Автор Георгий Арутюнянц

Сценарий Лера Григ

 

Это было в подполье.

 

Действующие лица:

 

Молодогвардейцы:

 

Иван Земнухов,

Иван Туркенич,

Георгий Арутюнянц,

Виктор Третьякевич,

Сергей Тюленин,

Ульяна Громова,

Анатолий Попов,

Василий Левашов,

Борис Главан,

Анатолий Ковалёв,

Олег Кошевой,

Владимир Загоруйко,

Сергей Левашов,

Михаил Григорьев,

Тося Мащенко,

Евгений Мошков,

Любовь Шевцова,

Валя Борц.

 

Взрослые:

 

Отец Ивана Земнухова,

Мать Ивана Земнухова,

Отец Ивана Туркенича.

 

Враги:

Соликовский,

Немецкие офицеры.

 

(Звучит песня "Вперёд, заре навстречу").

 

Ведущий: События эти произошли в 1942 году, когда немецкие войска оккупировали небольшой украинский шахтёрский город Краснодон.

 

                                                                      Сцена 1.

 

(Комната Вани Земнухова. Он повернул выключатель, но свет не загорелся.)

 

Ваня: И свету нет. Да ведь откуда ему и быть, электростанция взорвана. Как хорошо, что она не досталась фашистам. Пусть теперь решают, что делать без электроэнергии. Разрушены депо, шахты, механический цех. Пусть попробуют восстановят!..

 

(В комнату вошел отец и ласково положил руку на плечо сыну, Ваня обернулся к отцу.)

Отец: Ну что загрустил? В жизни, брат, всякое бывает.

Ваня: А что, немцы к нам еще не приходили?

Отец: Пока нет. Один было забежал во двор, что-то пролопотал, их ведь не поймешь, да видно кто-то позвал его с машины на улице, он и убежал обратно. Вот сидим и ждем, что оно дальше будет.

 

(Отец, отвернувшись в сторону, покашлял в кулак.)

Ваня: А из ребят никто не заходил?

Отец: Нет, никого не было. Да и кто сейчас ходит, теперь все сидят дома.

(Отец немного помолчал.)

Отец: Знаешь, Ванюшка, кто-то в городе выдает коммунистов, комсомольцев и вообще активистов. Кое-кого уже забрали.

(Оба помолчали. Ваня стоял у окна и, сняв очки, вытирал их платком. Отец присел на край стула.)

 

Отец: Ты не спеши выходить на улицу, посиди дома.

Ваня: A что?

Отец: Как что? Ведь знают же все, что ты был комсомолец, да еще активист.

Ваня: А почему был? Меня из комсомола, кажется, никто не исключал. Я и сейчас комсомолец. Правда, вот насчет активиста ты, пожалуй, прав. Был когда-то активистом. А прятаться мне не от кого, да и незачем: ведь я пока ничего не сделал.

Отец: Так они, поди, не спрашивают, что ты сделал или будешь делать, а если коммунист или комсомолец, то по их законам надобно забрать человека и расстрелять. Знаешь, если скот замутит воду в реке, то ее ведрами не вычерпаешь; а больше замутишь. Но повремени немного, она и сама пройдет.

Ваня: Вода-то может мутная и сойдет, а немцы сами ведь не уйдут, не затем они сюда шли, папаня, чтобы самим уходить. Гнать их надо!

Отец: Уж не ты ли собираешься их гнать?

(Ваня повернулся к отцу.)

Ваня: Да, одному их не прогнать, ты прав, папаня. Но гнать нужно, и всем вместе. Так оно вернее будет.

(В комнату вошла мать, посмотрела вначале на сына, а затем на мужа.)

 

Мать: Ну, вы все не наговорились? Пойдемте, покушаем.

 

(Все вышли из комнаты.)

 

                                         

                                                                          Сцена 2.

 

(В парке. На заднем плане макеты автомобилей, накрытые ветвями деревьев. Встретились Ваня Земнухов и Георгий Арутюнянц.)

 

Жора: Здравствуй, Ваня!

Ваня: Здравствуй! Ты спешишь куда-нибудь?

Жора: Нет, просто решил прогуляться, больше ведь некуда пойти. Вот мерзавцы, ведут себя, как хозяева в городе.

 

(Жора кивнул в сторону на темневшие в глубине парка силуэты машин.)

 

Жора: Умнее ничего не могли придумать, как рубить парк и деревьями укрывать машины и бочки с горючим.

Ваня: Не свое, вот и не жалко. Я смотрю, тебе власть-то новая не очень понравилась.

Жора: Можно подумать, что тебе она пришлась по душе?

Ваня: Да нет, не сказал бы этого. Кому она может прийтись по душе?

 

Ваня: Жора, от отца какие-нибудь известия есть?

Жора: Нет, ничего не слышно. Как ушел на фронт в конце прошлого года, так и ничего не известно. Ваня, а к чему ты этот разговор о власти затеял?

Ваня: Нужно же на что-то решаться. Ты ведь комсомолец, Жора?

Жора: Вот это другое дело. С этого и начинал бы.

Ваня: Видишь ли, Жора, теперь, пожалуй, не всегда прямо можно довериться человеку. Ты знаешь, кто работает в полиции? Предателями-то оказались наши краснодонцы. А сейчас, когда я шел сюда, на Садовой улице встретил Жоржа Стаценко, ты его должен знать.

Жора: Ну как же! Он, кажется, с тобой в одном классе учился?

Ваня: Да.

Жора: Отец-то его теперь шишка города или как его там величают, голова что ли?

Ваня: Вот именно, голова. Так знаешь, Жорж перешел на другую сторону улицы, чтобы со мной не поздороваться. Он побоялся, очевидно, что я подойду к нему.

Жора: Да, ладно, плюнь ты на них! Эти люди, что ужи под вилами извиваются, приспосабливаются к жизни. Лучше вот что скажи, Ваня, не знаешь ли ты, кто поджег трест? Наверно, не сам загорелся?

Ваня: Конечно, я тоже об этом думал.

(Ваня подошел к Георгию совсем близко и заговорил пониженным голосом.)

Ваня: А приказы коменданта в день по два, по три вывешивают, и один другого грознее. Видимо, это не случайно. Значит, в городе кто-то работает. Вот что я еще хотел у тебя спросить, Жора, ты знаешь Сергея и Василия Левашовых?

Жора: Знаю. А что?

Ваня: Они вернулись в Краснодон.

Жора: И об этом знаю.

Ваня: Откуда?

Жора: Видел Василия, разговаривал с ним.

 

Ваня: Чудесно, нужно их тоже привлечь.

Жора: Куда привлечь?

Ваня: В нашу группу.

Жора: Какую нашу группу?

Ваня: Я тебе потом объясню. А пока вот что: сходи к Василию Левашову и попроси, чтобы он завтра с Сергеем пришел.

Жора: Ладно, сделаю.

 

(И они, пожав руки друг другу, разошлись в разные стороны.)

 

Ведущий:  Ваня с Георгием встретили ребят, готовых на борьбу с захватчиками, к ним присоединились их школьные товарищи.

                                                                     

 

                                                                        Сцена 3.

 

(В парке. Встречаются Виктор Третьякевич и Иван Земнухов. Виктор крепко пожал Ване руку, дружески взял его за плечи, потряс его.)

 

Виктор: Попался, дружище, теперь я тебя не выпущу!..

Ваня (поправляя очки): Да я не собираюсь от тебя бежать.

Виктор: Ты чем теперь занимаешься? Все также старший пионервожатый?

Ваня: К сожалению, нет, вот хожу без работы.

Виктор: Стоит ли огорчаться? Работу я тебе найду, если захочешь. Согласен?

Ваня: Почему бы и нет?

Виктор: Так все-таки, чем ты занимаешься? Я ведь знаю, ты без дела не станешь сидеть.

Ваня: Думаю сходить на биржу, может быть, какую-нибудь подберут мне работу.

 

Виктор: А ты что, уже успел на бирже зарегистрироваться?

Ваня: Как все. А ты чем занимаешься?

Виктор: Решил немцев считать в Краснодоне.

Ваня: Тогда, может быть, вместе? Ты на своем краю, а я на своем?

Виктор: Ах ты, профессор, меня-то ты не проведешь. Я не сомневался, что листовки в городе - это дело твоих рук. Угадал? Только не отпирайся, а то сейчас сведу в полицию прямо к Соликовскому.

Ваня: Пожалуй, он много тебе за меня не даст: вид у меня не внушительный.

Виктор: Зато голова какая!

 

Ваня (понизив голос): Ты не знаешь, кто в городе работает?

 

Виктор: Что ты имеешь в виду?

 

Ваня: Поджог треста, взрыв машины за городом?

 

Виктор:  Знаю. Это подпольная группа. Возглавляет её один известный тебе человек.

 

Ваня (не настаивая, но вопросительно): И все-таки кто бы это мог быть?

Виктор: Не ломай головы. Хочешь, я тебя завтра с ними сведу? Скажи куда нам прийти?

Ваня: Чудесно, тем более завтра в 10 утра мы встречаемся с первомайцами. Было бы очень хорошо, если бы ты с ним пришел ко мне домой.

Виктор: Жди, придем.

 

 

                                                                                          Сцена 4.

 

(Комната Вани Земнухова. Вошла мать.)

 

Мать: Ты бы, Ванюша, на работу устроился, что ли. Хлеба-то у нас совсем нет, и ждать не откуда, а кто работает, тем, сказывают, дают немного, -

 

Ваня: Маманя, ты не горюй, скоро начнем работать. Только вот за работу нашу немцы, пожалуй, не будут платить, да, наверное, и хлебом не особенно побалуют.

Мать: Неужто лучше работы не мог найти?

Ваня: Нет, лучше не было! Мама, ко мне придут ребята, нам нужно поговорить. Мы часок другой посидим, в шахматы поиграем.

Мать: А почему же нет? Может, что прибрать, или приготовить?

Ваня: Нет, не беспокойся, ничего не нужно, это мои школьные товарищи.

 

(Мать вышла из комнаты. Вошли Виктор Третьякевич, за ним - Сергей Тюленин, руки в карманах длинных стареньких брюк.)

Виктор: Вы, кажется, уже знакомы?

 

(Земнухов протянул руку Тюленину, как будто не слышал слов Виктора, и даже не заметил его.)

Виктор: Ты что, со мной не хочешь здороваться?

Ваня: Не только здороваться, а если бы мог, то побил бы тебя.

Виктор: За что?

Ваня: Ты не мог мне вчера сказать, что это Сергей?

Виктор: Мог, но просто хотел, чтобы ты голову поломал.

Ваня: А ведь верно! Я часов до двух не мог уснуть, все думал, кто бы это мог быть.

Виктор: Сергей Тюленин тоже создал небольшую группу из четырнадцати-шестнадцатилетних ребят и девчат.

Ваня: Не слишком ли молодые?

Сергей: Меньше подозрений будет. А ребята у нас в группе боевые, с ними хоть в огонь и воду!

(Вошли Ульяна Громова, Анатолий Попов, Георгий Арутюнянци  Вася Левашов, Борис Главан. Все сели на стулья.)

Ваня (с волнением): Ребята, нам нужно сегодня решить организационный вопрос. Мы создаем комсомольскую организацию.

Георгий: Только подпольную.

Ваня: Вот именно, подпольную комсомольскую организацию. И нам нужно решить с чего мы начнем работу.

(Ваня сделал паузу, обвел всех спокойным взглядом глаз.)

Ваня: Мы предварительно советовались и с первомайскими ребятами. Верно, Уля?

Уля: Да, конечно, мнения у нас совпадают. Говори, Ваня.

Ваня: С Виктором Третьякевичем тоже как будто не расходимся во мнениях.

Виктор: Да не тяни ты, Иван, не мучай народ. Мы все согласны с твоим планом, давай обсудим.

Ваня: План прост. Мы все остаемся в городе и ведем работу, прежде всего, среди молодежи, расширяя круг организации. Важнейшей задачей остается связь с партийным подпольем или партизанским отрядом. До установления такой связи работаем
самостоятельно, достаем оружие и изучаем его, все без исключения.

Сергей (с иронией): И девчонки?

Ваня: Да и девушки тоже.

Виктор: Пока мы не будем иметь достаточно оружия, вы понимаете, что ни о каких серьезных боевых делах, диверсионных актах не может быть и речи. И, конечно же, каждый член нашей организации должен хорошо изучить оружие как наше советское, так и трофейное.

Василий Левашов: Особенно немецкое. Возможно, нам больше всего придется иметь дело с ним, потому что наше оружие негде будет достать, да и патроны к нему трудно будет раздобыть.

Уля (отбросив рукой косу за спину и посмотрев на Толю Попова): Оружие, конечно, главное, с чего нам придется начинать свою работу, и мы у себя в группе решили точно также, но нам кажется, не плохо было бы каким-то образом доставать и сообщать краснодонцам сводки советского информбюро о положении на фронтах.

Ваня: Это очень важно, Ульяна. Чем больше правды мы будем сообщать жителям нашего города, тем больше доверия и
уважения будет к нам с их стороны. Мне кажется, что мы это сможем сделать. Кроме того, мы будем писать воззвания к молодежи и ко всем жителям города с призывом саботировать приказы и распоряжения немцев,

Толя Попов: Весь вопрос в том, где мы будем доставать сводки?

Ваня: Будем их принимать сами, а для этого попробуем достать или смонтировать один-два приемника. Конечно, все сводки передать мы не сможем, будем писать главное и распространять их по городу и окрестным деревням и хуторам. Георгий, сможешь это организовать?

 

Георгий: Да, думаю, что с Володей Осьмухиным и Толей Орловым мы сможем этим заняться.

Ваня: И еще об одном, на мой взгляд, очень важном деле хотелось бы посоветоваться. Я имею в виду конспирацию. Без этого мы с вами не сможем продержаться и недели.

Виктор: Совершенно верно, против этого трудно возражать. Учитывая важность этого вопроса, я и предлагаю возложить его на Ваню. Он наиболее подходящий на всех нас, прирожденный конспиратор.

Все: Правильно.

Борис Главан: А кто же будет у нас секретарем?

Вася Левашов: Какой еще секретарь?

Борис: Как какой? Комсомольский.

Ваня Земнухов: Я думаю, что Виктору Третьякевичу это уже знакомо. Он и в школе секретарствовал, и членом райкома был.

Виктор: Э-э!.. Нет, так не пойдет. Секретаря нужно избрать на общем комсомольском собрании, иначе это нарушение устава.

Ваня: Тогда назовем его комиссаром. Комиссар отряда. На том и порешили.

Ульяна: А как назовем нашу организацию? Нужно грозное имя дать, так чтобы страх на немцев наводить.

Сергей Тюленин (сердито буркнув): Тогда артелью инвалидов назовите.

(Все недовольно покосились на него.)

Сергей: Листовками вы много страху на фрицев не нагоните, да и пользы от них мало будет. А как девчонки оружие будут изучать, мы в школе видели. Тогда нужно рассчитывать, чтобы оккупация лет пять продержалась.

Вася Левашов: Да пойми же ты, что все это нужно - и листовки, и воззвания, и призывы.

Сергей: Нужно, нужно, а я считаю, что нужно немцам и полицаям головы откручивать, машины фашистские взрывать, ни днем, ни ночью им покоя не давать, вот что нужно, а не бумажки по городу расклеивать! Девчонок заставить, они вам тысячами их будут распространять.

Виктор: А вообще он прав. Мы забыли о том, что среди нас есть ребята, имеющие хоть небольшой, но опыт, и знающие хорошо оружие. Вот из них и создать вначале хотя бы одну диверсионную группу. И по мере накопления оружия и приобретения знаний, будем расширять число таких групп.

Ваня: Верно! Чем Вася Левашов не командир такой боевой группы. А в нее можно включить его брата Сергея, Загоруйко Володю.

Василий: Бориса Главана.

Ваня: Володю Осьмухина.

Сергей: Да мало же это?

Виктор: Сергея Тюленина.

Сергей: Вот правильно, теперь и на подпольную организацию будет походить. А назовем ее Гвардией.

Василий: Не слишком ли это громкое имя? Ведь гвардией называют отборные, лучшие воинские части.

Сергей: А мы ее Молодой Гвардией назовем.

Все: Вот это правильно! Здорово будет, <Молодая Гвардия>!
 

(Все разошлись.)

 

Ведущий:  Под оккупацией город находился уже около трёх месяцев. Ивин Туркенич вторую неделю жил в Краснодоне.

 

                                                                         

                                                                                        Сцена 5.

 

(Комната в доме Туркеничей. По середине - стол и два стула, на столе - семейный фотоальбом. За столом сидят Иван Туркенич и его отец.)

 

Отец: В городе неспокойно. Фашисты разыскивают и арестовывают партийных и советских активистов, и словно в отместку за это по городу кто-то расклеивает листовки, подожгли здание треста, выстроенную перед самой войной городскую баню,
приспособленную немцами под какое-то учреждение. Сосед сказывал, что за городом не одна немецкая машина полетела в воздух.

Иван: А что же немцы?

Отец: Они свое дело делают. Хотели заставить восстановить шахты, но не тут-то было. Никто не пошел, тогда они, мерзавцы, собрали самых почетных горняков и живыми, понимаешь живыми, закопали их в парке. Да что там говорить!.. Ни за что, ни про что губят народ и заступиться некому.

 

(Иван взял семейный альбом и молча начал рассматривать фотографии. Отец  свертывал <козью ножку>.)

Отец (протягивая сыну кисет с табаком): Закуришь?

Иван: Нет, батя, я не хочу. А впрочем, давай, с горя затянусь.

Отец (подавая кисет и обрывок газеты): Что за горе вдруг приключилось?

Иван(беря у отца кисет и обрывок бумаги и сворачивая самокрутку): Какое? В родном городе живешь как в тюрьме.

Отец: Так это горе общее, и оно, чай, не первый и не последний день. Мы уже три месяца вот так и живем. День прошёл и ладно, а будем ли живы завтра - лишь богу известно. Одной надеждой и живешь - узнать бы у кого-нибудь, что там делается, у наших. Сказывают, немцы уже Сталинград взяли, да Кавказ весь прихватили. Что же остается? Сибирь да Дальний Восток.

(Отец помолчал, затянувшись самокруткой.)

 

Отец: Москву-то хоть не сдали бы.

Иван: Нет, Москву им не взять! Хвастает немчура.

Отец: Хвастать-то им есть чем. Всю Европу да пол-России забрали и все прут, как скаженные, на
восток. Чего им не хвастать.

 

Иван: Положение действительно, тяжелое... Но не все еще потеряно...
Отец: Да, конечно, не все И я говорю, Сибирь с Дальним Востоком остались, если их японцы не оттяпают. А ты вот сиди и гадай по немецким сводкам, скоро или нет гитлеровцы все остальное захватят.

 

Иван: Ты, батя, зря на меня обиду таишь. Я не дезертировал с фронта, а выполнял приказ до последнего снаряда, до последней минуты боя. Если бы кто-нибудь видел, что пришлось пережить мне за те несколько дней... Я потерял всех близких боевых друзей. На моих глазах прямым попаданием снаряда был убит командир батареи... Я пережил смерть всех, с кем успел сдружиться в тяжелых боях... Двое нас осталось. Несколько дней мы бродили, пытаясь пробраться через линию фронта. Голодные, почти без воды, пробирались по ночам, днем укрываясь в балках да кустах, вдали от больших дорог. И вот, однажды утром нас обоих схватили, когда мы спали после напрасных поисков выхода из окружения. Я очнулся и чуть было не потерял сознания от острой боли раненой руки...

Отец: Ты был ранен? Почему же ничего не говорил? А я то:

 

(Отец подошел к сыну.)

Отец: Прости, сынок, если я что не так сказал. Душа горит...

Иван: Да что ты, что ты, батя, брось сокрушаться, Я сам виноват, что ничего не говорил.

Отец: А как же теперь?..

Иван: Да ты не волнуйся, батя, ничего страшного нет, уже почти все зажило. Матери не говори, чего ее зря тревожить из-за пустяков. Через неделю и следа не останется.

Отец: Дальше-то что будем делать, Ванюша?

Иван: Не знаю, батя. Не на шахту же идти работать. А, с другой стороны, дома ...

Отец: О другой стороне не должно быть и речи. Как-нибудь перебьемся. Все, что есть из вещей, будем менять на зерно. Бог даст, перезимуем.

Иван: А весной, что делать будем?

Отец: Да неужто наши до весны не придут?

 

 

Ведущий: Иван Туркенич все эти дни жил надеждой найти партизан. Он убедился, что поиски вокруг города бесполезны, нужно идти либо в леса на Донец, либо искать партизанских связных в городе. Иван и не подозревал, что уже на третий день после того, как он вернулся в Краснодон, его заметили, и за каждым шагом следили юные подпольщики.

 

 

                                                                                        Сцена 6.

 

(Городской парк. На скамейке сидит, задумавшись, Иван Туркенич. Подошёл Анатолий Ковалёв, присел рядом. Положил свою руку Ивану на плечо. Иван вздрогнул и повернулся к Анатолию.)

 

Иван (протянув для пожатия обе руки): Это ты?

Анатолий (радостно пожимая руку Ивану): Я, я!..

Иван: Смотри, как ты возмужал, ни дать ни взять - мужчиной настоящим стал!

Анатолий: А ты что думал? Мы тут тоже не зря сидели, а росли потихоньку. Ваня, а ты как сюда попал?

Иван: Да так вот случилось. Пришлось, брат... Я и не думал, что в свой город вернусь.

Анатолий: Да, время невеселое настало... Я вот хотел эвакуироваться, да не удалось.

Иван: А что?

Анатолий: Как что? Видишь, сколько ребят в городе осталось. А многие думали уйти от оккупации. Не вышло: на переправах все застряли.

Иван: А что теперь здесь делаете?

Анатолий: А вот так и живем... Кое-кто работает.

Иван: Где работают?

Анатолий: А кто где. Кто на немцев, а кто и против них.

Иван: Как против них?

 

(Иван придвинулся поближе к Анатолию.)

Иван: Да говори, чего ты скрываешь. Знаешь что-нибудь?

Анатолий: Откуда мне знать? Да ты сам, наверное, слыхал: на днях, в городе листовки появились, а за день до этого около Хамовки машину с фашистами взорвали.

Иван: Ну?

Анатолий: Вот те и ну.

Иван: Так кто же все это делает?

Анатолий: Кто его знает. Люди, конечно. Их, наверное, много.
 
(Наступило непродолжительное молчание.)

 

Иван: Ну что молчишь? Ты о них знаешь что-нибудь?

 

(Иван внимательно посмотрел на Анатолия, тот не отворачивался.)

Анатолий: А ты что, ищешь их, что ли?

Иван: Интересно было бы хоть одного увидеть.

Анатолий: Ну-ну, посмотри. Ваня, а ты у кого-нибудь был уже?

Иван: Нет! У меня сейчас нет никого знакомых в городе. Я тебя первого встретил.

Анатолий: Так хочешь, приходи, повеселимся! Завтра вечером собираемся у одной девушки.

Иван: Ну что ты, неудобно. Там, наверное, будут одни школьники.

Анатолий: А ты что, давно со школьной скамьи слез? Приходи, не стесняйся, да заодно и пластинок патефонных принеси, у тебя, кажется, их было немало?

Иван: Есть кое-что у сестренок. Ты можешь зайти, взять. А я, пожалуй, не пойду, неудобно. Я никого не знаю, да и меня никто там не знает.

Анатолий: Ничего, познакомишься. Договорились? Принеси пластинки завтра утром часов в десять к клубу, а я тебя с ребятами нашими познакомлю.

(Анатолий смотрел на Ивана, тот медлил с ответом.)

 
Анатолий: Значит, договорились? Принесешь пластинки?

Иван: Ладно, принесу.

Анатолий (весело): Вот и чудесно, жду тебя у фонтана. Ровно в десять!

 

 

                                                                                           Сцена 7.

 

(Парк, та же самая скамья. На ней сидят Иван Земнухов, Олег Кошевой, Виктор Третьякевич. Рядом стоит Толя Ковалёв. К ним подошёл Иван Туркенич с завёрнутыми в старую газету пластинками.)

 

Анатолий (приветливо улыбаясь): Ну, вот говорил я вам, что придет ровно в десять, и пришел, прямо по-военному.

(Ребята поспешно встали со скамейки. Анатолий подошёл к Туркеничу, протянул ему руку.)

Анатолий: Здравствуй, Ваня.

(Анатолий повернулся к ребятам.)

 

Анатолий: Знакомьтесь, это Ваня Туркенич.

Ваня Земнухов (подошёл и протянул руку для приветствия): Ты, наверное, меня не помнишь, тезка? Что же, это не удивительно, старшеклассники всегда смотрят на ребят из младших классов, как взрослые на детей. А я тебя хорошо помню по школе.

Ваня Туркенич (пожимая руку Вани): Нет, почему же, я тоже тебя помню. Ты - брат Александра Земнухова, верно?

 

Земнухов: Верно. А это Виктор Третьякевич и Олег Кошевой. Их ты не знаешь.

(Туркенич поздоровался с ребятами.)

Туркенич (протягивая Земнухову, который стоял рядом с ним, сверток с пластинками): Да. Нате, веселитесь.

Земнухов: Что это?

Туркенич: Пластинки.

(Земнухов повернулся к Анатолию.)

Анатолий: Да, это я попросил Ваню принести патефонные пластинки. Теперь, пожалуй, они и не нужны будут.

Виктор (улыбаясь): Чего же мы стоим? Давайте сядем да поговорим.

(Сели.)

Земнухов: Вот что, Ваня, мы давно, во всяком случае, сразу же после твоего возвращения в Краснодон... заинтересовались тобой. Ты не обижайся, Ваня, если нам придется, кое-что у тебя опросить.

Ковалёв: Да ты не бойся, тут ребята свои.

 

Земнухов: Ваня, ты коммунист?

Туркенич: Нет. Еще не успел вступить.

Земнухов: Комсомолец?

Туркенич: Да.

Земнухов: Ваня, ты хочешь вступить в организацию?

Туркенич (обвёл всех взглядом): В какую?

Земнухов: В подпольную, конечно.

Туркенич: А что для этого нужно?

Виктор: Твое желание.

Олег (шутливо): И даже вступительные взносы н-не возьмем.

Анатолий (улыбаясь): Соглашайся, Ваня, не пожалеешь.

Земнухов (протянув руку Туркеничу): Ну, как?

(Туркенич пожал руку Земнухову. Также крепко и дружески, молча, пожал Туркенич руки всем остальным.)

Туркенич: Слушайте, братцы, а почему же вы все-таки не спросили у меня, как я в Краснодон попал и что думаю делать? Разве вас это не интересует?

Виктор: А мы надеемся, что ты нам об этом как-нибудь сам расскажешь. Хочешь знать предположения Земнухова о том, как ты очутился здесь? Так сказать, его научную гипотезу.

Туркенич: Интересно, как же?

Земнухов (поправляя очки): Помолчал бы ты лучше, Виктор, чего пристал к человеку со своей гипотезой?

Виктор: Да ты не скромничай, Ваня. Так вот, попал ты в окружение, бежал, у кого-то скрывался, а когда фронт отодвинулся к востоку, пришел домой. Так ведь, угадал?

Туркенич: Почти что так.

Земнухов: Да тут и мудрствовать нечего. Этот рассказ Виктора...

Виктор: Не Виктора, а Вани.

Земнухов: Ну, пускай мой!.. Так вот я и говорю, что это же самое можно сказать о каждом, кто возвратился бы из армии в оккупированный город.

Туркенич: Да, к сожалению, это действительно так.

Земнухов: Ваня, ты завтра днем свободен? Приходи к Виктору домой часов в десять, там обо всем поговорим.

Туркенич: Приду обязательно.

Олег: Вот и чудесно! Итак, увидимся завтра у Виктора, а Анатолий тебя проводит.

Туркенич (поворачиваясь к Земнухову): Что-то я еще хотел спросить: Ваня, я хотел у тебя узнать про Сашу, где он? Если, конечно, не секрет...

Земнухов: Саша на фронте. До оккупации получали письма, а теперь нет. А что? Ты, наверное, думал, что он здесь, в Краснодоне, и поручил нам вовлечь тебя в организацию?

Туркенич: Нет, я просто поинтересовался, где он.

(Туркенич немного помолчал.)

 

Туркенич: Честно говоря, я думал именно так, как ты только что сказал.

 

(Все громко засмеялись. Когда выходили, Земнухов взял под руку Туркенича и немного задержался с ним.)

Земнухов: Ребята, идите, я вас догоню.

(Все ушли, Земнухов с Туркеничем остались вдвоем.)

 

Земнухов: Вот что, Ваня, ты не думай, что раз молодежь, то и дела по-детски решают. Война многому научила всех, в том числе и молодых, теперь люди взрослеют, как говорится, не по дням, а по часам.

Туркенич: Да, что ты, я просто не мог подумать, что вчерашние школьники сегодня могут стать бойцами.

 

 

                                                                                         Сцена 8.

 

(Комната в доме Третьякевичей. В ней сидят Виктор Третьякевич, Олег Кошевой, Ваня Земнухов, Сергей Тюленин - играет с кошкой, гладит её против шерсти, Василий Левашов - читает книгу. Зашли Иван Туркенич и Анатолий Ковалёв.)

 

 

Сергей: Сергей.

 

(Отрекомендовался Сергей Ивану, и снова занялся кошкой.)

Виктор: Тюленин.

Сергей (не поднимая головы, утвердительно кивнув): Ага.

Вася Левашов (подавая руку Туркеничу): Вася Левашов.

 

(Все расселись по местам.)

Земнухов: В городе создана подпольная комсомольская организация, в которую входят юноши и девушки краснодонских школ. Они рассказывают жителям города правду о положении на фронтах, обрывают немецкую связь, заражают зерно, предназначенное для вывоза в Германию клещом, уничтожают немецкие машины на дорогах за городом, собирают оружие и медикаменты.

Виктор: Да, это, пожалуй, посложнее, чем в партизанском отряде, - ведь все время приходиться жить и бороться среди врагов. Малейшая оплошность, малейший неосторожный шаг может стоит жизни каждому или даже всей организации.

Туркенич: Так листовки, которые появляются время от времени в городе, это тоже дело ваших рук?
Олег: Конечно, мы еще не то сделаем! Мы будем теперь листовки распространять по городу не от случая к случаю, а еженедельно.

Земнухов: Ребята достали шрифт, так что будем их печатать.

Виктор: И в неограниченном количестве.

Туркенич (удивлённо): Ребята, а вы что так одни и работаете?

Виктор: Почему же одни? Посмотри кругом, Ваня, и ты увидишь, как весь Донбасс поднимается против фашистов.

Земнухов: Теперь давайте решим главный вопрос. Какое поручение мы дадим Ване Туркеничу, учитывая то, что он командир Красной Армии.

Виктор: Вот и нужно ему поручить руководство боевой работой организации. До сих пор у нас всей деятельностью руководил штаб, а боевую работу выполняли по заданию штаба командиры групп, вот двое из них.  

 

(И он указал на Сережу Тюленина и Васю Левашова.)

 

Виктор: Есть еще группа Анатолия Попова в Первомайке и Сумского в поселке Краснодон. А теперь, мне кажется, будет разумно Туркенича назначить командиром отряда, ответственным перед организацией за все боевые дела молодогвардейцев и ввести его в состав штабе. А штаб по-прежнему будет осуществлять общее руководство, в том числе и боевой деятельностью.

Вася Левашов: Это несколько отлично от Красной Армии. Там командир отвечает полностью за всю жизнь части, в том числе и за боевые дела.

Виктор: Но в данных условиях, а тем более в условиях такой конспирации иначе невозможно.

Олег: Ну, как, Ваня, согласен?

 

Сергей: А теперь бы сегодня сходить вечерком на охоту за фрицами. Заодно Ваня посмотрит на наших ребят в действии.

Виктор: Сегодня уже поздно, а завтра можно и сходить. А потом дайте человеку освоиться.

Сергей: Завтра, так завтра. Решено, идем к Изварино.

Олег: А ты что, Сережа? Разговор идет о Ване, а не о тебе.

Сергей: А кем же он будет руководить, не фашистами же? Вот мы с ним и пойдем на первый раз, а там дальше видно будет.

Туркенич: А что ж, почему бы и не с Сергеем. Я с удовольствием сходил бы с ним на свое первое боевое задание.

(Сергей состроил гримасу Олегу. Олег улыбнулся.

Ребята начали расходиться, Виктор Третьякевич задержал Туркенича.)

Виктор: Ваня, ты не спросил, нет ли у нас связи с кем-нибудь?

Иван: Я не стал спрашивать, считая, что может быть...

Виктор: Почему же, ты должен об этом знать. Мы работаем сейчас под руководством подпольной партийной организации. Правда, вначале, когда были еще отдельные группы Земнухова, Тюленина, Первомайская, поселка Краснодон, - они действовали сами, как говорится, на свой страх и риск. А затем была установлена связь с коммунистами, вернее говоря, они сами разыскали нас и взяли под свое руководство. По важным вопросам, конечно, приходится обращаться к ним за советом, а
иногда и за помощью. В нашей организации есть коммунист Женя Мошков, он тоже был командиром в Красной Армии, младший лейтенант, попал в окружение под Морозовской, бежал из плена и пришел в Краснодон. Ты, наверное, знаешь его. Он нам во многом помогает.

        

 

                                                                                   

Ведущий: Задание было не слишком сложным, такие выходы совершались уже не один раз группами Сергея Тюленина, Василия Левашова и Анатолия Попова. Цель выхода молодогвардейцев за город была, как обычно, простой и понятной - подорвать одну-две фашистские машины и забрать оружие. Иван Туркенич решил собрать ребят на квартире у Володи Загоруйко.

 

 

 

                                                                                           Сцена 9.

 

(Комната в доме Загоруйко. В ней находятся Иван Туркенич, Сергей Тюленин, Анатолий Ковалёв, Сергей Левашов, Владимир Загоруйко, Михаил Григорьев.)

 

Туркенич: Пойдем отсюда разными путями и встретимся черев час у висячего моста на Каменке. Загоруйко, Ковалев, Григорьев пойдут через <Шанхай> в Шевыревку, а потом берегом Каменки. Мы с Левашовым и Тюлениным - через Первомайку. Об остальном договоримся на месте.

Сергей Левашов: Нужно, прежде всего, уйти подальше от населенных пунктов, чтобы не подвергать риску жителей.

Туркенич: Это правильно, но вместе с тем и нельзя далеко заходить в степь: потом, после взрыва машин, нужно будет успеть скрыться, пока не прибудут им на помощь.

Анатолий: Помощи скоро не будет, отсюда до города далеко, важно не упустить машину.

Туркенич: Нy что ж решено, друзья, будем идти вдоль дороги, вы справа, мы слева. Без команды никому ничего не предпринимать. Пока не выйдем из поселка, ни в коем случае машины не трогать, а немедленно залечь и ждать
пока пройдут. Идти молча, внимательно следить за дорогой и стараться не терять зрительной связи друг с другом.

Миша Григорьев: А зачем столько предосторожностей? Машину за несколько километров можно и услышать, и увидеть, а ночью ни один дурак не ходит по степи.

Володя Загоруйко: А ты знаешь, ночью малейший шорох слышно на сотни метров, и рисковать совершенно ни к чему, Туркенич делает правильно.

Миша Григорьев: В степи бы можно идти вместе.

Володя Загоруйко: Зачем?

 

Миша: Веселее будет.

Володя: Разве только. А если засаду где-нибудь встретим, тогда, что? Все сразу и попадемся, как кур во щи?

Миша (удивлённо): Какую засаду?

Володя: А ты уверен, что ее нет?

Миша: На девяносто девять процентов.

Володя: А на один-то процент и не мешает сохранить предосторожность.

(Туркенич показывает по карте.)

 

Туркенич: Вот место глухое. Здесь дорога делала крутой поворот и затем сбегала в небольшую лощину. Засядем здесь, пожалуй!

Сергей Левашов: Да, лучшего места не найти. Здесь на повороте, да еще во время спуска, любой шофер не проскочит на большой скорости. А это то, что нам нужно - замедлить скорость машины, и в случае первой неудачи не дать ей скрыться.

Загоруйко: Если не снизят скорость даже здесь?

Тюленин: Тогда они сами разобьются.

 

Анатолий Ковалёв: Да, это верно. Но здесь плохой обзор, лощина.

Миша Григорьев: А можно подняться повыше наверх, оттуда будет хорошо наблюдать за фрицами.

Туркенич: Так и сделаем. Мы заляжем наверху, а вы все трое вон в тех кустах. Без команды никому не стрелять. Как ты думаешь, Сережа (обратился он к Левашову), дождемся машины мы сегодня за ночь, или нет?

Сергей Левашов: Разве только запоздавшую или заблудившуюся. Немцы очень боятся по ночам ездить без охраны, тем более маленькими колоннами.

Туркенич: Но на колонну машин, какой бы она не была, мы нападать не можем. Зачем зря рисковать.

 

 

                                                                                        Сцена 10.

 

(Свет слегка притушен. Улица, вдоль забора пробираются Тося Мащенко и Володя Загоруйко. Приклеили на забор листовку.)

 

Тося (облегчённо вздохнув): Ну, кажется, все! Пожалуй, весь участок обошли. Завтра люди будут довольны.

(На улице показался одинокий прохожий. Володя нерешительно взял Тосю под руку. Тося испуганно отдернула руку.)

Тося (понизив голос и с удивлением): Зачем это? Что люди могут подумать?

Володя (взяв её снова по руку): А так и нужно, чтоб они это подумали.

 

Тося: Вот еще что придумал...

Володя: Не придумал, а выполняю указание организации. Конспирация, понимаешь?

Тося Не выдёргивая более руки): Тоже конспиратор. Скажи, пожалуйста.

(Прохожий, поглядев на гуляющую пару, поспешно прошел мимо.)

Тося: Слушай, Володя, а куда мы идем? Ведь мы уже все сделали и пора по домам?

Володя: Тося, у меня осталась еще одна листовка, нам нужно ее приклеить не на нашем участке, а около мельницы. Понимаешь?

Тося: Пока ничего не понимаю. Но если ты объяснишь, то, пожалуй, и я пойму. Для чего это вдруг понадобилось и почему именно на мельнице?

Володя: Там мельник!

Тося: Какой мельник?

Володя: Да я к нему хожу с мамой молоть зерно.

Тося: Ну и что?

Володя: А то, что нам поручено с тобой проверить, как листовки доходят до населения. Вот и нужно приклеить ее близ мельницы. Завтра я пойду туда с матерью и попробую разузнать судьбу этой листовки. Теперь ясно?

Тося: Не совсем понимаю, почему именно понадобилась листовка? Можно было бы и в нашем доме проверить. Ну ладно, раз решил к мельнику, пойдем к нему.

(Они прошли несколько шагов.)

 

Тося (смеясь): А ты, я вижу, добросовестно выполняешь все указания организации.

Володя (удивлённо пожав плечами): А как же?

Тося: Да я не о том...

Володя: А о чем же?

(Тося молча повела рукой, за которую держал ее Володя, давая тем самым понять, что сейчас можно было бы идти и не под руку, так как никого не видно.)

Володя (смущённо и отдёргивая руку): Да ну, что ты... Я ведь потому, что так безопаснее. И уж если ты так протестуешь, я не буду.

Тося: Нет, уж раз этого требует конспирация, так тут ничего не скажешь.

 

(Она непринужденно и задорно рассмеялась. Володя одернул ее за рукав.)

Володя: Потише, ведь слышно кругом.

(Забор немного продвигают, так, что видна в нём калитка. Тося с Володей подходят к ней.)

 

Володя: Ну, вот мы и пришли. Пойду во двор и приклею листовку, а ты подожди меня здесь. Хорошо?

Тося (тихо и с тревогой в голосе): Ла-а-дно

 

(Володя сделал несколько шагов к калитке, искоса взглянул на Тосю. Вернулся к ней.)

Володя: Знаешь, Тося, пожалуй, будет безопаснее пойти обоим, во дворе нас никто не заметит.

Тося: Нет, если нужно, я постою...

 

Володя: Нет, нет, пойдем вместе.

 

(Они зашли в калитку.)

 

 

                                                                                        Сцена 11.

 

(Парк. С одной стороны сцены - скамья, с другой стороны - дверь в клуб. На скамье сидят Василий Левашов и Евгений Мошков. Василий глубоко задумался, Женя слегка толкнул его в бок.)

 

Женя: Ты что, уснул что ли?

Вася (смущённо): Нет, что ты... (через некоторое время): Женя, мне показалось, что я видел здесь в саду одну девушку.

Женя: Здесь сегодня девушек хоть отбавляй. А кто она?

Вася: Я, правда, ее мало знаю, она училась вместе с нами в одной спецшколе, но мы были в разных группах. Все же я слышал, что она из Краснодона. Сергей, брат мой, ее хорошо знает, а я несколько раз встречался там с ней. Сам понимаешь, нам в той школе было не до разговоров.

Женя: Она, должно быть, оставлена в подполье?

Вася: Но почему тогда оказалась в Краснодоне?

Женя: Это ты уж у нее спросишь.

(Они подошли к двери в клуб. На сцене появляется народ, ждёт, когда начнут запускать в клуб.)

Женя: Спектакль назначили на половину шестого, а почему-то в зал никого не пускают.

Вася: Ждут кого-то.

Женя: Хозяев, конечно, кого же им еще ждать.

Вася: Наконец-то и господа появились! Осчастливили нас, грешных.

(На сцене появились и вошли в дверь клуба несколько немецких офицеров и Соликовский.)

 

Женя: Коменданта не видно.

Вася: Зато начальник жандармерии пришел.

 

(Народ стал втягиваться в дверь клуба. Женя с Васей продолжали стоять на месте. Вася начал куда-то всматриваться.)

Женя: Ты кого там ищешь?

Вася: Я просто так.

(Мошков тоже стал поглядывать в ту сторону, куда только что смотрел Вася. К ним решительно направлялась Люба Шевцова.)

 

Вася (тихо Жене): Она!

 

(Она к ним подбежала, крепко обняла Васю. Он стоял стеснённо, опустив руки. Она расцеловала его в обе щёки.)

Люба (торопливо и радостно): Васенька!.. милый ты мой!... как я рада, что встретила тебя!.. ведь мы же столько времени не
виделись!.. Нам нужно многое рассказать друг другу...

Женя (оторопело): Вот это да!..

(Люба перевела на него свой взгляд, шагнула к нему и протянула руку. Женя растерянно сделал шаг назад и молча ждал, прижавшись спиной к стене. Машинально протянул ей свою руку.)

Люба: Вы, очевидно, друг Васи? Здравствуйте! (девушка сжала протянутую ей руку). Я сразу поняла, что вы друзья, Я - Люба, будем знакомы.

(Вася Левашов робко смотрел по сторонам.)

Вася: Да, да... это Лю: Люба Шевцова.
(Женя по-прежнему молча держал девушку за руку, не зная, что сказать.)

Вася: А это - Женя Мошков, мой товарищ.

Люба: Я вас обоих издали увидела еще в парке, но сразу потеряла из виду и никак не могла потом найти!

(Вася отошел от стены и улыбнулся. Покосившись на застывшего в нерешительности Женю, он не выдержал и рассмеялся. Женя, а за ним и Люба тоже рассмеялись.)

Вася: Люба, выйдем в парк, там поговорим обо всем.

Люба (взяв Васю под руку и направляясь со сцены): Пойдем, пойдем.

(Вася попытался осторожно высвободить локоть, но Люба крепко держала его.)

 

Женя: Я, пожалуй, останусь и подожду вас здесь.

Вася: Хорошо, мы сейчас вернемся.

 

 

                                                                                     Сцена 12.

 

 

(То же самое. С одной стороны из-за кулис выходит Василий Левашов, о чём-то задумавшись, с другой стороны из дверей клуба - Женя Мошков. Они встречаются.)

 

Женя: Слушай, Вася, ну и вид же был у тебя, когда она повисла на шее.

Вася: Я, правда, не видел себя, но, судя по выражению твоего лица, когда ты уперся спиной в стенку, немного представляю и свой вид.

Женя: Ну и дивчина! Ты знаешь, Вася, я впервые такую бойкую встречаю: как метеор налетела, нашумела и пропала. Где она?

Вася: Вот что Женя, думаю, она будет с нами. Я, конечно, ей об организации ничего не говорил, но она сама намекнула о работе.

(Мошков молчал, похлестывая поднятым с земли прутиком по кустам сирени.)

Вася: Я могу за нее поручиться. Возможно, она достанет рацию, и мы сможем связаться со штабом партизанского движения.

Женя: Тебе виднее, - уклончиво ответил Женя.

Вася: Я посоветуюсь еще с Сергеем.

Женя: С братом?

Вася: Да. Он ее лучше меня по партизанской школе знает. Но я думаю, мы не ошибемся, приняв ее в организацию.

Женя: Надо об этом поговорить с ребятами.

Вася: Конечно.

                                                                                        Сцена 13.

 

(Комната в доме Туркеничей. В ней находится Ваня Туркенич. Заходят Ваня Земнухов и Толя Попов.)

Земнухов: Ваня, вот Анатолий пришел с предложением от первомайцев.

Попов: Пленных красноармейцев привели в поселок и разместили в больнице. Вид у них ужасный, голодные, худые, обросшие: почти раздетые. Даже не верится, что это молодые люди.

Туркенич: Сколько их?

Попов: Человек двадцать.

Земнухов: Нужно, пожалуй, собрать штаб и посоветоваться об их освобождении.

Попов (взволнованно): Пока совещаться будем, их завтра угонят. Это просто ночью немцы побоялись колонну пленных
вести дальше.

Туркенич: Мы ведь с тобой в организации находимся, а не анархисты какие-нибудь. Ты лучше не теряй зря
времени. Иди к себе, собирай ребят, человек десять, но не больше, осмотрите все вокруг
больницы, да подумайте о плане освобождения. А мы посоветуемся с остальными членами
штаба. Я думаю, что у них тоже возражений не будет.

Земнухов: Я в том и не сомневаюсь, но смотрите, не вздумайте сами что-нибудь предпринимать.

Попов (лукаво улыбнувшись): Ну что ты, Ваня мы  ж не анархисты, дисциплину знаем.

Туркенич: Беги, Толя, сейчас не до шуток. Жди нас часов в двенадцать близ клуба. У больницы особенно не маячьте.

Попов: Все ясно, Ваня!

Туркенич: Но предупреди своих ребят, чтобы не единого выстрела, тем более по немцам. Сам понимаешь, Толя, освободим или нет, а за убитого фашистского мерзавца придется расплачиваться жителям Первомайки.

Попов: Я понимаю, Ваня.

Земнухов: Стрелять только в том случае, если кому-нибудь будет реально угрожать опасность.

Туркенич: Ребята, а что, если мы красноармейцев разобьем на группы и на каждую из них дадим по пистолету и хотя бы по две-три гранаты?

Попов (радостно): Вот это здорово!

Земнухов: Но было бы хорошо, если бы удалось их предупредить о нашем плане, потому что пока им вразумишь, что к чему, нужно время, а среди них могут оказаться и больные и раненые, которые сами идти не смогут.

Попов: Нет, они все сами шли, а тех, кто не мог идти фашисты расстреляли около Королевки.

 

Земнухов: Вот мерзавцы проклятые.

 

Туркенич: Ну что ж, мне кажется, есть еще одно предложение, которое поможет нам.

(Земнухов и Попов переглянулись.)

Туркенич: Анатолий, подбери среди своих ребят Сергея Тюленина.

Попов (удивлённо): Кого?

Туркенич: Ну, такого же боевого парня, как Серёжа.

Попов: Ах, вот оно что. Сергея, конечно, у нас нет, но Дёма есть.

Туркенич: Какой Дёма?

Попов: Фомин.

Земнухов: Верно! Парень что надо.

Попов: А что ты хочешь ему предложить, Ваня?

Туркенич: Хочу, чтоб он проник вначале к пленным. Как ты думаешь, Анатолий, в окно или через подвал возможно пробраться в больницу?

Попов (задумавшись): А что, можно и это попробовать.

Туркенич: Нет, пробовать нельзя, иначе мы все дело провалим. Тут надо действовать наверняка.

Попов: Многие окна побиты, можно забраться. Дёма Фомин это сделает: он парень ловкий, да и сообразительности ему не занимать.

Туркенич: Тогда сделаем так. Мы втроем снимем часового, Дёма предупредит красноармейцев о нашем плане. Остальные ребята, кстати, сколько человек ты взял, Анатолий?

Попов: Десять, я - одиннадцатый.

Туркенич: Хорошо, остальные прикрывают подходы к больнице и при удачном исходе операции, помогут освобожденным выбрать дорогу и передадут им оружие.

Земнухов: Ничего не упустили?

Попов (нерешительно): Как будто нет, разве только на случай неудачи.

Туркенич: Провала быть не должно, но если план наш сорвется, - все отходим в степь и дальше в балку. Во-первых, фашисты побоятся ночью выйти из поселка, а тем более в балку, а, во-вторых, пусть на сей раз, и тем более на будущее, считают нас пришельцами из-за Донца, то есть лесными партизанами.

Земнухов: Вот теперь, кажется, все. Можно идти, остальное решим на месте по обстановке.

 

 

                                                                                         Сцена 14.

 

(Комната в клубе.  В дальнем конце сцены - дверь в комнату директора клуба. Репетирует струнный оркестр. Виктор Третьякевич дирижирует, стоя в центре сцены. Сидят на стульях, перевёрнутых ящиках Георгий Арутюнянц, Василий Левашов, Борис Главан, Анатолий Ковалёв, Владимир Загоруйко, Сергей Левашов, Михаил Григорьев, Тося Мащенко, Валя Борц. Братья Левашову сидят рядом друг с другом. У всех в руках гитары, балалайки, мандолины. Где-то за сценой слышится мелодичный переливчатый девичий голос: <Ой, казала ж мени маты...>.)

Сергей Левашов (улыбнувшись): Люба поет, как настоящая артистка.

 

(Выходит на сцену Сергей Тюленин.)

Тюленин: Еще хуже.

 

(Он лихо ударил по струнам балалайки. Наступило молчание, Сергей Тюленин негромко запел песню о Чапаеве.)

Третьякевич: Перестань, Сережа. Ты почему опоздал? Скоро концерт, а ты опаздываешь?

Тюленин: Некогда, занят был. Я и сейчас пришел ненадолго.

(Сергей пристроился в первом ряду на перевернутом ящике. Виктор Третьякевич настраивал мандолину. Ребята настраивали инструмент.)

Третьякевич (постучав медиатром): Внимание.

(Все утихли. Виктор взмахнул рукой, и как по команде, все одновременно опустили свои инструменты, приготовившись играть. Только один Сергей Тюленин сидел невозмутимо, положив ногу на ногу, небрежно держа балалайку наготове.)

Третьякевич: Сергей, возьми балалайку как следует.

Тюленин: А зачем?

 

Третьякевич: Ну как зачем? Красивее получается, когда из зала смотришь.

Тюленин: Что я артист что ли? Давай играть, а то я скоро уйду, мне некогда.

(Все громко рассмеялись. И даже Виктор Третьякевич не выдержал - улыбнулся. Постепенно шум и смех умолкли, репетиция продолжалась. Зазвучало танго <Аргентина>.)

Тюленин (возмущённо, когда закончили играть): Что за дрянь мы играем?

Загоруйко: Как дрянь? Ведь это танго <Аргентина>.

Тюленин (сердито): При чем тут Аргентина? Надо гопак играть или уже лучше похоронный марш.

Валя Борц (с удивлением): Вот еще чего придумал.

 

Тюленин (вставая со своего места): Мне пора. Поиграли немного и хватит.

Третьякевич: Стой, Сергей. Тебя Ваня искал.

Тюленин: Земнухов?

Третьякевич: Да.

Тюленин: Чего же ты раньше молчал?

(Сергей повернулся и вошел в дверь директора клуба.)

Сергей Левашов (понизив голос, своему брату): Как посмотришь со стороны на него, кажется ни дисциплины, ни порядка не признает.

Василий: Но это только кажется.

Сергей: Конечно. А при выполнении боевого задания можно поучиться у него и выдержке, и самообладанию, и дисциплине, не говоря уж о храбрости.

Василий: Ты понимаешь, он с трудом скрывает свои чувства даже тогда, когда это нужно. Помнишь, недели две тому назад, приезжал сюда на репетицию Стаценко. Я тогда был рядом с Сергеем. Стаценко что-то там говорил с Земнуховым и Мошковым. Смотрю, Сергей сжимает балалайку в руке, да так, что она аж скрипит, и с такой злобой смотрит на него. Ну, думаю, придется немцам назначать в Краснодон нового <хозяина> города. Я решил подойти к Сергею, образумить его. Подошел, а он нахмурился, глаза блестят, напрягся весь, будто тигр к прыжку на добычу приготовился. Он заметил, посмотрел на меня, и, тяжело вздохнув, усмехнулся: <Ты знаешь, Вася, не могу сволочей близко видеть. Я и в городе стараюсь их подальше обходить. А сейчас смотрел на эту скотину и так, знаешь, трепанул бы его за жирный шиворот!.. даже не пожалел бы своей любимей балалайки: ударил бы прямо по лысому котелку. <Да ведь не место же здесь>, - говорю я ему. <Вот это только и сдержало меня>, - ответил он сквозь зубы.

(Тюленин снова вернулся.)

Тюленин: Виктор, я еще посижу немного, ты не обижайся на меня.
 
Третьякевич: Да сиди, сиди, только не мешай.

Тюленин: Нет, нет! Давай, командуй!
(Через зал прошли Ваня Туркенич и Олег Кошевой. Поравнявшись со сценой, Туркенич и Кошевой негромко поздоровались с ребятами и прошли в дверь комнаты директора. Вскоре оттуда вышел Женя Мошков, подошел к Виктору, подождал, когда кончат песню.)

Мошков (Третьякевичу, но так, чтоб слышали все): Может быть, на сегодня достаточно? А то так научитесь играть, что куда-нибудь в Германию пригласят выступать?

Третьякевич: Да, пожалуй, можно будет закончить.

Мошков: Ну, тогда все свободны. Завтра в девять будет генеральная репетиция.

(Мошков взял Виктора под руку, отвел его несколько в сторону.)

Мошков: Предупреди Левашовых, чтобы они остались. Сергей Тюленин знает, а остальные пусть расходятся.

(Женя пошел к себе, Обернулся.)

Мошков (громко): Виктор, заходи договориться окончательно о нашем репертуаре.

Третьякевич: Сейчас иду, мандолину только положу.

(Все шумной ватагой  начали расходиться.)                                                                

 

 

                                                                                    Сцена 15.

 

(Кабинет Евгения Мошкова - директора клуба. Стол, скамья, стулья. За столом сидит Евгений. На скамье по краям Василий и Сергей Левашовы.  Иван Земнухов, Иван Туркенич, Виктор Третьякевич, Сергей Тюленин, Олег Кошевой расположились на стульях.)

 

Тюленин: Кого ждем?

Земнухов: Сейчас Люба придет и начнем.

(За сценой послышался голос Любы, напевавшей <Ганзю>. Она проворно вошла. Быстро осмотревшись, Шевцова подала руку
тем, кого еще не видела (Туркеничу, Кошевому) и, поправив волосы рукой, направилась к братьям Левашовым.)

Шевцова: Я с вами сяду! Ладно, хлопцы?

 

(Люба села между ними.)

Тюленин (улыбнувшись): Хоть уходи со скамейки: все равно покою никому не будет!

(Все громко рассмеялись. Женя Мошков подошел к двери, повернул в замочной скважине ключ и попробовал, крепок ли запор.)

Мошков: В случае чего, идет совещание, обсуждаем программу предстоящего концерта.

Земнухов: На консультацию приглашен Ваня Туркенич: его знают в клубе Ленина, как лучшего артиста. Остальные здешние.
Можно начинать?

Тюленин: Давай, Ваня, давай!

(Все смотрят на Земнухова. Тот встал, снял очки, положил их на стол, полез в карман за платком; но его в этом кармане не оказалось, он полез в другой - и там не было. Наконец, Земнухов разыскал платок, протер очки и надел их.)

Земнухов: Друзья, вы знаете, какая задача неожиданно встала перед нами?

(Все молчали, не сводя с него глаз.)

Земнухов: Дело очень сложное. Поэтому мы решили собраться и посоветоваться, что предпринять. Нам всем известно, что через несколько дней, - когда точно не знаем, но не более как через неделю, - около пяти тысяч человек и, конечно, в первую очередь молодежь, будут вывезены в Германию. Немцы чувствуют, что скоро они будут вынуждены покинуть наш район, и пытаются сделать все, чтоб помешать Красной Армии. Они рассчитывают вывезти рабочую силу к себе в тыл, а вместе с тем и будущее пополнение для нашей армии!

 

(Он остановился, обвел всех быстрым взглядом).

Земнухов: Наша задача не допустить этого. В противном случае все, что мы сделали и все, что мы еще сможем сделать, будет равно нулю. Но как сорвать это черное дело врага? Уговаривать, призывать молодежь теперь уже бесполезно. Это было действенным средством, когда в Германию набирали добровольцев, и отправки были немногочисленными. Теперь же это
средство борьбы, - я имею в виду листовки, воззвания, - отпадает. Нужны другие, более решительные меры.

Третьякевич: Какие?

Земнухов: Вот о них-то и давайте посоветуемся.

(В комнате наступила тишина.)

 

Кошевой: Конечно, трудно надеяться на то, что нам удастся спасти всех до единого.

 

Вася Левашов: Но это необходимо!

Кошевой: Верно. Но ведь не сможем же мы сделать так, чтоб они ни единого человека не увезли...

Третьякевич: Да они одного и не повезут!

Туркенич: В этом есть доля правды и притом убедительной. Главное - сорвать их план вывезти тысячи людей, а с одним, даже с десятками они не станут возиться.

Мошков: Им некогда будет тогда.

Третьякевич: Вот именно!

Земнухов (обращаясь к Кошевому): Что же ты все-таки предлагаешь?

Кошевой: Я думаю: Я считаю, что мы, прежде всего, должны сообщить об этом жителям Краснодона.

Земнухов: И мы это сделаем немедленно. Мы это сделаем завтра же вечером. Расклеим в городе и развезем по всему району листовки. Но ведь этим не спасешь положение. Ясно, что немцы по спискам прикажут полиции собрать людей. Нужно не забывать и того, что нашим ребятам тоже, конечно, принесут повестки; и о них мы должны подумать.

Сергей Левашов: Ну, это тем, кто зарегистрирован на бирже. Надо полагать, что и наша бронь может оказаться не броней, а фанерой. Немцам станет не до театров.

Туркенич: Да, Красная Армия скоро появится у Северного Донца. И тогда мы поможем нашим бойцам, выступив с оружием в руках против немцев с тыла. Мы еще раз обсудим план захвата комендатуры, гестапо и полиции, как только представится первая же возможность.

Третьякевич: Мы тогда свою программу концерта Швейде предложим.

 

(Все улыбнулись.)

Земнухов: Верно, мы тоже не у Бога за пазухой сидим, а у Стаценко за дырявым занавесом, что у них на сцене висит! А как известно, Стаценко далеко не бог. (обернулся к Кошевому): Олег, продолжай свою мысль, мы тебя перебили.

Кошевой: Нужно призвать молодежь уходить из района, скрываться. И нам самим нужно подготовиться к уходу из города.
Не исключена возможность, что и мы не сможем удержаться в Краснодоне.

Третьякевич: Но куда же идти, куда?.. ведь это же не пять и не двадцать пять человек, а тысячи. К тому же не каждый решится уходить из дому: того родители не пустят, а другой и сам побоится. И не забывай, Олег, что на пороге зима, а не лето.

Кошевой: Это один выход. А другой - если нам не удастся таким путем сорвать вербовку.

Вася Левашов: Надо полагать, не удастся.

Кошевой: Тогда напасть на охрану в степи по дороге, освободить их и распустить людей по хуторам! В том, что их погонят на Должанку, нет никакого сомнения, потому что это единственная действующая ближайшая к Краснодону железнодорожная ветка.

Мошков: Это белее подходящий вариант. Но мне кажется - это крайний случай... последнее, что мы сможем сделать: нужно что-то другое... (помолчав): Нужно уничтожить списки и этим сорвать планы немцев!

Земнухов (поправляя свои волосы): А как это сделать

 

Мошков: Если просто выкрасть? Трудно, но возможно. Это оттянет дело на несколько дней, а новые списки будут составлены, ведь у них имеются регистрационные документы.

Кошевой: Нет, уж тогда надо все сразу, так чтобы, они ничего сделать не могли. А что если...

Тюленин: Уничтожить!.. сжечь биржу со всеми списками и документами!..

(Туркенич одобрительно улыбнулся.)

Земнухов: Значит, наши планы совпали!

Кошевой: Вот именно, Сережа! Я об этом и хочу сказать.

Тюленин: И сжечь немедленно, не раздумывая.

Земнухов: Да, именно сжечь все сразу. И тогда немцы и полиция потеряют всякую возможность собрать население. У них останется последнее средство - облавы без списков, без адресов. Но мы сейчас же, до поджога биржы, предупредим краснодонцев о том, что готовятся облавы для отправки трудоспособного населения в Германию на работы!.. обязательно напишем и о том, что составлены списки на тех, кого вывезут, и что они находятся на бирже труда!.. Тогда, если нам удастся уничтожить списки, все поймут, что молодежь найти не так просто, что она сможет скрываться и у себя дома, и у соседей, и в близлежащих хуторах.

Туркенич: Но тут есть еще одно <но>.

Кошевой: Какое?

Туркенич: Если списки и документы в сейфах, они не сгорят.

Шевцова: Сейфов на бирже нет.

Третьякевич: А ты откуда знаешь?

Шевцова: Раз говорю, значит, знаю, Я вчера была там.

Сергей Левашов (удивлённо): А что ты там делала?

Шевцова: Осматривала: мы с Ваней Земнуховым решили узнать, что, там есть и где могут быть списки.

Сергей Левашов: А я думал ты регистрироваться туда пошла.

Шевцова (резко): Регистрируются в загсе. Немного подрастешь и пойдешь регистрироваться.

 

(Люба растрепала Сергею Левашову волосы. Сергей начал не спеша поправлять прическу.)

Туркенич: Где же эти документы хранятся?

Шевцова: Вот этого я не знаю. Знаю одно, что кроме шкафов да столов там нет ничего, так что, если зажечь, сгорит, все и охнуть не успеют.

Туркенич: Тогда дело куда проще.

Земнухов: Значит, останавливаемся на плане поджога?

Все: Да, да!

Туркенич: Остается решить когда, кто и как это сделает. Нужно все обдумать до мелочи, так как этот вариант очень сложен. Во-первых, биржа охраняется полицией, во-вторых, она находится в центре города, в-третьих, рядом с ней жилые дома.

Тюленин: Это мы все учтем.

Туркенич: Нужно сегодня же вечером сходить на разведку. Узнать, сколько полицейских ее охраняют. Теперь надо осмотреть не внутреннее расположение здания, а все вокруг до мельчайших подробностей, как лучше подойти к бирже, где находится охрана, сколько ее.

Тюленин (заёрзав в нетерпении на стуле): Сделаем. Это совсем не трудно.

Туркенич: Больше того, нужно проследить через сколько часов меняются часовые, меняются ли они вообще или дежурят, как сторожа, всю ночь без смены. Узнать, кто живет в соседних домах, если ли рядом во дворах собаки. Поджечь лучше всего часа в три-четыре утра. Да, еще одна деталь - пожарная от биржи далеко?

Тюленин (с усмешкой): А мы можем заодно и ее поджечь.

Сергей Левашов: Да нет, пожарная ничего не сделает: там ведь и пожарных нет, одна-две разбитых бочки осталась. Так что биржа может спокойно гореть, пожарные не помешают.

Земнухов: Это все надо учесть.

Тюленин (серьёзно): Я это учту.

Третьякевич: А почему ты? Ведь мы, кажется, еще не решали, кто будет выполнять задание!

Тюленин (удивлённо, пожимая плечами и оглядывая всех присутствующих): А кто же?

 

Туркенич: Нет, тут и говорить нечего: первая мысль о поджоге принадлежала Сереже, - значит и выполнение должно быть поручено ему! Правильно?

Тюленин (развёл руками и с благодарностью посмотрев на Туркенича): Вот именно, Ваня.

 

(Все рассмеялись.)

Шевцова: Нy и потешил же ты нас, Сергей. Я берусь идти с тобой помощником.

Земнухов: А ведь это подходящее предложение! Сегодня же ступайте вечером на разведку вместе, а чтобы меньше подозрений было, будете по скверику прогуливаться! И в день поджога все как-то веселей будет. Кроме того, нужно, еще кого-то из ребят вам выделить.

Тюленин: Ваня, я думаю Виктора Лукьянченко взять, он расторопный, да и не первый раз на задание ходит.

Туркенич: Ну что же, быть по сему!

(Все потянулись к выходу. Женя Мошков вернул всех обратно.)

Мошков (громко, серьёзно и чётко произнося каждое слово): Господа, нашему театру выделен господином комендантом портрет великого <освободителя> Гитлера. И какой портрет! Почти в натуральную величину!

Кошевой: Час от часу не легче.

Мошков: Стойте, стойте, хлопцы! Я серьезно прошу вашей помощи. Давайте посоветуемся, где его повесить.

Вася Левашов: Его самого? - На любую веревку и на перекладину!

Мошков (к Земнухову): Нет, братцы, я серьезно. Ваня, ты - администратор. Это твоя обязанность.

Земнухов: Гитлера вешать?

Мошков: Увы, пока только его портрет!.. Но зато почти во весь рост!

Земнухов: Ну что же, пойдемте, подберем ему место.

Третьякевич: Ты нам хоть покажи этого красавца кособокого.

Мошков: Сейчас принесу.

(Он вышел и вскоре он вернулся с большим цветным портретом Гитлера. Фюрер был изображен в профиль с поднятой головой и самодовольным видом победителя.)

Мошков (громко): Вот только рамку нужно заказать.

Тюленин: Гроб ему, а не рамку.

Земнухов: Одно другому не мешает и не исключает. А все-таки вешать надо.

(Все вышли из кабинета, только Сергей Тюленин взял свою балалайку, заиграл частушки и начал что-то напевать. Он взял карандаш, что-то подрисовал к портрету, который оставался лежать на столе. Услышав голоса возвращающихся товарищей, вернулся на своё место и опять взял в руки балалайку. Все вошли в кабинет. Мошков подошёл к столу.)

Мошков (испуганно): Что это, что?..

(Все бросились к столу. Женя показал на свежую надпись. Все весело рассмеялись.)

 

Шевцова (читает вслух надпись): <Гитлер-освободитель от хлеба, мяса, масла и прочих продуктов>.

Мошков (обращаясь к Тюленину): Что ты наделал?

Тюленин (невозмутимо): А ты что, не согласен?

Мошков: Что ты мелешь? Меня за это заберут в полицию! Неужели ты этого не понимаешь?

Земнухов: Вообще шутка немного неудачная.

(Но ребята продолжали смеяться.)

Тюленин (усмехнувшись): Ты скажи спасибо, что я ему еще морду не успел разукрасить, а то был бы тебе черт настоящий. Да ты не горюй, Женя, закажи рамку поменьше и скажешь потом, что портрет не уместился - пришлось обрезать. И обрежь надпись!

 

 

 

Ведущий: Вечером 30 декабря 1942 г., на квартире у Виктора Третьякевича собрали совещание штаба. Решили в новогодний вечер, когда немцы будут отмечать рождественский праздник, взорвать дирекцион. Подробный план разработали Туркенич, Третьякевич и Мошков. Весь план был рассчитан на смелые и решительные действия.

 

 

                                                                                         Сцена 16.

 

(Комната в доме Третьякевичей. В ней находятся Туркенич, Третьякевич, Мошков, Кошевой, Тюленин, Земнухов, Уля Громова, Люба Шевцова,  Арутюнянц, Толя Попов.)

Мошков: Взрыв мы намечаем на двенадцать часов ночи во время банкета. После торжественного собрания в клубе немцы, а вместе с ними руководство полиции, городской управы и других учреждений перейдут в школу Горького, в помещение дирекциона, и там для них будет приготовлен новогодний ужин. Пригласительных билетов на банкет у нас пока четыре. Два дали нам с Ваней Земнуховым как руководству районного клуба дирекциона, а два принесла Люба. Нужно еще хотя бы парочку достать.

Громова: А разве труднее будет совершить налет и попытаться уничтожить их прямо на торжественном собрании в клубе?

Мошков: Видишь ли, Уля, в клубе это сделать труднее и даже рискованнее. Во-первых, выбраться из зала будет очень сложно, потому что там всего одна входная дверь, через фойе, а боковые на зиму наглухо закрывают. Во-вторых, на собрании народу будет значительно больше, и невинные люди могут пострадать.

Тюленин: Пусть не ходят, куда не нужно.

Мошков: Брось, Сережа, мы ведь тоже бываем на таких вечерах, и в новогоднюю ночь там могут оказаться случайные люди. Не можем же мы уничтожать всех подряд.

Тюленин: Да что ты говоришь. Женя, немцы будут сидеть на первых рядах, а за ними все местные паразиты - вот эти ряды и нужно почистить. Правда, шуму много будет, паника поднимется в клубе - это верно. А что, разве в дирекционе легче будет?

Мошков: Конечно. Банкет они устроят в спортивном зале, а там два выхода и широкая лестница, ведущая к выходу, а на всякий случай два боковых крыла здания с просторными коридорами.

Арутюнянц (в шутку): В крайнем случае, придется прыгать из окон второго этажа, как это в свое время попробовал Сережа.

Кошевой: Пожалуй, во время взрыва, - а это будет очевидно в двенадцать часов ровно, так ведь, Женя?

Мошков: Да, мы считаем, что это самый лучший момент.

Кошевой: В это время и лестницы, и коридоры будут пусты, так как все будут находиться за праздничным столом и пути отхода для ребят будут свободны.

Мошков: Правильно, Олег, на это мы и рассчитываем. Честно говоря, из этого мы и исходили, перенося диверсионный акт из клуба в дирекцион. Кроме того, из школы можно будет легче и совсем незаметно под любым благовидным предлогом вывести тех, кто не должен пострадать во время взрыва. Берется осуществить это Ваня Туркенич.

Туркенич: Кроме всего, что здесь уже говорилось, весь план должен быть доложен коммунистам-подпольщикам и одобрен ими. Такое дело без их согласия мы проводить не можем.

Земнухов: Конечно. Но мне кажется, наши действия в целом будут поддержаны, а о деталях мы договоримся. Давай, Женя теперь план нападения.

Мошков: Мы предлагаем такой вариант. Как уже известно, в ночь с 31 декабря на 1 января комендант города приказал провести в городском клубе торжественное собрание, посвященное рождеству. Ну и возможно успехам немецких войск на фронтах.

Кошевой: Очевидно, не столько из-за успехов, сколько для того, чтобы смягчить последствия поражения под Сталинградом. Хотят создать у местного населения, и особенно у своих прислужников, приподнятое настроение.

Мошков: Возможно. Поэтому-то они делают после собрания званый ужин, или банкет и приглашают на него только полицаев, работников городской управы. И этим самым облегчают нашу задачу, потому что другого случая собрать вместе всю эту свору, пожалуй, не представится. И, несмотря на то, что этих мерзавцев будет много, и дирекцион охраняется, мы считаем, что это
задание нужно поручить небольшой группе ребят. И вот как они должны его выполнять. Трое-четверо ребят из первомайской группы, именно первомайской, (подчеркнул Мошков, заметив неудовольствие на лице Тюленина,) Потому что их в городе никто не знает, придут на этот банкет к двенадцати часам ночи, а когда все будут у стола поднимать бокалы, по моей команде
забросают зал гранатами и в общей суматохе выберутся из здания. Метрах в двадцати-тридцати от выхода из школы, за забором парка, их будут прикрывать еще одна-две группы с автоматами. В случае необходимости, они смогут либо придти на помощь основной группе, либо прикрыть подход к школе патрулям или немцам, если они окажутся в это время поблизости.

(Все оживились. Туркенич следил за Сергеем Тюленинам. Настроение Сергея ухудшилось.)

 
Мошков: Для отвлечения немцев и полиции из города мы предлагаем часов в десять-одиннадцать вечера совершить налет на немецкие машины. И считаем, что нужно поручить это дело группе Сергея Тюленина.

(Сергей сразу оживился, внимательно слушал.)

Земнухов: Для более надежной конспирации боевого задания, о котором здесь говорил Женя я предлагаю и нам собраться на новогодний вечер, пригласить на него ребят и девушек в основном из городских групп. Вечер будет самым обычным - патефон, танцы.

Шевцова (весело): Здорово Ваня придумал. Почему и мы не можем встретить новый год.

Земнухов: Но это не все и не самое главное.

Кошевой (удивлённо): Что же еще?

Земнухов: На этот вечер придут ребята, выделенные для выполнения задания, я имею в виду первомайскую группу вместе с Женей. Кроме того, мы пригласим на наш новогодний вечер Жоржа Стаценко.

(Все переглянулись.)

Земнухов: Именно Стаценко - сына головы города. Он и послужит нам самой лучшей ширмой, когда начнутся аресты и поиски виновников взрыва.

Кошевой: А как же Мошков будет уходить...

Земнухов: Все можно подготовить, Олег. Часов в одиннадцать девушки попросят участников нашего струнного оркестра что-нибудь сыграть. Но, как на грех, инструментов под рукой не окажется. Люба выпроводит ребят в клуб за мандолинами и гитарами. Но ключи от музыкальной комнаты клуба у Мошкова, - ничего в этом удивительного нет, он ведь директор. Значит, и ему нужно идти.

Кошевой: Пока все логично и правильно.

Земнухов: Женя Мошков и трое первомайцев, кого выделит Попов, уходят в дирекцион. Это будет начало двенадцатого часа ночи. После выполнения задания, если все пройдет благополучно, ребята снова возвратятся на наш вечер, захватив с собой инструменты, которые заранее будут принесены к кому-нибудь из нас на квартиру в зависимости от того, где будем собираться. Жорж Стаценко всегда сможет подтвердить, что в момент взрыва дирекциона все, кто был на нашем вечере, не могут быть причастны к диверсии, во всяком случае, лично не могли принимать участия. А это уже много значит.

Третьякевич (в шутку): Знаешь, Ваня, если бы немцы знали о таких способностях администратора театра, они предложили бы тебе должность не меньше, чем заместителя начальника гестапо.

Земнухов: А я бы не согласился.

Третьякевич: Почему?

Земнухов: Так спокойнее: ходишь и знаешь, по крайней мере, что тебя из-за угла никто не стукнет.

Тюленин (радостно): А и правда. Ведь они, хозяева-то наши новые, ночи не спят спокойно, того и гляди, граната в окно влетит, или по башке на улице вечерком стукнут!.. Так им, чертям собачьим, и надо!
 

(Все рассмеялись.)

Туркенич (подождав, когда все успокоятся): У меня есть еще одно предложение, но осуществить его будет, вероятно, не легче, чем взорвать дирекцион.

 

(Все внимательно его слушали. Тюленин подался вперёд.)

Туркенич: Сегодня, во время репетиции в нашем клубе, я стал случайным свидетелем разговора начальника полиции с директором клуба.

Тюленин: Это придурок немецкий что ли?

 

Туркенич: Не знаю, Сережа, придурок он или нет, а знаю, что завтра к вечеру, то есть к моменту начала торжественного собрания, в клубе будет находиться районное знамя дирекциона, знамя немецкого военного гарнизона, расположенного в Краснодоне.

Кошевой: Это новость! Нужно что-то придумать, утащить бы его.

Тюленин (обрадовано): Унесем, унесем обязательно, вот смеху-то будет.

Туркенич: Смех-смехом, а по военным законам часть, потерявшая свое знамя, расформировывается, командный состав попадает под суд. Большего позора для воинской части, а тем более расположенной в тылу, быть не может.

Земнухов (возбуждённо): Это предложение стоит обсудить, и о деталях этой операции, и о том, кому ее поручить.

Туркенич: Из того, что мне удалось услышать, я понял, что знамя перед собранием будет вывешено в простенке либо слева, либо справа от сцены, точно не знаю, да это и не имеет значения, а так как там внизу оркестровая яма, и часовых рядом поставить нельзя, они собираются возложить охрану на часовых, которые будут охранять здание снаружи. Во время собрания ничего сделать не удастся. Единственный выход - одному или двум ребятам, но не больше, после собрания остаться в зале, забраться под балконом на последнем ряду под скамейку, а когда зал покинут люди, попытаться снять знамя и вынести, но, конечно, уже не через двери.

 

Шевцова: Но в зале окон, кажется, нет.

 

Туркенич: Да, окон нет, а из фойе выбраться не удастся. Поэтому нужен человек, который бы хорошо знал клуб, возможно, есть какой-нибудь выход со сцены.

Тюленин: Анатолий.

Туркенич: Какой Анатолий?

Тюленин: Лопухов - его отец работал заведующим этого клуба перед войной, Толя должен знать все ходы и выходы.

 

Туркенич: Согласен, а кто же второй? (посмотрев на Тюленина): Не возьмется ли Сережа за это дело вместе с Анатолием Лопуховым?

Тюленин: Ваня, я согласен!

Третьякевич: Стоп, стоп. Сережа уже выполняет в это время другое задание, мы же с вами решили, что он за городом должен напасть на машины.

Тюленин: Не я, а ребята моей группы, а возглавить это может Виктор Лукьянченко, он вполне самостоятельный парень, ему можно все что угодно поручить.

Туркенич: Готовься, Сережа, будем считать, что возражений ни у кого нет. После совещания мы с тобой еще должны разобраться во всех возможных вариантах. Дело серьезное и очень сложное.

(Начали расходиться. Сергей Тюленин, натянув быстрым и резким движением пальто и шапку, вышел. Следом за ним ушли Олег Кошевой, Уля Громова и Толя Попов.)

Земнухов (обращаясь к остальным): Вы не все сразу уходите.

(Ребята, все еще под впечатлением плана предстоящей операции, спорили и доказывали что-то друг другу. Снова появился Сергей Тюленин и с ним рядом Валя Борц. Коридор дома Третьякевичей.)

Третьякевич (встревожено обращаясь к вошедшим): Что случилось?

 

Тюленин: Мы тут вот дурака валяем, - а там подарки увезут.

Третьякевич (удивлённо): Какие подарки?

Тюленин: Какие, какие!.. из Германии нам прислали, нужно только успеть их забрать, не то пиши пропало.

Валя Борц: Там, недалеко от городской управы, стоит машина, нагруженная новогодними подарками. Мы с Сергеем проходили мимо, там никого нет. Она не охраняется, и шофера нет:

Тюленин: В машине целые мешки с подарками, я один развязывал.

Третьякевич (с усмешкой): Ну и что же, вы хотите их забрать?

Тюленин: А почему бы и нет? Они наши! Адрес, может быть, и не наш, а посылки наши.

Третьякевич (пожимая плечами): Как так наши?

Тюленин: Как так наши? - А так! Хлеб наш вывозят? Наш! Сахар наш вывезли? Наш! А теперь мы их подарки себе возьмем! У грабителей свое же добро заберем, жаль, что не все, а только маленькую часть!

Третьякевич: Да, но ведь ты же знаешь, что в городе ни немцев, ни машины мы не трогаем.

Тюленин: Поэтому мы и пришли посоветоваться. Так чего же молчите? Давайте решать!

 

Третьякевич: Ну и парень же ты боевой, Сергей! Но только не кипятись, - это тебе, брат, не кошку против шерсти гладить.

Тюленин (повысив голос): Ты мне зубы не заговаривай!.. Где ребята? Еще бы человек шесть, семь... улица людная и перекресток рядом, так что нужно патрулей своих поставить на углах на всякий случай...

(В коридорчик вышли Туркенич, Земнухов, Мошков и Арутюнянц.)

Тюленин (обрадовано): А, вы еще здесь.

 

Земнухов: Что там, кроме подарков, еще есть? Не станем же мы рисковать ради них?

Валя Борц: А там ведь должна быть почта?

Арутюнянц: Почему должна?

Борц: Потому что машина почтовая. Я видела на ней немецкую надпись - <Почтовая>.

Арутюнянц: Тогда дело меняется, почтовую машину упускать нельзя.

Туркенич: Вот вы с этого бы и начинали, а то подарков захотели.

Туркенич: Собрите ребят, кто живёт поблизости.

 

(Борц и Тюленин устремились к двери.)

 

Арутюнянц (удивлённо): Куда вы торопитесь?

Тюленин: На разведку! Мы вас встретим на углу у аптеки. Я думал, пока мы вас уговорим, ее уже не будет.

Мошков: Куда ей деваться, скоро ночь, а ночью немцы боятся ездить по нашим дорогам, тем более на одной машине.

 

 

                                                                                         Сцена 17.

 

(Комната Мошкова в клубе. В ней находятся Мошков, Земнухов, Тюленин, Вася Левашов, Сергей Левашов, Загоруйко. Женя запер дверь комнаты на ключ. Тут же лежат мешки с подарками и почтой, украденные с немецкой машины. Ребята полезли осматривать мешки. Осмотр они начали с мешка, в котором была почта. Груды поздравительных писем, открыток, сложенных в пачки и аккуратно перевязанных шпагатом, высыпались на пол. Ваня Земнухов, стоя на коленях, внимательно рассматривал каждый пакет и передавал его товарищам.)

Тюленин: Сколько же фрицев и Гансов не получат новогодних поздравлений.

Земнухов (радостно, поправляя очки): А вот то, что больше всего доставит неприятностей немцу, отвечавшему за этумашину. Да, этот пакет они сегодня будут разыскивать.   

Мошков: Уже, наверное, разыскивают.

Земнухов (протянув Жене небольшой пакет, обернутый плотной бумагой с печатями): Штабная почта.

Мошков (переворачивая и рассматривая пакет со всех сторон, не решаясь сломать сургуч): Да... а.

Тюленин (нетерпеливо): Ломай его, чего смотрите, может что-нибудь интересное в нем есть.

(Женя посмотрел на всех. Осторожно сломал печать с выдавленным на ней орлом. Все с напряженным вниманием следили за тем, как Женя ломал одну за другой печати и осторожно разворачивал бумагу. Что там написано, никто понять не мог. Все по
очереди разочарованно перебирали листки.)

Тюленин: Вот бы их через фронт переправить.

Вася Левашов: Да, жаль что нет рации, а то бы мы уж как-нибудь их перевели и если что-нибудь важное есть, передали бы содержание этих документов.

(Сережа Левашов в стороне молча рассматривал поздравительные письма. Тюленин раскрыл еще два мешка и вытащил их содержимое.)

Загоруйко (обращаясь к Сергею Левашову и протягивая ему несколько листков из штабного пакета): Сергей, ты ведь немецкий язык в школе знал лучше всех.

Сергей Левашов (беря у Володи бумаги и вчитываясь в них): Те тексты, или подобные им, которые мы изучали в школе, я и сейчас бы свободно прочел, но здесь ведь военный текст, а мы о нем и не слыхали.

(Всё притихли и устремили взгляд на Сергея Левашова.)

Сергей Левашов (рассматривая одну из бумаг): Какое-то приказание командиру этой воинской части (указал он на номер), но содержание я тоже не пойму.

Мошков (аккуратно собирая всю почту): Да, мы сейчас ничего не сможем сделать, так что пусть пока полежат. Авось, когда-нибудь пригодится.

Земнухов (обводя всех взглядом): Поздравительные письма, пожалуй, придется сжечь?

Вася Левашов (собирая их обратно в мешок): Конечно, что с ними возиться.

 

Загоруйко: А что будем делать с посылками, сладостями, сигаретами?

Земнухов: Все придется сохранить, а что может испортиться, нужно раздать сегодня же ребятам. Только надо сделать все осторожно, без шуму.

Мошков (беря одну из меховых курток): Меховые телогрейки пригодятся, когда придется ночью напролет дрогнуть в балке на морозе, ожидая немецкие машины. Они теплые. Совсем легкая, ее можно будет одевать под любое пальто и даже под пиджак,
особенно, если он отцовский.

(Сергей Тюленин взял одну из посылок, аккуратно зашитую в белый мешочек и, достав перочинный ножичек, распорол ее. В пергаментной бумаге было сложено белое, сдобное печенье. Он достал несколько штук и чтоб не поломать, начал завертывать их в кусочек оторванной бумаги.)

Тюленин (улыбаясь, с нежностью и теплотой): Племяннику Валерке понесу, ему уже третий год пошел, а бедняга еще и сладкого во рту не держал.

Земнухов: Да ты побольше возьми.

Тюленин: Не надо, а то он меня выдаст. Потом попробуй доказать матери, где я все это взял. Немножко дать можно, никто не узнает.

 

 

                                                                                         Сцена 18.

 

(Комната Мошкова в клубе. В ней находится Мошков. Заходит взволнованный Земнухов.)

 

Земнухов: Как хорошо, что я тебя застал здесь.

Мошков (приподнимаясь со стула, встревожено): А что случилось?

Земнухов: Да теперь ничего, а могло случиться, если бы я тебя не нашел. Дирекциона взрывать мы не будем. Надо немедленно все приостановить.

Мошков: А что?..

Земнухов: Нам не разрешили этого делать.

Мощков: Как же мы теперь всем объясним?

Земнухов: Объяснить мы объясним, но разочарования будет много. С таким нетерпением они ждут этого взрыва. Да, жаль, придется разочаровать. Но ничего не поделаешь. А теперь ты скажи своим ребятам, что они могут спокойно встречать Новый Год и приходи с ними на вечер.

Мошков: Нет, я не приду на встречу Нового года. Ты меня совсем огорошил.

Земнухов: Ну вот еще! Придешь.

Мошков: Нет, нет, Ваня, ты лучше и не уговаривай. Какой уж там вечер!..

Земнухов: Отменять его нельзя. Это вызовет ненужные подозрения.

Мошков: Зачем же отменять? Разве без меня он сорвется? Ты вот лучше скажи, как объяснить ребятам - почему не будем взрывать?

Земнухов: А так, как и мне объяснили: в возможности взорвать сомнений особых нет, план наш вполне осуществим. Но последствия его мы немного не учли.

Мошков: Что именно?

Земнухов: Да то, что если бы мы выполнили этот план, и население города лишилось своего славного руководства, а Германия - десятка паршивых не пригодных для фронта офицеров, пользы от этого было бы мало. Конечно, это было бы все-таки неплохо, но через день или даже, два нашелся бы и новый комендант, и новый начальник полиции, и, даже, новый голова города. Но что было бы с жителями? Виселицы, расстрелы, зверства: вот что ожидало бы их.

 

Мошков: Да, этого мы не предусмотрели... Короче говоря, мы посмотрели прямо перед собой, рассчитали все на сегодня, но не подумали о том, что будет завтра. А как же других, кто выполняет это задание, ты уже успел предупредить?

Земнухов: Нет, но это уже не страшно. Как это ни странно звучит, но моя задача состоит сегодня в том, чтобы успеть сохранить жизнь самых ненавистных нам зверей.

Мошков: Но они стоили бы жизни сотен дорогих нам людей!

Земнухов: Вот именно! Нужно было бы предупредить еще Туркенича. Но теперь уже поздно.

Мошков: Он все равно должен быть в дирекционе, как участник концерта. О том, что выведет оттуда невинных людей и сам не будет на банкете - он не пожалеет.

Земнухов: Но похищение знамени не отменяется.

Мошков: Иначе Сергея Тюленина на весь 1943 год разочаровали бы.

Земнухов: Представь себе, что ради этого оставим и выход его группы за город. Ты знаешь, я нутром, чувствую, что он успеет и там побывать, если все удачно обойдется со знаменем.

 

 

                                                                                           

Ведущий: Рано утром 1 января 1943 г. начались облавы и аресты молодогвардейцев. В 9 часов в клубе дирекциона был схвачен Женя Мошков, а затем на квартире арестовали Виктора Третьякевича. В двенадцать часов дня взяли Земнухова.
Фашисты попали в сердце организации, арестовав трех ее руководителей. Туркенич узнал об арестах от Сергея Тюленина и решил созвать заседание штаба. Собирались недолго. Настроение было подавленное. Даже Сергей Тюленин и Люба Шевцова
сидели молча в ожидании своих товарищей.

 

                                                                                      Сцена 19.

 

(Комната в доме Сергея Левашова. В ней находятся Туркенич, Тюленин, Громова, Кошевой, оба Левашовы, Шевцова, Арутюнянц.)

 

Тюленин: Ну, мы им, гадам, покажем.

Громова: Показать им, очевидно, ничего не удастся, организацию кто-то предал. Когда приезжали в клуб дирекциона, у них был список, в котором были и ты, Сережа и ты, Олег, и Левашовы, и Люба, и многие ребята.

Шевцова: Если бы узнать этого подлеца! - зло сказала Люба.

Туркенич: О ком же им стало известно, Уля?

Громова: Сейчас трудно сказать потому, что в этом списке были те, кто работает в клубе дирекциона, а о ком они еще знают...

Арутюнянц: Когда всех арестуют, будет поздно. Нам сейчас нужно связаться с коммунистами и вместе с ними решить вопрос об освобождении ребят.

Туркенич: Друзья, обстановка сложилась очень трудная и сейчас, как никогда, нам нужна была бы связь с подпольной партийной организацией, но, к сожалению, нет ни Земнухова, ни Мошкова. Я, Жора, об этом тоже сразу подумал, но есть и еще одно серьезное препятствие, почему мы сейчас не можем пойти с ними на связь. Мы не имеем права рисковать теперь их
организацией.

Тюленин: Конечно, нас наверняка всех в списки включил какой-то мерзавец...

Шевцова: Значит, кто-то в организации оказался предателем.

Кошевой: Не хочется этому верить, ребята, неужели среди наших ребят мог найтись такой человек?

Громова: Видишь ли, Олег, нам сейчас не приходится в этом сомневаться, это факт. Никто другой при наших условиях конспирации не смог бы выдать так много ребят. А поэтому не будем сейчас голову ломать, подозревая кого бы то ни было. Мне кажется, у нас нет никаких оснований в ком-то видеть предателя. Работали мы честно, и, если нужно будет, так же честно и ответим за свои дела.

Туркенич: Сейчас главное, что нам нужно решить - это сказать всем членам организации, что дальше делать. Они ждут от нас этого, и мы должны дать им ясный ответ.

Тюленин: Разгромить ночью полицию и освободить ребят, не можем мы бросить их...

Туркенич: Но ты посмотри, что делается сейчас в городе. Кругом немцы, полиция... И откуда их столько набрали.

Кошевой: Полицию перевели на казарменное положение, теперь они не упустят возможности расправиться с ненавистной им <Молодой Гвардией>.

Туркенич (вставая): Выход только один. Мы должны отдать приказ о том, чтобы все участники нашей подпольной организации
расходились из Краснодона. Другого выхода нет. Как мы ни любим друзей наших, схваченных полицией, но мы в ответе и за судьбу оставшихся молодогвардейцев, которых еще не успели забрать.

(Все молчали.)

Кошевой: А как же они?

Туркенич: Иного выхода нет, спасти мы их не сможем. Сила слишком неравна. Мы погубим и всех остальных. Уходить всем немедленно, в том числе и членам штаба, а приказ наш нужно немедленно передать через связных по всей организации.

 

Ведущий: Почти весь январь шли повальные обыски и аресты в городе. В руках полиции и немцев было более пятидесяти
молодогвардейцев. После жесточайших пыток и издевательств были казнены: Иван Земнухов, Виктор Третьякевич,

Сергей Тюленин, Ульяна Громова, Анатолий Попов, Борис Главан, Олег Кошевой, Владимир Загоруйко,

Сергей Левашов, Михаил Григорьев, Антонина Мащенко, Евгений Мошков, Любовь Шевцова, Виктор Субботин, Николай Сумской, Владимир Осьмухин, Майя Пегливанова, Антонина Елисеенко,
Владимир Жданов, Лидия Андросова, Виктор Петров, Василий Гуков, Леонид Дадышев, Александра Дубровина, Василий Пирожок, Юрий Виценовский, Нина Герасимова, Клавдия Ковалёва, Владимир Куликов, Виктор Лукьянченко, Демьян Фомин, Евгений Шепелев, Анатолий Орлов, Семен Остапенко, Антонина Иванихина, Лилия Иванихина, Василий Бондарёв, Александра Бондарёва, Антонина Дьяченко, Николай Жуков, Ангелина Самошина, Анна Сопова, Анатолий Николаев, Дмитрий Огурцов, Александр Шищенко, Николай Миронов, Павел Палагута, Надежда Петля, Нина Кезикова, Евгения Кийкова, Геннадий Лукашов, Нина Минаева, Надежда Петрачкова, Юрий Полянский, Владимир Рогозин, Нина Старцева, Василий Ткачёв, Георгий Щербаков.

 

(Звучит песня <Вы жертвою пали...>).