Воспоминания Митрофановой Юлии Михайловны
(дочери Кулешова Михаила Емельяновича)

   Много воды утекло с той поры, а суды пересуды продолжаются. И каждый желающий внести свою лепту плетёт кто во что горазд, что мучительно и разъедающе действует на человеческую душу до предела.
   Чувство к правде и справедливости убито у меня с детства от всего увиденного и услышанного. Я все же решила, была не была, авось найдётся человек: выслушает, поверит, поймёт.
   Ничего для себя положительного не жду, ни на что не надеюсь. Просто хочется изложить наболевшее и написать об отце все как было, что осталось в моей памяти. С поля боя израненный (где это было не знаю) с вырванным пахом и простреленной на вылет правой рукой он попал в госпиталь на Кавказ. Там он пролежал 8 месяцев. Ещё не совсем зажившими вернулся домой с костылём и палкой, перед оккупацией Краснодона немцами. Дома мама долечивала его. Жили мы тогда по улице Промышленности (где церковь, рядом с учителем Яковом Ефимовичем Извариным) в небольшом из 2-х комнат флигельке (сейчас он переделан, расширен). Отец очень надеялся и верил на победу наших войск и освобождения Краснодона. Я слышала его разговор с соседом (у нашего двора) Александром Петровичем Перуниным. Когда тот спросил отца: "Михаил Емельянович, неужели наши проиграют войну?". Отец так сказал: "Не может быть, ты вспомни А.П. историю России, когда бы наши войска не победили, я уверен наши скоро придут". Я слыхала этот разговор своими ушами и он врезался в мою память на всю жизнь. Я верила отцу, он никогда не фальшивил.
   Когда он стал совсем здоровым (зажили раны) я с мамой и отцом ходили на Изваровские поля собирать колоски, после скошенных хлебов. (чем-то нужно было питаться).
   Отец старался меньше находится дома, всячески оттягивая время регистрации на бирже труда, которую проводили немцы, всего трудоспособного населения.
   Иногда и ночевал в х. Изварино у своей сестры Савиной Анастасии Емельяновны. Но каждый раз приходили с проверкой (отец знал их и говорил: "Вы же меня знаете"), они говорили, что поступают доносы, что отец партизанит. Доносил Власов Александр Наумович (ныне покойный). Усердствовала в этом отношении некая Селиванова (инициалов не знаю) перед старостой.
   За Юрьева Илью Ивановича слышала отзывы положительные. Когда в хутор привозили военнопленных, он собрал население (женщин, в основном) и приказал сварить и накормить горячим обедом солдат.
   Последняя ночёвка отца у сестры закончилась чуть ли не трагически. Пришли с обыском три полицая, искали оружие и предупредили. Если ещё он появится в хуторе расстреляют всю семью. Тетка пошла к Кулешову Василию Ивановичу, слезно просила дать разрешение ночевать у неё брату. Он ей отказал.
   Тогда отец решает сходить (естественно пешком) в Персиановку под Новочеркасском в с/х институт, узнать за старшую дочь, которая училась там до оккупации и о дальнейшей судьбе её мы не знали.
   Вернулся он узнав лишь то, что она эвакуировалась на Кавказ. Все возможные варианты были исчерпаны, вынужден был пойти на регистрацию. Как юриста его оставили при бирже труда.
   Эту специальность приобрёл упорным самостоятельным изучением всего курса. На сессии в Ворошиловграде, выдержал экстерном экзамен на юрист-консульта. 2 года практики в Старобельске. Перед войной работал в нар. Суде пос. Краснодона с судьей Зоей Ивановной (фамилии не знаю). Во время оккупации жила в Первомайке. По работе стычки были у них с отцом часто. Он не терпел несправедливости. И незаконное осуждение отстаивал в Киеве, в Москве и добивался положительных результатов. За это она его не уважала. При немцах Зою Ивановну забирали в жандармерию, а после освобождения она приходила к нам и рассказывала, что видела там отца и очень боялась, что он её выдаст. Но он не выдал за что она была ему благодарна.
   А когда мама пошла к ней подписать, что ничего плохого отец не сделал, она не подписала. После смерти отца пришла просить сборник кодексов закона, набралась наглости. Всё равно мол он ему теперь не нужен.
   Все боялись себя скомпрометировать на случай, подстраховывали меня.
   А он не боялся, рискуя жизнью, поручиться за председателя-коммуниста с/совета хут. Шеверевка (к сожалению не знаю его фамилии), который находился на фронте во время ареста отца. Писал жене с фронта, чтобы она пошла свидетелем. Что М.Е., рискуя собой, спас ему жизнь. Она пришла. Только "за" никого не брали, только "против".
   Когда стали немцы отступать, боясь угона с собой (что немцы практиковали при отступлении, забирали мужчин), отец ушёл из дома в х. Шеверевку к Симоновой Александре Ильиничне, где просидел на русской печи до прихода наших войск. И пришёл домой. Потом до конца своей жизни никуда не отлучался, кроме арестов. Добрые люди советовали ему на время уехать, пока найдутся истинные виновники смерти ребят.
   Он отвечал: "Моя совесть чиста, никуда я не уеду. Я докажу свою невиновность".
   Видно он надеялся на поддержку людей, которым он делал столько добра, жертвуя бессонными ночами ради их благополучия.
   А оказался одним в поле воином.
   Однажды мама его упрекнула, что он мало уделяет внимания семье. Отец ей ответил так: "Я живу в первую очередь для народа потом для семьи". Обидно очень конечно, что народ так "оценил" и "отблагодарил" за его любовь и преданность и веру в него. Когда отец первый раз арестовали, вели следствие 2 следователя. Они приводили отца домой. Ему нужна была небольшая бумажонка с которой он переписывал (содержания не помню). Я сжигала все бумажки, сожгла и эту, а она была ему очень нужна. Я плакала, забрали у нас корову. Меня утешали следователи говорили, что папа скоро придет домой и будет корова. Фамилии следователей я не знаю. Знаю только, что секретарём работала Раиса Эмануиловна Олехнович (девичья её фамилия). Вскоре отец вернулся домой. В кармане брюк мы нашли после смерти разрешение на выезд, пропуск. Но он им и не подумал воспользоваться. Он был уверен в своей чистоте. Когда его забрали вторично, судья который вел дело, жил на квартире у женщины, которая хорошо знала нашу семью. Она рассказывала, что у неё был разговор с ним о невиновности отца. И он сказал тоже, что нужно было отцу на время куда-нибудь уехать.
   Я ушла от основного.
   Ещё при немцах, отца забрали с биржи труда в жандармерию в качестве следователя по гражданским делам. Когда стали арестовывать молодогвардейцев, в их число попал и отцов крестник Попов Анатолий.
   Приходит к нам домой мать Анатолия Таиса Прокофьевна с Фроловой Марией Петровной поговорить с отцом. Его дома не было. Я с ними пошла к нему на работу. Он сказал, что придёт домой пусть и они приходят в конце дня и там поговорят. Они пришли. Таиса Прокофьевна и говорит: "Кумонечек дорогой, ты знаешь крестника твоего Толика арестовали, помоги мол, нужно как-то выручать". Она вообразила, что раз он там работает, то он все может, ему всё доступно, лишь бы он захотел. Он говорит: "Да я их иногда вижу на прогулке. Ведут они себя бодро, поют, духом не падают. Я следователь гражданский, меня к ним не допускают, я никакого отношения к делам не имею. Мне такие дела не доверяют, на меня продолжают поступать доносы, что партизаню. Ты, Таиса, думаешь мне их не жаль, но я при всем своем желании не в силах помочь. Если бы он был один, можно бы попытаться, но ведь их целая группа. Ты пойми меня".
   Она его "поняла" по своему. Не помню чтобы она сказала ему, но своим золовкам похвалялась. Якобы она отцу сказала: "Ну хорошо, кумонёк, ты об этом ещё пожалеешь".
   Его по доносу 3 дня допрашивали, задавали слово в слово одни и те же вопросы. Старались запутать. Отличная память его не подвела.
   Итак на суде в Ворошиловграде, за неимением доказательств в трагической смерти молодогвардейцев выносят приговор к 10 годам лишения свободы и уже должны были огласить, как ворвалась Попова Таисия Прокофьевна (с ней была Фролова, я считаю, замороченная ею) закричала: "Наших детей расстреляли и их расстрелять". Суд удовлетворил её требование. Итак отомстила она ему, свела личные светы, сделал черное, грязное дело. Дочь Попова Лидия продолжает клеветать, обвиняя отца в предательстве (а что она знает?) и на костях невинного человека создает себе авторитет и славу. У моего отца совесть чиста и руки не обагрены кровью невинных людей, как у её дяди, брата родного её матери Изварина Михаила Прокофьевича полицая х. Королевка, который собственноручно расстреливал и вешал военнопленных и был присужден к высшей мере наказания. Вот он действительно убежал и был привезен для возмездия. Что она этого не рассказывает. Приговаривался к расстрелу. Но недавно прошёл слух, якобы он с Америки с каким-то мужчиной прислал внуку, Изварину Анатолию, деньги и доллары. Насколько правдиво, утверждать не могу.
   Дедушку, Изварина Прокофия Ивановича расстреляли наши солдаты, якобы за хранение немецкого передатчика. Где мог взять старик такую игрушку. Возможно внучок уготовил дедушке такую участь. Остается загадкой.
   Итак: отца, Громова и Почепцова расстреляли у кирпичной стены какой-то сарая против городской бани. Мы с сестрой прибежали, когда их добили.
   Сбегали за мамой и когда вернулись их уже не было. Остался след, как их тащили к машине. Машинный след вёл в направлении х. Шеверевки, потом затерялся. Мы предполагали, что их бросили в заброшенный шурф.
   После всего совершенного вся родня Поповых ликовала и сейчас считает, что они герои. А нашей не давали рот раскрыть, мы все предатели.
   Маму сослали в Кемерово, обвиняя её в том, что она не отреклась от отца и носила ему передачу.
   И умерла она там от крупозного воспаления лёгких, как нам сообщила подружка сестры. Царство ей небесное, ангельской души была человек, за свою короткую жизнь не причинила никому зла и пострадала ни за что.
   Родные же Кулешова Василия Ивановича, сфабриковали такую бумагу, ссылаясь на Михаила, что только он во всем виноват, за что и был расстрелян, а Вася тут не причём. Послали ему и он, как ни в чём не бывало, вернулся домой. Но долго здесь не задержался, а поселился где-то в Киевской обл.
   3 полицая, о которых я упоминула выше:
   Харитонов Василий
   Изварин Аппалон Лаврентьевич
   Попов Василий Филиппович
   Которые приходили с обыском и искали оружие у отца.