Дмитрий Щербинин
"Лиля и Тоня Иванихины"

   Посвящается молодогвардейцам
   Лиле и Антонине Иванихинам

    Тихонько скрипнула дверь, и девушка, которая до этого сидела на освещённом из небольшого оконца полу и читала стихи Пушкина, стремительно юркнула в тёмный угол. Там она замерла, стараясь разглядеть, кто же вошёл сюда, в курятник.
    Девушку звали Лилией, и после того как Краснодон оккупировали фашисты, она старалась как можно меньше выходить на улицу, чтобы не попадаться на глаза немцам, и их приспешникам полицаям. А ведь полицаи, набранные на службу к оккупантам из местных, были ещё хуже немцев - наглее, злее.
    И тут раздался негромкий, так давно не слышанный, родной голос:
    - Лиля, мне Нина сообщила, что ты здесь прячешься.
    И Лиля тут же вскочила, бросилась к вошедшей, воскликнула:
    - Тоня! Тонечка!
    Обняла, в щёку поцеловала, и тут же отпрянула, вымолвила испуганно:
    - Ох, Тонечка, а как исхудала то, бедненькая.
    Так встретились сёстры Лиля и Тоня Иванихины.
    Уже почти полтора года не виделись они. В мае прошлого 1941 года Тоня, получив пропуск, вместе со своей подругой Любой Максимцевой поехала работать медсестрой в больницу города Надворного, что на Западной Украине. Но проработала там всего две недели, после этого началась война. И последнее, что было известно о Тоне, это то, что она идёт медсестрой на фронт.
    И всё - после этого связь с Тоней прервалась. Как переживали мать, отец, сёстры Тони! Они отгоняли мысль о том, что Тоня, может быть, уже и погибла, но мысль эта вновь и вновь приходила к ним, терзала их...
    И вот, такое счастье, вернулась таки!
    - Расскажи, что ты пережила, - попросила Лиля.
    На что Тоня ответила:
    - Обо всём, что я пережила и видела, рассказать невозможно, но кое о чём я всё же расскажу. Пойдём в дом.
    - Нет, лучше здесь, - вздохнула Лиля.
    - Ты боишься на улицу выходить? - осуждающим тоном спросила Тоня.
    - Мне теперь неприятно там, - молвила Лиля. - Там эти оккупанты ходят. Я не хочу, чтобы они на меня смотрели. Они...
    - Ты не должна бояться этих гадов, - проговорила Тоня, и тут гнев вспыхнул в её глазах, которые казались особенно большими на её исхудалом лице. - Если будешь их бояться, то, значит, они уже наполовину победили. Ведь им только и нужна власть, чтобы все по своим углам сидели, дрожали...
    - Тонечка, я не то чтобы их боюсь, а просто больно мне ходить по улицам родного города, когда там эти...
    - Нет, Лиля, пускай эти гады нас боятся. А сейчас пойдём в дом. Там никого кроме мамы и сестёр наших нет. Всем вам и расскажу, что со мной было.
    Иванихины жили в посёлке Первомайка, который с недавних пор уже стал частью города Краснодона, но жители которого по-прежнему называли его посёлком. И дом Иванихиных был самым обычным в этом посёлке домом - одноэтажным, выкрашенным белой краской, крепким, на многие годы построенным.
    И когда Тоня и Лиля вошли в горницу, там уже ждали их мама Ольга Дмитриевна, и ещё две сестры - старшая Нина, и младшая Люба, которой только исполнилось пятнадцать лет.
    - Покушать то я приготовила, доченька, - радостно и испуганно вглядываясь в лицо Тони, проговорила Ольга Дмитриевна.
    - Я покушаю, мама. Хотя много есть не привыкла, да и не к чему много есть... Но сначала расскажу кое-что из того, что со мной было.
    И вот, что рассказала Тоня.
   
   * * *
   
    "Бои в 1941 году были тяжёлые, кровопролитные. Такая сила, такая армия огромная на нашу Родину обрушилась. Представить даже страшно...
    А мы отступали. Товарищей теряли и отступали... Помню, 5 августа попали в окружение, и сразу нас схватили отправили в лагерь для военно- пленных под Звенигордкой. Вот представьте: там поблизости старый разрушенный завод, а возле завода - поле забетонированное, деревянным забором огороженное. На этом поле и поместили военнопленных. Относились к нам хуже, чем к животным. Кормить - почти совсем не кормили, под дождём держали. А за малейшую провинность били нещадно. Кажется, им нравится бить, унижать людей. Там я впервые с полицаями столкнулись. Эти шкуры продажные хуже фрицев, с белыми повязками на рукавах ходят, думают, что навсегда уже их власть зверская установилась.
    Люди там не выдерживали. Некоторые пытались бежать. Их ловили, приводили обратно, и там, на окраине поля, где не было бетона, заставляли копать себе могилы. Потом на краю этих могил расстреливали, а других заключенных заставляли закапывать расстрелянных. Я и сама закапывала, насмотрелась этого ужаса...
    А потом появилась подруга моя Люба Максимцева. Она тоже в окружение попала, и вот так нам повезло, что мы в один лагерь попали. Помню, бросились навстречу друг другу, Оля кричит:
    - Ты, Тонька, тут, и я тут, значит вместе.
    Мы знали, что нам грозит за побег, и всё же решили бежать. Ведь других пленных в Германию отправляли, а там, в Германии, всё равно смерть.
   Присмотрели мы одно место, и ночью, в дождь, через забор перебрались, и бросились бежать.
    Ох, как мы бежали! Всё-то чудилось, что за нами погоня. Что овчарки их лают. Но, скорее всего, это просто в хуторах, возле которых мы пробегали, собаки брехали. Погони не было. И какого же было наше удивление, когда утром оказалось, что мы за ночь 60 километров пробежали...
    Вместе со мной и Олей были ещё две полтавчанки. Дошли мы до города Полтавы, там с ними и расстались. Ну а мы с Олей пытались фронт перейти, к вам пробраться. Ведь вы тогда ещё не оккупированными были. Ничего не вышло. У фронта мы бродили, и столько крови, столько людей войной покалеченных видели, что всех и не упомнишь, а как вспоминать начнёшь, так слёзы на глаза наворачиваются.
    Но надо было как-то жить. Ведь зима приближалась, холодало, а мы без крова, без куска хлеба. И дошли мы до Днепропетровской области, там по совету одной старушки остались работать в селе Савсогань. Работали в общине, ждали, когда жизнь измениться. И вот как узнали, что оккупировали гады родной Краснодон, так и пошли сюда. Шли с начала августа, и вот только теперь, в сентябре добрались.
    Теперь Люба Максимцева собирается со своими родными ехать в Воронежскую область, там у них тоже родня, и живут они получше. Ну а я здесь, с вами останусь.
   
   * * *
   
    Вскоре после возвращения Тони страшная весть обрушилась на Краснодон. Полицаи живыми закопали в парке 32 шахтёров-коммунистов. Известно было, что сначала над этими людьми долго издевались, но всё же они нашли силы и в смертный свой час пели "Интернационал"...
    Узнала об этом Тоня, побледнела и со страшным мстительным чувством выговорила:
    - Нет, сил моих сидеть без дела, когда столько страданий, несправедливости кругом.
    Лиля в это время была рядом. Она услышала слова Тони, и сказала:
    - А мы и не будем сидеть без дела...
    - Что же ты предлагаешь?
    Лиля огляделась, но никого поблизости не было. Только прохладный осенний ветер нёс по пустынной улице палые листья. И Лиля прошептала:
    - Тоня, я полностью тебе доверяю, и поэтому сообщаю: мы с девушками пишем и распространяем листовки.
    - Что же в тех листовках? - спросила Тоня, хотя уже и предчувствовала ответ.
    - Мы призываем народ не подчиняться немецким холуям. Также напоминаем, что Красная Армия не разбита, что наши вернутся.
    - Вот здорово! - искренне обрадовалась Тоня. - Ну, познакомишь меня с этими девчатами.
    - Конечно, познакомлю. Но сначала ты выполнишь задание: расклеишь листовки в тех местах нашего посёлка, о которых я тебе скажу. Только, пожалуйста, будь осторожна. Дело это очень опасное.
    - Вот Лиля, прямо не узнаю тебя. Ты такая отважная стала.
    - Нет, я не отважная. Я трусиха. Мне очень страшно. Но ведь ты сама говорила, что им нельзя подчиняться. И я поняла, что должна бороться с ними, вредить им. Иначе не могу. Совесть не позволяет...
    И в тот же вечер Лиля передала Тоне написанные от руки листовки. В сумерках, крадучись от дома к дому, Тоня развесила листовки там, где ей было указано.
    Ну а на следующий день Лиля "познакомила" Тоню с теми, кто давал ей эти листовки.
    Оказывается, Тоня знала этих девушек. Ведь они не только жили на ближних улочках посёлка Первомайка, но и учились раньше в одной школе. Были там и Нина Минаева, и Ангелина Самошина, и Нина Герасимова, и Александра Бондарёва, и Майя Пегливанова....
   А через неделю, когда Тоня выполнила ещё несколько заданий, связанных с распространением листовок, то её представили Уле Громовой. Именно у Ули дома собрались девчата, и переписывали листовки. Девушки слушались развитую, начитанную Ульяну, и по всему было видно, что именно её они избрали своим руководителем.
   Быстро летели заполненные напряжённой подпольной деятельностью дни и ночи. Оказывается, так много дел надо было сделать! На смену переписанным от руки листовкам пришли листовки напечатанные, и их было значительно больше...
   Тоня хорошо себя зарекомендовала: ей полностью доверяли, и она ходила из посёлка в город Краснодон, где встречалась с Ваней Земнуховым - серьёзным, вдохновенным юношей, который из-за своей давней привычки читать при плохом свете ночью, потерял зрение, и ходил в очках. Тоня думала, что Ваня такой же как и она подпольщик, и не предполагала, что он был членом штаба всей организации, одним из её организаторов...
   Вот наступила 25-я годовщина Октябрьской революции, и над плененным, мрачным Краснодоном засияли, трепеща на холодном ветру, красные флаги. Полицаи были в бешенстве, но даже не могли предположить, что это действуют не взрослые люди, а молодёжь - вчерашние школьники.
   С радостью смотрели Тоня и Лиля на висевшее над их Первомайской школой красное знамя. Ведь и они приложили свои силы, чтобы сшить его, достать краску. Несколько часов полицаи не решались снять это знамя, потому что рядом с ним заметили надпись "Заминировано". Это уж ребята из их Первомайской группы решили так подшутить. Потом приехали минёры с собаками, и никаких мин не нашли...
   Зима подступила. Враги собирались угонять Краснодонскую молодёжь в Германию. И чтобы избежать угона, Лиля устроилась работать учительницей немецкого языка в ближнем посёлке Большой Суходол. Немецкий язык она за месяцы оккупации неплохо изучила.
   Тоня же, которая хорошо разбиралась в медицине, но так и не получила среднего образования, вынуждена была скрываться.
   И Тоню и многих других Краснодонских юношей и девушек угнали бы в Германию, если бы "Молодая гвардия" не осуществила поджог биржи труда. Сгорели все собранные фашистами документы. На то, чтобы собирать новые, у них уже не было времени: гитлеровские армии были разбиты под Сталинградом, и теперь отступали, неся жителем все те беды, которые только может нести отступающая армия. Краснодонцев грабили - отбирали то немногое, что у них ещё оставалось. Люди голодали, проклинали войну...
   Ну а Первомайские девчата не сомневались, что скоро здесь пройдут бои, и что будут раненые бойцы-красноармейцы, которым понадобиться медицинская помощь. Девчата готовились к этому: всеми правдами и неправдами находили бинты, йод...
   
   * * *
   
    Накануне Нового года в доме Иванихиных собралось много молодёжи. И всё это были свои - участники "Молодой гвардии". Когда они приходили, то говорили пароль:
    - Ветер дует с востока.
    Знающим этот пароль уже полностью можно было доверять...
    Тоне запомнился статный юноша Женя Мошков. Он очень хорошо играл на гитаре, а девушки пели своими красивыми, чарующими голосами...
    И могла ли Тоня предположить, что этот Женя Мошков будет арестован 1 января 1943 года. Полицаи пришли сначала за ним, а потом и за Витей Третьякевичем. Враги попали в самое сердце организации, ведь Витя Третьякевич был комиссаром "Молодой гвардии", а Женя Мошков - связным с взрослыми подпольщиками. В тот же день арестовали и Ваню Земнухова.
   И всё же враги подозревали их только в краже новогодних подарков, и если бы не последовавшее за тем предательство одного из провокаторов, то отпустили бы их, пусть и избитых, но живых, и дождались бы молодогвардейцы возращения Красной армии.
   После того, как полицаи узнали, кто к ним попал, началось страшное. Юношей день и ночь терзали, подвергали их страшным пыткам, но они мужественно переносили боль, и молчали...
   И всё же в городе Краснодоне и в посёлке Первомайка проходили аресты молодёжи. Теперь полицаи знали, что за подпольщики с ними боролись - арестовывали тех, кто был активистом в школе, в комсомольской организации, на кого имелись хоть какие-то улики.
   Ледяные ветры выли над маленьким шахтёрским городком, солнце почти не восходило, и казалось, что старуха-смерть витала где-то совсем близко, в этом тёмном, морозном воздухе.
   Печально было в доме Иванихиных.
   За столом собрались и сёстры, и их мать с отцом.
   Лиля молвила:
   - Паразиты немцы, сгубили нашу жизнь.
   На что отец ответил:
   - Тише. Немцы о таких словах узнают - высекут.
   Лиля мрачно проговорила:
   - Пусть секут, пусть пьют нашу кровь, паразиты, а всё одно. Ведь эти злодеи не дали нам учиться, жизнь оборвана на полпути.
   А Тоня добавила:
   - Чем жить на коленях, лучше умереть стоя.
   Родители переглянулись, вздохнули. Тогда они ещё не знали, что их дочери подпольщицы, и что грозит им смерть.
   Ну а Тоня и Лиля и не думали уходить из города. Ведь здесь оставались их друзья и подруги. Кого-то уже арестовали, кто-то ещё был на свободе. Но так они друг к другу за эти месяцы борьбы привыкли, что просто уйти, покинуть их - уже казалось предательством. Вместе они представляли силу, и никакие полицаи не были им страшны.
   
   * * *
   
    Ночью 10 января в дверь дома Иванихиных раздался громкий стук. Так могли стучать только полицаи. Делать нечего - пришлось открывать. Ввалились враги - пьяные, с перекошенными мордами, смердящие мертвечиной, но вооружённые.
    Один из полицаев рявкнул:
    - Иванихина Лилия дома?
    Лиля уже собралась, была одета, и сохраняла внешнее спокойствие. Полицай глянул на неё, хмыкнул, и выкрикнул:
    - Ну, пошли!
    Сёстры быстро обнялись, и вот увели Лилю.
    Той ночью в доме Иванихиных никто не спал. Родители обращались к Тоне:
    - Видно, вы в большом деле были замешаны, и хотя бы тебе надо уйти.
    На что Тоня ответила:
    - Нет. Там Лиля. Там наши товарищи. Там буду и я.
    И на следующий день пришли за Тоней. Уходя, она улыбнулась своим родным тёплой, ласковой улыбкой, и сказала им:
    - Не волнуйтесь за меня. Меня допросят, а потом выпустят...
    Но она уже знала, что её не выпустят, знала, что теперь пришло исполнить ещё одну часть клятвы, которую она давала, вступая в "Молодую гвардию": "Если же я нарушу эту священную клятву под пытками или из-за трусости, то пусть мое имя, мои родные будут навеки прокляты, а меня самого покарает суровая рука моих товарищей"
   
   * * *
   
    Так же как и остальных подпольщиков, Тоню и Лилю подвергли чудовищным пыткам, но ничего, кроме слов презрения, не смогли от них добиться.
    Холодной зимней ночью изувеченных юношей и девушек вывезли к шурфу шахты N5, и сбросили туда, в 50-ти метровую пропасть. Полицаи решили не тратить на них патроны, и сбрасывали в бездну живыми. Падая друг на друга, они не умирали сразу, и на протяжении ещё нескольких дней и ночей из шурфа доносились стоны медленно, в муках умирающих людей.
    14 февраля 1943 года Краснодон был освобождён частями Красной Армии.
   При большом стечении народа из шурфа поднимали тела героев. 27 февраля дошла очередь до Тони и Лили. Родные с трудом опознали их. По телам можно было понять, какие муки приняли эти девушки. Полицаи отрезали им груди, выкололи глаза, у Лили была отрублена кисть руки...
    По просьбе родителей, Тоню и Лилю положили в один, специально сделанный гроб. Вместе они жили, вместе погибли, вместе уснули в сырой земле...
    От страшного пережитого и увиденного отец сестёр Александр Иванович слёг и тяжело проболев 8 месяцев, 1 ноября 1943 года умер.
    Но всё же он ещё узнал, что его дочери, вместе с другими участниками "Молодой гвардии", награждены орденами и медалями.
   
   * * *
   
    Нынче Краснодон - это красивый, современный город, в центре которого стоит музей "Молодой гвардии".
   Гости со всего мира приезжают в этот музей, чтобы поклониться тем, кто погиб за Родину. Среди фотографий молодогвардейцев видят они и фотографии Тони и Лили Иванихиных.
    Память о них всегда будет жить в сердцах людских.

КОНЕЦ
02.10.2006