы старались:
   Ребята горделиво переглядывались друг с другом, они помогали сушить и убирать в сарай.
   
   
   
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   
   Зима в этом году долго не приходила. Вокруг Песковатского поля стояли жухлые, чернея побуревшими былинками. Ветер гонял по дороге сухую листву,
   крутил штопором пыль.
   - Неурожайный год будет, - тревожно толковали колхозники.
   Бабушка, заходя к снохе, вздыхая, говорила:
   - Холодно теперь землице. Вымерзает корешок.
   - А под снегом разве тепло? - спрашивал Саша.
   Бабушка объясняла:
   - Землица-то под снегом, словно под перинкой, покоится.
   - А если снегу совсем не будет, то как? - допытывался Саша.
   - Вот какой дотошный! - усмехнулась мать. - Что да почему. Не по разуму еще знать. А ему выложь да подай.
   Недели за три до Нового года сразу навалило столько снега, что трудно было не только проехать, но и пройти. Он придавил к земле пушистыми, необычайно яркой белизны шапками крыши построек. Изукрасил белой кружевной бахромой деревья. Одел пушистым пологом Вырку. Стало кругом бело, нарядно.
   - Хорошо? - спрашивал Саша, видя, как Галя, вылетев на улицу, по шею купается в рыхлом, сверкающем на солнце снегу и потом, стремительно взлетев, носится вокруг дома, перепархивая с места на место.
   Нагулявшись, Галя подлетала к дому, садилась на краешек рамы и начинала долбить клювом стекло до тех пор, пока кто-нибудь из домашних не выходил на улицу. Галя садилась ему на плечо и так возвращалась домой, оживленно вертя головой, словно проверяя, не произошло ли в избе каких перемен. Усевшись на свое любимое место, на железную спинку кровати, она неторопливо начинала отряхиваться, клювом приводила свои перышки в порядок, переступая с ноги на ногу.
   - Вот какая чистоплотная! - с уважением говорила мать.-А вас иной раз руки не заставишь ополоснуть, все лень да недосуг.
   - Ну, Галя, уроки мне делать не мешай...- просил Саша, предупредительно расстилая на скатерти газету и раскладывая на столе свои тетради, книги.
   - Га-а!.. - отвечала Галя.
   Она садилась напротив Саши на стол и делала то же самое, что и он. Он совал ручку в чернильницу - Галя тоже совала свой черный, с двумя дырочками клюв в чернила. Саша раскрывал книгу - Галя тоже стремилась клювом перевернуть страницу.
   - Вот что...- потеряв терпение, говорил Саша, выпроваживая галку со стола. - Знай свой угол.
   - Пиши как следует, не торопись...- советовал отец, видя, что Саша не очень-то задерживается на одной странице. - Пишешь, словно курица лапой водит, не разберешь.
   - Почерк у меня такой, неважнецкий, - оправдывался Саша.
   С кухни заглядывал Виткмпка, чем-то озабоченный.
   - Галя, принеси спички! - просил он.
   Галя начинала оглядываться, искала глазами спички и, найдя, приносила в клюве коробок.
   - Молодчина! - хвалил Витюшка.
   - Всякое живое существо ласку любит,-рассудительно замечал чернобородый лесник Березкин, частенько заходивший к отцу условиться об охоте. Каждый раз, когда приходил лесник, у Саши появлялась надежда: а что, если возьмут наконец и его на охоту? Он умоляюще смотрел на отца, но Павел Николаевич, невозмутимо затягиваясь крепким махорочным дымком, говорил:
   - За своим зверьем лучше ухаживай. И так у нас полный зверинец.
   К вечеру один за другим появлялись Сашины и Витюшкины приятели.
   В избе становилось шумно, кто-нибудь из ребят вступал в разговор с Галей. Галка прислушивалась, наклонив пепельно-серую, с черным лбом голову и вертя хвостом, потом каркала.
   - Переспрашивает! - улыбались ребята, поглядывая друг на друга.
   Галя начинала быстро-быстро каркать.
   - Возражает, спорит,- догадывались они.
   Затем следовали звуки отрывистые, гортанные, но похожие на человеческие, вызывавшие шумный восторг у ребят.
   Научить разговаривать галку казалось Саше вполне возможным делом.
   - Кар... Кар...- передразнивал он Галю,- ты лучше скажи: Галя, Галя. Понимаешь: Галя.
   - Галя,- отрывисто отвечала галка, выжидательно поглядывая на него своими белесыми, с черным зрачком глазами.
   Вскоре в характере галки выявилась еще одна черта. Надежда Самойловна сидела за столом, что-то шила. Рядом на полу возился с катушкой Мурзик. Саша и Витюшка тоже занимались своими делами - один мастерил клетку для кроликов, другой помогал.
   Все шло своим чередом, тихо, спокойно.
   Но стоило Надежде Самойловне отлучиться в сени, а ребятам на кухню, как со стола исчезли наперсток, иголка и пуговицы.
   Долго все вместе искали пропажу, а когда, измучившись, бросили поиски и разошлись, сердясь друг на друга, Галя неожиданно захлопала крыльями и подала голос.
   До этого она мирно сидела на перегородке над дверью и с любопытством поворачивала голову то в одну, то в другую сторону.
   - Галя, ты не брала? - спросил Витюшка. Он уже раньше заметил пристрастие галки к блестящим вещам.
   - Га!.. Га!..- закричала Галя, отчаянно тряся головой.
   - Галя, отдай наперсток и пуговицы! - наперебой требовали Саша и Витюшка. - Слышишь, Галя, отдай!
   Но Галя продолжала сидеть на перегородке и каркать, очевидно "ругаясь" с ребятами.
   На другой день Витюшка все же уличил галку в нечестных поступках. Заглянув в темный угол за перегородку, обнаружил он среди разного тряпья склад похищенных галкой вещей. Лежали там пуговицы, наперсток, иголка с ниткой, несколько медных и серебряных монет, рыболовные крючки Саши и даже перышки, которые недавно таинственно исчезли из пенала Витюшки.
   - Воровка!..- корили ребята галку, но наказывать не стали.
   Галя соглашалась, что она воровка, и сама гортанно повторяла:
   - Вор-р... Вор-р...- Очевидно, это означало, что она раскаивается в содеянном и сама себя клеймит позорной кличкой.
   Хлопнув дверью, в избу зашел Илюша. Он тщательно обил веником снег с валенок и вежливо осведомился, все ли Саша сделал уроки.
   - У меня порядок,- похвастался он,- задачки сразу решил и рассказ переписал.
   Саша с сомнением посмотрел на своего приятеля: что-то не верилось в расторопность лежебоки Илюши. Саша стал одеваться.
   - Далеко ли? - поинтересовался отец, вытираясь полотенцем у рукомойника. Он только что вернулся из леса.
   - Пионерский сбор сегодня... О дисциплине...- в один голос заговорили Саша и Илюша.
   - Давно пора вразумить вас,- ворчливо говорил отец, провожая ребят до калитки.
   На дворе, услышав голос Саши, сиплым баском отозвался Мартик. Заворковали куры на насесте.
   "Не забижает ли Мартика корова?" - тревожно подумал Саша, но задерживаться было некогда.
   Только что по железной дороге, пересекавшей село, прошел пассажирский поезд. Огоньки исчезли за поворотом. Клубы серого дыма медленно таяли в звездном и светлом от луны морозном небе. Грохот поезда был слышен далеко, хотя состав, наверно, уже миновал Курьяново.
   - Веселее у нас стало, как железную дорогу провели,- говорил Илюша, еле поспевая за Сашей в своих больших, не по росту, валенках.
   В классе за столом вместе с вожатой Варей сидел секретарь песковатской комсомольской организации Ваня Колобков. В стороне, у окна,- Петр Иванович. Немного попозже пришла Александра Степановна. Ребята расположились кто на партах, кто на подоконниках.
   - Смотри, и учителя пришли,- встревоженно прошептал Серега.
   Ваня Колобков предостерегающе застучал карандашом по столу.
   - Предоставляю первое слово учителю Петру Ивановичу,- сказал он, окидывая взглядом комнату.
   Петр Иванович начал не сразу - подождал, пока все затихли.
   - Как, ребята, скучно учиться в школе? - спросил он, улыбаясь.
   Все молчали.
   - Скучно, наверное,- продолжал Петр Иванович,- многие из вас, особенно из пятого и шестого классов, опаздывают. А другие и вовсе пропускают занятия. Оправдываются потом: дескать, домашние дела мешают. Так, что ли, ребята? - Старый учитель на минуту замолчал, отыскивая глазами заядлых прогульщиков.- Хотите знать, как я сам учился?
   Глаза учителя глядели строго. Он провел рукой по седым волосам.
   - Я очень хотел учиться. Так стремился, что трудно словами передать. Да что там говорить! Помните рассказ Льва Николаевича Толстого "Филипок"? Похоже, что он с меня этот рассказ писал. Точь-в-точь такая история со мной была. Родом-то я туляк, из-под Ясной Поляны. Лев Николаевич частенько к нам в деревню захаживал...
   Долго говорил Петр Иванович. А в заключение предложил:
   - Может быть, нужно освободить наших прогульщиков, тех, кто не хочет учиться, от школьных занятий? Как, ребята, освободим?..
   На миг воцарилась тишина, потом сразу все заволновались, зашумели.
   Ваня Колобков ерзал на скрипучем стуле и хмурился. Белесые крутые брови у него то поднимались, то опускались.
   На комсомольских и общих собраниях он привык выступать. Там проще, яснее. А тут не знаешь, с какой стороны подойти к крикливым ребятам-школьникам, не знаешь, как вести дальше собрание. Сколько ни взывал Ваня Колобков, никто из ребят не желал организованно, по порядку брать слово и выступать. Все предпочитали кричать с места.
   Среди общего гула голосов Ваня различил звонкий голос Саши и ухватился за него.
   - Как это не ходить на занятия? Да у нас почти каждый день все новое проходят! - кричал с места Саша.
   - А ты, Чекалин, выступи и скажи,- подзадорил Ваня и громогласно объявил: - Слово предоставляется Чекалину!
   Саша спрятался было за спины ребят, но потом, тряхнув черноволосой головой, вышел вперед.
   - И скажу...- заявил он, вдруг рассердившись, сам не зная на кого. Продолговатое смуглое лицо его побледнело.- Петр Иванович говорил про Филипка. В нашем классе тоже есть Филипок...- Саша поправился: - Филипп Сычев. Второгодник он, вот и важничает. Считает, что все знает. День ходит, а два дома сидит, да еще опаздывает. У нас он главный прогульщик...
   - Фильке ходить далеко...- сразу же откликнулся с задних рядов его защитник белобрысый Пузан.
   Все засмеялись. Жил Филька на два-три дома подальше чем кто-либо из остальных.
   - Ты живешь ближе... - не остался в долгу Саша.- А в школу приходишь последним. Тянешься, как крот...
   На передних партах среди девочек брызнул смех.
   Голова Пузана сразу исчезла за чьей-то спиной. А угрюмый Лиходей, сидевший с ним рядом, показал Саше кулак. Ребята загалдели, зашептались, а Саша остановился, не зная, что говорить.
   Варя ободряюще кивнула ему гладко причесанной русой головой. Отступать нельзя, да и не в привычке Саши, тем более что на него теперь смотрели десятки глаз.
   - Предлагаю тех ребят-пионеров, кто опаздывает, пропечатать в стенгазете,- заявил он вздрагивающим от волнения голосом.- А Фильку...- он снова поправился: - Сычева предупредить. Не поможет - исключить из пионеров. - И решительно пошел на свое место.
   - Эва махнул!..- донесся до Саши сиплый голос Лиходея.- Больно строгий...
   - Это как так исключить? - удивленно спросила сзади Зинка.
   - Тебя тоже следует одернуть,- обернулся к ней Саша.- Трещишь больше всех на уроках, как сорока...
   - Ишь, какой оратор выискался! - начала было обиженная Зинка, но замолчала, не встретив поддержки окружающих.
   Филька вначале сидел спокойно, развалившись за партой, и внимательно разглядывал потолок в классе. Но потом, когда после Саши стали выступать другие ребята, также упоминая его имя, он перестал улыбаться, насупился. Выступила Александра Степановна, и Филька совсем упал духом.
   - Выходи, Филипп, теперь тебя послушаем...- предложил ему Петр Иванович.
   Неохотно Филька вылез из-за парты.
   Он стоял красный, на виду у всех и бормотал обещания вести себя как подобает. Вслед за ним неприятные минуты пришлось пережить Зинке и другим прогульщикам.
   Филька долго не мог опомниться после пережитого позора. Забившись в угол, он бросал злобные взгляды на Сашу и лихорадочно ерошил свои белые как снег волосы.
   - Накостыляет он тебе...- пророчил Саше Серега.
   - Не тронет,- успокаивал Степок.- Мы и сами его вздуем в случае чего.
   Время уже было позднее, когда Ваня Колобков зачитал постановление райкома комсомола об участии пионеров и школьников в наступавшей весенней посевной кампании.
   - Понятно? - спросил он, кончив читать.- Собственно говоря, задача такова...
   Ребятам было понятно и без разъяснения, что нужно собирать золу, навоз, всякие удобрения и вывозить их в поле. Саша допытывался, будут ли пионеры одни собирать или с комсомольцами. Девочки спрашивали: как им лучше работать - звеньями или поодиночке?
   - Звеньями,- пояснял Ваня Колобков, вытирая вспотевший лоб.- Задание пионерам конкретное- собирать золу.
   Когда расходились из школы, ребята толковали между собой, что золу собирать нехитрое дело. Трудностей в этой работе не предвиделось.
   На следующий день, встретив Сашу в классе, мрачный, нахмуренный Филька покосился на него, но ничего не сказал.
   - Бить тебя собирается. Ребят подговаривает,- шептал Саше пронырливый, всезнающий Егорушка, задумчиво почесывая рыжеватый затылок.- У него со старшеклассниками дружба знаешь какая... Водой не разольешь.
   - Посмотрим...- Саша, хотя и поводил пренебрежительно плечами, чувствовал себя не совсем уверенно.
   Последние уроки прошли в томительном ожидании.
   Кончились занятия, и ребята гурьбой повалили из класса.
   Саша, как дежурный, задержался.
   Фнлька Сыч выскочил первым, но не пошел домой - об этом уже сообщили Саше друзья.
   - Ты не бойся...- говорил Саше Егорушка.- В случае чего я тоже...- Он засучил рукава, давая понять, что готов к бою.
   Серега нерешительно топтался на месте, но тоже не уходил. У крыльца на всякий случай дежурили Степок и Левушка.
   - Вы не ходите за мной,- прошептал Саша, когда они спустились с крыльца.
   Ребята немного поотстали.
   Саша пошел навстречу Фильке Сычу, который стоял на дороге в выжидательной позе. Возле него, сдвинув на макушку шапку, вертелся Пузан. Немного в стороне Лиходей из изгороди вытаскивал кол. Увидев Сашу, он осклабился и с колом в руках пошел навстречу. Сердце у Саши невольно екнуло. Он оглянулся - на месте ли его дружки, и не так уже смело приблизился к Фильке.
   - Драться хочешь? - спросил он.- За то, что я правду о тебе сказал? Ну на, бей...
   Саша для чего-то снял шапку, расстегнул ворот белой рубашки, шубейка у него была нараспашку. Подобной выходки Филька не ожидал, он даже побледнел от досады. По неписаным пескозатским законам в таком случае бить противника не полагалось. Завыркинцы с любопытством следили за Филькой. Издали с тревогой наблюдали за Сашей его друзья.
   Саша видел, что даже девочки не ушли домой и толпились у амбара.
   Среди них он заметил Тоню. Неподалеку был Сашин дом, но у него и мысли не было бежать. Он смотрел на Фильку и думал: "Ударит или нет?" Но Филька медлил.
   - Стану я с тобой связываться...- презрительно заявил он, но все еще чего-то выжидал.
   - Ну, колхозники... Кто кого?...- науськивая ребят, крикнул шедший мимо единоличник Авдюхин, живший на Завырке. Последнее время он работал пожарником в городе и относился к деревенским с явным пренебрежением.
   Драться Филька не стал, хотя перед этим громогласно грозился проучить Мазая.
   Домой ребята разошлись мирно.
   После обеда, успокоившись от пережитых волнений, Саша решал задачи, а Витюшка писал упражнение. На перекладине кровати сидела Галя и деловито чистила свои перышки. На печке дремал Павел Николаевич. Ждали Надежду Самойловну ужинать.
   На крыльце заскрипел снег, и в избу шумно ввалился Серега.
   - Идем скорее...- заторопил он, остановившись на пороге с шапкой в руках.- Тебя Ваня Колобков в избу-читальню зовет. Совещание... Насчет сборки золы.
   На ходу накидывая шубейку и надевая шапку, Саша ринулся из избы. Серега едва поспевал за ним.
   Следующий день было воскресенье. Стояла пасмурная погода. С крыш капало. Под ногами хлюпал разбухший, почерневший снег. Все пионеры села кто с корзинками, кто с ведрами высыпали на улицу.
   Разбившись на звенья, пионеры пошли по дворам собирать золу.
   - На что зола? - допытывались хозяйки. А иные и вовсе неохотно пускали ребят во двор.
   - Может, себе еще пригодится,- неуверенно возражали они.
   - На колхозные поля собираем,- убеждали ребята. Спорить с ними было трудно. Собранную золу ребята насыпали кучками вдоль дороги.
   Вслед за ребятами, подбирая золу, ползли колхозные розвальни. В них важно восседал дед Пупырь.
   Сани ползли медленно, как улитка,- дед Пупырь часто останавливался, подолгу разговаривая с каждым встречным.
   Когда Сашино звено обошло все дворы своего участка, дед Пупырь еще не доехал до них.
   - Останется наша зола неубранной,- беспокоился Саша. Тревожило серое, хмурое мартовское небо и разбухавшая с каждым часом дорога, по которой синеватыми змейками уже струились ручейки.
   - Давайте сами на салазках возить в поле! - предложил Саша.
   - Выдумал! - рассердилась Зинка.- Что мы, лошади?
   - Тяжеловато...- сомневался и Серега. Остальные тоже медлили.
   Пока ребята спорили, Саша, пошептавшись с Витюшкой, исчез.
   - А где же наш звеньевой? - хватились ребята.
   - На печку удрал,- негодовала Зинка.
   Но тут с горы, от дома, где жил Саша, показалась необычайная процессия.
   Громила и Тенор, впряженные в санки, везли фанерный ящик. За собаками с вожжами в руках шел Саша. Сбоку, увязая в мокром снегу, вприпрыжку бежал Витюшка, поддерживая ящик.
   - Грузи, ребята! - кричали они.- На своей подводе вывезем!
   Выдумка Саши сразу воодушевила ребят. Закипела дружная работа. Громила усердно тянул салазки с нагруженным золой ящиком, а Тенор все время явно лукавил, мешая и путаясь в упряжке. Сзади и по бокам тяжелый ящик с золой подпирали ребята. Саша бежал рядом, вожжами погоняя собак.
   За сараями на ближнем заснеженном поле зачернели кучки золы.
   Когда к Сашиному звену подъехал дед Пупырь, делать ему было уже нечего.
   - Где же ваша зола-то? - таращил глаза Пупырь.
   - Управились сами! - кричали ребята, довольные расходясь по домам.
   На другой день зимняя дорога разом рухнула. Вскрылись ручьи, забурлила и загрохотала Вырка. С каждым днем все заметнее оголялась земля вокруг Песковатского.
   Собравшись в школе, ребята толпились в коридоре. Там висела свежая стенгазета. В ней на видном месте были нарисованы Громила и Тенор в упряжке.
   Саша знал, что стенгазету оформляли Филька Сыч и Зинка.
   
   
   
   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
   
   Весна наступала стремительно, бурно. Недели полторы спустя после сбора золы, проснувшись утром, Саша в звонком хоре грачей, облепивших на усадьбе голые, с корявыми сучьями деревья, различил оживленное щебетанье скворцов.
   Выскочив с горячей лепешкой в руках на улицу, Саша даже зажмурился от яркого весеннего солнца. Небо было чистое, голубое. Заокские дали вырисовывались ярко, отчетливо. Даже виден был песчаный обрывистый берег над рекой, а железнодорожный мост казался совсем рядом - рукой подать. Пахло навозом, прелой травой. Оживленно клохтали у ворот взъерошенные куры, раскапывая мусор. Мычала в хлеву корова. Ей откликался сиплым баском Мартик. Даже Галя и та была пьяна от весеннего апрельского солнца и, как шальная, носилась вокруг, прыгая с дерева на дерево, заигрывая то с Тенором, то с Громилой.
   Но самое главное - на голых ветвях деревьев уже копошились скворцы.
   "Опоздал... Надо было поправить скворечники, вычистить мусор",- подумал Саша, осматривая деревья.
   В следующие дни, чуть только начинало бить в окна солнце, Саша и Витюшка выскакивали из дому и, устроившись поудобнее на завалинке, наблюдали за скворцами. И хотя по утрам стояли заморозки, лужицы и ручейки покрывались хрупким молочным ледком, скворцы неутомимо таскали в свои домики прутики, соломинки, клочки пакли. Один принесет, сунет в скворечник, а другой прилетит, поднимет отчаянный крик и начнет все выбрасывать обратно.
   - Ссорятся! - говорил Саша, улыбаясь. Помирившись, скворцы начинали петь, одновременно шевеля крылышками и вертя головой и хвостом.
   - Полезная птица,- поучал Саша Витюшку.- Ты знаешь, сколько она вредных насекомых уничтожает?
   - Ну еще бы...- глубокомысленно отвечал Внтюшка.- А наша Галя, наверно, побольше любого скворца слопает.
   - Лентяйка наша Галя,- пренебрежительно отзывался Саша.
   Вернувшись из школы и наскоро перекусив, Саша, одолеваемый хозяйственными заботами, расчищал канавки возле дома, сгребал с оттаявшей земли мусор, перекладывал- у тына рухнувшую поленницу дров. Предстояло еще вскопать на огороде гряды, починить изгородь, помочь отцу установить на пасеке ульи... да всего и не перечтешь.
   Задвинув занавеску на окне, чтоб меньше было соблазнов, приказывал себе: "Садись, Шурка, за уроки..." Строго предупреждал не в меру общительного, говорливого брата: "Замолкни!.. А лучше исчезни из избы, если не хочешь делать уроки!.. Понял?"
   Нехотя Витюшка тоже пристраивался сбоку за столом. Со старшим братом решать задачки легче, чем в одиночку. Он хотя и покричит, но поможет.
   А в школе Александра Степановна становилась все требовательнее: подходил к концу учебный год.
   - Ошибок стал делать меньше, стараешься,- замечала она Саше, проверяя его тетради.- А почерк по-прежнему ужасный.
   "Зато я читаю лучше всех",- мысленно оправдывал себя Саша.
   Еще с осени Саша увлекся чтением. Мать жаловалась дедушке: "Ослепнет, все по вечерам читает". Но читать не запрещала.
   - Читает - это хорошо! - говорил дедушка.- Но только все в свое время.
   Названия прочитанных книг, так же как и просмотренных фильмов, Саша записывал в особую тетрадь.
   Зимой в село несколько раз приезжала кинопередвижка, и в списке появились: "Красные дьяволята", "Чапаев", "Веселые ребята", "Новый Гулливер". Среди книг вслед за "Сказками" Пушкина там стояли "Мертвые души" Гоголя, "Детство и отрочество" Толстого, "Русские народные сказки", рассказы Станюковича. Вскоре в списке появилась "Как закалялась сталь" Островского.
   Книгу прочел он залпом, просидев всю ночь до петухов.
   - Интересная... Ой, какая интересная...- оправдывался он утром перед матерью, обозвавшей его полуночником.- Ты тоже прочти. Это же не выдумано, а все взаправду.
   Мать знала, как уважал Саша книги, в которых "все взаправду". Она тоже с удовольствием читала такие книги.
   Без задержки "Как закалялась сталь" сразу же переселилась к Степку. От Степка к Сережке и затем к Зинке. Как живой, в островерхой с красной звездой буденовке, стоял перед ребятами Павка Корчагин. Колхозных лошадей ребята стали водить в ночное по-военному, вскачь, лихо махая самодельными саблями. Так воевал Корчагин. Правда, ни у кого из них не было буденовок. Во всем селе буденовку имел только завыркинец Филька Сыч. Не идти же к нему с поклоном? Но буденовку можно смастерить из газеты. В сумерках вечера кто заметит, что это скачут не лихие кавалеристы, соратники Островского и Чапаева? Ребята и раньше играли в гражданскую войну. Но теперь игра стала более осмысленной. Все хотели быть на стороне красных. Прочитанная книга как-то больше сдружила ребят.
   Чем ближе подходили каникулы, тем чаще собирались ребята у Саши. Отец на пасеке, мать в сельсовете, Саша и Витюшка одни дома, раздолье, никто не мешает- они хозяева. Вместе занимались. Когда надоедало заниматься - повторять пройденное, ребята шли на берег речки строить флот.
   Было и еще одно развлечение. Дедушка выполнил свое давнишнее обещание сделать ребятам автомобиль. Вместе с Сашей он отковал оси, приспособил колеса от старых плугов, сколотил кузов. Автомобиль получился почти как настоящий: колеса вертелись, руль действовал. "Мотор только к нему приделать - и он помчит",- мечтал Саша.
   Вытащив автомобиль на дорогу, Серега, Илюша и Степок забираются в ярко-зеленый кузов.
   - Садись,- приглашает Саша Тоню, но она испуганно машет рукой: "Боязно!.." Тогда в машину садится Витюшка и боком втискивается юркий Егорушка. Саша сидит за рулем, для солидности водрузив на нос оправу от старых дедушкиных очков.
   Теперь стоит только сзади подтолкнуть это громоздкое сооружение - и оно, набирая скорость, с грохотом и скрипом покатится по дороге вниз, к мосту.
   Саша всецело поглощен рулем, удерживая машину, чтобы она не свернула в канаву. За машиной с визгом и криком вперегонки бежит толпа ребятишек. Впереди всех мчится, заливаясь лаем, Тенор.
   На все село звенит задорная, боевая песня:
   
   Смелей вперед и тверже шаг,
   И выше пионерский стяг.
   Мы - смена комсомолу,
   Мы -дети Октября...
   
   Обратно к дому машину, издали похожую на огромную зеленую черепаху, ребята волокут на себе.
   Прикатив автомобиль на двор к Саше, они гурьбой устремляются вниз, на берег сверкающей в солнечных бликах Вырки. Все-таки лучше Вырки ничего нет на свете! Но особенно весело на реке теперь, когда там на причале дожидается хозяев недавно построенный первоклассный боевой флот.
   У Саши была сколоченная из досок и обильно просмоленная изнутри и снаружи лодка. Эту лодку соорудил отец. Теперь лодка переоборудована под крейсер. Добавочными досками Саша и Витюшка укрепили борта, установили мачту, вместо якоря на носу повесили кошку, которой ловят в колодцах затонувшие ведра. На борту крейсера зеленой краской выведено название: "Грозный". Вооружить крейсер Саша предполагал деревянными орудиями.
   - А не потонет? - сомневался курносый, измазанный в смоле боцман Витюшка.
   - Не должен тонуть,- говорил капитан, смахивая с потного лба черную прядь волос.
   Друзья командира крейсера "Грозный" тоже имели капитанские звания и сами командовали боевыми кораблями. Серега плавал на сторой колоде, переоборудованной под миноносец. У Егорушки со Степком были транспортные суда - плоты из досок и бревен.
   Хотя флот был еще не совсем достроен, но уже в боевом порядке плавал по Вырке на зависть иноземным врагам - завыркицам. Впереди гордо шел "Грозный" с красным флагом на мачте, за ним тащился миноносец. По бокам плыли транспортные суда.
   Остальные друзья Саши, не имевшие в своем подчинении боевых единиц, тоже плыли вслед кораблям - саженками или другим способом. В случае необходимости они брали боевые суда на буксир и проталкивали их на более глубокий фарватер.
   - Мазай поплыл! - кричали завыркинцы.- Эй вы, моряки, выходите на берег! Мы вам покажем...
   - Толстопузики! Завыркинцы! Сперва нос утрите! - неслось в ответ.
   Далеко от своих берегов эскадра не уплывала. Чуть что, завыркинцы обстреливали ее и стремились потопить.
   На ночь боевые корабли эскадры надежно укрывались в кустарнике.
   - Завыркинцы тоже строят свой флот,- докладывали Саше добровольные лазутчики.
   - Пускай строят,- говорил Саша, презрительно сплевывая в сторону. Это означало, что он не верит в боеспособность вражеской эскадры, состоявшей из жалких, кое-как сколоченных плотов да полусгнившей колоды.
   А когда после очередного боевого похода моряки возвращались на сушу - домой, отважного капитана и его неразлучного боцмана встречали тревожные вести.
   - Опять сегодня соседи жаловались на галку,- говорила Саше мать.- Посадили бы ее в клетку.
   Галя озорничала с малышами. Стоило кому-нибудь из ребятишек побежать, как немедленно вдогонку устремлялась Галя, норовя клюнуть беглеца в голую пятку.
   Саша видел это неоднократно своими глазами и теперь понимал, что дела плохи. Нужно успокоить и мать и соседей.
   Братья прятали Галю в избе. В наказание ее долго не выпускали на улицу, надеясь, что она образумится.
   
   
   
   
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
   
   Начались летние каникулы.
   В первое же воскресное утро ребята снова собрались у школы. Предстоял поход километров за восемнадцать от села на шахту. Давно хотелось ребятам посмотреть, как добывается каменный уголь. В плане работы пионерской организации об этом походе было записано еще с осени.
   С ребятами пошел учитель Петр Иванович, большой любитель всяких походов и экскурсий.
   Солнечное июньское утро встретило ребят звонкими голосами жаворонков, невидимо заливавшихся в бездонной голубизне. Пахло молодой травой, полевыми цветами. Извилистая проселочная дорога то терялась в березовых перелесках, то снова выбегала в поле.
   Ребята, позвякивая кружками и фляжками, шли гуськом по мягкой обочине дороги. Впереди маячила высокая худая фигура учителя в сером холстинном костюме и белой кепке. Рядом с ним в голубой майке, простоволосая, шла пионервожатая Варя. За ними шагал Филька Сыч в своей солдатской гимнастерке и в пилотке из газеты. Он, то и дело оборачиваясь, начальственно покрикивал на остальных, хотя командиром его никто не выбирал.
   Позади всех тянулись девочки, заметно отставая от передних, занятые своими разговорами, и среди них - неразлучные Тоня и Зина.
    - Недружные наши ребята, - жаловался Саша Егорушке и Сереге. - Собирались все, а пошли...-он быстро пересчитал, - двенадцать человек.
   - И то хорошо!-возражал юркий и легкий в ходьбе Егорушка, перебегая с места на место. Рыжеватый хохолок у него на голове стоял дыбом, придавая остроносому лицу задорный вид.
   Саша шел налегке, в одной майке, шлепая босыми ногами по мягкой как пух дорожной пыли. На плече у него висели связанные бечевкой ботинки, сбоку - отцовская охотничья сумка.
   На полпути, у березовой рощи, в овраге остановились на привал. Ребята выкупались в зеркально-чистом глубоком бочажке, разбрасывая тучи брызг. Девочки вместе с Варей разбрелись по луговине, собирали цветы и плели венки.
   Они притащили учителю большую охапку цветов. Петр Иванович, как обычно, увлекся, рассказывая пионерами о растениях. Его худые, жилистые руки быстро перебирали цветы.
   - Это зверобой...- говорил он, - а это ветреница. В свежем виде она для скотины ядовита, а высушенная теряет свои вредные качества...
   Саша внимательно смотрел на бледно-розовый, с шестью лепестками цветок ветреницы и думал, что, по примеру Петра Ивановича, в избе у которого висели гербарии и коллекции насекомых, он тоже будет собирать гербарий. И обязательно теперь же, летом.
   К обеду они добрались до шахты. На изрытой оврагами равнине среди мелкого кустарника чернели штабеля угля, возвышались серые голые отвалы вынутой породы. В шахтных постройках скрипели лебедки, пыхтел компрессор. К огорчению ребят, им не разрешили спуститься под землю. Пришлось довольствоваться осмотром стволовой. Оттуда можно было наблюдать, как поднимается и опускается клеть. Сменный инженер дал школьникам посмотреть альбом с фотографиями подземного хозяйства шахты. Уходя, ребята благодарили его и захватили с собой на память кусочки угля. На обратном пути ни жаркое солнце, ни мучившая жажда не помешали им вести оживленный разговор обо всем, что они увидели. Все теперь отчетливо представляли, как залегают угольные пласты, то уходя глубоко вниз, то подымаясь на поверхность.
   - Интересно, а что под нашим Песковатским находятся? - размышляли они. В этот день каждый камешек на пути, каждый размытый склон оврага привлекал внимание ребят.
   Вдруг обнаружат они железную руду или какие редкие минералы?
   - Вернемся домой - всем отрядом начнем поиски производить, - шутила вожатая. Она стерла ногу, заметно прихрамывала, но всячески старалась подбодрить ребят.
   - Нужно знать свой край, свои родные места, все, что нас окружает, что залегает в земле...- задумчиво говорил учитель.
   - А клады тоже могут быть? - неожиданно спросил Саша.
   Но Петр Иванович понял Сашин вопрос по-своему и подтвердил, что в земле в любом месте могут находиться сокровища.
   - Слышали? - покосился Саша на приятелей.
   Серега и Егорушка навострили уши. Они знали, откуда появилась у Саши мысль о кладах. Вместе они читали "Остров сокровищ" и вместе загорелись желанием найти клад.
   На другой день, забыв об автомобиле и речной флотилии, ребята рыли крутой откос над Выркой. Мешали корни кустарника. Ребята подрубали их топором. Попадались камни, их выворачивали на поверхность.
   Вот здесь, на обрывистом берегу, может быть совсем близко, лежали несметные богатства. Вокруг в густой ярко-зеленой траве, как снежинки, белели незамысловатые цветки земляники, важно топорщились, надувая свои пушистые шары, одуванчики.
   - Может быть, до золота докопаемся...- мечтал Серега, вытирая грязной рукой потный лоб. - Эх-х, вырыть бы самородок с мой кулак.
   - На что тебе золото?.. - интересовался Степок.
   - Эхма!.. Зуб себе золотой вставлю. Знаешь, как будет блестеть?.. Как солнышко...- хвалился Серега, ощупывая во рту пустое, свободное от бывшего там зуба место.
   - Хорошо бы до нефти докопаться...- высказывался рассудительный Степок и мечтал: - Как брызнет фонтан... Керосину тогда у нас будет вволю.
   - Лучше каменный уголь... - стоял на своем Илюша.
   - Неразумные вы...- удивлялся Егорушка. - Тут клад зарыт, а они про каменный уголь... Правда ведь, Сашка?!
   - Правда...- отвечал Саша. Работал он усерднее всех. Щупленький, слабосильный Егорушка быстро выдохся и занимался теперь больше разговорами, лениво махая лопатой.
   Серега, после того как раскритиковали его будущий золотой зуб, тоже не проявлял большого усердия.
   - Как думаешь, глубоко зарыт клад? - спросил он.
   - Вот чудак! - усмехнулся Саша.- Только рыть начали, а он спрашивает...
   Отвечал Саша как-то неопределенно и в то же время таинственно. Темно-карие глаза у него при этом загадочно щурились. О том, что на берегу Вырки зарыт клад, он слышал еще маленьким от бабушки. Доходили раньше эти слухи и до остальных ребят. В клад разом поверили все.
   - И теперь он в целости находится? - продолжал допытываться Серега.
   - И теперь... Только трудно к кладу подступиться.
   - Почему трудно? - Ребята, загораясь любопытством, подвинулись ближе к Саше.
   - Почему, почему...- Саша затруднялся ответить, неопределенно пожимая плечами. Но ребята ждали ответа, и слова появились сами собой. - Заговорен... Не дается, - объяснил он серьезным тоном, сам веря в свою выдумку. - Чистая совесть должна быть у человека. Чтоб не лгун он был. Не ябедник. Не хвастун. И не жадина... Тому он дается. А так бесполезное дело. Рой не рой - все зря.
   Оживление сразу пропало.
   - Кончай, братцы, рыть, - вдруг предложил Серега и решительно отбросил лопату в сторону.
   - Почему? - испугался Саша.
   - Нету среди нас таких людей, - мрачно пояснил Серега, растягиваясь на траве.
   Остальные тоже побросали лопаты. Каждый мысленно искал в себе какой-нибудь изъян. И тут ребят неожиданно выручил рассудительный Левушка.
   - Эх вы, курочки-петушки!.. - засмеялся он уже презрительно, с видом всезнающего человека. - Эти порядки существовали раньше. Теперь советское время, заговоры недействительны. Раз есть клад - каждому он доступен. Дурни вы! В заговоры верите!
   Все снова оживились.
   - Давайте искать! - предложил Витюшка, нетерпеливо поглядывая на ребят.
   Один за другим все снова взялись за лопаты.
   - Вот вырыть бы! - мечтательно бормотал Егорушка. - Хоть посмотреть, какой это клад, из чего он состоит.
   - Тогда я себе купил бы часы, кожаную куртку...- Серега начал было перечислять, что бы он купил, пока ребята не одернули его:
   - Ты все думаешь о себе!.. Купить - нехитрое дело... Ты вот попробуй вырой его... Тем более что он еще неизвестно где зарыт.
   - А я бы вот что сделал, - Саша выпрямился. - Первым делом построил бы в Песковатском дом...
   - Большой?.. - осведомился Егорушка.
   - Еще бы... двухэтажный. Обязательно кирпичный и железом крытый...- Саша мысленно уже строил этот дом.
   - Ишь ты...- усмехнулся Илюша. - Сидел бы ты в этом своем домище, как рак-отшельник, и пел бы Лазаря...
   - Не понимаешь ты меня...- с горечью сказал Саша.
   - Был бы наш дом не пустой... Находилось бы в нем все наше, пионерское... И кино, и радио, и большая бы библиотека - книг на тысячу.
   Увлекаясь, как и остальные ребята, Саша фантазировал. Конечно, себе бы он купил ружье и фотоаппарат.
   - У нас у всех были бы тогда ружья, - размечтался Егорушка.
   Но сколько ни рыли ребята, ничего не нашли, кроме медной монеты внушительного размера старой чеканки. Когда ее очистили от земли, явственно проступили цифры: "1770 год" и вензель: "Е. II". На другой стороне был заметен двуглавый орел. Монета переходила из рук в руки. А Серега даже попробовал ее на зуб.
   - Настоящая, - смущенно объяснил он, простодушно моргая черными глазами.
   Как монета попала в землю - оставалось тайной. Но учитель Петр Иванович, которому ребята показали находку, объяснил очень интересно.
   - Это Иван Горемыка зарыл, - сообщил он. Ребята вытаращили глаза. Теперь уж они не могли отстать от учителя.
   - Жил на свете человек, - начал Петр Иванович, усаживаясь рядом с ребятами на песчаном обрыве над Выркой, - Иван Горемыка. Прозвали его так за крайнюю бедность, за суровую судьбу и нерадостную жизнь. Был Иван Горемыка крепостным у местного помещика графа Мансурова, которому тогда принадлежало Песковатское. Всю жизнь ждал Иван Горемыка воли, когда он станет свободным, но так и не дождался. Умирая, закопал он здесь, на берегу Вырки, все свое богатство - этот медный пятак и завещал медному пятаку никому на глаза не попадаться, пока не придет к народу свободная жизнь...
   Ребята напряженно слушали, не зная, правду говорит учитель или шутит. А Петр Иванович, задумчиво поглядывая по сторонам, продолжал:
   - Не стало и Мансурова. Продал он свое поместье. На смену ему пришел другой хозяин-помещик. Владел он всеми, - учитель широко обвел рукой, - полями, лугами, лесами. По-прежнему все принадлежало помещику...
   - Как все?.. - удивились ребята.
   - Даже и Вырка?.. - не вытерпев, задал вопрос Витюшка.
   - Даже и Вырка, - ответил Петр Иванович.
   Саша слушал не перебивая. Остальные тоже молчали. Только Степок недоверчиво усмехался.
   - Сказочка...- сообщил он ребятам, когда Петр Иванович ушел. - А вы уши развесили... Раньше была здесь церковь, только деревянная. Вот кто-то и обронил...
   .- Ничего не сказочка... - горячо стоял на своем Илюша.
   Саша тоже соглашался с Илюшей. Смотрел он на медный пятак, пролежавший в земле, может, сотню лет, н думал: в каких тот руках побывал, прежде чем его выкопали из земли?
   Яма, вырытая искателями клада под откосом, недолго пустовала. Новая затея, которую подсказал дядя Митя - оборудовать яму под землянку, - сразу же увлекла всех ребят.
   
   
   
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   
   Землянка была- похожа на пещеру: узкий ход и широкая комната с потолком и отвесными стенами. В ней свободно помещались десять ребят и еще оставалось место для хозяйственного инвентаря.
   Стены землянки ребята обшили сплетенными из прутьев матами. На глиняный пол настлали мягких еловых лапок. В одной стене пробили отверстие, вставили рамку со стеклом. Оттуда струился дневной свет. Можно было даже читать, сидя у окошка за столом, сколоченным из досок. Над столом висела клетка с ястребенком, которого Саша поймал в лесу.
   По стенам стояли скамейки, в углу чернела чугунная печка с конфорками и настоящим дымоходом на случай холодной и ненастной погоды. Постороннему человеку нелегко было в густом кустарнике отыскать вход в землянку. Рядом вниз серой змейкой круто сбегала к Вырке тропинка. Над крышей землянки возвышался высокий шест. На нем трепетал по ветру лоскут кумача. Флаг виднелся издалека, с какой бы стороны ни смотреть,
   - Что же, сынок, у вас теперь коммуна? - шутливо спрашивала Сашу Надежда Самойловна, довольная, что у ребят появились серьезные дела и они меньше стали озорничать на улице.
   Компания Саши, собиравшаяся на горе, где стоял дом Чекалиных, давно уже получила у ребят на селе прозвище горцев.
   "Коммуна горцев" - это звучало громко и почетно.
   Землянка выглядела независимым государством на песковатской земле. Сверху подходы к ней надежно стерегли два внушительных пса, тоже зачисленных в состав коммуны. Внизу расстилалась зеркальная гладь Вырки, там прикрывала берег эскадра кораблей. Оставались уязвимыми фланги - справа и слева. Но здесь рос на обрывистых скатах густой и цепкий кустарник, преодолеть который мог не каждый.
   Если существовала коммуна, то должно было появиться и общее хозяйство.
   Вслед за чугунком, в котором часто варилась уха, и глиняными чашками у горцев появилась и артельная касса. Она хранилась в землянке в потайном месте и периодически пополнялась единовременными взносами.
   Когда объявлялся очередной взнос, каждый из коммунаров приносил по паре куриных яиц и клал их в плетушку.
   ...Витюшка сидел за колченогим столом. Мусоля карандаш, он записывал в приходную книгу:
   "Егор - 2 шт. ; Левка - 2 шт.".
   - Постой, - вдруг заволновался Витюшка, поднося яйцо к свету и потом передавая его Саше.
   - Болтун, - категорически заявил Саша, возвращая яйцо Левке. - Из-под клушки вынул?
   - Вы что, курочки-петушки!.. - возмутился Левка.
   - Сам ты курица и петух! - передразнил его Саша. - Надо по-честному поступать.
   - Да разве я из-под клушки?.. - продолжал протестовать Левушка. - По-честному взял... сказал, что яишню будем жарить... - Левка не сдавался, продолжая спорить, даже божился, что готов выпить яйцо и тем доказать свою правоту. Но ребят трудно было провести.
   Злополучное яйцо ходило по рукам, все критически осматривали его и ругали Левку.
   - Кокнуть тебя этим яйцом по затылку, - сердито предложил Степок.
   - Ладно. Я принесу другое...- не выдержал Левка, запуская яйцом в ближайшее дерево. Шмякнув, оно оставило мокрый желтоватый след.
   Подтянув штаны, он помчался домой и притащил в кармане свежее яйцо, крупное, как гусиное.
   Собранную партию яиц ребята относили в местный кооператив. Там за каждое яйцо платили по двугривенному.
   В первый раз у дверей кооператива ребята замешкались, передавая из рук в руки плетушку с яйцами.
   - Иди ты! - уговаривали Сашу ребята. - Тебе сподручнее. Про нас скажут: подворотни обшариваем. А тебе - доверие...
   - Не пойду, - отказывался Саша. - Не умею я продавать.
   - Давай я снесу! - предложил Витюшка, которому надоели эти препирательства. Несмотря на свой малый рост, он по юркости и живости не уступал никому из Сашиных приятелей.
   Забрав в руки плетушку, Витюшка в сопровождении Сереги храбро двинулся в кооператив.
   Обратно в землянку ребята вернулись с пустой плетушкой. В кулаке у Саши были крепко зажаты четыре рублевые бумажки.
   - Солидные деньги...- толковали между собой ребята. Спорили, что можно приобрести на них. Одни говорили - мяч для футбола, другие - крючки для удочек.
   - Можно и билеты в кино, - предложил Витюшка.
   - Мало. Не хватит, - сомневался Саша. - Придется еще по паре яиц собирать.
   Артельная касса всех беспокоила: кому ее отдать, где хранить?
   - Выберем казначея, - предложил Саша. Он выложил деньги на стол и отошел в сторону, искоса поглядывая на ребят.
   Наступило замешательство. Каждому лестно было стать казначеем.
   - Какие же, граждане, будут кандидатуры? - спросил Саша, голосом и жестами подражая матери, когда она проводит собрания. - Давайте обсудим...
   Обсуждали недолго.
   Дома об этом событии Витюшка все же проболтался.
   - Шурку казначеем выбрали, - сообщил он за ужином, - все ребята голосовали за него, говорят, не жадюга он, не завистливый человек.
   - Каким это казначеем? - недоумевающе спросил отец.
   Мать улыбнулась. Она уже знала про тайну куриных яиц.
   - Насчет яичницы...- неумело слукавил Витюшка, видя, как сразу потемнели глаза и сурово сдвинулись брови у брата.
   У входа в землянку среди кустарника теперь то и дело курился сероватый дымок костра. На перекладине над огнем висел котелок с ухой или жарились подстреленные из лука грачи, а вокруг сидели и лежали на траве загорелые полуголые горцы.
   Вид у горцев был мужественный, грозный. У одних по всему телу проходила полосатая татуировка из черной липкой глины, у других в волосах, перехваченных тесемкой, воинственно торчали гусиные и куриные перья. Берестяные колчаны со стрелами и тугие луки-самострелы лежали рядом в полной боевой готовности.
   Вместе с горцами находился и их неразлучный спутник Тенор. Он умильно поглядывал на ребят и нетерпеливо облизывался, дожидаясь, пока дадут ему свежей рыбки или крылышко грача. Порой заглядывал к горцам и Громила. Он неторопливо, степенно обходил вокруг костра, обнюхивая каждого из ребят, словно удостоверяясь, все ли они имеют право здесь находиться, а потом так же не спеша возвращался в конуру.
   Появлялась и Галя, стремительно, камнем приземляясь среди горцев.
   - Га-га!.. Га-а?.. - отрывисто спрашивала она, широко раскрывая свой черный клюв и вращая белесыми глазами. Это означало: "Вы здесь?.. Вот и хорошо. Я тоже здесь..." Она устраивалась поблизости на дереве, с живейшим интересом наблюдая за горцами, у которых события развертывались порой так молниеносно, что трудно было уследить за ними. То они сидели спокойно у костра и мирно беседовали, то вдруг возникала какая-то непонятная кутерьма.
   Неожиданно вскочив с места, Саша начинает тревожно обозревать окрестность. Мысленно он видит вдали, за приземистой бревенчатой мельницей, неисчислимые воинские полчища. Они идут с развернутыми знаменами и барабанным боем, блестя на солнце лесом штыков. Так шли белогвардейцы на наших в недавно просмотренном кинофильме. Над коричневой железнодорожной будкой, прилепившейся у бугра, зачернели самолеты. Это фашистская эскадрилья. Летит она бомбить Абиссинию... И вдруг подмога... От березовой рощи по полю мчится лихая конница, а впереди, в черной бурке и мохнатой папахе, на белом коне, Чапаев. Нет, теперь не одолеть врагу красных горцев.
   - Сюда!.. - командует Саша. - Ко мне...
   - Ты чего?.. - интересуются ребята, уже догадываясь: очевидно, Саша задумал что- то.
   План рождается почти мгновенно. Но своих надо еще настропалить. Пускай тоже поволнуются. Иначе какие же они вояки.
   - Беда...- бурчит Саша сквозь зубы и потом громогласно заявляет: - Плохи наши дела!
   - Это почему же?.. - не выдерживает Серега.
   - Наступают на нас белогвардейцы...- объясняет Саша, нахмурившись. - Замышляют они высадить на берегу десант и овладеть крепостью...
   Ребята настораживаются, мысленно стараясь представить себе этих белогвардейцев. И хотя с виду ничто не предвещает военной угрозы мирным зеленым берегам Вырки, все подвигаются ближе к Саше.
   - Ты... барон Врангель...- Саша решительно смотрит на светлоглазого, медлительного на выдумку, но неустрашимого Степка. - Иди и формируй свою армию... Совершишь ты набег на Советский Союз, а мы тебя в воду будем сбрасывать.
   - Дудки тебе!.. А этого не видел?.. - краснощекий и рослый Степок, нахмурив свои белесые брови, решительно показывает Саше кулак. - Без жребия я Врангелем не буду... Так и знай...
   - Тогда ты Колчак. Бери командование...- обращается Саша к другому знаменитому военачальнику, черноволосому и черноглазому Сереге.
   Тот тоже обиженно отходит в сторону.
   - Ладно...- соглашается Саша. - Жребий будем тянуть.
   Он снова задумывается.
   - Силы примерно равны, - объясняет Саша, - неприятель занимает противоположный берег. В случае чего мы можем мобилизовать и девчонок...
   - Ну, уж это не дело связываться с косматыми, - решительно отвергает Егорушка.
   - Только, чур, не стрелять из самострелов, - предлагает Левушка, недавно пострадавший во время состязания.
   Саша с сожалением смотрит на самострелы с тугими тетивами, на колчаны со стрелами. Каждая стрела с хвостовым оперением и жестяной острой головкой, залитой внутри свинцом, как пуля, сшибает любого зазевавшегося грача и даже утку.
   - Можно и без стрел, - соглашается он.
   - Собак привязать надо, - предостерегает Серега, с опаской поглядывая на острые клыки Тенора.
   - Ладно, привяжем. Давайте бросать жребий.
   Саша действует решительно, не теряя ни минуты. Разыскав старый картуз, он выкладывает припасенные заранее бирки - жребии.
   - Начинаем! - Саша встряхивает картуз со жребиями. - Белый!.. Красный!.. Снова белый!.. Красный!..
   Белые неохотно отходят в сторону, бросая завистливые взгляды на красных.
   Как назло, Степку достается белый жребий.
   - Не сфальшивил?.. - подозрительно спрашивает он у ребят, удивляясь, что и в прошлый раз он тоже был вожаком белогвардейцев.
   Саша порывисто вздергивает плечами и невольно сжимает кулаки. За такой обидный намек он готов тут же при всем народе один на один сразиться с бароном Врангелем и положить его на лопатки.
   - Ладно...- уже соглашается барон Врангель, тяжело вздохнув и подтягивая при этом свои короткие штаны.
   Обе стороны деятельно приступают к военной подготовке.
   Приводятся в боевое состояние ружья-трещотки, мечи, жестяные щиты. Подготавливаются "гранаты" - кульки из бумаги, начиненные пылью.
   Наскоро утверждается закон военного времени, обязательный для обеих сторон: кулаками и ногами не драться.
   - Пленным, если обезоружат и сорвут повязку с рукава, больше не сопротивляться, - строго напоминает Саша, вынося из землянки связку разноцветных тряпок,
   - Ну, ясное дело, - откликаются ребята. Но краем уха Саша слышит:
   - Попробуй возьми тебя в плен - зубами загрызешь...
   Оба враждующих отряда расходятся на свои позиции.
   Белым полагается дополнительное время для развертывания своих сил, в то время как красные сидят в землянке, терпеливо ожидая сигнала.
   Голосисто рычит боевая труба, возвещая всему миру, что в Песковатском начались военные действия...
   Командир красного гарнизона, расставив свои силы в наиболее уязвимых для обороны местах, с крыши землянки зорко наблюдает за окрестностями. Черные волосы у него взъерошены, на левой руке краснеет кумачовая повязка.
   - И слухом не слыхать! - докладывает, появившись перед командиром, разведчик Левка. Он явно удручен отсутствием противника. Пот катит с него градом.
   Желтая майка Левки снова мелькает в зеленых кустах.
   Время идет, а неприятель не проявляет признаков жизни.
   Командира гарнизона прошибает пот. Положение серьезное. Неприятель что-то предпринимает. И как нарочно, на стороне белых собрались тренированные, бывалые бойцы. Каждую секунду они могут внезапно напасть на гарнизон.
   "Берут на измор",- лихорадочно шепчет про себя Саша, начиная нервничать. Он беспокойно ходит по крыше землянки.
   "Атаковать самому... Захватить врага врасплох и разгромить его, когда он меньше всего ожидает..." - думает, морща лоб, Саша, вспоминая недавно прочитанную книгу про своего любимого полководца Суворова, которого тоже звали Александром. Мелькает в памяти образ боевого командира Чапаева. Фильм о нем Саша смотрел уже пять раз.
   Но эти полководцы точно знали, где сосредоточиваются вражеские войска. А Саша ничего не знает.
   Июньское солнце печет все сильнее. Даже листья на деревьях сморщились, поникли, а зеленая травка стала сухой, колючей, как шиповник.
   "Искупаться бы", - мелькает соблазнительная мысль, хотя ребята час назад купались. Саша все еще не решается покинуть свой наблюдательный пост. Он подозрительно прислушивается к каждому шороху.
   Не вытерпев, Саша резко свистит. По сигналу все разведчики его отряда разными тропами собираются к землянке.
   - Словно сквозь землю провалились, - жалуются они, вопросительно глядя на командира.
   - Вот что, ребята! - Саша уже принял решение. - Всем находиться у землянки. Далеко друг от друга не отходить. Зорко смотреть по сторонам. Командиром на время моего отсутствия будет Левка. Я сам пойду в разведку.
   В кустах Саша прячет свой выточенный из дубовой планки меч и жестяной щит.
   Неслышно, ползком крадется вниз по тропинке к реке.
   Из-под руки, вильнув тонким голым хвостиком, выскальзывает юркая изумрудная ящерица. Пискнув, на пень взметнулась бурая жаба, вытаращив на Сашу свои водянистые немигающие глазищи.
   - Чтоб ты подохла! - шепчет он, вздрогнув от неожиданности.
   Продираясь сквозь густые заросли черемухи и ольшаника, он спускается к реке. Чуть булькнула вода, расходятся по неподвижной глади круги. Это Саша с головой погрузился в воду. Уметь проплыть под водой до противоположного берега может не каждый, но для Саши это несложное дело.
   Снова булькает вода уже у противоположного берега. Из тростника выглядывает черная мокрая голова, мелькают темно-бронзовые от загара плечи и прилипшая к телу майка. Теперь путь лежит по вражеской территории. Легко, как белка, карабкается Саша на верхушку сосны. Сверху все видно как на ладони.
   Сердце у Саши бьется, даже трудно становится дышать.
   Вот на противоположном крутом берегу, у оврага, зашевелился кустарник. Это противник ползком перебирается через ложбинку. Значит, враг незаметно переправился через Вырку и теперь уже близко от землянки!
   Саша быстро соскальзывает вниз и снова ныряет.
   "Только бы опередить врага, поспеть",- лихорадочно думает он. В самый решающий момент командир появляется на посту весь мокрый, облепленный зеленой тиной.
   - Ко мне! - кричит он, схватив оружие. На ходу перегруппировав силы, гарнизон стремительно бросается на врага, ошеломляя его неожиданной контратакой.
   Звонко лязгают мечи о железные щиты. Взрываются "гранаты", вздымая сплошную серую пелену пыли. И сразу же вспотевшие, разъяренные битвой горцы превращаются в чернокожих. Белеют только зубы и сверкают глаза.
   Саша бьется отчаянно. Его почерневшая майка и сверкающий на солнце щит мелькают то в одном, то в другом месте.
   - За мной! - пронзительно кричит он, видя, что белые уже дрогнули и попятились, все еще упорно сопротивляясь.
   Охваченный боевым азартом, командир гарнизона забывает все на свете. С ходу он стремительным ударом выбивает меч у Степка. Егорушка, поверженный на землю, отчаянно извивается под Сашей, тщетно стараясь избежать позорного плена.
   - Пусти-и!.. - хрипит он, оскалив мелкие и острые, как у лисенка, зубы. Но уже поздно. Егорушка обезоружен и лишен своего воинского звания - белой повязки. Неприятель с позором отступает, израсходовав все свои боеприпасы и неся потери. Самодельная труба в руках Витюшки голосисто поет, возвещая о том, что красные победили.
   Быстро заключается мир.
   Почерневшие от взрывов "гранат" командиры обоих отрядов, Степок и Саша, дружелюбно пожимают друг другу руки. Вокруг них, тяжело дыша, стоят такие же черные доблестные воины.
   Все отправляются на речку, - нужно быстрее смыть следы ожесточенной битвы.
   - Вы храбро сражались, - одобрительно говорит Саша своим бывшим противникам, когда горцы лежат после купания на песке, отдыхая и набираясь сил. - Мы навалились на вас, а вы ни с места...
   Выстиранные разноцветные майки и трусы пестреют на траве. Рядом лежат мечи и щиты.
   - Здорово ты меня, - морщится Саша, поглаживая вздувшийся на лбу синяк.
   - Ты же меня сам стукнул, - оправдывается Степок,- я тебя нечаянно.
   - Знаю, что не нарочно. - Саша не сердится. Синяки и царапины только закаляют горцев, приучают их к суровой военной жизни.
   - В следующий раз мы по-другому будем играть, - сообщает Саша. - Интереснее, чем сегодня. - Его темно-карие глаза улыбаются, смуглое облупленное лицо горит после купания. Блестят белые ровные зубы.
   - Ты мастак на выдумку, - одобрительно говорит Левушка, с уважением посматривая на друга.
   - Смотри, завыркинцы идут!.. - замечает кто-то из ребят, поднявшись на пригорок.
   Горцы настораживаются...
   Теперь уже не выдуманная, а самая настоящая опасность нависает над коммуной горцев.
   Все вопросительно смотрят на Сашу. Глаза у него горят, ноздри раздуваются.
   - Ребята!.. Не пропустим?.. - спрашивает он и тихо командует: - Живо!.. В кусты... Спрячемся в засаде...
   Мгновенно гористый берег Вырки пустеет. Только шевелится наверху у землянки кустарник.
   
   
   
   ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
   
   Издавна славились завыркинцы своими лихими набегами на чужие сады и огороды. Похаживали они и в колхозный сад, находившийся рядом с Сашиным домом. Горцы знали об этом, но мирились и молчали, поскольку и сами были не безгрешны. Но когда на пути завыркенцев в колхозный сад, как бельмо на глазу, встала землянка горцев, положение резко изменилось.,
   Горцы не захотели пропускать мимо своей землянки, враждебных и коварных соседей.
   А соседи, настроенные не менее воинственно, тоже не хотели уступать.
   Мирная обстановка на берегах Вырки сразу обострилась. Войны завыркинцы и горцы друг другу не объявляли, но боевые стычки с переменным успехом происходили чуть ли не каждый день.
   Вот и сейчас человек пять завыркинцев с Филькой Сычом во главе шествовали по берегу Вырки в явно боевом настроении.
   Шли они гуськом. Зорко поглядывали по сторонам, В руках у каждого было по здоровенной палке. Вслед за первым отрядом вдали шагал второй отряд, тоже вооруженный палками. Было без слов понятно, что шли они громить землянку горцев.
   Подойдя поближе к землянке, завыркинцы остановились в нерешительности. Только что издали они видели горцев на речке, и те вдруг разом бесследно исчезли.
   - Испугались...- толковали между собой завыркинцы.- Удрали...
   - А может, они где притаились?. .- раздавались осторожные голоса.
   - Чего там... пошли, - подбадривал друзей Филька. Волочил он за хвост дохлую кошку, намереваясь оставить ее в подарок горцам. А наверху в это время группировались силы горцев.
   - Ребята!.. Сбросим?.. - советовался Саша. Вопреки обычному пути завыркинцы не пошли по тропинке, петлявшей по откосу, а полезли напрямик через кусты к землянке, не подозревая, что горцы следят за ними.
   Первым бесстрашно карабкался Филька. Его беловолосая голова среди зелени кустов служила хорошим ориентиром для горцев.
   Едва успела показаться на откосе коренастая, широкоплечая фигура Фильки Сыча, как из кустов одновременно высунулись четыре загорелые руки и сшибли его вниз... За Филькой точно так же кубарем покатились обратно его приятели.
   В стане врага возникло замешательство. Но Филька не отступал. После короткого совещания, собравшись с духом, завыркинцы снова полезли к землянке и снова позорно были сброшены вниз.
   Потопив стоявшую на причале эскадру врага, завыркинцы ушли в страшной злобе на горцев, угрожая стереть с лица земли их землянку.
   - Погодите!.. - кричали они уже на своем берегу, швыряя камнями в горцев. - Мы еще покажем вам...
   - Не боимся! - вопили горцы в ответ.
   - Нет теперь для вас здесь хода! Не пройдете!
   Неожиданная победа воодушевила горцев, еще теснее сплотила их вокруг Саши и в то же время заставила задуматься.
   - Разрушат нашу землянку, - беспокоились они, настороженно следя за происками врага.
   Наступили тревожные дни.
   Теперь завыркинцы открыто задирали горцев, где бы ни встречались с ними. Короткие боевые схватки еще более ожесточали враждующие стороны. Сама собой возникла мысль о постройке укрепления вокруг землянки.
   - Чтобы подступа ни с какой стороны не было...- первым предложил Серега.
   - А что, ребята!.. Правда!.. - загорелся Саша. Сразу же посыпались предложения:
   - Ямы вырыть!.. Колючую проволоку протянуть!.. Перекопать тропку!..
   Саша ходил вокруг землянки, задумчиво морщил лоб, что-то мысленно определял про себя. Составлялся план будущей крепости с отвесными откосами и широкими стенами, в которых чернели бойницы, а из бойниц грозно торчали пушки. Попадали в крепость только по подъемной лестнице, которая сразу же убиралась. И конечно, наверху, над башней, развевался флаг с черной полосой и с черепом посредине. Так выглядели крепостные сооружения в недавно прочитанной повести про пиратов. Но то в повести...
   На другой день горцы явились к землянке кто с лопатой, а кто и с топором. В руках у Саши тоже была лопата, а за поясом торчал топор. Без спора и шума дружно закипела работа.
   В короткий срок горцы соорудили массивный крепостной вал, обрыли крутые суглинистые откосы, которые стали еще более неприступными, издали похожие на серые гранитные скалы. Вблизи дома, на ветле, оборудовали наблюдательный пункт. В развилке ветвей, за густой зеленой листвой, невидимый для постороннего взгляда, в специальном гнезде сидел наблюдатель, чаще всего Витюшка. Сверху, с наблюдательного пункта, к землянке и в дом к Саше тянулись сигнальные провода. Стоило только дернуть любой из них, как заливисто дребезжал колокольчик, давая знать о грозящей опасности. В наиболее уязвимых местах висели пустые консервные банки. Они тоже начинали греметь, если вражеская рука раздвигала кустарник.
   Уже с утра начиналась деятельность гарнизона. Первым являлись Саша и Витюшка. Вслед, один за другим, сбегались и остальные горцы. Опоздавших уже встречали вооруженные до зубов воины. У входа стояла охрана с боевыми щитами в руках. По крепостной стене прохаживался часовой с мечом и самострелом за спиной. Слышалось звонкое бряцание оружия, громко и отчетливо звучали слова: "Слушаюсь, товарищ командир!", "Будет выполнено, товарищ командир!"
   Как-то само собой произошло, что командиром гарнизона стал Саша. Никто его не назначал и не выбирал. Никто из горцев и не пытался оспаривать у него власть. Все понимали, что более смышленого и храброго вожака им не найти.
   О крепости скоро узнала вся Завырка. Узнали и неверные, но услужливые попутчики горцев - девчонки с этой стороны Вырки. Они тоже зачастили в крепость. Приходили крадучись, пытаясь обмануть охрану.
   - Стой! - преграждал им путь часовой в бумажной пилотке. - Стрелять буду!..
   - Пароль?
   - А мы, Егорушка, не знаем... У вас он каждый день меняется...- просительно говорили Тоня и Зина.
   - Замрите. Вперед ни шагу! - грозно предупреждал часовой, почесывая в раздумье рыжеватый затылок.
   Вызвав к себе командира, он докладывал:
   - Подозрительные и неизвестные личности явились- Тонька и Зинка. Пароль не знают. Как быть?
   - Пропусти, - советует Саше уступчивый Илюша.
   - Ненадежный народ-то, - сомневается Степок. Он всегда во всем сомневается.
   - Как быть, ребята?.. - спрашивает командир, тяжело вздыхая.
   В ответ - молчание.
   - Пропусти без пароля, - приказывает Саша часовому, снова тяжело вздохнув. Главное, чтобы не подумали ребята, что он "девчатник" и не имеет характера, уступая девчонкам. У командира должна быть железная воля. Девчонки - нахальный народ. Только уступи им, так начнут верховодить.
   - Как хорошо-то у вас! - удивленно восклицают они. - Нас примете в коммуну?
   - Пускай играют, - снова слышится голос Илюши.
   - Мы будем санитарками, - предлагает Зинка.
   - И без вас обойдемся, - ворчит Серега. Он так же, как и Степок, недолюбливает девчонок и даже побаивается их.
   - Будем печь вам картошку...- со своей стороны предлагает Тоня. Она уже хозяйничает в землянке. Подметает пол, что-то переставляет с места на место. И впрямь в землянке становится уютнее...
   Глаза у горцев теплеют. Саша по-прежнему молчит. Очевидно, он согласен с Илюшей.
   Приняв девчонок в свою компанию, горцы все же одергивают их на каждом шагу, не дают своевольничать. Дисциплина у горцев крутая, никому послабления. С ласковым разговором к суровым воинам не подъедешь. В случае чего и выход указать можно...
   - Эх, командир, командир!.. - с укоризной, качая головой, говорит потом, когда горцы остаютсй одни, нелюдимый Степок. - Разве можно этому народу доверять?
   - Зато как весело было...- стой! на своем Илюша.
   - Тише!.. - предостерегающе поднимает руку Саша. - Опять кто-то идет?
   Все настороженно замолкают.
   - Стой!.. - снова слышится грозный оклик часового, заметившего на тропинке пешехода. - Кто идет?
   - Это я... Костька...- слышится робкий голос долговязого Костьки Козла с Завырки.
   К завыркинцу, насторожившись, подходят горцы.
   - Куда шагаешь?.. - сурово спрашивает Саша.
   - А я к вам...- простодушно заявляет Козел, моргая подслеповатыми глазами. - Очень у вас весело.
   Вокруг стоят горцы, кто с мечом, кто с луком, все нахмуренные, суровые. На плече у Саши черная галка. Рядом сидит с оскаленной пастью Тенор и посматривает на босые, с черными пятками ноги перебежчика.
   - Не подослали тебя? - допытывается Саша.
   Предателей и доносчиков он презирает. Прищурив глаза, недружелюбно смотрит на перебежчика и думает: "Что же с ним делать?"
   Жил Костька Козел на краю Завырки, рядом с мостом, на отшибе. Поэтому находился он на перепутье между завыркинцами и остальными ребятами, примыкая то к тем, то к другим. И все же это был хотя и безвредный, но завыркинец. И неизвестно, с какими намерениями он пришел.
   - Пускай выдержит испытание, а там посмотрим, - решил наконец Саша после тайного совещания с ребятами.
   Козлу завязали платком глаза и повели по каким-то рытвинам то в гору, то вниз.
   - Смотри не оступись... Вправо!.. Влево... Ни шагу в сторону - обрыв! Расшибешься и костей не соберешь! - раздавалось кругом. Потом послышалась команда: - Крути!..
   Перебежчика повернули раз десять, пока у него окончательно не потерялось ощущение, где он находится. Теперь ему казалось, что малейший шаг в сторону грозит смертельной опасностью.
   - Вы не очень, ребята...- взмолился Козел, еле удерживаясь на дрожащих ногах.
   - На что он нам такой, недопеченный?.. - проворчал Степок.
   - Отставить! - командует Саша, тоже убедившись, что Козел струсил. И, сорвав с глаз перебежчика повязку, говорит: - Не примем... Иди на Завырку.
   Ребята видели, как стремительно, не оглядываясь, Козел побежал домой.
   - Озлобили мы его... К завыркинцам примкнет, - сокрушался Илюша. Но все понимали и соглашались с Сашей. Правильно он поступил. В крепости должны быть только надежные, проверенные люди, раз находятся горцы в состоянии войны с врагом. А военные действия продолжались...
   Противник все чаще показывался вблизи крепости. С каждым днем он становился все назойливее, нахальнее, прорываясь на законную территорию горцев. Против неприятеля тогда пускались в ход все средства обороны - все, что попадалось под руку.
   В честь победы зажигался костер. Сероватый дымок, курившийся над землянкой, означал, что горцы на страже и не пропустят врага в крепость.
   Встречаясь на сборе пионерского отряда, завыркинцы и горцы не показывали и виду, что они враждуют. Они с одинаковым волнением и жгучей ненавистью к фашистам слушали рассказ вожатой об испанских событиях, о том, как героически борется Мадрид. Филька как ни в чем не бывало здоровался с Сашей, добродушно скалил крупные желтоватые зубы.
   Саша относился к "врагам" более нетерпимо. Лицемерить, притворяться он не умел.
   - Нечестно, Филипп, поступаешь, - говорил Саша, сдвигая свои густые черные брови. - В сад к деду Пупырю вы забирались, а свалили на нас.
   - А вы не забирались? - в свою очередь спрашивал Филька, намекая на известные ему проделки горцев.
   Саша еще больше хмурился, сознавая справедливость замечания.
   - Раньше были дела, а теперь нет, - уклончиво отвечал он.
   После сбора Саша был дома. Он сидел на крыльце и занимался сложным и хитроумным делом - конструированием парохода, когда незаметно из-за угла вышел в пестрой бумазейной рубашке, замызганных штанах чумазый Лиходей и остановился возле Саши. Коротко остриженные волосы его отливали бронзой, широкий нос с горбинкой шевелился, словно он принюхивался к Саше.
   - Что делаешь? - спросил он, хотя ясно видел, чем занимается Саша.
   - Вот видишь?.. - Саша показал свой корабль метровой длины, собранный из бочарных планок. Выглядел корабль внушительно, как настоящий.
   - А плавать он будет? - поинтересовался Лиходей.
   - Поплывет, - уверенно процедил сквозь зубы Саша и для большей убедительности потрогал вынутую из корабля жестяную банку с длинной изогнутой медной трубкой. Это был двигатель. По замыслу Саши, если нагревать воду в банке до кипения, пар, выбиваясь сквозь изогнутую трубку под водой, будет толчками двигать корабль.
   - Работай, работай...- как-то загадочно посоветовал Лиходей таким тоном, словно от него зависело, разрешить или запретить Саше работать. Угрюмый и застенчивый на вид, он всегда оставался в стороне, в то же время втихомолку учиняя какую-нибудь каверзу.
   - Тебе чего? - спросил Саша не совсем дружелюбно, видя, что Лиходей застрял у крыльца и не собирается уходить, подозрительно посматривая по сторонам.
   Лиходей что-то пробормотал о Надежде Самойловне, о справке, которую нужно отнести отцу.
   "Шпион... -заподозрил Саша. - Подослали его завыркинцы со злодейской целью".
   Шпион продолжал стоять, переминаясь с ноги на ногу, хотя ему объяснили, что председатель сельсовета не скоро вернется домой.
   - Громить нашу землянку собрались? - догадался Саша, в упор глядя на Лиходея.
   Тот сразу смешался, застигнутый врасплох, и проговорился:
   - Это Филька... А я что, я не пойду... Я просто так зашел...- и исчез.
   Саша понял: Лиходей должен был отвести его внимание от крепости, попридержать подле себя, в то время как от речки подойдут завыркинцы. Саша опрометью помчался в крепость.
   Сразу же на шесте взвился лоскут кумача, означавший на этот раз - крепость находится в опасности. Поднятый в неурочное время флаг требовал присутствия на месте всего гарнизона.
   - Идут! - вдруг тревожно, короткими резкими звонками засигналил Витюшка. Он звонил до тех пор, пока Саша обратным сигналом не приказал ему замолчать.
   Теперь уже не только Витюшка, но и Саша видел: завыркинцы перешли Вырку через мост. Небольшой группой - человек шесть - шагали они по берегу, направляясь в сторону крепости.
   В это время взбудораженные красным флагом горцы сбегались к крепости, вытаскивали из землянки оружие, боеприпасы.
   .- Хоронись по кустам, ребята! - распоряжался Саша. - Пускай думают, что врасплох застали.
   Сам он не скрывался. Пускай видят враги, что командир находится на своем посту.
   Завыркинцы подошли к песчаной отмели Вырки и стали вызывать горцев.
   - Выходи, Мазай! - кричали они, швыряя в крепость камнями.
   А Козел, очевидно помня недавнюю обиду, первым напрямик полез к крепости.
   - Не трогать, - отдал распоряжение Саша своим дозорным, которые хотели сбить Козла с откоса и ринуться вниз на завыркинцев.
   - Возьмем живьем,-пояснил он Левке, указывая на подслеповатого Козла.
   Но Козел, только теперь заметив сидевших в кустах горцев, вдруг покатился обратно вниз, с треском ломая кустарник и крича:
   - Ребята!.. Они все здесь...
   Как Саша и предполагал, это была только уловка врага, ожидавшего, что горцы ринутся вниз и станут преследовать завыркинцев, отойдя от землянки.
   В этот самый момент Витюшка снова отчаянно засигналил, увидев другую кучку завыркинцев во главе с Филькой Сычом уже со стороны плотины, а за ней и третью группу. Вместе с завыркинцами шли и курцевские мальчишки, примкнувшие к ним.
   Положение для горцев складывалось тяжелое. Неприятель подавлял своей численностью и нахальством. Он был уверен в победе и не маскировался.
   Завыркинцы устремились на крепость с разных сторон. В них летели начиненные пылью "гранаты", комья глины... Слышались угрозы с той и с другой стороны. Теперь все горцы толпились на крепостной площадке, готовясь сразиться врукопашную. И в самый критический момент, когда нельзя было медлить больше ни одной минуты, Саша решился пустить в ход артиллерию. Вытащив на крепостной вал треногу - орудие собственной конструкции, горцы поспешно забили в ствол щебень, камни, вложили в запальную часть пороховой заряд. На виду у оторопевшего врага Саша факелом поджег запал.
   Оглушительно прогремел выстрел, и неприятель опрометью покатился вниз, разбегаясь по кустам.
   Второй выстрел окончательно рассеял врага. Завыркинцы со своими союзниками поспешно отступили к речке. А вдогонку им неслись неистовые вопли горцев:
   - Стреляй!.. Стреляй еще раз... Бей их...
   Снова взобравшись на свой наблюдательный пункт, Витюшка сигнализировал, что неприятель поспешно удирает, уже больше не помышляя о штурме.
   - Отбили! - кричал Саша и вместе с ним весь гарнизон, видя, как вдали, в кустах, мелькают спины завыркинцев и убегают в другую сторону их курцевские союзники.
   Но на следующий день утром, когда большинство горцев еще крепко спали, завыркинцы тайком, крадучись, побывали в крепости. Они облазили все углы в землянке, сломали шест, опрокинули в ров треногу, но флага крепости, так же как и оружия горцев, найти не смогли. Спугнутые собаками, завыркинцы так же трусливо, незаметно скрылись, как и пришли.
   Существенного вреда крепости они не причинили, только увели с собой крейсер горцев. Витюшка нашел "Грозный" потом в кустах у мельницы, продырявленный и наполовину затопленный.
   Пустой оказалась и клетка с ястребенком. Но ястребенок тоже быстро нашелся. Живой и невредимый, сидел он у речки на ольхе и дружелюбно встретил Сашу, заверещав по-своему, не делая попытки улететь.
   Когда собрались горцы и осмотрели причиненные врагом разрушения, лицо Саши прояснилось.
   - Ничего, ребята! - бодро говорил он, глядя на приунывших было горцев. - В открытом бою нас никто не мог победить. Только трусы так поступают, как завыркинцы.
   И снова взвилось победное знамя горцев - красный лоскут кумача. Снова звенела у костра песня отважных защитников крепости:
   
   Мы - кузнецы, и дух наш молод,
   Куем грядущего ключи.
   Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
   В стальную грудь сильней стучи...
   
   Крепость продолжала жить. А у завыркинцев почему-то пропала охота штурмовать горцев. К тому же в это время случилась с Филькой Сычом и его друзьями неприятная история: попались они у себя за Выркой в чужом саду и с тех пор присмирели. Горцы же по-прежнему зорко охраняли колхозный сад. Наблюдательный пункт продолжал существовать, хотя уже наступала осень и вместе с ней школьные занятия.
   
   
   
   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
   
   Быстро пролетело лето. Кустарник на берегах Вырки поредел, словно кто его прочесал, и трава на косогоре стала жухлой, похожей на мочало. Крепость теперь все чаще пустовала. Школьные занятия, заботы по дому, колхозные дела поглощали все свободное время горцев. Вместе с другими ребятами Саша рыл на колхозных полях картошку, сгребал со стланищ лен. Встречаясь на улице и в школе, ребята хвастались друг перед другом заработанными трудоднями.
   - Филька Сыч перещеголял меня.. - жаловался дома Саша. - Ночью, что ли, он работает?
   - У него отец - бригадир, - намекнул Витюшка. Но Павел Николаевич решительно отверг ничем не доказанное предположение:
   - Не таков Егор Сычев человек, чтоб припиской заниматься. Он скорее с себя последнюю рубашку отдаст, чем чужой рубль возьмет...- Успокаивая Сашу, говорил:
   - Иногда и последним полезно быть, чтоб нос не задирал, не кичился: мол, я во всем передовой..
   Вошла обеспокоенная Надежда Самойловна.
   - Что будем делать с Мартиком? - спрашивала она. - Теперь надо решать.
   Мартик стал крупным, породистым быком, приметной белой масти, с черными пятнами на спине и боках и с черными, словно в чулках, ногами.
   - Зарежем, да и в кадку,- предлагал Павел Николаевич. - По крайней мере солонины до петрова дня хватит.
   Саша и Витюшка возмущались:
   - Для того мы растили Мартика, чтоб резать?
   - Шутит он, - успокаивала ребят Надежда Самойловна.- Поговорю с председателем колхоза. Может быть, колхозной ферме на племя отдадим.
   Саша сразу повеселел.
   - Вот хорошо бы,- радовался Витюшка. Надежда Самойловна договорилась с председателем
   колхоза, и ребята сами, как только выпал первый снежок, отвели Мартика на колхозную ферму.
   - Смотри не скучай,- напутствовал Саша Мартика.- Теперь ты колхозник.
   Мартик только жмурился в ответ. Но когда ребята уходили, было двинулся за ними и замычал, как будто спрашивал: "Надолго ли я здесь остаюсь?"
   Без Мартика в доме стало скучно, словно не хватало чего-то. Только отец был доволен.
   - Сбыли с рук и ладно, - говорил он. - Кормов мало в этом году запасли. Изгороди во дворе и то не начинишься. Все своими рожищами разнесет.
   - Сено-то и воду мы сами носили. И загончик тоже сами огораживали, - возражал Саша.
   Действительно, сыновья в меру своих сил помогали по хозяйству. Жаловаться на них не приходилось.
   Мать то и дело уезжала по делам в районный центр, в Тулу и даже в Москву. Отец ходил в лес пилить дрова. Ребятам часто одним приходилось домовничать.
   Вернувшись из школы, наскоро перекусив и накормив собак, Саша и Витюшка распределяли между собой обязанности.
   - Поросенку я снесу, - говорил Саша.- А ты кур и гусей накорми. Корове я тоже дам.
   Со двора доносились визг поросенка и протяжное мычание коровы. В сенях толпились куры. Подавал свой голос и ястребенок, сидевший в клетке. Все учуяли, что пришли хозяева, и требовали к себе внимания.
   Кряхтя и пачкаясь сажей, Саша ухватом выдвигал из печки чугунок с поросячьим кормом. Наложив сколько нужно в шайку, он направлялся к поросенку, разговаривая по пути с курами, с кошкой, с коровой.
   На воле с пересвистом завывал сердитый ветер. Гулял он по соломенной крыше, врывался со снегом в любую щель. А на дворе было тепло, уютно. Накормив всех обитателей двора, братья ставили самовар и садились чаевничать, обсуждая, какие им еще предстоят неотложные дела.
   - Корову подоить... картошки набрать... воды принести... дров...- перечисляли они, за обе щеки уписывая из плошки густо политую льняным маслом кашу.
   Приходил отец. Он долго и тщательно обивал в сенях веником снег с валенок, а сыновья в это время наперебой сообщали ему, что они делали.
   - Сена я принесу и дров наколю, - говорил отец. - А вы садитесь за уроки.
   Он видел - сыновья без него и так изрядно потрудились.
   Зимой уехала мать в Москву.
   - Через неделю вернусь, не раньше, - сказала она ребятам, провожавшим ее на станцию.
   Долго тянулась эта неделя. Ребята часто подходили к календарю на стене, загибали листки, гадали, в какой день вернется мать.
   - В субботу, - утверждал Витюшка.
   - Вряд ли...- сомневался Саша. - В субботу она только выедет из Москвы.
   Разглядывая календарь, они мысленно представляли себе, где сейчас мать, что она делает в Москве. Без матери было скучно, особенно теперь, в долгие зимние вечера.
   Наконец подошла давно ожидаемая суббота. Вернувшись из школы, Саша и Витюшка принялись за уборку. Начали с самого ответственного дела - мытья пола.
   - Много воды-то не лей, - предупреждал Саша Витюшку.- Три больше тряпкой...
   Витюшка на коленях старательно трет пол. Но сегодня он то и дело задумывается и начинает шлепать мокрой тряпкой по одному и тому же месту.
   - Как думаешь, что мать привезет нам из Москвы?
   - Что-нибудь привезет, - отвечает Саша. Он знает: мать никогда не возвращается домой без подарков.
   Мытье пола на этот раз затянулось. Все время отрывали от дела. Сначала пришел Серега.
   - Задачка не решается, - озабоченно сообщил он на пороге. - Бросил. Ну ее к шуту!
   - У нас вот сложнее задачка, и то решаем, - говорит Саша, махая перед носом Сереги мокрой тряпкой. - Приходи попозже, вечером, вместе тогда и решим.
   Только выпроводили Серегу - в избу заглянул Ваня Колобков.
   - Что это вы налили воды? - спросил он, словно не видел, каким делом заняты ребята. - Не приехала еще Самойловна?
   Потом зашла мельничиха и вслед за ней дед Пупырь. Не разобравшись, что происходит, он прошлепал прямо на чисто вымытую половину, оставляя огромными подшитыми валенками жирные, грязные следы.
   - Кхе... кхе...- кряхтел он, подслеповато щурясь. "Вот еще приперся",- сердито подумал Саша. Пупырю тоже зачем-то понадобился председатель
   сельсовета. И так как дед Пупырь все еще топтался на месте, не уходил, Саша спросил его про Мартика. Пупырь в эту зиму работал на скотном дворе.
   - Суров очень нравом-то...- заговорил Пупырь, явно обрадовавшись случаю посудачить. - Рожищи отрастил... глазищи огневые. Сущий черт! Намедни собрался я за тобой приходить. Никак не загонишь во двор...
   Хотелось еще поговорить о Мартике, но было уже поздно. Выпроводив деда Пупыря, ребята снова принялись за пол. Но тут за окном заскрипели сани, фыркнула лошадь, и сразу же тревожно залаял Тенор.
   В сенях снова затрещали половицы.
   - Кого-то еще нечистая сила принесла...- громко проворчал Саша.
   На пороге в клубах пара появился высокий, худощавый, темноволосый человек в черной шубе и валенках. Саша узнал секретаря райкома партии Калашникова.
   Вслед за Калашниковым вошел в избу сероглазый, по-военному подтянутый парень в шинели, в шлеме-буденовке.
   - Нечистая сила, говоришь? - Калашников усмехнулся. - Разве она существует? - Но, разглядев, чем занимались ребята, он не стал допытываться насчет нечистой силы и, обернувшись к своему спутнику, досадливо махнул рукавицей: - Надежда Самойловна в Москве на совещании, как это я запамятовал!
   - Да, в Москве, - подтвердил Витюшка, выскочив вперед, и сразу же смутился и спрятался за брата.
   Погревшись минут пять, приезжие ушли.
   Саша уже потом сообразил, что надо было бы гостей пригласить остаться, поставить самовар - так всегда поступала мать, отличавшаяся хлебосольством. Приезжие из района часто останавливались у них в доме.
   - Ты знаешь, кто это был второй, в шинели? Я только сейчас его припомнил, - сказал Саша Витюшке.- Андреев. Новый секретарь райкома комсомола. Помнишь, мы его видели на общерайонном слете?
   Скоро на чисто вымытом полу лежали половики.
   Под шестком белела охапка дров. Кадка в сенях были наполнена водой. Поросенок только тихо похрюкивал, накормленный досыта. Корова молчала, тяжело отдуваясь, пережевывая жвачку. Куры и гуси на дворе тоже вели себя спокойно.
   - Вот теперь порядочек. - Саша с удовлетворением оглянулся вокруг.
   Выскочив на крыльцо, Саша и Витюшка ждут. В сумерках вечера белеют крутые снежные сугробы. Вдали, на железнодорожной станции, светится красный глаз семафора. Пассажирский поезд уже прошел, а матери все нет...
   
   
   
   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
   
   Надежда Самойловна вернулась из Москвы на следующей неделе. Привезла сыновьям книги, цветные карандаши, краски с кисточкой.
   Весь вечер она рассказывала, как проходило в Москве совещание женщин - председателей сельсоветов, как волновалась она во время выступления.
   - С Михаилом Ивановичем я сидела рядом. Вот так, как с вами сижу. Он сказал мне: "Работаете вы неплохо. Слушал я ваше выступление. А вот что кашляете - это скверно..." Говорю: "Здоровье пошатнулось, Михайло Иванович. Но ничего, пройдет". - "Подлечиться, - говорит, - надо. Отправим вас в санаторий..." Спрашивал, большая ли у меня семья. А когда узнал, что ращу двух сыновей-пионеров, похвалил. Спрашивал, как вас зовут, сколько каждому лет, хорошо ли учитесь в школе...
   - Спрашивал? - удивлялся Саша, присев на краешек стула и мысленно представляя себе, как мать разговаривает с Калининым.
   - А ты рассказала про нашу Галю, про нашего Мартика? - допытывался Витюшка.
   - Все рассказала, - с улыбкой говорила Надежда Самойловна, расхаживая по избе. - Все... Он теперь вас, сыночки мои, хорошо знает.
   - И про Громилу и Тенора рассказала? - не унимался Витюшка.
   - Ну как же. - Мать улыбалась, глаза у нее блестели.
   Вскоре в сельсовет на имя Надежды Самойловны пришло письмо в конверте со штампом Центрального Исполнительного Комитета.
   В письме сообщалось, что по распоряжению М. И. Калинина Надежде Самойловне предоставляется для лечения двухмесячная путевка в один из лучших санаториев страны.
   Циковский бланк, на котором был напечатан текст письма, долго ходил по рукам, все читали и удивлялись. "Калинин письмо нам прислал",- хвалился Саша на улице ребятам.
   - Вот управлюсь с делами - и в путь, - говорила Надежда Самойловна.- Путевкой обеспечена. На любой месяц выпишут.
   Но дни проходили в заботах и в работе. Саша видел мать и у общественных амбаров, где было ссыпано зерно, и в избе-читальне на лекции, и в школе на родительском собрании. По-прежнему она активно участвовала в хоре и в драмкружке.
   Саша любил заглядывать к матери в сельсовет. Здесь постоянно толпился народ. Приходили за справками, с жалобами и просто так - посоветоваться, поговорить.
   Надежда Самойловна сидела за широким столом, покрытым кумачовой скатертью. Здесь она выглядела совсем другим человеком. Было в ней что-то новое, незнакомое Саше. Голос ее звучал строго, начальственно, и называли ее все по имени и отчеству.
   Возвращаясь из сельсовета, мать говорила дома:
   - Не я буду, если не добьюсь, что станут наш колхоз и наш сельсовет передовыми, показательными во всем.
   Саша не сомневался в этом. Мать добьется. Не в ее характере отступать. В районной газете все чаще появлялись заметки о Песковатском.
   - Про нас пишут, - радовался Саша.
   - Может быть, и в "Пионерской правде" про наше село напечатают? - мечтал Витюшка.
   - О чем писать-то? - уныло возражал Саша.- Вон о каких интересных пионерских делах там рассказывают, а у нас что?...
   Мать ласково трепала Сашу по густым волосам.
   - Будут и у вас интересные дела, - утешала она. Как-то Надежда Самойловна сказала сыновьям:
   - Вспоминает про вас Калашников. Рассказывал мне намедни в райкоме, как вы нечистой силой его попрекали.
   - Это не я, это Шурка, - оправдывался Витя.
   - Ничего...- успокаивала мать. - Понравились вы ему. Хозяйственных людей он любит.
   Поездка Надежды Самойловны в санаторий все откладывалась. Сельсовет включился в месячник борьбы за культурную хату, который проводился по всему району.
   Теперь на селе только и разговоров было, что о месячнике. Крику и шуму на собрании по этому поводу было много. Но Надежда Самойловна радовалась, что удалось расшевелить народ, заинтересовать новым делом,
   - Поговорят и затихнут...- сомневался Павел Николаевич. - Говорить легче, чем делать. Язык свой, не покупной...
   Саша не соглашался с ним. Он сам ходил на сходку и видел - говорят о деле.
   - Культуру приказано наводить, - разглагольствовал на сходке дед Пупырь. - Бирку с номером надо навесить на каждую избу, чтоб, как в городе, отличалась.
   И Саше было непонятно: по своей обычной привычке ехидничал Пупырь или всей душой стоял за чистоту и порядок?
   - У нас свой сбор будет, - тихо переговаривались ребята.
   А на другой день состоялось комсомольское собрание, на которое пригласили и пионеров.
   - Говорил я - без нас все равно не обойдутся, - горделиво заявлял Саша, ведя свое звено на собрание,
   В избе-читальне озабоченный Ваня Колобков таинственно отозвал Сашу в сторону.
   - Штаб выберем для содействия месячнику, - сказал он. - Тебя от пионеров в штаб введем... Как, согласен?
   Смуглые щеки у Саши слегка покраснели.
   - Ладно, поработаем, - по-взрослому солидно ответил он, восторженно глядя на секретаря комсомольской организации. - Я наших ребят в это дело втяну.
   "Только бы пионеры не подкачали! Организовать их надо. Смелые на улице, а на дело робкие..." - думал он, сидя в президиуме собрания.
   - Собственно говоря, надо начать с самих себя... - ораторствовал Ваня Колобков, размахивая длинными жилистыми руками и по привычке яростно ероша свои густые золотистые кудри. - У себя в доме навести чистоту и порядок. А потом и соседям помочь...
   Саша, прищурив глаза, из-за стола президиума посматривал на ребят. Как они сейчас завидуют ему!
   После собрания расходились с песней. В такт заливалась гармонь, отчетливо выговаривая слова на своем языке:
   
   И любят песню деревни и села,
   И любят песню большие города.
   
   Весенний воздух приятно кружил голову. Мигали на иссиня-черном небе крупные яркие звезды...
   - Ну, мои помощники, - говорила дома Надежда Самойловна сыновьям, - теперь на вас все село смотреть будет: навела Чекалина в своем хозяйстве чистоту и порядок или на словах только агитирует?
   Сыновья понимали: подводить и мать и себя нельзя. Вернувшись из школы, они теперь усердно искали для себя работы. Переложили рассыпавшуюся поленницу дров около дома, починили ветхие ступеньки на крыльце, сгребли прошлогодний мусор с луговины.
   - Может, тебе помочь? - наперебой предлагали они свои услуги матери, когда она скребла и мыла пол в сенях, обметала с потолка паутину.
   Если дома помощи не требовалось, ребята направлялись к дедушке. Первыми жертвами месячника стали черные тараканы, которых у дедушки в избе развелось великое множество. Несмотря на возражения бабушки которая считала, что черные тараканы приносят дому счастье, ребята каждый вечер ставили ловушки. Скоро в избе не стало ни одного таракана. Возле дедушкиного дома Саша и Витюшка вырыли канавки, убрали с усадьбы давнишний хлам, подмели дорожки, под окнами прибили на застрехе доску, которую Николай Осипович давно собирался приладить на свое место.
   Неделю спустя пионеры и комсомольцы группами ходили друг к другу в избы, проверяли, чисто ли. У Саши в специальной тетради появились разграфленные страницы, где он отмечал, какая проделана работа по месячнику, кто из пионеров его звена выполняет поручения.
   Встречаясь с Ваней Колобковым, Саша докладывал о работе своего звена.
   - Действуй, действуй... - скороговоркой отвечал секретарь,- на следующей неделе воскресник организуем,
   Саша снова загорался: "Воскресник!.. Надо немедленно сообщить ребятам".
   В один из апрельских дней к нерадивым хозяевам, которые не особенно утруждали себя наведением чистоты и порядка в доме, нагрянули комсомольцы и пионеры - кто с ведром, кто с лопатой, кто с мочалкой. Егорушка из Сашиного звена первым решительно шагнул в избу к деду Пупырю. Но сразу же вылетел обратно, пересчитав спиной крутые ступеньки крыльца. За ним с веником в руках выскочил разъяренный Пупырь.
   - Под носом у себя чистоту наводи! - кричал он, вращая водянистыми глазами. - Тоже... уму-разуму учить пришел!
   - Будьте свидетелями! Он меня веником огрел! - кричал Егорушка, с опаской поглядывая на деда.
   Комсомольцы убеждали разгневанного Пупыря:
   - Мы думали... у вас сын в армии... Мы к вам как к красноармейской семье помочь пришли...
   Покричав, дед Пупырь, однако, пустил к себе ребят. Уговорила сноха, не любившая крику и шуму. А потом и сама была не рада. Соседки упрекали ее в лени, в нерадивости.
   В соседних избах тоже закипела работа. Хозяева, боясь, чтобы к ним не нагрянули "буксирные бригады", сами спешили навести чистоту в своих избах и дворах.
   Когда подвели итоги месячника, оказалось, что Песковатское вышло на первое место в районе. Наиболее отличившихся комсомольцев и пионеров райком комсомола премировал.
   Спустя несколько дней мать пришла из сельсовета раньше обычного. Она села на лавку, сияющая, веселая, притянула к себе старшего сына:
   - Ну, Шурик, значит, уезжаем. Ты в одну сторону, я в другую... За отличную учебу и активность в пионерских делах райком комсомола премировал Шурика путевкой в детский санаторий, - пояснила она мужу.
   
   
   
   ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
   
   Санаторий находился на Оке, под Калугой, много ниже того места, где в Оку впадала Вырка. Узнав об этом, Саша предложил ребятам:
   - Напишите мне письмо, запечатайте в бутылку и бросьте в воду. А я там поймаю. Или кораблики пускайте - обязательно с парусами. Может быть, доплывут.
   Друзья обещали слать ему весточки.
   Его увлекла эта затея. Если бы кто-нибудь из ребят уезжал, он непременно бы так поступил.
   Саша никогда еще не был так озабочен, как в эти считанные дни перед отъездом. Неудержимо манила мечта побывать в неведомых краях. И в то же время без надежного догляда оставались крепость и обширное артельное хозяйство.
   Комендантом крепости был выбран Степок. Все ребята единогласно проголосовали за него, а Саша, поднимая руку, тяжело вздыхал и хмурился: справится ли? Беспокоился Саша и за Тенора. Весной он дурил, как оглашенный носился по дороге, заглядывая во все дозволенные и недозволенные места, за что ему порой изрядно попадало.
   Оставался на попечении горцев ястреб. Черно-палевые перья у него на спине лоснились от обильного корма, которым его снабжали ребята. Жил он теперь на дереве возле землянки и далеко не улетал. Болело сердце и за Галю. Уж очень озорно она в последнее время вела себя. Только на днях Саша ненадолго отлучился из избы, позабыв убрать со стола чернильницу. А когда вернулся, Галя сидела на столе и, макая клюв в чернильницу, долбила по новой белоснежной скатерти, оставляя расплывающиеся чернильные пятна. Теперь за Галей должен был следить Витюшка.
   - Смотри за ними, - строго предупреждал Саша брата.
   - Ладно...- бурчал тот.
   Витюшка ходил расстроенный и во всем покорно соглашался с братом, хотя и пугала его столь большая ответственность.
   Провожать Сашу пришли все друзья. Они, как грачи, уселись на изгороди около дома. Здесь же вертелись Тенор и Громила. Только легкомысленная Галя скрылась куда-то, так и не простившись с хозяином.
   Наконец все последние распоряжения были отданы, и Саша с матерью отправились на станцию.
   Оглядываясь, Саша видел - Тенор долго еще бегал на обрыве и звонко лаял, словно упрашивая вернуться.
   Впервые Саша ехал на поезде. Он был одет в новый серый костюмчик и серую кепку. В руках крепко держал желтый фанерный баульчик. Вид у Саши был серьезный, независимый.
   Мимо окна проплывали зеленые поля и пестрые от весенних цветов луга. Мелькали серые телеграфные столбы. Разбросанные вдали на пригорках селения казались маленькими, игрушечными.
   Постукивали колеса, словно выговаривая: "А мы едем... А мы едем..."
   На следующий день они были уже в санатории. Как очарованный глядел Саша на окружавшее его великолепие - огромный белый двухэтажный дом с мраморными колоннами, многочисленные лужайки с клумбами цветов, статуи и фонтаны в густом липовом парке. По сравнению с Песковатским это был совершенно другой, сказочный мир. Едва успев устроиться на новом месте, Саша уже бегал с ребятами, которых в санатории оказалось великое множество.
   - Вижу я, тебе здесь не будет скучно, - сказала мать, когда они прощались. Она долго еще наказывала Саше, как вести себя, как возвращаться обратно, если отец не приедет за ним.
   - Ты, мама, не беспокойся, - говорил Саша, провожая мать до дороги, - не маленький я.
   Все же, когда мать уходила, у него защемило сердце.
   Быстро летели дни, о которых Саше предстояло потом подробно и обстоятельно рассказывать своим друзьям в Песковатском.
   Все было так ново, интересно, каждый день был наполнен такими увлекательными делами, что Саше казалось: прожить здесь всю жизнь - и все равно не успеешь перепробовать все занятия, наиграться и нагуляться досыта...
   Особенно нравились Саше походы. Во главе каждого отряда шел барабанщик, заливисто рокотали горны, развевалось огромное алое шелковое знамя колонны. Самое же главное - Саша сам нес это знамя. Поглядели бы в эту минуту на Сашу ребята из Песковатского!
   В первый же день к Саше подошел курносый веснушчатый паренек и предложил:
   - Давай дружить!.. Меня зовут Димкой.
   - Давай...- согласился Саша, протягивая своему новому другу руку.
   Димка оказался хорошим товарищем, не заносчивым и не гордым, хотя и был на год старше Саши.
   Димка приехал тоже из колхоза, с верховьев Волги. Саша удивлялся: он и сам любил купаться, но Димка мог сидеть в воде целый день и, наверное, если бы было можно, оставался там и на ночь. В искусных руках Димки каждая щепочка быстро превращалась в кораблик.
   - Здорово у тебя получается, - восхищался Саша, наблюдая, как Димка орудует перочинным ножом.
   Как ни весело было на новом месте, Саша все же не забывал Песковатское. Думал: как теперь его дружки? Охраняют ли крепость? Вовремя ли кормят Громилу и Тенора? Не обижают ли ястреба и Галю?
   - Ты чего загрустил? - спрашивал проницательный Димка. - По дому, что ли, соскучился?
   - Кто, я?.. - удивлялся Саша. - Да нет, ни чуточки...
   В ненастные дни ребята собирались на обширных застекленных верандах, играли в настольные игры, читали.
   - Что читаешь? - спросила как-то молоденькая румяная вожатая Сашу.
   - "Школу" Гайдара.
   - Нравится?
   - Очень...- восторженно ответил Саша.
   "Военная тайна" и "Дальние страны" тоже оказались близкими, родными. Было очень жаль Алика, так жаль, что сердце сжималось от боли. Очень нравилась Натка, смелая, решительная, волевая. Он сравнивал Натку с песковатскими комсомолками и не находил, кто бы был похож на нее. Близок был погибший от руки кулака Егор Михайлов. В Песковатском тоже погиб на боевом посту председатель сельсовета. Саша хорошо его помнил.
   Быстро пролетело сорок дней. Может быть, из Песковатского и посылали по воде весточку Саше. Может быть, по реке и плыла бутылка с запечатанным горлышком. Но разве за рекой углядишь?
   - Ждут меня... - объяснял Саша Димке. - Знаешь, какое у нас там артельное хозяйство?
   У Димки захватывало дух. Он явно хотел увидеть все своими глазами.
   - Поедем к нам на недельку...- предлагал Саша.- Жить будешь у нас... У меня мать хорошая. Она словечка не скажет...
   Но у Димки и без того был дальний путь. Возвращаться Саше предстояло одному. Отцу он написал, чтобы тот не приезжал за ним.
   На вокзал в Калугу Саша приехал с Димкой. Друзья в последнее время стали неразлучны, обменялись адресами. Димка подарил Саше на память свой любимый перочинный ножик, а Саша Димке - осоавиахимовский значок.
   В ожидании поезда друзья долго ходили по станционным путям, смотрели, как деловито снуют взад-вперед маневровые паровозы, а когда вернулись в здание вокзала, Димка вдруг обнаружил, что потерял выданный в санатории проездной билет.
   - В платке у меня был завязан в узелок, и записная книжка там, - жалобно бормотал Димка, шаря в карманах.
   Обеспокоенные ребята отправились обратно на железнодорожные пути. Но сколько они ни искали, утерянный платок не попадался на глаза.
   Наконец усталые, измученные, сели они на площади у вокзала и стали обсуждать, что же делать дальше. И хотя стоял солнечный день, на душе у обоих было пасмурно.
   - Поеду зайцем, - мрачно заявил Димка. - В случае чего - под лавку в вагоне.
   Саша хмурился:
   - Не годится. Знаешь, какой нехороший разговор будет: пионер едет под лавкой.
   - Я галстук сниму, - пробовал возражать Димка, но Саша не сдавался.
   - Ну что же мне делать? - Пухлые губы у Димки дергались. - Не пешком же идти.
   Димка совсем упал духом.
   Саша задумался, искоса поглядывая на удрученное лицо друга. В душе Саши шла борьба.
   - Знаешь что? - шепотом сказал он Димке, тяжело вздохнув. - У меня пять рублей есть. Купишь билет - и все.
   - А ты как?.. - Димка заметно оживился.
   - Я что?.. Мне деньги совсем не нужны, - уверял его Саша.
   Подумав немного, Димка снова помрачнел.
   - Билет стоит дороже, - прошептал он.
   - А мы поговорим с начальником станции, объясним, какое дело. Он даст записку проводнику не трогать тебя на остальной путь. Пошли...- Саша, вскочив на ноги, схватил свой желтый баульчик.
   Ребята отправились в кабинет дежурного по вокзалу. Тот внимательно выслушал, испытующе поглядел на них, а потом достал из ящика стола испачканный в мазуте носовой платок, скрученный узлом.
   - Мой!.. - заликовал Димка, приплясывая на месте.
   - Спасибо...- поблагодарил за друга Саша дежурного.
   Димка уехал первым. Саша посадил его на поезд, крепко пожал на прощанье руку.
   Поезд Саши уходил позднее. Свой капитал - пять рублей - он все же израсходовал: купил шахматы.
   
   
   
   ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
   
   Вернувшись в Песковатское, Саша старался держаться солидно, в разговоре быть немногословным, как подобает человеку, много повидавшему. Узнав о приезде Саши, в землянку немедленно собрались горцы. Витюшка доложил брату обо всех событиях. В коммуне все обстояло благополучно. Крепость по-прежнему грозно возвышалась над Выркой, и гарнизон исправно выполнял свои обязанности.
   - Вот... Ястреб курить научился...- жаловался Витюшка.
   - Курить? - удивился Саша, глядя на провинившегося ястреба.
   Тот сидел на нижней ветке березы возле землянки и деловито чистил своим крючковатым клювом отливавшие желтизной перышки.
   - Бедовый...- подтвердили ребята озадаченному Саше.- Ума не приложим, что с ним делать... Тебя дожидались...
   В этот же день все стало ясно.
   Не успели горцы отойти от своего костра, как ястреб подлетел, схватил не потухшую еще головешку и метнулся с ней на вершину сосны. Что он там с ней делал - неизвестно, но, когда головешка минуту спустя свалилась на землю, она еще тлела, дымилась.
   - Так он все село спалит, - испуганно говорили ребята.
   Саша видел: пока взрослые еще не узнали, надо что-то предпринимать.
   - Посадить его в клетку...- предлагал Витюшка.
   - Застрелить...- советовал Степок.
   Но Саша принял другое решение, с которым и жалостливый Витюшка согласился. С ястребом расстались - занесли его в лес, далеко от села. Обратно ястреб не вернулся ни в этот день, ни в следующие.
   - Значит, прижился, - радовались горцы.
   Саша снова принял командование гарнизоном. Но эти дела теперь мало волновали его. Появились другие заботы.
   - Приехал? - удивился Ваня Колобков, увидев Сашу в избе-читальне.
   Саша пришел вместе с другими звеньевыми, которых вызвал Ваня. По лицу Колобкова было видно, что он готовится сообщить ребятам что-то особенное.
   - Ну вот что: объявляю всех пионеров мобилизованными, - не то шутя, не то серьезно заявил он.
   - На войну в Испанию? - быстро спросил Филька Сыч.
   У Саши тоже разгорелись глаза, невольно он оглянулся на стену, где висела карта военных действий в Испании. Красные флажки на булавочках обозначали линию фронта.
   - Немного поближе...- вздохнул Ваня, тоже поглядев на карту. - Урожай в этом году обильный. Партия призывает нас, колхозников, чтобы ни одно зернышко не пропадало.
   - Колоски собирать? - догадались ребята.
   - Колоски. Из города хотели прислать нам на помощь школьников. Как, ребята, сами справимся?
   - Справимся...- дружно загудели звеньевые, - нечего нам помогать... мы сами...
   На следующий день пионеры вышли в поле. Подбирали колоски, ставили упавшие снопы. Звенья соревновались - кто больше соберет колосков. Мешки, набитые колосками, относили к овинам, на колхозный ток.
   Сашино звено отставало. То ли ленились ребята, то ли полосы попадались неудачные, но звено Фильки Сыча шло и на этот раз впереди.
   - Это вам не в войну играть, - подзуживал Филька Сыч.
   - Посмотрим еще, кто больше соберет, - грозился Саша. - Мы не только соберем, а и обмолотим колоски.
   - Хвастуны!.. - кричали завыркинцы. - До ваших колосков черед после покрова придет, когда снег ляжет!
   И в самом деле, с молотьбой в колхозе была задержка. Молотилка, присланная из МТС, то и дело выходила из строя. День поработает - и снова встанет.
   В то время как механик из МТС и колхозный кузнец - Сашин дедушка - чинили молотилку, у крыльца Чекалиных тоже шла работа. Горцы строили свой молотильный агрегат. Стучали молотки, звенели топоры, взвизгивала пила, скрежетали напильники, обтачивая зубья для барабана.
   Бабушка Марья Петровна долго потом не могла дознаться, куда исчезло колесо от старой прялки, мирно доживавшей свой век в сенях под застрехой. А колесо оказалось у Саши.
   Он озабоченно суетился:
   - Вот сюда поставим бункер... Здесь будет проходить вал... Сюда наклепаем барабан... Вот загвоздка! Где шестеренки достать?..
   Он морщил смуглый лоб. Задумывались и Серега, и Илюша, и Егорушка.
   Скоро молотилка была готова. Это был длинный ящик, гладко обструганный, с бункером, с решетами. Внутри ящика находился деревянный барабан с набитыми зубьями-костылями. Барабан хотя и скрежетал, как немазаное колесо, но крутился, и костыли-зубья не задевали друг за друга.
   Правда, нелегко было крутить колесо от прялки, насаженное на вал. Натертые руки саднило. Зато вниз, на разостланную мешковину, вместе с половой сыпалось зерно, добытое своим трудом!
   В самый разгар молотьбы пришло Саше письмо. Первое в жизни письмо. На конверте отчетливо было написано: "Александру Чекалину". И стоял штемпель незнакомого города. Письмо . было от друга Саши - Димки, короткое и деловое.
   "Здравствуй, Саша!.. - писал тот. - Я приехал домой и соскучился. А ты как?.. Цел ли у тебя ножик? А твой значок я берегу. Остаюсь твоим другом до конца жизни- так и знай. А ты как?.. Приезжай ко мне в гости..."
   Саша немедленно раздобыл конверт, вырвал из тетрадки листок и в тот же день отправил ответное письмо. Тоже краткое и деловое. Он, в свою очередь, обещал дружить и звал Димку к себе.
   Скоро вернулась из санатория Надежда Самойловна. Она загорела, поправилась, помолодела. И самое главное - перестала кашлять.
   В избе сразу стало шумно, весело. Витюшка и Павел Николаевич теперь не знали, кого и слушать. Надежда Самойловна и Саша наперебой рассказывали каждый о своей поездке.
   - К нам в село секретарь райкома комсомола Андреев заезжал...- первым делом сообщил матери Витюшка, которому тоже не терпелось высказаться. - На комсомольском собрании был, и нас, пионеров, тоже приглашали...
   Саша с укоризной смотрел на брата. Эту новость он сам берег напоследок, тем более что секретарь райкома поздоровался с ним, как со старым знакомым, и похвалил за обмолот колосков.
   С завыркинцами у горцев постепенно стали налаживаться мирные отношения. То ли ребята повзрослели за лето и стали умнее, то ли убедились, что враждовать больше нет причин. Горцы теперь открыто появлялись на улице Завыркинской слободы, и их никто не трогал..
   В свою очередь, завыркинцы тоже получили право свободного прохода по тропинке мимо крепости, и их никто не задирал.
   Долгожданный мир наконец наступил на зеленых извилистых берегах Вырки.
   В начале сентября ребята вместе отправились в Лихвин на общерайонный слет пионеров.
   Небольшой городок, раскинувшийся на высоком обрывистом берегу Оки, утопал в зелени садов.
   День был солнечный, теплый. У собора на площади раскинулся шумный базар. На длинных столах и просто на земле в корзинах лежали помидоры, огурцы, яблоки. Грудами были навалены белые кочаны капусты, красная брюква.
   Слет происходил в помещении школы, в большом физкультурном зале, украшенном лозунгами и портретами. В зале было шумно, рябило в глазах от множества нарядных, в красных галстуках ребят. То там, то тут стихийно возникали пионерские песни.
   ...Пять горнистов протрубили сигнал о начале сбора. Все затихли. На сцену вышел секретарь райкома комсомола Андреев и поздравил ребят с началом учебного года.
   - Ваш долг не только хорошо учиться, - сказал Андреев, - но и быть передовыми во всех делах. Будем учиться и работать только на "отлично"? - улыбаясь, спросил он.
   - Будем! - многоголосо откликнулся весь зал. Андреев говорил не только о школьных делах. Сбор был посвящен озеленению дорог и улиц в селах района.
   - Вот это здорово! - восторженно шептал Саша своим соседям, увлекаясь предстоящим делом.
   - Пускай каждый комсомолец и пионер посадит хотя бы по десятку деревцев. Добьется, чтобы они прижились. Выходит их. Тогда можно сказать, что у нас в районе комсомол и пионеры глядят вперед, думают о будущем...
   Увлекаясь разговором, Андреев встряхивал головой, пепельные волосы его ложились густыми прядками на широкий лоб, серые живые глаза горели. Саша восторженно смотрел на Андреева. Вот когда-нибудь и он, Саша, будет секретарем райкома комсомола. И вот так же будет выступать с трибуны. Выше и почетнее должности секретаря райкома комсомола, ему казалось, нет на свете.
   Когда кончился слет, Саша протолкался поближе к Андрееву. Зачем - он и сам не знал. Было немного обидно, что Андреев так и не узнал его. Да где же узнать в этой шумной и веселой толпе!..
   - Хорошо бы все дороги обсадить деревьями, - вслух мечтал Саша, возвращаясь с ребятами в Песковатское.- Тогда не нужно зимой и вешек ставить. Никто не заблудится.
   Мысленно он представил себе: на всех дорогах, куда ни пойдешь, растут деревья, и не простые, а всё яблони, груши. Захотел полакомиться - рви сколько хочешь. Никто слова не скажет.
   Вечером Саша жаловался Витюшке:
   - Неповоротливые наши ребята. Шли домой, все шумели, на каких дорогах в первую очередь сажать деревья, а вот увидишь - не вытащить их.
   Опасения Саши не оправдались. В назначенный день на работу по озеленению вышли все пионеры и комсомольцы села.
   Сашиному звену достался участок дороги от дедушкиного дома до кооператива. Ребята усердно копали ямы, сажали по краям дороги лозу. Потом часто бегали с ведрами в руках поливать молодые саженцы.
   - Как бы овцы не обглодали, - беспокоился Саша. Вместе с Витюшкой он заботливо обвязывал деревца тряпками, жгутами соломы, следил, когда прогоняли мимо скотину.
   "Вот приедет Андреев - увидит наши деревца",- думал Саша.
   Но наступила зима, а секретарь райкома так и не смог приехать.
   Зимой Саша увлекся радиотехникой и шахматами. Детекторный приемник он сделал уже давно. Теперь принялся строить ламповый. Но дело подвигалось медленно, не хватало некоторых деталей, поэтому приходилось на ходу менять схему, упрощать. А тут еще Витюшка часто искушал.
   - Сыграем? - предлагал он, раскрывая шахматную доску.
   - Давай сыграем, - после некоторого колебания соглашался Саша.
   Расставляли фигуры. Порой Саша долго задумывался. Но брат торопил его. Витюшка стремился в бой и храбро сражался до последней пешки, хотя было ясно заранее, что надеяться на победу ему не приходится.
   И все-таки самым любимым занятием Саши оставалась охота. Отец и раньше часто брал его с собой. Но и эту зиму у Саши появился свой дробовик - подарок отца.
   Рано утром, еще затемно, Саша с отцом выходят из дому. Плотный снег звонко поскрипывает под лыжами. Между чернеющими деревьями лежат синеватые тени. Завьюженные кустарники буграми выпирают по сторонам.
   Впереди, часто оглядываясь, бежит Тенор. За ним быстро шагает Павел Николаевич в рыжеватом полушубке. Новая двустволка висит у него на плече. Саша, одетый в серую меховую куртку и высокие валенки, едва поспевает за ним. Позади по твердому снежному насту тянутся четыре лыжных следа, ровные и блестящие.
   По белеющей свежей пороше отец читает словно по книге. Стежки разбегаются, как ниточки по ватному одеялу. Здесь пробежал заяц... прыгнула белка... Вот след лисы. На льдистом бугре кончиком своего рыжего пушистого хвоста она замела стежку.
   Чем дальше забираются они в глубь леса, тем больше звериных и птичьих следов. Сашу одолевает охотничий азарт.
   Кругом, нахмурившись, стоят бородатые ели в клочковатых белых шубах. Из-под снега пробивается зеленый можжевельник. Голые желтоватые осинки зябко вздрагивают уцелевшей прошлогодней листвой.
   И вдруг сердце у Саши замирает. Он нетерпеливо машет рукой отцу: "Остановись, не двигайся!" Зажмурив глаза, Саша прицеливается. Смуглое и зимой лицо его неподвижно. Густые черные брови сходятся к переносью.
   Оглушительно грохочет выстрел, срывая с деревьев хлопья снега. Издалека откликается эхо. Прыгает и рычит от радости Тенор. В руках у Саши впервые в жизни самостоятельно подстреленный беляк. Шубка у него белая, пушистая, с сероватыми волосками. Вскоре у отца тоже висят на поясе два подстреленных зайца.
   - Давай возвращаться, - предлагает Павел Николаевич, обозревая синеющий небосклон. - Время уже за полдень.
   Тенор злобно рычит, ощетинившись.
   - Волчица прошла...- замечает Павел Николаевич, настороженно рассматривая следы. - Где-нибудь здесь близко логово. Ладно, в следующий раз придем...
   Порой собирается своя дружная компания горцев. Кто на настоящих, кто на самодельных лыжах, ребята гурьбой устремляются в лес. Ружье только у Саши. Но ребятам не обидно. Каждый из них умеет стрелять, из Сашиного дробовика стреляют по очереди. Домой ребята обычно приходят без дичи, но зато вволю накатавшись на лыжах.
   Однажды, возвращаясь с охоты, Саша и Витюшка увидели, как круживший над Выркой коршун камнем нырнул вниз к деревьям и сразу же, тяжело взмахивая черными крыльями, стал подниматься. В цепких когтях хищника билась и жалобно кричала галка.
   - Галя!.. - с отчаянием крикнул Саша, сразу поняв, в чем дело. Торопливо сдернул с плеча ружье, прицелился.
   - Стреляй!.. Стреляй!.. - умоляющим голосом просил Витюшка.
   Прогремел выстрел. Ребята увидели, как коршун закачался, выпустил из когтей Галю и стал медленно падать на землю. Невдалеке от него упала и Галя.
   Когда ребята подбежали к Гале, она еще дышала. Но глаза у нее уже покрывались синевой. На взлохмаченных пестрых перышках распоротого зоба проступали капельки крови...
   Галю похоронили в маленьком деревянном гробике. Над могилой повесили дощечку с надписью: "Здесь похоронена наша любимая Галя".
   
   
   
   ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
   
   Все советские люди с напряженным вниманием следили за великим полярным дрейфом.
   В Песковатском всюду: в избе-читальне, сельсовете, школе у репродукторов - каждый день собирались колхозники Все с нетерпением ожидали новых сообщений по радио о дрейфующей льдине. Ребята в школе следили по карте, где плывет четверка отважных полярных исследователей Спорили, в какие края может занести течением ледяное поле. Одни утверждали, что льдину отнесет к берегам Америки. Другие говорили, что поплывет она обратно на Северный полюс и там окончательно вмерзнет.
   В семье Чекалиных газету теперь читали все вместе, вслух.
   - Подвигаются!.. - радовался Саша. - Со всех сторон... Вот здорово-то будет, когда разом все подойдут!
   Он представлял себе, как на ледоколах, самолетах, даже на подводной лодке и на дирижабле днем и ночью, несмотря на вьюгу и шторм, спешат советские люди на помощь дрейфующей станции "Северный полюс".
   Когда великая северная эпопея благополучно закончилась, разговоры о ледяном дрейфе у ребят не прекратились.
   Бродили они по замерзшей Вырке, воображая, что находятся на Северном полюсе. Даже для большего сходства построили на середине реки ледяную пещеру.
   В начале апреля лед на реке сначала тихо, потом громко начал потрескивать.
   Ледоход начался внезапно. Утром Сашу разбудил треск и рокот посиневшей и вздыбившейся Вырки. Когда ребята прибежали на берег, ледоход был в полном разгаре. Вода бурлила, кипела. Среди мелкого битого льда плыли крупные льдины, и все это неудержимо, с грохотом и треском неслось по течению под лучами весеннего солнца. От пещеры не осталось и следа.
   - Поплывем?.. - предложил Саша, горящими глазами глядя на кипевшую речку.
   Ребята, не сговариваясь, бросились по домам и скоро притащили кто жерди, кто веревку.
   - Вот подходящая льдина...- показывал Илюша, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Круглая рыжая шапка сползла у него на затылок, ноги в сбитых сапогах промокли, но он ничего не чувствовал.
   - Не выдержит...- сомневался Серега.
   Витюшка ежился, молча поглядывая на ребят. Тенор тоже молчал. Поджав хвост, он сидел на бугре и скалил острые зубы, не понимая, что задумали ребята.
   - Бери багры! - вдруг скомандовал Саша. Застегнув короткий ватный пиджак, он первым схватил багор. Серега накинул себе на шею связанную в круг веревку и тоже взял багор.
   Когда все ребята вооружились баграми, наступила решительная минута. Выбрав покрепче льдину и подтянув ее к берегу, Саша первым шагнул на нее. За ним последовали ребята. На берегу остался только Тенор. Поджав хвост, он пятился назад, не решаясь прыгнуть за своими друзьями. Напрасно звал его Витюшка. Тенор, съежившись, тихо повизгивал, словно извиняясь за свое малодушие.
   Он побежал за дрейфующей льдиной по берегу, избегая близко подходить к воде.
   Когда льдина, немного осевшая под тяжестью путешественников, тяжело покачиваясь, поплыла по бурлящей реке, ребята не почувствовали страха.
   Рядом плыли почерневший хворост, обломки досок. Дул ветер, который раньше на берегу не ощущался. Долго ли они так будут плыть - Саша не думал, и вообще ни о чем не думал, поглощенный управлением льдиной. Льдина, покачиваясь, двигалась теперь по широкому протоку, в гуще битого льда. Ее все больше относило течением к противоположному берегу. Где-то в кустах громко лаял Тенор. Впереди, за мельницей, Вырка еще шире разлилась, и оттуда доносились грохот и треск напиравшего льда.
   Только теперь Саша почувствовал беспокойство. И в тот момент, когда уже решил направить льдину к своему берегу, она глухо треснула и мгновенно разошлась пополам. На одной половине, ближе к берегу, оказались Саша и Серега, а на другой Витюшка и Илюша.
   - Причаливай к берегу!.. - закричал Саша Сереге охрипшим голосом, чувствуя, как льдина уходит под воду, уплывает из-под ног.
   Из села уже бежал народ, тащили жерди, доски. Перепуганный Серега, бросив свой шест, хотел перемахнуть на соседнюю льдину, ближе к берегу, но провалился в воду и, захлебываясь, крикнул:
   - Помогите-е... утопаю!..
   Оставшись один на сразу всплывшей льдине, Саша заметался, не зная, кому помогать: барахтавшемуся в воде Сереге или брату с Илюшкой, тоже стоявшим по колено в воде на своей льдине.
   Видя, что Серега с помощью подоспевших колхозников уже выбирается на мелкое место, Саша своим багром стал помогать брату и Илюше удержаться на льдине.
   Вскоре все путешественники, мокрые и озябшие, были на берегу.
   О предстоящей расплате Саша в эту минуту не думал. Было только не по себе, что сбежалось столько народу. И все шумели, кричали, спрашивали: не утонул ли кто?
   В сопровождении толпы ребятишек "путешественники" поплелись по домам. За ними добровольные помощники тащили позабытые багры и мокрую, связанную в круг веревку, которой так и не пришлось воспользоваться. А народ все еще не расходился, следил за вздыбившейся рекой.
   По счастливой случайности никто из дрейфовавших "путешественников" не заболел. Но дома каждому из них пришлось пережить немало неприятных минут, особенно Саше, которого справедливо родители Сереги и Илюши винили как главного зачинщика.
   На другой день на очередной сбор пионерского отряда Саша шел с душевным трепетом. Он уже знал, о чем будет разговор. Неожиданно для Саши на сбор явилась мать. Пришли секретарь комсомольской организации Ваня Колобков и учительница Александра Степановна.
   - Исключать нас будут из пионеров, - шептал Саше перетрусивший Серега.
   Илюша, как и обычно, держался бодро. Он только пыхтел и тяжело отдувался как паровоз, когда вспоминали о нем.
   - Для чего понадобилось ребятам плыть на льдине?.. - говорил Ваня Колобков, бросая суровые, осуждающие взгляды на Сашу и его соучастников. - Чтобы возвысить себя. Смотрите, мол, какие мы ловкие, бесстрашные. Ничего не боимся. Нам и река по колено...
   Стояли "полярные исследователи", как теперь насмешливо величали их ребята, на виду у всех, смущенно переминаясь с ноги на ногу.
   - Не совсем так... нам тоже жутковато было...- бормотал Саша, насупившись...- Мы хотели испытать, что чувствовали папанинцы на Северном полюсе...
   - Раньше таких поступков ни за Сашей, ни за Витей не замечалось...- взволнованно говорила Александра Степановна. - Ничего плохого я о них не могу сказать. Но теперь...
   "Исключат или нет? - думал Саша. - Только бы не исключили". Сердце у него то замирало, то снова отходило, в зависимости от того, что говорилось на сборе.
   - Ноги у меня подкосились, когда увидела, что плывут мои сорванцы...- глухо, подбирая слова, говорила Надежда Самойловна. - Могли ведь не только заболеть, но и утонуть. Правильно осуждают... мои зачинщики... их выдумка...
   Саша еще ниже наклонил голову. Даже товарищи смотрели теперь на него как-то осуждающе.
   Участникам ледяного дрейфа на Вырке было вынесено порицание. Большей меры наказания никто не предлагал.
   - Теперь из избы ни ногой, - сказали Саше и Витюшке дома отец и мать. - Пришли из школы - делайте уроки. Хватит, нагулялись. На все село опозорили. "Пожалуй, и на охоту и на рыбную ловлю больше не пустят",- мрачно думал Саша.
   Но все проходит. Прошли и эти тяжелые дни. И когда началась рыбалка на Оке, Саше разрешили ходить сначала с отцом, а потом и с ребятами.
   
   
   
   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
   
   Шла весна - тринадцатая в жизни Саши. Переломная, когда устанавливается характер и неясные мысли о будущей жизни начинают бродить в голове. Саша стал внимательнее приглядываться к окружающему. Прежние ребяческие забавы теперь только вызывали улыбку Мать тоже видела-Саша стал более серьезным, усидчивым. Не срывался, как прежде, опрометью на улицу и в разговоре стал более рассудительным.
   "Растут ребятки..." - думала она, ощущая по-матерински горделивую радость за сыновей. Вместе с ребятами росли яблони и вишни, росли тополя и рябины, окружавшие дом, и кусты акации, сирени, жасмина. Год от года они становились все выше, раскидистее, пышнее, затемняя дом почти со всех сторон. И когда весной все распустилось, дом Чекалиных совсем утонул в зелени, виднелись только крыша да окошки. И вдруг, совершенно неожиданно, это было в середине мая, поздно вечером в чаще кустарника, совсем рядом возле дома, защелкал соловей.
   Сперва он запел нерешительно и робко, словно раздумывая, оставаться ему здесь или нет. Потом разошелся, защелкал звонко и сильно.
   Соловьиное пение Саша слышал не раз, но это был свой соловей, он поселился возле дома, под окном.
   Всю ночь до рассвета пел соловей, то замолкая, то снова заливаясь на все лады.
   Всю ночь просидел Саша на подоконнике, испытывая ни с чем не сравнимое волнение.
   Боковое окно, выходившее в сад, теперь оставляли на ночь открытым. Сидя на подоконнике, Саша задумчиво поглядывал на черневшие у изгороди силуэты яблонь, на шелестящую листву густо разросшейся у окна сирени. Тихо, спокойно было в селе. Только далеко за Выркой у переезда глухо рокотала колотушка сторожа, изредка долетали звуки гармошки и запоздалая песня девчат...
   Густая роса дымчатой сеткой ложилась на кусты, на траву. В воздухе мелькали летучие мыши. Едва слышно стрекотали какие-то жучки. Невидимо со всех сторон текли запахи. Вишни пахли по-своему чуть горьковато, яблони слаще, нежнее. Призрачный лунный свет заливал сад...
   - Давай найдем гнездо соловья, - надоедал Саше днем Витюшка.
   - И не думай!.. Голову оторву!.. - грозился старший брат.
   Все же и он не утерпел.
   - Смотри не спугни! - предупреждали они друг друга, осторожно обшаривая кусты.
   Искать пришлось долго. Наконец в глухой, темной чаше акации зоркий глаз Саши заметил черневшее гнездышко. К Саше подполз Витюшка.
   - Где?.. - нетерпеливо шепотом спрашивал он.
   - Видишь?
   - Угу...
   Со стороны, не подползая близко, ребята разглядывали свою находку. Гнездышко висело низко над землей, в углублении между молодыми побегами. На вид оно было грубоватое, свитое из сухой прошлогодней травы. В гнездышке лежали четыре крохотных матовых яичка.
   Наверху, в кустах, кто-то чирикнул.
   - Наверно, соловьиха...- забеспокоились ребята. Так же осторожно попятились они назад.
   Саша уже давно собирал коллекцию птичьих яичек. В большой картонной коробке, разделенной на маленькие гнездышки, накопилось их уже довольно много - от самого крохотного, пеночки, до крупного, ястребиного. На каждом из них было помечено карандашом, какой оно птице принадлежит. Тут были яички малиновки, воробья, жаворонка.
   И хотя в коллекции Саши соловьиного яичка не было, он не дотронулся и пальцем до гнезда.
   Когда братья осторожно, ползком выбрались из кустов акации, Саша взял с Витюшки страшную клятву, что тот не подойдет к гнезду и никому из ребят не покажет, где живет соловей.
   Каждую перемену ребята выбегали из школы в сад. Там находились деревья, за которыми требовался неусыпный хозяйский догляд: зимой оберегать от докучливых зайцев, от мороза, а весной окапывать, отрезать сухие сучья, ставить подпорки. Ребята разбредались по всему саду, осматривали привитые дички. Места, где черенки были привиты к дичкам, зарастали нежной глянцевитой кожицей.
   - Прижились, - толковали ребята. - Захочешь - вырастет антоновка, захочешь - белый налив.
   Всех волновала таинственная, могучая сила природы, послушная человеку.
   А после занятий не терпелось забежать на пасеку. Колхозная пасека находилась в саду, рядом со школой.
   Маленькие четырехугольные домики с дощатыми и драночными крышами внушали ребятам большое уважение. Жили в них мудрые маленькие существа с их непостижимым на первый взгляд артельным укладом жизни.
   Павел Николаевич обычно целый день был на пасеке.
   - Не шумите и не мотайте головой, - предупреждал он ребят, - пчелы не любят суматошных людей.
   Сашка, Филька и увязавшиеся за ними Витюшка с Лиходеем с опаской ходили по тропинке мимо ульев, приглядывались.
   - Серьезные насекомые, - сморщившись, но с уважением говорил Филька, поглаживая ужаленное место.
   Завыркинцы удивлялись, видя, как спокойно Павел Николаевич подходил к ульям и пчелы не набрасывались на него. Он разговаривал с пчелами, как с людьми. Обитателей одного улья укорял за то, что мало носят меда, жителей другого хвалил за усердие.
   В ответ слышалось непрерывное звонкое жужжание. Желтоватые насекомые деловито кружились над деревьями. Особенно интересно становилось на пасеке, когда пчелы начинали роиться. Прислушиваясь к жужжанию в улье, Павел Николаевич почти безошибочно определял:
   - Похоже, что завтра полетят... Надо следить. Саша тоже прислушивался. От отца он знал, что пчелы перед роением ведут себя неспокойно.
   Они вместе разбирали улей. Отец вынимал желтевшие на солнце рамки с сотами. Шестигранные ячейки поблескивали густым янтарным медом.
   Саша не сводил глаз с живого, копошившегося клубка. Пчелиная матка отличалась от рабочих пчел своей величиной, короткими крылышками и коротким хоботком. У трутней же были длинные крылья, грудь широкая и такой же, как и у матки, короткий хоботок.
   Насмотревшись, что делал отец, Саша в своем улье хозяйничал самостоятельно, своим медом потом угощал домашних.
   - У меня слаще, - уверял он Витюшку и отца.
   Скоро у ребят появилось новое увлечение.
   Неожиданно оказалось, что Вырка населена множеством живых существ, которых не только Саша, но и другие ребята раньше просто не замечали. Произошло это открытие после того, как из очередной поездки в Тулу Надежда Самойловна привезла сыновьям два объемистых тома: "Жизнь животных" Брема. В одной из этих книг рассказывалось про рыб, в другой- про насекомых.
   К Саше теперь часто заглядывал Филька. Как-то незаметно подружился он с горцами. От прежней вражды не осталось и следа.
   - Любопытные книги...- одобрительно говорил Филька, рассматривая у Саши "Жизнь животных".
   После знакомства с Бремом окружающий ребят животный мир и в поле, и в лесу, и на огороде словно изменился, стал более заметен и многообразен. Под каждым кустиком, возле каждой былинки, не примечаемые раньше, шевелились и жили различные существа. Их было великое множество. Одни погибали, другие нарождались. Шагу нельзя было ступить, чтобы не заметить кого-либо. Ребята и раньше знали названия многих насекомых, зверьков, птиц. Но среди знакомых оказались во множестве и такие, которых ребята словно видели впервые. В саду их заинтересовала колония рыжих муравьев, облюбовавших для постоянного жилья старый пень от срубленной липы, а в поле - крохотные мыши - малютки, жившие в подземных квартирах. Летают красавицы бабочки, мелькая в зелени кустов своими многоцветными, яркими крылышками. Но появились они на свет из безобразной, внушающей лишь отвращение зеленой гусеницы, объедающей листья на яблоне. Заинтересовали ребят и деловитые шмели, и их родственники из пчелиной семьи - трутни, остающиеся на зиму вне своего улья. Спустившись к Вырке, ребята ложились на берегу, свесив головы над прозрачной, словно прикрытой стеклом, водой.
   Кружатся по зеркальной неподвижной поверхности, отливающей радугой, черные, как будто из вороненой стали, жучки-вертячки. Словно на лыжах бегают - скользят по воде на своих негнущихся ногах водомерки...
   - Знаешь, почему их зовут водомерками?.. - спрашивает Филька и тут же отвечает: - Они водяные землемеры, отмеряют другим насекомым свои делянки.
   Саша согласен с ним. А это кто схоронился под воздушным навесом-колоколом?
   - Водянка...- шепчет Саша, узнав водяного паука. Паук отдыхает. Во все стороны от его жилья - воздушного колокола - протянулись прозрачные нити. Вдруг одна из нитей задрожала, заблестела, задетая каким-то малюсеньким живым существом. Паук проворно выбежал - выплыл из-под своего жилища, схватил добычу.
   - Ловкач...- шептались между собой ребята. Следили они, как заинтересовавшая их водянка строила свой подводный дом из пузырьков воздуха, склеивая их друг с другом. А еще ниже среди зеленых водорослей медленно, словно шагая, двигалась черная пиявка.
   - Далеко она так может ушагать?..
   Широко раскинулись листья водокраса, среди них плавают санитарки-ряски, и, как заправский пловец, кружится водяной клоп-гладыш. Возле него неутомимо снуют кружалки, водолюбы и еще какие-то насекомые, названия которых никто из ребят пока еще не знает. Ниже, среди черных от ила и водорослей подводных корней кустарника, мелькают стайки мелких серебристых рыбок. Сначала кажется, что рыбки просто так шмыгают между прибрежными камнями. А когда приглядишься- заметно, что они деловито обшаривают водоросли, хватая на ходу разных насекомых и вытаскивая из ила червей. Над водой ребята лежат час, другой...
   - Смотрите! - вдруг шепчет Серега.
   Что-то случилось в подводном мире. Заплывшая далеко от берега пучеглазая лягушка, поспешно загребая лапками, вернулась обратно под куст. Копошившийся возле водорослей тритон насторожился. Рыбки быстро метнулись в сторону. Из илистых водорослей показалась черная приплюснутая голова щуки. Схватив зазевавшегося пескаря, щука, вильнув хвостом, остановилась.
   Неожиданно перед ее пастью появилась маленькая темно-серая рыбка с иглами на спине.
   Рыбка спокойно, слегка шевеля плавниками, проплыла мимо огромной зубастой пасти щуки, и речная хищница, снова вильнув хвостом, исчезла, не тронув ее,
   - Колюшка! - прошептал Саша. - Попробуй проглоти ее - подавишься.
   Растянувшись на траве, Филька мечтал:
   - Вырасту большой - уеду на Север. В рыболовецкую артель поступлю.
   - На море боязно. Там враз утонешь,-рассудительно говорил Серега, - или акула схватит.
   Он, так же как и Саша, не помышлял ни о чем необычном. Зачем уезжать за тридевять земель, если так хорошо жить в родном Песковатском! Куда ни взгляни - зеленеют, широко раскинувшись, колхозные поля. В кустах ласково журчит Вырка. И небо голубое, необъятное, в нем неумолчно распевают свои звонкие песни невидимые снизу жаворонки.
   - Пошли в лес? - предлагает Саша, смахивая со лба прядь черных волос. Ему, как всегда, не терпится долго сидеть на одном месте.
   Свистнув Тенора, ребята отправлялись в лес.
   Окрестные леса богаты грибами, пропасть ягод, орехов - не ленись только собирать. А тут по пути всякие соблазны.
   На лесной тропинке попалось перышко. Какой птице оно принадлежит? Пронзительный свист Саши собирал всех ребят. Тенор тоже подходил к перышку, глубокомысленно обнюхивал его.
   - Ну, кто может ответить? - спрашивал Саша, пытливо поглядывая на друзей.
   - А шут его знает, - отзывался Серега, собирая вокруг спелую землянику.
   - Похоже на грачиное, - определял Саша, пытливо рассматривая перышко.
   Но более сведущий в птичьих делах Егорушка не всегда соглашался с ним. Обладал Егорушка счастливым даром почти безошибочно по голосу узнавать любую птицу, умел близко подойти к ней, не спугнув, определить, чье гнездо. Откуда у него появилось такое умение - можно было только удивляться и завидовать. Но самое главное - Егорушка очень ловко умел подражать птичьему голосу, чем снискал безграничное уважение всех ребят.
   По пути то и дело возникали споры. Кому принадлежит эта нора -лисице или барсуку? Как узнать, обитаема ли нора? Отчего на березе образуются крупные шишкообразные наросты? Сколько лет вот этой сосне, дубу?
   - Что так мало набрали грибов? - спрашивали прохожие ребят, возвращавшихся из леса.
   Все смущенно переглядывались.
   - Не попадались, - бойко отвечал за всех Саша. На самом же деле ребята, позабыв про грибы, долго исследовали русло высохшего ручья или усердно рыли барсучий бугор, надеясь захватить живьем неповоротливого, толстого хозяина норы.
   Но не только забавы были у ребят на уме. Все больше принимали они участия в колхозной работе. Вместе со взрослыми ходили на покос, ездили за травой на луга, копнили у сараев сено. В страдную пору в колхозе каждая пара рабочих рук была ощутимым подспорьем.
   - Вы уж теперь большие, - все чаще говорили им дома.
   И в самом деле, ребята за лето возмужали, вытянулись, особенно Саша. Ростом он уже догнал отца.
   Осенью - было это в сентябре - в село приехал незнакомый киномеханик с передвижкой, веселый разговорчивый паренек. Был он небольшого роста, одет в нескладно сшитую вельветовую толстовку, с комсомольским значком. Приехал он задолго до киносеанса. В сельсовете отрекомендовался - Григорий Штыков. Разыскав секретаря комсомольской организации, пошел с ним по селу, заглядывая по пути и в избу-читальню, и на ферму, и на колхозный ток, что-то записывая при этом в тетрадку.
   - Карикатуры рисует, - удивлялись ребята, заглядывая через его плечо. - Да как похоже... Для чего это ему?
   Вечером после просмотра фильма "Великий гражданин" выяснилось, для чего киномеханик рисовал карикатуры.
   - Сеанс еще не окончен, - заявил он зрителям.- Минуточку внимания! Сейчас вы увидите световой номер газеты "Песковатские новости".
   Каждую карикатуру и каждую строчку текста колхозники встречали аплодисментами и дружным смехом. А те, о ком шла речь в световой газете, смущенно ежились.
   - Здорово прохватили наших лентяев, - толковали между собой колхозники, расходясь из клуба.
   Об этом киносеансе долго потом вспоминали в Песковатском. Говорили о световой газете и на сборе пионерского отряда.
   - Саша строит свой киноаппарат, - сообщили ребята вожатой.
   Сам Саша молчал. Он не любил преждевременно говорить о своей работе. Построить киноаппарат оказалось не так-то просто. На вид он был неказистый, с керосиновой лампой внутри. Вместо пленки служила прозрачная вощёная бумага, на которой Илюша ловко рисовал ребячьи фигурки с забавными рожицами. Под ними шел пояснительный текст. Так что узнать себя не представляло труда. Через несколько линз и зеркал, установленных в небольшом ящичке, самодельная лента, медленно передвигаясь, отражалась на простыне. Выходило очень забавно
   - Крути, механик! - кричали ребята Саше, набившись к нему в избу.
   Степок громко читал надписи.
   - Про меня? - удивлялся Серега. - Одна нога в сапоге, другая босая... Это я-то неряха?.. Ну, мы еще поговорим?...- грозил он неизвестно кому.
   - Узнал! - ликовали ребята.
   Свой киноаппарат Саша демонстрировал в школе на сборе пионерского отряда. Мечтал о выпуске еженедельной световой газеты "Школьные новости". Но осуществить этот замысел Саша не успел. В семье Чекалиных произошло событие, сразу изменившее всю Сашину жизнь. Зимой стало известно, что Надежду Самойловну переводят на работу в город, в райисполком.
   - Соглашаться или нет? - советовалась дома Надежда Самойловна. - Квартиру тоже обещали дать в Лихвине.
   Павел Николаевич не возражал, но менял он деревню на город с большой неохотой. Саша и Витюшка помалкивали. Тому и другому и хотелось и не хотелось уезжать. Наконец Надежда Самойловна твердо решила - надо ехать.
   И хотя всем было жалко до слез расставаться с обжитым гнездом, с отъездом не мешкали, всей семьей переехали в город. Было это в декабре 1938 года. Избу отец вначале не хотел и заколачивать, собирался Павел Николаевич весной снова вернуться на пасеку.
   
   
   
   
   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
   
   Занесенный сугробами город мало чем отличался от села. На широких коротких улицах было тихо, спокойно. Всюду разбегались по сторонам протоптанные в снегу тропинки. Кружили они возле деревянных одноэтажных домов с палисадниками, петляли по огородам - точь-в-точь как в Песковатском, Только скученные вокруг площади да разбросанные кое-где по окраинам каменные здания красили город.
   Первые дни Саша заметно скучал, вспоминал Песковатское. Там остались Вырка и высоко на горе заколоченный горбылями дом с садом. Остались милые сердцу друзья. Осталось все привычное, обжитое.
   - Грустишь? - спрашивала мать, угадывая настроение сына. - Ничего... поживете, привыкнете,-утешала она.
   Отец ходил какой-то рассеянный. По своей привычке всегда что-нибудь делать он постукивал топором на дворе и у крыльца и тоже часто поглядывал в ту сторону, где находилось Песковатское.
   Прошла неделя - и в самом деле все привыкли. Саше и Витюшке казалось, что живут они на новом месте уже давно. Чекалины занимали половину одноэтажного деревянного дома на улице Володарского - две светлые оштукатуренные комнаты с кухней. К дому примыкал крытый двор. Рядом амбар с вместительным, как жилая комната, чердаком.
   - Хорошо у вас, уютно!-хвалили заходившие к Чекалиным из Песковатского родные и знакомые. "Очень даже хорошо..." - думал Саша. На окнах висели занавески, стояли горшки с цветами. В большой комнате появилась новая мебель - раздвижной стол, стулья, шкаф.
   У ребят была своя - угловая - комната с широким трехстворчатым окном, выходившим в небольшой садик, огороженный палисадником. Из окон вдали виднелась замерзшая Ока. Мимо дома к реке пролегала тропинка. По ней все время мелькали прохожие.
   - Место боевое. На людях теперь живем, - говорила Надежда Самойловна.
   Саша видел - мать многие знают в городе, приветливо раскланиваются с ней. Здороваясь, Надежда Самойловна называла Саше, кто прошел мимо. С матерью всегда интересно. Про что ни спроси, она все знает. Она общительный человек. Отец не такой. На людях, особенно среди незнакомых, он вялый, неразговорчивый. Но зато у себя на пасеке или в лесу неузнаваем.
   Незаметно в хлопотах на новом месте прошли зимние каникулы.
   - Завтра в школу! - вздыхали ребята.
   Теперь им предстояло учиться в разных школах: Саше поближе, рядом с домом, а Витюшке подальше.
   - Ну что, петухи, приуныли? - шутливо спрашивал отец. - Возьмут теперь вас в работу учителя. Здесь они строгие, не чета песковатским.
   - Наши тоже неплохие, - отзывался Саша. Вечером ребята долго не ложились спать. Бродили по комнатам, снова пересматривали свои книги и тетрадки, уложенные в портфельчики.
   В седое январское утро 1939 года Саша, одетый в нагольный овчинный тулупчик, с портфелем в руках подошел к крыльцу школы. Двухэтажное школьное здание уже звенело и гудело от шума ребячьих голосов.
   Немного волнуясь, но внешне бодро и спокойно Саша прошелся по коридорам, разыскивая свой седьмой класс "Б".
   - Кто здесь староста? - громко спросил Саша, остановившись в дверях своего класса. Ребята сразу подскочили к нему, зашумели, закричали.
   - Я староста...- заявил Саше высокий, худощавый, золотоволосый паренек в сером пиджачке и серьезным топом представился: - Егор Астахов!.. А ты кто такой?
   Саша едва успевал отвечать на вопросы. Но в это время в классе появился знакомый Саше коренастый голубоглазый Володя Малышев. С ним Саша подружился летом, когда тот приезжал к своим родственникам в Песковатское.
   Малышев обрадовался, бросился к Саше, протягивая ему руку.
   - В нашем классе будешь учиться?.. Перевелся?.. Насовсем?.. Вот здорово-то! - говорил он, одновременно спрашивая и отвечая Саше и ребятам.
   Прозвенел звонок, и в класс торопливо вошел пожилой, бородатый учитель в синем костюме и в очках. Все быстро разошлись по своим местам. Только Саша остался стоять у стола, не зная, за какой партой ему устроиться.
   - Новичок?.. - скороговоркой спросил учитель и предложил Чекалину сесть в крайнем ряду у дверей, рядом с худенькой и черноглазой девочкой, почему-то с явной насмешкой глазевшей на него.
   Тяжело вздохнув, Саша сел рядом с девчонкой, удивляясь столь нелепому распоряжению учителя. В классе были и другие свободные места. Школьный день в городе начался явно неудачно.
   - К Наташке Ковалевой посадили, - зашептались на задних партах. Саша молчал и хмурился, повернувшись боком к своей соседке, показывая полное безразличие к ней.
   "Хороша фигура...- почему-то сердито думал он про нее. - Сидит, как вдова, одна. Наверно, все от нее убежали".
   В деревенской школе девчонок, с которыми отказывались сидеть мальчишки, так и называли - "вдовами"... На перемене Саша, засунув руки в карманы своей куртки, с независимым видом прошелся вместе с Малышевым по всем коридорам первого и второго этажей.
   - Школа у нас хорошая...- хвалился Малышев. - В районе мы на первом месте...
   И хотя здесь классы были большие, светлые, просторные, в учебных кабинетах много пособий, а библиотека несравненно богаче песковатской, с каким бы удовольствием Саша вернулся сейчас в свою старую школу!
   В этот день Сашу как новичка несколько раз вызывали к доске. Отвечал он уверенно, четко, ничуть не робея.
   Никто из ребят его не задевал. Это нравилось Саше, хотя в случае чего он дал бы отпор любому, да и Володя Малышев, наверно, помог бы ему.
   До конца уроков Саша просидел, так ни словом не обмолвившись со своей новой соседкой.
   На следующий день Саша с девочкой поздоровался первым. Наташа ответила. Она пытливо глядела на него, ничуть не робея. А после перемены не выдержала и тихонько спросила:
   - Скажите, вы круглый отличник?
   - Не совсем, - уклончиво буркнул Саша.-Не по каждому предмету, - пояснил он, не желая вдаваться в подробности.
   - А я думала, вы отличник, - произнесла она. Почему она так думала, Саша не понял.
   - Тоже отличница? - полюбопытствовал Саша, не зная, как обращаться к городской девочке: на "вы" или на "ты". В Песковатском школьники обращались запросто друг к другу. Там он мог любую девчонку дружелюбно шлепнуть по спине и, в свою очередь, получить ответный шлепок. Это считалось признаком высшего расположения. Здесь же, очевидно, существовали другие порядки.
   - Не по всем предметам, - немного подумав, небрежно ответила девочка, выпятив вперед верхнюю пухлую губу и чуть улыбнувшись.
   Видя, что Саша ищет резинку, она сунула ему свою и стала рисовать на промокашке какую-то рожицу, лукаво поглядывая на Сашу.
   Девчонка оказалась лучше, чем он ожидал. И хотя вскоре Сашу пересадили в средний ряд, где сидели одни мальчики, с Наташей Ковалевой он все же охотно разговаривал на переменах.
   - Ну, какие успехи? - спрашивала дома Надежда Самойловна сыновей.
   - Хорошо! - в один голос отвечали Саша и Витюшка.
   И оба наперебой рассказывали, какие у них учителя, кто с кем сидит и что интересного произошло в этот день в школе.
   - Учиться здесь труднее, чем в Песковатском, - говорил Саша.
   - Много задают? - поинтересовалась мать.
   - Нет-ет... не то.- Саша затруднялся определить. - Задают столько же... Больше спрашивают. Как-то глубже.
   Саша сидел теперь с Володей Малышевым, который жил рядом, на соседней улице. Они часто бывали друг у друга. Вместе делали уроки. Катались на лыжах, ходили в кино, в библиотеку-читальню.
   Малышеву плохо давались математика и физика. Он то и дело забегал к Саше. Саша терпеливо объяснял ему формулы, помогал решать примеры.
   - Понимаешь? - спрашивал он, расхаживая по своей комнате, заложив за спину руки. - Тут зубрежкой не возьмешь, если смысл неясен. - И снова допытывался: - Ты разобрался?
   - Теперь понятно! - оживленно восклицал Володя, подняв глаза на Сашу и улыбаясь. Скуластое худощавое лицо у него светлело.
   К Володе Малышеву часто заходили его друзья-одноклассники - Егор Астахов, Вася Гвоздев. Они подружились и с Сашей. Егор был молчалив, серьезен, говорил немногословно и редко улыбался. Круглое лицо его, усеянное веснушками, было похоже на утреннее солнышко. Егора так и звали - Солнышко.
   Вася Гвоздев - полная противоположность ему: насмешник и задира. Лицом он был очень похож на Сашу. Даже зачес волос был у них одинаковый - слева направо.
   Порой ребята собирались у Саши.
   Мать и отец были довольны, что Саша так быстро заимел новых друзей. Появились свои приятели и у Витюшки. Впрочем, он не отказывался дружить и с Сашиными товарищами. Мать зорко следила за сыновьями. Проверяла у них тетради, интересовалась, где ребята бывают. В Песковатском было проще - там сыновья все время находились на виду. Каждый их шаг был известен.
   - Как пионерские дела? - спрашивал отец.
   - Во-о!..- показывал Саша большой палец. - Здесь пионеры тоже дружные. Лодырничать никому не дают.
   - А у нас весь класс пионерский, - заявил Витюшка.
   Первый же сбор, на котором присутствовал Саша, прошел очень интересно. Обсуждали, какие книги за каникулы ребята прочли. Каждый должен был объяснить, кто из героев прочитанных книг ему понравился.
   Саша хотел на сборе отмолчаться, но Машенька спросила его, и все смотрели на Сашу. Саша все же коротко рассказал про книги, но задумался, определяя понравившегося героя. А потом наугад Саша ответил: Марк Волохов из "Обрыва" Гончарова.
   - А Марфинька?.. - неожиданно с места спросила Наташа Ковалева.
   - Тоже...- отозвался Саша.
   - А чем тоже?.. - не унималась Наташа, вызывая смех у девочек.
   Пошептавшись с подругами, она глядела на Сашу с явным вызовом.
   Саша вынужден был расхваливать Марфиньку, хотя никакого желания на это у него не было. "Чего привязалась?"- думал он про Наташу, наконец опускаясь на свое место и мечтая каким-нибудь каверзным вопросом отомстить ей.
   Под конец сбора Машенька снова вызвала Сашу и в присутствии всех ребят спросила, какие обязанности Саша выполнял в деревенском отряде.
   - Был звеньевым ,- кратко ответил он, видя, что Наташа Ковалева тоже ждет его ответа. Говорить больше, хвалить себя в ее присутствии ему не хотелось. Он мог бы добавить, что у себя в деревне он был заводилой, вожаком не только в школе, но и на улице. Там его слово для песковатских ребят по-иному звучало. А здесь он пока чужой, но еще тоже покажет себя.
   Когда же вожатая поинтересовалась, в каком школьном кружке он думает заниматься, Саша почти машинально ответил: в драматическом.
   Наташа тоже занималась в драматическом. Володя Малышев сразу же бросил реплику:
   Не отстаешь от Наташки.
   Саша промолчал.
   Они теперь действительно часто были вместе.
   Наташа держалась с ним запросто. Могла сорвать шапку с его головы или, словно нечаянно, толкнуть на перемене. Как-то, оставшись вдвоем после занятий кружка, он осмелился и пошел провожать Наташу домой. Они уже дошли до ее дома на Красноармейской, но тут Наташа стала дурачиться.
   - Хочешь, теперь я тебя провожу? - храбро предложила она своему спутнику и спросила: - Боишься, мальчишки засмеют?
   Она безошибочно угадала. Саша как раз подумал об этом. Но проводила она его только до первого перекрестка и вернулась домой, а Саша помчался к себе.
   "Какая она славная и... смелая..."-думал Саша, расхаживая у себя по комнате.
   На другой день все равно в классе стало известно, что он провожал Наташу, а Наташа провожала его.
   А Володя Малышев, указывая на Егора, сказал на ухо Саше:
   - У тебя соперник есть.
   - Ты это о чем?.. - удивленно спросил Саша и, сразу поняв, немного покраснел.
   Впервые в жизни Саша узнал, что его товарищ может быть одновременно и соперником, хотя Егор по-прежнему дружелюбно относился к нему. Намек Володи все же остался в памяти, как-то отдалил Сашу от Егора Астахова. Но Егор продолжал нравиться Саше. Он был честен и справедлив. И не случайно его выбирали и старостой и в совет пионерской дружины. Вместе с Сашей он мечтал вступить в комсомол.
   - Зимой, не раньше... - сомневался Егор.
   А Саше хотелось скорее. Все же не Саша, а Егор спросил пионервожатую Машеньку. Он с ней разговаривал спокойно и деловито, как равный с равной, а Саша почему-то робел перед ней.
   - В комсомол нас скоро будут принимать?
   - На следующий год...-обещала вожатая.
   Саша вздохнул. "Так долго",- думал он, с завистью поглядывая на старшеклассников-комсомольцев. Они казались ему какими-то особенными людьми.
   Однажды вожатая предложила провести сбор на тему "Наш город".
   - Кто хочет подготовить беседу? - обратилась она к ребятам.
   Все молчали, нерешительно переглядываясь.
   - Трудно очень, - отозвался Саша. - В библиотеке почти ничего нет о нашем городе.
   Саша с первых же дней записался в городскую библиотеку-читальню и часто вечерами сидел там.
   Ребята разом заговорили, перебивая друг друга.
   - Чего рассказывать-то о нашем городе? - возражали одни.
   - Тоже город...- скептически протянул Егор Астахов.- Всего-то две с половиной тысячи населения.
   - Даже железную дорогу не рядом, а в пяти километрах провели,- поддержал его Володя Малышев. - Не на всякой карте наш город и значится-то...
   - А все-таки наш город хороший! - тряхнув черно-волосой головой, заявила Наташа Ковалева. - Такого раздолья летом, как у нас, нигде не найдешь.
   - Да и зимой у нас неплохо! - поддержали ее девочки.
   Разговор сразу переменился. Все наперебой стали перечислять достопримечательности своего города.
   - Наш город еще до Ивана Грозного существовал... - слышался звонкий голос Саши. - А при Иване Грозном, в тысяча пятьсот шестьдесят четвертом году, обнесли город тыном. Сторожевые башни построили.
   Ребята затихли, прислушиваясь к Сашиным словам, Не многие из них знали, что Лихвин в древности защищал Москву.
   Заметив, что его слушают, Саша смутился и замолчал.
   - Ну вот...- вмешалась Машенька. - Значит, есть о чем поговорить?
   - Пускай Саша сделает доклад, - предложили девочки. - Он лучше всех историю знает.
   - Он клад рыл в Песковатском, - вмешался Володя Малышев.- Старинную монету нашел.
   Саша укоризненно поглядел на Володю, но все же ему пришлось рассказать, как он нашел старинную монету на берегу Вырки и как эту монету он по совету учителя Петра Ивановича отослал в областной краеведческий музей. Но выступать с докладом на следующем сборе Саша все же решительно отказывался.
   Со сбора он ушел встревоженный, хотя Машенька и не настаивала, чтобы он делал доклад.
   
   
   
   
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   
   Ни отец, ни мать не могли помочь Саше подготовиться к докладу: они сами почти ничего не знали о прошлом города,
   - Сходи к дедушке,- предложила Надежда Самойловна.- Дедушка многое может тебе порассказать. Да к учителю Петру Ивановичу зайди, он все знает. - Надежда Самойловна была озабочена докладом на меньше, чем Саша.
   Посвистывая, радуясь предстоящей встрече со своими деревенскими друзьями, Саша легко шагал по заснеженной, хорошо укатанной дороге. Пять километров он одолел незаметно.
   Не успел он дойти до дедушкиного дома, как его окружили друзья.
   - Ну как? - расспрашивали они. - Порядки в школе такие, как у нас, или строже?
   - Здравствуй, Саша! - застенчиво поздоровалась Тоня. Лицо ее и даже уши залились краской, голубые глаза блестели.
   Зина первая протянула ему руку, большую и огрубевшую от работы.
   Едва Саша появился в избе у деда, поднялся шум,
   - Марья, ставь самовар: Шурка пришел! - крикнул дедушка. - В кузню-то зайдешь? - многообещающе спросил он, пряча улыбку в черной бороде.
   - Зайду, дедушка, обязательно зайду, - с готовностью откликнулся Саша, предвкушая предстоящее удовольствие. Работать в кузнице он любил. Особенно когда тяжелый молот в руке, а на наковальне, словно живая, шипя, лежит пышущая жаром заготовка.
   - Посиди в избе-то, словно воробей все носишься, - говорила бабушка.
   - К докладу готовлюсь...- сообщил Саша за столом.- Вот теперь собираю материал. Дело это трудное, ответственное..
   - Вестимо, трудное,-поддакнула бабушка, качая головой. Внук теперь так мудрено выражался, что не всякое слово в его разговоре было понятно Марье Петровне,
   - Жили раньше в Лихвине купцы, - охотно рассказывал дедушка. - Каждый имел свою торговлю. Одних трактиров с десяток было...
   "Нет, не то",- думал Саша, не решаясь перебить рассказчика. Купеческая жизнь мало его интересовала. А большего дедушка, очевидно, не помнил, хотя и прожил в Песковатском почти безвыездно семь десятков лет.
   Немного побольше деда рассказал и старый учитель Петр Иванович, когда Саша заглянул к нему в дом.
   - В районной библиотеке надо поискать, - посоветовал он. - Загляни в энциклопедию...
   О том, что существует энциклопедия, Саша услышал впервые. В районной библиотеке он нашел несколько брошюрок по краеведению. Но они больше говорили о растениях и животных края. Мало сведений дала и энциклопедия
   Большие надежды Саша возлагал на учителя истории Сергея Ефимовича, но тот тоже ничем не помог - жил он в городе недавно. Поговорили они про книги, которые Саша прочел, про кинофильмы о прошлом русского народа. Учителю нравилось, что о прочитанном Саша рассуждает толково, серьезно.
   - История - великое дело... - Сергей Ефимович задумчиво поглаживал узкую, клинышком, русую бородку. - Знать и любить свою Родину можно по-настоящему, только ознакомившись с ее прошлым...
   Было между Петром Ивановичем и Сергеем Ефимовичем какое-то неуловимое сходство. Оба могли с воодушевлением часами говорить про свой предмет.
   Но как ни интересно было слушать учителя, беспокойство все больше овладевало Сашей. Со сбором материала к докладу дело явно не ладилось.
   - Не буду я выступать, - жаловался он Наташе Ковалевой. - Рассказывать ребятам о том, что все знают, неинтересно. Так только, попусту языком молоть:
   - Скоро экзамены...- успокаивала его Наташа, - теперь не до докладов... Да, но существу, тебе никто и не поручал.
   Они шли с Наташей по улице. Был воскресный солнечный день. С крыш капало. На площади и улицах толпился народ. От проезжих подвод снег разлетался грязными брызгами. Задорно чирикали воробьи, храбро купаясь в студеных лужах.
   - Наступает весна...- задумчиво говорила Наташа. - Как хорошо!.. Люблю я весну. И экзамены люблю, потому что они весной...
   Саша молчал. Сдвинув свою кожаную шапку-ушанку, он только щурил глаза.
   - Ты чего? - удивленно спросила Наташа, видя, что Саша загляделся на седобородого колхозника в нагольном тулупе, проезжавшего мимо в дровнях.
   - Постой, постой, кажется... Александр Ильич! - И Саша бегом бросился догонять дровни.
   Наташа видела, как Саша догнал колхозника и стал разговаривать с ним.
   Не дождавшись, Наташа ушла домой. На другой день во время перемены она заметила, что Саша подошел к пионервожатой. Наташа, проходя мимо, услышала, как Саша говорил:
   - Хорошо!.. Я сам съезжу за ним... Главное, он согласился... Человек-то какой необыкновенный!..
   Наташа все ждала, что Саша расскажет ей, о чем он беседовал с вожатой но, не дождавшись, после уроков сама подошла к нему:
   - О чем это ты разговаривал?
   - Так... - Саша неопределенно махнул рукой. Через несколько дней стало известно, что пионерский сбор назначается на пятницу. Машенька намекнула, что это будет очень интересный и необычный сбор. Но о чем будет идти речь на нем, никто не знал. Все ребята были очень заинтересованы.
   Еще больше раззадорило ребят сообщение: сбор по непредвиденным обстоятельствам откладывается на два дня, до воскресенья.
   - Ты ничего не знаешь? - пытливо спрашивала Наташа у Саши.
   - Нет. - Он упрямо качал головой, но темные глаза его хитровато щурились.
   "Знает",- решила Наташа. Обидевшись, она сжала губы и отошла. А девочкам сказала:
   - Сашка невозможный стал. Пожалуй, я дружить с ним не буду...
   На другой день от пионервожатой поступило новое распоряжение: для проведения сбора выделить четырех пионеров. Двое должны были прийти в школу за час до сбора и все приготовить, остальные двое - Саша и Володя - дежурить у входа.
   Любопытство ребят все больше разгоралось. О чем будет идти речь на сборе, никто не знал. Это была выдумка Машеньки - окружить сбор необычайной таинственностью.
   Все уже сидели в зале, когда Саша и Володя Малышев почтительно ввели туда гостя - к удивлению Наташи, того самого седобородого колхозника, с которым Саша недавно разговаривал на улице
   Старик неторопливо снял ватный пиджак и сел рядом с Машенькой за стол. Школьники увидели у него на груди два серебряных георгиевских креста и несколько медалей дореволюционного времени.
   - Ребята!. .- Щеки у Машеньки пылали, голос звенел. - Сегодня на сбор мы пригласили Александра Ильича, нашего земляка из колхоза имени Шверника. Александр Ильич в русско-японскую войну служил моряком на крейсере "Варяг".
   Александр Ильич медленно поглаживал короткую седую бороду. Глаза у него поблескивали из-под густых бровей.
   - Давно это было, ребята, - заговорил он глуховато и неуверенно, видно не зная, с чего начать. - Давно, когда вас еще на белом свете не было...
   Рассказывать Александр Ильич оказался не мастер. Но понемногу он разошелся, суровое лицо его оживилось. Со всех сторон жадно, с восторгом смотрели на него ребячьи глаза.
   ...Вот раздвигаются стены школьного зала, и перед ребятами - бурное, кипящее Желтое море. Невдалеке в рейде чернеют вражеские корабли, закрывая серыми дымками горизонт. Подняв якоря, отважный крейсер "Варяг" и канонерская лодка "Кореец" уходят из чужого порта в открытое море, чтобы вступить в бой с вражеской эскадрой...
   - Служил я на "Варяге" марсовым,- рассказывал Александр Ильич.- Когда начался неравный бой - находился на подаче снарядов. Трудились мы не покладая рук. Кругом рвутся вражеские бомбы. А на нашем "Варяге" все ходуном ходит после каждого нашего залпа... Видим - загорелся японский крейсер "Азима". -Ура!- кричим.- Пробьемся в Порт-Артур к своим!"--Выскочил против нас вражеский миноносец. Хотел прямой наводкой потопить. Подбили мы и его. Видим - носом взрыл волны и стал тонуть... Но тут японцы пристрелялись. Стали их снаряды громить "Варяг". А у нас снаряды уже на исходе. Да и покорежили наш "Варяг" изрядно. Повернули мы обратно в порт. Подняли сигнал: "Терпим бедствие, но не сдаемся". Были в корейских водах и иностранные суда - английские, французские, американские. Обязаны они были встать на нашу защиту, потому что в нейтральном порту мы находились. Но они не помогли нам. Сами предлагают нам сигналами: сдавайтесь врагу! Но мы не сдались... Не посрамили своей родины и своего боевого Андреевского флага на мачте...
   Когда Александр Ильич кончил рассказывать, стихийно возникла песня. Ее пели все, даже те, кто не знал слов:
   
   Наверх вы, товарищи! Все по местам!
   Последний парад наступает.
   Врагу не сдается наш гордый "Варяг",
   Пощады никто не желает...
   
   Саша не сводил глаз с Александра Ильича. Он пел, охваченный необычайным волнением и восторгом, гордостью за отважных русских моряков. С таким же волнением - он видел - пели и Наташа, и Вася, и Егор, и все ребята.
   Провожать гостя вышли на улицу. Каждому непременно хотелось пожать руку Александру Ильичу.
   Влажный теплый апрельский ветер порывами врывался в улицы. На дороге вместе со снегом разбухала непролазная грязь. Но ребята ничего этого не замечали.
   - Я с ним еще давно познакомился, - оживленно рассказывал Саша ребятам, - в поезде, когда ехал из санатория.
   - А мне так и не сказал, - упрекнула его Наташа. Рядом с Наташей шел Егор Астахов. Позади шагали Вовка с Васей. Все смеялись, шутили. Было так весело в этот солнечный, по-весеннему радостный день.
   Проводив Александра Ильича, ребята пошли на обрыв. Внизу, взломав побуревший лед, сердито и яростно шумела Ока. Широко разливаясь, она буйно рвалась вперед. Ребята долго стояли, смотрели.
   - Как хорошо! - повторяла Наташа. Ветер шевелил ее черные кудри. Саша молчал. Река своим шумом напоминала кипящее море, в котором, как наяву, перед глазами Саши сражался с врагами "Варяг".
   
   
   
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
   
   Осенью 1939 года гитлеровская Германия напала на Польшу. Сразу запахло грозой. Лица людей посуровели. Все понимали: заняв Польшу, фашисты подойдут к нашей границе. В двухэтажном особняке на Советской, где помещался военкомат, теперь до глубокой ночи горел огонь. Очевидно, там тоже беспокоились и готовились.
   - Мама, что же это - война? - тревожно спрашивал Саша.
   - Похоже, что война...- задумчиво отвечали отец и мать. - Как бы до нас фашисты не дошли...
   - Ну-у... - возражал Саша.- Наш Советский Союз .любому сдачи даст.
   Теперь в коридоре школы, где висела "Комсомольская правда", постоянно во время перемен толпились ребята. Шли горячие споры о том, как дальше развернутся события. Когда же советские войска освободили Западную Украину и Западную Белоруссию, у ребят появилась тяга ко всему военному. Саша теперь ходил в сапогах, в гимнастерке, со значком "Ворошиловский стрелок" на груди.
   В этом году многие ребята из Сашиного класса начали готовиться к вступлению в комсомол. А Сашу все более охватывали тревога и уныние. В Уставе ВЛКСМ, который он уже знал почти наизусть, было ясно сказано, что в комсомол принимают с пятнадцати лет. А ему, Саше, еще только четырнадцать с небольшим. Как тут быть? Неужели еще год - целый длинный год ждать осуществления своей мечты?
   Секретарь комсомольской организации школы, молоденькая белокурая учительница Чернецова раздала ребятам анкеты. Саша тоже взял анкету, нерешительно постоял в учительской, потом пошел с ребятами в класс.
   - Ты что такой растерянный? - спросил Володя,
   - Так...
   Дома Саша попросил мать:
   - Ты мне поможешь написать автобиографию?
   - Это еще для чего? - удивилась Надежда Самойловна.- В комсомол тебе еще рано, не примут...
   - Почему рано?-горячо запротестовал Саша.- Во время гражданской войны с тринадцати лет принимали.
   - Кого же это принимали?.. - не соглашалась мать.
   - Как кого?.. А Павку Корчагина... Ты же читала Островского... А "Школу" Гайдара читала?.. Там главный герой Борис Гориков еще мальчишкой начал воевать.
   Матери нравилась горячность Саши.
   "Нетерпеливый..." - думала она.
   А Саша расстроился.
   "Пожалуй, не примут..." - соображал он.
   В этот вечер допоздна он сидел в своей комнате. Горел огонь. Младший брат уже спал. А Саша, начав заполнять анкету, запнулся на годе рождения.
   "Может быть, на год постарше поставить?.. - мельтешила соблазнительная мысль. - Нечестно!.. Скажут: какой комсомолец?... С первого же дня обманом живет... А может, и не заметят?.."
   К фальши Саша всегда относился нетерпимо. Так и отложил до утра анкету.
   На следующий день Саша принес в учительскую заполненную анкету и автобиографию.
   - Ну вот, все в порядке, - сказала Чернецова, но Саша медлил, не уходил. Он хотел что-то сказать, но в это время Чернецову позвали к директору.
   Саша медленно пошел по коридору, согнувшись. В анкете умышленно была допущена серьезная неточность, и это теперь угнетало Сашу.
   "Пускай...- подумал он .- Всех будут принимать, а меня?.. Разве я виноват?.."
   Весь день он ходил сам не свой.
   ...На комсомольское собрание пришли учителя, директор школы. Чернецова сидела за столом президиума. Саша слышал, как разбирали заявления его друзей: Наташи Ковалевой, Володи Малышева, Егора Астахова.
   - Чекалин...- словно издалека услышал он. Поднявшись с места, Саша вышел вперед, чувствуя, как в горле сразу пересохло и кровь прилила к лицу.
   Чернецова прочитала его заявление. Потом Саша торопливо рассказал свою биографию и замолчал, не зная, что же говорить дальше.
   - Вот и все, - наконец глухо произнес он и улыбнулся, почувствовав, что стало легче дышать.
   Возвратившись на свое место, Саша снова как будто издалека услышал голос Чернецовой:
   - Кто за то, чтобы принять, прошу поднять руку...
   В комнате было жарко. Лампы под эмалевыми абажурами то загорались сильнее - во весь накал, то начинали светить красноватым светом. Напротив, с портрета в дубовой раме, смотрел на Сашу Владимир Ильич Ленин. Чуть прищурив глаза, он улыбался. Очевидно, только он знал тайну Саши... и не возражал.
   С собрания новые комсомольцы вышли необычайно присмиревшие, серьезные.
   - Теперь в райком вызовут. Готовиться надо... Саша и Егор пошли провожать Наташу. За ними увязался и Вася Гвоздев. Он смело взял Наташу под руку и пошел по улице. А Саша и Егор шли сзади и смеялись, глядя на них. Всем было как-то особенно весело. И никому из них не хотелось оставаться одному. Каждому хотелось сделать что-то необыкновенное, чтобы дать выход переполнявшей их радости.
   4 января 1940 года Сашу вместе с другими школьниками, принятыми на собрании в комсомол, вызвали в райком.
   К секретарю райкома Сашу пригласили почему-то первым. Тревожно оглянувшись на ребят, он шагнул за дверь кабинета. За столом, помимо первого секретаря райкома, очень молодого, светловолосого, в военной гимнастерке, сидело еще четверо.
   Саше бросилось в глаза раскрасневшееся, возбужденное лицо Чернецовой, которая дружелюбно кивнула ему и, улыбнувшись, что-то сказала своим соседям.
   Секретарь быстро пробежал глазами анкету, выписку из протокола, пытливо взглянул на Сашу.
   - Из Песковатского? - спросил он. - Там раньше учился?
   Саша ответил, опустив по-военному руки по швам...
   Схема района на стене. Портрет Ленина... В углу на вешалке подбитая ватой солдатская шинель. Значит, секретарь райкома служил в армии. Он чем-то напоминал прежнего, Андреева.
   Все это Саша отчетливо представил себе позднее. А в эту минуту он видел только лицо секретаря с резко очерченными скулами, строгие серые глаза, смотревшие на него. Отвечал он на все вопросы четко, уверенно, заслужив похвалу сидевших за столом:
   - Устав хорошо знает... Секретарь все еще не отпускал его.
   - А зачем ты вступаешь в комсомол? - неожиданно спросил он, взглянув на окружающих.
   Саша немного помедлил.
   - Чтобы помогать нашей Коммунистической партии укреплять Советскую власть, - проговорил он и с загоревшимися глазами, чувствуя, как голос у него зазвенел, добавил: - Как комсомолец, если понадобится, и жизни своей не пожалею за Родину....
   Из кабинета Саша вышел уже спокойно, чуть улыбаясь. Ребята окружили его.
   - Что спрашивали? Ответил на все вопросы? - допытывались они наперебой.
   Саша едва успевал отвечать. Мысленно он все еще был там, в кабинете... Следующим вызвали Егора. Заметно волновалась Наташа. Задумчив и молчалив был Вася Гвоздев. И, как обыкновенно, спокоен и уравновешен Володя Малышев.
   Через неделю Сашу с ребятами снова вызвали в райком и вручили новенькие, пахнущие типографской краской комсомольские билеты.
   - Какой легкий номер - впереди две единицы в конце две пятерки, - говорили ребята о Сашином билете.
   Только теперь Саша обратил внимание на свой номер- 11253055. Но дома мать, рассматривая Сашин комсомольский билет, обратила внимание на другое. Стоял там год рождения - 1924-й, хотя Саше и было хорошо известно, что родился он в 1925-м.
   - Это что?.. - медленно спросила мать. - Год себе приписал?
   Она сразу догадалась. Саша стоял перед ней весь красный, опустив глаза, и оправдывался:
   - Какой я теперь пионер, когда ростом выше всех ребят в классе... Паспорт буду получать - год исправлю... Настоящий поставят...
   Особенно бранить сына мать не стала. Она понимала, как трудно было Саше отстать от своих товарищей.
   Кривил ли раньше Саша душой? Нет. Это, пожалуй, единственный случай. Перед матерью и отцом он всегда был правдив.
   Мать простила сына. В этот день она испекла пирог с маковой начинкой, а отец достал из шкафа бутылку вишневой настойки. Обоим хотелось как-то по-особенному отметить незабываемый для старшего сына день.
   - Так и быть, налью и вам по рюмочке, - сказала она, когда все сидели за празднично убранным столом.
   - Комсомольцам и пионерам не полагается, - шутил Павел Николаевич.-Это нам, беспартийным, можно,
   Отец с большим удовольствием выпил за старшего сына и громко крякнул.
   Саша чувствовал себя счастливым. Он то и дело притрагивался рукой к верхнему карману куртки, где теперь лежал новенький комсомольский билет.
   "Надо купить комсомольский значок",- думал он.
   Вечером Надежда Самойловна советовалась с мужем, чем порадовать старшего сына- комсомольца. Саша мельком слышал - родители решили ему подарить фотоаппарат, о котором он давно мечтал. Неделю спустя Саша уже держал в руках новенький "ФЭД" и объяснял Витюшке, как получается изображение на негативе.
   - Садись вот сюда... Смотри прямо... улыбайся...- командовал Саша, усаживая у окна то отца, то мать, то брата, и, нацелившись, щелкал затвором.
   - Что-то не похоже...- сомневались потом владельцы фотокарточек, рассматривая свое изображение.
   - Передержка получилась...- оправдывался Саша.
   - Просто беда... - жаловалась в разговоре с соседями Надежда Самойловна. - Наш фотограф куда ни пойдет- все с аппаратом. Даже во сне бредит: снимаю!..
   Но Саша увлекался не только фотографированием. В школе его все больше интересовала физика. Он часто оставался после уроков в физическом кабинете. Чинил испорченные приборы, снова проделывал уже знакомые опыты.
   - Не надоело тебе?.. - удивлялся Володя.
   А дома Сашу тоже ждали интересные и неотложные дела. Что-нибудь он паял, чинил, строгал... Кладовка стала мастерской и лабораторией. Здесь появились верстак, тиски, различные инструменты. Горела электрическая лампочка. Проводку Саша сделал сам. Здесь же он проявлял свои фотоснимки.
   Возвращаясь из школы, Саша озабоченно спрашивал отца:
   - По радио что передавали? Не слышал?
   На финском фронте шли бои. Но зато на Западе по-прежнему тишина.
   - Не поймешь. То ли воюют, то ли выжидают, - говорил Саша, пытаясь разобраться в газетных сводках.
   По карте он следил за военными событиями, объяснял Витюшке:
   - Видишь, как фашисты усилились - какую территорию захватили? - Пальцем он очерчивал границы гитлеровской Германии и успокаивался, когда взгляд падал на огромную, не сравнимую ни с одним другим государством территорию Советского Союза, окрашенную на карте в красноватый цвет.
   Однажды Надежда Самойловна услышала, как ребята, собравшись в комнату к Саше, спорили, с каких лет берут в Красную Армию добровольцами.
   - С восемнадцати...-утверждал Володя Малышев.- Я узнавал.
   - Вот в гражданскую войну - тогда другое дело...- замечал Егор Астахов.
   - Аркадий Гайдар в шестнадцать лет уже командовал отрядом. А Корчагин?.. Еще раньше, - доносился голос Саши.
   Мать слышала, как он быстро ходил по комнате, поскрипывая половицами. Не выдержав, Надежда Самойловна вошла в комнату к сыновьям.
   - Уж не на фронт ли собираетесь? - спросила она. Ребята смущенно молчали.
   - Вздумаете уезжать - с комсомольского учета не позабудьте сняться, - нарочито деловым тоном напомнила она, зная, чем можно воздействовать на ребят. - Самовольный отъезд теперь, в военное время, считается дезертирством...
   Как-то Наташа доверила ему свою тайну.
   - Только ты никому не говори...- покраснев и смешавшись, тихо попросила она.
   Саша узнал, что мечтает она уехать сестрой в фронтовой госпиталь.
   - А школа как же? - спросил Саша. В душе он сам уже готов был вместе с Наташей уехать на финский фронт, но все же предостерег Наташу: - Не примут до восемнадцати лет. А до тех пор, кажется, так и не доживешь...
   Вскоре Наташа снова вернулась к этому разговору. На комсомольском собрании обсуждали поведение Егора Астахова. Во время занятий в классе он надерзил преподавателю русского языка и демонстративно ушел с урока. Все видели, что перед этим он был чем-то очень взволнован и лицо у него было усталое, опухшее - видно, не спал ночь.
   Наташа, неожиданно для всех, резко выступила в защиту Егора, хотя его вина не вызывала ни у кого сомнения.
   - Егор гордый и обидчивый... Не следовало преподавателю упрекать его за невыполненную работу...- заявила она.
   - По головке, может, погладить?.. - осведомился Вася.
   В классе засмеялись.
   - Надо к человеку с душой подходить, а не с дубиной, - сразу срезала его Наташа.
   Саша пытался ей возразить, но она резко оборвала и его. А потом, когда они вдвоем в коридоре просматривали висевший на стене свежий номер "Комсомольской правды", она первая заговорила и тихо попросила:
   - Ты не сердись на меня... Мне кажется, жизнь у Егора Астахова дома тоже невеселая, как и у меня... Мне жалко стало его, такой ершистый, сердитый... Мне кажется, я порой тоже бываю такая же беспомощная и сердитая...
   Этот разговор заставил Сашу повнимательнее взглянуть и на Егора и на Наташу, задуматься. Ему как-то пришлось не по душе, что у Наташи и у Егора есть что-то общее, сближающее их. Почему Наташа беспомощная, он так и не понял. Наоборот, она с характером. А что касается обидчивости, то все обидчивые...
   "Очевидно, опять с дядей поругалась..." - решил он. Саше нравилось бывать у Ковалевых, хотя он почему-то стеснялся Наташиной матери, Дарьи Сидоровны, молчаливой худощавой женщины, работавшей санитаркой в местной больнице.
   Вместе с ними жил Наташин дядя, брат матери Прохор Сидорович Ковалев. Обладал он способностью сразу все на лету подмечать и в глаза выговаривать своему собеседнику. Прохор Сидорович сапожничал. У него, как говорили в городе, были золотые руки. Но он любил выпить, и это, Саша знал, омрачало жизнь семьи. Выпив, становился несдержан на язык, оскорблял сестру, ругал племянницу. А на другой день просил у них прошения. Саша знал, что все это очень действовало на впечатлительную Наташу.
   Весной у Саши появился велосипед. Самыми счастливыми были минуты, когда он сажал Наташу на раму машины и ехал кататься. Черные глаза Наташи трели, волосы трепетали на ветру, когда он мчался под уклон к реке.
   - Тише!.. Тише!.. - испуганно просила она, а ему хотелось мчаться быстро, так, чтобы дух захватывало и ветер свистел в ушах.
   - Если я преждевременно умру, то от твоего велосипеда...- шутила она потом и признавалась: - Хотела бы летать птицей...
   Саша знал, что и она мечтала иметь свой велосипед, но на него ведь надо много денег.
   Ребята теперь часто уходили рыбачить на Оку.
   - Пойдем с нами на рыбалку, - приглашали он Наташу.
   - Вот еще...- Наташа смеялась.- Тоже занятие мерзнуть ночью на берегу реки...
   - Наташенька! - шутил заядлый рыболов Егор Астахов. - Хочешь, я на колени встану?..
   Был он в одно и то же время и грубый и ласковый. Саше не нравились его шутки. Так настойчиво, безотвязно приглашать, как Егор, он не умел и удивлялся, откуда порой бралось у сдержанного, немногословного Егора такое бесшабашное ухарство.
   Из дома рыболовы уходили с вечера. Ночь проводили у костра, на берегу реки. Костер тихо потрескивал, разбрасывая по сторонам неяркие желтые отблески. Горьковато пахло дымком. В синеватых сумерках ночи таинственно шуршали прибрежные кусты, что-то тяжело вздыхало в соседнем болоте.
   Ночная тишина располагала к откровенности. Тут за костром ребята узнали, как Егору Астахову трудно жить и ладить с отцом, торговавшим в пивном ларьке.
   - У него одно только на уме - деньги...- жаловался Егор.
   Володя Малышев мечтал о великих и необыкновенных делах, которые ему предстоит совершить. Вася Гвоздев сочинял разные веселые небылицы, на которые он был большой мастер. А Саша ничем в эти минуты не выделялся среди ребят. Любил он молчать и слушать, когда остальных тянуло на разговоры. Незаметно проходило время. Перед рассветом все чаще слышались всплески на реке.
   - Ишь как щуки жируют, - шептались ребята, расходясь по прибрежным мокрым от росы кустам.
   Притаившись в удобном месте с острогой в руке, рыболовы следили, когда поблизости всплеснет водя и на поверхности мелькнет черпая спина речной хищницы. Тут уж удача зависела от зоркого глаза и ловкости руки, державшей острогу.
   На рассвете, когда в городе было удивительно тихо, ребята с добычей расходились по домам. А днем снова встречались на реке. Разноголосый шум стоял над берегом. Ребята уходили далеко от города, переплывали на противоположный берег на свое любимое место, где у кустов вода была особенно прозрачная, а дно песчаное, с мелкими камешками, над которыми серебристыми табунками резвилась мелкая шустрая рыбешка.
   Как ни хорошо было в городе среди новых друзей, не забывал Саша и Песковатское. Порой его неудержимо тянуло в родные места, где прошло его детство, где каждое дерево, каждый кустик был знаком-перезнаком и чем-то напоминал прежнее, пережитое. Иногда он там задерживался по нескольку дней.
   Вернувшись домой, рассказывал об увиденном:
   - Вот бычина-то стал Мартик! Рога крутые, взгляд огневой... Узнал меня.
   И в самом деле, Мартик узнавал своего старого хозяина. Бык неторопливо и важно подходил к Саше, клал свою массивную лобастую голову ему на плечо, Добродушно жмурился, стремясь лизнуть Сашу в лицо теплым шершавым языком.
   В последний день декабря 1940 года в школе шли приготовления к встрече Нового года. Привезли елку - высокую, пышную. Трое десятиклассников с трудом протащили ее в двери, а устанавливать ее посредине зала собралось человек десять во главе с Егором.
   Саша озабоченно носился по школе, покрикивая на ребят. Его выбрали в комиссию по организации новогоднего вечера-маскарада. Времени было в обрез, а еще столько оставалось сделать! Саше казалось, что все идет медленнее и не так, как нужно. Вот, например, до сих пор не готовы разноцветные флажки для украшения зала, а пора бы уже их развешивать.
   - Ты где был? - набросился он на появившегося в дверях Васю Гвоздева, ответственного за флажки.
   Вася молча протянул сверток в газетной бумаге, из которого высовывались разноцветные уголки флажков. Наконец-то! Саша огляделся, прикидывая, как лучше развешивать нити с флажками.
   - Соображай сам...-предложил он Васе и помчался к старшеклассникам подключать электропроводку к елке.
   Членов комиссии то и дело разыскивали и тащили к себе. Володя Малышев спрашивал, где лучше повесить новогодний номер газеты. Кому-то требовалось срочно найти шпагат для хвойных гирлянд. Другие спрашивали, где лучше устанавливать помост для оркестра...
   Только вечером Саша прибежал домой. Наскоро пообедав, он заторопился обратно.
   Дома между тем тоже шли приготовления к встрече Нового года. Чекалины ждали гостей: брата Павла Николаевича - дядю Митю с женой.
   Витюшку мучило любопытство, в каком костюме пойдет Саша на новогодний маскарад. Но Саша отмалчивался.
   Приглашенные на маскарад стали собираться в школу к одиннадцати часам. Дежурные с белыми повязками на рукаве строго следили, чтобы никто не прошел без маски. Исключение допускалось только для учителей.
   Гремел духовой оркестр. Разноцветными огнями сияла разряженная елка. В воздухе стоял тот особенный запах хвои и еловой смолы, который приносит с собой новогодний праздник.
   Кого только не было сегодня в зале! Словно ожили и сошли со страниц произведений Пушкина, Лермонтова, Гоголя любимые герои. Были здесь и Ленский, и Онегин, и Татьяна, и Печорин, и Хлестаков... Были моряки, клоуны, испанцы, украинцы. Сколько выдумки в их ярких костюмах! Вот появился мрачный и черный, как привидение, монах, но, почувствовав себя неловко в шумной толпе веселых, жизнерадостных масок, он исчез. Не без труда ребята разгадали в монахе Егора Астахова. Обратно на вечер Егор не вернулся
   Скромно прохаживался в стороне молодой военный и ярко начищенных хромовых сапогах, в гимнастерке, перетянутой ремнями. На петлицах гимнастерки поблескивали по три малиновых кубика. Плотная черная полумаска закрывала его лицо.
   - А я вас знаю! - прозвучал за спиной офицера приглушенный девичий голос.
   - Откуда знаете? - тоже полушепотом спросил офицер, обернувшись.
   Незнакомка была одета скромно - в черный шерстяной костюм с белым отложным воротничком. Из прорезей маски глядели Наташины глаза.
   Да и голос был... Наташин, который он мог отличить из сотни других.
   - Издалека приехали в наши края? - лукаво спрашивала незнакомка. - И надолго?.. Может быть, насовсем?
   Не выдержав, оба рассмеялись.
   - Наташа!..
   - Шурик!..
   И, взявшись за руки, пошли танцевать.
   Кружились пары.
   Играл оркестр.
   Куда-то вдаль уплывали огни на елке.
   - А я ждала тебя...- созналась Наташа.
   - И я тебя ждал...- Саша тоже был откровенен.
   Как хороша ты, юность, когда кругом свои и в твоей ладони рука задушевного друга!
   В полночь, когда кремлевские куранты гулко пробили двенадцать ударов, директор школы вышел на середину зала и поздравил всех собравшихся с Новым годом, пожелав учиться только на "отлично". На сцене появился Новый год - маленький шустрый первоклассник в белом как снег лыжном костюмчике с крупными цифрами на груди - 1941.
   - Я пришел... Я пришел...- звонко закричал он и, подхваченный гостями на руки, поплыл по залу вокруг сверкающей огнями елки..
   Снова загремел оркестр. Конфетти осыпали волосы, длинные разноцветные ленты серпантина обвивали танцующих...
   Было уже далеко за полночь, когда стали расходиться. Саша и Наташа вместе вышли из школы. Все кругом: дома, заборы, деревья, телеграфные провода - белело от инея.
   - Белая ночь...- говорила Наташа. - Смотри: И луна белая... Все белое... И ты белый...
   Город еще не спал. В окнах многих домов горели огни, у калиток стояли парочки, слышались голоса. Издалека, очевидно со Стрелецкой слободы, доносились протяжная девичья песня и звуки гармони...
   Оба, вспоминая прошедший вечер, беспричинно смеялись. Обоим хотелось дурачиться, петь. Схватив ком снега, Наташа бросила его в лицо Саше и стремглав помчалась вперед. Саша, запутавшись в полах шинели, догнал ее уже около дома.
   - Не уходи... - предложил он.
   Наташа сама взяла его под руку. Глаза у не блестели, щеки разрумянились.
   - Задумай... Загадай что-нибудь!.. - попросила она, прикрывая его лицо рукой.
   - А ты?..
   - Я тоже...
   - Скажи, что загадал, но только про себя.
   - Ты тоже скажи..
   Разом смутившись, поняли друг друга.
   И снова они пошли по улице, такой необычной в мерцающем зимнем наряде.
   Молчали... но молчание тоже говорило.
   Громко похрустывал снег под ногами. Звенели телеграфные провода. Над городом все выше поднималась полная луна... И вот снова Наташина улица. Остановились на углу.
   - Ты сейчас пойдешь домой. А я буду тебе смотреть вслед и про себя повторять одно слово...
   - Какое?
   - Тайное... И ты обязательно оглянешься. Я знаю такое слово.
   - Нет, не оглянусь.
   - Оглянешься!
   - Раз ты сказал мне, ни за что не оглянусь.
   И, гордо вскинув голову, пошла. Но пошла не торопясь, все замедляя шаг. А Саша стоял на дороге и, пристально глядя ей вслед, шептал про себя:
   - Оглянись. Оглянись.
   Но девушка не оглядывалась.
   - Да оглянись же! - чуть не закричал он с отчаянием. И Наташа, не выдержав - любопытство заело, - у самого крыльца все же оглянулась и махнула ему рукой.
   - Да оглянись снова! -уже крикнул он. Она снова оглянулась. И они засмеялись...