Аннотация:
 
Повесть посвящена жизни участника подпольной антифашистской организации «Молодая гвардия» Степана Сафонова (1926 – 1943).
Всю свою короткую жизнь Стёпа мечтал о далёком космосе – о галактиках и туманностях, звёздах и планетах, кометах и метеорах – и готов был посвятить себя освоению космоса и прокладыванию дороги к далёким звёздам.
Начавшаяся война не дала осуществиться его замыслам, но он совершил не меньший, чем в его мечтах, подвиг – отдал свою жизнь за то, чтобы когда-нибудь человечество всё-таки полетело в космос...
 
 
 
Вместо предисловия
 
На День Победы мой родственник дед Саша и его друг Василий Иванович решили съездить к двоюродной сестре Василия Ивановича в Краснодар. Когда дед Саша предложил мне поехать с ними, я с большой радостью согласился. Старики подобрали для хозяйки, Галины Павловны, самые нужные для неё подарки: сертификат на отдых в санатории, удобную домашнюю одежду и обувь и уютный плед. Сначала они собирались ехать на поезде, но потом передумали и отправили меня за билетами на самолёт.
Ранним утром 9 мая мы вылетели в Краснодар. Галина Павловна жила на северной окраине города в пятиэтажке вместе с дочерью и зятем. Два её внука жили тоже в Краснодаре, ближе к центру, со своими семьями.
Нас встретила на автобусной остановке дочь Галины Павловны – Антонина Николаевна, пожилая женщина худого телосложения. После приветствия они разговорились с Василием Ивановичем, и мы, пока шли на квартиру, узнали, что Антонина Николаевна совсем недавно вышла на пенсию, а до этого больше сорока лет работала бухгалтером на предприятиях города.
На лестничной площадке нас встретил её муж Тарас Игнатович – сухощавый старик с большими усами, куривший сигарету. Он пожал нам руки, и мы все зашли в квартиру.
Разуваясь в коридоре, мы услышали, как в одной из комнат работает телевизор. Нас провели в зал, где в одном из кресел сидела старенькая бабушка в узорчатом платочке, она была совсем уже согнутая, лицо и руки были в морщинах. Она была в очках, но Антонина Николаевна сказала, что она совсем уже ничего не видит. Прислушиваясь к телевизору, она время от времени поднимала голову, но после вновь обессиленно опускала её. Это и была Галина Павловна.
– Галочка, сестрёнка... – растроганно произнёс Василий Иванович и бросился к ней.
Они долго обнимались, целовались, что-то тихо говорили друг другу. Потом и нас с дедом Сашей подвели к ней.
– Здравствуйте, Галина Павловна, – сказали мы, когда старушка взяла наши руки в свои и стала ощупывать их.
– Зовите меня просто бабушкой Галей, – ответила она.
И в эту секунду я понял, сколько её худые, жилистые руки в морщинах сделали хорошего за всю жизнь: до войны и во время войны она трудилась не покладая рук на огородах, полях, на фабриках, потом работала ветеринаром в совхозе и заботилась о своём семействе; овдовев в сорок лет, она больше не вышла замуж, отдала все силы заботе о дочери, пожилой матери и других родственниках, воспитанию внуков и правнуков.
Два года назад я рассказал о Галине Павловне и её сестре в повести «Филька», посвящённой старшему брату Василия Ивановича, в главе, где главный герой летом 1939 года приезжает к ним в гости на Кубань:
«Двоюродных сестёр Филька не видел с дошкольных лет; теперь они были уже почти взрослыми девицами. Таня была на два года старше Фили, Галя – на полгода младше его. Старшая сестра была красавицей, высокого роста, русоволосой, с большими серо-зелёными глазами, и многие парни засматривались на неё, бегали за ней, хотя, по словам её матери, у неё уже был «жених». В детстве она была забиякой, и до сих пор у неё был неспокойный, немного взбалмошный характер, хотя в целом она была замечательным человеком, щедрым, отзывчивым. А младшая сестра, смуглая, кареглазая, с тёмными, аккуратно уложенными волосами, была тихой, скромной, на первый взгляд неприметной, но никогда не отрывалась от коллектива и была таким же хорошим другом, как и её сестра. Двух сестёр объединяла любовь к чтению и трудолюбие, ведь во многом на них держалось домашнее хозяйство – огород, скотина, домашняя птица...»
Мы отдали Галине Павловне привезённые подарки, Василий Иванович рассказал ей о нас с дедом Сашей. Потом Тарас Игнатович водил нас по квартире и рассказывал нам о своей жизни на пенсии, мы рассматривали комнаты. Здесь было уютно, казалось даже, что я вернулся в детство. На полах, стенах и диванах были ковры, над кроватью бабушки Гали висел такой же ковёр с оленями, какой был у моей прабабушки. На стенах висели фотографии в рамках и картины. В шкафах стояли расписные сервизы, лежали старые книги и пластинки с советскими песнями. Комод и тумбочки были покрыты вязаными салфетками. На столе стояла швейная машинка и железные коробочки с пуговицами, нитками и какими-то безделушками. Антонина Николаевна затеяла сегодня уборку и собиралась выбросить старые, попортившиеся вещи. Василий Иванович долго рассматривал вещицы, потом взял маленькую фигурку – двух целующихся голубков из фарфора, повертел её в руках и положил обратно.
Антонина Николаевна позвала всех к столу, и мы вернулись в зал. Там раскладной стол уже был заставлен едой: горячие щи, картошка, курица, плов, салат из овощей. По телевизору начиналась трансляция с Красной площади – празднование 73-й годовщины Победы. Выступил с речью президент Владимир Владимирович Путин. Он с огромной любовью, уважением и почтением говорил о советском народе, победившем фашизм, о ветеранах. О том, что подвиг их никогда не будет забыт и что наша благодарность им – безгранична. Наступила минута молчания. Наверное, всем вспомнились родные и близкие, участвовавшие в этой войне... Галина Павловна, сидевшая во главе стола, платочком утирала слёзы. И во время трансляции военного парада мы тоже молчали, не притрагивались к еде.
Уже потом, когда по всем каналам начались военные фильмы, зазвенели тарелки, чашки, ложки, старики оживились, стали рассказывать друг другу о своих семьях, родственниках, о занятиях и быте, о болезнях и лекарствах. И в какой-то момент Василий Иванович упрекнул Антонину Николаевну в том, что она выбрасывает такие красивые вещи, например белоснежных голубков из фарфора...
– Им уже целый век, этим фигуркам, – ответила Антонина Николаевна. – Вот-вот рассыплются. Зачем всякий хлам дома держать?
– Доченька, ты уж этих голубков не выбрасывай, – попросила Галина Павловна. – Отдай их мне, пусть у меня в кармане кофточки лежат. Хоть и не увижу я уже их, а пощупать всё равно смогу...
– Красивые голубки, – сказал дед Саша. – Откуда они у вас?
– У нас должны быть две такие фигурочки, – ответила Галина Павловна. – Мой дядя Яков изготовил их, он работал на фарфоровом заводе. Таня, покойная сестра, получила от него в подарок три фигурки, а потом только мы узнали, что их просто так дарить нельзя – такую фигурку кавалер дарит барышне в знак самой преданной и искренней любви. И Таня, когда мы гостили у бабушки, отдала эти фигурки нашим братьям Филе и Генке и их другу Стёпке, чтобы они подарили их когда-нибудь своим дамам сердца. Я и не думала, что Стёпка своих голубков подарит мне, хотя он каждый день просил меня о встрече...
– Какой Стёпка? Неужели Сафонов? – спросил Василий Иванович.
– Вот-вот, Сафонов у него была фамилия, – кивнула Галина Павловна.
– Бабушка Галя, это был Стёпа Сафонов из «Молодой гвардии»? – удивился я.
– Да, милый, про него и друзей много писали после войны, – вспомнила Галина Павловна. – Я навещала его могилку в Каменске, где он погиб. Там всегда было убрано, чистенько...
Галина Павловна помолчала, вспоминая что-то, потом сказала:
– Мы с ним мало виделись. По вечерам иногда сидели на лавочке за двором. Нас Филька свёл – увидел, что мы поглядываем друг на друга, и устроил нам встречу вдвоём, а потом мы и записки друг другу посылали через него. Филька со Стёпкой часто виделись, были не разлей вода, куда один – туда и другой. По вечерам, когда все уже спали, они вдвоём чайничали в летней кухне, долго о чём-то разговаривали. А потом Стёпа мне голубков приколол булавкой к платью. Как он волновался! Руки дрожат, сам пот утирает со лба, думала – он и меня проколет вместе с платьем... А я и не могла понять – чем я, простая девчонка, ему так понравилась. С детства я была стеснительная, молчаливая, даже с девчатами почти не общалась, не то что с мальчишками... И не знала тогда, как вести себя с ним, у меня никогда прежде не было свиданий. Хорошо, что он сам много говорил – молчать обоим было бы неловко...
Галина Павловна съела несколько ложек щей, потом продолжила:
– Только вот мама моя стала наговаривать на него – видела, мол, его в уличной драке, а Филька защищал его, говорил, что он всего лишь заступился за младшего товарища. Но маму это не убедило. Она запретила мне видеться с ним, а потом и вовсе увезла нас с сестрой на Кубань... И всё было как вчера. Какое же время было хорошее! И родные, и друзья живы-здоровы, и сама я – молоденькая, ничто нигде не болит, всё вижу и слышу, бегаю, лужи перескакиваю... А теперь... Тоня, не выбрасывай этих голубков, пожалуйста...
– Хорошо, я тебе их отдам, – кивнула Антонина Николаевна.
– Никит, сбегай за голубками, – попросил меня Тарас Игнатович.
Я вышел в соседнюю комнату, нашёл там среди вещей две фигурки голубков и, бережно взяв их, понёс Галине Павловне. Сердце в груди сильно билось от волнения. Подойдя к бабушке Гале, я вложил фигурки ей в руку.
– Вот они, мои хорошие... – заплакала она. – Словно всё назад вернулось... Сколько я вас не брала в руки... Это память о моём братишке Филе, о Стёпке... Мои дорогие... Филька никому своих голубков не подарил – он вроде бы и любил какую-то девушку, но считал, что ему рано признаваться ей в любви... Так и лежала фигурочка у нашей бабушки до самой её смерти, уж после к нам попала. А Генка не знаю куда свою фигурку дел... Любил ли он какую-нибудь девочку? Жалко, у меня о нём ничего на память не осталось...
Старики вновь заговорили о своих житейских проблемах. Галина Павловна, думая о чём-то с улыбкой, молча поглаживала пальцами фигурки. Потом она ещё долго рассказывала нам о том лете, когда с ней были Филя и Стёпа, о детстве Стёпы, о его родных...
Когда вечером мы собрались в обратный путь на самолёт, Галина Павловна расстроилась, но Василий Иванович уверил её, что мы скоро приедем опять. Мы все обнялись с Галиной Павловной, поцеловали её, пожелали доброго здоровья и побольше радости.
В Москву мы прибыли к вечернему салюту. Завтра надо было рано вставать на работу, но я не хотел спать и не чувствовал усталости. Только одно я чувствовал и понимал – что никогда не забуду этот день.
 
 
Глава 1. Раннее детство
 
Это случилось в начале 1920-х годов. Поздним осенним вечером, ненастным, дождливым, возле хутора Сорокина увязла в грязи повозка, на которой ехал молодой почтальон из станицы Каменской – Степан. И извозчик, и почтальон долго толкали кибитку, погоняли лошадь, но никак не получалось сдвинуть повозку с места. Оставалось одно – кликнуть мужиков с хутора, чтобы помогли. Но те и сами уже заметили путников и поняли, что им нужна помощь – к ним подошли несколько мужчин и, не говоря ни слова, взялись за повозку и вытащили её из лужи. Степан благодарил их за помощь. Один из мужчин, пожилой, худой, с седыми волосами, долго смотрел на Степана, который был весь в грязи, уставший, бледный, и после сказал:
– Куда ты сейчас поедешь? Пойдём к нам, покормим чем Бог послал, переночуешь у нас, одежду твою постираем. А завтра утром и поедешь.
– Хорошо, спасибо вам за доброту, – ответил Степан.
Ему ещё долго предстояло ехать, но очень хотелось спать, да и время у него пока было. Мужчина – звали его Иван – привёл Степана и извозчика в свой домишко на окраине хутора, где он жил с дочерью. Несколько лет назад его жена умерла, оставив его с восемью детьми, дочерей он выдал замуж, сыновья женились и разъехались. Теперь вот Иван целые дни работал на шахте, дочь вела хозяйство дома, они жили скромно, без излишеств в еде и вещах, но не голодали, не нищенствовали. Хозяин был бережливым человеком, однако скупился на что-то только для себя – для детей ничего не жалел, в голодный год старался накормить их. Для соседей тоже ничего не жалел, привечал путников, помогал нищим. И теперь гости ели у него дома щи и гречневую кашу, приготовленные жившей с отцом дочерью – Татьяной.
Иван и Степан много друг другу рассказали за тот вечер, хорошо узнали друг друга. Иван жаловался на здоровье, на трудные условия работы, на закончившуюся недавно Гражданскую войну и голод. Степан поведал, что работает на почте в станице Каменской, сортирует и развозит письма и бандероли, живёт с матерью и отцом, его брат и сестра уже обзавелись семьями и живут в других городах. Пока хозяин и гость разговаривали, извозчик наелся досыта и задремал, облокотившись о стол. Степану тоже очень хотелось спать, но он не подавал виду и увлечённо беседовал с Иваном. Однако старик понял, что путникам нужен покой, и положил их спать на лавках.
Дочь Ивана Татьяна, совсем молоденькая девушка, русоволосая, с длинной косой, со светлыми живыми глазами, слезла с печи, чтобы убрать со стола посуду. Пока она сновала по комнате, Степан, делая вид, что дремлет, сощурив глаза разглядывал её, и ему казалось, что никогда ещё он не видел такой красивой девушки. Она убрала тарелки со стола и вытерла его, и потом, когда она уже снова залезла на печь, у Степана перед глазами долго стояли её светлые волосы и глаза, её милое, совсем юное лицо... Только недавно ему сильно хотелось спать, а теперь сон как рукой сняло: полночи он ворочался, не мог уснуть, безуспешно пытался успокоиться...
Вернувшись на следующий день домой, он всё так же думал об этой девушке. И на работе, сортируя письма, доставляя корреспонденцию по адресам, выполнял свои обязанности чисто механически, а сам всё вспоминал Татьяну... И родители, и коллеги заметили, что он ходит сам не свой, спрашивали, что у него случилось, но он отмалчивался, стесняясь говорить о своей влюблённости. Пару-тройку раз после этого, не выдержав, он брал по выходным повозку у своего коллеги и ехал на тот хутор, чтобы увидеть её. По дороге думал, что сказать ей, как объясниться в своих чувствах, поведать, что после встречи с ней он потерял покой; потом думал: «Скажу то, что сердце подскажет. Так будет правильно...» Искал её в поле, где работали хуторяне, а когда находил – долго стоял поодаль от неё, не решаясь подойти и заговорить с ней. А она, увидев и узнав его, настораживалась и почти сразу убегала, не понимая, чего от неё хочет этот смуглый, коренастый молодой человек. Степан, ругая себя, возвращался к повозке.
Но вот как-то он приехал к ней домой – понял, что лучше начистоту поговорить обо всём с её отцом, попросить её руки. Нелегко ему это далось – боялся, что тот будет ругать, откажет, засмеёт... Но по прибытии к Ивану он был приятно удивлён: хозяин очень обрадовался ему и не только поддержал беседу, которую Степан едва смог начать, но и признался, что сам втайне мечтал о таком зяте, как Степан! Умный, скромный, воспитанный молодой человек сразу ему понравился, в разговоре с ним старик узнал о нём всё, что ему нужно, и был не против породниться с ним. Придя домой от подружек, Татьяна удивлённо посмотрела на гостя, поздоровалась с ним, на её лице была приветливая улыбка, но Степану показалось, что особой радости не было. Когда Иван уже провожал его к повозке, он сказал о том, что его беспокоит:
– Только вот полюбит ли меня Таня?..
– Полюбит, – успокоил его Иван. – Настоящая любовь не сразу приходит. Я поговорю с Таней о тебе, думаю, она не ослушается меня. В конце концов, я знаю, что для неё лучше...
Дома, узнав, что Степан собрался жениться, отец стал отговаривать его – хотел присмотреть ему невесту среди девушек станицы. А мать была не против – Степану уже давно пора было жениться, так он всю жизнь бобылём проживёт, главное, чтобы любовь была между молодыми...
Вскоре дело было решено. Свадьбу сыграли на хуторе. На праздник собралось много народа. Гости ели, пили, кричали «Горько!» жениху и невесте, и те, стесняясь, робко, неумело, быстро целовали друг друга и садились на места...
***
Долгое время после свадьбы Степан и Татьяна жили порознь: он жил у своих родителей, по-прежнему работал на почте, а она часто уезжала к отцу, так же вела хозяйство в его доме, работала на поле, а виделись они в выходные дни. Степан переживал, сомневаясь в том, что жена его любит, хотя она очень хорошо относилась к нему и его родителям, заботилась о нём. Часто он вспоминал день свадьбы: Таня вроде бы не выглядела несчастливой, но была какой-то растерянной, задумчивой... «Может быть, поторопились мы со свадьбой? – думал он. – Надо было получше узнать друг друга. Ничего, если не полюбит меня – силком держать не стану...»
Но однажды он понял, что Таня любит его. В тот день он ездил по делам в село в нескольких километрах от станицы, и на обратном пути, на пустынной дороге, его лошадь захромала, он слез с повозки и, взяв её за узду, пошёл пешком. Пока добрался до станицы – уже давно стемнело. Родители уже к тому времени давно искали его по городу, и с ними была Таня, приехавшая с хутора. Увидев вдалеке его, усталого, испачканного в грязи, еле идущего, она побежала к нему, прильнула к его груди и заплакала от радости:
– Нашёлся! Дорогой мой Стёпушка… Мы думали – невесть что случилось... Я так соскучилась по тебе, потому и приехала...
Степан тоже прослезился от счастья. Прижав к себе жену, он стал осыпать её поцелуями...
Прошёл год, другой, молодые супруги всё так же много работали, старались видеться чаще, души не чая друг в друге. Родители Степана были обеспокоены тем, что у сына и снохи нет детей и, кажется, они совсем не задумываются об этом. Как-то, встретившись с Иваном, они сказали ему об этом, но тот меньше встревожился:
– Они ещё очень молоды, не торопитесь, всему своё время. Если что, спросим об этом нашу знахарку.
И он рассказал сватам о старушке-знахарке Прасковье Никитичне, с недавних пор жившей у него. В селе у неё случился страшный пожар, много домов погорело, она тоже осталась без крова и вынуждена была побираться по деревням и сёлам. Когда она пришла в Сорокин и заглянула в дом к Ивану, попросила у него немного еды, у старика дрогнуло сердце, и он сказал: «Живи, бабушка, у нас, сколько тебе будет нужно». Она и осталась. Поставили в доме ещё одну лавку ей для ночлега, сажали с собой за стол, когда ели, а она вела хозяйство вместе с Таней и присматривала за домом в отсутствие хозяев.
У неё была тяжёлая судьба. Её муж был офицером и умер очень давно, во время русско-турецкой войны, от тифа, оставив её с пятерыми детьми. Трое из них умерли в детстве, один сын погиб в молодости в уличной драке, ещё один сын, ставший офицером, как и отец, во время Гражданской войны командовал полком красноармейцев и пропал без вести. Старушка жила одна, горюя по своей семье, хорошо, что сельчане любили её, говорили ей добрые слова, помогали чем могли. И теперь, после пожара, перебравшись на хутор, она вновь увидела доброту и заботу людей... Много лет она лечила от разных недугов людей, обращавшихся к ней, народными средствами и никогда не взяла за это ни копейки, ни кусочка хлеба. И, видимо, теперь, в старости, когда она осталась без крова, под открытым небом, ей воздалось за добрые дела...
Узнав о том, что так беспокоило родителей Степана, она сказала Ивану:
– Когда Бог пошлёт, тогда и будут у них дети. Оставьте молодых в покое. Пусть живут своей жизнью.
Иван передал сватам эти слова и велел им поменьше тревожить сына.
...Однажды тёплым майским вечером, вернувшись с работы, Степан заметил дома какое-то необычное оживление: его родители и Таня наперебой обсуждали что-то, радовались, смеялись. Увидев мужа, Таня бросилась к нему и сообщила радостную весть:
– Стёпа, у нас с тобой ребёночек будет...
Полминуты Степан смотрел на неё, дыша полной грудью, словно ему не хватало воздуха, потом прижал жену к себе, расцеловал.
– Неужто правда, Таня... Даже не верится...
– Мне сегодня днём, когда мы с подругами шли за водой к колодцу, стало нехорошо, они отвели меня домой, – ответила Таня. – Прасковья Никитична сказала, что я затяжелела...
И в это мгновение Степан понял, всей душой, всем сердцем ощутил, какое оно – счастье... В последующие дни, вернувшись с работы, он спрашивал Таню (её больше не отпускали на хутор), как она себя чувствует, гладил её живот, где был совсем маленький человечек, его ребёнок, которого он ещё не видел, но любил всем сердцем. Потом он и сам не заметил, как живот у Тани вырос, малыш уже начал толкаться изнутри...
В тот зимний воскресный день, когда родился малыш, Степан с Таней и родителями были у Ивана на хуторе. Пообедали вместе, отдохнули, поговорили, собрались уже ехать в станицу, как вдруг у Татьяны начались схватки. Роды приняла мама Степана, рядом, на всякий случай, осталась и Прасковья Никитична. Иван переживал, ходил в сенях из угла в угол, а Прасковья Никитична шептала молитвы. Крик младенца известил всех, что всё прошло хорошо. Родился мальчик, совсем маленький, слабенький. Бабушка помыла его, завернула в пелёнки и положила в приготовленную заранее зыбку – подвесную люльку. 
В этой люльке и прошли первые месяцы его жизни. Мама, папа, бабушка, дедушки и, конечно же, Прасковья Никитична по очереди нянчились с ним, кормили, баюкали его, под скрип зыбки пели ему колыбельные песни, и уже через несколько дней он начал подпевать им: «Ао-ао-ао!» Назвали малыша Степаном, как и отца – Татьяне очень нравилось это имя, и она не раз говорила, что если родится мальчик, то пусть это будет второй Стёпа.
***
Иван, к сожалению, мало успел понянчиться с внуком – когда Стёпе было полгода, он умер от болезни лёгких. Так что Стёпа знал лишь своих бабушку и дедушку по отцу, к которым он вместе с родителями переехал после смерти деда Ивана.
Научившись ходить, Стёпа первое время держался за руку кого-нибудь из взрослых, потом шаг его стал увереннее, и он сам пошёл, а после и побежал. Начав говорить, задавал родным много вопросов, ему всё было интересно – почему, зачем, как. И прибавлял своё любимое слово «да»: «Цветочки закрываются, потому что хотят спать, да, мама?», «Солнышко опять спрячется ночью, да, папа?», «Птички поют, потому что им весело, да, бабушка?» и так далее. Когда его укладывали спать, он не засыпал до тех пор, пока его не поцелуют и не пожелают спокойной ночи.
Когда Стёпе было полтора годика, он с родителями переехал от бабушки и дедушки, но не очень далеко – всего за несколько улиц. Папа поругался из-за чего-то с дедом, ему крепко досталось от властного отца, и, хотя они позже помирились, Степан-старший твёрдо решил: пора съезжать от родителей. Он и муж сестры Тани построили дом на окраине Каменска – теперь уже не станицы, а города. Новое жилище было совсем небольшим, но двум семьям, появившимся в нём, показалось очень просторным и уютным, да и мужчины хотели позже сделать к нему пристройку. Здесь поселились Стёпа с родителями и тётя с мужем и дочерью Людой. Люда была почти на три года старше Стёпы, они были очень дружны, много времени проводили вместе, играли в подвижные игры. Иногда к ним приезжал Энгель – сын ещё одной тёти Стёпы, это был худой, долговязый мальчишка, почти на два года старше Стёпы, он жил в посёлке Глубоком. Вместе они затевали какую-нибудь интересную игру, были не прочь попроказничать.
Продав отцовский дом на хуторе, тётя взяла к себе Прасковью Никитичну – хотела позаботиться о ней, а вышло так, что Прасковья Никитична стала заботиться о взрослых и детях. Когда взрослые были на работе, она готовила обеды и ужины, присматривала за Людочкой и Стёпкой, гуляла с ними, вязала домочадцам тёплую одежду к зиме. Делала для Людочки куклы из тряпок, Стёпе и Энгелю – мячики, тоже тряпичные. Дети любили играть в лапту, городки, «третий лишний», в классы и другие игры. А как они любили сказки, которые Прасковья Никитична рассказывала на ночь! О былинных богатырях – Илье Муромце, Добрыне Никитиче и Алёше Поповиче, об Иване Царевиче и Василисе Премудрой, о Бабе-Яге и Кащее Бессмертном, о водяных, леших, русалках и других известных персонажах. Стёпе также полюбились сказки о животных – «Теремок», «Лиса и заяц», «Кот, петух и лиса» и другие.
***
На первой фотографии Стёпы, сделанной, когда ему было четыре года, симпатичный кудрявый малыш прижимается к молодой красивой женщине – маме. Он похож на мать: такие же светлые глаза и волосы, такая же складка губ. В этом возрасте у человека обычно остаются первые в жизни воспоминания, он помнит, хотя и очень смутно, какие-то значимые для него, впечатлившие его события. Какие же первые воспоминания были у Стёпы?
Прежде всего, это прогулки с мамой, когда они вечером шли встречать папу с работы. Теперь он работал на строительном предприятии. Помимо той радости, с которой Стёпа каждый раз бежал к папе, увидев его, и обнимал, он испытывал огромный интерес, когда на небе появлялись первые звёздочки. Одна за другой, как песчинки, они высыпались на потемневший небосвод, и Стёпа, думая, что они маленькие, как жуки-светлячки, подпрыгивал, пытался дотянуться до них, но не мог. Просил папу взять его на руки, но и так не мог достать до звёздочек. Увидев однажды, как высокая водонапорная башня заслонила их, он удивился:
– Они висят даже выше, чем башенка!
– Конечно, выше, – согласился папа. – Намного выше.
– А если влезть на башню, то можно их достать?
– Нет, Топа, нельзя. До них ещё никто никогда не добирался.
Малыш расстроился и зашагал домой опустив голову. Папа понял, что огорчил его, и присел перед ним на корточки, взял его за плечи.
– Но, может быть, ты, сынок, когда-нибудь до них доберёшься! Может быть, они ждут именно тебя!
Стёпа вытер с глаз слёзы и, поверив ему, улыбнулся. Сколько раз потом жалел Степан Владимирович, что дал ему такую надежду – уже когда Стёпа, учась в школе, не давал ему покоя разговорами о космосе, о полётах к дальним звёздам...
Хорошо помнились Стёпе рассказы мамы о её прежней жизни – о хуторянах, простых и добродушных, о подругах, о работе от зари до зари в поле и дома – о сенокосе, жатве, прядении, ткачестве, уходе за домашним скотом и птицей и многих других занятиях, о её несбывшейся мечте стать учительницей... Мама была очень трудолюбивой, ей тяжело было расстаться с привычной жизнью и переехать в город, спасало лишь то, что сестра взяла её на работу в ателье, где сама трудилась, там было много работы.
Первыми друзьями Стёпы, кроме двоюродных сестры и брата, были Витька Жданов и Вася Хадыкин, отцы которых дружили со Степаном Владимировичем.
Ждановы жили по соседству, отец Витьки – Владислав Григорьевич – был военным, их семья была из Курска, но уже несколько лет жила в других городах – главу семьи перебрасывали из одной военной части в другую. Нельзя сказать, что Владислав Григорьевич был закадычным другом Степана Владимировича, но общались они много, приходили в гости друг к другу, помогали друг другу по-соседски. Владислав Григорьевич был человеком суровым, сына держал в ежовых рукавицах, наказывал за разные оплошности очень строго. Мать Витьки, молодая, красивая, добрая и ласковая женщина, жалела сына, заступалась за него. Она умерла, когда Витьке было шесть лет. Сафоновы помогли соседям с похоронами. Когда Витька понял, что он теперь остался вдвоём с жестоким отцом, он хотел удавиться верёвкой, но отец отобрал её и, взяв свой офицерский ремень, избил сына до полусмерти. Мальчик после этого несколько дней заикался и мог спать только на животе. Степан Владимирович говорил со своим соседом о том, чтобы не трогал сына, и тот, боясь, что об этом станет известно в его части, стал меньше наказывать сына, но всё же от ремня не отказался. Витькины карие глаза всегда были грустными, даже когда он радовался, смеялся, и это задевало Стёпу, может быть, поэтому он очень трепетно относился к своему другу, старался ничем не обидеть его и другим в обиду не дать.
Хадыкины были грамотной семьёй, дома у них были книги, газеты. Глава семьи – Николай Олегович – работал вместе со Степаном Владимировичем на строительстве, был человеком мягким, тактичным. Его жена тоже была приятным человеком. Их сын Вася был серьёзным мальчиком, немного замкнутым, увлекался художественной литературой, поэзией, сам писал стихи – о своей семье, о товарищах, о любимых литературных героях. Он мало говорил и много слушал, нередко переживал из-за всяких пустяков, был настроен на плохое, довольно часто обижался. Настоящей катастрофой для Васи стали очки, которые ему пришлось носить с первого класса – из-за них ребята часто посмеивались над ним. Но, несмотря на все недостатки и обиды, Стёпа и Вася были дружны – их детская привязанность друг к другу была очень сильной.
На праздники Сафоновы, Ждановы и Хадыкины любили собираться вместе. Особенно запомнилась Стёпе Масленица. Они с Людой, Витькой и Васей долго катались на санках с горы – летели по длинной ледяной дорожке, переворачивались, визжали, смеялись и снова бежали на гору. Потом родители кое-как загнали их домой. А дома были вкусные блины! Их ели со сметаной, маслом, сболтанным молоком. Мужчины пили пиво, в котором почти не было хмеля, и квас. А однажды Стёпа, гуляя с бабушкой, увидел, как вдали горит соломенное чучело, и расплакался.
– Ну что ты, что ты, Топочка! – испугалась бабушка. – Это всего лишь чучело, оно из соломы! Это не человек!
– Да? – переспросил Стёпа, утирая глаза.
– Конечно! Его мальчики и девочки сделали. Чучело – это как будто бы плохой человек, лентяй, пьяница, свинья...
Стёпа вдруг засмеялся над бабушкиными словами и так хихикал до самого дома.
Был ещё один случай, который его сильно напугал. Когда Стёпа болел зимой, у него был сильный грипп, Прасковья Никитична и бабушка натопили печку, раздели его и поднесли к ней, чтобы посадить внутрь. Стёпа кричал, плакал, боясь, что его сожгут, но его посадили внутрь печи на смоченную солому и закрыли печь заслоном. Стёпе было очень душно, пот лился градом, но с этим потом вышла и простуда. И вскоре после того, как его достали из печки, ему стало очень легко.
Папа был добродушным, трудолюбивым, жалел жену и сына. Татьяна Ивановна, видевшая пьянство и на хуторе, и в городе, боялась, что и её муж может начать выпивать. Однажды после получки Степан Владимирович принёс домой хлеба, колбасы, масла, сушек, а ещё – бутылку водки, чтобы посидеть с друзьями. В тот же вечер к нему пришли Владислав Григорьевич и Николай Олегович. Долго они сидели втроём на кухне, беседовали, спорили о чём-то, а Татьяна Ивановна тем временем переживала, боялась, что муж напьётся. Но, когда гости ушли и хозяин вышел проводить их, она увидела, что бутылка на столе осталась почти полной – мужчины налили себе лишь по одной рюмке, и то выпил свою только Владислав Григорьевич, другие даже не притронулись. Ей стало понятно: муж старался только соблюсти русскую традицию встречи с друзьями, самому ему пьянство противно, и он никогда не станет напиваться.
Правда, и ел он за ужином тоже мало, как будто берёг еду. Когда Татьяна Ивановна спросила, почему он так мало ест, он ответил, что ел на работе.
– Но это же было давно! Ты ведь проголодался уже.
– Не хочу. Отдай всё, что осталось, Стёпе, пусть поест вволю. Ему расти нужно, организм молодой, еды требует…
Он очень переживал за сына, у которого с рождения было слабое здоровье. Стёпа был некрепким физически и часто болел. Родители надеялись, что хорошее питание и занятия спортом в будущем укрепят его организм.
В шесть лет его с этой целью отдали на детскую площадку, где дети регулярно делали зарядку и вообще много двигались. Там Стёпу также научили читать и писать, он выучил несколько песен, которые воспитатели пели вместе с детьми – «Широка страна моя родная…», «Каховка» и другие. Там им рассказывали об известных политических и военных деятелях, о героях Революции и Гражданской войны, о тех, кто стоял у истоков нового Советского государства, показывали их портреты, так что Стёпа хорошо знал и их биографии, и как они выглядели, и эти рассказы воспитателей привили ему огромное уважение к этим людям – настоящим героям.
 
 
Глава 2. Настоящие герои
 
Стёпу отдали в школу, когда ему шёл восьмой год. Вася Хадыкин учился в одном классе с ним, а Витька Жданов был на класс старше. Начав учиться, Стёпа сделался более серьёзным, его перестали интересовать уличные игры, они показались ему бессмысленным занятием. Научившись читать, он стал много времени проводить за книгами, ходил в кино – один или с друзьями, потом обсуждал полюбившиеся произведения и фильмы с ребятами. И неизменными его собеседниками были Витя и Вася – тоже большие книголюбы.
По воспоминаниям его отца, Степана Владимировича, среди прочтённых Стёпой книг были «Чапаев» Д.А. Фурманова, «Как закалялась сталь» Н.А. Островского, «Тихий Дон» и «Поднятая целина» М.А. Шолохова, «Суровая путина» Г.Ф. Шолохова-Синявского, «Железный поток» А.С. Серафимовича, «Война и мир» Л.Н. Толстого и другие. Любимой его темой была Гражданская война, а любимым героем – Чапаев. Книгу о нём, прочитанную и перечитанную, он время от времени брал в руки и пролистывал, а фильм о Чапаеве смотрел много раз и знал наизусть.
Пожалуй, игра в Чапаева – это единственная подвижная игра, перед которой Стёпа не мог устоять. Вместе с Витей и Васей он носился по улицам, изображая бои красных с белыми, скача на деревянных палках, которые были лошадьми, вспоминая фразы из фильма:
– Тихо, граждане! Чапай думать будет.
– Ранен? Ну и дурак.
– Где должен быть командир? Впереди, на лихом коне.
Однажды, когда ребята разыгрывали сценку «психической» атаки красных, Витька взял увесистый земляной камень и что есть силы метнул его через дорогу, радуясь, что сейчас он разлетится в разные стороны и это будет похоже на настоящий взрыв. Но он не рассчитал свои силы – камень угодил в чью-то калитку, громко ударился об неё и осыпался на землю. Из двора вышла приземистая старушка с сердитым лицом, увидела мальчиков и стала ругать их: такие-сякие, охальники, шатаются тут без дела, хулиганят... «Хорошо, что в окно не попали…» – подумал Стёпа.
В это время, к несчастью для мальчиков, мимо шли Степан Владимирович и Владислав Григорьевич, и старушка пожаловалась им на сыновей. Владислав Григорьевич отвесил Витьке такой подзатыльник, что тот едва не упал, и сказал:
– Мы ещё дома поговорим.
Он схватил сына за шиворот и потащил домой. Вася, виновато опустив голову, тоже ушёл. Витька несколько раз оглянулся, он взглядом – испуганным, жалостным – словно просил помочь ему.
– Что же вы делаете, Топа... – вздохнул Степан Владимирович. – Неужели нельзя играть в ваши игры без этого озорства?
– Папа, ты потом меня отругаешь, – ответил Стёпа. – А сейчас пойдём следом за ними к Витьке! Иначе отец забьёт его ремнём!
– Что ты говоришь, никто его не забьёт, – отмахнулся Степан Владимирович. – Пойдём домой.
– Ты сам знаешь, он очень злой, он может запороть Витьку до смерти! – закричал Стёпа и потянул отца за руку.
Когда они подходили к дому Витьки, оттуда послышались крики – отец бранил сына, угрожал ему, а Витька, плача, отвечал что-то. Когда Степан Владимирович открыл дверь и шагнул внутрь, Витька подбежал и прижался к нему, дрожа всем телом. Следом из комнаты появился Владислав Григорьевич с ремнём в руке.
– Паршивец, вздумал отцу перечить... – пробормотал он. – Я тебя научу уму-разуму!
– Если ты, Владислав, ещё хоть раз тронешь мальчишку, я сообщу об этом куда следует, – предупредил Степан Владимирович. – И сам поговорю с тобой по-мужски. Убери ремень сейчас же.
Он успокоил Витьку, вытер ему слёзы платком, взял за руку Стёпу и вышел из дома.
Они шли домой молча, Стёпа держал отца за руку, чувствуя, какая она твёрдая, сильная.
– Папа... – произнёс он возле своего двора, но замолчал, задумался о чём-то.
– Не волнуйся, не тронет, – успокоил его отец, поняв, чего он опасается. – Он трус, боится и своего начальства, и милиции, так что Витьку больше не станет бить. И, если что, мы ведь тут, рядом...
– Папа... я раньше ведь тоже думал, что ты меня можешь отлупить, если я тебя очень рассержу, – признался Стёпа. – Мне так казалось. Но это ведь не так – ты у меня очень хороший...
– Очень люблю я вас с мамой, – смущённо проговорил отец. – Иной раз даже поругать не могу, хотя сержусь. А бить я никого не буду никогда.
На следующий день Витька пришёл в школу спокойный, в хорошем настроении, и Стёпа понял, что отец больше не трогал его. А через два-три дня Витька сказал ему:
– Поблагодари своего папу от меня. Отец не трогает меня, хотя и ругается, бранится страшно. Но я к этому уже привычный.
Кумирами мальчиков были не только участники Гражданской войны, но и новые герои – «челюскинцы», люди с затонувшего корабля, мужественно продержавшиеся в суровых условиях на льдине в Чукотском море несколько месяцев, во главе с капитаном В.И. Ворониным и академиком О.Ю. Шмидтом, и лётчики, спасшие их – А.В. Ляпидевский, В.С. Молоков, Н.П. Каманин, М.В. Водопьянов, М.Т. Слепнёв и И.В. Доронин. Лётчики были награждены новым званием – Герой Советского Союза, и все, кто находился на Челюскине, были награждены орденом Красной Звезды. Их знала и любила вся страна, их фамилии постоянно были на слуху, мальчишки хотели походить на этих мужественных и сильных людей; Витька, как и множество его сверстников в разных уголках Советского Союза, собирал и хранил их фотографии.
Стёпа и Вася ещё не успели закончить первый класс, когда их отцов перевели по работе в посёлок Сорокино – бывший хутор Сорокин и будущий город Краснодон. Грустно было Стёпе прощаться и с роднёй, и с другом Витькой. Отца Витьки переводили по службе в Сталинград, они тоже скоро должны были уехать. Прощаясь, мальчики договорились наладить переписку, как только Витька устроится на новом месте, Стёпа дал ему свой новый адрес в Сорокино. Он просил друга быть тише и осторожнее с отцом, всё ещё боясь за него. Они не знали, что расстаются навсегда, и в каждом жила светлая надежда на встречу в будущем...
Вскоре после переезда Сафоновых в Сорокино туда перебралась и семья тёти. Прасковья Никитична, пребывавшая в добром здравии, жила теперь новыми заботами – нянчила малыша Вальку, братишку Людки. И родители, и сестра были очень привязаны к нему, души в нём не чаяли, да и Стёпа тоже часто забегал к ним, чтобы увидеть малютку, поиграть с ним.
***
Хотя новое место жительства было всего километрах в сорока от прежнего, оно было совсем чужим, незнакомым для Стёпы. Сафоновых поселили в кирпичном доме, разделённом на две квартиры, и в другой квартире тоже жила семья. Здесь было просторнее, чем на прежнем месте, Стёпе даже выделили комнатку с кроватью, столиком и шкафом. За столиком он делал уроки, мама приучила его держать комнату в порядке: класть и вешать одежду в шкафу на свои места, аккуратно складывать на столе книги и тетради.
Сначала посёлок показался Стёпе мрачным, но, выйдя как-то на прогулку, он понял, что ошибся: пришла весна, кругом цвела природа, деревья и кусты были в зелени, распустились сирень и черёмуха. Сколько же здесь было садов! Стёпа не спеша брёл по улочкам, радовался весне, дышал её ароматом. Мимо проходили его сверстники – мальчики и девочки, тоже радовались тёплым, солнечным денькам, разговаривали, смеялись. Стёпа понял, что тут такие же хорошие ребята, как и в его родном городе, и уже не сомневался, что здесь тоже найдёт себе друзей.
Родители отдали его в школу №1 имени А.М. Горького, где были замечательные преподаватели, доброжелательные, справедливые, искренне любящие своих учеников: С.С. Шпилевой (директор), А.В. Улизько, М.Н. Гречуха, В.Ф. Асташов, П.Д. Лопухова, А.В. Эйсмонт и многие другие. Первое время в новой школе Стёпа был робким, стеснительным, на уроках сидел очень смирно, а когда его вызывали к доске, отвечал тихо, неуверенно, хотя и совершенно правильно. Учителя хвалили его, говорили, что он очень способный, и это немного раскрепостило Стёпу, он стал чувствовать себя увереннее.
В этой школе Стёпу приняли в пионеры, и он, как и другие ребята, дал обещание «горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин».
Когда однажды родители, как и в раннем детстве, назвали его Топой, он ответил:
– Не называйте больше меня Топой. Мальчишки узнают – засмеют. Стёпа я, Степан, поняли, да?
Здесь он тоже нашёл себе верных друзей – то были Сергей Тюленин, Володя Куликов, Сеня Остапенко, а позже и приехавший из Донецкой области Лёня Дадышев. У мальчиков были общие интересы, увлечения, во многом схожие нравы, и это сплачивало их, и со временем их дружба только крепла. Не забывал Стёпа и своего старого друга Васю Хадыкина, хотя они теперь виделись редко – тот жил в другом конце посёлка и ходил в другую школу.
Серёжа Тюленин, русоволосый, сероглазый, был очень живым, подвижным, жизнерадостным, постоянно затевал какие-нибудь игры, проделки, рассказывал что-нибудь интересное, и ребята тянулись к нему, у него было много друзей-товарищей. В то же время он был смелым, правдивым, не боялся признаться взрослым в своих шалостях, заступался за слабых, обиженных. И очень любил трудиться, дома и в школе всю работу делал на совесть, а лентяев высмеивал.
Вскоре после приезда в Сорокино Стёпа познакомился с большой семьёй Серёжи. Как-то на летних каникулах он приходил к другу поиграть и виделся с его родителями – Гавриилом Петровичем и Александрой Васильевной, а также с его братом Васей и сёстрами Надей, Марусей, Феней и Дашей. Вообще у Серёжки было десять старших братьев и сестёр, но он был единственным общим ребёнком у родителей – они поженились поздно, овдовев, у обоих были дети, и две семьи соединились в одну. Они жили в Орловской области, переехали в Сорокин, когда Серёжа был совсем маленьким. Старшие дети давно жили отдельно, со своими семьями, у Серёжки были племянники его возраста. Некоторых братьев и сестёр уже не было в живых. Серёжа рассказал Стёпе о своём брате по отцу, тоже Сергее, работнике шахты, которого во время Гражданской войны белые за неподчинение им жестоко пытали и сбросили в шурф шахты. Гавриил Петрович тоже всю жизнь проработал на шахте. Худой, с большими усами, с пристальным взглядом и зычным голосом, он поначалу казался Стёпе суровым, и полноватая, расторопная Александра Васильевна – тоже, потому что у неё был грубоватый голос, но потом он понял, что у них очень доброе сердце и они сильно любят своих детей, особенно Серёжку, хотя и стараются скрыть это.
Серёжка держал у себя голубей, и, когда приходил Стёпа и другие друзья, ребята отпускали их полетать, играли с псом Серёжки Джульбарсом, играли во дворе в Чапаева, «стреляя» из деревянных пулемётов, сражаясь на саблях, вырезанных из клёна. Серёжка так здорово изображал ртом звук пулемёта – «тра-та-та», что Стёпа диву давался, он долго учился этому, но всё-таки не смог так же хорошо «озвучивать» пулемёт. Родители не спешили загонять сына домой, давая ему вдоволь наиграться с друзьями. Александра Васильевна выносила из дома свежеиспечённую пышку, разламывала её и раздавала ребятам, а им, уставшим и проголодавшимся, это казалось самым вкусным кушаньем на свете.
Серёжка возвращался в дом очень уставший и сразу укладывался спать. Накрывая его лоскутным одеялом, мать спрашивала:
– Кто же у вас там победил?
– Красные, конечно, – сквозь сон говорил Серёжка. – Они всегда побеждают белых.
Вскоре он перешёл в другую школу – имени К.Е. Ворошилова, но их со Стёпой дружба не прекратилась – они виделись в клубе имени А.М. Горького, где Серёжка вместе с товарищами участвовал в художественной самодеятельности.
В то время в Советском Союзе и за его пределами произошли события, о которых писали в газетах, говорили по радио, за которыми следили практически все советские граждане. Во-первых, это первый беспосадочный перелёт В.П. Чкалова, Г.Ф. Байдукова и А.В. Белякова через Северный Ледовитый океан из Москвы в Петропавловск-Камчатский, а позже – их беспосадочный перелёт из Москвы в Ванкувер. Во-вторых, это подвиги команды И.Д. Папанина, открывшей первую советскую дрейфующую полярную станцию «Северный полюс – 1» и оказавшей радиосводками и прогнозами погоды помощь В.П. Чкалову, М.М. Громову и С.А. Леваневскому в перелётах через Северный полюс. И, в-третьих, это участие советских лётчиков-добровольцев в Гражданской войне в Испании на стороне республиканцев против фашистов. Все эти люди стали народными кумирами, о них говорили всюду, ими восхищались, молодёжь училась у них мужеству, стойкости, преданности Родине и своему делу.
Эти события привили Стёпе и его друзьям огромный интерес к лётному делу, мальчики всё больше стали задумываться о лётной школе и профессии лётчика.
Серёжа Тюленин часто представлял себя в кабине истребителя, воздушный бой, и воображение его было настолько сильным, что он почти физически чувствовал, как руки держат штурвал, и слышал гудение мотора. Он и его товарищи из школы часто бегали на станцию Верхнедуванную, где находился аэродром, наблюдали за полётами, общались с лётчиками, обедали с ними, потом их отвозили домой на попутной машине. Мальчики ходили в авиамодельный кружок при Доме пионеров. Родители пошили им кители по форме лётчиков, и они с большим удовольствием носили их. Сергей два раза пытался поступить в Ворошиловградскую школу ВВС, но не прошёл по возрасту.
Володя Куликов, русоволосый, зеленоглазый, учился хорошо, был любознательным, любил читать, очень хорошо рисовал, увлекался автоделом и конструированием. Несколько лет был членом школьной редколлегии. Был художником стенгазеты, красиво и остроумно оформлял каждый номер. Мечтал стать лётчиком, читал специальную литературу, чертил схемы скоростей, рисовал самолёты различных типов. Известны его рисунки «Бой планера с орлом», «Силуэты самолётов», «Взлёт самолёта». На книгах, тетрадях, личных вещах его были изображены эмблемы самолётов, а на одной открытке процитирована любимая песня: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...» Огромное синее небо манило его к себе... Уже во время войны он тоже писал заявление в лётную школу и тоже не был принят по возрасту.
Сеня Остапенко, темноволосый, черноглазый, был очень спокойным, вдумчивым, рассудительным. Много читал, увлекался спортом, рисованием, играл на балалайке. Сохранилось несколько его рисунков: красноармеец в будёновке с саблей; Тарас Бульба на коне; Валерий Чкалов; акварель «Украинский пейзаж».
Лёня Дадышев, смуглый, с чёрными волосами и глазами, был скромным, молчаливым, любознательным, тоже любил читать, любил музыку, играл на мандолине, замечательно рисовал, увлекался рыбалкой. Любил учиться, особенно хорошо успевал по математике, легко решал самые сложные задачи и всегда помогал товарищам. Читал в основном исторические романы и техническую литературу, книги брал в библиотеках и у товарищей, сюжеты полюбившихся произведений записывал в особую тетрадь.
Общие интересы сближали мальчиков, им многое хотелось обсудить. Иногда они переговаривались во время уроков, преподаватели делали им замечания. Стёпа приходил домой со сниженной оценкой по поведению и честно говорил родителям о причине этого.
– Неужели нельзя поговорить во время перемены? – спрашивал Степан Владимирович.
– Мы не успели договорить на перемене, – отвечал Стёпа. – Надо было всего пару слов сказать...
– «Пару слов»... Чтоб завтра сидел на уроке тихо как мышь и слушал только учителя!
Одним из главных увлечений Стёпы было радио, это увлечение помогло ему впоследствии, во время оккупации. В средних классах он изучал электронные схемы, радиоизмерительные приборы, мог починить репродуктор и динамик. Очень любил слушать радио, особенно детские передачи. В одной из передач ведущий диктовал юным радиослушателям строчки из песен и затем повторял куплеты и пел эту песню. Так Стёпа разучил несколько хороших песен: «Пионерская лагерная», «Марш лётчиков», «Песня советских школьников» и другие. Он слушал также литературные и музыкальные передачи, театральные постановки, новости, информационные программы.
«В зимнее время любил заниматься лыжным спортом, кататься на коньках», – вспоминал о сыне Степан Владимирович.
Также Стёпа увлекался рыбалкой, ходил на неё с отцом или в компании товарищей. Один из его приятелей детства, Владимир Шевченко, вспоминал, что они со Стёпой, Степаном Владимировичем и его другом Михаилом Кулешовым ездили на повозке в село Шевырёвку на рыбалку, там в речке хорошо клевала рыба, и у них всегда был большой улов. Кулешов, работавший корреспондентом в газете «Известия» по Донбассу, не нравился Стёпе – он был хитрым, скрытным, много задавался. Но Степану Владимировичу было интересно поговорить с ним, спросить у него совета, и Стёпа никогда не выступал против него.
Ещё Стёпа занимался фотолюбительством – фотоаппарат ему подарил председатель Краснодонского поссовета Сергеев.
По воспоминаниям Степана Владимировича, в этот период, до 12-13 лет, Стёпа был довольно слабым физически и для укрепления организма ему давали рыбий жир и гематоген. Очень любил сладости – сахар, варенье, шоколад, конфеты и т.д. Иногда вставал посреди ночи, чтобы съесть что-нибудь сладкое. Родители не отказывали ему в этом.
Люда и Валька часто приходили к Стёпе, а он – к ним, любил обедать у них. Очень нравилось ему, как Прасковья Никитична готовит щи, рассольник, пироги, тыквенную кашу и другое. Она очень радовалась, когда Люда и Стёпа приходили из школы, обедали, учили уроки, играли с Валькой.
Успеваемость у Стёпы была хорошая, он ровно учился по всем предметам. По окончании каждого учебного года Татьяна Ивановна пекла дома пироги, а Степан Владимирович сочинял для сына стихотворение, весёлое и смешное, с добрыми пожеланиями.
***
Когда Стёпа учился в четвёртом классе, пришло известие о смерти деда. Степан Владимирович и Татьяна Ивановна уехали хоронить его, оставив Стёпу под присмотром Прасковьи Никитичны. Стёпе было грустно и жалко дедушку. Хотя они мало общались, дедушка любил внука и при встрече всегда угощал шоколадом или карамельками, дарил игрушки. Видя, как тоскует Стёпа, Прасковья Никитична подошла к нему, погладила по голове.
– Что поделаешь, Стёпушка… В жизни бывает столько горя… Скольких людей я сама потеряла! Четверых детей схоронила, и каждый раз мне казалось, что жизнь кончена. И всё же как-то жила дальше…
Вскоре Степана Владимировича перевели по работе в посёлок Краснодон, Сафоновы переехали на другую квартиру, в тесный домик, где Стёпе отделили закуток.
В поселковой школе Стёпа был так же дружен с ребятами, особенно подружился с Федей Руслановым – русоволосым, голубоглазым мальчиком со спокойным, рассудительным характером. Федя очень любил животных, дома у него была собака, две кошки и несколько кроликов в клетке. Он очень интересовался биологией и географией и увлёк этими науками Стёпу и других ребят.
Он привёл Стёпу в кружок юннатов, в котором сам давно занимался. В этом кружке рассказывали о природе и сельском хозяйстве, обучали простейшим приёмам ухода за растениями и животными. Ребята совершали экскурсии на природу, в колхозы, совхозы, лесные хозяйства, ходили в походы, где изучали и собирали растения, проводили наблюдения за растениями на учебно-опытных участках. Потом собирали гербарии, составляли альбомы и делали стенгазеты с результатами своих исследований. Стёпу это очень заинтересовало и привило ему большую любовь к природе.
В марте 1940 года в Краснодон приезжал Герой Советского Союза лётчик Александр Иванович Белогуров. На встречу с ним в клубе имени Ленина собралось столько народа, что Стёпа и Федя смогли увидеть его только издалека. У него было мужественное, доброе лицо, чёрные глаза и брови. Во время Советско-финской войны его самолёт был атакован финским истребителем и загорелся, и он, совершив посадку на вражеской территории, передал через своих товарищей командованию важные разведданные, только потом добрался до своих. Краснодонцы не раз читали о нём в газетах. Какую же радость и гордость теперь чувствовали они, увидев его вживую!
Через несколько дней в клубе имени Горького мальчики смотрели фильм «Истребители». Им очень понравилась песня «Любимый город», добрая, светлая, исполненная Марком Бернесом, и, возвращаясь домой, они напевали:
 
Любимый город может спать спокойно,
И видеть сны, и зеленеть среди весны…
 
Позже Стёпа увидел в библиотеке двухтомник «Бои в Финляндии», взял его домой на несколько дней, увлёкся книгой и, когда пришло время отдавать её обратно, очень расстроился. Степан Владимирович заметил это. И некоторое время спустя принёс сыну такие же тома, какие он брал в библиотеке. Как радовался Стёпа, как был благодарен отцу! Наверное, очень нелегко было достать эту книгу. Это был сборник воспоминаний офицеров, солдат, политработников, лётчиков и других участников Советско-финской войны о разных её эпизодах. Он был проиллюстрирован фотографиями с фронта, портретами Героев Советского Союза, участвовавших в войне. Стёпа долго не расставался с этой книгой, много раз её перечитывал и пересматривал.
Ребята не раз слышали от взрослых, что может начаться новая война – с фашистами, которые быстро захватывали европейские страны. Но никто не знал, когда она начнётся и каковы будут её масштабы. На уроках военного дела ребята изучали устройство винтовки, учились стрелять, бросать гранаты. На кружках ПВХО изучали противогаз, средства воздушного нападения и меры защиты от них. Готовясь стать защитниками Родины, мальчики каждый день делали зарядку, занимались гимнастикой, обтирались холодной водой или снегом, учились быть выносливыми.
В общем, Стёпа был обычным мальчишкой, таким же, как и тысячи его сверстников. Но качества, которые выработались в нём под влиянием подвигов настоящих героев – ответственность, целеустремлённость, смелость, самоотверженность, – позволили ему самому в дальнейшем стать настоящим борцом, защитником своей Родины.
 
 
Глава 3. «Космическая болезнь»
 
Каждым летом, после окончания учебного года, родители отправляли Стёпу и Васю Хадыкина на месяц в детский лагерь. Они отдыхали в лагерях на территории Ростовской и Ворошиловградской областей, один раз – на берегу Азовского моря, неподалёку от Таганрога.
Мальчикам было интересно в пионерлагерях. Там на разных сборах, посиделках у костра им рассказывали о жизни великих вождей партии и правительства, о подвигах Героев Советского Союза, о боевых эпизодах Красной Армии и авиации и о многом другом. На встречи к ребятам приезжали известные политики, журналисты, писатели, военные, лётчики и т.д. Проводились интересные экскурсии, походы, военные игры. В лагерях было много кружков, очень содержательными были вечера художественной самодеятельности, шахматно-шашечные турниры, диспуты по прочитанным книгам и просмотренным кинокартинам.
Ребята регулярно делали зарядку, занимались гимнастикой на турнике и брусьях. Проводились соревнования по бегу, прыжкам, волейболу, теннису. Стёпа и Вася научились плавать кролем, брассом, на спине.
При всей этой подвижной жизни ребята не забывали про своих лучших друзей – книги, читая их в свободное время, делясь с товарищами своими мыслями и впечатлениями, обсуждая героев и события вечером возле костра.
Жизнь в лагере всколыхнула интерес Стёпы к космосу. Составление моделей ракет в кружке, мечта некоторых ребят слетать на Марс, созерцание звёздного неба по вечерам у костра – всё это ещё больше прививало Стёпе интерес к далёкому космосу, притягивавшему его своей красотой, загадочностью, неизведанностью. Он смотрел на небосвод с мириадами огоньков, миллионами миров, в которых, возможно, тоже кто-то жил, и с каждым разом ему всё больше хотелось добраться до этих миров. Он мог смотреть на них хоть всю ночь и зачастую ещё сидел у костра, когда все укладывались спать, и вожатому приходилось не раз окликать его.
Дома в небольшой библиотеке у Стёпы хранились книги, которые он прочитал от корки до корки: «Происхождение Вселенной» И.Ф. Полака, «Вселенная» Г.А. Гуреева, «Падающие звёзды и метеориты» Б.М. Машбица и В.В. Федынского, «Что такое кометы» С.К. Всехсвятского, «Ракеты и ракетные корабли» А.А. Родных и другие. Родители следили, чтобы Стёпа не увлекался астрономией в ущерб урокам, домашним заданиям, но сам Стёпа, когда его заставали за чтением книг о космосе, говорил, что заболел «космической болезнью», от которой нельзя вылечиться.
Однако Стёпе было не с кем поговорить о своих мечтах, о том, что его так неудержимо влекло. Все были заняты своими земными делами – домом, бытом, работой, учёбой. Родители уставали после работы; если они и разговаривали с сыном о его интересах, то не всё могли понять из астрономии, кое-чему из рассказанного им не верили или верили с трудом, особенно что касалось огромных космических расстояний или явлений, происходящих со звёздами. В школе, когда Стёпа начинал говорить о полётах к звёздам, ребята посмеивались над ним, называли фантазёром и мечтателем. Даже Сергей Тюленин и Володя Куликов, грезившие полётами, говорили о звёздах мало, а больше беседовали о малоизведанных местах земного шара – Северном полюсе, Антарктиде, Северо-Восточной Сибири, островах Северного Ледовитого и Тихого океанов...
***
Но всё-таки нашёлся человек, которого космос интересовал так же сильно, как и Стёпу. Это был новый друг Филька, с которым Стёпа познакомился летом после окончания шестого класса.
В тот день Стёпа был на дне рождения у Феди Русланова, ребят собралось много, все гуляли – пели и плясали – на улице возле двора. Было несколько ребят из посёлка Первомайки, и двое из них – Шура Бондарёва и незнакомый Стёпе мальчик, такой же худенький, подвижный, весёлый, как и его спутница – сплясали гопак, спели несколько песен и частушек и после оживлённо общались с ребятами, шутили, смеялись. Стёпа поглядывал на этого паренька и всё больше проникался к нему дружеской симпатией – у него были светлые волосы, большие синие глаза, приветливое, доброе лицо, открытый взгляд, и было видно, что он очень хороший человек. Из реплик ребят Стёпа узнал его имя – Филька. Ему хотелось заговорить с пареньком, но он стеснялся подходить и молча стоял в стороне. Филька рассказал ребятам, что у него дома окотилась кошка, принесла шесть котят и бабушка не знает, что с ними делать. Он стал спрашивать, кому нужен котёнок, но ребята не решались взять, видимо, боясь, что родители будут ругаться. Когда он подошёл к Стёпе и поглядел на него, тот смутился от его тёплого взгляда, отвёл глаза и ответил:
– Мне нужен...
...Стёпа с компанией ребят дошёл до Первомайки, они с Филькой проводили товарищей и двинулись к нему домой. Его домик был на пригорке возле речки Каменки. Уже стемнело, небо всё было в звёздах. Филька долго смотрел на небосвод, потом сказал:
– Как ярко сияет Большая Медведица...
– И Полярная Звезда сегодня тоже ярче светит, – добавил Стёпа.
Мальчики переглянулись, улыбнулись. И всю оставшуюся дорогу говорили о созвездиях, искали их в небе.
Свет в окошках домика не горел – бабушка Фильки, наверное, уже спала. Мальчики тихонько зашли во двор, прошли в сени, зажгли там керосиновую лампу, и Филька показал Стёпе маленьких котят, лежавших на коврике:
– Выбирай любого. Завтра постараюсь и других отдать в хорошие руки.
Стёпа выбрал серого котёнка с белыми лапками. Филька оставил его ночевать у себя, так как Стёпе было очень далеко идти до дому, да и его родители были предупреждены, что он может остаться с ночёвкой у друга Феди, и не волновались за него. Утром, прощаясь, мальчики договорились встретиться послезавтра в клубе имени Горького.
Стёпа вернулся домой радостный, долго рассказывал родителям про новое знакомство. Они были тоже довольны тем, сын нашёл хорошего товарища, который, ко всему прочему, интересуется тем же, чем и Стёпа. Котёнка назвали Дымком, потому что узор на его шерсти был похож на вьющийся дым.
За несколько дней Стёпа узнал своего нового друга как самого себя. И чем больше он узнавал его, тем больше ему Филька нравился, тем больше хотелось общаться с ним, наслаждаться его обществом. Он был очень простым в общении, мягким, внимательным и чутким, не задиристым, ничуть не насмешливым и не обидчивым. Они с Филькой быстро стали понимать друг друга с полуслова, а потом – и вовсе без слов. С новым другом было приятно и поговорить, и помолчать. Позже Стёпа заметил, что с Филькой он может вести себя так же естественно, непринуждённо, как и наедине с самим собой.
Бабушка Фильки Анна Степановна была тоже доброй, мягкой, отзывчивой. От них Стёпа, приходивший в гости к другу, узнал о жизни Фильки. Раннее его детство прошло здесь, у бабушки. Потом Филька с матерью Марией Фёдоровной переехал в Москву к своему отцу, старому профессору Леониду Константиновичу. Тот любил сына, старался всем его обеспечить, но был очень требователен к нему – заставлял много учиться, даже сверх школьной программы, ходить в разные кружки, вести общественную работу в школе. Пять лет уже Филька вёл личный дневник, оставляя каждый день по короткой записи. Он прочитал много русских и зарубежных романов и повестей, любимым его писателем был Жюль Верн, и Стёпе было очень интересно послушать о разных изобретениях и путешествиях, в том числе космических, на страницах его произведений. За несколько лет Филя много где побывал – ездил в Крым, в «Артек», на Кубань к тётке, в Красноярск, Иркутск вместе с отцом и дядей, в Ленинград к другу. Всюду Филька находил себе друзей, приятелей, товарищей, вёл с ними переписку. Недавно, весной, его родители развелись, и Филька с матерью переехал в Новгород, где жил его дядя Матвей. Теперь же он был на каникулах у бабушки.
На стене над кроватью Фильки висела нарисованная им картинка: по берегу реки идёт девочка с тёмными волосами, заплетёнными в косички, в сине-белом сарафане, босая, с башмаками в руках.
– Это моя Золушка, – сказал Филька Стёпе. – В детстве я очень любил сказку о Золушке, которую рассказывала бабушка, и каждый день сидел у двора и ждал, когда придёт Золушка с туфельками в руках. И до сих пор верю, что мы с ней встретимся...
Каждый раз Стёпа с нетерпением ждал встречи с другом – не только потому, что ему было уютно с Филькой, но и потому, что с ним можно было поговорить о своих интересах, мечтах. Филька был большим знатоком астрономии, Стёпа постоянно узнавал от него что-то новое, интересное.
Филька рассказал о том, как он начал интересоваться астрономией, как изучал её. Четыре года назад он посмотрел фильм «Космический рейс», созданный при участии К.Э. Циолковского, о возможном полёте на Луну в ближайшем будущем, и у него появилась заветная мечта – полететь в космос. Он прочитал все труды Циолковского, которые смог найти – «Космическая философия», «Будущее Земли и человечества», «Жизнь в межзвёздной среде», «На чуждых планетах», «Первобытная космогония», «На Луне». Ходил в планетарий, где наблюдал за космическими явлениями. Его отец был другом Циолковского, и Фильке помнилось, как однажды, когда они вдвоём были в гостях у великого учёного, он указал на него, маленького мальчика, и сказал: «Вот его поколение и полетит к звёздам...»
– Ты видел самого Циолковского? – удивился Стёпа, услышав об этом.
– Да, но я его плохо помню, – ответил Филя. – У нас в Москве есть фотография, на которой мы с отцом, Циолковский с женой и несколько наших знакомых.
Три года назад Филя написал рассказ «Полёт на Луну», в котором были его представления, как через четверть века уже будут созданы пассажирские межпланетные корабли со специальной гравитацией и как люди будут летать на них на космические экскурсии.
– Первой остановкой на пути к звёздам будет Луна, – сказал Филька. – Я мечтаю побывать на ней, но, скорее всего, ограничусь ролью конструктора. А ты вполне можешь стать космонавтом – у тебя небольшой рост, плотное телосложение... Стремись к тому, чтобы первому исследовать космические дали.
Стёпа качал головой, думая: «Нет, первый космонавт должен быть таким, как ты – с такими же синими глазами, с такой же улыбкой, таким же добрым, весёлым, простым...» Он понял, что одних знаний техники и хорошего здоровья мало – очень важны человеческие качества первого космонавта, ведь его будут помнить многие поколения.
– Вместе полетим, – сказал он и сжал руку Фили. – Давай стремиться к этому.
Мальчики виделись часто, сидели допоздна на кухне или во дворе у Фильки, смотрели на звёзды и мечтали о дальних космических странствиях. Потом ночевали у Фильки. Стёпа тоже приглашал его к себе домой, Филька общался с его родителями и очень понравился им, Степан Владимирович даже как-то сказал сыну:
– Хороший у тебя дружок. Не теряй его, пусть он даже живёт далеко, всё равно общайся с ним, переписывайся. Таких друзей нельзя забывать.
***
За короткое время к Анне Степановне съехались погостить её дети с семьями – две дочери и два сына. Всё её семейство было в сборе, и она, целыми днями хлопоча по хозяйству, заботясь о родных, чувствовала себя совершенно счастливой.
Стёпа стеснялся приходить к Фильке, когда у него дома столько народа, и тот сам пришёл к нему, и они договорились встретиться вечером и посидеть в летней кухне – отдельном домике, где никому не будут мешать, – а потом и заночевать там.
Стёпа пришёл к другу, когда уже стемнело. Филя ждал его у двора. Они вместе прошли в дом, в сени, Филя зажёг керосиновую лампу, но побоялся разбудить светом своих и дал её Стёпе, а сам зашёл внутрь за какой-то книгой. Стёпа остался ждать его в сенях. Вскоре внутренняя дверь приоткрылась, в сени вышла какая-то девочка – сверстница Стёпы – в ночной рубашке, с растрёпанными тёмными волосами и большими карими глазами; увидев Стёпу, она испуганно ойкнула и нырнула обратно за дверь.
«Это, видно, одна из сестёр Фильки, – подумал он и растерянно оглянулся на кадку с водой. – Наверное, пить хотела, а я её спугнул...»
Через минуту появился Филька с самоваром и книгой в руках, и они направились в летнюю кухню.
Это была книга советского учёного Ю.В. Кондратюка «Завоевание межпланетных пространств». В ней автор теоретически рассчитал полёты к Луне и планетам Солнечной системы, дал нужные рекомендации для большей экономичности полёта. Мальчики пили чай, Филька оживлённо говорил о чём-то, показывал схемы в книге, но Стёпа плохо воспринимал его рассказ: ему всё вспоминалась та девочка в сенях, её хорошенькое лицо, красивые карие глаза... И потом он долго не мог заснуть, ворочался с боку на бок, в то время как Филька уже видел десятый сон.
Утром Филька познакомил Стёпу со своим семейством – матерью Марией Фёдоровной, тётей Надеждой Фёдоровной и её дочерьми Таней и Галей, дядьями Матвеем и Мишей и их жёнами, детьми дяди Матвея – Геной и Тоней. Мария Фёдоровна была очень красивой – у неё были золотистые волосы, большие серые глаза, прямая величественная осанка, она была серьёзной и молчаливой. Такой же серьёзной была и Надежда Фёдоровна, внешне схожая с сестрой, только с более светлыми волосами. Генка, ровесник Фили, паренёк с тёмно-русыми волосами и карими глазами, был не таким общительным, как его брат – он проводил много времени за книгой или делал что-нибудь по хозяйству в одиночестве. А вот дядья всё время шутили, балагурили, весело спорили между собой и с Филькой. Дочери Надежды Фёдоровны были очень красивыми девушками. Старшей, Тане, русоволосой, с серо-зелёными глазами, было семнадцать лет, она была разговорчивой, ироничной, с большим чувством юмора. Младшей, Гале, темноволосой, кареглазой, было четырнадцать лет, она была молчаливой, стеснительной, но в кругу семьи вела себя более свободно.
Стёпа завтракал вместе с семейством Фили за столом в летней кухне. Он почти не испытывал неловкости, потому что рядом сидел Филька, который постоянно шутил, рассказывал всем что-то смешное и подкладывал ему еду в тарелку. Стёпа часто поглядывал на Галю и под конец завтрака заметил, что она тоже иногда посматривает в его сторону.
Вернувшись домой, Стёпа долго мучился, не зная, как сказать Фильке, что Галя ему очень нравится. Он понимал, что о таких вещах не говорят даже с самыми близкими друзьями, но ему была нужна помощь и совет именно от Фильки: если рассказать ему об этом или хотя бы намекнуть, он поможет им чаще видеться. Но что будет потом? Галя всё равно уедет с семьёй на Кубань, откуда они приехали...
На следующий день он пришёл к другу, они присели во дворе, Филька стал рассказывать о том, какие планеты Солнечной системы в теории можно заселить и как это сделать. Стёпа слушал его, кивал, а сам поглядывал на дверь в избу: в сенях уже не раз промелькнуло голубое платьице Гали...
– Галя, иди к нам! – крикнул ей Филька, когда она вновь появилась. – Ты весь день в избе сидишь, света белого не видишь. Пойдёмте прогуляемся. Ты просила меня посоветовать интересные книги. Так вот, слушай...
Он повёл Стёпу и Галю через двор, позади двора была ещё одна калитка, а за двором был овраг. Возле двора стояла скамейка, и они присели на неё. Филька рассказывал друзьям о произведениях любимого им Жюля Верна, которые он прочитал: «С Земли на Луну прямым путём за 97 часов 20 минут», «Вокруг Луны», «Дети капитана Гранта», «Вокруг света за восемьдесят дней», «Таинственный остров» и другие. Потом он вдруг вспомнил, что должен помочь дяде Мише наколоть дров, и убежал.
Оставшись наедине с Галей, Стёпа разволновался, но от волнения вдруг заговорил и много чего рассказал ей – о своей жизни, родителях, школе, интересах и увлечениях... Галя молча слушала его, глядя то на землю, то на деревья и кусты, едва заметно улыбаясь; она была очень смущена тем, что так неожиданно оказалась на свидании с мальчиком, и притом – в первый раз. А Стёпа просто не верил своему счастью.
В тот вечер он кое-что узнал и о её жизни. Они с матерью и сестрой жили в станице Приморско-Ахтарской под Краснодаром. Отец умер четыре года назад. Надежда Фёдоровна работала в совхозе, вместе с дочерьми вела домашнее хозяйство – у них был огород, скотина, птица. Девочки росли дружными, трудолюбивыми, свободное время посвящали чтению, иногда вышивали.
Когда мать позвала Галю, Стёпа договорился с ней о следующей встрече завтра. И словно на крыльях полетел домой. Ночью он плохо спал, ворочался в постели, и Татьяна Ивановна подходила к нему, щупала лоб – не заболел ли. Утром, когда он за завтраком обмолвился о разговоре с Галей, Степан Владимирович сказал:
– Да, наш Стёпа действительно заболел, но это болезнь хорошая.
А Стёпа с замиранием сердца ждал новой встречи с Галей, поглядывая на часы. Потом одевался понаряднее, причёсывался, оглядывал себя в зеркало и наконец бежал на свидание, нарвав в пути полевых цветов для своей милой подружки. Обходил двор Анны Степановны, направляясь к оврагу, и там встречался с Галочкой...
И вторая, и третья встречи были такими же радостными, волнительными, желанными, как и первая. Галочка по-прежнему была немногословной, сдержанной, но уже не так сильно стеснялась его. Они говорили о любимых книгах (Галя любила творчество писателей второй половины XIX века – И.С. Тургенева, И.А. Гончарова, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова и других), о своих мечтах, и здесь Стёпа поведал о своей сокровенной мечте – полететь в космос, и Галя ничуть не удивилась, не стала смеяться над ним, а постаралась понять его. Когда они прощались до следующей встречи, на её лице была счастливая улыбка.
Филька не отвлекал их от свиданий, он всё понимал, и Стёпа знал, что он нарочно устроил им первую встречу, и был очень ему благодарен.
Однажды Филька на полдня уехал с соседкой Ульяной Громовой в Ворошиловград за новой посудой. Он вернулся перед заходом солнца, когда Стёпа как раз шёл со свидания. Они встретились на улице, Филька был радостный, довольный.
– В Ворошиловграде новый фильм будут показывать, про молодёжь, – сообщил он. – В ближайшее время обязательно сходим на него.
Через два дня Филя, Стёпа, Гена, Таня и Галя ездили в Ворошиловград. Посмотрели в кинотеатре фильм «Моя любовь», рассказывающий о девушке, которая усыновила ребёнка своей умершей сестры, и это помогло ей разобраться в отношениях с молодыми людьми – стало ясно, кто её любит по-настоящему и готов принять вместе с ребёнком... Потом ребята гуляли по городу, ели мороженое, пили квас и газировку.
Когда они присели на скамейку отдохнуть, Таня достала из сумки маленький мешочек и сказала:
– Мальчики, у нас с Галей есть для вас кое-что. Весной к нам приезжал наш дядя Яков, который работает в Краснодаре на фарфоровом заводе, и привёз нам фарфоровых голубков – он думал, что это просто украшение для одежды, но потом мы узнали, что таких голубков парни дарят девушкам в знак самой сильной и искренней любви. Поэтому мы отдаём их вам – когда у вас появятся дамы сердца, подарите им...
Она достала из мешочка три фигурки и раздала мальчикам. Стёпа долго разглядывал свою фигурку, любовался ею – то были белоснежные целующиеся голубки. К ним была приделана булавка, чтобы прикреплять их к одежде.
Вернувшись домой, Филька положил своих голубков в шкатулку и сказал:
– Мы сейчас ещё почти дети. Мало ли кто в кого влюблён... Настоящая любовь редко приходит в таком возрасте. Подожду лет пять, наберусь ума – сейчас ещё рано думать и говорить о даме сердца.
Стёпа в первый раз не согласился с ним. Как же он мог не думать о Гале? Она, только она занимала его сердце, и он был уверен, что это навсегда. И хотя он страшно волновался, выбор уже был сделан... И на следующем свидании он приколол голубков булавкой к платью Гали. Как ему было трудно! От жары он весь вспотел, руки от волнения сильно дрожали, сердце забилось ещё сильнее, когда он почувствовал её дыхание и её волосы коснулись его лица... Еле-еле он взял себя в руки и приколол голубков, едва не поранив булавкой её саму. После этого его признания Галя тоже сильно разволновалась, беседа у них не складывалась, и вскоре она ушла, сославшись на дела.
В тот же день со Стёпой случилась неприятная история. Он вышел со стороны оврага на улицу и увидел знакомую ему компанию хулиганов во главе с толстяком Ерошей, которого за поведение исключали и из школы, и из ремесленного училища. Стёпа всегда старался избегать этой компании, но теперь не мог пройти мимо: эти здоровые парни прижали к забору какого-то мальчика и требовали с него деньги, угрожая побоями. Стёпа подошёл и попросил отпустить мальчика, но хулиганы загоготали, Ероша толкнул Стёпу, и тот больно ударился о забор спиной и затылком. Едва придя в себя, он толкнул Ерошу в ответ, тот отпустил мальчика, придавил Стёпу к забору и стал его душить. Вся компания гоготала, а он всё сильнее прижимал Стёпу к забору, и тот уже не мог позвать никого на помощь – горло у него было сдавлено, в глазах потемнело...
Появившийся внезапно Филька бросился на Ерошу, и пара ударов в челюсть привели хулигана в чувство, и он отпустил Стёпу. Ловко уворачиваясь от ударов, Филька тузил противника, и после очередного удара – в подбородок – Ероша полетел на землю. Его ошеломлённые дружки хотели было броситься на Фильку, но тут подошли его дядья и Генка, и они, боясь, что им попадёт, тут же разбежались, даже очухавшийся Ероша быстро удалился. Филька с Генкой и дядьями проводили Стёпу и мальчика.
Надежда Фёдоровна видела издалека столкновения Стёпы и Фильки с хулиганами. Она не знала эту компанию и подумала, что два друга сами задираются. И, посчитав Стёпу забиякой, она запретила Гале водиться с ним, почему-то не поверила даже Фильке, который позже рассказал, как всё было на самом деле.
Несколько дней после этого Стёпа пытался позвать Галю на свидание, присылал ей записки через Фильку, но она отвечала одно: не может встретиться.
Не понимая, в чём дело, Стёпа решился поговорить с Галей, набрался смелости и отправился к Анне Степановне. Но не застал уже Гали – почти все разъехались, Филька собирал чемодан в дорогу. Он подарил Стёпе книгу «Завоевание межзвёздных пространств», сказав, что уже знает её наизусть, и велел приходить, брать здесь книги, которые ему понравятся.
Стёпе было грустно, иногда он жалел, что так быстро признался Гале в своих чувствах. «Значит, не судьба, – думал он. – Насильно мил не будешь...»
***
В середине декабря Степан Владимирович привёз домой настоящую, живую, ароматно пахнущую ёлку, они со Стёпой поставили её в зале и нарядили игрушками из проволоки, бумажными гирляндами и кольцами, сделанными Татьяной Ивановной. На дне рождения Стёпы, устроенном у него дома, собрались многие его товарищи: Вася Хадыкин, Серёжа Тюленин, Володя Куликов, Сеня Остапенко, Федя Русланов, Энгель и Люда с младшим братом Валькой и другие. Было весело. А новый год Стёпа встречал только с родителями.
Первого января его ждал сюрприз – к нему заглянул Филька, прибывший к бабушке на каникулы. Он подарил Стёпе ёлочную игрушку – Чапая на коне, зная, как его друг любит этого героя. Стёпа был безмерно счастлив. Они вместе пробыли один день у Стёпы и потом три дня, до Филькиного отъезда – у Анны Степановны, помогали ей по хозяйству. Стёпа ни на шаг не отходил от друга, словно боясь, что он, как видение, сон, может исчезнуть...
 
 
Глава 4. Живые и мёртвые
 
В середине июня Стёпа получил два письма и был очень рад: одно было от Витьки из Сталинграда, а другое – от Фильки из Новгорода.
В письме от Витьки чувствовалась тоска, уныние. Он писал, что отец сильно похудел и постарел, в свои сорок лет выглядел стариком. Плохо было им обоим без матери. Она была добрая, весёлая, от одного её взгляда становилось теплее на душе, с ней было очень уютно. Витька и отец теперь вместе готовили еду, делали всю работу по дому. Отец не пил и больше не дрался, но всё же с ним было очень скучно. Раньше Витька пытался разговорить его, но тот общался неохотно, а теперь оба молчали, всё делали тихо, без слов. Витька писал, что хочет после школы идти в военное училище – он прочитал много книг о русских полководцах, его вдохновили их подвиги, и он понял, что профессия военного – его призвание.
Письмо от Фильки, напротив, было очень радостным. Он рассказывал, что перебрался с матерью из общежития в коммунальную квартиру, они подружились с соседской семьёй – мужем и женой и их дочкой-второклассницей. Филька помогал девочке с уроками, а её родители кормили его ужином, когда Мария Фёдоровна задерживалась на работе в больнице. Теперь Филька, уйдя на каникулы, приехал к отцу в Москву. Отец настаивал, чтобы он после школы поступал в МГУ, а ему самому хотелось в лётное училище. В конверте, кроме письма, был рассказ Фильки «Полёт на Луну» на нескольких скреплённых тетрадных листах и копия схемы настоящего космического корабля, которую начертил отец Фильки – корабль был изображён во всех подробностях, с антеннами, двигателями, люками, аппаратурой и т.д. Стёпа с огромным интересом и удовольствием рассматривал эту схему и читал рассказ, в котором главный герой парит в невесомости в космическом корабле и любуется родной планетой из иллюминатора...
Ответные письма друзьям получились почти одинаковыми: Стёпа писал, что мечтает познакомить Витьку и Фильку и отправиться с ними путешествовать – всё равно куда, главное, что вместе. С большой радостью в сердце он отправил письма своим друзьям.
После этого он изобразил карандашом на альбомном листе троих друзей: он обнимал за плечи Витьку и Фильку, все трое улыбались. Очень похоже получились они все. Стёпа представлял, как выглядит теперь Витька – пару лет назад он присылал в письме свою фотокарточку: это был красивый русоволосый паренёк, очень изменившийся внешне с момента их расставания, только глаза остались такими же грустными...
Степан Владимирович в то время работал в селе Рассыпном. Недалеко от посёлка Краснодона был аэродром, Стёпа и другие мальчики бегали туда, наблюдали за взлётом самолётов, беседовали с лётчиками. Один лётчик был участником Гражданской войны в Испании, он рассказывал ребятам о сражении на реке Хараме, о Теруэльской и Брунетской операциях, в которых участвовал. Стёпа приводил на аэродром Энгеля, приезжавшего к нему, показывал ему разные самолёты и рассказывал о них.
Рядом с аэродромом в поле сельские мальчишки пасли лошадей. Как-то вечером Стёпа, предупредив маму, вместе с Энгелем пришёл к их костру. Стёпе нравилось поболтать со сверстниками, послушать истории из их жизни. Костёр горел спокойно, мальчики подбрасывали в него сухие ветки, то переговаривались, то замолкали. Некоторые дремали, подложив что-нибудь под голову. Стёпа ближе к утру тоже задремал, но вдруг во сне почувствовал такую дрожь во всём теле, что сразу вскочил. Энгель, не спавший, заметил это.
– Что с тобой?
– Кажется, что земля гудит, – ответил Стёпа. – Ты не чувствуешь?
– Нет... Странно...
Стёпа снова прилёг на траву, положил руку под голову, но больше не уснул – ему всё время слышался неясный гул, казалось, что земля вздрагивает от чего-то...
Утром они вдвоём катались на лодке Степана Владимировича на пруду. Погода была хорошая, на небе – ни облачка, день обещал быть жарким. Здесь, у воды, было прохладно, но, когда солнце стало приближаться к зениту, они поняли, что надо возвращаться домой. С берега вдруг донеслись приглушённые голоса – люди взволнованно обсуждали что-то. Подплыв и пристав к берегу, Стёпа и Энгель вылезли из лодки и узнали от жителей страшную новость: началась война.
Только что по радио выступал В.М. Молотов, он сообщил, что сегодня на рассвете фашистская Германия без объявления войны напала на Советский Союз, атаковала его границы во многих местах и подвергла бомбардировке города Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и другие. Начавшаяся война, по аналогии с войной 1812 года, была названа Отечественной. Советский народ призвали сплотиться для борьбы с врагом. Напоследок прозвучали слова: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
Стёпа и Энгель, взволнованные, предупредив испуганную Татьяну Ивановну, побежали в город. Им надо было поговорить со сверстниками, зайти в военкомат – может быть, их возьмут на фронт. В городе они встретили Сеню Остапенко, а потом – Сергея Тюленина и его товарищей Виктора Третьякевича и Юру Виценовского, они все вместе направились в военкомат, но там было так много народа, что им едва удалось пробиться к кабинету райвоенкома Войтанника. Когда он вышел в коридор, ребята хотели с ним поговорить, но он, увидев вчерашних школьников, сразу исчез, буркнув: «Возвращайтесь в школу и учитесь дальше». Мальчики расстроились: им казалось, что война продлится недолго и они не успеют повоевать. Позже некоторые ребята пытались обмануть работников военкомата, приписывая себе годы, но мало кому это помогло...
3 июля по радио выступил И.В. Сталин. Он сказал об опасности, нависшей над Родиной: от советского народа зависело, будет он свободным или окажется в рабстве. Вождь призвал укрепить тыл Красной Армии, обеспечить усиленную работу предприятий, беспощадно бороться со всеми вредителями, шпионами и диверсантами, в занятых врагом районах создавать партизанские отряды, разжигать партизанскую войну и наносить урон врагу.
В июле Сафоновы на короткое время переезжали в село Шевырёвку, оно примыкало к городу Краснодону с юга. Семью поселили в деревянном доме с печью, похожем на избу покойного деда Ивана. Здесь был широкий стол, лавки, умывальник, вешалка для одежды. Во дворе были баня и колодец, на огороде была выкопана глубокая яма для хранения овощей.
Прожив там некоторое время, Сафоновы вернулись в город Краснодон.
Их поселили в другом доме, похожем на прежний дом в Краснодоне, и здесь у Стёпы был свой уголок. В другой половине дома жила партийная работница, депутат городского Совета Мария Георгиевна Дымченко, добрая, отзывчивая женщина, овдовевшая несколько месяцев назад, и её сыновья, 14-летний Женя и 11-летний Юра, похожие на мать спокойным, добрым нравом и внешностью – такие же смуглые и темноволосые. Стёпа сразу подружился с ними, они ходили друг к другу в гости, рассказывали новости, играли в шашки, Татьяна Ивановна приглядывала за мальчиками, когда Мария Георгиевна отлучалась из дома.
Стёпу вновь перевели в школу №1 имени А.М. Горького.
Мимо Краснодона много дней подряд шли на восток нескончаемые толпы беженцев. Ехали подводы с вещами, автомобили с имуществом разных учреждений, люди вели стада коров, волов, табуны лошадей, отары овец... Среди беженцев мелькали военные, везли раненых солдат. Жители указывали им дорогу до поселений, давали воду, молоко, делились едой.
***
Многие рабочие ушли на фронт, и их работу взяли на себя женщины и подростки. Они трудились от зари до зари, выполняли и перевыполняли план. В области было организовано народное ополчение, сформирована стрелковая дивизия из шахтёров, созданы истребительные батальоны. Половина коммунистов в партийных организациях ушла в Красную Армию и партизанские отряды. Многие взрослые и подростки были мобилизованы на строительство оборонительных сооружений.
Осенью, когда немцы подошли к Донбассу и Харькову, стали эвакуироваться предприятия, колхозы, совхозы, МТС. Но в конце октября немцев задержали возле Красного Луча, и эвакуация прекратилась, стали восстанавливать шахты, привезли обратно сельскохозяйственную технику. В то же время шли ожесточённые бои на подступах к Москве, Стёпа переживал, читая об этом в газетах, но в глубине души не верил, что немцы возьмут столицу. А новость о военном параде в Москве 7 ноября очень обрадовала его и как будто даже придала сил.
В прошлом году в школу имени Горького, в класс Стёпы пришла новая ученица – Валя Борц, она с матерью, отцом и сестрёнкой приехала из Донецкой области. Она очень напоминала внешне Галю, хотя у неё были золотистые волосы и глаза были светлее. И Стёпа теперь подружился с ней, хотя она относилась к нему так же, как ко всем, была по характеру хитрее Гали и иногда, как и все ребята, посмеивалась над ним из-за его мечты полететь к звёздам. Они ходили в кино и на прогулки в компании ребят, Валя неохотно принимала его ухаживания, но Стёпа верил, что когда-нибудь он завоюет её сердце.
Он несколько раз ходил с товарищами в кино на «Боевые киносборники». Однажды, в начале декабря, они с Володей Куликовым собирались сходить на очередной «сборник», Стёпа достал билеты обоим, но товарищ не смог пойти – у него появились какие-то неотложные дела дома. Стёпа предложил пойти в кино Вале Борц, она посмотрела на него, подумала какое-то время... и согласилась. В тот вечер он был очень обходителен с ней, помогал снять и надеть пальто в гардеробе, был задумчив и молчалив. Он был в приятном смятении: наконец её сердце начало оттаивать. Однако ему было неловко оттого, что кругом война, всё в опасности, а он влюбился... Но его сердце, совсем ещё молодое, требовало любви.
На день рождения он пригласил домой нескольких товарищей и Марию Георгиевну с сыновьями. Все должны были собраться вечером. В тот день ребята в школе собрали подарки Красной Армии на фронт – тёплые вещи, валенки, рукавицы, ремни, кисеты, махорку, чай, мыло, масло и другое.
После школы, когда уже начало темнеть, Стёпа отправился в Первомайку к Анне Степановне. У Фили день рождения тоже был сегодня – 19 декабря, он был на год старше Стёпы. В начале октября Стёпа навещал Анну Степановну, она рассказывала ему о письме от Фили: они с матерью были в Новгороде, выхаживали раненых советских солдат в госпитале, в начале зимы должны были приехать к бабушке и взять её с собой в Москву.
Стёпа миновал улицы города, вышел на холм, за которым была Первомайка, и двинулся в посёлок. Снег, выпавший в ноябре, оттаял, на дорогах была слякоть. Непонятное плохое предчувствие стесняло его грудь, но Стёпа отгонял его, думая о скорой встрече с другом.
Вдали показался знакомый двор, Стёпа, волнуясь, подошёл к калитке, открыл её... Свет в окнах дома не горел. Стёпа с замершим сердцем подошёл к дому, разулся, зашёл в сени, оттуда – в комнаты... В спаленке Анны Степановны тускло горела керосиновая лампа, старушка стояла перед образами и шептала молитвы. Она была в чёрном платке, чёрной кофте и юбке. Стёпа содрогнулся, поняв, что у неё что-то произошло.
– Анна Степановна... – позвал он, когда она закончила молиться. – Что случилось?
– Нет больше моих внучеков… – ответила, повернувшись к нему, Анна Степановна и вытерла слёзы. – Убили их проклятые немцы... Как я без вас жить буду, Филенька, Геночка, мои любимые, дорогие... Только мучиться буду...
Стёпа стоял словно громом поражённый. Потом он несколько раз вздохнул, слёзы полились у него из глаз, они с Анной Степановной обнялись и постояли так, оплакивая погибших ребят. Когда они немного успокоились, то присели на диван, и Анна Степановна рассказала Стёпе о гибели своих внуков.
Мария Фёдоровна работала медсестрой в новгородском госпитале, с началом немецкой оккупации Филя, Гена и две их одноклассницы тоже пришли туда работать. Там лечились попавшие в немецкий плен советские солдаты. Филя создал и возглавил подпольную группу, которая помогала бежать пленным, переправляла их за линию фронта. В группе были и скрывавшиеся советские солдаты, и медсёстры, и школьные товарищи Фили и Гены. Взрослым её руководителем был школьный учитель Валерий Петрович. Кроме того, подпольщики тайно принимали сообщения Совинформбюро на двух радиоприёмниках, печатали их в подпольной типографии, писали от руки и распространяли по городу. Филя придумал секретный алфавит для подпольщиков. У них имелось оружие, добытое у отступающих советских солдат и украденное у фашистов.
В конце сентября, когда немцы повсюду в городе и пригородах устроили засады, подпольщики решили уходить из города. В засаду попал Валерий Петрович с двумя ранеными солдатами. Однажды ночью Филя увёл мать из города в глухую деревушку, решил вернуться домой за некоторыми вещами и в переулке случайно наткнулся на немецких офицеров, его хотели арестовать, он стал отстреливаться и был убит. Один из раненых солдат оказался предателем, он выдал немцам подпольщиков, и почти все они были пойманы и повешены, в том числе Валерий Петрович и Гена. Мария Фёдоровна, несколько дней скрывавшаяся у знакомых в городе, чудом избежала ареста. Однажды, рискнув, она вернулась домой, в пустую квартиру, узнала от соседок, что Филя погиб и был похоронен на кладбище. Посетив могилу сына, она ушла из города, смогла перейти линию фронта и несколько дней добиралась к матери, посетив в Москве отца Фили и сообщив ему страшную новость.
Теперь она в городе заказывала таблички на памятник Филе и Гене, надеясь, что Новгород скоро освободят.
...Стёпа бежал домой в расстёгнутом пальто, не видя и не слыша ничего вокруг. Дома у него уже были некоторые ребята. Вбежав в квартиру, он поймал несколько удивлённых взглядов. Задыхаясь, охрипшим голосом сказал родителям:
– Нет больше Фили... Его немцы расстреляли...
Сел за стол, обхватил голову руками и снова заплакал. Татьяна Ивановна обняла его и стала утешать, а Степан Владимирович сказал его друзьям:
– Не будет никакого праздника, ребята. У Стёпы друг погиб. Хороший был парень. Пусть земля ему будет пухом...
Несколько дней после этого Стёпа пролежал в постели с простудой. Целыми днями он лежал, уставившись в одну точку, не хотел ни есть, ни пить. Еду и лекарства давали ему чуть ли не насилком. Когда родители пытались поговорить с ним, он начинал плакать и говорил:
– Как же так, мы не увидимся с ним больше... Никогда...
Он всё ещё не верил в случившееся: только недавно они были вместе, строили такие большие планы, собирались лететь в космос, а теперь Фили вдруг не стало... и уже никогда не будет...
По ночам ему снились кошмары. Иногда он видел хорошие сны, в них был Филька, живой и здоровый. И каждое утро ему не хотелось просыпаться, попадать в этот мир, где друга больше нет.
Но родные и близкие, друзья смогли вернуть его к жизни. Его навещали Серёжа Тюленин, Володя Куликов, Сеня Остапенко, Лёня Дадышев, Радик Юркин – младший товарищ из школы, тоже мечтавший стать лётчиком. Каждый день приходила Тося Мащенко – темноглазая девочка с длинными русыми косами, учившаяся в параллельном классе, дружившая с Валей Борц и Стёпой, читала ему новости в газетах, выбирая только хорошие, рассказывала что-нибудь, подарила вышитую ею салфетку с наряженной ёлочкой. Не было только самой Вали – она тоже болела и сидела дома. Энгель и Люда принесли банки с вареньем от Прасковьи Никитичны. Она тоже хотела проведать Стёпу, но не смогла прийти – у неё болели ноги. Приходили навестить Мария Георгиевна с Женей и Юрой. А в канун нового года приехала погостить бабушка. Поседевшая, пополневшая, в белом платочке и вязаной синей кофточке, с очками на носу, она была такой родной, своей, домашней, с ней было так хорошо, уютно... Она кормила Стёпу борщом и кашей, вязала ему шерстяные носки и варежки. Кот Дымок играл с её клубком, всё время укатывал его куда-нибудь, бабушка по-доброму ворчала на него, и это забавляло Стёпу. Со всеми хлопотами и заботами горе понемногу сглаживалось, боль в душе притуплялась.
В начале января у него был разговор с отцом, и его слова Стёпа особенно запомнил.
– Недавно я поссорился с Мишей Кулешовым, с которым несколько лет был дружен, – сказал Степан Владимирович. – Он стал говорить, что будет работать и при немцах, если они сюда придут – чья власть будет, тому он и станет подчиняться. И для меня его больше нет, он потерял свою честь, душу, умер при том, что физически жив. А твой Филя и сейчас, и после будет жив – его будут помнить многие поколения. Человек жив, пока жива добрая память о нём.
Стёпа задумался. Отец был прав. Человек живёт не только физически, он живёт и в своих делах, и в памяти других людей. Он ещё больше убедился в правоте слов отца, когда в газетах появились статьи о Зое Космодемьянской и Александре Чекалине – погибших партизанах, удостоенных звания Героя Советского Союза. С какой любовью и трепетом о них говорили! Молодёжь всей страны брала с них пример. Стёпа был уверен, что они навсегда останутся в народной памяти.
В середине января по улицам Краснодона под конвоем проводили немецких военнопленных, на них собрались посмотреть и взрослые, и ребята. Пленники шли понурые, глядели в землю, обросшие, в лёгкой одежде, сжавшись от холода. Стёпа и отец, обнимавший его за плечи, молча, угрюмо смотрели на них. У Стёпы, кроме ненависти, появилось отвращение к ним, и он, когда немцы ещё не скрылись из виду, повернулся и двинулся домой.
– Как мне не хочется, чтобы немцы заняли наш Краснодон... – сказал он дома отцу.
– Может быть, и не займут, – ответил Степан Владимирович. – Их хорошо удерживают под Красным Лучом, а теперь Красная Армия набралась сил и будет бить их ещё сильнее.
– И всё-таки у немцев пока сил больше, – вздохнул Стёпа. – Они идут напролом. Боюсь я, что займут наш город. Долго они здесь, конечно, не продержатся – наши войска выбьют их отсюда...
Позже Степан Владимирович признал, что сын словно в воду глядел...
В начале февраля отцу принесли повестку в армию. Он начал собирать вещи, Стёпа помог ему. На другой день, морозный и метельный, Стёпа и бабушка проводили его до военкомата. Бабушка плакала, Стёпа был опечален расставанием с отцом, ему тоже хотелось на фронт или в партизанский отряд. Отец поцеловал их обоих на прощание и сказал:
– Не грустите, я вернусь. И мы заживём ещё лучше, чем прежде. Стёпа, береги маму и бабушку. До свидания, мои дорогие!
Стёпа и бабушка долго махали руками вслед отходящей грузовой машине с солдатами...
Через несколько дней бабушка тоже уехала – к себе домой, в Каменск.
***
В конце весны войска Юго-Западного направления начали отступать с тяжёлыми потерями, большая часть их попала в окружение. Враг наступал на Воронеж и на Ворошиловград. Не оставалось сомнений, что область будет оккупирована врагом. Началась вторая эвакуация людей, имущества, техники.
Стёпа часто навещал семью тёти, Прасковью Никитичну, в мае навестил Васю Хадыкина и Анну Степановну.
Прасковья Никитична была ещё очень бодрой и хорошо справлялась с домашними делами в свои девяносто лет. У неё ухудшилось зрение, ходить стало труднее, но она не зацикливалась на своих недугах.
Вася с родителями собирался эвакуироваться к бабушке и дедушке в посёлок Кузьмичи под Сталинградом, а потом, возможно, и дальше. Он хотел встретиться с Витькой Ждановым, и Стёпа передал для него письмо, в котором рассказывал о своей жизни, об отъезде отца на фронт, о гибели Фили и спрашивал, что Витька собирается делать дальше. Стёпа и Вася договорились встретиться, когда их родная земля будет освобождена от оккупантов.
Анна Степановна получила два письма – от дочери Надежды Фёдоровны и отца Фили Леонида Константиновича. Надежда Фёдоровна писала, что вместе с Таней и Галей, со своим совхозом эвакуировалась в Куйбышев; Анна Степановна перестала тревожиться за них. Леонид Константинович сообщал, что Филю посмертно наградили орденом Красного Знамени, рассказывал, что враг отброшен от столицы на две сотни километров и она вновь возвращается к мирной жизни, и звал женщин к себе в Москву. Мария Фёдоровна в ответном письме известила сестру о гибели Фили и Гены. Она упрашивала мать ехать с нею в Москву, но Анна Степановна не захотела бросать хозяйство. Они остались пережидать оккупацию...
Стёпа окончил восьмой класс, принёс маме табель успеваемости с отличными отметками. «Хоть этим порадую», – думал он, видя, как мать подавлена всем – мыслями о грядущей оккупации, беспокойством за мужа и сына...
В июне Стёпа участвовал в строительстве оборонительных сооружений в нескольких километрах от Каменска. С ним трудились его сверстники, люди постарше, даже пожилые. Они копали глубокие противотанковые рвы, устанавливали тяжёлые металлические ежи и обматывали их колючей проволокой. Когда пролетали немецкие самолёты, люди ложились на землю, потом снова брались за работу. В перерывах ели пресную похлёбку. Трудились с утра до ночи, потом возвращались в бараки, сваливались от усталости на солому и засыпали мёртвым сном.
А в июле он с ребятами из школы ездил убирать урожай в Беловодский район. Убирая пшеницу, ребята говорили об услышанных по радио новостях: в оккупированных районах фашисты истязали и убивали мирное население, не жалели ни стариков, ни женщин, ни детей, сжигали города и сёла. У Стёпы всё холодело внутри, когда он слышал об этом. Когда они с Валей Борц связывали пшеницу в снопы, он спросил:
– Что ты собираешься делать, если в Краснодон придут немцы?
– Бороться, конечно, – ответила Валя. – Разве можно простить им их зверства!
…Второй день шли через Краснодон отступающие части Красной Армии, смешавшись с беженцами, везли на подводах раненых. Все были уставшие, измученные, утомлённые жарой, и казалось, что этот поток никогда не закончится. Затем раздалось несколько взрывов – в городе уничтожали шахты, чтобы они не достались врагу.
К вечеру Краснодон словно вымер, наступила тревожная, угнетающая тишина. Жители, смирившись со своей участью, ждали страшной беды – вступления врага в их город. Татьяна Ивановна недавно получила письмо от мужа, он просил их с сыном эвакуироваться. Но было уже поздно, да и куда им ехать? Переживая, она несколько раз выходила во двор, выглядывала за калитку – не идёт ли Стёпа. Но его всё не было. Ей думалось, что не переживёт, если с ним что-то случится. Когда она совсем уже отчаялась, во дворе хлопнула калитка, послышались шаги сына. Она выбежала во двор и, не говоря ни слова, прижалась к нему и заплакала от радости. В небе вновь зарокотал вражеский самолёт, Татьяна Ивановна вздрогнула, но сын крепко прижал её к себе и сказал:
– Не бойся, мама, я теперь с тобой...
 
 
Глава 5. Группа Сергея Тюленина
 
Ночью Стёпа закопал в саду некоторые документы, книги и письма, обернув их холстиной.
Утром краснодонцев разбудил рёв мотоциклов: по улицам города мчалась немецкая разведка. Только после неё в город въехали автомобили, вошла пехота. Громко переговариваясь, немцы стали занимать дворы и дома, располагаться в общественных зданиях. Пыль от мотоциклов и автомобилей стояла столбом.
Ко двору Сафоновых подкатил новенький «Опель», из него вышел приземистый, пухлый, лысый человек, с недовольной гримасой посмотрел на кирпичный дом и двинулся во двор, поторапливая своих солдат. Два солдата следом занесли его чемоданы.
Татьяна Ивановна и Стёпа, стоя на крыльце, молча смотрели на них.
– Sie bleiben hier, – сказал пухлый человек Татьяне Ивановне. – Zeigen Sie mir das Haus. Wo ist hier das Waschbecken?
Он долго умывался – пока не закончилась вода. Потом крикнул на одного из своих солдат – чтобы принёс ещё воды.
Это был полковник, солдаты обращались к нему «Herr Oberst». Он был как никто самолюбив и очень гордился своими наградами – крестами и медалями на груди, а также своей родословной – он был потомком одного известного барона. Он часто кричал на своих солдат – чаще всего без повода, для острастки. Татьяну Ивановну и Стёпу он почти не замечал, а если и сталкивался с кем-то из них, то только смотрел с презрением. Позже из разговоров солдат Стёпа узнал их имена: светловолосого, молчаливого, деловитого звали Свеном, а темноволосого, смуглого, болтливого и ленивого – Куртом.
В первый день за обедом полковник всё время подзывал к себе Татьяну Ивановну, требуя то полотенце, то нож поострее, то половник, и Стёпе больно было видеть, как матери приходится прислуживать немцу, и он не выдержал, сказал полковнику:
– Перестаньте так обращаться с моей матерью, она вам не прислуга.
Татьяна Ивановна побледнела от страха за сына, но полковник, к счастью, не знал русского языка. А Свен, понимавший русский язык, сказал ему, что женщина болеет и её сын просит дать ей отдохнуть.
– Gehen Sie weg, – махнул рукой полковник.
И Стёпа увёл мать в другую комнату. Он старался не выходить из своей комнаты, чтобы лишний раз не встречаться с полковником.
Однажды он пошёл к колонке за водой, но возле неё висела на столбе табличка: «Вода только для немецких солдат. Русские, берущие отсюда воду, будут расстреляны». Стёпа почувствовал, что ему трудно дышать от охватившего его гнева. Он в сердцах выругался и направился через несколько улиц к роднику, глядя искоса на немцев, беседовавших о чём-то возле дворов, возившихся со своими машинами. В роднике он набрал воды и вернулся домой, весь в поту от жары.
Войдя в дом, он увидел Свена, рассматривавшего его книжку о кометах, которую он не стал прятать в землю.
– Извини, мне стало интересно, – сказал Свен, отдавая ему книгу. – Я тоже очень люблю астрономию, изучал её в университете. А теперь... теперь наш полковник грозится отправить нас на передовую, под Сталинград, так что у меня вряд ли получится закончить образование...
Свен выпрашивал у Стёпы инструменты и всё мастерил что-то во дворе, а когда Татьяна Ивановна и Стёпа делали что-нибудь по дому, помогал им. А Курт всё время прохлаждался в саду, поедал яблоки и вишни с деревьев, слушал радиоприёмник. Полковник уезжал куда-то на целый день, а когда возвращался, вовсю песочил своих солдат.
Однажды за ужином, выпив вина, он размечтался о том, как война закончится победой немцев и как огромная территория Советского Союза примкнёт к территории III Рейха.
– Aber der Sieg wird uns sehr schwer zu bekommen, – сказал он. – Russisch guten Kampf, verdammt noch mal... Riesige Verluste werden unsere Armee in Stalingrad. Dennoch lassen wir auf den Sieg der deutschen Armee zu trinken. Es lebe der Fuhrer!
Стёпа, изучавший в школе немецкий язык, понял, о чём он сказал. И сердце сжалось от боли. Немецкие войска идут на Сталинград. Сколько советских людей погибнет! И там сейчас его друзья – Витя и Вася. Может быть, кто-то из них уже воюет на фронте или в партизанах. Страшно было думать, что он может потерять и их. Но хуже всего было сейчас бездействовать самому. И Стёпа ходил с матерью на базар или просто бродил по улицам, надеясь повстречать кого-нибудь из друзей. Много дней ещё через город двигались на восток немецкие танки, машины, повозки, пехота.
Немцы развесили на заборах и столбах свои приказы. Велено было всем, кто имеет огнестрельное или холодное оружие, а также радиоприёмник, немедленно сдать их в комендатуру. Все коммунисты, комсомольцы и евреи должны были явиться на регистрацию. Населению нельзя было появляться на улицах после 6 часов вечера. За нарушение любого приказа полагался расстрел.
Вскоре появилась «Биржа труда», на которой должно было зарегистрироваться трудоспособное население. Немцы собирались отправлять молодых людей в Германию на каторжные работы.
В городе учредили полицию, которую возглавил бывший петлюровец Василий Соликовский, скрывавший своё прошлое. До войны он работал в селе Власовке Краснодонского района, с началом оккупации сразу пришёл на службу к немцам. Он активно участвовал в расстрелах и грабежах. Это был человек большого роста, со злым лицом, налитыми кровью глазами и громким голосом. Всегда пьяный, с плетью в руках, он расхаживал по улицам города, ища себе жертву. Люди рассказывали друг другу что-то невообразимое о том, как он и его подчинённые истязали и убивали арестованных людей, но всё это было правдой. Некоторых жителей города он арестовал и избил до смерти только за прошлые конфликты и обиды. Его помощниками были коллаборационисты Захаров, Жуков, Лукьянов, Мельников, Орлов, Подтынный, Усачёв и многие другие.
По мере того, что Стёпа слышал об оккупантах и их пособниках и что видел сам, его сердце наполнялось лютой ненавистью к ним. Поэтому, когда в один из первых дней оккупации он узнал, что кто-то поджёг двухэтажное здание бани, в котором размещался немецкий штаб, он очень обрадовался и понял, что в городе уже начали бороться с оккупантами.
Однажды он шёл по улице, и кто-то окликнул его. К нему бежал Серёжка Тюленин. Он, казалось, ещё больше отощал, хотя и раньше был худеньким. И смотрел на друга уже не с улыбкой, а серьёзно и даже мрачно. Они поздоровались, и Сергей спросил, как Стёпе живётся при немцах.
– Разве это жизнь, – вздохнул Стёпа. – У нас полковник живёт, толстый как бочка, орёт постоянно, всё ему не так. Глаза б мои его не видели. С моей мамой обращается как с прислугой. Если он, гад, посмеет её чем-нибудь обидеть, я убью его...
– Понимаю тебя, – кивнул Сергей. – Сколько они здесь, в городе, награбили всякого добра... Женщин заставляют носить воду для их лошадей. И на каждом углу вывесили свои поганые приказы. Только их всё равно никто не будет выполнять. Надо их срывать, а этих гадов – уничтожать...
– А ты слышал – кто-то баню спалил, где они расположились? – спросил Стёпа. – Я бегал смотреть – там здорово всё обгорело... Хотел бы я увидеть этих смельчаков.
– Это сделал один человек, – усмехнулся Сергей. – Ты сейчас с ним разговариваешь.
Стёпа, ошеломлённый этим, крепко пожал Сергею руку.
– Серёжка, ты молодец, – сказал он. – Просто герой... Как ты смог сделать это в одиночку?
И Серёжка рассказал другу вот что.
Его мать Александра Васильевна и сестра Надя взяли из разбитой машины на обочине дороги несколько бутылок с чем-то, думая, что в них мёд или масло, но Серёжка понял, что в них зажигательная смесь. Они втроём перенесли их на огород и закопали там.
Однажды ночью Серёжка выкопал эти бутылки, рассовал их по карманам и за пазуху и тёмными переулками направился к зданию бани, где разместился немецкий штаб. Он подкрался к зданию со стороны оврага. Немцы уже почти все легли спать, только охрана иногда тихо переговаривалась. Серёжка вытащил бутылки, сложил их в траве, подождал, пока в здании всё успокоится и утихнет, и после этого одну бутылку за другой метнул в окна бани. Зазвенели стёкла, заплясали внутри здания языки пламени, послышались крики. Буквально за несколько мгновений здание охватил огонь, немцы, вопя от ужаса, в одном белье выпрыгивали из окон. А Серёжки уже и след простыл.
– Но это ещё так мало по сравнению с тем, что нам предстоит сделать, – сказал теперь он.
– «Нам»? То есть ты предлагаешь бороться вместе? – оживился Стёпа.
– Конечно. Я хорошо тебя знаю. У нас будет своя группа, в которой будем мы и наши школьные товарищи.
Стёпе не терпелось начать борьбу с врагом. И вскоре он получил первое задание от Серёжи: начать собирать оружие, которое в дальнейшем пригодится им. Стёпа, Володя Куликов, Сеня Остапенко и Лёня Дадышев ходили в степь, на места недавних боёв, там находили тела убитых солдат, советских и немецких, своих по возможности старались захоронить и забирали у всех убитых, у кого были, патроны (оружия при них не было, видимо, его забрали немцы) или находили их на земле, один раз нашли гранату и пистолет.
Однажды возле посёлка Первомайки они обнаружили в овраге целый склад оружия, охраняемый одним-единственным полицаем, который к тому же спал, и набрали в корзину несколько лент патронов, прикрыли их пучками травы. Но на одной из улиц Первомайки наткнулись на полицая, который стал допытываться, что они несут в корзине, и, заглянув внутрь, сбросив траву, остолбенел. Потом, грозя винтовкой, велел им идти с ним в участок.
В участке дежурный, осмотрев корзину, спросил:
– Зачем вам эти патроны?
– Мы хотели сделать из них ракеты, – сказал Стёпа, волнуясь. – Хотели разрядить их, а порох – на ракеты. Раньше мы ведь их из спичек делали, а теперь спичек почти не осталось.
Полицаи, кажется, поверили ему. Но попросили показать, как они разряжают патроны. Лёня Дадышев взял патрон к винтовке, стал прижимать его к стене то с одной, то с другой стороны и ловко вытащил пулю из дульца гильзы. Из перевёрнутой гильзы на его ладонь посыпались мелкие зёрна пороха. Один полицай признал, что сам так играл когда-то – пускал ракеты из спичек.
У мальчиков спросили их фамилии и имена, и они догадались назваться не своими, а вымышленными. Так, например, Стёпа назвался Борисом Степановым. Полицаи наказали их – пребольно выпороли прутьями, а затем отпустили.
Когда они рассказали об этом приключении Сергею и признались, что патроны пришлось оставить в участке, он похвалил друзей за находчивость и сказал:
– Ничего, главное, что вы остались живы и на свободе. А патроны мы ещё достанем.
Сам он с другом Володькой Лукьянченко, черноглазым пареньком, скромным и молчаливым, тоже собирал оружие в степи, а также в тёмное время суток срывал на улицах немецкие приказы и потом сжигал их. И к тому же по возвращении со строительства оборонительных сооружений Сергей принёс с собой автомат, патроны и несколько гранат. Оружие ребята сначала хранили у себя, а потом отнесли его на общий склад, устроенный Сергеем в подвале сожжённой им бани, где больше никто не обитал.
Однажды утром – это было в начале августа – немцы собрали вещи, Свен вынес из дома чемоданы, погрузил их в машину, вслед за ним вышли полковник и Курт, все сели в машину и уехали. Их отъезд не принёс Стёпе большой радости: в городе остались куда более страшные люди – полицаи, к тому же он понял, что успокоится только тогда, когда ни одного врага не останется на его родной земле.
Стёпа снова бегал к той балке, надеясь набрать ещё патронов, но там уже ничего не было – видимо, полицаи перенесли всё в более надёжное место.
Возвращаясь оттуда, он навестил Анну Степановну. У неё тоже до недавнего времени стояли немцы, и теперь, после их отъезда, они с Марией Фёдоровной прибирались в избе. Анна Степановна угостила Стёпу хлебом и молоком и рассказала про своих «постояльцев»:
– Всё, что наготовила, съели, всё из погреба слопали. Один немец напился молока – и лежит, икает. Говорит: «Гут, зер гут, бабушка!» А я ему: «Какая я тебе бабушка, оглоед! У меня два внука за Родину погибли!» И от другого тоже беды жди: подъехал ночью на своей машине ко двору, лавку опрокинул, чуть забор не снёс...
Стёпа тоже рассказал о немцах, которые у него жили. В комнатке, где они с Анной Степановной сидели, висел портрет Фили, и Стёпа поглядывал на него – друг всё так же тепло улыбался ему, казалось, он вот-вот оживёт, сойдёт с фотографии...
Мария Фёдоровна в соседней комнате разбирала вещи. Здесь было много всего: книги, привезённые Филей, тетради по разным предметам, табели успеваемости с одними отличными оценками, детская одежда, люлька...
– Стёпа, бери себе книги, какие хочешь, – сказала, заглянув в комнату, Мария Фёдоровна. – Политические я закопала, а остальные всё равно пылиться будут.
Книги были в основном приключенческие или из серии «Жизнь замечательных людей» – об известных политиках и писателях. Но Стёпе было теперь не до чтения, и он попросил у Марии Фёдоровны только одну из рукописей Фили – недописанную повесть «Западня» о Гражданской войне.
Дома он быстро прочитал эту повесть. Сюжет её был таков.
Профессор Леонид Константинович с семейством – женой, невесткой, внуком и внучкой – приезжает из Москвы на дачу под Рязанью. Главу семейства вскоре вызывают по делам в столицу, и он с большим сожалением уезжает.
Неподалёку от их села идут бои красных и белых. Тяжелораненый красноармеец Скворцов пробирается в село, где его укрывает профессорская внучка Серафима. Когда в селе появляются белые, мать и бабушка просят Серафиму выпроводить солдата – за его укрывательство могут расстрелять всю семью. Но девушка продолжает заботиться о солдате, которого прячет в погребе: он ещё слишком слаб, кроме того, она испытывает к нему симпатию. И однажды к ним приходят белые – разжиться продуктами – и обнаруживают Скворцова...
На этом повесть обрывается. Принеся рукопись обратно, Стёпа узнал от Анны Степановны, что отец Фили действительно пережил во время Гражданской войны страшную трагедию – всё его семейство расстреляли...
Внутренне настроенный на борьбу с врагом, Стёпа понял, что нужно быть очень осторожным, не столько для себя, сколько для мамы, которая тоже может пострадать от рук немцев и полицаев, если его поймают. Нужно не только соблюдать конспирацию, но и принимать в группу лишь проверенных ребят, которые точно не предадут.
Сергей Тюленин тоже хорошо понимал это. Группу он собрал небольшую, но в ней были самые надёжные ребята: кроме него и Стёпы, это были Володя Куликов, Сеня Остапенко, Лёня Дадышев, Володя Лукьянченко, Валя Борц, Тося Мащенко и Радик Юркин.
Стёпа узнал, что Сергей держит связь с коммунистом Чернявским, участником Советско-финской войны, который теперь жил в лесу возле станции Митякинской и был связан с партизанами. Неподалёку от него были и Ростовская группа, и Ворошиловградская. Он часто давал группе Сергея советы, указания, иногда передавал тексты листовок. Время от времени он сам приходил в Краснодон для встречи с Сергеем.
Однажды, когда к Сергею пришли Стёпа и Володя Лукьянченко, он выдал им экземпляры переписанной им листовки ЦК ЛКСМУ к молодёжи Донбасса, которая была составлена ещё до оккупации Краснодона и теперь быстро распространялась партизанами и подпольщиками.
– Запомните и передайте ребятам и девчатам: нужно переписать листовку как можно больше раз, – велел он. – Пусть будет двадцать, тридцать, сорок экземпляров у каждого... Не жалейте бумаги. Позже я распределю вас – кто где будет распространять листовки.
Вот что было написано в выданной им листовке:
 
«Молодёжь городов и сёл Донбасса!
Каждый час приближает наше освобождение от фашистского ига. Поднимайтесь все, как один, на великое всенародное восстание, идите в партизанские отряды! Уничтожайте врага днём и ночью! Разрушайте пути, мосты и железные дороги, режьте телефонные провода, уничтожайте презренных изменников Родины... Молодые партизаны и партизанки! Вперёд! Уничтожайте всех до последнего гитлеровского захватчика... Фашисты гонят советских людей на рабский труд в Германию. Разъясняйте везде, чтобы прятались и не шли в немецкий тыл на каторгу наши люди. Помогайте им вырваться из рук фашистов... К оружию, товарищи!»
 
Стёпа передал экземпляры листовки и поручение Сергея товарищам и отправился домой переписывать листовку. Дома он собрал много чистых листов из тетрадей и ночью, когда мама спала, при тусклом свете лампы стал переписывать. Писал до тех пор, пока рука не заболела так сильно, что он больше не мог ею двигать. Маме про свою подпольную деятельность он не хотел говорить, не хотел волновать её – ей и так часто приходилось переживать в последнее время.
Сергей распределил ребят в группе по парам и закрепил за каждой парой территорию для распространения листовок. Стёпа был в паре с Тосей Мащенко. Она теперь часто приходила к нему, они вместе писали листовки, делая вид, что повторяют школьную программу, а в тёмное время суток распространяли их неподалёку от дома Стёпы – приклеивали на заборы и столбы, подбрасывали во дворы. Тося принесла ему целую стопку чистых тетрадных листов и острый, наточенный карандаш.
Через несколько дней после первой листовки они переписывали вторую:
 
«Земляки! Краснодонцы! Шахтёры!
Всё брешут немцы. Они принесли горе и слёзы в наш народ. Они хотят запугать нас, поставить на колени. Помните: мы для Гитлера – рабы, мясо, скот!
Мы все лучше предпочитаем смерть, нежели немецкую неволю. Правда победит. Красная Армия ещё вернётся в Донбасс. Сталин и правительство в Москве. Гитлер врёт о конце войны. Война только разгорается.
Гитлер хочет угнать вас в Германию, чтобы вы на его заводах стали убийцами своих сыновей, мужей, отцов, дочерей. Не ездите в Германию, если хотите в скором времени поцеловать у себя дома своего мужа, сына, брата. Мы будем рассказывать в своих листовках всю правду, какой бы горькой она ни была для России. Читайте, прячьте наши листовки, передавайте их содержание из дома в дом, из посёлка в посёлок.
Смерть немецким оккупантам!»
 
Однажды ребята собрались у Вали Борц, и там же был Олег Кошевой – знакомый Стёпе паренёк, коренастый, темноволосый, с чёрными, как угольки, глазами. Он закончил перед оккупацией девять классов, в школе был редактором стенгазеты, ходил в литературный кружок, писал замечательные стихи о природе, участвовал в художественной самодеятельности. Он был хорошим другом Вали Борц. Её родители – Давид Наумович и Мария Андреевна – были учителями в школе, дома у них была своя библиотека и пианино, и Олег брал книги из этой библиотеки и любил слушать, как Валя играет на пианино. Теперь же Сергей предупредил ребят, чтобы не опасались его. Но они и так хорошо знали Олега по школе, а теперь догадались, что он тоже состоит в подполье.
Олег долго говорил о чём-то с Сергеем в сторонке, пока ребята слушали мелодии разных композиторов на пианино в исполнении Вали Борц. Стёпа краем уха слышал, как они перечисляли ребят, оставшихся в городе. Потом он заметил, что Валя и Серёжка часто поглядывают друг на друга, и встревожился. Он столько времени добивался её, война с её трудностями немного отдалила их друг от друга, но он всё же верил, что почти добился её – а тут она стала писать и распространять листовки вместе с Сергеем, у них появилась симпатия друг к другу...
Стёпа ушёл домой с чувством большой потери и долго потом не мог уснуть. Но на следующий день всё изменилось. Тося, её забота и внимание к Стёпе отвлекли его от грустных мыслей. И приятно было то, что она тоже любила смотреть на звёзды и слушать его размышления о сокровенной мечте – полететь в далёкий космос. Он говорил ей, что хочет стать лётчиком, а когда через несколько лет человечество будет готово к полётам в космос, именно лётчики, самые крепкие, здоровые и смелые, полетят туда первыми, и тогда, может быть, исполнится его мечта. Некоторое время он не мог, не хотел думать об этом, когда друга, с которым он делил эту мечту, уже нет в живых, ему по-прежнему очень не хватало Фили. Но Тося не дала ему отчаяться, она будто вдохнула в него новую жизнь. Он рассказал ей о том, как в детстве прыгал, пытаясь дотянуться до звёзд.
– А ведь и правда кажется, что они совсем близко, – задумалась Тося. – Протянешь руку – и достанешь. А как они на самом деле далеко! Их воспевали многие писатели, поэты, но никто пока не проложил к ним дорогу. У тебя очень хорошая мечта, я верю, что когда-нибудь ты исполнишь её...
Стёпа смотрел на неё с благодарностью. Как приятно ему было слышать такие тёплые слова!
 
 
Глава 6. Клятва
 
Однажды утром Стёпа узнал от матери, что арестовали Марию Георгиевну. Она была партийным работником, и теперь её могли заподозрить в антифашистской деятельности. Татьяна Ивановна привела домой Женю и Юру, и, пока Мария Георгиевна находилась под арестом, мальчики жили с ней и Стёпой. Все они каждый день ходили в полицию, Татьяну Ивановну пускали к Марии Георгиевне, та её успокаивала, говорила, что у полицаев нет никаких доказательств против неё.
Стёпа встретил возле здания полиции знакомого – Михаила Кулешова, который пришёл на службу к немцам, работал следователем, имея юридическое образование, руководил допросами, которые сопровождались пытками.
– Неужели вы правда здесь служите? – удивился Стёпа.
– А что? – ответил Кулешов. – Теперь у нас новая власть, каждый приспосабливается как может. Я очищаю город от неугодных моим новым хозяевам людей.
– Вы и вправду потеряли душу и честь, стали мертвецом, – сказал Стёпа.
– Ну-ну, ты поговори мне ещё тут, щенок! – Кулешов погрозил кулаком. – Ещё раз попадёшься мне – шкуру сниму!
И он скрылся в здании полиции.
Марию Георгиевну, продержав в застенках три дня, выпустили, обязав ежедневно являться в полицию для регистрации.
Она рассказывала страшные вещи. В застенках оказались политические и общественные деятели, инженеры, работники. Шахтёров, отказавшихся работать на немцев или саботировавших их приказы, жестоко пытали и избивали.
Когда Стёпа в следующий раз встретил Сергея, то спросил у него:
– О чём вы говорили с Олегом? Я слышал, вы называли фамилии. Думали над тем, кто из ребят, оставшихся в городе, может вступить в подполье?
– Да, Стёпа, так и есть, – кивнул Сергей. – Ребята из нашего города, если не все, то почти все, не могут сидеть сложа руки, они хотят бороться с врагом. Мы создадим большую подпольную организацию, а наша группа станет одной из её нескольких групп.
В оккупированном Краснодоне жители остались без радио и газет, без правдивой информации о положении на фронте. Воспользовавшись этим, фашисты распустили слух, что уже захвачены Сталинград и Москва, что Красной Армии больше не существует. Немцы выпускали газеты, подделывая их под советские, оформляя точно так же – по виду не отличишь, публиковали в них смонтированные фотографии – немцы на улицах побеждённых Ленинграда и Сталинграда, плакаты, изображающие счастливую жизнь советских людей в Германии. Этим обманом фашисты пытались сломить дух советских людей, заставить их покориться.
Когда такая газета попала в руки Стёпе, он был потрясён. Неужели великая страна, в которой он родился и вырос, побеждена, неужели Красная Армия сложила оружие? И фашисты будут властвовать здесь всегда? Когда они успели захватить Москву, Ленинград и Сталинград?.. Стёпа успокоил себя тем, что народ всё равно не покорится немцам, что Красная Армия вновь поднимется на борьбу, что есть ещё партизаны и подпольщики, которые будут бороться до последнего.
Когда он показал эту газету Сергею, тот, едва глянув, порвал её.
– Это подделка, фальшивая газета, её немцы выпустили! Они не взяли ни Москву, ни Ленинград, а в Сталинграде, на северо-западной окраине, несколько дней идут бои, немцы не могут продвинуться вперёд, наши дерутся за каждую улицу и каждый дом. Это мне Олег сказал, он владеет кое-какой информацией.
Стёпа был несказанно рад тому, что услышал, даже дышаться стало легче, и он поспешил предупредить товарищей, чтобы были осторожнее с газетами и листовками, на первый взгляд – советскими.
***
Семья Борц больше двух месяцев жила в страхе за отца, Давида Наумовича. Он был евреем, а с евреями фашисты расправлялись быстро. Его жизнь была в большой опасности. На семейном совете в конце сентября было решено, что Давид Наумович уйдёт в Сталино к родственникам жены – там ему будет безопаснее, там его почти никто не знает. Его собрали в дорогу, и холодной осенней ночью Мария Андреевна и Валя вышли проводить его. Мария Андреевна скоро должна была вернуться домой, а Вале предстояло идти с отцом, пока не начнёт светать.
– До свидания, Маша, – сказал Давид Наумович жене, когда они расставались. – Спасибо тебе за всё. Девочек береги.
Он обнял Марию Андреевну, они постояли так немного. Потом отец с дочерью двинулись дальше и вскоре исчезли в темноте.
Валя осторожно шла, держа отца под руку, и ей было совсем не страшно. Ведь этот город она знала уже очень хорошо, сотни раз ходила и ездила на велосипеде по этим улицам. А что кругом такая непроглядная темнота – это даже хорошо: они с папой скрыты от посторонних глаз. А дорогу она найдёт даже с закрытыми глазами. Лишь бы только папа, который видит плохо, потом не заблудился...
Когда они проходили невдалеке от городского парка, Валя услышала несколько приглушённых криков, потом – пулемётную очередь. Давид Наумович, кажется, тоже услышал это, потому что на мгновение остановился.
– Пойдём, папа, нам надо торопиться... – сказала Валя, и они пошли быстрее.
Вдруг Валя услышала... пение! Мурашки побежали у неё по коже, она подумала, что ей это чудится. Нет, за шумом ветра действительно слышались голоса, поющие песню, много голосов! И песня эта была до боли знакомая – «Интернационал»! Валю охватил озноб, она крепче взяла руку отца, не понимая, что происходит, не веря, что эта песня звучит здесь, в оккупированном врагами городе...
На другой день, вернувшись в Краснодон, Валя рассказала боевым товарищам о том, что слышала ночью. Многие уже были осведомлены о том, что случилось в поздний час в городском парке. Стёпа и Татьяна Ивановна узнали от Марии Георгиевны вот что.
В ту ночь из полицейского управления под конвоем вывели 32 человека. Это были заведующие шахтами А.А. Валько, Г.Ф. Лаукьянц, С.С. Клюзов, П.А. Зимин, И.В. Шевцов, партийные работники и председатели С.К. Бесчастный, И.Е. Шевырёв, П.С. Матюшин, В.П. Петров, Е.Т. Саранча, народный следователь П.М. Миронов и многие другие. Все они не желали работать на оккупантов, и их после жестоких пыток приговорили к смертной казни. Построив людей в колонны, их привели в городской парк, где для них уже была выкопана могила. Единственным свидетелем их казни был знакомый Марии Георгиевны Д.С. Выставкин. «Сам видел сегодня ночью в парке из-за кустов, как людей закапывали живыми, – рассказывал он своей жене. – Их загнали прямо в яму и начали бросать землю. Валько сопротивлялся... У меня до сих пор звучат в ушах его последние слова: «Знайте, проклятые, за каждую каплю нашей крови вы дорого заплатите! Наши всё равно придут! Они отомстят за нас!» Петя Зимин первым запел «Интернационал», потом подхватил Валько, и все запели...»
Ребята были глубоко потрясены случившимся. Они долго молчали, потом Сергей громко сказал:
– А мы всё листовки пишем! Да их надо просто уничтожать, этих сволочей и их холуев! Где наше оружие? Почему оно всё ещё лежит на складе?
Валя стала успокаивать его, попросила быть осторожнее. Но Сергей был бледным от гнева. Ребята разошлись по домам. Весь вечер Стёпа молчал, тяжело переживая случившееся, представляя себе мучительную смерть казнённых...
На следующий день была создана молодёжная подпольная организация города Краснодона. В её штабе были ребята, большинство из которых Стёпа хорошо знал. Это были Иван Туркенич (командир организации), Виктор Третьякевич (комиссар), Олег Кошевой (секретарь), Иван Земнухов (начальник штаба), Василий Левашов (командир центральной группы), Сергей Тюленин (командир боевой группы); позже в штаб были введены Ульяна Громова и Любовь Шевцова.
С Виктором Третьякевичем Стёпу познакомил в школьные годы Сергей Тюленин. Виктор был отличным учеником и активным комсомольцем, юнкором районной газеты «Социалистическая Родина». В своих заметках он призывал к повышению успеваемости и разным общественно полезным делам. Минувшим летом он побывал в партизанском отряде И.М. Яковенко, где воевал его старший брат Михаил, и вместе с партизанами ходил в разведку и участвовал в боях с немцами; после разгрома отряда он вернулся домой.
Василий Левашов учился школе имени А.М. Горького, был на два класса старше Стёпы. Увлекался фотографией и музыкой, ходил в струнный кружок. Перед оккупацией вместе с двоюродным братом Сергеем закончил Ворошиловградскую разведшколу, был отправлен на оккупированную территорию для выполнения боевого задания, после месяца работы в тылу врага попал в окружение и вынужден был вернуться домой. Этот неприметный, тихий с виду парень был одним из создателей и активных участников организации.
Любу Шевцову Стёпа знал по кружку художественной самодеятельности, не раз смотрел их с Серёжкой выступления. Люба была доброй, отзывчивой, весёлой девушкой, любила петь и танцевать, мечтала стать артисткой. Она закончила Ворошиловградскую разведшколу вместе с братьями Левашовыми, была оставлена для подпольной работы в Ворошиловграде, но позже возникла опасность её ареста, и она вынуждена была уйти в Краснодон.
Про Ивана Земнухова Стёпе много рассказывала сестра Люда, учившаяся с ним в одном классе. Ваня был начитанным, имел широкий кругозор, носил очки, и за это ребята прозвали его «профессором». Он увлекался литературой, творил сам, был редактором школьной стенгазеты и помещал в неё собственные стихотворения, басни и статьи. Школу он окончил в прошлом году и последний год работал пионервожатым, затем, мечтая стать следователем, учился на юридических курсах в Ворошиловграде, но не закончил их из-за оккупации.
С Иваном Туркеничем и Ульяной Громовой Стёпа прежде не был знаком, да и потом видел их редко.
Когда-то Иван Туркенич, окончив семилетку, учился на рабфаке Ворошиловградского пединститута и работал наборщиком в газете «Социалистическая Родина». Потом учился в Севастопольском железнодорожном техникуме. Затем – в училище зенитной артиллерии. Был на фронте, попал в плен, бежал и вернулся в оккупированный Краснодон.
Ульяна Громова, жившая в Первомайке, была лучшей ученицей в своей школе, была серьёзной девушкой, много читала и в записную книжку вносила полюбившиеся ей выражения из прочитанных книг. Во время войны она вместе с ребятами работала на колхозных полях, ухаживала за ранеными в госпитале. Восхищённый её внешней красотой, особенно большими чёрными глазами, Стёпа время от времени вспоминал её, но, когда видел её, почему-то робел и терялся.
Когда ребята придумывали название для организации, у Сергея звучала в голове песня «Вперёд, заре навстречу!», и он предложил название из этой песни – «Молодая гвардия». Ребятам оно понравилось – боевое и в то же время красивое, романтичное. Олег поддержал Сергея, Виктор Третьякевич одобрил его предложение, и организация получила своё имя.
Общие задачи, которые поставил штаб «Молодой гвардии», были таковы:
1) сообщать населению правду о положении на фронте и в тылах, разоблачать ложь оккупантов, вводящих народ в заблуждение;
2) спасать людей от угона в Германию, агитировать их против работы на оккупантов, побуждать к борьбе;
3) срывать мероприятия оккупантов, устраивать диверсии и саботажи на шахтах и в мастерских;
4) вести скрытую вооружённую борьбу с оккупантами и их пособниками, уничтожать их, лишать продовольствия, выводить из строя их линии связи и транспорт;
5) держать связь с партизанскими отрядами, помогать им нужными сведениями, оружием, продовольствием.
Сергей собрал свою группу в балке возле реки Каменки и сказал ребятам:
– Штаб поручил мне принять от вас клятву. Но, прежде чем вы её дадите, хорошо подумайте, готовы ли вы вести трудную и опасную деятельность, сможете ли вы достойно выдержать тяжёлые испытания, если будете пойманы врагами? Ваша жизнь будет принадлежать «Молодой гвардии».
Дать клятву решились все, вспомнив страшные дела оккупантов и их прислужников. Выбора у них не было.
Сергей достал листок с текстом клятвы, написанным Иваном Земнуховым, стал читать, и все вместе повторяли за ним. Произнёс свою клятву и Стёпа:
 
«Я, Степан Сафонов, вступая в ряды «Молодой гвардии», перед лицом своих друзей по оружию, перед лицом своей родной многострадальной земли, перед лицом всего народа торжественно клянусь:
Беспрекословно выполнять любое задание, данное мне старшим товарищем. Хранить в глубочайшей тайне всё, что касается моей работы в «Молодой гвардии».
Я клянусь мстить беспощадно за сожжённые, разорённые города и сёла, за кровь наших людей, за мученическую смерть тридцати шахтёров-героев. И если для этой мести потребуется моя жизнь, я отдам её без минуты колебания.
Если же я нарушу эту священную клятву под пытками или из-за трусости, то пусть моё имя, мои родные будут навеки прокляты, а меня самого пусть покарает суровая рука моих товарищей.
Кровь за кровь! Смерть за смерть!»
 
Сказав клятву, ребята пожали друг другу руки. Отныне они были единым целым и вместе шли к общей цели – изгнанию врага с родной земли.
Подпольщиков вскоре распределили на пятёрки. Группа Сергея Тюленина действовала в прежнем своём составе. Валя Борц стала связной штаба с посёлками Краснодоном и Первомайкой.
***
Молодогвардейцы продолжали активно составлять, переписывать и распространять листовки. В них они разоблачали злодеяния фашистов на оккупированной территории, призывали краснодонцев не восстанавливать шахты, избегать мобилизации на каторжные работы в Германию, рассказывали населению правду о событиях на советско-германском фронте. У дяди Олега Кошевого Николая Николаевича был радиоприёмник, по нему ребята принимали сводки Совинформбюро, но одного приёмника было мало, и штаб дал задание ребятам, близко знакомым с техникой – Володе Осьмухину, Коле Сумскому, Сергею Левашову, – восстановить старые приёмники, Сергей Тюленин говорил об этом и со Стёпой, и тот пообещал тоже собрать радиоприёмник.
Листовки висели всюду – на заборах, столбах, зданиях. На стенах домов и тротуарах углём и мелом было написано: «Смерть немецким оккупантам!». Полицейские, ругаясь, срывали и уничтожали листовки, мокрыми тряпками стирали надписи, но после всё это появлялось заново, и выявить, чьих это рук дело, не удавалось. По утрам жители находили листовки под дверьми, на крыльцах, во дворах.
Когда немцы открыли кинотеатр, Сергей Тюленин стал распространять листовки и там, разбрасывая их в темноте между рядами. Он и другие смельчаки, например Вася Пирожок, могли незаметно прикрепить полицаю лист с надписью: «Немецкий холуй».
Сеня Остапенко рисовал карикатуры на полицаев и распространял их по городу. На одной карикатуре был изображён Соликовский с окровавленной нагайкой в руке, а в нос ему ткнулся огромный кулак, и под рисунком было написано: «Ты ещё узнаешь краснодонских шахтёров, жалкий холоп!». Володя Куликов тоже рисовал листовки. Он изображал пятиконечную звезду, флаги союзных держав, силуэты советских самолётов, писал на русском и немецком языках: «Долой фашизм!»
Володя Осьмухин, Толя Орлов и Жора Арутюнянц смастерили типографский станок для печатания листовок, он находился у Жоры в подвале. Трое друзей отыскали шрифты в заброшенном здании типографии, Володя достал чернила. Позже на этом станке печатали и временные комсомольские удостоверения.
«Молодая гвардия» росла с каждым днём. Кроме ребят из Краснодона, в неё вошли группы Анатолия Попова из посёлка Первомайки и Николая Сумского из посёлка Краснодона, а также ребята из нескольких окрестных сёл. Руководители групп поддерживали связь со штабом, получали от него задания и направляли деятельность своих ребят.
В городе активно действовало взрослое подполье, возглавляемое коммунистами Ф.П. Лютиковым и Н.П. Бараковым. Они были направлены в Краснодон специально для подпольной работы. Руководя Центральными электромеханическими мастерскими, они приняли туда «своих» людей, подпольщиков: Н.Н. Румянцева, Н.Г. Талуева, Г.М. Соловьёва, Д.С. Выставкина и других. Вскоре там появилась и молодёжь – Владимир Осьмухин, Анатолий Орлов, Юрий Виценовский и Анатолий Николаев из «Молодой гвардии». Большинство рабочих не были подпольщиками, но помогали им. Они должны были заниматься ремонтом шахтного оборудования, восстановлением шахт, налаживанием работы электроузла, водокачки, отопительной системы в жандармерии. Но работали они кое-как, иногда под видом несчастного случая вредили оккупантам, устраивая диверсии и саботажи. Лютиков и Бараков поощряли их теперешнее бездействие и находили оправдание перед немцами, ссылаясь на низкую квалификацию рабочих и примитивные средства производства.
Стёпа догадывался, что Мария Георгиевна тоже состоит в подполье: он несколько раз видел её беседующей с работниками мастерских, она приносила домой чистую бумагу (видимо, для листовок) и какие-то свёртки, прятала их, поглядывая на сыновей и Стёпу, который иногда приходил к ним.
Стёпе не давала покоя встреча с одним из новичков организации, Геннадием Почепцовым с Первомайки. Его лицо показалось Стёпе знакомым, он долго не мог вспомнить, где его видел, но с ним будто бы было связано что-то неприятное. Поразмыслив дома, он постепенно вспомнил, где видел этого парня – в компании давнего недруга Ероши. В тот вечер, когда Стёпа заступился за мальчика на улице и едва не был удавлен Ерошей, Почепцов с интересом наблюдал за этим.
При встрече с Серёжей Стёпа рассказал ему эту историю.
– А сам Почепцов тебя не трогал? – спросил Сергей.
– Нет, но он наблюдал за нашей стычкой с таким видом, будто смотрел забавное кино, – ответил Стёпа. – Это ещё хуже. Неужели этот человек тоже будет с нами в подполье?
– М-да... – задумался Сергей. – Уля Громова тоже была против его приёма в «Молодую гвардию», говорила, что он ненадёжный человек... Но мы кого придётся не принимаем. За Почепцова поручились Толя Попов и Витя Третьякевич, сказали, что он смелый парень. Его ещё проверят, дадут ответственное задание. В компании Ероши он, видно, оказался случайно в тот вечер. Я знаю эту компанию, сам сталкивался с ними, Почепцова там не было. Этой весной Ероша и его дружки пытались ограбить школу, где я учился. Это случилось поздним вечером, мы с сестрой Надей как раз шли мимо, услышали свист сторожа, я бросился на помощь. Ероша и трое его дружков пробрались в школу, сбили с ног сторожа, а когда я попытался их задержать, этот бугай бросил в меня несколько гирек от весов, перебил мне руку и убежал. Но его дружков удалось задержать. Сейчас, говорят, он в армии, но не очень верится, что он не уклонился от призыва...
Стёпу немного успокоили его слова. Ребята лучше знают Почепцова, они разберутся...
Однажды вечером, возвращаясь домой после распространения листовок, Стёпа свернул на свою улицу и буквально в нескольких шагах увидел Серёжку и Валю – они стояли вполоборота к нему и не заметили его, Серёжка, взяв руку Вали в свою, что-то тихо говорил ей. Это неприятно поразило Стёпу, он двинулся было к ним, но тут же взял себя в руки, повернул назад и другим путём вернулся домой. Дома он пытался успокоиться, но сам не понимал: что в Вале такого особенного, почему его так тянет к ней? Обычная же девчонка. Тося куда лучше относится к нему, она более живая и открытая, зачем ему Валя-то так нужна? Он кусал пальцы, думая, чем же Сергей так понравился Вале. Наверное, смелостью. А ещё у него довольно красивая внешность. И, наверное, ещё что-то притягивающее. Ведь и Стёпа не мог объяснить, что именно ему так нравится в Вале.
Он заснул тревожным сном, но под утро ему приснилось, что они с Сергеем идут где-то в поле, среди спелой пшеницы, рука об руку, над ними простирается синее небо, солнце греет их своими лучами, и они улыбаются друг другу. Проснулся Стёпа с чувством небывалой лёгкости. И понял: их дружба с Сергеем останется такой же крепкой, её ничто не сломает.
 
 
Глава 7. «Говорит Москва…»
 
«Низкого роста, сутуловатый шатен, со светлыми глазами, – вспоминала о Стёпе Валерия Давыдовна Борц. – Был хорошим товарищем, умел поднять дух окружающих. Часто вносил ценные предложения. Читал много книг. Был развит, сам сконструировал простой радиоприёмник, хорошо рисовал. Ненавидел врагов и любил Родину. Одно плохо: любил много говорить».
Стёпа отправился к сестре Люде, надеясь, что сломанный радиоприёмник, который раньше они вместе слушали, никуда не выбросили и не сдали и что его можно будет починить. Прасковью Никитичну он увидел издалека – она сидела на лавочке возле двора, немощная, сгорбленная, с костылём в руке. Когда Стёпа подошёл к ней, она, разглядев его, с трудом поднялась и, прижавшись к нему, заплакала от радости:
– Стёпушка, мой малышок... Уж как я волновалась за тебя! От вас с мамой ни слуха ни духа...
– Теперь уже не малышок, – ответил Стёпа, прижимая к себе старушку. – Вон какой вырос...
– Для меня ты всегда будешь малюткой, – улыбнулась Прасковья Никитична. – Будто вчера тебя укачивала на руках и пела колыбельные...
Со двора вышла Люда, Стёпа обнял и её. Они взяли под руки бабушку Прасковью и повели её в дом, где тётя готовила обед. Все сели за стол и стали есть суп. Прасковья Никитична расспрашивала Стёпу о жизни, он рассказывал о бытовых делах, умалчивая о своей подпольной деятельности. А тётя, Люда и Валька молчали, почти ни о чём не спрашивали, словно догадывались, что у него есть секреты.
После обеда он спросил Люду:
– У вас сохранился старый приёмник? Мне он нужен сейчас. Немцы и их холуи врут на каждом шагу, выпускают фальшивые газеты, говорят, что их войска уже добрались до Урала, захватив Москву и Сталинград. И я хочу наладить приёмник и слушать сводки Совинформбюро, мне нужно знать правду...
– Он в сарае, в очень плохом состоянии, – ответила Люда. – Вряд ли ты его починишь.
Она привела Стёпу в сарай, там они за соломой, под кучей дров отыскали старый, поломавшийся радиоприёмник. Люда принесла из дома небольшой мешок, они положили туда приёмник, после чего Люда засыпала его тыквенными семечками.
– Тут на каждом углу полицаи шастают, могут заглянуть в мешок, – предупредила она. – Будь осторожен.
Стёпа поблагодарил своих родных, попрощался с ними и двинулся домой. Люда волновалась не напрасно: на полпути Стёпе встретился полицай, стал спрашивать, что он несёт в мешке. Стёпа развязал мешок, показал, что внутри – под семечками приёмника не было видно. Он угостил полицая, отсыпав ему несколько горсточек, и, усыпив его бдительность, двинулся дальше. И благополучно донёс приёмник до дома.
Ночью он аккуратно разобрал приёмник, осмотрел детали. Провод испортился, но дома, к счастью, отыскался хороший. Найдя катушку из-под ниток, Стёпа начал наматывать на неё провод. Наматывал долго, делая отводы через каждые восемьдесят витков, погрузившись в свои раздумья. Как ему хотелось услышать слова: «Говорит Москва...»! Неужели он добьётся этого, неужели сам будет принимать сводки и ребята тоже будут пользоваться его радиоприёмником? Ох, только бы всё получилось, только бы ничто не подвело!..
Намотав на катушку более четырёхсот витков провода, он зачистил концы выводов и отводов катушки. Потом, хорошо помня схему из учебника радиотехники, соединил начало катушки с одним из выводов детектора, а её конец – с одной из ножек провода головных телефонов, то есть наушников, а свободные выводы детектора и телефонов соединил отрезком провода. К проводнику, идущему от начала катушки к детектору, он крепко прикрутил провод, который использовался как антенна, зачистив конец этого провода от изоляции. После этого он прикрепил скруткой провод заземления к проводнику, соединяющему конец катушки с наушниками.
Два дня после этого он переключал провод заземления с одного вывода катушки на другой, настраивал антенну, но по наушникам ничего не мог услышать, даже никаких помех не было. Стёпе было очень досадно – наверное, детектор оказался тоже неисправным. И нигде теперь не найдёшь хороший, работающий – почти все приёмники сдали оккупантам, а те, которые остались, нужны самим ребятам... Стёпа начал перебирать в уме товарищей, которые тоже увлекались радио, но понял, что ни у кого из них сейчас не получится достать детектор...
Кот Дымок подошёл, как всегда, тихо, незаметно, стал тереться у ног. Стёпа погладил его, взял на руки, вспомнил, как два года назад взял у Фильки его – совсем маленького котёночка... И он перенёсся мыслями в то счастливое лето: вспомнил семейство Фили, встречи с другом, с его сестрой Галей, поход в кино, голубков... В этих воспоминаниях он наткнулся на что-то, что взволновало его... Стёпе вспомнилось, как однажды, когда они с Филькой шли через двор в летнюю кухню, Генка сидел на лавочке возле дома с приёмником в руках! Может быть, этот приёмник сейчас лежит у Анны Степановны?
Стёпа даже вскочил со стула. Сегодня уже поздно, но завтра утром, пораньше, он отправится к Анне Степановне! Он прижал к себе Дымка, поглаживая его и слушая довольное мурлыканье...
Утром, едва только рассвело, он оделся и побежал в Первомайку. Была середина осени, листья на деревьях пожелтели, покраснели, где-то уже опали. Дороги после дождей были мокрые, грязные. Но было ещё довольно тепло, ребята ходили в лёгких курточках.
Анна Степановна испекла свекольный пирог, отнесла несколько кусочков соседям и теперь угощала Стёпу – все поминали её внуков, погибших год назад. Филька всё так же с доброй улыбкой смотрел на друга с портрета...
Поговорив с бабушкой Фили о каких-то житейских делах, Стёпа затем спросил:
– Анна Степановна, Гена ведь увлекался радио? У него был радиоприёмник?
– Был, как же, – ответила Анна Степановна. – Он ведь в каком-то кружке в школе сам собирал приёмник и потом сам налаживал, когда в партизанах был...
– А у вас здесь нет радиоприёмника? Или деталей от него? Мне одна деталь очень нужна...
– Не знаю, Стёпа... Мои сыновья и внуки возились с какими-то железками, они сейчас в летней кухне лежат. Пойдём посмотрим, авось и найдётся то, что тебе нужно...
В летней кухне Анна Степановна достала из шкафа ящик с гвоздями, болтами, гайками, попросила Стёпу достать ящик с инструментами. Там же, в шкафу, лежали детали от автомобиля, в углу были сложены ещё какие-то вещицы. Стёпа полез в шкаф, внимательно присмотрелся, пощупал их... Это были детали от радиоприёмника!
– Анна Степановна, я нашёл их! – воскликнул он. – У Гены был такой же приёмник, как у меня, я ещё тем летом это заметил. Можно я возьму детектор?
– Бери всё, что тебе надо, – кивнула Анна Степановна. – Мне-то на кой нужны эти железки?
...Радостный, он примчался домой, тут же заменил детектор, долго ещё пытался настроить приёмник, но никак не мог поймать ни одну радиостанцию. Наконец, когда он совсем уже отчаялся, в наушниках сильно зашумело, и сквозь помехи до него донёсся чей-то голос!
В тот же день он встретил на улице Радика Юркина, они вдвоём установили приёмник у Стёпы в надёжном местечке – в пристройке, ведущей в погреб. Потом Радик убежал известить об этом ребят, а Стёпа вскоре принял по радио и записал сводку Совинформбюро. В ней говорилось о тяжёлых боях под Сталинградом, Моздоком, Новороссийском. Стёпа понимал, что именно сейчас решается судьба его Родины: наши смогли остановить немцев, но сами ещё не перешли в наступление. Через месяц-другой, наверное, станет уже ясно, за кем будет победа, но Стёпа и сейчас был уверен в победе Красной Армии. Эх, как там отец на фронте, как там Витя и Вася? Иметь бы от них хоть какую-нибудь весточку...
***
В последующие дни ребята ходили к Стёпе слушать новости, принимать сводки или получать от него уже написанные. С появлением приёмника группе Сергея стало значительно легче. И другие ребята, которым было велено собрать радиоприёмники, успешно справились с этим заданием. Теперь молодогвардейцы быстрее и в большем объёме получали и распространяли новости.
24 октября в Краснодоне прошёл парад белоказаков, который Стёпа и его друзья называли «парадом предателей», «парадом холуев». В нём приняло участие около семидесяти человек, и он не произвёл серьёзного впечатления: многие собравшиеся смеялись, глядя на эту «разношёрстную» компанию, состоявшую в основном из стариков. Кто-то из них был в красноармейской гимнастёрке, кто-то – в бушлате, кто-то – в фуфайке, они шагали по площади, и за ними шли несколько женщин и дед в казачьей фуражке. Стёпа издалека наблюдал за их выступлением. Толя Попов с Первомайки нацеливался объективом фотоаппарата на выступавших, собираясь после прихода Красной Армии предъявить правосудию фотографии как улики против предателей. Младший брат Нины Минаевой из первомайской группы, Володя, пришёл сюда по её просьбе – он должен был запомнить всё и всех, кого здесь видел. А Серёжка Тюленин, пробравшись поближе к белоказакам, ловко и незаметно приклеил одному из них на спину тетрадный лист с надписью: «Смерть немецким оккупантам!».
На параде произнесли речи бургомистр Краснодона, атаман Гундоровской станицы, один старый казак и немецкий офицер. Все они призывали к сотрудничеству с немцами и борьбе против Советов, большевизма и войск Красной Армии. К строю подошёл поп, провёл молебен за здравие казаков и скорую победу германской армии. После этого было зачитано и принято приветственное письмо Адольфу Гитлеру от белоказаков, его сочинил тот самый Михаил Кулешов. В письме было много клеветы на Советскую власть и восхваления армии Гитлера. Автор с «болью» писал о жестоких большевиках, победивших казаков, которые сражались за свободу своей родины, и изгнавших их. Но казаки надеялись на дружбу с немцами-«освободителями».
Когда Стёпа узнал, кто автор этого письма, у него в груди стало горячо от ярости. Ему захотелось встретить Кулешова где-нибудь в тёмном переулке и своими руками уничтожить его. Он надеялся, что когда-нибудь или партизаны, или советское правосудие доберутся до этого негодяя.
Когда он поделился своим негодованием с Сергеем, тот сказал:
– Что с того, что эта кучка убогих прошлась по площади? И письмо Гитлеру – ты думаешь, оно попадёт к нему? Да никому оно не нужно. Они провели свои мероприятия, а мы скоро проведём в ответ свои.
– Какие «свои»?
– А ты забыл, какой праздник скоро? Двадцать пять лет нашей Октябрьской революции! Мы должны отметить этот праздник. И всему городу напомнить, что Советская власть ещё вернётся.
Ребят, не успевших вступить в комсомол до оккупации, принимали в него на собраниях штаба, выдавали им временные комсомольские удостоверения. В конце октября и начале ноября в комсомол были приняты Сергей Тюленин и ребята из его группы, кроме Тоси Мащенко, ставшей комсомолкой ещё весной. Вступая в комсомол, ребята в своих заявлениях писали: «Прошу принять меня в члены ВЛКСМ. Буду честно выполнять любое задание организации. Если потребуется, то отдам и жизнь за дело великой партии Ленина». Эти заявления рассматривал штаб «Молодой гвардии», и после приёма Олег Кошевой, как секретарь организации, за подписью «Кашук» (это была его подпольная кличка) выдавал временные комсомольские билеты, действительные на время войны.
Эти билеты печатались на типографской машинке в подвале у Жоры Арутюнянца. Вот что писал об этом Иван Туркенич в отчёте ЦК ВЛКСМ:
«Писать их от руки было неудобно. Нужен был шрифт. А где его взять? После долгих поисков кто-то предложил самим сделать их – вырезать из резины. За дело взялся наш художник и гравер Сеня Остапенко. Ему помогли Георгий Арутюнянц и Анатолий Орлов. Кропотливой была эта работа, но товарищи справились с ней довольно быстро и ловко. Через некоторое время Олегу передали отпечатанные с помощью нового шрифта бланки комсомольских удостоверений. После этого Олег, секретарь нашей комсомольской организации, приступил к торжественному вручению удостоверений и стал принимать членские взносы».
На приёме в комсомол Стёпу, как и других ребят, спрашивали о цели вступления, что-то из Устава ВЛКСМ, просили рассказать биографию, спрашивали, вёл ли общественную работу в школе. Получив удостоверение из рук Олега, Стёпа бережно положил его в карман, принёс домой, показал маме и затем сразу же зашил его в фуфайку.
Вскоре после этого Серёжа, Стёпа и Лёня Дадышев собрались у Вали Борц. Они говорили о предстоящем празднике, потом Сергей и Стёпа рассказали Лёне и Вале о параде белоказаков, и Стёпа вновь с негодованием упомянул о Михаиле Кулешове, которого его отец несколько лет считал своим другом и который оказался предателем.
– Это будто в наставление нам, чтобы были осторожнее, – сказал он. – Такое время, что неизвестно, кто может оказаться предателем.
– Смотрите, чтобы среди вас самих не оказалось предателя, – прозвучал голос Марии Андреевны, стоявшей на пороге комнаты.
Она недавно, когда Валя принесла домой временное комсомольское удостоверение, узнала о подпольной организации и об участии в ней своей дочери. Она по просьбе Вали стала помогать редактировать листовки, которые ребята писали на их квартире.
Татьяна Ивановна, увидев удостоверение Стёпы, только спросила, кто его выдал и настоящее ли оно, больше ни о чём спрашивать не стала. Она и раньше знала о подпольной деятельности сына – он то писал листовки, то куда-то убегал, даже в комендантский час, однажды, собираясь постирать его брюки, она нащупала в их кармане пустую гильзу от патрона, а недавно он собрал радиоприёмник и всё время был возле него. Несколько раз Стёпа замечал на себе пристальный взгляд матери, она будто хотела поговорить с ним, спросить у него что-то, но не решалась.
Однажды, когда она стала пить какое-то лекарство, Стёпа спросил у неё:
– Мама, что с тобой? Тебе плохо?
– Ничего... Думала – с сердцем что-то, но сейчас уже полегчало...
Стёпа вдруг понял, что это из-за него – мама переживает, не спит ночами... Он сел рядом с ней, обнял, прижал к себе.
– Мама, не переживай, пожалуйста... Со мной ничего не случится...
– Об одном тебя прошу, сынок – будь осторожен...
В канун годовщины Октябрьской революции молодогвардейцы, взяв деньги с комсомольских взносов и общих сборов, купили и передали подарки семьям рабочих, фронтовиков, семьям, сильно пострадавшим от оккупации. Семье фронтовика Литвинова вручили пакет с 548 рублями. Также через подставных лиц были переданы продукты в тюрьму арестованным коммунистам.
«Первого ноября меня вызвал Виктор [Третьякевич] и сказал, чтобы я, Тюленин, Сафонов и Дадышев приготовились к Октябрьским торжествам, – вспоминал Радий Петрович Юркин. – Мы с жаром принялись за работу. Достали полотнище для знамени, приготовили гранаты, привезённые мною из Миллерово, и в долгожданную ночь, накануне праздника, отправились выполнять задание. Шёл дождь. Погода отвратительная, но на душе было легко и радостно.
Вот и школа имени Ворошилова. В здание мы вошли через чёрный ход. Поднялись на площадку верхнего этажа, откуда узенькая лесенка вела к тяжёлой кованой двери чердака. Серёжа Тюленин первым поднялся по шаткой скрипучей лесенке. За ним с гранатами наготове мы. Осмотрелись и сразу же принялись за работу. Стёпа и Серёжа по скреплениям и проволоке влезли под самую крышу. Лёня Дадышев стал у слухового окна, всматриваясь и прислушиваясь, не подбирается ли кто к нам. Я прикрепил полотнище к трубе.
Всё готово. Старший минёр Стёпа Сафонов, как мы потом его прозвали, заявил, что мины готовы, и хотел было запеть свою любимую песенку солдата Швейка: «Сосиски с капустой я очень люблю», но Лёня шапкой закрыл ему рот. Я выглянул в слуховое окно и увидел человек шесть полицейских. Наряд прошёл мимо, ничего не заметив. Я вылез на крышу посмотреть на знамя, которое мы так тщательно прикрепили.
Моросит осенний дождь, дует свирепый ветер. Наше знамя гордо реет в воздухе, а внизу на чердаке лежат противотанковые мины, прикреплённые к древку знамени. Мне хочется крикнуть: «Вперёд, к борьбе!»
Утром около школы собралось много народу. Взбешённые полицейские бросились на чердак, но сейчас же вернулись назад растерянные, бормоча что-то о минах. А знамя развевалось в воздухе и звало народ к борьбе».
В то время, когда четверо друзей водружали знамя на здание школы, Володя Куликов, Сеня Остапенко, Валя и Тося слушали по радиоприёмнику Стёпы речь Сталина, приуроченную к 25-летию Советской революции. Было сказано о Красной Армии как единственной силе, которая смогла не только устоять перед напором гитлеровских войск, но и разбить их и погнать назад. Советский тыл был очень крепким и организованным, предприятия, колхозы и совхозы снабжали Красную Армию и население всем необходимым. Сталин отметил, что главной целью немцев после поражения под Москвой было теперь обойти её с востока, отрезать столицу от волжского и уральского тыла и захватить её. Продвижение на юг было лишь вспомогательной целью: отвлечь наши главные резервы на юг и ослабить Московский фронт. Но и теперь советские войска устояли перед напором фашистов. Успехи немцев объяснялись отсутствием второго фронта – на восточный фронт были брошены все их силы и резервы. Но, по мнению Сталина, второй фронт рано или поздно появится – он нужен всем союзным державам. Союзные страны – СССР, Великобритания и США – становятся ближе друг к другу в борьбе с гитлеровцами. Задача советских людей – уничтожить не Германию, а гитлеровское государство и гитлеровскую армию. Фашисты зверствуют, насилуют, убивают мирное население, они покрыли всю Европу виселицами и концлагерями, превратили её в тюрьму народов и называют это «новым порядком». Нужно разрушить этот «порядок», а его строителей – покарать.
***
На другой день после праздника мальчики собрались в той же балке, где давали клятву. Серёжка говорил, что скоро им придётся взять много оружия со склада, чтобы совершать нападения на немецкие машины. Ещё речь шла о клубе имени Горького, который на какое-то время закрыли и теперь вновь открыли. Туда спешили устроиться на работу многие молодогвардейцы, получившие повестки в Германию – работа в клубе давала им бронь от вербовки, кроме того, там они могли собираться и тайно обсуждать свои подпольные дела. Директором клуба был назначен коммунист Евгений Мошков, администратором – Иван Земнухов, руководителем струнного оркестра – Виктор Третьякевич. Молодогвардейцы заполнили хоровой, танцевальный, драматический коллективы, струнный оркестр.
Вечером, возвращаясь домой, Стёпа увидел на улице, возле школы имени Ворошилова, Тосю с девочкой, её сверстницей, круглолицей, с двумя русыми косами. Тося о чём-то рассказывала ей, указывая рукой на здание школы. Стёпе послышалось, что она даже назвала его имя. «Я же учился не в этой школе, – подумалось ему. – И Тося тоже... Неужели она рассказывает ей про наше знамя?..» К тому времени немцы уже убрали знамя – из Ворошиловграда приезжал сапёр, он с большим трудом смог пробраться к знамени и снять его с крыши.
Стёпа двинулся к Тосе и её подруге, они к тому времени уже попрощались и стали расходиться. Тося обрадовалась, увидев Стёпу, но её тут же насторожило его взволнованное лицо.
– Тося, с кем ты сейчас разговаривала? – спросил он. – Ты что, сказала ей про наше знамя?
– Это моя хорошая подруга, Оля Лядская, – испуганно ответила Тося. – Мы с ней дружили, когда учились в школе. Она никому ничего не расскажет. Я давно знаю её и доверяю ей.
– Она состоит в «Молодой гвардии»? – спросил Стёпа.
– Нет, она живёт не здесь – на хуторе в Новосветловском районе, – после недолгой заминки ответила Тося. – Она попросила меня передать письмо одному нашему товарищу.
– Зачем ты ей рассказала о знамени? – сокрушённо проговорил Стёпа. – Я слышал, ты упоминала обо мне! Разве мы не должны хранить в тайне всё, что делаем? Уже и так про наше подполье знают родственники! А ты доверяешь тайны посторонним людям! Эх, Тося, Тося!..
Начался дождь, и Стёпа, махнув рукой, побежал домой. Тося двинулась за ним, пытаясь ему что-то объяснить, но он исчез в каком-то переулке, словно растворился в воздухе.
 
 
Глава 8. Партизанская война
 
Несколько раз Стёпе снился один и тот же страшный сон. Будто в каком-то бою его отец, раненный в грудь, падает, Стёпа приподнимает его. Отец, бледный-бледный, пытается ему что-то сказать, но в ту же секунду теряет сознание. Земля кругом гудит, грохочут взрывы, солдаты бегут мимо них, а Стёпа держит на руках отца и не знает, жив ли он… После такого сна он просыпался в отчаянии и тоске. Он не считал это каким-то плохим предвестием, зная, что этот повторяющийся сон вызван беспокойством за отца – Стёпа боялся его гибели больше, чем своей.
19 ноября началось контрнаступление советских войск под Сталинградом. Об этом Стёпа и его друзья услышали по радио вечером 21 ноября. А ещё через четыре дня была освобождена станица Морозовская, находившаяся за Северским Донцом, куда краснодонцы ходили менять вещи. К этому событию молодогвардейцы составили текст новой листовки:
 
«Прочти и передай товарищу.
Товарищи краснодонцы!
Долгожданный час нашего освобождения от ярма гитлеровских бандитов приближается. Войсками Юго-Западного фронта линия обороны прорвана. Наши части 25 ноября, взяв станицу Морозовскую, продвинулись вперёд на 45 километров. Движение наших войск на запад стремительно продолжается. Немцы в панике бегут, бросая оружие. Враг, отступая, грабит население, забирая продовольствие и одежду.
Товарищи! Прячьте всё, что можно, дабы не досталось оно гитлеровским грабителям! Саботируйте приказы немецкого командования, не поддавайтесь лживой немецкой агитации. Смерть немецким оккупантам! Да здравствует наша освободительница Красная Армия! Да здравствует свободная Советская Родина!
 
Ш.П.О. (Штаб Партизанского Отряда)»
 
«К началу декабря молодогвардейцы имели в своём распоряжении 15 автоматов, 80 винтовок, 300 гранат, около 15000 патронов, 10 пистолетов, 65 килограммов взрывчатых веществ, несколько сот метров бикфордова шнура», – говорится в документальной книге «Герои Краснодона».
Молодогвардейцы совершали диверсии на месте своей работы – в электромеханических мастерских, в гараже дирекциона, на шахтах. С началом наступления Красной Армии они, будто обретя новые силы, перешли к настоящей партизанской войне. Теперь-то им и понадобилось оружие, собранное на складе.
Немцы, испугавшись наступления советских войск, поторопились внести в списки на «Бирже труда» всех юношей и девушек, которых должны были увезти в Германию на каторжные работы.
Каждый из молодогвардейцев написал и распространил по пятнадцать-двадцать листовок с призывом уклоняться от вербовки в Германию, и после этого на сборный пункт в назначенный день вместо сотен краснодонцев пришли лишь десятки.
Путём облав, угроз, обманов оккупанты смогли выписать две тысячи «аусвайсов» на парней и девушек. Приближалось время отправки, и бедные матери мучились, не зная, как спасти детей от этой поездки…
Стёпа беспокоился, что ему тоже придёт повестка в Германию, но она не пришла – видимо, возраст был ещё не подходящий.
На заседании штаба «Молодой гвардии» было предложено несколько вариантов спасения завербованных. Обсудили вариант вооружённого нападения на биржу, но не остановились на нём. Сергей Тюленин предложил взять со склада оружия бикфордов шнур и взрывчатку и пустить в воздух биржу. Но и его предложение штаб пока не принял, решив рассмотреть все возможные варианты. И, когда Люба Шевцова предложила сжечь биржу, ребята поддержали её: пока немцы и их пособники соберутся и затушат пожар, огонь уничтожит все бумаги, кроме того, пожар, в отличие от нападения и взрыва, может возникнуть непредумышленно, например из-за неисправной проводки, и немцы вряд ли будут долго искать виновных.
Поджог биржи назначили на 5 декабря, намереваясь сделать сразу два дела: спасти завербованных и отметить праздник Советской Конституции. Исполнителями этого боевого задания назначили Любу Шевцову, Сергея Тюленина и Володю Лукьянченко. В те три дня, что оставались до поджога, они несколько раз под разными предлогами приходили на биржу и хорошо изучили, где что там находится.
Незадолго до этого немцы вызвали в дирекцион Женю Мошкова и потребовали для развлечения оккупационных властей подготовить концерт. Ребята решили устроить концерт как раз в день поджога биржи: на представление соберутся многие немцы и полицаи, их внимание будет отвлечено – и тогда-то биржа загорится…
В клубе шли репетиции – ребята играли на музыкальных инструментах, пели, плясали, между делом обсуждали тайком свои боевые дела. По требованию немецких властей Сергей Тюленин нарисовал для концерта портрет Гитлера, но сделал его похожим на шарж, и Володя Осьмухин напевал, обращаясь к портрету:
 
Эх, расскажи, расскажи, бродяга!
Чей ты родом, откуда ты?
Ой, да и получишь скоро по заслугам,
Как тебя солнышко пригреет
И ты уснёшь глубоким сном!
 
В день концерта зал был переполнен зрителями. На первом ряду сидели офицеры из фашистской комендатуры и другие высшие чины. Среди зрителей были не только немцы и полицаи, но и много советских людей. Стёпа и его товарищи смотрели концерт из-за кулис.
Открылся занавес, и на сцену вышел Иван Земнухов в своём нарядном серо-зелёном костюме. Он объявил программу концерта и стал читать стихотворение «На смерть поэта»:
 
Что слышу я? Печаль постигла лиру,
Уж нет того, чьи, прелестью дыша,
Стихи взывали о свободе, к миру,
Живою силой трепеща.
 
Зрители поняли, что это не Лермонтов. Это чьи-то ещё стихи, хотя тоже замечательные. А Иван читал дальше:
 
Кто не искал с глупцами примиренья,
Услышавши холодный ропот их,
Кто видел Родины истерзанной мученья,
Кто для борьбы чеканил стих…
 
Зрители были восхищены выступлением Ивана – как самим талантливо написанным стихотворением, так и его выразительным прочтением. Ване долго аплодировали. Потом на сцену вышел Виктор Третьякевич и объявил, что это стихотворение было написано Иваном и посвящено памяти великого поэта М.Ю. Лермонтова.
Затем прозвучало несколько музыкальных номеров в исполнении струнного оркестра, среди участников которого были Сергей и Василий Левашовы.
После одна из участниц драматического коллектива – Нина Маркина – исполнила на сцене «Легенду о Марко» А.М. Горького под мелодию старинного вальса «Прощай, молодость», которую играл струнный оркестр. Она очень красивым, мелодичным голосом читала куплеты, и зал слушал её затаив дыхание. Но вот при завершающем куплете голос её зазвучал пронзительнее, строже:
 
А вы на земле проживёте,
Как черви слепые живут:
Ни сказок про вас не расскажут,
Ни песен про вас не споют!
 
Услышав эти слова, публика зааплодировала и иронически посмотрела на гитлеровских офицеров, а те насторожились и стали о чём-то переговариваться между собой.
Советские зрители особенно хорошо приняли этот концерт, после каждого номера слышались их громкие аплодисменты: люди за время войны истосковались по старым советским, русским, украинским песням, танцам, стихам и вообще по праздникам… И в каждом слове выступающих им слышалось что-то родное, близкое, своё. И слова пушкинского стихотворения, прочтённого Аней Соповой, прозвучали как призыв к борьбе:
 
Увижу ль, о друзья! Народ неугнетённый
И рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещённой
Взойдёт ли наконец прекрасная заря?
 
Потом снова выступал струнный оркестр. И вот за кулисами появились Люба Шевцова в длинном и очень широком платье и Серёжа Тюленин в пиджаке и широких брюках, улыбнулись Стёпе и другим товарищам и после объявления номера Ваней Земнуховым вышли на сцену исполнять танец «Цыганочка». Как же они быстро, задорно танцевали! На лицах у них была радость, Стёпа не заметил никакой тревоги, беспокойства, словно они и не помнили о своём ответственном задании. И Володя Лукьянченко, стоявший рядом с ним, был задумчив, но спокоен. И Стёпа вдруг понял: мысли у них заняты другим – как всё сделать хорошо, правильно, быстро, им сейчас не до переживаний.
После всех номеров были объявлены танцы. Любка, Серёжка и Володька отправились на задание. Они были спокойны и сосредоточены. Пожав руку Стёпе и другим ребятам, они оделись и выбежали на улицу.
Ночь была очень тёмной и ветреной. Снег поскрипывал под ногами. Трое друзей пробрались к густому кустарнику, находившемуся возле западной стороны биржи, подождали некоторое время. Люба предупредила ребят, что в коридоре биржи дежурит часовой. Они бесшумно подползли к зданию, осторожно выдавили стекло в одном окне и проникли внутрь… С помощью нескольких палочек артиллерийского пороха и пузырька бензина, захваченных Любой, они подожгли портьеру, матерчатый диван и стол с кипами бумаг. Володя поджёг стены машинного бюро, обитые материей. Все трое быстро выбрались обратно на улицу и убежали.
…Жителей разбудили гул машин, крики. Над городом стояло зарево. Биржа пылала. Стёпа, Татьяна Ивановна и Мария Георгиевна с сыновьями, стоя во дворе, смотрели на пожар вдалеке. Стёпа не мог скрыть своей радости:
– Теперь молодёжь никуда не угонят! Шиш вам, проклятые фрицы!
Татьяна Ивановна, держа сына под руку, с большой тревогой смотрела то на него, то на пожар. Женя и Юра тоже были очень взволнованы. И лишь Мария Георгиевна смотрела вдаль спокойно, даже с улыбкой в глазах.
К утру пожар угас. Он уничтожил все «аусвайсы». Оккупанты в спешке пытались найти виновных, но безрезультатно.
***
Однажды Стёпа услышал из разговора двух полицаев, что через день немцы будут угонять коров из Краснодонского района, для стада был выделен наряд охраны. Узнав об этом, штаб «Молодой гвардии» выработал подробный план нападения на охрану и разгона коров. Туркенич поручил это дело парням из группы Сергея Тюленина.
Целый день ребята готовились к заданию, обсудили все детали предстоящей операции.
– Пленных будем брать? – спросил Радик у Туркенича.
– Каких пленных? Коров, что ли? – усмехнулся Иван.
– Нет, охранников.
– Зачем нам пленные? Бить на месте.
– Есть бить на месте!
Стёпа с улыбкой смотрел на Радика. Всё-таки тот был ещё мальчишкой, и предстоящее дело виделось ему почти игрой, будто понарошку, и он совсем не переживал. А вот Стёпа время от времени думал, что может погибнуть в схватке, у него всё замирало внутри, но он гнал от себя эти мысли, стараясь занять себя делом.
Вернувшись домой, он только прилёг на кровать, полежал, потом, убедившись, что мама спит, поднялся, осторожно собрался и ушёл. Татьяна Ивановна, приняв снотворное, спала, посреди ночи проснулась и, не обнаружив сына дома, больше не уснула.
На рассвете Сергей Тюленин с друзьями вышли к селу Шевырёвке, где должно было проходить стадо с охраной. И издали ребята увидели огромное облако пыли и услышали мычание. Сергей боевым кличем призвал всех в атаку, и парни напали так стремительно, что конвоиры не успели опомниться. Всех их перебили. Стёпа из винтовки подстрелил одного и ранил другого, которого потом добили. Все ребята остались целы и невредимы.
Коровы разбрелись кто куда. Вечером они стали появляться в окрестных хуторах и на улицах Краснодона. Они были голодны и жалобно мычали. Некоторых взяли к себе и накормили местные жители, а некоторых отыскали прежние хозяева, у которых их угнали.
«Через несколько дней мы одну за другой разгромили немецкие машины, – вспоминал Радий Петрович Юркин, – сначала с почтой и рождественскими подарками, затем с обмундированием и тёплыми вещами. Вскоре Степан Сафонов, Володя Куликов, Валя Борц, Серёжа Тюленин, Сеня Остапенко и я разгромили немецкую автомашину с офицерскими сундуками, в которых были шинели, сапоги и маскировочные халаты».
Другие группы тоже нападали на немецкие машины. Женя Мошков и братья Левашовы устроили на большаке Краснодон – Свердловск ночную засаду, обстреляли грузовую машину, уничтожили сидевших в ней водителя и солдата, отогнали её в степь и сожгли. Толя Попов и Витя Петров на дороге Гундоровка – Герасимовка взорвали легковую немецкую машину, в ней были полковник и два офицера.
Первомайцы участвовали также в освобождении военнопленных из лагеря на хуторе Волчанском. Хорошо подготовившись, они совершили удачное нападение на лагерь, сняли двух часовых, разобрали часть стены здания и выпустили больше семидесяти пленных.
В декабре, когда советских военнопленных угоняли на запад, их толпами проводили через Краснодон. И однажды Лёня Дадышев бросил им, голодным и замёрзшим, узелок с пышками, испечёнными его матерью, и свою шапку-ушанку. Позже в город привели ещё несколько десятков пленных и поместили во двор бывшей поликлиники. Этот двор был огорожен колючей проволокой и охранялся полицией. Тогда одни ребята подошли к полицаям и заговорили с ними, отвлекли их внимание, а другие стали потихоньку оттягивать проволоку и выпускать пленных. Потом к охране прибыло подкрепление, но молодогвардейцы уже смогли выпустить около тридцати человек, которые на первое время укрылись у местных жителей.
***
Всё больше чувствовалось приближение фронта. Через город шли теперь уже на запад потрёпанные вражеские части. Солдаты были такими же жалкими, как те пленные, которых Стёпа видел почти год назад – в изодранной одежде, замёрзшие, голодные. На запад ехали машины, тянулись обозы. Везли подводы с ранеными.
Советские самолёты бомбили дороги, обстреливали пополнения, двигавшиеся из Ворошиловграда. Ребята из разных концов города подавали им сигналы зелёными, голубыми, красными ракетами. Стёпа нашёл в поле ящик ракет, ребята сами изготовили несколько ракетниц и установили их с таким расчётом, чтобы легко было скрыться.
Голодные румынские солдаты готовы были отдать за еду всё, что у них было, и ребята выменивали у них съестные припасы на оружие. Стёпа по заданию штаба ходил к Вите Петрову на хутор Герасимовку за оружием, добытым у румынских солдат. Он ночевал у Вити, мальчики любили поговорить перед сном.
Раньше Витя жил в Первомайке. Он был физически крепким, закалённым, любил спорт. Мечтал построить такой самолёт, «чтобы он летел быстрее звука, чтобы устройство имел самое простое». Витя, его отец и сестра играли на музыкальных инструментах и часто устраивали домашние концерты. Вступив в комсомол, в своей записной книжке он написал «Правила воспитания воли». Одно из правил гласило: «Упорство и мужество рождаются в преодолении препятствий».
В июне 1942 года семья переехала в Большой Суходол, куда отца, Владимира Петровича, перевели по работе. С началом оккупации он был арестован как коммунист и в конце сентября после жестоких пыток вместе с шахтёрами был живым закопан в парке. После гибели отца Витя, его мать и сестра переехали в Герасимовку. Витя на его могиле поклялся отомстить фашистам…
Однажды Стёпа зашёл к Анне Степановне. В прошлое его посещение она жаловалась на бессонницу, говорила, как переживает из-за сыновей Матвея и Миши, которые были на фронте, и Татьяна Ивановна передала ей снотворное, которое сама иногда принимала. Дома у неё Стёпа увидел на столе несколько тетрадей, сшитых вместе.
– Это дневник Фили, – сказала Анна Степановна. – Он очень долго вёл его. Перед оккупацией дневник потерялся, мы не смогли закопать его с другими вещами. А теперь нашёлся в шкафу… Буду хранить его, пока жива. Филя был моей самой большой радостью…
Стёпа пролистал дневник своего друга. Какой интересной была его совсем короткая жизнь! В ней было всё: крепкая дружба и товарищество, первая любовь (он был влюблён в соседку бабушки Ульяну Громову), высокая мечта (тоже о полёте в космос), прекрасное образование, творчество, путешествия… А с какой любовью, добротой он писал об окружавших его людях! В каждом он видел только хорошее.
Наткнувшись на записи о поездке Фили на Кубань к тёте, Стёпа сказал:
– Жалко, что Галя так скоро уехала, я не успел попрощаться с ней…
– Не расстраивайся, – ответила Анна Степановна. – Вот война кончится – и увидитесь, поговорите. Она часто о тебе вспоминала, даже когда уезжала…
– Обо мне? – удивился Стёпа. – Я ведь ей был не интересен, она не хотела встречаться со мной.
– Ей мать запретила, – объяснила Анна Степановна. – Вы с Филькой тогда заступились за мальчика, повздорили с этими хулиганами, а она подумала, что первые в драку лезете…
Дня через два, сидя дома, Стёпа подумал: а что, если и ему попробовать вести дневник? Потом, после войны, он будет читать эти записи, вспоминать боевые дни, останется память детям, внукам… Он достал из стола сохранившуюся чистую тетрадку и за два дня сделал в ней записи:
 
«19 декабря 1942 года
Сегодня мне 16 лет. Утро. Скоро должен прийти Сенька. После долгих колебаний я собрался сходить в клуб имени Горького. Сейчас сижу и жду Сеньку. Мать пошла на базар, а я сел писать дневник. Сейчас в городе остановились румыны и ходят по квартирам, просят или берут что-либо кушать. Какие они сейчас жалкие на вид. Офицеры их очень бьют.
В клубе должен сегодня увидеть своих ребят: Виктора Т. и Ваню З. Сенька будет писать рекламу на воскресенье.
Вчера я направился к Радьке и на переезде встретил Олега и Сергея, везущих уголь, и помог им, съездил с ними 2 раза за углём и 3 раза в сбойку шахты №2-4 за дровами. Всё это входило в мои планы.
Сенька что-то задерживается, и я пока кончаю писать до вечера…
Часов в 9 ко мне зашёл Сенька, потом забежал Радька. Мы немного посидели и пошли.
В клуб мы пришли рано, там ещё никого не было. Сенька начал писать рекламу. Потом пошли на занятия струнного кружка. Струнный – это какое-то скопление молодёжи разных возрастов. Здесь много знакомых. Виктор спросил у меня про Николая, но так, что никто не понял. На струнном весело – смех и шум. Играли допоздна. Завтра думаю сходить ещё.
 
20 декабря 1942 года
Сегодня я тоже собрался в клуб им. Горького. По дороге забежал к Сеньке и Володьке, но они уже ушли. В клубе ещё почти никого не было. Понемногу стали собираться. Привезли рояль, и Валя Борц играла. В клубе я пробыл около 2 часов. Потом за мной забежали Лёнька и Сергей, и мы пошли. По дороге мы захватили патроны и отнесли в баню.
Потом зашли к Кулику и пошли в клуб Ленина. На концерте посмеялись. Я достал ручку и написал…»
 
Сделав эти записи, Стёпа оставил дневник: сейчас война, оккупация, не обо всём можно писать, полицаи могут добраться до его записей, да и не до того теперь…
Узнав, что в дирекционе на празднование нового года соберётся немецкое руководство и полицаи, молодогвардейцы решили устроить там несколько взрывов и уничтожить врагов. Но кое-кто не был согласен с этим решением – ребята понимали, что враги в этом случае могут залить кровью весь город. Олег отправил связную Ольгу Иванцову за советом к командиру Ростовского партизанского отряда по кличке «Данило», и тот ответил: «Запрещаю совершать эти взрывы. Помните, что за каждого убитого немца расстреляют сто мирных жителей».
В конце декабря через город ехали немецкие машины с почтой и новогодними подарками для солдат. Одна машина, сломавшись, встала на ремонт. Обнаружив её, без водителя и охраны, Сергей Тюленин и Валя Борц встретились с ребятами из штаба и предложили взять из машины посылки и спрятать. С ними к машине направились Иван Земнухов, Иван Туркенич, Виктор Третьякевич, Георгий Арутюнянц и Василий Левашов. Они вытащили из машины мешки с посылками, перенесли их на квартиру к молодогвардейцу Толе Лопухову, жившему рядом, а затем Виктор Третьякевич и Евгений Мошков отнесли их в клуб имени Горького.
Хозяева машины, обнаружив пропажу посылок, сообщили об этом в комендатуру и жандармерию. Собрав всю полицию, начальник жандармского поста велел срочно найти виновных и похищенный груз...
 
 
Глава 9. В боях за родной город
 
Новогодняя ночь прошла спокойно и радостно. Мария Георгиевна пригласила к себе Татьяну Ивановну и Стёпу, женщины разговаривали на кухне, а мальчики втроём играли в лото в зале, Стёпа рассказывал Жене и Юре о звёздах разных цветов, они выходили на крыльцо, и он учил их ориентироваться по звёздам. Слыша вдалеке гром советских пушек, они улыбались друг другу.
– Даже не верится, что скоро фрицы побегут отсюда, – говорил Женя.
– Они уже бегут, – отвечал Стёпа. – Только пятки сверкают!
Днём к Стёпе прибежал встревоженный, запыхавшийся Серёжка. Он сообщил, что полиция арестовала Ваню Земнухова, Витю Третьякевича и Женю Мошкова. Среди продуктов в посылках, взятых из немецкой машины, были конфеты, печенья, шоколад, сгущённое молоко, и их отдали семьям шахтёров. Там были также сигареты. Когда Виктор Третьякевич и Женя Мошков несли мешки в клуб имени Горького, одна пачка сигарет выпала на землю, и её подобрал какой-то мальчишка. Женя Мошков отдал ему эту пачку взамен на то, что он никому не скажет о том, что видел ребят с этой ношей. Но вскоре мальчика поймали полицаи, увидев у него пропавшие из машины сигареты, стали спрашивать, кто их ему дал. Он не хотел говорить, и его притащили в участок, там избили, и он, не выдержав, назвал фамилии Третьякевича и Мошкова. Их арестовали. Ваня Земнухов отправился в полицию выручать их и тоже был арестован. И теперь Серёжка бегал по городу и предупреждал товарищей об опасности.
– Думаю, ребят там долго держать не станут, – сказал он Стёпе. – И всё же нам надо быть очень осторожными. Враги словно что-то знают – арестовали главных наших людей…
Он убежал, а Стёпа с тревогой стал ждать, что будет дальше. Он пытался быть спокойным внешне, чтобы не волновать маму. Радиоприёмник он закопал ночью во дворе, понимая, что могут прийти полицаи с обыском.
На следующий день дома у Толи Попова в Первомайке состоялось последнее заседание штаба. И в связи с арестами руководителей организации штаб дал указание всем молодогвардейцам срочно покинуть город и небольшими группами пробираться к линии фронта. К Стёпе прибежала Валя Борц, передала ему приказ штаба и спросила:
– Мы с Серёжей сегодня уходим из города, может, пойдёшь с нами?
– Нет, я буду дома, – ответил Стёпа. – Мама с утра захворала, я не могу её оставить. Не волнуйтесь, ничего со мной не случится.
Он попрощался с Валей, и она убежала.
На другой день Стёпа ушёл к колонке за водой (там уже не следили, чтобы русские не брали воду), и в это время к нему домой пришли заместитель начальника полиции Захаров и полицаи Давыденко и Мельников. Ворвались в дом, едва не сбив с ног Татьяну Ивановну.
– Где твой сын? – спросил Захаров.
– Ушёл в село менять вещи на продукты, – ответила Татьяна Ивановна.
– Твой сын, мамаша, – партизан! – крикнул Мельников. – Раскрыли мы всю их шайку… Когда твой сопляк вернётся? Сегодня, завтра?
Татьяна Ивановна молчала, с ненавистью глядя на полицаев.
Они обыскали весь дом, всё перевернули вверх дном, кое-какие вещи, понравившиеся им, взяли себе. Татьяна Ивановна молилась, чтобы сын не вернулся в это время. Уходя, полицаи предупредили:
– Мы скоро опять придём. Если твоего сына не будет – тебя саму расстреляют.
«Расстреливайте», – подумала Татьяна Ивановна.
Еле живая от страха за сына, она тут же собрала в узелок одежду для него, всю еду, что была в доме, и выскочила на улицу. Встретив у колонки знакомых, Стёпа разговорился с ними и немного задержался. Он подходил к калитке, когда со двора выбежала мать.
– Стёпочка, родненький мой, уходи! – сказала она и дала ему узелок. – За тобой полицаи приходили и скоро опять придут!
– Они тебя не трогали? – спросил Стёпа.
– Нет, и не тронут, зачем я им? Они тебя ищут!
Видя, что Стёпа не хочет уходить, Татьяна Ивановна сказала:
– Если тебя арестуют, у меня сердце не выдержит, мне и без того плохо… Умоляю, уходи – к тёте или к бабушке… Уходи, сыночек…
Стёпа не мог сдержать слёз. Он обнял и поцеловал маму на прощание…
«Проведённые нами диверсии всполошили полицию, – вспоминал Радий Петрович Юркин. – Наконец жандармерии удалось ухватить нить, ведущую к «Молодой гвардии». Троих ребят арестовали. Необходимо было немедленно скрыться. Серёжа Тюленин и Валя Борц ушли вовремя. Дадышева и Остапенко мы не нашли. Я и Стёпа Сафонов остались одни из этой группы. У Тюлениных день и ночь дежурили полицейские, надеясь поймать Серёжу. На чердаке у него были спрятаны автоматы «ППШ» и три диска с патронами, которые рано или поздно полиция бы нашла. Это грозило семье Серёжи смертельной опасностью. К тому же автомат был мне теперь совершенно необходим, потому я и решил во что бы то ни стало выручить его. Встретив на базаре Серёжину сестру Наташу, я попросил её помочь мне. Она согласилась. Достав с чердака автомат и завернув в мешок, она положила его в сарай в сено. Во дворе дежурил полицейский, другой полицейский сидел в комнате и смотрел во двор. Чтобы попасть в сарай, нужно было незаметно проскочить мимо двух полицейских. Улучив момент, когда полицейский, дежуривший во дворе, пошёл прикурить к другому в комнату, я подполз к сараю, взял автомат и скрылся. Дома меня ожидал Стёпа Сафонов.
– Нас везде ищут, – торопливо сказал он. – Пока не поздно, давай уходить.
Мы ушли в посёлок Краснодон. Оказалось, что там нас знают лучше, чем в городе. Пришлось снова возвращаться домой. Шли мы степью через Чёртову балку. По этой дороге часто ходили полицейские. Стёпа предложил посидеть у дороги, может, какую-нибудь сволочь и уберём. Перед вечером показались двое полицейских. Мы насторожились. Я остался лежать в маскировочном халате по правую сторону дороги, а Стёпа – по левую. Присмотрелись. Это были полицейские из предателей. Стёпа пропустил их мимо себя, но, когда они приблизились ко мне на расстояние пяти шагов, я выскочил и наставил на них автомат. Вслед за мной выскочил Стёпа Сафонов, скомандовал: «Руки вверх!» Предатели подчинились. Стёпа обезоружил их и связал им руки.
– Ты иди, – сказал он мне, – а я сам с ними справлюсь.
Через полчаса он догнал меня и сообщил, что предатели им казнены.
Мы почти дошли до мостика через маленькую речушку в хуторе Таловом. До него оставалось не более 15 шагов, как вдруг раздался резкий окрик по-немецки, а затем короткая очередь из автомата. Я оглянулся. Стёпы Сафонова не было. Я бросился в придорожную канаву и приник к земле. Невдалеке увидел легковую машину и около неё двух людей. Прицелился и выпустил по ним целый диск.
Вслед за этим раздалась очередь из-под моста, а затем голос Стёпы Сафонова:
– Радик, ты жив?
– Жив. А ты куда стреляешь?
– Панику на немцев навожу.
Он зашёл с другой стороны, заметил шофёра и застрелил его. Около машины лежали два мёртвых немецких жандармских офицера и шофёр. Мы обыскали их, забрали оружие, документы и поспешили скрыться. На выстрелы уже бежали немцы.
На другой день мы со Стёпой распрощались. Вдвоём нам нельзя было оставаться. Он ушёл в Каменск, а я – в Красный Луч, а затем в Ворошиловск…»
Путь до Каменска был долгим и трудным. Навстречу двигалось много машин, повозок, пеших людей – враг отступал. Стёпа шёл дорожками, тропами, где было меньше всего людей. Ему всё вспоминалась Прасковья Никитична… Когда они с Радиком, вернувшись в город, переночевали у Стёпиной тёти и собрались уходить, бедная старушка обнимала его на прощание, слёзы текли по её лицу, ей не хотелось отпускать его… Какой она стала слабой, немощной… И у Стёпы тогда сердце вновь как-то странно замерло, как и в момент прощания с мамой…
Он ночевал в станице Гундоровской у одинокой старушки и узнал от людей, что на пути у него огромное скопление вражеских войск. И решил пойти по другой дороге, сделать большой крюк и выйти к городу с севера.
Ещё день прошёл в пути. По льду Стёпа перешёл Северский Донец. К концу дня он очень устал и замёрз. Людей на пути встречалось всё меньше. Стемнело; небо было ясное, звёзды сияли ярко, и Стёпе, когда он поднимал голову к небу, казалось, что он сам плывёт где-то в космосе…
Неподалёку от посёлка Глубокого он услышал вдали крики, гудение машин и спрятался в канаве возле дороги. Мимо него проехало несколько немецких машин, пробежало несколько десятков солдат, о чём-то взволнованно переговариваясь.
Когда они исчезли вдалеке, Стёпа вылез из канавы и двинулся дальше. Когда он подходил к Глубокому, был слышен близкий грохот орудий, но в посёлке всё будто вымерло – ни одного человека, ни огонька в окошках… Он зашёл в чей-то двор, постучался в избу, но там никого не оказалось. И в самой избе было холодно, там, видимо, давно уже никто не жил. Стёпа так устал, что просто валился с ног. Осмотрев двор, он зашёл в сарай, зарылся в тёплое сено и крепко уснул…
***
Сквозь сон Стёпа слышал грохот танков и орудий, стрельбу, но никак не мог пробудиться – его, простывшего в пути, сильно знобило, сил не осталось совсем. Он проснулся оттого, что русский солдат в ватнике тормошил его:
– Вставай! Кто ты? Почему спишь здесь?
Солдат был совсем юный, с красивым лицом, с большими синими глазами. «Филька!» – подумал Стёпа, не веря своим глазам. Потом он понял, что это, конечно, не Филька: у солдата было шире лицо и темнее волосы. Но всё же он был очень похож на Фильку. Из его разговора с двумя другими солдатами, которые стояли тут же, Стёпа узнал, что его зовут Коля.
Стёпа сбивчиво рассказал, как пришёл сюда из Краснодона. Солдаты обыскали его, нашли немецкие документы и оружие и повели его к подполковнику Румянцеву, который находился в избе неподалёку. Этой ночью советские войска взяли посёлок. На улицах стояли танки. Стёпа хрипел и кашлял. Коля снял с себя шапку-ушанку, более тёплую, чем вязаная шапка Стёпы, и надел на него.
Когда его ввели в избу, подполковник Румянцев в задумчивости стоял возле стола, глядя на расстелённую перед ним карту. Это был мужчина среднего роста, плотного телосложения, с серьёзным лицом. Выслушав солдат и Стёпу, Румянцев спросил у него документы, и Стёпа достал зашитое в фуфайку временное комсомольское удостоверение. Подполковнику отдали то, что при обыске нашли у Стёпы, и тот рассказал, как попали к нему эти вещи. Румянцев по временному комсомольскому удостоверению понял, что Стёпа состоял в подполье, и спросил, почему он теперь ушёл из Краснодона. Узнав, что в городе начались аресты подпольщиков, он спросил:
– И куда ты теперь шёл?
– В Каменск, к бабушке.
– Вот и мы идём в Каменск. Трудновато, конечно, будет – немцев зажали в угол, они оскалились, отбиваются как могут… Но только их песенка уже спета.
– Возьмите меня с собой! – оживился Стёпа. – Я родился и вырос в Каменске. Я здесь всё знаю.
Его зачислили бойцом штурмового отряда. Той же ночью солдатам натопили баньку, и наутро Стёпе стало намного легче. Вскоре бойцы двинулись дальше в южном направлении…
Румянцев говорил подчинённым командирам и политработникам батальонов и рот, что после освобождения Каменска они повернут на Ростов, пройдут на танках по улице Энгельса, по Ворошиловскому и Будённовскому проспектам.
– Я давил фашистов гусеницами своей машины под Ростовом в 1941 году, то же будет и сейчас, – уверенно говорил он. – Будем, товарищи, уничтожать коричневую чуму. Погоним её на запад, туда, откуда она пришла. И в Берлине прогрохочут наши танки!
Части корпуса шли вдоль железной дороги, за два дня случилось несколько боёв и небольших стычек с немцами. Бойцы захватывали вражеские танки и самоходные установки, автомашины, вагоны и цистерны, орудия, пулемёты, миномёты… Несколько десятков солдат и офицеров было взято в плен и более тысячи – уничтожено.
Всё это время рядом со Стёпой был Коля. В минуты затишья они разговаривали, Стёпа рассказал о себе, узнал, что Коля – из Ростова, там он жил с родителями, братьями и сёстрами, в прошлом году окончил школу и сразу ушёл на фронт. Когда бойцы обедали, он отдавал Стёпе свой хлеб, видя, что тот ещё очень слаб после простуды, и настаивал, чтобы он съел его. Стёпе вспоминалось, как когда-то Филька подкладывал ему еду в тарелку, и он тосковал и в то же время радовался, что нашёл себе нового замечательного друга.
Среди бойцов Стёпа увидел знакомое лицо – своего земляка Ерошу. Тот изменился: сильно похудел, зарос щетиной, смотрел угрюмо. Он тоже узнал Стёпу и, подойдя к нему, спросил:
– Ты из Краснодона пришёл?
Стёпа кивнул. 
– Как там моя мать? Не видел её?
– Видел не очень давно на базаре. Жива, здорова.
Ероша помолчал и сказал:
– Ничего, скоро освободим наш город. Совсем чуть-чуть осталось.
Во время одного боя у Стёпы закончились патроны в винтовке, и как раз в этот момент на него из-за угла домика выскочил немец. Стёпа подумал, что теперь ему конец, но раздались выстрелы, и немец рухнул замертво. Рядом стоял Ероша со своей винтовкой…
Уже совсем недалеко от Каменска в одном бою Ероша был тяжело ранен в живот и, недолго промучившись, умер, ему не успели оказать помощь. Когда его и других погибших бойцов увозили хоронить в посёлок Глубокий, Стёпа и Коля были в подавленном состоянии. Стёпе думалось: как же всё странно получается в жизни – человек, которого его отец считал своим другом, оказался предателем, а человек, которого он сам считал своим недругом, погиб смертью героя...
Во время короткого отдыха Стёпа видел во сне своих друзей – Серёжку, Валю, Тосю, Радика и других. «Как там Тося, где она сейчас?» – думал он. После той встречи возле школы имени Ворошилова они по-прежнему были хорошими друзьями, только вот таких душевных разговоров, как раньше, у них не было… Один раз ему приснилось, что они с Филькой, взявшись за руки, идут куда-то вверх по светящейся дорожке из звёзд… И постоянно он видел во сне маму – добрую, ласковую, самую родную… Как хотелось ему снова обнять её, прижаться к ней хотя бы на мгновение…
17 января советские части подошли к Каменску. Для оккупантов этот город являлся прикрытием путей к Ростову и в Донбасс, они укрепили его, держали в нём свой резерв. Передовой отряд под командованием подполковника Безнощенко около хутора Филиппенкова переправился через Северский Донец по тонкому льду и на большой скорости вышел на железную дорогу, занял переезд и будку сторожа. Для лучшего прохождения танков лёд забросали брёвнами, досками, соломой. И вслед за передовым отрядом реку перешёл 1-й танковый батальон капитана Иванова и 2-й мотострелковый.
Когда начался бой за железнодорожную станцию, с западной стороны появился почти целый полк кавалеристов противника. Мотострелковый батальон отстал от танкового, чтобы принять бой. Подполковник Румянцев направил роту танков, которая вместе с мотострелками отбивала контратаки кавалерии и лёгкой артиллерии противника.
Стёпу и Колю отправили к югу от станции посмотреть, как далеко находятся другие вражеские части на путях. Двое друзей шли по насыпи, и им казалось, что вокруг нет никого на километры. Вдали виднелась водонапорная башня, мимо которой Стёпа столько раз ходил… Когда они подошли к вагонам, стоявшим на пути, из-за них послышались голоса. Парни прижались к крайнему вагону, устремились вперёд, однако немец, обошедший вагон сзади, скосил их из автомата. Ничего не успев понять, Стёпа ничком повалился на насыпь. Он был мёртв. Рядом упал тяжело раненный Коля. Решив, что оба убиты, группа немцев двинулась к станции, но тут же была расстреляна бойцами, скрывавшимися за будкой.
Вскоре фашисты были выбиты с железнодорожной станции. Сея панику среди них, танкисты подбили два паровоза и оставили без движения составы с военной техникой. Было уничтожено по нескольку автомашин с грузами, танков, пушек и миномётов. 1-й батальон капитана Иванова и вместе с танковой ротой 2-го батальона прорвались в центр города, где завязались ожесточённые уличные бои. Проходившие по железной дороге бойцы, обнаружив, что Коля жив, взяли его с собой и после оказали ему первую помощь.
Передовой отряд 3-й танковой бригады под командованием капитана Шейко и рота автоматчиков прорвались в район Соцгородок. Навстречу им выбежали местные мальчишки, имена которых стали известны позже – Митя и Вася Крамаровы, Гена Блинов, Саша Шачнев и другие. Они показали танкистам, где находятся огневые точки противника и склад с боеприпасами. Выслушав ребят, командир головного танка поблагодарил их за помощь и приказал немедленно разойтись по домам. И в следующие секунды взлетел на воздух склад, замолчала миномётная батарея врага.
Но здесь у противника было больше сил, чем у наших, фашисты после тяжёлых боёв оттеснили советские войска на северо-западную окраину города. Вскоре подразделения получили приказ: «Танки и экипажи без танков, мотопехоту отвести за линию боевых порядков пехоты».
Каменск был освобождён только через три недели 333-й стрелковой дивизией. 12 февраля три полка с разных сторон окружили фашистов, перерезали их пути. Утром 13 февраля город освободили от фашистов. Было взято больше двух сотен автомобилей, больше двух десятков танков противника, несколько паровозов, два самолёта, несколько орудий и миномётов, четыре склада. Взяли в плен несколько десятков солдат и офицеров противника.
Жители со слезами радости встречали своих освободителей. Сколько натерпелись они за время оккупации! Фашисты глумились над мирным населением, зверствовали как только могли. Они взорвали и разрушили множество зданий, сооружений, памятников. Две тысячи лучших людей города погибли в застенках гестапо. Сорок девять ребят-школьников, в том числе и те, кто встречал советские танки в Соцгородке, были расстреляны в подвале школы №5. На территории химкомбината были обнаружены трупы пяти сожжённых советских воинов с выколотыми глазами, перебитыми руками и ногами.
Но своими зверствами фашисты не сломили дух советских людей. На протяжении всей оккупации коммунисты и комсомольцы вели подпольную работу: занимались диверсионной и разведывательной деятельностью, выпускали листовки, вселяли в людей веру в победу над фашистами, в скорое освобождение. И вот этот час настал…
***
1 января утром Геннадий Почепцов увидел в окно, как к Жене Мошкову, жившему напротив него, пришли полицаи и как его вывели со двора с каким-то мешком в руках и, посадив в сани, увезли. Днём Почепцов узнал от друга Демьяна Фомина об аресте Третьякевича и Земнухова. Испугавшись, что организацию раскрыли и что ему тоже грозит расправа, он рассказал о своей подпольной деятельности своему отчиму В.Г. Громову-Нуждину, который был тайным агентом полиции. Тот угрозами принудил его написать заявление в полицию.
3 января Почепцова вызвали в полицию, его допросил Соликовский, а затем – следователи Дидык и Кулешов. Почепцов подтвердил свою принадлежность к подпольной комсомольской организации, назвал её руководителей, рассказал о целях и задачах деятельности подполья и указал место хранения оружия и боеприпасов, спрятанных в гундоровской шахте.
По показаниям Почепцова было арестовано 13 молодогвардейцев, в основном из первомайской группы. Нужные им сведения полицаи получили от девушек Лядской, Выриковой и Полянской, которые были близко знакомы с некоторыми молодогвардейцами. Лядская поведала о своих разговорах с Тосей Мащенко, назвала фамилии ребят, которые услышала от подруги.
Поняв, что диверсии в электромеханических мастерских, гараже дирекциона, на шахтах были преднамеренным действием подпольных групп, полиция начала арестовывать всех, кто там работал.
Массовые аресты коммунистов и комсомольцев шли с 5 до 11 января. Их допрашивали, полицаи пытались узнать об их подпольной деятельности, хотели, чтобы они назвали фамилии своих товарищей, но и взрослые подпольщики, и молодогвардейцы молчали. Их избивали до полусмерти плетьми, перебивали им руки и ноги, жгли калёным железом, загоняли под ногти иглы, подвергали ещё более страшным пыткам. Но никакие зверства не испугали мужественных подпольщиков, не заставили их покориться врагу.
Мать Вали Борц, Мария Андреевна, была арестована вместо ушедшей из города дочери и стала свидетелем тех ужасов, что творились в тюрьме полиции, и того, как мужественно вели себя ребята и девчата, с какой внутренней силой Уля Громова читала «Демона», как задушевно пела песни Шура Бондарёва, как смеялась в лицо полицаям Люба Шевцова…
9 января была арестована Мария Георгиевна. В тюрьме она держалась мужественно, страшные пытки, побои и сама смерть не пугали её. Она боялась только за своих сыновей – что с ними будет?..
Женю и Юру взяла к себе её сестра Инна Георгиевна, но они, привыкнув к Татьяне Ивановне, часто прибегали к ней. Женя носил в полицию передачи для матери – тёплую одежду, еду.
14 января он снова понёс передачу и, когда ему возвращали посуду, обнаружил в сетке, в которой приносил еду, записку:
 
«Дорогие сёстры!
Вернуться домой надежды нет. Нас должны расстрелять. Жаль детей. Берегите моих детей, так как они останутся без отца и матери. Я не теряю надежды и уверена, что их воспитает советская власть, как воспитала меня.
Наши скоро вернутся. Мы будем бороться до конца… Хочется жить. Берегите себя».
 
15 и 16 января молодогвардейцы и взрослые подпольщики были сброшены в шурф шахты №5, многие – живыми. Среди казнённых были руководители взрослого подполья Филипп Петрович Лютиков и Николай Петрович Бараков, Мария Георгиевна Дымченко, молодогвардейцы Виктор Третьякевич, Иван Земнухов, Ульяна Громова, Евгений Мошков, Леонид Дадышев, Владимир Куликов, Сергей Левашов, Антонина Мащенко, Анатолий Попов, Виктор Петров и многие другие.
Полицаи вели слежку за квартирой Сафоновых. Стёпа дома не появлялся, и Татьяна Ивановна на вопросы полицаев отвечала, что он ещё не вернулся. 26 января её забрали в полицию. Бросили в холодную камеру, где находились Люба Шевцова и Аня Сопова. На допросе Татьяна Ивановна сказала Соликовскому:
– Я не знаю, где мой сын. А если бы и знала, не сказала бы тебе, извергу.
– Вот всыпем тебе тридцать шомполов, заговоришь по-другому! – заорал он, сбил женщину с ног, и полицаи стали бить её прутьями.
Избитую, еле живую, её бросили обратно в камеру.
Вскоре в полицию привели арестованного Сергея Тюленина и его мать Александру Васильевну. Сергей и Валя, уйдя из города, пробрались к линии фронта, но, узнав, что фашисты жестоко расправляются с семьями партизан, вернулись в Краснодон. Там было очень опасно, полицаи искали их, и Мария Андреевна, которая была ещё на свободе, отправила дочь в Ворошиловград к родственникам. Сергея его сёстры тоже увели из города, он перешёл линию фронта, попал в одну из воинских частей, наступавших на Каменск, во время боя был взят в плен, его вместе с другими людьми повели на расстрел, но он остался жив, раненный только в руку, заваленный грудой тел. После, выбравшись наружу, он вновь ушёл в Краснодон. Вернувшись домой, он по доносу соседки был арестован…
Сергея сильно пытали в присутствии матери, её избивали плетьми при нём, но он молчал. Ему устроили очную ставку с Володей Лукьянченко, но они не признавали друг друга. Видя, как Серёжу после пыток, едва живого, в крови, несли в камеру, Татьяна Ивановна думала: «Что же теперь будет? Что с ними сделают? Друзья сына, ещё мальчишки…» И всё терзала её мысль: «Где же Стёпа?.. Что с ним?». У неё было плохое предчувствие, но в душе ещё теплилась надежда, что он жив…
31 января Сергея Тюленина, Володю Лукьянченко, Аню Сопову, Юру Виценовского и других ребят сбросили в шурф шахты №5. С места казни бежал один из парней – Толя Ковалёв, он несколько дней скрывался в Краснодоне, потом ушёл из города и пропал без вести. Любу Шевцову и Сеню Остапенко перевели в Ровеньки и после жестоких пыток вместе с Олегом Кошевым и другими 9 февраля расстреляли в Гремучем лесу.
Арестовав матерей некоторых молодогвардейцев, полицаи решили повесить их на площади и выбрали для этого день, но женщинам было уже всё равно, что с ними будет. Однако полицаи не успели осуществить свой замысел: советские войска уже подходили к Краснодону, и жандармерия, полиция и другие органы спешно готовились к эвакуации. Полицаи ругались, торопили друг друга, собирали и увозили на повозках, санях всё, что можно было, спеша уйти от возмездия. О людях, оставшихся в камерах, больше никто не вспоминал. Старик, убиравший помещения тюрьмы, зашёл в женскую камеру и сказал:
– Уходите, уходите домой. Они вот-вот уедут, вас никто не хватится.
Женщины покинули камеру. Обессилевшая, измученная Татьяна Ивановна еле добрела до своего дома и сразу же упала на кровать, заснула тревожным сном. Её бил озноб, снились страшные сны, при движении тело наливалось болью. Она пролежала так несколько часов, потом её разбудил голос Жени:
– Тётя Таня, проснитесь! Наши пришли!
Он под руку вывел её со двора. По улице, гудя, ехали советские танки, передние уже скрылись из виду. Женщины и дети обступили шедших по улице солдат, разговаривали с ними. Когда один танк остановился неподалёку от двора Татьяны Ивановны, какой-то мальчик подбежал к нему, обхватил руками его гусеницы и постоял так, прижавшись к нему. Прислонившись к калитке, Татьяна Ивановна плакала от радости…
 
 
Эпилог. Память
 
После прихода Красной Армии матери молодогвардейцев пришли к зданию полиции. Войдя в камеры, они увидели следы крови, надписи углём, посуду, в которой приносили еду. Затем направились к шурфу шахты, где прежде долго стояла охрана, не давая людям подойти близко. Возле шурфа были разбросаны валенки, носки, гребешки и другие вещи, стена террикона была в крови. Матери, узнавая вещи своих детей, кричали, плакали, падали в обморок.
Работа по извлечению трупов из шурфа была поручена тому самому Громову-Нуждину, предателю. Он долго медлил с этим делом, при его содействии жители извлекли тела только нескольких ребят, сброшенных позднее других; потом, посоветовавшись с одним врачом, он предложил не извлекать трупы, так как трупный яд смертелен, а сделать на месте этого шурфа братскую могилу. Родители погибших ребят были недовольны таким решением. Извлечением тел по собственной воле занялся отец молодогвардейца Лиды Андросовой, шахтёр Макар Тимофеевич, к нему присоединились другие. Поначалу доставали из шахты камни, груды земли, рельсы, вагонетки. Потом по частям извлекали тела молодогвардейцев, взрослых подпольщиков… Их складывали в бане, находившейся неподалёку от шахты, и возле неё. Тела были так изуродованы, что людей узнавали только по одежде. Татьяна Ивановна с содроганием смотрела на рыдающих матерей, некоторые падали в обморок, их приводили в чувство. Они с Инной Георгиевной опознали тело Марии Георгиевны…
1 марта в парке имени Комсомола молодогвардейцев похоронили в братской могиле. Там же были похоронены взрослые подпольщики и казнённые фашистами в сентябре шахтёры. Молодогвардейцев из посёлка Краснодона похоронили в братской могиле в центре посёлка. На похоронах были толпы людей, присутствовали военные. У Татьяны Ивановны разрывалось сердце, когда она вместе с Инной Георгиевной и рыдавшими Женей и Юрой провожала Марию Георгиевну в последний путь. Здесь, на могиле товарищей, оставшиеся в живых молодогвардейцы дали клятву мстить за них врагу.
В живых осталось всего несколько молодогвардейцев: Иван Туркенич, Василий Левашов, Георгий Арутюнянц, Валерия Борц, Ольга и Нина Иванцовы, Радий Юркин и другие.
Татьяна Ивановна так и не знала, что с её сыном, от него не было никакой весточки. Она уже собралась ехать в Каменск, но вскоре после похорон молодогвардейцев к ней в дом постучался молодой солдат. Это был Коля, боевой друг Стёпы. Узнав, что Татьяна Ивановна – его мать, он показал ей широкий ремень, снятый со Стёпы, и спросил, знакома ли ей эта вещь.
– Да, это ремень Стёпы, – ответила она. – Откуда он у вас?
– Мы с ним воевали вместе, – стал рассказывать Коля. – Встретили Стёпу в посёлке Глубоком, он захотел идти с нами и был зачислен в наш отряд, мы вместе добирались до Каменска. 20 января, когда шёл бой за железнодорожную станцию в Каменске, нас с ним отправили в разведку, и там он был убит… Его похоронили с другими воинами только после освобождения города. Надели на него офицерский ремень вместо этого…
Татьяна Ивановна плакала, не веря в случившееся, Коля долго её утешал и плакал вместе с нею. Ему было мучительно жаль её, тем более что она потеряла единственного ребёнка. В момент гибели Стёпы он нарочно выбрался вперёд, чтобы загородить его от пули, но кто же знал, что немец появится с другой стороны…
Для бабушки, тёти, Люды и Вальки известие о гибели Стёпы тоже было страшным ударом. Вместе с Татьяной Ивановной они посетили братскую могилу воинов на Рыгинском кладбище в Каменске и оплакали любимого сына, внука, племянника и брата, вспомнили много хорошего о нём. Прасковье Никитичне долго не решались сообщить страшную новость, так как у неё было совсем уже плохое здоровье. Но она всё чаще стала спрашивать о Стёпе и потом догадалась, что с ним случилось несчастье. Вскоре её самой не стало…
5 мая в воинскую часть, где служил Степан Владимирович, пришло письмо с известием о гибели Стёпы. Прочитав его, он почувствовал, как всё поплыло перед глазами. Потом, закрыв лицо руками, горько заплакал и долго не мог успокоиться. После этого он всё делал бессознательно, мыслями был не здесь, а в родном городе, с любимыми женой и сыном… Разве мог он забыть, как держал за руку своего малыша, как они вместе гуляли, смотрели на звёзды, как ездили на рыбалку, как отмечали праздники?.. Нет, не мог он поверить, что сына нет больше в живых, что никогда он больше не увидит своего Стёпочку…
13 сентября вышел указ о награждении молодогвардейцев. Ульяне Громовой, Ивану Земнухову, Олегу Кошевому, Сергею Тюленину и Любови Шевцовой было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Остальные молодогвардейцы были награждены орденами и медалями.
21 сентября М.И. Калинин писал родителям Стёпы: «Ваш сын Сафонов Степан Степанович в партизанской борьбе за советскую Родину погиб смертью храбрых. За доблесть и мужество, проявленные в борьбе с немецкими захватчиками в тылу врага, он награждён орденом Отечественной войны I степени. Одновременно С.С. Сафонов награждён медалью «Партизану Отечественной войны» I степени». Орден и медаль были вручены Татьяне Ивановне 4 октября в клубе имени Ленина на мероприятии, посвящённом награждению молодогвардейцев.
Не избежали возмездия палачи и предатели молодогвардейцев. В августе 1943 года в Краснодоне шёл суд над Почепцовым, его отчимом Громовым-Нуждиным и следователем Кулешовым. Кроме предательства «Молодой гвардии», совершённого вместе с Почепцовым, Громов-Нуждин был виновен также в выдаче полиции многих активистов, политработников, шахтёров и т.д. По указаниям Кулешова к молодогвардейцам применялись самые мучительные пытки. По приговору суда все трое предателей были публично расстреляны. После войны были найдены 13 палачей, полицаям был вынесен смертный приговор, а немцам – разные сроки лагерей. Соликовскому, к сожалению, удалось скрыться от правосудия.
На фронте мстили за погибших молодогвардейцев их отцы, братья, товарищи и те, кто не знал их лично, но знал об их подвиге, мстили все советские люди… И Степан Владимирович в сентябре 1943 года в стихотворении, посвящённом сыну, писал:
 
Спи спокойно, мой красавец дорогой,
Себя в обиду мы не даём,
Сволочь фашистскую бьём,
Родину отстоим,
Навеки за тебя и за всех отомстим.
 
В конце января 1945 года, вернувшись с фронта, он посетил могилу сына. Там был установлен обелиск, увенчанный красной звездой, и мраморная плита с надписью: «Здесь похоронены воины Советской Армии и член подпольной организации «Молодая гвардия» Степан Сафонов, павшие в бою за освобождение Каменска от немецко-фашистских захватчиков».
Тяжело и непривычно было родителям без Стёпы. Всё время казалось им, что сейчас он прибежит с улицы, будет рассказывать о своих товарищах, об играх. Когда садились ужинать, долго сидели молча, глядя в одну точку, словно ждали, когда и сын сядет с ними… Тихо и бесприютно было в доме. Оба родителя чувствовали, какой пустой, бессмысленной стала жизнь без сына. Степана Владимировича одолевали болезни…
Но память о Стёпе была жива. В декабре 1946 года Степан Владимирович и Татьяна Ивановна получили от писателя А.А. Фадеева экземпляр книги «Молодая гвардия», одним из героев которой был их сын. Позже, когда они перебрались в Каменск, поближе к могиле сына, над ними стала шефствовать пионерская дружина имени Степана Сафонова из школы №7. Ежегодно в день освобождения Каменска – 13 февраля – собирались на митинг жители улицы, также получившей его имя. Сохранившиеся книги Стёпы – «Вселенная», «Что такое кометы», «Падающие звёзды и метеориты» – Татьяна Ивановна отдала в музей «Молодая гвардия» в Краснодоне.
Не забывали родителей Стёпы и его боевые друзья. Их навещали Радик и Коля.
Радик стал лётчиком, участвовал в боях с японскими милитаристами. После войны служил на Краснознамённом Балтийском и Черноморском флоте. В 1948 году вступил в КПСС. В 1950 году закончил Ейское военное авиаучилище. За годы службы был награждён двумя орденами Красного Знамени и медалями «За победу над Японией» и «За боевые заслуги». В 1957 году вышел в запас, жил в Краснодоне, работал механиком в Краснодонской автоколонне. Часто ездил в другие города по приглашению горкомов, обкомов и ЦК ВЛКСМ, встречался с молодёжью, со школьниками, рассказывал им о подвигах своих друзей – молодогвардейцев. Его всегда очень тепло принимали и слушали с большим интересом.
Коля вернулся с войны без ноги, его мучили головные боли после контузии, но всё же он был ещё очень молод и чувствовал себя полным сил. Он поступил в Ростовский машиностроительный институт, стал работать на Ростовском литейном заводе. В июне 1947 года, получив отпуск, он навестил родню в Каменске, побывал на Рыгинском кладбище, где были похоронены его боевые товарищи. Там он встретил девушку с длинными тёмными волосами, с большими карими глазами. Она приходила на могилу к Стёпе. Коля заговорил с ней, они познакомились. Её звали Галя, она приехала сюда из Краснодона, точнее, из Первомайки, где гостила у бабушки. Её связывали со Стёпой самые радостные воспоминания из детства. Потом Коля и Галя много общались, переписывались, он навещал её у Анны Степановны в Первомайке, ездил к ней на Кубань. После долгих лет дружбы они поженились. Коля стал ей близким человеком, потому что так же трепетно, как она, хранил память о Стёпе и потому что во многом был похож на её любимого брата Филю.
Татьяна Ивановна переписывалась с тётей Вити Жданова и мамой Васи Хадыкина. Друзей детства Стёпы война тоже не пощадила.
Витя вместе с отцом участвовал в Сталинградской битве, отец погиб в декабре 1942 года, Витя получил два тяжёлых ранения, несколько месяцев пролежал в госпитале, затем снова отправился на фронт. 5 августа 1943 года он с советскими войсками вошёл в город Орёл, а 14 августа погиб при освобождении города Карачева.
Вася с родителями остался в посёлке Кузьмичи, в начале оккупации он вместе с отцом и дедом ушёл в партизанский отряд. Они устраивали аварии на дорогах, лишали немцев поставок оружия и продовольствия, освобождали пленных. 28 января 1943 года отступающие немецкие части наткнулись в лесу на их отряд, завязался бой, в котором погибли все партизаны, в том числе и Вася.
В начале 1960-х годов, когда в космос полетел Ю.А. Гагарин, затем – Г.С. Титов, А.Г. Николаев и другие, родители и товарищи Стёпы поняли, что его разговоры о полётах к звёздам не были праздными…
Талантливый краснодонский поэт Геннадий Кирсанов, учившийся с будущими молодогвардейцами в школе имени Горького, подарил Татьяне Ивановне книжечку своих стихотворений, одно из которых было посвящено её сыну:
 
Нацелив к звёздам сердце, словно компас,
Он жил мечтой. И если б не погиб,
Среди отважных, что штурмуют космос,
Его, должно быть, встретить мы смогли б.
 
…Время уносило вперёд, обрывало связи с прошлым. И вот уже не с кем было Татьяне Ивановне поговорить о Стёпе, вспомнить его. Умер израненный на фронте Степан Владимирович, не стало Радика, давно не было в живых Коли.
Но память о сыне жила в ней, это было всё, что у неё осталось. Она знала: эта память не исчезнет, не угаснет, пока бьётся её сердце…
 
 
 
15 мая – 26 декабря 2018 г.