Н.А. Меньков `Ульяна Громова`

Книга посвящена одному из организаторов и самых активных участников подпольной организации «Молодая гвардия» Ульяне Громовой (1924 – 1943). Это повесть о ней, её родных и близких, о друзьях и товарищах. Произведение охватывает всю короткую, но очень яркую и достойную жизнь Ульяны.

О многих молодогвардейцах были написаны книги – их родственниками или другими, тоже неравнодушными к их подвигу людьми. И было бы несправедливо, если бы Ульяне Громовой – Герою Советского Союза, одному из лучших людей в истории человечества – не была бы посвящена отдельная книга.
Возможно, это будет одна из многочисленных редакций повести, потому что рассказать об Ульяне, обо всём, чем она жила, нельзя даже в многотомном издании – её жизнь была наполнена глубоким смыслом, а внутренний мир был настоящей сокровищницей мудрости.
Вечная память Ульяне и её товарищам-молодогвардейцам.

«В человеке должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».
(А.П. Чехов. «Дядя Ваня»)

«Уля, только Уля! Меня поражает её мягкость, сочетающаяся с сильной волей, принципиальностью и непримиримостью к врагам. Сама женственность, в трудный час Громова сумела стать твёрдой и неприступной. «Человек нежней цветка, твёрже камня», – гласит пословица. Такой и была Уля».

(Елена Осипова. Ленинград. Из опроса школьников «Кто из героев «Молодой гвардии» тебе ближе и почему?», 1984 г., VII слёт «Молодогвардейцы наших дней», г. Щёлково)

_____________________________________________

Посёлок Первомайский, или, как его называют попросту, Первомайка, уже давно стал частью Краснодона. Он имеет давнюю и славную историю.
Издавна здесь селились казачьи семьи. Один из крупнейших хуторов – хутор Сорокин – появился в конце XVII века. Первые его поселенцы занимались земледелием, животноводством, разными ремёслами. Казаки вообще были очень трудолюбивыми людьми.
В конце XIX века при рытье колодцев и погребов здесь стали находить уголь, потом начали строить шахты. Сюда устремились люди из разных губерний России, Украины и Белоруссии, а также китайцы, персы, корейцы, татары.
Жители здешних хуторов участвовали во всех значимых событиях, происходивших в Российской империи, сражались в русско-турецкой, русско-японской, Первой мировой войнах, верой и правдой служили Отечеству.
Одним из таких людей был Матвей Максимович Громов. Он был родом из Полтавской губернии. Его отец был моряком, погиб, когда Матвею было шесть лет, и мальчика воспитывал дедушка. Грамоте его не учили, семья жила в бедности, и Матвей подрабатывал пастухом. Потом служил в армии, участвовал в русско-японской войне, был несколько раз тяжело ранен, получил много наград, особенно гордился орденом Святого Георгия за спасение знамени своего полка.
После войны, отправившись на заработки в другой край, он встретил и полюбил черноокую казачку Матрёну Тимощенкову с того самого хутора Сорокина, да и ей приглянулся кудрявый красавец с усами. «Геройством своим причаровал меня, наверное, ваш батько, – говорила она позже дочерям. – Как начнёт, бывало, рассказывать, как в разведку под Мукденом ходил, как воевал с японцами, – заслушаешься». К тому же он проявил заботу не только о ней, но и о её дяде – Якове Гавриловиче, который вырастил Матрёну, её братьев и сестёр.
Молодые вскоре поженились. День свадьбы – ясный, солнечный – отчётливо запомнился им на всю жизнь. Радостные лица, запряжённая тройка лошадей, алые цветы... Невеста в длинном белом платье и жених с четырьмя орденами на груди. «Счастливая, за героя, георгиевского кавалера выходишь...» – говорили Матрёне.
Они с Матвеем заботились о дядюшке до конца его жизни. Яков Гаврилович оставил им свой дом с двумя комнатами, кухней, пристройками, большим фруктовым садом и рощами.
Матвей Максимович работал на мельнице кучером, а позже, при советской власти, – на шахте и в совхозе. У Громовых было пятеро детей: Тоня, Клава, Нина, Елисей и Уля.
По берегам речки Каменки тянулись овраги и перелески. Улочка, на которой жили Громовы, утопала в зелени садов. Дворик был небольшой, но чистый и уютный. В нём всё было просто и скромно. У дверей стояла лавочка. Мимо неё тропинка вела от крыльца к вишнёвому саду. В уголках двора цвела сирень и розы. А по другую сторону дома был лужок, влажный от воды с Каменки. От дома к реке вела левада, поросшая высокой сочной травой. В хозяйстве была пара рабочих волов, корова и несколько кур.
Младшая дочка Громовых, Ульяша, родилась 3 января 1924 года, в один из таких дней, про который известный поэт сказал: «Мороз и солнце; день чудесный!» Все с волнением и радостью разглядывали личико маленькой Ули, а совершенно счастливый братишка, четырёхлетний Еля, прыгал вокруг кроватки, пытался дотянуться до личика сестрёнки, чтобы погладить его.
– Дайте я поношу её по комнате, – просил он родителей, а они не давали.
– Ой, уронишь, – шутливо грозил ему отец.
– Ну что вы сгрудились над ней!.. – недовольно сказала старенькая бабушка – мать Матрёны Савельевны. – Всё глядите, глядите, а ей покушать уже надо, нашей Ульяше. Вот отнесу её соседям...
– Бабушка, не надо! – взмолился Еля. – Не отдам Улю. Сам буду кормить её. И нянчить тоже.
Привязанность брата и сестры друг к другу со временем переросла в верную и преданную дружбу.

Как уютно светились окна домика Громовых в зимние вечера! Сюда сбегались на огонёк соседи, друзья. Матрёна Савельевна и Тоня рассказывали очень интересные истории – будь то сказка, быль или притча. Их внимательно слушали дети и взрослые, сидевшие на стульях, на кровати, на дощатом полу, постелив на него одежду.
– Уля! Ульяша! – зовёт мать, и маленькая темноволосая, черноглазая девочка бежит к ней.
Мама сидит на скамье, вокруг неё – старшие сёстры и брат Ули, и Елисейке уже не терпится послушать сказку.
– Давай про Бабу-Ягу! – просит он.
А другие не соглашаются с ним, просят каждый свою любимую историю.
– Я вам лучше вот чего расскажу… – и Матрёна Савельевна начинает негромким, ласковым голосом рассказывать какое-нибудь предание, которое раньше никто из детей не слышал.
Она слыла настоящей народной сказительницей. В её сказках воспевались подвиги русских людей – князей, богатырей и других былинных героев, описывались красоты русской природы. И Ульяна с самого младенчества полюбила степь, речку и рощицы, что окружали Первомайку, полюбила свою родную землю.
Широко раскрыв большие чёрные глаза, Уля познавала тот неведомый мир, который открывался ей через сказку, пытаясь понять мораль, толкование каждой истории. И чувствовала благодарность: это она, мама, придумала так хорошо, интересно проводить зимние вечера, чтобы детям не было скучно.
...Бывало, послушав сказку, Ульяша срывалась с места – и прыг-скок, прыг-скок по комнате! Прыг на стул, потом – на пол, потом – на сундучок. Родители ловят её, чтобы уложить спать, и смеются!..
Матвей Максимович тоже хорошо рассказывал истории. Он любил рассказывать о том, как и за что был удостоен Георгиевского креста – за участие в русско-японской войне, спасение знамени полка. Елисей заслушивался его рассказами. Любил его слушать и соседский мальчик Филька.
Он был младше Ульяны, совсем ещё кроха. Они вместе играли на песке, бегали по улице, прятались друг от друга. Ей было весело смотреть, как этот малыш носился по улице, пока Филькина бабушка Анна Степановна не забирала его и не уносила спать уже в потёмках. Филька очень любил сказку про Золушку и перед сном всё говорил бабушке, что когда-нибудь она к ним придёт и, переходя ручеёк, снимет туфельки, чтобы не намочить их.
– Придёт, придёт твоя Золушка, – успокаивала она малютку, целовала его, и он засыпал.
Анна Степановна была очень доброй, Матрёна Савельевна дружила с ней, и многие обращались к Филькиной бабушке за помощью и советом.
Дворик у неё был небольшой, домик – ветхий, но очень уютный. И всегда в нём приятно пахло борщом и пирогами. Каждому она готова была помочь, выслушать, поддержать. Жизнь у неё была трудной – муж-пьяница обижал её, изводил. Но он умер рано – замёрз где-то в канаве пьяный.
Однажды Филька поймал лягушонка и побежал показывать его Ульяне, но тот обмочился ему на руку. У Фильки выступила огромная бородавка, и Ульяна с тех пор стала побаиваться лягушек.
– Уля, пойдём с нами рыбу удить? – спрашивал было Елисей, поджидая друга. – На речке сейчас хорошо, и караси у самого берега плещутся…
– Не хочу. Там лягушки…
– Ну и что? Да, они страшные, но они ведь маленькие…
Помнилось Ульяне, как отец и мать, сидя вечерами на лавочке, с улыбкой беседовали о чём-то, смотрели, как она играет. В те времена отец ещё не был седым, а у мамы не было морщин на лице. Матвей Максимович проворно чинил избу, с зятем складывал новую печь, и Елисей рвался им помогать, подавал инструменты, материал.

В то время всюду шёл ремонт и строительство: Краснодон (бывший хутор Сорокин) рос, строились новые здания, открывались шахты. Чинилась изба у поселившихся по соседству Поповых – родителей с мальчиком, ровесником Ульяны, и маленькой девочкой. Сыновья Анны Степановны перекрывали крышу её избушки.
После возведения печи Уля нашла кусочек мела, ей понравилось жевать мел, и она теперь пыталась достать его где только можно. А уже позже, когда она училась в школе, то часто внимательно смотрела на мелок, которым учительница водила по доске.
...Им с братом весело было играть в жмурки, в деревянных человечков или строить что-нибудь из песка. Когда Елисей пошёл в первый класс, Уля стала скучать без него.
– Елечка, а можно я с тобой пойду в школу? – спросила она однажды.
– Доченька, тебе ещё слишком рано, – улыбнулась Матрёна Савельевна. – Вот подрастёшь совсем чуть-чуть – и тоже пойдёшь...
А сама старалась занять дочку чем-нибудь, понимая, как ей одиноко: Елисея теперь подолгу не было дома, а Филька уехал с матерью в Москву, где жил его отец, пожилой профессор.
Вместе с мамой Уля ходила на огород, помогала ей полоть грядки, смотрела, как мама доит корову и кормит кур, и уже в таком, совсем малом возрасте она приучилась к труду, полюбила работать и стала первым помощником родителей.

Ульяна была очень старательной и аккуратной девочкой. Её вещи, игрушки всегда были в порядке и чистоте.
В пять лет она начала изучать азбуку по буквам и очень быстро научилась читать.
И вот её уже ведут в первый класс Первомайской школы… У Матрёны Савельевны уже давно болели ноги, и поэтому она не смогла пойти с Ульяшей в школу, хотя ей очень хотелось увидеть, как дочка, счастливая, нарядная, с портфельчиком в руке войдёт в свой класс.
В школе Ульяну все уважали и любили – и учителя, и ребята: она прекрасно училась, была замечательным товарищем и помогала в учёбе другим. За отличную учёбу её часто премировали. А однажды подарили чернильницу.
«Какого педагога не радовали её ответы, кто не восхищался её образцовыми тетрадями!.. Кто ещё, кроме Ули, так внимательно, сосредоточенно умел слушать объяснение учителя или ответы учеников?» – вспоминал учитель украинского языка и литературы Илларион Макарович Знаенко.
В десять лет она стала пионером, дала торжественное обещание, что будет твёрдо и неуклонно стоять за дело Ленина-Сталина.
Все годы учёбы в школе учителя ставили её в пример. Однажды на родительском собрании директор школы сказал:
– Товарищи родители, советуйте своим детям брать пример с Уляши Громовой. Если бы все так учились, как учится она, было бы очень хорошо.
...Над посёлком возвышалась гора, и на этой горе пионеры любили собираться и жечь костры. Ульяна читала ребятам стихи, рассказы, и притихшие дети, с отблесками огня в глазах, восхищённо ловили каждое её слово:
– «Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далёка тебя вижу... какая же непостижимая, тайная сила влечёт к тебе? Почему слышится и раздаётся немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня?... Русь! чего же ты хочешь от меня?... Что глядишь ты так, и зачем всё, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?..»
Искры взлетали над костром и гасли; в это время, кажется, сама природа прислушивалась к мягкому, задушевному голосу Ули...
***
Теперь Ульяна с братом Елисеем вместе ходили в школу, делали уроки за одним столом, читали книги, взятые у знакомых на одну ночь. И так увлечённо читали, что порой не замечали, как проснувшийся отец появлялся в дверях.
– Всё читаете… – говорил он, зачерпывая ковшом воду из кадки. – Ложитесь спать, уже третий час ночи…
– Сейчас, только ещё одну страничку… – отвечал Еля, не видя ничего вокруг.
И, когда мать звала Ульяну или Елю, к ней бежали оба. Настолько они были привязаны друг к другу…
Но вот настал день, когда любимый брат покинул дом – он окончил школу и стал курсантом Вольского высшего авиационного училища. Интерес к авиации в нём пробудили подвиги советских лётчиков, о которых он читал в газетах. С восторгом он рассказывал Ульяне о Валерии Чкалове и его команде, о воздушной экспедиции О.Ю. Шмидта, о лётчике-испытателе В.К. Коккинаки. Они вместе ходили на фильм «Лётчики» о курсантах лётной школы, и после этого фильма Елисей стал грезить о лётном училище.
Тяжело им с Улей было расставаться, но оба знали: разлука будет не очень долгой, а после их ждёт радостная встреча.
– Я буду часто-часто писать вам письма, а когда будет возможность, приеду, – сказал он, обнимая родных на прощание.

Мать часто болела, и Ульяна много трудилась дома: всё требовало ухода – и огород, и огромный сад, и скотина, и куры.
Из-за боли в ногах Матрёна Савельевна иногда не спала ночью, и в тёплые дни она, бывало, выходила из дома, присаживалась на крыльцо и сидела так порой до рассвета, думая о детях. Старшие дочери жили своей жизнью: у них были семьи, работа. Тоня работала в коммунхозе, у неё было пятеро детей. Клава пока была дома, сидела с маленькими сыном и дочерью, а муж работал. Нина уехала далеко, в Краснодарский край, но часто присылала письма, и мать знала, что у неё всё в порядке. Елисей учился в лётном училище.
А Ульяна пока училась в школе, переходила из класса в класс, и родители слышали о ней от учителей только хорошее. В табелях успеваемости у неё все годы были только отличные отметки.
Только вот болезнь матери не давала ей покоя; Уля собирала лепестки роз, которые были обезболивающим лекарством, заботилась о маме и в тёплых, задушевных беседах просиживала с ней на крыльце до рассвета.
***
Говоря об Ульяне как о лучшей ученице класса и школы, директор Иван Арсентьевич Шкреба отмечал её прекрасные способности и высокое развитие, а главное, её большой труд. Она всё делала хорошо и вовремя. На уроках очень внимательно слушала учителя и никогда не отвлекалась на посторонние дела. Книги и тетради Ульяны были в образцовом порядке, и записи были сделаны так красиво и чётко, что могли быть образцом для всех. Такими же образцовыми были и устные ответы.
«...Она регулярно читала книги, журналы, газеты, чтобы быть в курсе текущей жизни, знать о выдающихся событиях в стране, о всех великих людях, – вспоминала об Ульяне учительница Зоя Алексеевна Адерихина. – Вместе со всеми учениками она коллективно посещала кино, концерты, детские постановки. Уля любила музыку, искусство. В школе было пианино, и, выполняя желание детей, я часто играла на нём. Дети пели, танцевали или слушали какие-нибудь музыкальные произведения. Уля очень любила такое времяпрепровождение. Были у нас и драмкружки. Уля участвовала в них и охотно выступала на школьных утренниках и вечерах...»
«Она любит всё прекрасное, изящное: цветы, песни, музыку, картину, – говорил И.А. Шкреба. – У неё уже сложились твёрдые понятия о долге, чести, нравственности. Это волевая натура...»
«...Уля не только любила учиться, но любила и умела работать, – отмечала З.А. Адерихина. – Дома она во всём помогала матери. С самого раннего детства она видела, как трудятся её родители. Они всегда привлекали Улю к посильному труду, развивали в ней практические навыки. Уле нравилось в школе. Она охотно выполняла всё, что было нужно для школы. На каникулах она вместе с другими учениками приходила работать на школьном огороде и винограднике. Она тщательно ухаживала за растениями и добивалась хорошего урожая. Когда летом ученики нашей школы работали в Первомайском совхозе, в колхозе «Пятилетка» или выезжали помогать соседнему колхозу в селе Деревечке, Уля всегда была с нами и своим личным примером вовлекала других в работу так, что дело отлично выполнялось».
«Громова очень любила литературу, русскую и украинскую, – рассказывала учительница Прасковья Власьевна Султан-Бей. – У неё было пять тетрадей, в которые Уля записывала выдержки из понравившихся ей книг... Одна коса у неё всегда была на груди, вторая – за спиной. Когда вызову отвечать урок, косу забросит за спину, руки тоже за спину. И говорит... Приятно было слушать: рассказывала она всегда толково, давала собственную оценку литературным героям.
Школьные сочинения Громовой всегда оценивались только пятёркой. В книгах русских и украинских классиков, в произведениях советских писателей её прежде всего интересовали люди кристальной душевной чистоты. У них она училась сознательному труду, высокому чувству долга и гражданского мужества. Всё это, я уверена, помогло Уле правильно выбрать свой жизненный путь...»
Сочинения Ульяны зачитывались и в её классе, и в других.
Она была и совестью всего класса – при ней никто не смел выругаться, соврать, даже просто насорить.
Ульяна любила свою школу – учителей, товарищей, учёбу и общественную работу. Она дружила с одноклассницами Валей, Люсей, Майей, Зоей и Ниной, старалась никого из них не выделять, но, пожалуй, чуточку ближе к ней были Валя и Майя.
Уля могла часами сидеть за книгами – ей было интересно всё, и к каждому предмету она относилась с должным уважением. Однажды подружки стали говорить о трудных немецких словах, которые после изучения на уроке часто забывались, однако Ульяна помнила их все.
– Уля, как это у тебя получается? – спросили её.
– Учу, вот и знаю. А как же иначе? Что в школе требуют, то и нужно помнить. Это не так трудно, стоит только захотеть!
И ребята брали с неё пример и старались учиться так же прилежно.

В июле обычно приходила настоящая жара. Всё выгорало, даже небо становилось каким-то белым. И степь, покрытая шуршащей сухой полынью, была вся в пыли.
Медленно приходили сумерки, и вода в реке, отражая румяную зарю, становилась такой же красно-розовой. И дубы, отражавшиеся в реке, в волнах виделись словно живые.
Когда вечером жара спадала, девушки и юноши выходили на улицу, гуляли, пели и плясали под балалайку и мандолину. Случалось, играли в «голуби»: все садились в круг, на середину выходил желающий и вызывал другого человека: парень – девушку, девушка – парня; они становились друг к другу спиной, а все остальные громко считали до трёх, и насчёт «три» оба поворачивали голову; если – в одну сторону, им положено было поцеловаться.
Уля обычно держалась в стороне, но уж если заводила песню Шура Бондарёва или Майя Пегливанова, она тут же присоединялась к ним, и звонкими, красивыми голосами они пели:

На закате ходит парень
Возле дома моего,
Поморгает мне глазами
И не скажет ничего...

Когда на небе появлялись мерцающие звёзды, девочки в шутку загадывали, чья звезда та, чья – эта...
Валя, неприметная русоволосая девочка, добрая, ласковая, с тихим голоском, давно испытывала привязанность к Ульяне, и Уля платила ей той же добротой и преданностью. Бывало, когда стемнеет, они вместе шли прогуляться в степь. Там было необычно: кругом темнота и бесконечный простор, а над головой – бескрайний звёздный мир. Посередине неба была полоса Млечного Пути – бесконечные россыпи звёзд, а по сторонам звёзды казались крупнее, выделялись лучше, но и их нельзя было сосчитать. Девочек эта картина завораживала – они как будто оставались вдали от мирских забот, наедине с бесконечным Космосом... И Ульяна чувствовала, что её жизнь будет так же бесконечна.
А где-то вдали, за речкой, горел костёр – видно, мальчишки снова рыбачили, сомов ловили...
– Я так люблю этот край, наш родной край... – тихо говорила Уля подруге. – И вот эту степь с холмами, и восход и закат солнца, и небо – такое светлое, прозрачное... И деревья, которые словно о чём-то перешёптываются между собой, и траву под ногами... В этом столько прелести, спокойствия... Бывает, лежишь в детстве в степи, тишина, и на душе так радостно, безмятежно...
А Валя, тоже чувствуя покой и умиротворение, смотрела на неё с задумчивой улыбкой.
Бывало, что во время вечерних прогулок или после них, когда Ульяна с Валей сидели на лавочке, они любили рассказывать друг другу страшные истории о всякой нечисти и тому подобное. Всё началось с того, что ещё в пятом классе они обсуждали «Бежин луг» Тургенева, и обеим понравились такие истории. И с тех пор они, оставаясь наедине, рассказывали друг другу что-нибудь такое. Они вспомнили все истории, которые знали или слышали когда-то от людей или которые встречались им в книгах, и, бывало, после таких посиделок не сразу удавалось заснуть дома – всё время что-нибудь мерещилось. Но вот все истории закончились, и они долго не говорили на эту тему.
***
Майя Пегливанова, рослая, смуглая, с длинными вьющимися волосами и чёрными глазами, была трудолюбивой девочкой, очень любила свой сад и много времени проводила в нём. Поливала грядки на огороде, ухаживала за цветами. Как-то раз к ней прибежали Уля с Шурой и говорят:
– Пойдём, Майечка, на гору зажигать костёр, все уже собрались на школьном дворе. Одну тебя ждут.
– Раз так, то помогайте мне, вместе закончим работу и пойдём, – ответила Майя, поливавшая цветы в своём цветнике.
Видно было, что она хочет, чтобы они не только ей помогли, но и побыли с ней в её любимом садике. И девочки с большим удовольствием взялись за работу.
Они вместе ходили на речку, купались там, играли, веселились, плели венки из полевых цветов, пели песни. И далеко разносились их весёлые голоса и звонкий смех. Майя любила нырять, а подруги ловили её под водой. Однажды она спасла девочку, которая стала тонуть.
Счастливые, с песней на устах, девочки возвращались домой.
– Анна Васильевна, возьмите свою русалку, – смеясь, говорила Уля маме Майи, – она всех нас выкупала в воде, не дала нам и раздеться, выдумывая разные игры.
Майя организовывала разные вечера, была инициатором многих начинаний: с её участием возле школы посадили парк, вымостили из каменных плит тротуар между двумя школьными зданиями. Хорошо играла на гитаре, на пианино, участвовала в хоровом и драматическом кружках.
Она очень много читала, и Ульяне было интересно поговорить с ней, вспомнить произведения классиков.
Когда комсомольцев прикрепили к неграмотным людям, чтобы обучать их чтению и письму, Майя сказала своим соседям, супругам Фролу и Ганне, которые этим не владели:
– Я должна учить вас грамоте.
И начала заниматься с ними по вечерам: учила их читать по слогам, выводить в тетради буквы. Она обучала их всю зиму. Потом, после отъезда из Краснодона, Ганна написала Майе письмо, в котором благодарила её и сообщала, что читает букварь.
Некоторые подружки заметили, что Майе нравится один паренёк – Витя Покровин. Он был замечательным юношей, и внешне был красив. Она восхищалась им, говорила Шуре Бондарёвой, что он смелый парень и хороший спортсмен. Витя был на три года старше Майи; в детстве он катал её и свою сестрёнку на санках, потом часто приходил к Майе и приносил ей книги, но ответных чувств с его стороны не было.
Шура Бондарёва, худенькая, стройная девушка с большими голубыми глазами, переехала в Первомайку совсем недавно и за короткое время успела покорить всех своей весёлостью и отзывчивостью. Она быстро освоилась здесь, подружилась с ребятами, старалась помочь всем и каждому: кому свой учебник одолжит, кому поможет класс убрать; на свои деньги купила красивые занавески для класса, и другие ребята взяли с неё пример и принесли в класс портреты вождей, цветы, и в комнате стало уютнее. Шуру полюбили и ребята, и учителя.
У неё были прекрасные организаторские способности, и, когда её назначили пионервожатой в самый недисциплинированный класс, она за короткое время восстановила там дисциплину. Она любила петь, танцевать, участвовала в художественной самодеятельности, в праздничных вечерах, новогодних ёлках, была большой затейницей.
Однажды Ульяна зашла к ней домой. Семья Шуры жила в простой землянке, дворик был маленький, но как же там было чисто и уютно! Во дворе, в маленьких самодельных сарайчиках, ютились корова, поросёнок, куры. Приветливость, простота, трудолюбие родителей Шуры произвели на Ульяну очень приятное впечатление, и после она с удовольствием ходила в гости к подруге. Брат Шуры – Вася – тоже был деловым пареньком.
Крепка была дружба Ульяны и с Ангелиной Самошиной – стройной, белокурой девушкой, жизнерадостной и общительной. Бывало, зайдёт за ней Уля, побегут девочки на речку, сядут на бережку и громко, во весь голос, читают стихи Пушкина или делятся своими мечтами – как после школы поедут в Москву, будут участвовать в шествиях на Красной площади и обязательно увидят Сталина. А на душе так легко, радостно!.. Беседуя, любовались закатом, покоящимися на воде лилиями, окрашенными в пурпурный цвет облаками.
Им всегда было о чём поговорить. В гостях у Лины Ульяна рассматривала коллекции засохших растений и бабочек, которых та собирала. А зимой они вместе катались на санках, лыжах, коньках.
С тихой, немного замкнутой Лилей Иванихиной Ульяна общалась в основном по школе. Лиля была вожатой, с любовью относилась к детям, любила проводить время с малышами, читая им книги, задавая и делая с ними уроки.
На праздники, дни рождения девочки собирались вместе, дарили друг другу подарки – книжки, цветные карандаши, ленточки для волос, читали написанные ими стихи.
Такие вот подруги были у Ульяны: вроде самые обычные девчонки – а как с ними было интересно!

Весной 1939 года вдруг разгорелся спор в школьной библиотеке. Один из ребят, Гавриил Ковалёв, написал отзыв о произведении Джека Лондона «Мартин Иден», и теперь его обсуждали одноклассники Ульяны Толя Попов, Витя Петров и Слава Татаринов.
– Всего полтораста слов написал – и три ошибки, – недовольно заметил Анатолий. – И ведь не постеснялся вывесить...
– Главное не это, – возразила Майя Пегливанова, услышав его слова. – Главное – содержание.
Ульяна подошла к щиту с отзывом и стала читать.
– А ведь здесь всё важно... Должно быть написано и грамотно, и содержательно.
– Нет, всё-таки содержание – главное в произведении, – стояла на своём Майя.
– Главное в произведении – и содержание, и форма, – твёрдо сказала Ульяна.
Тут в библиотеке появился Иван Алексеевич – учитель русского языка и литературы. Витя Петров попросил его помочь решить спор, и тот согласился, но – после занятий. Все собрались после уроков в одном из классов и долго спорили, пока не стало ясно, что права Ульяна.
С того дня по инициативе Толи Попова в школе образовался литературный кружок. Ребята читали книги, писали о них отзывы, цитировали то, что понравилось. Уля, посещая этот кружок, испытывала большую радость и творческое удовлетворение.
На одном из занятий кружка говорили о творчестве Помяловского, и Ульяна завершила своё выступление цитатой из его произведения: «В жизни человека бывает период времени, от которого зависит моральная судьба его, когда совершается перелом его нравственного развития. Говорят, что этот период наступает только в юности; это неправда: для многих он наступает в самом розовом детстве».
«Трудно переоценить организаторские способности Ули Громовой и Анатолия Попова, – говорил учитель И.М. Знаенко. – Именно вокруг них начал группироваться коллектив учащихся. Их большая начитанность, их личные моральные качества: честность, человечность, прямолинейность, трудолюбие, коллективизм – позволили им снискать у товарищей всеобщее уважение и авторитет уже в шестом классе и стать во главе коллектива».
Толя Попов – паренёк с зачёсанными назад светлыми волосами, с внимательным и честным взглядом – во многом интересовался и увлекался тем же, чем Ульяна. Он обожал литературу, с 13 лет писал стихи, сочинения-рассуждения, но этим далеко не исчерпывался круг его интересов. Часто посещая библиотеку, он изучал сочинения по марксизму. Очень любил природу, увлекался минералогией. Он был парнем скромным и тихим, простым и доброжелательным, и в то же время – прямым, не терпел фальши, лицемерия.
В Первомайской школе выходил рукописный журнал «Юный литератор», в который Ульяна помещала свои рассказы, короткие заметки-размышления. Будучи постоянным членом литературного кружка, она участвовала в читательских конференциях и диспутах, вечерах художественного чтения. У неё была прекрасная дикция, ею заслушивались.
Она научилась читать произведения вдумчиво, видеть проблемы и извлекать нравственные уроки из прочитанного.
Ульяна завела записную книжку, где называла прочтённые ею книги. На первой странице она процитировала Горького: «Любите книгу. Она поможет вам разобраться в пёстрой путанице мыслей, она научит вас уважать человека». А девиз к записям звучал так: «Взгляды, новые идеи, знание жизни – вот что дают книги». Здесь был и совет читателю: «Не торопись при чтении книги!.. Учись выделять в содержании текста самое главное. Выписывай то, что особенно понравилось, в особые тетради».
***
Летом ребята снова работали с учителями на школьном огороде, винограднике, сельскохозяйственных участках, на полях и огородах колхоза. Собирались все к пяти часам утра возле школы, а в шесть часов шли в поле или на огороды. А в степи была такая красота, такой простор, воздух свежий, и ребятам казалось, что они шли не на работу, а в поход. Все были в хорошем настроении, пели песни, шутили. Работали до четырёх-пяти часов вечера. Колхозники были к ним приветливы, угощали завтраком, но были требовательны к исполнению работы. Ведь добиться урожая и собрать его – дело серьёзное.
Когда было свободное время, Ульяна шла гулять в парк, где было так красиво и прохладно летними вечерами, или садилась за книгу.
В клубе имени Горького показывали кино, проходили концерты художественной самодеятельности, работали разные кружки – балетный, драматический, струнный, но, что самое главное для Ули, – там была хорошая библиотека. Молодая женщина, работавшая там, говорила, что нужно не просто глотать книги, а задумываться над прочитанным; с каждой хорошей книгой ты становишься чуть прекраснее и совершеннее. Ульяна шла туда с удовольствием и, если позволяло время, задерживалась в читальне: там было светло, просторно, прохладно, была удобная мебель, всегда стояла тишина.
В июне Ульяна прочитала Горького «Мать», П. Мирного «Повия», Избранные произведения М. Вовчка, Шекспира «Отелло» и другие. В июле – «Каинова печать» Лапкиной, «Три мушкетёра» Дюма, «Домби и сын» Диккенса, «Горе от ума», «Очерки бурсы» и много других.
Читая произведение, Ульяна погружалась в мир его героев, жила их заботами, радовалась и огорчалась вместе с ними. А особо понравившиеся мысли выписывала в серо-синюю книжечку с надписью «Заметки» – лиловыми и синими чернилами, красным карандашом.
В тетрадке она оставила много цитат из прочитанных книг Горького, Толстого А.Н., Гоголя, Ленина, Сталина, Чернышевского, Шевченко, Чехова, Маяковского, Шолохова, Шекспира, Блока, Джека Лондона и других.
***
Кино её тоже не оставляло равнодушной. По выходным она ходила одна или с подружками смотреть фильмы. Её увлекали и исторические картины («Александр Невский», «Минин и Пожарский», «Пётр Первый»), и фильмы о советском государстве и обществе («Поднятая целина», «Трактористы»), и, конечно, фильмы о лётчиках и исследователях («Валерий Чкалов», «Брат героя»).
Однажды девочки смотрели фильм «Трактористы», и во время того эпизода, когда трактористы подшучивают над новым бригадиром и один из них поёт: «Здравствуй, милая моя, я тебя дождался», девочки стали смеяться, и Ульяна, попытавшаяся поначалу успокоить их, вдруг сама не удержалась. И несколько дней после этого девочки при встрече шутливо делали реверанс и говорили: «Здравствуй, милая моя!»
Начался новый учебный год, школу вновь наполнил гул радостных голосов учеников.
Как-то раз, когда учительница вошла в класс, все поздоровались с ней, и кто-то тихо добавил: «Здравствуй, милая моя...» Некоторые услышали это и прыснули от смеха. Учительница внимательно оглядела класс: многие смеялись, склонившись над партой; и было видно, как Ульяна, которая тоже всё слышала, долго кусала губы, пытаясь удержаться от смеха.

Ульяна была уже в восьмом классе, и ей казалось, что многие ребята повзрослели за лето. Майя Пегливанова выросла и стала более смуглой – она много загорала. Изменились и Лина Самошина, и Лиля Иванихина – у каждой теперь был лучше заметен характер, привычки, какие-то свои особенности. Наверное, и сама Уля в чём-то изменилась, только сама себя не видела со стороны. Одна лишь Валя казалась ей прежней.
С большим удовольствием принялась Уля за учёбу, потому что за лето очень соскучилась по школе.
Как-то, идя с Валей домой, она сказала:
– Интересно, что с нами будет через пять-семь лет?..
– Закончим школу и, наверное, будем учиться дальше, – улыбнулась Валя. – Мне кажется, ты будешь учиться в самом лучшем университете.
Учителей восхищали многие работы Ульяны, по большей части то были сочинения по русской и украинской литературе, например работы о поэзии Павла Тычины, «Гайдамаках» Тараса Шевченко, произведениях Григория Сковороды, Ивана Карпенко-Карого, о «Слове о полку Игореве». Уже в этих сочинениях по отношению к тем или иным героям проявлялись черты её мужественного и нежного характера.
Ульяна делала интересные подборки с собственным комментарием о народных праздниках (Ивана Купалы, коляды, весны) и связанных с ними народных песнях – колядках, веснянках, песнях языческого происхождения.
В одной книге она вычитала о наследии восточных славян – о письменной культуре, развитом домостроении, искусстве обработки дерева и камня и многих других ремёслах.
– В детстве я слышала от мамы много преданий о древних славянах, – говорила Уля подругам. – Её рассказы были очень интересны. Они привили мне огромную любовь к Родине, к людям и природе.
***
В день юбилея товарища Сталина, когда в школе уже поставили ёлку и во всём ощущалось приближение каникул, в вестибюль школы внесли большой портрет вождя и плакат с поздравлением:
«Сегодня нашему гениальному вождю великому Сталину исполнилось 60 лет. Все дети Советской страны от всего сердца поздравляют любимого друга и учителя трудящихся всего мира».
Мальчишки, глядя на портрет, переговаривались:
– Вот это вождь! Всем вождям вождь!
– Какой он величественный...
– А усы какие, посмотрите... Ни у кого больше нет таких усов.
Ульяну по возвращении домой ждала радостная встреча с сестрой Ниной, которая приехала на праздники из Краснодарского края. Они стали помогать маленьким племянникам наряжать ёлку, которую муж Тони привёз откуда-то и которая была ещё холодной и очень ароматно пахла. Вырезали из бумаги гирлянды, вешали на ёлку вязаные и деревянные игрушки, надевали на веточки фигурки из проволоки. А потом вместе с родителями накрыли стол и долго сидели вместе, разговаривая и любуясь наряженной лесной красавицей.
***
Новой важной вехой в жизни Ульяны стало принятие её в Учебный комитет, она теперь вела активную работу по повышению успеваемости учеников школы. Майя, работавшая секретарём комсомольской организации, предлагала ей вступить в комсомол, но Уля подала заявление не сразу – только когда проверила себя всесторонне, беря во внимание высокие требования, которые предъявлялись комсомольцу. И вот в начале марта 1940 года её приняли в комсомол и дали первое комсомольское поручение – работать пионервожатой в 3 классе.
О своей работе Ульяна рассказывает в записях, датированных мартом – апрелем 1940 года:

«18 марта. Намечала сделать многое, но не получилось: ребят пришло мало, человек 10, не больше.
23 марта. Пришла в школу пораньше, чтобы подобрать в библи[отеке] несколько книжек, прочитать ребятам. Но читать не пришлось. Было собрание: конец третьей четверти. Пригласила ребят собраться к 10 ч. утра 24-го. Изъявили большое согласие. Кричали, чтобы я пришла непременно, не опаздывала чтоб.
24 марта. Подобрав несколько журналов с рассказиками и стишками, в 9 ч. 30 мин. пошла в школу к октябр[ятам]. К удивлению моему пришло 6 чел[овек]. Прождали до половины 12-го, но никто больше не пришёл. Это меня рассердило, и я отпустила домой и приш[едших]. Вредные малыши, наверное, им байдуже, что я трачу столько времени. Я думала сегодня наметить дни на каникулах, когда собир[аться] с ними.
28 марта. Намечалась прогулка, но, прождав больше часа, я ушла домой – никто не явился».

Всю душу она отдаёт работе. И, хотя её старания не всегда успешны – октябрята плохо ходят на сборы, мало интересуются книгами, – она пытается их понять, радуется за них:

«5 апреля. Сегодня мой день с октябрятами, а в остальные дни Вера X. занималась с ними дополнительно. Но мать* (*иметь) «неуда». Сегодня проходит по всей школе линейка. Но всё-таки ребятки молодцы: красное знамя сегодня получают. Вот за это они молодцы. Теперь они краснознаменцы. Приходится завидовать им.
9 апреля. С самого утра шёл дождь. Опять стало грязно. Спешила кончить уроки и в 13 ч. пошла к октябрят[ам]. Спешила, но из-за большой грязи пришлось идти немного медл[енней]. Чуть не рухнуло всё, ещё бы немножко, и никого бы не застала. Вернула ребят в зал. Рассказала им о составлении пл[ана]. Узнала их желания (выше запись **) – (выше на этой странице запись: «Читать, песни, сказки, играть, книжки, танцевать»). После этого читала «Лягушка-путешественница», причём слушают не все одинаково, и невнимательно, некоторые совсем не слушали, два мальчика, сев на последнюю парту, делили хлеб и потом куш[али] его. Ну, и особого интереса к чтению не замечаю. Вероятно, не прив[ита] ещё любовь. Во всё время, моего прих[ода] наблюдаю такую картину: ребята в шапках и одетые. Не знаю, чем объяснить невнима[тельное] слуш[ание], наверное, не умею я, да это и так, заинтересовать всех ребят. Ещё мало знакома с ними, да и опыта нет, чтобы завлечь неинтересными вещами».

***
В апреле 1940 года весь Советский Союз готовился отметить 70-летие со дня рождения В.И. Ленина. В Первомайской школе был устроен торжественный вечер, на котором Ульяна была докладчицей. На вечере присутствовали её друзья Майя Пегливанова, Толя Попов, Витя Петров и другие.
В актовый зал внесли знамя, несколько пионеров стояли в почётном карауле. Возле портрета Владимира Ильича висело изречение: «Учиться, учиться, учиться».
Вначале прозвучал «Интернационал». Перед выступлением Уля сильно волновалась, но всё прошло замечательно: зал слушал её, затаив дыхание. Она была нарядно одета: в чёрной клешевой юбке, в белой блузе в чёрную крапинку.
Сначала был доклад «Ленин с нами», который Ульяна начала со стихотворения:

Нет! Ты живёшь, ты рядом, вождь.
Ты – солнце в блеске синевы.
Твой гений, разум твой и мощь
И страсть не могут быть мертвы.

Ты рядом с нами в дни труда
И в дни тревоги боевой.
Ты строишь наши города,
Нам путь указывая свой...

Она рассказывала истории о Ленине, читала стихи о нём. Ребята пели любимые песни Ильича «Дубинушка», «Смело мы в бой пойдём», показывали выставку на тему «Как мы выполняем заветы Владимира Ильича».
Потом показывали инсценировку – разговор юного Володи Ульянова с матерью; потеряв брата Сашу, он обещает, что будет бороться за свободу и справедливость.
***
В то же время Ульяне выдали паспорт, в котором было написано: «Действительно по 16 июля 1945 года».

Ранним июльским вечером мать отправила Ульяну к Анне Степановне спросить, не даст ли она на время сковородку вместо прохудившейся.
Анны Степановны дома не оказалось. Ульяну встретил светловолосый ясноглазый паренёк чуть повыше неё ростом. Каково же было её удивление, когда она поняла, что это её друг детства Филька!
Ульяна прежде много слышала о нём от Анны Степановны. После отъезда в Москву Филька появлялся в Первомайке редко, приезжал совсем ненадолго. Бабушка всё время вспоминала о нём, думала о нём, для неё он был самой жизнью. Бережно хранила его детскую одежду, привезённые им вещи.
– Всё, хватит по пионерлагерям мотаться, – сказал он. – Теперь у бабушки поживу.
Он поведал, что переехал с матерью в Новгород, а отец остался жить в Москве.
Филька очень сильно изменился внешне – не узнать. А в душе остался таким же шутником и балагуром. И друзей у него было много – и здесь, и в Новгороде, что уж говорить про Москву!..
Пришли Анна Степановна и Филькин друг Демьян Фомин.
– Ульяна, мы пойдём мяч погоняем, – сказал Филька. – Ты к нам заходи, обязательно заходи. И я к вам тоже скоро зайду.
Мальчики убежали, а Филькина бабушка выслушала Ульяну и дала ей сковородку, но и у неё вся посуда была старой и вот-вот могла прохудиться.
В тот же вечер Ульяна с Валей и Шурой гуляли по улочкам. Они вышли к площадке, где носились мальчишки с мячом. Здесь были и Филька с Витей Петровым и Дёмой Фоминым. Вот мяч подвернулся Фильке, и тот со всей силы отбил его. И мяч улетел неизвестно куда. И не только мяч, но и ботинок, сорвавшийся с Филькиной ноги. Ульяна, смеясь, закрыла лицо ладонью и долго не могла остановиться. С ней смеялись и подружки.
Она взяла девчонок под руку, и они отправились дальше – по улочкам, залитым закатом.
***
За новой посудой по совету Анны Степановны пришлось ехать в Ворошиловград. Но там в магазине Ульяна с Филькой нашли всё, что было нужно.
Летний вечер был тихим и тёплым, и Ульяна замечталась о будущем, представляя, как закончит школу и пойдёт учиться дальше.
– У тебя есть мечта? – спросила она Фильку.
– Есть... Я хочу полететь в космос. Мой отец занимается конструированием летательных аппаратов, и я хочу сделать ракету и слетать на Луну. Мой друг из Краснодона, Стёпка Сафонов, тоже мечтает об этом. Мы даже договорились, что когда-нибудь полетим вместе.
Пока они шли по городу, Филька встретил нескольких знакомых, поговорил с ними.
– Пойдём мороженого слупим? – улыбнулся он Ульяне, расставшись с товарищами.
Ей опять стало смешно. Вообще с Филькой было очень весело, но кое-что Ульяну настораживало: он всё время её хвалил, порой очень завуалированно, подчёркивая, как он гордится знакомством с ней. Она слушала его молча, слегка покраснев от смущения. Когда же она спросила, почему он ей льстит, Филя ответил:
– Это не лесть, а правда. Мне всегда хотелось, чтобы у меня был брат или сестра, и ты мне как старшая сестра...
Видно было, что он лукавит, называя её сестрой: его взгляд говорил всё, что он пока не мог сказать сам. Но он действительно не льстил ей. Природа наделила Ульяну лучшими человеческими качествами: умом и красотой, добротой и щедростью.
***
Приученный родителями к труду, Филька целыми днями возился в огороде, делал что-нибудь по дому или бегал в колхоз. А бывало, ранним утром шёл с Дёмой Фоминым и Кимом Иванцовым на реку ловить пискарей. Мальчишки купались в речке, прыгали с высокого обрыва, играли в волейбол на спортивной площадке, соревновались на брусьях и в прыжках. А по вечерам, когда бабушка ложилась спать, Филька наряжался в костюм и шёл гулять с молодёжью или бежал на танцы в клуб. «Наш Филька-Праздник пришёл!» – радовались ему ребята. Вместе с мальчишками и Ульяной он участвовал в очень интересной спортивной викторине, которую устроил их старший товарищ, Толя Николаев.
В конце августа Филька, уезжая, подарил Ульяне корзину с душистой сиренью, а она ему – букет цветов, которые сажала сама. Они дружили и общались как брат и сестра, но всё же он был без памяти влюблён. И каждый знавший Ульяну парень был хоть немного влюблён в неё.
«Когда заходил разговор об Ульяне Громовой, – вспоминал Ким Иванцов, – мне всегда припоминались её большие карие глаза, от лучистого взгляда которых дрожь пробегала по коже. И ещё заплетённые в косы дивные тёмные волосы. Одна коса с распущенным концом свисала на грудь, вторая, тоже распущенная в окончании, обычно закидывалась за спину и ниспадала чуть ли не до самого пояса. В чертах её удивительно пригожего, смуглого лица, лёгкой неслышной походке, манере разговаривать – во всём, точно мёдом намазанном обличье, было столько истинной женственности и душевного изящества, что не обратить на неё внимание было просто невозможно. Её красота пьянила...»

Теперь, возвращаясь из школы с подругами, Ульяна всё больше молчала и раздумывала о чём-то – скорее всего, о дальнейшем жизненном пути, ведь учиться осталось всего два года.
– Ну что, мечтатель, о чём задумалась? – спрашивала её сестра Тоня, встречая у двора.
Ульяна лишь улыбалась в ответ. На ней был чёрный платок и кожаный шлем – подарок Елисея, и многие в Первомайке знали, что она хочет пойти в лётную школу. Но всё же окончательный путь не был выбран, и будущее виделось смутно, расплывчато. Елисей, когда приезжал, рассказывал о своих полётах – его восхищала красота бескрайнего голубого неба и облаков, завораживал вид пробегавших далеко внизу лесов и полей, рек и озёр. Это настолько увлекло Ульяну, что лётная школа уже почти стала её мечтой. «Четыре синих океана в мире. Их воды бьются в берег многих стран. Но всех сильней, заманчивей и шире над кругом мира пятый океан...» – говорилось в одном из её любимых фильмов. Но в то же время ей так не хотелось расставаться с книгой... А мысли о поступлении в университет вселяли в сердце небывалую радость. Ведь и правда, юность, студенчество – самая прекрасная пора, и эта пора скоро наступит!..
А пока надо было учиться и закончить школу на «отлично». Задавшись такой целью, Ульяна даже написала об этом статью, которую опубликовали в газете «Социалистическая Родина» от 13 декабря 1940 года:

«НА «ОТЛИЧНО» И «ХОРОШО»
Сказать, что в 9-м классе учиться очень легко, нельзя. Но трудностей непреодолимых нет. Упорная работа над собой, сознательное отношение к учёбе и выполнение домашних работ дают неплохие результаты.
Скажу о себе и своих товарищах по классу. В первой четверти этого учебного года я получила оценки «отлично» и «хорошо». Мои товарищи – Тарарина и Ковалёв – также учатся на «отлично» и «хорошо». Добиться успехов в учёбе нам удалось потому, что мы крепко усвоили, что знания нужны нам и приобретаются путём аккуратного выполнения домашних работ. Придя со школы домой, я правильно попользую остаток дня. Отвожу время на выполнение домашних заданий, читаю художественную литературу. В дни отдыха посещаю кино, библиотеку. Ежедневно занимаюсь физкультурой.
Моё социалистическое обязательство – 1940/41 учебный год окончить по всем предметам только на «отлично».

Ульяна Громова.
Комсомолка, ученица 9-го класса
средней школы №6».

Там же была опубликована фотография Ульяны как лучшей ученицы и активной комсомолки.
Однажды директор школы повстречал Матрёну Савельевну и сказал ей об Ульяне:
– Удивительная девочка! Такая умная, скромная. Читал накануне её работу о происхождении жизни на Земле и был удивлён тому, как умело использован дополнительный материал… У вашей дочери аналитический ум, большие способности к исследованию, и, возможно, она когда-нибудь проявит себя в науке.
Матрёне Савельевне было приятно слышать это. Она рассказала об этом мужу, а тот воспринял это как должное:
– Правильно, пусть учится, благо теперь, при советской власти, такая возможность есть.
А сам тоже радовался успехам дочери, встречая её из школы.

«Уляшу, как её называли подруги, я помню с 4-го класса, – писал в «Характеристике Ульяны Громовой» И.А. Шкреба. – Это была девочка с серьёзным личиком и умным выражением глаз. Из года в год она переходила в старшие классы с похвальной грамотой. Это была безусловно одарённая натура. Наибольшего расцвета её способности достигли к 9-му и 10-му годам обучения в школе. Будучи 9-классницей, Громова написала прекрасную работу по дарвинизму на тему «Происхождение жизни на земле», использовав в качестве пособия весьма серьёзную литературу по этому вопросу, материалы энциклопедии, журнальные статьи. Её письменные работы по русской литературе свидетельствовали о способности к самостоятельному анализу различных явлений общественной жизни, её устная и письменная речь были богатыми и безукоризненно правильными.
Превосходя своих подруг в духовном отношении, Ульяна была настолько скромной и тактичной в своих поступках, что не только не вызывала чувства зависти и неприязни, а пользовалась искренним уважением и любовью.
Семья привила Ульяне твёрдые моральные устои, комсомол закалил волю, школа дала знания и умение.
Громова Уля могла бы стать научным работником, если бы её жизнь не была зверски прервана немецкими оккупантами».

Ульяна любила бывать в редакции газеты «Слава Краснодона», в которую помещались её заметки и публикации других будущих молодогвардейцев – стихи Олега Кошевого и Ивана Земнухова, рассказы Толи Попова, песни и пьесы Ивана Туркенича. Уля тоже писала стихи, и пусть они были простыми, несовершенными, но в них была её душа. В редакции собирались и проводили время в приятных беседах любители творчества М.А. Шолохова, Н.А. Островского, А.Н. Толстого и других советских писателей.
Стремясь жить зрело и полноценно, задумываясь о грядущей взрослой жизни, Ульяна делала выписки даже из сложных педагогических статей:
«"У нас ещё многие забывают, что учащийся 9-10-го класса – это далеко не ребёнок. Это учащийся, который вскоре должен вступить в самостоятельную жизнь. И к этому его надо серьёзно готовить. Нужно учить его самостоятельно работать, критически мыслить, уметь делать выводы, нужно учить его умению свободно держать себя в новой обстановке, в новых условиях."
С. Китайгородская».
К радости примешивалось беспокойство и тревога за страну: в Европе бушевал пожар войны, который мог перекинуться и на Советский Союз. Почти все европейские страны были взяты войсками фашистов Гитлера и Муссолини, в них воцарился мрак нацизма. И Советскому Союзу тоже грозила опасность, хоть и был подписан пакт о ненападении между ним и Германией. Шла Вторая мировая война.
***
Последний день 1940 года был пасмурным, к вечеру пошёл снег.
Родители легли спать по обыкновению рано, сестра Тоня с мужем и детьми – тоже. Одна только Уля не спала – сидела на кухне и читала «Дядю Ваню» Чехова.
«В человеке всё должно быть прекрасно – и лицо, и одежда, и душа, и мысли» – эти слова героя Астрова она выписала в записную книжку и красным карандашом подчеркнула слово «всё».
В тот вечер к ней пришёл Филька. Он приехал к бабушке на каникулы. Анна Степановна не захотела встречать новый год, и он отправился к Ульяне, прихватив кое-чего к столу. Она собрала на стол, и оба присели.
Они помечтали о лётной школе, в которую оба хотели пойти.
– Мне хочется в Ленинград, к брату Еле... Он обещал взять меня к себе погостить, а если понравится там – то и учиться буду... Но и в Москве тоже хочу побывать.
– Москва не может не понравиться тебе, – улыбнулся Филька. – Меня тянет туда снова и снова...
И, забыв о лётной школе, он принялся рассказывать о Кремле, Красной площади и Мавзолее, о ГУМе, о новой скульптуре «Рабочий и колхозница».
Затем они погасили лампу и долго сидели молча. За окном стало светлее от выпавшего снега. Ульяна вспомнила дурной сон, увиденный прошлой ночью: множество людей гуляют по крутому берегу реки – и вдруг он обрушивается; все падают в воду, многие погибают; и ей опять взгрустнулось. А Филька всё видел – о чём она думает, что чувствует.
– Тебя что-то тревожит, но не надо думать о плохом, – сказал он. – Впереди – светлая и долгая, пусть и непростая, жизнь.
Чтобы развеселить её, он рассказал, как однажды лазил с ребятами за яблоками в чужой двор и они упали вместе с забором, когда появилась хозяйка. Потом вспомнил, как был с отцом на Байкале, как они плавали по Ангаре на пароходе.
– Знаешь, мне много где ещё хочется побывать... Я сейчас стал всё больше думать о жизни и понимать, как она прекрасна и как я люблю её...
Он просидел у Ульяны почти до утра. А когда он ушёл, у неё было так радостно на душе, и вновь так хотелось жить...

1. «Шевченко один сказал за всех»
Это отрывки из трёх работ Ульяны о Тарасе Григорьевиче Шевченко, написанных с уважением и любовью к нему.
«В 1840 году в литературе произошло невероятное событие, которое не имело себе подобных. Впервые выступил со стихами, написанными не по барской указке, а по-своему, бывший крепостной «мужик» Тарас Шевченко. Его маленькая книжка стихов называлась «Кобзарь». Этим названием Шевченко подчёркивал тесную связь с народной поэзией. Первая книга стихов Шевченко, написанных на украинском языке, приобрела широкий отклик: на Украине её встретили любовью и слезами, все приветствовали родного поэта.
Так вошёл Шевченко в литературу. С первого произведения Шевченко твёрдо стал на позицию поэта-демократа и остался им до конца своей жизни.
Добролюбов писал: «Шевченко вышел из народа, жил с народом и не только мыслью, но и обстоятельствами жизни был с ним крепко и кровно связан. Все его мысли и сочувствия находятся в полном соответствии с содержанием и строем народной жизни».
Уже в ранних своих произведениях («Причинна», «Катерина», «Гайдамаки» и другие) Шевченко – народный поэт, поющий о славной и свободной прошлой жизни Украины, её настоящем, тяжёлом и безрадостном, о борьбе против невыносимого панского гнёта.
Вспоминая рассказы о матерях-одиночках, которых видел и сам, Шевченко написал поэму «Катерина» – о горькой судьбе крестьянской девушки, которая

Полюбила москалика,
Як знало серденько.

Но пан-офицер, поиграв девушкой, бросил её.

Пішов москаль в Туреччину:
Катрусю накрили.

И для милого-чернобрового Екатерина вынесла всё бесчестие, насмешки соседей, что она

Чорнобривого придбала
Московського сина.

Несмотря ни на что, даже на то, что её выгнали из дома родители, которые стали для неё «чужими людьми», Екатерина не бросает надежду увидеть своего любимого Ивана.

Цей час дійсно настав,
Катерина побачила «любого»
Івана, який забув

Ту Катю, что к нему в садочек ходила, ту Катю, что для него сына родила.
И оттолкнул её от себя со словами:

Дура, отвяжися!
Возьмите прочь безумную!

И это за весь позор, который Екатерина перенесла через него от людей, за все муки и страдания, которые она вынесла, с маленьким ребенком: голая и босая ища его.
Внутренние силы Екатерины были исчерпаны, она не выносит такого надругательства от любимого мужчины и бросается в прорубь.
Чернобровая Екатерина нашла, что искала. Дунул ветер над прудом – и след простыл.
Шевченко протестует против такой действительности, против такого социального окружения, где даже

Батько, мати – чужі люди,
Тяжко з ними жити!

Протестует против «чужих людей», которые не поддержали девушки, загубленной офицером, дали ей тем самым трагически погибнуть.
...В 1841 г. отдельным изданием вышла героическая поэма Шевченко «Гайдамаки», которую поэт посвятил Григоровичу. В этой поэме Шевченко с большой художественной силой изображает восстание украинского крестьянства против польской шляхты в 1768 г. Крестьянские восстания охватили почти всю Правобережную Украину, принадлежавшую тогда Польше. Украинское крестьянство испытывало сверхчеловеческие притеснения и издевательства со стороны польской шляхты. Но худшим средством порабощения украинского народа было насаждение католичества. Не выдержав этого произвола польской шляхты, украинский народ с оружием выступает против угнетателей, ведёт героическую борьбу за независимость своей родины. Восстание 1768 года, известное под названием «Колиивщина», потому что гайдамаки, кроме другого оружия, имели при себе ещё ножи-«колии». Колиивщина достигла огромного размаха. Гайдамаки жестоко наказали шляхту за то, что «каждого украинца пытали».
Вот за эти-то пытки и издевательства гайдамаки платят шляхте...
Во главе гайдамаков стал запорожец Максим Зализняк. Гайдамаки захватили много городов и сёл, где их поддерживали крестьяне и батраки, помогали им в освободительной борьбе. Когда повстанцы окружили Умань, то на их сторону перешёл сотник барского войска Иван Гонта, посланный Потоцким для расправы с Зализняком.

Україна запалала пожежами.
...Гайдамаки
гуляють, карають:
де проїдуть – земля горить,
кров'ю підпливає...

...Судьба женщины не переставала интересовать Шевченко на протяжении всей его жизни. В своих поэмах позднего времени он уделяет ей много внимания.
Шевченко занимала не только судьба женщины, но и судьба всего украинского народа, который испытывал издевательства и притеснения со стороны господ. В своих произведениях, даже в ранних поэмах Шевченко выступал с протестами против произвола господ и против целого социального строя.
Особую силу приобретает этот протест против господствующего строя, против угнетения народа в его сатирических поэмах «Сон» (1844) и «Кавказ» (1845). Эти сатирические поэмы написаны Шевченко после первой его поездки на Украину.
Побывав на Украине взрослым человеком, Шевченко увидел, в каком ужасном положении находились его земляки... Богатая и красивая природа, а среди неё – печальные деревни и исхудавшие люди.
Но не только на Украине царила жестокая эксплуатация, даже в Сибири... его поражают ещё больше страдания людей, закованных в кандалы... Виновато во всём царское правительство.
Поэма насыщена острой сатирой на царя и царицу, чиновников и всё царское правительство...
В поэме «Кавказ» Шевченко показал ужасное положение горцев, захватническую политику царского правительства и борьбу кавказских народов за свою независимость. Несокрушимость воли, храбрость народа занимают в поэме первое место...
...Народный стон и проклятие господам, что слышал и видел Шевченко на Украине, нашли себе гениального выразителя. Шевченко один сказал за всех: тех, кто в неволе стонал, и тех, кто терпел страдания молча. Он сказал сильным, громким голосом, слышным на весь мир, полным ненависти к угнетателям: «...А щоб збудить Хиренну волю, треба миром, Громадою обух сталить, Та добре вигострить сокиру – Та й заходиться вже будить!»
Всю свою жизнь Шевченко служил народу, его волновала не личная судьба, а судьба родины и её народа».

2. «Быть с народом»
«Г.С. Сковорода на протяжении всей жизни проводил в своих произведениях такой философский взгляд: для того, чтобы быть полезным обществу, надо познать самого себя. А узнав самого себя, не тянись к социальным верхам, а занимайся «схожей деятельностью». Чтобы познать самого себя, надо глубоко изучать народ.
В своём произведении «Всякому городу нрав и права» Сковорода высмеивает тот господствующий строй, который существовал в те времена, потому что там люди, не узнав самих себя, занимаются не «схожей деятельностью», а лезут вверх, к социальным верхам. Он пишет, что один, для того чтобы заслужить себе какой-то чин, отирает «барские углы», другой «непрестанно стягает грунта», а третий, чтобы выслужиться, «слагает с ложью» панегирик на какого-то вельможу, восхваляет его, лишь бы стать милым.
Для того чтобы познать себя, надо ближе быть с природой, а также с простым народом, который стоит ближе к природе».
(8 класс)

3. «Протест против зла и лжи»
«...Жизнь Николая Джери – это сплошной путь борьбы против лжи, борьбы за человеческое счастье и судьбу. Николай, как верный сын своего народа, любит родину, свой народ и «до конца своей жизни шёл против господ, против лжи».
В образе Николая Джери воплощены лучшие черты народного героя: смелость, отвага, решительность, ум и честность, твёрдость воли и мужество, любовь к народу и ненависть к его угнетателям, протест против зла и лжи...
Николай способный, талантливый. Он играет на скрипке, поёт, выучился грамоте, умеет рисовать. Но его творческие силы, его способности погибли в условиях крепостнической системы. Ещё молодым парнем Николай наблюдал вокруг ложь, он видел, какие издевательства испытывают его родители и все крестьяне, видел, что у господина хлеб некуда девать, а народу нечего есть. Видел Николай и то, что крепостные крестьяне терпят притеснения и от господина, и от барского есаула. И Джеря часто задумывается над судьбой бедняков. Наконец он протестует, перечит господину его надзирателю, и за это господин похваляется отдать Николая в москали...
Двадцать лет скитался Николай, много горя большого вынес, но никогда не плакал, не стонал, а ещё большую ненависть прятал в своём сердце к угнетателям, палачам народа.
К концу своей жизни Николай остался честным и смелым, верным борцом за народные интересы».
(9 класс)

4. «Великий реалист»
Это размышления Ульяны о драматургии Карпенко-Карого во время её обучения в 9 классе. Преподаватель украинской литературы И.М. Знаенко дал задание ученикам написать самостоятельную работу о великом украинского драматурге, 95-летие со дня рождения которого отмечалось в те дни. Уля, которая очень любила произведения Карпенко-Карого, смогла коротко и содержательно охарактеризовать творчество великого драматурга.
«Иван Карпович Тобилевич (Карпенко-Карый) – известный украинский писатель-драматург второй половины XIX века. Его драматические произведения тесно связаны с актёрской работой. Все пьесы Тобилевича написаны для театра, играть в котором он начал ещё с молодых лет.
Тобилевич написал двадцать пьес, которые имеют большое познавательное значение. В своих пьесах Тобилевич реалистично отобразил все те социальные процессы, которые происходили после реформы 1861 года. Тобилевич показал и особенности развития [к.], и рождение хищников-эксплуататоров, и расслоение деревни, и положение крестьянина, который, вырвавшись из-под власти крепостника, оказывался в зависимости от [к.], который зарождался.
В пьесах Тобилевича ярко изображается погоня за деньгами во времена [к.]. Особенно ярко это показано в комедии «Сто тысяч», где перед нами выступает тип ограниченного, некультурного сельского богача, который был настолько жадным, что согласился купить фальшивые деньги. Но в этой покупке его обманули, и он с отчаяния повесился. Так комедия «Сто тысяч» раскрывает отвратительные черты [к.], показывает, как и к чему приводила жадность – основная черта эксплуататоров.
Во второй своей пьесе «Хозяин» Тобилевич раскрывает жизнь украинских кулаков, средства, которыми они пользовались, чтобы стать миллионерами, а также ужасное положение батраков и зависимой от [к.] интеллигенции.
Главный персонаж комедии – Пузырь, хитрый, жадный, хищник в полном смысле слова, и к тому же некультурный. Он был таким жадным, что носил рваную одежду, крестьян кормил хуже свиней, объясняя это тем, что «рабочего человека нельзя накормить белым хлебом и вкусной едой, потому что, говорил, это "не питательно"». В образе Пузыря изображено типичное социальное явление эпохи [к.].
В комедии «Суета» Тобилевич показал новые социальные процессы в жизни интеллигенции. Среди интеллигентов появились уже передовые люди, которые не удовлетворяются обыденной жизнью, а ищут другой, лучшей жизни, более полной счастья. Но таких интеллигентов было ещё мало, а большинство из них были карьеристами, которые только мечтали о создании чиновничьей карьеры.
Тобилевич создал социальную реалистичную украинскую драму. В его драмах на первом месте стоят социальные мотивы. И реализм – главная черта каждой из них. Тобилевич внёс и утвердил реализм в украинской драматургии.
В его пьесах даются реальные картины социальных процессов второй половины XIX века...»
1940 г.

5. «Радостная песня»
Лиризм и патетика стихов П.Г. Тычины, сильные характеры его героев – всё это захватывало десятиклассницу Улю Громову. Образность его лирики, её глубокий гуманизм импонировали тонкой душе девушки. Поэтому она с такой любовью писала о творчестве этого великого мастера слова.
«Выдающийся поэт Советской Украины П.Г. Тычина вошёл в литературу сборником стихов «Солнечные кларнеты», напечатанным в 1918 г. «Солнечные кларнеты» – это радостная песня природе, земле. Воспевая весну в стихотворении «Арфами, арфами...», Тычина сравнивает её с юностью человека. Весна – это лучшее время года, когда всё просыпается от зимнего сна, всё оживает, радуется, когда рощи отзываются арфами, поют золотые жаворонки, весна колосится цветами-жемчужинами. Так же, как и весна, юность – лучшая пора в жизни человека, это начало жизни. Итак, поэзия объединяет юность и весну как два прекрасных момента в жизни человека. Кроме этого, в поэзии показано ожидание поэтом грозы словами: «Будет бой! Огневой! Смех будет, плач будет перламутровый...»
Весну сменяет лето. В природе всё крепнет, мужает. Меняются чувства автора.
В стихотворении «Там тополя в поле» автор даёт картину лета: буйный ветер; тополя, изогнутые ветром, вызревшая рожь; вместе с этим показывает новое состояние поэта, беспокойное, тревожное и чуткое. В третьем стихотворении «Ой, не таись, природа» Тычина описывает осень, с туманами, с позолотою на деревьях, с печалью и грустью.
В этих трёх стихах Тычина описал три времени года, сравнив каждую из них с соответствующим временем в жизни человека. Весне соответствует юность человека, лету – зрелость и осени – старость.
Великую Октябрьскую социалистическую революцию 1917 г. Тычина принял целиком и безвозвратно, называя её «красотою нового дня».
Тычина переходит к героике гражданской войны. Так, в 1918 г. им написана «Дума о трёх Ветрах», в которой он в символических образах описывает борьбу различных сил в революции. Ранняя весна – это символ революции. Солнце посылает братьев-ветров рассказать о себе людям. Первый ветер – Снеговой – принёс людям холод. И люди отвернулись от него. Другой ветер – Буревой – принёс бурю, люди тоже отвернулись. И только третий ветер – Тепловой – пролетел над сёлами, посетил каждую избушку, призвал к труду людей. Люди радостно приветствовали его...
В 1920 году вышел второй сборник Тычины «Плуг», в котором он показывает революцию как огромный плуг, что всё перепахивает, как огненного коня, что мчится к лучшему новому. В произведениях сборника «Плуг» Тычина показывает революционные бои («На площади», «Как упал боец с коня»), восстание в селе. Основные черты поэзии гражданской войны – это героизм людей в борьбе за свободу, легендарная смерть».

6. «Советские патриоты-богатыри»
Это отрывок из сочинения, написанного Ульяной в девятом классе.
«Шестнадцать республик, как шестнадцать сыновей-богатырей, прижало к себе большое Отечество. Многомиллионная и дружная семья Советского Союза, никто и никогда не преодолеет братства и дружбы этой большой семьи, ибо горячо и с любовью оберегают родной край советские патриоты-богатыри...
Так, всюду встретишь советских патриотов, самоотверженных, твёрдой воли, сильных и мужественных советских людей, которые умеют нежно любить свою Родину, отдать за неё жизнь, отстоять и защитить её, не останавливаются перед трудностями, а борются упорно и настойчиво и всегда побеждают. Эти же советские патриоты отважно боролись с японскими самураями, с белофиннами, которые нагло посягали на мирную жизнь нашей страны. В жестоких боях воины покрыли себя неувядаемой славой. Это же Советская Красная Армия и Красный Флот освободили своих братьев от векового гнёта. Это же советские патриоты завоевали Северный полюс, покорили Арктику, установили рекорды на дальность, скорость и высоту полёта. Тысячи тонн угля, железа, хлеба, хлопка добывают, выращивают советские патриоты, каждый день устанавливают новые рекорды стахановского труда обычные советские люди: строители и шахтёры, металлурги и колхозники, служащие и студенты, лётчики и каменщики, инженеры и врачи, текстильщики и токари, которые каждый на своем месте завоёвывают новое счастье – счастье великой социалистической Родины. Все эти люди такие обычные, но каждый из них – патриот, преданность и любовь к Родине – это их главные черты.
Тысячи Чкаловых, Байдуковых, Стахановых, Виноградовых, Демченко, Ангелиных – лучшие среди лучших, преданные среди преданных советские патриоты.
Безграничный советский патриотизм имеет глубокие корни. Он зародился ещё в давно минувшие времена, когда лучшие сыны народа вели борьбу за свободу и независимость против татар и шведов, польских захватчиков и своих «родных» украинских и российских предателей, которые изменяли своему народу, своей стране и переходили на сторону врагов.
Этих народных героев, которые боролись за народ, за судьбу народную, мы узнаём из народных песен и преданий, легенд и сказок, из лучших произведений писателей. Перед нами, как живые, встают Байда и Морозенко, Зализняк и Гонта, Нечай и Хмельницкий, Тарас Бульба и Кармелюк и много других народных вожаков, которые боролись и честно погибали в неравной борьбе с врагами, но не погибло их великое дело: его продолжали новые последователи, подхватывали и расширяли лучшие сыны народа.
Чапаев и Щорс, Котовский и Лазо, Фрунзе и тысячи других героев гражданской войны довели до конца дело, начатое в давно минувшие времена.
Неравной и жестокой была борьба за человеческое счастье и судьбу. И в этой борьбе гибли лучшие борцы за народ, за судьбу народную. Но слава их никогда не погибнет...»

Той весной Ульяна была счастлива как никогда.

Погода была тёплой, солнечной, всё цвело, пели птицы, и настроение у ребят было прекрасное. Стоя с подружками в школьном коридоре, Ульяна, бывало, запевала песню:

Стоїть гора високая,
Попід горою гай, гай...
Зелений гай, густесенький,
Неначе справді рай!

И подружки подхватывали, и пение разносилось по всей школе и долетало до игравших на улице ребят.
Однажды вечером Уля с мамой сидели на крыльце, смотрели на звёзды и разговаривали.
– Какое небо… Светлое, бесконечное… Таким же мне представляется моё будущее, мамочка… Хочется знать, каким оно будет... А у тебя так же было?
– Тогда другое время было. Но и мне, конечно, хотелось узнать, что будет дальше… А теперь… Теперь я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Может, послушаешь учителей и будешь заниматься наукой… Всего год осталось учиться, ты должна решить, кем станешь.
– Я пока не знаю… Хорошо бы, например, стать морским капитаном…
– Что ж вы с Елей от земли-то отрываетесь? Его в небо тянет, тебя – на море…
Они ещё долго говорили по душам – до самого рассвета.
***
Учебный год был закончен на «отлично», наступили каникулы.
В конце мая Ульяна предложила сделать в школе ремонт, украсить классные комнаты, и учителя, обсудив на педсовете её предложение, с большой радостью приняли его.
В начале июня все собрались в школе для ремонтных работ; и учителя, и ребята были одеты в старую, неброскую одежду, которую не страшно было испачкать.
Все дружно, энергично взялись за работу. Подмели и вымыли полы в коридоре и кабинетах, протёрли шкафы и подоконники. Потом девочки взялись за побелку стен, а мальчики стали менять рамы в окнах, ремонтировать парты и стулья.
Уля была очень весёлая, подбадривала подружек, напевала любимые песни, и девчата радостно и удивлённо поглядывали на неё: никогда прежде она не выглядела такой счастливой.
На другой день несколько человек полезли чинить крышу. А остальные вынесли весь мусор из школы и стали расставлять принесённые с собой горшки с цветами, развешивать на стенах портреты Ленина, Сталина, Пушкина, Гоголя и других.
А когда работу закончили, то мальчишки принесли откуда-то большой самовар, и все стали пить чай в одном из классов, открыв окна и дыша свежим летним воздухом с ароматом цветов и трав.
Ульяна задумчиво улыбалась, невпопад отвечала подругам, а у самой перед глазами стояли строки её стихотворения, которое она тоже поместила в записную книжку:

Мой юный друг, ты влюблена,
Твои слова печальны, редки,
А сердце бьётся, как волна,
Как пойманная птичка в клетке.

***
Пришло письмо от брата Елисея – он сообщал, что скоро у него будет отпуск и он приедет погостить.
Ульяна с матерью стали готовиться к его приезду. Матрёна Савельевна стряпала на кухне, приговаривая: «Хоть бы борщ получился понаваристей да пирожки удались пышнее!»
Уля вышла во двор – а душа поёт! И запела сама:

Ой не світи, місяченьку,
Не світи нікому,
Тільки світи миленькому,
Як іде додому...

В соседнем дворе Толя Попов чинил табурет и, услышав пение Ульяны, выронил его. Потом поднял и снова уронил. Родители и сестрёнка Толи поняли, что Уля ему очень нравится.
– Хорошая девушка, – сказала мать, Таисия Прокофьевна. – Только что-то она перестала к нам приходить. А раньше часто забегала... Наверное, некогда – всё хозяйство на ней, работы много...
– Что ты всё поёшь? – спросила Тоня, выйдя следом за сестрой на улицу.
– Весело, вот и пою, – улыбнулась Ульяна и побежала куда-то – наверное, снова в библиотеку или с подружками в кино.
...И вот Елисей стоит в дверях – бравый парень, прямо орёл, в тёмно-синей лётной форме, перетянутой новенькими блестящими ремнями. Высокий, красивый, возмужавший, с вьющимся чубом.
– Родные мои, как давно я с вами не виделся!.. – говорил он, обнимая родителей, сестёр, племянников.

За обедом Еля нахваливал мамины кушанья.
Он привёз Ульяне карту Луганской области и книги «Овод» Э.Л. Войнич и «Избранные произведения» М.Ю. Лермонтова.
Им о многом надо было поговорить. Елисей приехал всего на несколько дней; было решено, что Уля поедет с ним в Ленинград и уже там пойдёт в десятый класс.
– У тебя ещё будет время подумать, куда поступать дальше, – говорил брат Ульяне. – Здесь главное – не ошибиться с выбором, тогда и учиться будешь с удовольствием.
– Я не ошибусь, – отвечала она с улыбкой.
– В лётной школе учиться трудно, и вряд ли это будет соответствовать твоим интересам, – предупредил Елисей. – Тебе с твоим умом и способностями открыта дорога во все университеты. Во все, – подчеркнул он.
Под вечер Ульяна надела новое платье в горошек, сшитое сестрой Клавой, и отправилась с братом на танцы в городской парк. А утром они побывали в школе имени Горького, где Елисей учился в старших классах, а после бродили по городу, вспоминали детство, говорили о будущем.
– Ленинград тебе понравится, – сказал Елисей. – Очень красивый город, много прекрасных достопримечательностей, и меня часто тянет прогуляться по Невскому проспекту и мостам, хотя и времени-то у меня мало... И к тому же там такая атмосфера – творческая, что ли… Ты ведь всё это любишь. А сколько там библиотек! Только, чур, допоздна в них не засиживаться!
Уля, мечтательно улыбаясь, слушала брата.
– Там и обучим тебя, и замуж выдадим, – весело сказал он.
– Погоди, ты сам ещё ведь не женился…
– Успеется, всё успеется. Всё ещё впереди, сестрёнка… Смотри, фотоателье! Пойдём сфотографируемся на память!
…Выйдя после фотосъёмки на улицу, они заметили, что люди чем-то встревожены.
– Война началась… Война… – слышалось среди гула голосов.
– Что такое? Какая война? – спросил Елисей у молодых людей, обсуждавших новость.
– Германия напала на Советский Союз, – отвечал один юноша. – Сейчас Молотов по радио выступал. Сегодня в четыре часа германские войска атаковали наши границы, бомбили Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и другие города. Много человек уже погибло, счёт идёт на тысячи…
Потрясённые этой новостью, Елисей и Ульяна поспешили домой. Брата проводили в Ленинград в тот же день. Видя, как обеспокоена мать, он сказал:
– Эта война долгой не будет. Берегите себя, а за меня не беспокойтесь – я, как отец в японскую войну, заговорённый.
Трудно передать, как было больно и тревожно у Ульяны на душе.
***
В первые дни войны в Краснодоне и его окрестностях проходили совещания, заседания, митинги, на которых решались неотложные задачи военного времени.
Военкоматы были заполнены добровольцами, уезжающих на фронт провожали огромные толпы людей. Но некоторых не брали на фронт из-за возраста или по состоянию здоровья, в их числе были будущие молодогвардейцы Иван Земнухов, Сергей Тюленин, Анатолий Попов, Сергей и Василий Левашовы, Виктор Субботин, Анатолий Ковалёв, Василий Пирожок и другие.
Рабочие и колхозники трудились не покладая рук, чтобы обеспечить фронт и тыл необходимой продукцией.
...В один из июньских вечеров Ульяна, возвращаясь домой от Вали, проходя мимо садика Майи, увидела возле яблони её и Витю Покровина – они прощались, стоя совсем близко друг к другу, боком к Ульяне, и не видели её.
– Почему же ты раньше мне ничего не сказал? – донёсся до Ули голосок подруги. – Я думала, что ты относишься ко мне, как и к другим, по-товарищески...
– Это не так, – улыбнулся он. – Мне, как и любому парню, трудно признаться в любви. И если бы я теперь не уходил на фронт, то вряд ли сказал бы тебе эти слова...
– Мне и радостно, и больно... – вздохнула она. – Когда мы теперь встретимся, Витя...
– Пиши мне, пиши обязательно, мы не потеряем друг друга, слышишь?.. – его голос звучал всё тише...
Ульяна уходила с жалостью в сердце: её подруга услышала заветные слова только теперь, когда расставалась с любимым...
***
В 1941 году в Краснодонском районе был выращен большой урожай, но трактористы и комбайнёры ушли на фронт, и его убирали горожане, учащиеся школ, в их числе – будущие молодогвардейцы Вася и Шура Бондарёвы, Дёма Фомин, Олег Кошевой, Вася Пирожок, Аня Сопова и другие.
Летом Ульяна с товарищами часто выезжали в соседние сёла на уборку урожая.
Однажды они работали в поле у села Нижняя Деревечка. Юноши вместе с лётчиками из одной воинской части косили, а девчата связывали снопы и складывали их в копны.
Трудились целыми днями, за работой пели что-нибудь. В те дни над всем Советским Союзом проносилась песня:

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!..

Пение продолжалось и вечером, когда все собирались возле школы, в которой их поселили.
Часто кто-то читал вслух газеты, в которых говорилось о положении на фронтах, о зверствах немецких захватчиков. Как-то раз прочитали статью, в которой было рассказано о том, как фашисты в одном из сёл Украины насиловали девушек, бросали в колодцы маленьких детей, заживо сжигали людей в домах.
– Зря люди гибнут… – заметил один из учащихся, Геннадий Почепцов. – Надо только заключить мир с немцами – и всего этого больше не будет...
Как рассердились многие, услышав его слова! Один лейтенант чуть было не набросился на него, но его остановили.
– Что ты такое говоришь! – с возмущением ответила Ульяна. – Разве можно опускать руки, и притом сейчас? Разве ты забыл слова Павла Корчагина?
И она процитировала их:
– «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества».

В Краснодоне и его окрестностях обучали людей военному делу, из числа гражданского населения создали истребительный батальон и народное ополчение.
Новая задача профсоюзов и комсомола сводилась в девиз «Всё для фронта! Всё для победы!». Профсоюзы помогали материально семьям рабочих и военнослужащих, детям-сиротам. Комсомол готовил новых бойцов для фронта.
Начался новый учебный год, Ульяна пошла в десятый класс. Фронт приближался, и это чувствовалось: через посёлок двигались с запада беженцы – на машинах или в повозках. В школе появились новые ученики. А потом всех направили в колхоз.
Ульяна ездила со всеми на уборку урожая, дежурила в госпитале, где помогала ухаживать за ранеными, писала письма их родным, по вечерам читала солдатам книги, беседовала с ними. И каждый день перед ней проносились судьбы людей – бойцов и их семей.
Матрёна Савельевна в отсутствие дочери беспокоилась за неё, скучала по ней. Она подходила к письменному столику Ульяны, где аккуратными стопками лежали её учебники и тетради, гладила рукой ту самую записную книжку и думала: «Что же теперь будет? Что будет?»
В конце сентября Анна Степановна получила два письма от Фильки, на одном из конвертов красным карандашом было написано: «Ульяне». Получив от неё это письмо, Ульяна вернулась в свою комнату, вскрыла конверт и стала читать.

«Уля, здравствуй!
Этим летом не довелось мне побывать в Первомайке ни дня. Проклятая война разрушила все планы. В июне я был у отца в Москве, а оттуда пришлось ехать обратно к матери – ей нужна была моя помощь.
Немцы нагрянули к нам совсем недавно. Не забуду тот день, когда их полчища вломились в наш город. Посуда дребезжала от их танков и пехоты...
Мы с матерью работаем в госпитале, выхаживаем раненых советских солдат. Немцы позволили разместить госпиталь – чтобы наши солдаты оставались у них на виду. Но не всё так просто...
Уля, мы с мамой побудем здесь ещё какое-то время, а потом поедем к бабушке. Сейчас уехать не можем, я здесь, в письме, всего сказать не могу, ты потом обо всём узнаешь. К началу зимы мы с матерью обязательно приедем, а в январе я хочу взять тебя с собой в Москву. Мы поедем через Воронеж и Липецк, а может, и восточнее, если немцы прорвутся дальше. Но Москву они не возьмут, я в это не верю. За наших родных не беспокойся – о них я тоже подумал и не оставлю их там, где вот-вот появятся гитлеровцы.
Конечно, с оккупантами предстоит побороться, и победа будет нелёгкой, но она будет.
И тогда, уже под мирным небом, мы с тобой будем учиться дальше, будем путешествовать по свету и радоваться жизни, ведь она так чудесна…
Уля, прости меня, я сейчас молчалив как никогда, и письмо получается коротким и беспокойным. Если вдруг я задержусь или со мной что-то случится, умоляю, выполни мою просьбу: езжай без меня. Мой отец живёт в центре Москвы: ул. Серафимовича, д. 2, кв. 11. Он знает и ждёт тебя. Я много рассказывал ему о тебе, он убережёт тебя и в случае чего эвакуирует.
До встречи, сестрёнка. Прошу, береги себя.

Твой Филя.
25.VIII.1941 г.»

...Примерно в то же время Майя получила долгожданное письмо от Вити, находившегося в Одессе. «Лежим мы на берегу Чёрного моря и смотрим на волны, – скучая по ней, писал юноша, – они точно синие ленты, вплетённые в твои чёрные косы...» Она тут же взяла перо и чистый лист бумаги, понимая, как важен будет для него её ответ.
***
В октябре началась эвакуация предприятий и учреждений Краснодонского района. Увозили сельскохозяйственную технику – трактора, комбайны, а также скот, фураж и другое. Готовились списки людей, подлежавших эвакуации.
Фронт был уже совсем близко: бои шли под Красным Лучом.

«...Идёт бой на плодородных полях Советской страны, – писала Ульяна в сочинении 1 октября 1941 года. – Целый мир охвачен жестокой кровопролитной войной. В этой борьбе, в этой жестокой битве не на жизнь, а на смерть не может быть равнодушных наблюдателей... Наша жизнь, наше творчество, наше будущее, вся наша советская культура в опасности...
Мы должны ненавидеть врагов своей Родины, ненавидеть врагов человеческого счастья, разжигать неодолимое стремление отплатить за смерть и муки отцов, матерей, братьев, сестёр, друзей, смерть и муки каждого советского гражданина».

Этот месяц Ульяна провела в тревожном ожидании. Всё отчётливее виделась надвигающаяся война, но в сердце ещё была светлая надежда на лучшее.
Улю очень успокаивали и ободряли слова Фильки. С ними тяжёлые времена переживались легче. Лучше всего её душевное состояние передавала цитата из произведения Тараса Шевченко «Художник», которую она поместила в свою записную книжку:
«Как бы человек ни страдал, какие бы ни терпел испытания, но, если он услышит одно приветливое слово, слово искреннего участия от далёкого неизменного друга, он забывает гнетущее его горе, хоть ненадолго, хоть на час, на минуту. Он совершенно счастлив, а минута полного счастья, говорят, заменяет бесконечные годы самых тяжёлых испытаний».
Каждый вечер перед сном Ульяна думала о письме Фильки. Ей сразу стало понятно, что он ушёл в подполье – поэтому и не может быстро покинуть свой город. Матрёну Савельевну очень обрадовало это письмо: её дочь спасут, укроют от проклятых врагов…
Какой будет эта поездка в Москву? Столица будет жить беспокойной жизнью, Красная Армия будет отстаивать город, а может, немцев уже прогонят… Но всё равно, может, чуть позже, будут прогулки по городу, знакомство с улицами, площадями и парками столицы, будет встреча с любимым братом Елей… А дальнейшее будущее по-прежнему виделось Ульяне неопределённо: представлялась то лётная школа и моторы самолётов, то – университет и библиотека с множеством книг…
А однажды ей приснилось московское метро – будто они с Филькой едут по движущейся лестнице. Проснувшись, она стала вспоминать название этой лестницы и вспомнила – эскалатор, кажется, так Филька её называл.
***
В начале ноября выпал первый снег. В здешних краях он обычно выпадал поздно, но зима была холодной.
Кругом было белым-бело. Ульяна с подружками шли из школы, долго о чём-то говорили. В голове у неё вертелись слова: «К началу зимы мы с матерью обязательно приедем...»
Вернувшись домой, она узнала от родителей, что приехала мать Фили – одна, уставшая, обессиленная...
Сам он погиб несколько дней назад.

В честь годовщины Октябрьской революции в школе проходил концерт, на котором звучали песни «Вставай, страна огромная…», «Дан приказ ему на запад…» и другие. Сидевшие в зале матери плакали; кто-то из них проводил на фронт мужа, кто-то – сына, а кому-то уже пришла похоронка…
– В Москве сегодня был парад! – извещал одноклассников Толя Попов. – Солдаты маршировали на Красной площади и прямо оттуда уходили на передовую!
Ребята радовались, одна Ульяна думала о чём-то, опустив глаза. А когда она украдкой взглянула на товарищей, Толя понял, что она недавно плакала. «У неё что-то случилось…» – подумал он.
Из школы ребята шли большой компанией. Потом Ульяна рассталась с друзьями и направилась домой, а Толя пошёл за ней следом. В первый раз они шли из школы вместе, вдвоём.
Он не решался спросить, что у неё случилось и почему она так печальна. Ему просто хотелось как-то поддержать её, и он сказал:
– Всё, наши остановили гитлеровцев, недолго им здесь оставаться. Наступление на Москву остановили, теперь немцы обороняются. И у нас в Донбассе дальше Миуса они не смогли пройти, Красный Луч держится. Как бы там ни было, мы их остановим и обратно погоним. До Берлина дойдём.
Но Ульяна ничуть не изменилась в лице; она грустно посмотрела на Толю и отвела взгляд.
– Уля, знай, что бы там ни случилось, ты всегда можешь надеяться на меня, ведь мы – друзья, мы – товарищи, – волнуясь, сказал он.
Она кивнула, и, пожав друг другу руки, они разошлись по домам.
***
Те два месяца – ноябрь и декабрь – Ульяна была сама не своя, и каждое утро ей казалось, что она ещё не проснулась и видит длинный кошмарный сон, и ей хотелось плакать.
«Часто Уляша нам читала про подвиги бойцов и командиров на фронте, про отважные дела партизан в тылу врага», – вспоминала Матрёна Савельевна.
Газеты сообщали о тяжёлых боях под Москвой. Солдаты и ополченцы отстаивали столицу, руководствуясь девизом «Победить или умереть!». Каждый понимал: лучше смерть в бою, чем жизнь в неволе.
Гитлеровцы уничтожили или вывезли из Советского Союза многие культурные ценности, осквернили могилы Пушкина и Толстого и многие памятники.
И солдаты шли громить варваров. «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!» – призвал советских воинов Сталин. И солдаты под этим знаменем шли на врага и боролись с небывалым героизмом.
И где-то в тылу врага партизаны наводили ужас на гитлеровцев, убивая их солдат и полицаев, пуская под откос поезда.
В середине декабря в газетах наконец появились радостные известия: советские войска перешли в наступление, стали теснить немцев назад, взяли Волоколамск.

В последний день 1941 года Матрёна Савельевна собралась навестить Анну Степановну. Она шла опираясь на костыль, а Ульяна поддерживала её за руку.
Анна Степановна уже смогла кое-как оправиться после гибели внука.
В горнице висел портрет Фильки, привезённый его матерью Марией Фёдоровной. Ульяна вновь увидела его светлые глаза и улыбку.
На сундуке лежала табличка с надписью:

АННЕНКОВ
ФИЛИПП ЛЕОНИДОВИЧ
19.XII.1925 – 17.X.1941

– Это уже тут сделали табличку на могилку, – сказала Мария Фёдоровна.
Она пригласила Матрёну Савельевну и Ульяну за стол и стала рассказывать о партизанском отряде, в котором состояли они с Филькой.
В этом отряде были и ребята – сверстники Фильки, и взрослые, в том числе солдаты, лечившиеся в госпитале, где работала Мария Фёдоровна. На первом совещании, состоявшемся в конце августа, поставили общую задачу: спасать раненых и переправлять их за линию фронта. Кроме этого, в подпольной типографии печатали военные сводки, принимали сообщения от Совинформбюро. Филипп придумал секретный алфавит для отряда.
Обеспечив раненых солдат и беженцев документами, гражданской одеждой и некоторым продовольствием, их вели разными путями к одной деревне, а оттуда местный старик уводил их через лес к линии фронта. Одному из бойцов Филя отдал письма для бабушки и Ульяны.
Но вскоре начались ночные облавы. На выходах из города поставили усиленные заставы, на каждой тропинке можно было наткнуться на засаду, а по деревне ходили полицаи. Однако это не остановило партизан.
Так прошёл сентябрь – в опасных вылазках в деревню. В конце месяца на совещании было решено всем уходить из города, пробираться к линии фронта: положение было очень опасным – кругом были засады. К фронту решили выходить поочерёдно, небольшими группами.
Несколько дней спустя отправили первую группу – участника отряда и двух раненых бойцов, но их схватили полицаи.
Филя спешил переправить мать через линию фронта, он довёл её до деревни, а сам решил вернуться на квартиру за некоторыми вещами. Чуя неладное, Мария Фёдоровна стала отговаривать сына, но он заверил её, что с ним всё будет в порядке, и ушёл.
У него с собой было оружие – автомат под фуфайкой. Он шёл дворами, огородами, пробирался вдоль заборов. Но уже возле дома его заметила полиция, и один офицер грубо окликнул его. Там было много немецких солдат и полицаев, и Филипп, очевидно, понял: не уйти ему – достанут пулями, а за ношение оружия и нарушение комендантского часа всё равно расстреляют. Он развернулся, достал автомат и дал по ним очередь, и многих успел уничтожить, прежде чем его самого отбросило назад градом пуль и он уже мёртвый упал на землю…
О страшной гибели сына Мария Фёдоровна узнала от двух соседок, которые тайком подобрали его тело и похоронили на кладбище.
Её саму судьба хранила. Весь отряд выдал предатель – один из раненых солдат, струсивший перед полицаями. И начались аресты; взяли всех, кроме Марии Фёдоровны. Она, чувствуя беду, вернулась в город и несколько дней скрывалась у знакомых, искала сына.
Однажды она решила пойти к себе на квартиру, хотя и понимала, что там может быть засада. Она встретилась с соседями, узнала о гибели сына. Мария Фёдоровна пришла в пустовавшую квартиру, забрала некоторые вещи. Они с соседкой посетили кладбище, а после, когда шли по городу, их вместе с толпой пригнали к площади, где казнили партизан. Измученных в застенках подпольщиков вывели к виселицам, и Мария Фёдоровна едва не лишилась чувств: то был весь её отряд… Каждое повешение было страшной мукой для неё, она плакала, а соседка утешала её и велела ей поскорее уходить из города.
Мария Фёдоровна смогла перейти линию фронта и выйти к своим. Её путь лежал через Москву в Краснодон, к матери. Одну ночь она переночевала у отца Фильки и не медля поехала дальше.
Среди вещей, привезённых ею, был дневник Фильки, который он вёл шесть лет, записывая всего по одной фразе в день. Последняя запись была сделана 25 августа: «Сейчас мне надо сделать так – гранату бросить под фашистский танк. Но вот закончится война – и я скажу: "Привет, Луна!"»
Своей добротой, открытостью, простотой он притягивал людей словно магнит. В школе он вёл общественную работу и все девять классов был отличником. В старших классах вместе с товарищами выпускал стенгазету. Все учителя говорили, что он одарённый. Да только война вмешалась и всё сломала…
– Уленька, послушай, что я тебе скажу… – промолвила Анна Степановна, выйдя из спальни. – Тебе ещё жить да жить… Послушай меня, поезжай в Москву… У тебя всё ещё впереди: учёба, работа, дети, внуки…
– Филькин отец сказал, что в любое время отправит вашу семью на Урал или в Сибирь, так как в Москве сейчас ещё не совсем спокойно… – сказала Мария Фёдоровна.
– Не по силам мне дальняя дорога, – вздохнула Матрёна Савельевна. – Да и как мы с отцом оставим дом... Пусть Ульяша с вами едет.
– Я тоже не могу сейчас уехать, – ответила Ульяна, понимая, что должна быть рядом с матерью.
…Небо было ясным, и солнце садилось за горизонт, освещая красным светом дома – в последний раз в этом тревожном и страшном году. На советскую землю приходил такой же ужасный, кровопролитный год.

Ночью Ульяна спала мало и плохо – снилось что-то непонятное и страшное. А утром, поздравив родителей, сестру Тоню и племянников с наступившим новым годом, собралась в госпиталь.
Она успела к началу концерта, который устраивали Шура и Вася Бондарёвы. В коридоре собрались солдаты, и вот появилась Шура в мужском одеянии – белой украинской рубахе с красным поясом – и задорно, уверенно исполнила танец «Казачок». Ребята исполнили много хороводных танцев, военных песен. В заключение концерта и ребята, и бойцы спели песню «Священная война». Пели стоя, и в сердце каждого была тревога за Родину и решимость бороться с врагом.
***
В один из январских вечеров к Ульяне пришла Валя и принесла газету «Правда» с очерком корреспондента Петра Лидова «Таня», в котором сообщалось:
«В первых числах декабря 1941 года в Петрищеве, близ города Вереи, немцы казнили восемнадцатилетнюю девушку-партизанку…»
Кто она и откуда родом – не было известно, однако один партизан, видевшийся с этой девушкой, говорил, что она называла себя Таней. Наступление немцев на Москву было остановлено советской армией и партизанами. В числе добровольцев в тыл врага была заброшена и эта девушка.
В деревне Петрищево было много немецких солдат. И там стали происходить диверсии: сначала перерезали все провода германского полевого телефона, затем сожгли конюшню немецкой воинской части с семнадцатью лошадьми.
Вскоре немецкий часовой поймал партизанку – то была совсем юная девушка. Её стали допрашивать, требовали, чтобы она выдала своих друзей, но она этого не сделала. Её долго били ремнями, выводили в одном белье на мороз, всячески мучили её…
Наутро гитлеровцы поделили между собой её вещи, повесили на грудь девушки отобранные у неё бутылки с бензином и доску с надписью «Зажигатель домов» и повели её к виселице. Туда согнали местное население, но некоторые потихоньку ушли домой. Немцы снимали казнь на фотоаппарат. Уже с петлёй на шее девушка призвала народ смелее бороться с оккупантами и добавила:
«Мне не страшно умирать, товарищи. Это счастье – умереть за свой народ».
Её тело провисело месяц, после чего немцы сняли его и подвергли надругательствам. Потом крестьяне похоронили его. А немцев вскоре выбили из деревни наши войска.
– «…Друг! – читала вслух Валя. – Целясь в фашиста, вспомни Таню. Пусть пуля твоя полетит без промаху и отомстит за неё. Идя в атаку, вспомни Таню и не оглядывайся назад...
И бойцы поклянутся над могилой страшной клятвой. Они пойдут в бой, и с каждым из них пойдёт в бой Таня.
Немеркнущая слава разнесётся о ней по всей советской земле, и миллионы людей будут с любовью думать о далёкой заснеженной могилке...»
…Ульяна сидела бледная, смотрела перед собою и что-то хотела сказать, но не говорила.
– Какие же они изверги… – дрожащим голосом сказала Валя. – Что же мы будем делать, Уля, если сюда придут немцы? Как же будем жить?
– Будем партизанить, – ответила Ульяна. – Нас ничто не должно пугать. Пусть Таня будет и с каждым из нас – молодых девчат и ребят.
Они с Валей обнялись и какое-то время посидели так, словно молча утешая друг друга. Уля вдруг почувствовала, как беззащитна её подруга перед этой войной и как ей нужна поддержка...
Услышав их разговор, Матрёна Савельевна ушла к себе в спальню, села на кровать и заплакала. Её дочь не испугала участь новгородских подпольщиков и девушки-партизанки Тани, и она тоже хотела бороться с врагом… А для матери дороже всего была её жизнь…
***
Позже, почти в конце февраля, в «Правде» появился ещё один очерк П. Лидова, в котором рассказывалось, что та отважная девушка была восемнадцатилетней комсомолкой, ученицей десятого класса одной из московских школ Зоей Космодемьянской, добровольно вступившей в истребительный отряд. Она была посмертно удостоена звания Героя Советского Союза.
– «И холм славы уже вырастает над её могилкой. Молва о храброй девушке-борце передаётся из уст в уста в освобождённых от фашистов деревнях. Бойцы на фронте посвящают ей свои стихи и свои залпы по врагу. Память о ней вселяет в людей новые силы...» – читала Ульяна одному раненому бойцу, которому она сделала перевязку и дала напиться воды.
У него были такие же большие и синие, как у Фильки, глаза, а говорил он так тихо и кротко, что Ульяна слушала его, запоминая каждое слово.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Ульяна Громова.
Он смотрел на неё внимательным и грустным взглядом.
– Стараюсь запомнить тебя, – сказал он еле слышно, – чтобы потом, после войны, разыскать тебя и ещё раз за всё сказать спасибо... Нет, тебя нельзя забыть...
Ульяна поняла вдруг, что ради таких минут – минут светлых надежд – и стоит трудиться день и ночь, отдавая заботу другим. Они долго смотрели друг на друга в полумраке, при свете лампады, и молчали. Немного отдышавшись, он сказал:
– Скоро я опять уйду на фронт, но обязательно вновь пройду по этой земле... когда мы будем гнать врага обратно...
***
В начале марта пришло письмо от Елисея, который теперь воевал в Заполярье.
Не раз гитлеровцы пытались захватить Советское Заполярье и Мурманск, но были отброшены назад. Советские лётчики уничтожали вражеские самолёты в воздушных боях и во время налётов на их аэродромы. Многие из них смело шли на таран и уничтожали вражеские самолёты вместе с их экипажами. Точные сведения о враге добывали опытные разведчики, совершившие сотни боевых вылетов в глубокий тыл врага.
Елисей писал, что во время вылетов чувствует, будто его самолётом движет не мотор, а сила любви советских людей к Родине и ненависть к врагу. «Сон мой будет коротким, – писал он, – а утром, чуть только рассветёт, – вновь запоют наши моторы…»
Он с большим уважением писал о ленинградцах, которые всю зиму держались стойко, несмотря на свирепый холод и голод в блокадном городе. Перенося невзгоды и суровые лишения, они дни и ночи трудились на заводах и фабриках под девизом «Фронту нужно – сделаем!». Они посылали торпедные аппараты, подвешивали бомбы, делали автоматы и ручные гранаты. И вот снова били батареи и город шёл в бой...
Невыносимо было Елисею думать, что его родители и сёстры с племянниками могут оказаться в оккупации, и он призывал их ехать на восток. Он писал, что с нетерпением ждёт того дня, когда вернётся домой с победой, встретится с родными, когда все вновь соберутся за одним столом, чтобы отпраздновать эту победу, и когда все вновь заживут прежней спокойной и счастливой жизнью, когда вновь зацветёт родная советская земля.

Пришла весна, вновь зацвели сады, проснулась природа. Но Ульяну ничто уже больше не радовало; в её больших, прекрасных, чёрных глазах навсегда поселилась грусть.
Едва минуло полгода со дня гибели Филиппа, Мария Фёдоровна получила письмо от его отца, в котором он сообщал, что их сына посмертно наградили орденом Красного Знамени, и звал женщин к себе в Москву – в столице теперь было спокойно, её защитили от фашистов и отбросили их на запад. Но возникла угроза захвата Ворошиловградской области, в том числе и Краснодонского района. Однако Анна Степановна не захотела бросать хозяйство и уезжать, и Марии Фёдоровне так и не удалось её уговорить. Ульяна также твёрдо решила остаться – она не могла оставить больную мать, для которой даже путь до Москвы был слишком тяжёл.
***
Ульяна и её товарищи заканчивали школу, и было до боли обидно, что это событие выпало на такое тяжёлое, неспокойное время...
В один из последних школьных дней учитель Иван Алексеевич раздал десятиклассникам сочинения и сказал:
– Написали все неплохо, но я хочу прочитать вам лучшее – Анатолия Попова.

«...Люблю ли я свою Родину и готов ли я защищать её до последней капли крови, как подобает советскому воину? – писал Толя в сочинении. – Да, люблю! Да, я люблю свою Родину, свободолюбивую, многонациональную, за её героическое прошлое, за великое настоящее, а главным образом, за её будущее.
Я люблю её за то, что она дала всем трудящимся нашей страны новую жизнь, раскабалив их от национального и классового гнёта, я люблю её за то, что она дала всем трудящимся право на труд, на отдых и образование; она сделала человека полновластным хозяином необъятных просторов.
И вот на этих просторах захотели обосноваться алчные немецкие палачи, наводнить нашу любимую страну кровожадными жандармами гестапо и надеть на наш свободолюбивый народ позорное ярмо рабства. Но Гитлер жестоко просчитался, ибо народ, с которым он затеял войну, непобедим и мощь его неисчерпаема.
Советский народ знает цену свободы, кровью, огромными жертвами завоёванной в 1917 году, и предпочитает умереть стоя, чем жить на коленях.
Такова воля моего народа и такова моя воля, и, когда нужно будет принести себя в жертву Родине, я, не задумываясь, отдам свою жизнь».

Пока учитель читал сочинение, Толя сидел опустив глаза. Он знал, что это не только его слова – это слова всего народа.
На перемене к нему подошла Ульяна.
– Ты написал очень хорошее сочинение, Толя, – сказала она. – Эти слова – они идут из самого сердца...
– Да, из сердца... Спасибо... – ответил он, вновь опустив глаза.
Когда она заговорила с подружкой и отошла, Толя увидел, что его друзья Витя Петров и Володя Рогозин о чём-то говорят, глядя на него и улыбаясь.
– Что такое, ребята? – спросил он, подойдя к ним.
– А ведь Уля тебе нравится, признайся, – сказал Витя. – Мы это уже давно заметили.
– Ребята, ну разве об этом говорят вслух? – усовестил друзей Толя. – Сейчас не об этом надо думать – время не такое...
Майя тем временем выговаривала о своём недовольстве Вале, которая потеряла комсомольский билет.
– Я поставлю вопрос об исключении тебя из рядов комсомола, – сказала она.
– Майя, перестань, – ответила Ульяна, которой было жалко подругу. – Она же не нарочно...
– Не нарочно? – негодовала Майя. – Она знает, что немцы вот-вот придут, и торопится...
Не дав ей договорить, Ульяна взяла Валю за руку и увела. Она понимала, что слова Майи могут быть правдой, но спрашивать об этом Валю ей не хотелось – совесть не позволяла учинять допрос подруге, с которой ей всегда было так хорошо...
В тот день она задержалась у Вали – успокаивала её, говорила, что билет обязательно найдётся, ведь он не мог бесследно исчезнуть. А вернувшись домой, войдя в свою комнату, увидела на подоконнике приоткрытого окна букет полевых цветов.
– Мама, кто принёс эти цветы? – спросила она.
– Я и не видела, кто их сюда положил, – ответила Матрёна Савельевна. – Но думается мне, что это Толя: он часто приносит цветы матери и сестре, вот и тебе с поля захватил.
Ульяна задумалась, вспомнила о чём-то, взяла букет и поставила в вазу с водой. Это было как луч солнца после нескольких месяцев ненастья.
«О, мой неизвестный друг!.. – написала она в дневнике. – Этот скромный букет цветов, подаренный тобою, принёс мне настоящее счастье... О, mein Freund!..»
***
В начале июня Ульяна получила аттестат об окончании школы и книгу И.Д. Папанина «Жизнь на льдине» с дарственной надписью педагогического коллектива: «За отличные успехи в учении и примерное поведение». Ей было очень приятно порадовать этим маму, которая болела за неё душой. Проглядев столбики отличных отметок, Матрёна Савельевна притянула дочку к себе, поцеловала.
– Моя умница... Какая же ты у меня хорошая, доченька... Вот только бы войну пережить – и будешь учиться дальше...
Она помолчала и добавила:
– У меня сердце болит за тебя... Из нашей родни многие уехали, и тебе надо уезжать, доченька, ведь немцы могут сюда прийти...
– Не поеду, мама, как же я тебя оставлю одну... – ответила Уля, прижавшись к матери. – Если они и придут, переживём это время вместе. Всё равно они долго здесь не пробудут...
Матрёна Савельевна погладила дочь по тёмно-русым волосам и о чём-то глубоко задумалась.

Фронт был уже совсем близко: отчётливо слышался грохот снарядов и выстрелы, проносились в небе самолёты.

15 июля младшая сестра Толи Попова Лида принесла Ульяне записку, в которой говорилось, что он уходит на фронт и хочет проститься.

Они встретились у плетня, который разделял их усадьбы.
– Ну вот, забирают меня на фронт... – сказал Толя, глядя куда-то вдаль. – Я давно просился в военкомате, ещё с самого начала войны, но не брали... А теперь вот иду бить фашистов. Может, и не увидимся больше с тобой, Уля...
– Не говори так. Мы увидимся, Толя, обязательно увидимся.
– Вы не ушли... остаётесь... А здесь вот-вот немцы будут...
– Я не могу уйти, Толя, – покачала она головой. – Не могу оставить родителей... Они слишком привязаны к дому и не могут уйти, мама болеет... Я останусь...
– Мне так тяжело прощаться с тобой, даже на какое-то время... – тихо сказал он и смущённо опустил глаза.
Они помолчали, потом он продолжил:
– Хоть мы с тобой и учились все годы вместе, но общались мало, о чём я очень жалею...
Вспомнив детство, школьные годы, они ещё больше осознали, как не хотят расставаться. За последний год их привязанность друг к другу стала ещё сильнее.
– До свидания, Толя. Пусть судьба хранит тебя.
– Всего тебе доброго, Уля. Береги себя. Я буду писать тебе.
Они пожали друг другу руки и разошлись.
***
Перед приходом немцев Ульяна сняла со стены портреты Ленина и Сталина, завернула их в холстину и закопала в саду вместе с комсомольским билетом и ценными книгами. Но через какое-то время она поняла, что билет может подмочиться, если пойдёт дождь, и выкопала его, спрятала в рамке с фотографиями. И вновь, скучая по брату, она долго смотрела на их общую фотографию, сделанную в первый день войны...
Два дня – 18 и 19 июля – шли через город отступающие части Красной Армии – непрерывным потоком двигались измученные войной солдаты, везли на подводах раненых.
Потом всё стихло. Выйдя со двора, Ульяна заметила вдали человека и поначалу приняла его за отставшего от своих солдата, но потом узнала в нём Толю. Он медленно шёл к её двору, опустив голову.
– Не попал я на фронт... не случилось, – сказал он, подойдя к ней. – Немцы отрезали дорогу. Ехали мы с ребятами на грузовике – а тут самолёты немецкие... Все попрыгали на землю, легли вниз лицом, где-то грохнуло раз, другой... А потом мы увидели вдали немецкие части... И нас отправили обратно, хоть мы и говорили, что можем и хотим драться с врагом... Я себя так скверно чувствую теперь... Но, раз я буду здесь, в тылу врага, значит, здесь и стану бороться...
– Мы будем вместе бороться, – сказала Ульяна, и они поглядели друг другу в глаза.
Тем же вечером она встретилась с Валей, которая тоже осталась в городе.
А на другой день в Краснодон вошли немцы.
***
Утром Ульяна услышала с улицы шум и голоса. «Немцы...»
По улицам проехали разведчики на мотоциклах, затем двинулась пехота. Офицеры и солдаты, перекрикиваясь, входили в опустевшие здания и во дворы. Тут же вырубили красивые сады, деревья у дворов, чтобы не погибнуть от пули спрятавшихся там партизан.
Возле двора Громовых остановилась машина, и из неё вышел офицер, прошёл в дом, а двое солдат следом занесли его вещи. Ульяна с сестрой Тоней и пятерыми племянниками переселились в сарай, родители – в летнюю кухню.
Уля тревожилась за мать и отца – как бы им чего не сделали, не обидели проклятые враги. А Матрёна Савельевна с болью в сердце вспоминала разговор её дочери с Валей и слова Ули: «Будем партизанить». И чувствовала вину, что из-за неё Уля отказалась уехать. Но в глубине души она надеялась, что судьба сохранит её детей и внуков.
В те дни – первые дни оккупации – Ульяна старалась спрятать свою красоту, убирая пышные волосы под чёрный мамин платок и одеваясь в старую тёмную одежду. Она почти всё время сидела в сарае, слушая, как солдаты переговариваются и поют во дворе. Они жарили свиней, кур, обламывали с деревьев ветки с фруктами. Вовсю голосил их приёмник.
Однажды, выйдя из сарая, она увидела офицера, который умывался во дворе. Заметив её, он сказал:
– Hab keine Angst, – и залюбовался кольцом с черепом на своей руке.
Ульяна с грустью и презрением смотрела на него.
Из дома вышли солдаты, и один спросил, протягивая Ульяне фотографию Елисея:
– Wer ist das?
– Отдайте! – она отобрала у него карточку. – Не трогайте брата...
– Где он сейчас? – спросил другой солдат на ломаном русском.
– Где и должен быть, – резко ответила Ульяна. – На фронте. Против ваших дерётся!
Из кухни её позвала мать. Волнуясь, Матрёна Савельевна сказала дочери:
– Прошу тебя, не обращайся так с ними, будь потише...
– Нечего им кланяться, – покачала головой Ульяна. – Паразиты они.
***
Помрачнел город с приходом немцев, жить стало невыносимо.
Оккупанты развесили на домах свои вывески, объявления. Под угрозой расстрела приказывалось сдать оружие и радиоприёмники, было велено всем коммунистам и комсомольцам явиться на регистрацию, неявка каралась смертью. За появление на улице в вечерние часы – расстрел на месте. Начались грабежи и убийства.
Вскоре после прихода немцев в городе сгорели трест, где расположился штаб фашистов, и баня, которую они пытались освоить. Ульяна поняла, что уже начали действовать партизаны. Как выяснилось позже, это сделал в одиночку Сергей Тюленин.

Прошло несколько дней после прихода немцев. Ульяна стала уходить со двора; она бывала у подружек – Майи Пегливановой, Шуры Бондарёвой, Лили Иванихиной, случалось, и с ночёвкой.

Уля видела, что после прихода немцев родители и маленькие племянники голодали, и однажды отправилась с подружками в поле – собирать колосья плохо убранного урожая. Их заметил сторож, подбежал и потребовал отдать собранное.

– Не давайте ему ничего, – сказала подругам Майя и крепко сжала колосья в руке.

– Ты что же, комсомолка, не признаёшь власть? – прищурился он.

– Какую власть? – с вызовом крикнула Майя. – В том и дело, что мы комсомольцами остались...

Девушки с трудом увели её, чтобы этот разговор не окончился плачевно.

***

Однажды вечером, возвращаясь домой, Ульяна встретила Толю, и они отошли к балке, чтобы спокойно поговорить. Толя был таким же грустным и подавленным, как и она. Сначала он спросил про неё и, узнав, что она всё это время почти не выходила из сарая и старалась не говорить с немцами, сказал:
– А я решил отнестись ко всему этому с безразличием, вновь занялся своими делами. Но пришли немцы, и мама с сестрой увели меня в сарай. Мама просила меня не заходить в дом, но я её не послушал, ведь это наш дом, и вообще говорил с фрицами презрительно, как они того и заслуживают.
Оглядевшись по сторонам, Толя продолжил:
– На днях ко мне приходили Гена Лукашов и Дёма Фомин, и мы говорили о том же, о чём я говорил с тобой...
– О борьбе? – тихо спросила Ульяна.
– Да. Я поступил на работу в бывший совхоз и кое-что уже наметил. Нам всем, молодёжи, надо устроиться на работу здесь, ведь наших угоняют на принудительные работы в Германию...
– Работать у немцев? – дёрнула плечом Уля. – Ни за что.
– Но ведь можно только делать вид, что работаешь на них, – намекнул Толя.
Он помолчал, опустил голову и проговорил:
– Мне не даёт покоя письмо отца с фронта. Он пишет, что освобождал с солдатами село, в котором не осталось в живых ни одного человека, и там была зверски замученная девочка, такая же, как моя сестрёнка… Плохо мне от этой беспомощности перед проклятыми врагами. Нас не пускают в дом, денщики презрительно относятся к матери, своими проклятыми голосами не дают нам спать ночью, и я ничего с этим не могу поделать… Брошусь на них с кулаками – пристрелят… А как мне жалко маму – она такая уставшая, измученная… И больно оттого, что у тебя то же самое…
– Мне тоже сейчас тяжело, Толя, – тихо сказала она. – Но когда-нибудь придёт наша армия, освободит нас от этой нечисти. А пока мы должны бороться с немцами сами.
– Уля, приходи ко мне завтра… Придёшь?
– Приду. Ближе к вечеру приду.
***
В тот же вечер Ульяна пришла к Анне Степановне. У неё немцы больше не стояли – приходили двое, но вскоре ушли, потом поселился ещё один, но тоже ненадолго. Было удивительно то, что война будто не приходила на этот двор – здесь были тишина и покой, и даже шум машин и немецкая речь сюда не долетали.
Ульяну позабавила история о том, как баба Аня окатила из ведра помоями немца, которого не заметила, а потом крикнула – чего, мол, встал тут?..
Увидев, какая Уля бледная, Мария Фёдоровна сказала:
– Ты устала, девочка… Ложись-ка, моя хорошая, поспи, наберись сил. Здесь тебе будет спокойно.
Ульяна хотела отказаться и пойти домой, но баба Аня с мягкими увещеваниями постелила ей постель, дала самую мягкую подушку, какая нашлась, и, погасив лампу, уложила её спать. Уля с минуту оглядывала комнату, вглядывалась в лицо Фильки на портрете, белевшее в полумраке, после чего заснула. В ту ночь она спала так крепко, как не спала уже давно.
***
Когда Ульяна пришла к Майе Пегливановой, там уже собрались ребята – Шура Бондарёва с братом Васей, Лиля Иванихина, Лина Самошина. Все с возмущением говорили о порядках, установленных оккупантами.
– А говорили, что они – культурная нация! – сказала Майя. – Да самые настоящие дикари! Ходят по дворам, грабят, убивают. А по ночам пьют и орут песни…
– Не на тех напали, – ответил Вася. – Им вовек не отнять свободы у советских людей. Наш человек лучше погибнет, чем смирится с этим.
– И всё же находятся люди, которые идут служить к немцам, – с грустью заметила Майя. – Говорят, в воскресенье будет парад белоказаков – врагов Советской власти. Хотят показать населению, что тот, кто станет служить новой власти, будет щедро награждён.
– Есть же такие сволочи… – удивилась Шура.
– Есть, и их, к сожалению, немало, – вздохнула Ульяна. – Многие идут служить к оккупантам…
От Майи она пошла к Толе. Тот стоял возле своего двора с высоким смуглым парнем.
– Это Боря Главан, он эвакуировался из Молдавии, – познакомил их с Ульяной Толя после приветствия. – А это Уля Громова – комсомолка, отличница и очень надёжный человек.
– Охотно верю, – улыбнулся Борис, глядя на девушку удивительной красоты.
Оказалось, Толя с Борисом совсем недавно тоже говорили о немецких порядках. Их сильно возмутило то, что оккупанты не позволяли населению брать воду из колонки и избили мужчину и женщину, которые попытались это сделать.
– Мы, конечно, будем бороться с гадами, – сказал Толя. – У нас будет самый настоящий партизанский отряд, в скором времени мы его создадим. И будем мстить, мстить беспощадно…
– Отольются им наши слёзы… – тихо сказала Ульяна.

В первые дни оккупации Ульяна часто виделась с Майей Пегливановой и Сашей Бондарёвой. Их сближала сила характера и стремление бороться с врагом.

Фронт продвигался на восток, немецкие офицеры и денщики приходили и уходили, и, когда квартира у какой-нибудь из подруг освобождалась, они собирались у неё. Говорить постоянно о войне и о новых жестоких порядках было в тягость, и девушки пели русские и украинские народные песни, или Ульяна читала наизусть лермонтовского «Демона», которого очень любила.

Был конец августа – время, когда жары уже не было, а по вечерам на улице пахло яблоками и скошенным сеном, и сам воздух был прозрачным, а ночи – светлыми.

Немцы ушли, родители Ульяны и её сестра с детьми переселились обратно в дом, а сама она перешла в летнюю кухню.

Однажды сестра Толи вновь принесла Ульяне записку от него – он вызывал её через Лиду, но сам не приходил. Они встретились в балочке, разделявшей их усадьбы, и присели под деревом.

– Помнишь, что я сказал тебе перед приходом немцев? – спросил он. – Я буду бороться с оккупантами и их пособниками здесь, в тылу врага, до тех пор, пока нашу землю не освободят от этой нечисти или пока не погибну сам.

– Толя… я тоже пойду по этому пути, – ответила она. – Враги отняли у меня будущее, отняли мою мечту, когда ещё не появились здесь, в нашем городе… А сколько горя они принесли всему нашему народу! И сколько ещё принесут… Сколько ночей я не спала, всё ещё видя перед собой их варварство, грабежи, презрительное отношение к моей семье, к больной маме… И знаешь что я поняла? Что могу и должна бороться с ними, иначе и жить не стоит. Пусть фашист хоть трижды меня убьёт, но я не лягу в землю, пока немец на моей родной земле. Я встану во весь рост и буду всеми силами бороться с врагом.

– Уля… я знал, что ты это скажешь. И хотел сообщить тебе важную новость: я связался с подпольной организацией Краснодона…
Толя поведал об этой организации и её основателях – Олеге Кошевом, Иване Земнухове и Сергее Тюленине.
Олегу было всего шестнадцать лет. Он закончил девять классов, учился всегда хорошо, принимал активное участие в общественно-политической работе, был редактором общешкольной газеты, увлекался художественной, исторической и политической литературой, музыкой и живописью, кино и театром. И в последних классах уже знал толк в политике, имел твёрдые убеждения и трезвый взгляд на жизнь.
Иван окончил школу в прошлом году и последний год работал в школе пионервожатым и, мечтая стать юристом, учился на курсах следователей в Ворошиловграде, но не успел их закончить. В детстве он рано пристрастился к книгам, обожал литературу и особенно поэзию и в школе был председателем литературного кружка, сам писал стихи и читал их на литературных вечерах. Ребята прозвали его «профессором» за начитанность, собранность, широкий кругозор и за то, что он носил очки.
Сергей окончил восемь классов. В школе участвовал в художественной самодеятельности. Мечтая стать лётчиком, пытался поступить в Ворошиловградскую лётную школу, но не прошёл по возрасту. С начала войны работал на шахте, на строительстве оборонительных рубежей. Он был смелым, отчаянным парнем и начал бороться с немцами, как только они пришли.
Все трое, конечно, были комсомольцами. Оказавшись на территории, занятой врагом, они решили жестоко бороться с захватчиками и поднимать на эту борьбу молодёжь. Они привлекли в свои ряды Виктора Третьякевича, Ивана Туркенича, Любу Шевцову и других ребят.
К тому времени Туркенич и Третьякевич уже успели повоевать. Иван был лейтенантом Красной Армии, под Ростовом попал в окружение, долго пробирался сёлами и недавно вернулся в родной Краснодон. Виктор побывал в Ворошиловградском партизанском отряде и после тяжёлых боёв, чудом оставшись в живых, прибыл в Краснодон. А Люба Шевцова перед оккупацией закончила курсы радистов в Ворошиловграде.
Цели и задачи подпольщиков были таковы:
– разоблачать ложь немецко-фашистской пропаганды, сообщая правду о положениях на фронте и в тылу;
– срывать немецкие мероприятия и воспрепятствовать угону молодёжи в Германию;
– организовывать диверсии на шахтах и в мастерских;
– вести скрытую вооружённую борьбу, истреблять оккупантов и их пособников;
– обеспечивать партизан оружием и продовольствием.
Ребята поручили Толе создать в Первомайке группу, которая входила бы в состав их организации.
– Олег сказал, чтобы мы поговорили с каждым из ребят поодиночке, не называя ничьих имён, – говорил Толя, – но намекнули, что действуем не от себя лично. Давай выберем, с кем будем говорить в первую очередь. Конечно, это Витя Петров. Потом – Володя Рогозин. Боря Главан – тот самый, с которым мы недавно общались…
– Ещё – Вася Бондарёв, – добавила Ульяна. – А из девчат – Майя Пегливанова, сестра Васи Саша, Лиля Иванихина и её сестра Тоня… Лина Самошина… Нина Герасимова… Нина Минаева…
Они перечисляли друзей и подруг, а ночь тем временем опустилась на землю, балку окутала тьма, а на небе чётче обозначился месяц и звёзды…
– Сейчас в посёлке осталось меньше народу, – заметил Толя. – Кто-то ушёл на фронт, кто-то эвакуировался. Нам будет трудно оставаться незамеченными, придётся полагаться на честность и порядочность первомайцев.
– Не беспокойся, нас не выдадут, – ответила Ульяна, вспомнив соседей, прежде всего – мать и бабушку Фили.
Вернувшись домой, в летнюю кухню, она засветила лампу, взяла в руки записную книжку и, вновь перечитав слова Павла Корчагина, поняла, что отныне начинается новая страница в её жизни.
«...Влияние школы, трудовой семьи, комсомола превратили Улю в сознательную комсомолку, преданную своей Родине, любящую свой советский народ, свои советские порядки, – говорила З.А. Адерихина. – Умственный горизонт её постоянно расширялся. Она поняла, что самое главное – это работать для процветания своей Родины, для блага своего трудящегося народа, быть готовым защищать свою Родину от врага и строить коммунизм. Уля видела, как наше правительство заботится о молодёжи, какие светлые перспективы открывает оно перед молодыми гражданами. Уля хотела получить высшее образование, чтобы приносить больше пользы. Но жизнь потребовала от неё подвига, и она совершила его».
***
По большому счёту, первомайцы были активными и хорошо подготовленными к подпольной борьбе людьми.
Витя Петров был физически закалённым парнем, проявлял большой интерес к военному делу. Майя Пегливанова была секретарём школьной комсомольской организации, Шура Бондарёва – председателем ученического комитета, Нина Герасимова, Нина Минаева и Лина Самошина – пионервожатыми.
Их старшими товарищами были выпускница вуза, молодая учительница Александра Дубровина, бывший фронтовик, защитник Севастополя Николай Жуков и закончивший курс комсомольских работников при ЦК ЛКСМУ Анатолий Николаев.
Всех их объединила любовь к Родине и стремление её защищать, и они вступили на путь борьбы с немецко-фашистскими захватчиками.

Памятник Борцам революции когда-то был местом встреч и гуляний первомайской молодёжи, и у Ульяны были связаны с ним светлые воспоминания. Но один из чёрных сентябрьских дней 1942 года всё перечеркнул.

В тот день полицаи решили разобрать памятник. Один из них, по фамилии Подтынный, привёл под конвоем на площадь оставшихся в городе коммунистов, велел им взять ломы и лопаты и снести сооружение.

Но никто из них не притронулся к инструменту.

– Приступить к делу! – скомандовал Подтынный, но никто его не послушал – мужчины остались стоять в стороне.

– В чём дело? – он обвёл их взглядом. – Что, совесть не позволяет? Давайте я её успокою...

Подойдя к пожилому шахтёру, он хлестнул его плетью по лицу. Тот остался стоять на месте. Полицай ударил ещё и ещё... Лицо старика покраснело от рубцов.

Ульяна и Толя, проходившие мимо, были потрясены увиденным.

– Гадина! – сказала дрожащим голосом Уля. – Подлец! Вот погоди, придут наши!..

В её взгляде было столько ненависти, что Подтынный совсем растерялся. Когда же он направился в её сторону, Толя сжав кулаки двинулся ему навстречу, а собравшиеся люди заслонили Улю от полицая. Тот отступил, сказал что-то другим прихлебателям гитлеровцев, и они ушли.
Ночью полицаи сами разобрали памятник и выбросили плиты в балку.
Подтынный не забыл слов Ульяны. Расспросив о ней дружков и узнав, что она была активисткой, он с двумя полицаями пришёл к ней проводить обыск, причём глубокой ночью, когда все спали, и переполошили всех. Перебрали книги, выбросили из комода бельё, распороли матрацы. Подтынный заглянул во все углы. Не обнаружив ничего подозрительного, полицаи ушли.
– Всё равно ты попадёшься... – сказал на прощание Уле Подтынный.
***
Подруга Ульяны Валя не могла устроиться на работу, так как ухаживала за больной матерью, и однажды её вызвали на биржу. Там её осмотрели врачи, после чего у неё забрали документы.
Валя была ни жива ни мертва: её угоняли в Германию.
Вся бледная, она вышла из проклятого здания биржи и медленно побрела домой. Они с Ульяной встретились посреди улицы.
– Уля... меня угоняют в Германию... – сказала Валя и, не совладав с собой, заплакала.
– Да как же это... – пробормотала потрясённая Уля.
Она обняла подругу и стала её успокаивать:
– Я постараюсь что-нибудь придумать... Мы с ребятами можем спрятать тебя...
– А мама? Что с ней будет?
– А что будет, если тебя угонят?..
Они пришли к Вале домой и всю ночь просидели в её комнатке, вспоминая годы их дружбы – вечерние прогулки; истории, которые они рассказывали друг другу и которые случались с ними; родную степь и усеянное звёздами небо... Перешёптывались и не могли смотреть друг на друга – слёзы застилали глаза...
От Вали Ульяна ушла с твёрдым намерением сорвать её угон. Но она не успела этого сделать: вскоре за Валей пришли два немецких солдата и увели её. Это была страшная потеря для Ульяны. А для Вали – шаг в неизвестность...
Словно смерч, шла война по советской земле, опустошая всё на своём пути.
***
Ульяна нигде не работала, не желая работать на немцев. Её родителям стало известно, что безработных угоняют в Германию, и они говорили с ней об этом, но она сказала:
– На гадов работать не стану. И никуда не поеду. Умру, но не поеду.
Тогда они сами оформили на неё карточку на бирже, и она стала числиться чернорабочей на земельном участке конторы «Заготскот».
Узнав об этом, Ульяна сначала рассердилась на них, а потом кое-что наметила и всё же отправилась на участок...
Работали там в очень тяжёлых условиях – в жуткой тесноте, задыхаясь в пыли. И первое время у Ульяны болела спина и руки. Немцы, заглядывая в помещение и переговариваясь, внимательно следили за людьми, орудующими лопатами и носящими тяжёлые мешки с продовольствием.
После работы Ульяна сильно уставала, и работать под присмотром оккупантов и их холуев ей было невыносимо, но кое-что в этом было к лучшему: она могла скрыто вовлечь в подполье рабочих, надо было только хорошенько присмотреться к каждому из них.

На первую встречу со штабом подполья Ульяну, Толю и Витю Петрова вела Нина Иванцова – связная и разведчица организации. Они долго петляли по улицам Краснодона, шли дворами, пока не дошли до мазанки, где заседал штаб.

В горенке за столом при тусклом свете лампы сидели несколько юношей и девушка. То были Иван Туркенич – статный молодой человек с серьёзным и спокойным лицом, Виктор Третьякевич – светловолосый юноша с деловитым взглядом, Олег Кошевой – коренастый темноволосый паренёк со сверкающими глазами, Ваня Земнухов – русоволосый юноша с добрым, улыбающимся взглядом в профессорских очках, Сергей Тюленин – парень с чубом и глубоко сидящими внимательными глазами, Люба Шевцова – белокурая девушка с весёлым взглядом, и Вася Левашов – неприметный светлоглазый паренёк.

– Итак, мы создаём комсомольскую организацию... – начал Ваня Земнухов. – Подпольную организацию... Нам нужно решить, с чего начать работу. План таков: мы будем расширять круг подпольщиков, устанавливать и держать связи с партизанами и партийным подпольем, доставать оружие для борьбы с оккупантами... Каждый член организации должен хорошо изучить оружие.

Ребята спросили Ульяну о ребятах-первомайцах, и она рассказала, что в их группе девятнадцать человек, руководит группой Анатолий Попов и они готовы войти в состав организации.

– Мы с ребятами Первомайки не раз говорили о подполье, – сказала Уля. – Нам кажется, надо каким-нибудь образом добывать сводки Совинформбюро о положении на фронте и сообщать об этом населению.
– Верно, – согласился Ваня Земнухов. – Это нужно главным образом для того, чтобы гитлеровцы не смогли ввести наших людей в заблуждение.
– А где мы будем брать эти сводки? – спросил Толя.
– Будем принимать сами, – ответил Олег. – Для этого нужно сделать один-два приёмника. Будем записывать известия, переписывать на несколько десятков листов и распространять по городу и окрестным селениям.
Все единогласно решили возложить вопрос конспирации на Ваню Земнухова. Командиром организации избрали Ивана Туркенича, комиссаром – Витю Третьякевича, секретарём – Олега Кошевого. По предложению Сергея Тюленина организация была названа «Молодой гвардией».

Кроме этого, ребята обсуждали начавшиеся в городе стихийные аресты – немцы бросали в застенки всех оставшихся здесь политических и общественных деятелей, инженеров и работников, некоторых учителей и военных. Среди них был начальник одной из шахт, известный в городе человек Андрей Андреевич Валько, и отец Вити Петрова – Владимир Петрович, коммунист. В полиции их допрашивали и били. Прихвостни оккупантов – Соликовский, Мельников, Захаров, Подтынный и другие – уже давно рассказали своим хозяевам, кто из задержанных был активистом, кто – стахановцем, ведь по их доносам эти люди оказались в тюрьме. Избитые, измученные люди молчали и только плевали в лица предателям.
...После заседания Нина повела первомайцев обратно такими же окольными путями. Впечатления у Ульяны остались очень хорошие – ребята виделись ей надёжными, деловыми, и их действительно очень волновала судьба Родины.
Ваня Земнухов шёл с собрания с сильно бьющимся сердцем и улыбкой, застывшей на губах – он понял, что влюбился. Он и видел её и раньше, когда работал пионервожатым, но как-то быстро, мельком, а в этот вечер они сидели лицом к лицу... Ему теперь всё время виделась она – красавица с длинными косами и чёрными, как ночь, глазами. А её молчаливость, скромность, загадочность притягивали его и не давали покоя. Он не знал, что она думает о нём и может ли питать к нему ответное чувство, но это сейчас было не так важно: влюблённость – само по себе очень светлое чувство, независимо от того, взаимна она или нет.
И, как он ни пытался скрыть от ребят свои чувства к Ульяне, не смог. Когда на другой день они говорили о первомайцах, Ваня сказал:
– На этих ребят полностью можно надеяться, раз Ульяна за них ручается: она – замечательная девушка…
– Ваня, да ты влюбился! – заметил Витя Третьякевич. – Причём, видимо, с первого взгляда…
– Ребята, ну при чём здесь это… – попытался отговориться Ваня.
На что Олег ответил:
– Как – «при чём»? Взгляни на себя в зеркало!
Ваня покраснел и отвернулся, но на лице у него по-прежнему была улыбка.
***
Партийное подполье сложилось ещё летом, и молодогвардейцы искали связей с ним. Его возглавлял технический руководитель электромеханических мастерских Филипп Петрович Лютиков, а помощником у него был горный инженер Николай Петрович Бараков.
Филиппу Петровичу, участнику Гражданской войны и бывшему депутату, было уже за пятьдесят, и он был не совсем здоров. Его отговаривала от борьбы в тылу врага жена, соратники спрашивали его, не помешают ли ему возраст и здоровье работать в подполье, на что он ответил: «Я солдат партии. Воля Родины для меня – закон».
Проводив жену и дочь в Ростовскую область, он вернулся в оккупированный Краснодон и предложил немцам свои услуги по восстановлению шахт. Войдя к ним в доверие, он создал в мастерских центр партийного подполья. Здесь работали коммунисты и беспартийные Г.Т. Винокуров, Д.С. Выставкин, М.Г. Дымченко, С.Г. Яковлев и другие, а также молодогвардейцы В. Осьмухин, А. Орлов, А. Николаев, а чуть позже и С. Левашов.
Главными их задачами было информирование населения о положении на фронте, срыв мероприятий оккупантов и вооружённые нападения на фашистов.
О начале молодёжного подполья Лютиков узнал от Володи Осьмухина, понявшего, что Филипп Петрович появился в оккупированном Краснодоне не случайно. Он стал держать связь с молодогвардейцами через Володю и Женю Мошкова – осторожно, конспиративно.
***
Шахтёров, отказавшихся работать на немцев и давать им уголь, в составе тридцати двух человек гитлеровцы казнили в ночь на 29 сентября.
Толя, рассказывая об этом Ульяне, поначалу говорил, что их расстреляли, но потом стали выясняться подробности этого преступления. Был свидетель – подпольщик Выставкин, который видел, как связанных арестованных гитлеровские сволочи закапывали в землю живыми в городском парке – люди умирали медленной, мучительной смертью. «Знайте, проклятые, за каждую каплю нашей крови вы дорого заплатите! – звучали слова Андрея Валько. – Наши всё равно придут! Они отомстят за нас!» Все запели «Интернационал», все погибли с этой песней на устах...
...Витя Петров долго не мог поверить в гибель своего отца. Фашисты сообщали, что заключённых вывезли в Ворошиловград, но вскоре правда выяснилась. Толя как мог утешал и поддерживал своего верного друга.
«Я отомщу, слышишь, папа!.. – думал Витя, глядя на фотографию отца. – Хлебнут ещё горя проклятые фрицы!»
Нельзя передать тот гнев, ту ненависть, которую чувствовали наши люди к оккупантам и их прислужникам.
***
Каждый вступающий в ряды «Молодой гвардии» произносил клятву. Текст её был написан Виктором Третьякевичем, был несколько раз исправлен. Олег Кошевой зачитывал его перед каждым из ребят поодиночке по предложениям, и каждый повторял за ним.
С особой искренностью, оставляя в сердце каждое слово, произнесла клятву Ульяна:

«Я, Ульяна Громова, вступая в ряды «Молодой гвардии», перед лицом своих друзей по оружию, перед лицом своей родной многострадальной земли, перед лицом всего народа торжественно клянусь:
Беспрекословно выполнять любое задание, данное мне старшим товарищем. Хранить в глубочайшей тайне всё, что касается моей работы в «Молодой гвардии».
Я клянусь мстить беспощадно за сожжённые, разорённые города и сёла, за кровь наших людей, за мученическую смерть тридцати шахтёров-героев. И если для этой мести потребуется моя жизнь, я отдам её без минуты колебания.
Если же я нарушу эту священную клятву под пытками или из-за трусости, то пусть моё имя, мои родные будут навеки прокляты, а меня саму пусть покарает суровая рука моих товарищей.
Кровь за кровь! Смерть за смерть!»

Подпольщиков покорил необыкновенный ум, рассудительность и целеустремлённость Ульяны, и вскоре после принятия клятвы её ввели в штаб «Молодой гвардии». Такое высокое доверие было отрадой в сердце Ульяны, и она стремилась оправдать его.
Члены штаба активно вовлекали молодёжь в свою организацию, в основном тех ребят, которых знали по школе. Все сразу находили общий язык – их сближала ненависть к врагу и жажда мести за страдания своего народа.
Теперь в организации было около тридцати человек. Всех её членов разбили по пятёркам, командирами которых стали самые проверенные и смелые ребята: Евгений Мошков, Сергей Тюленин, Любовь Шевцова, Георгий Арутюнянц. Для связи со штабом они имели специальных связных.

Воскресным утром Анна Степановна пришла на городской рынок. Она была в особо подавленном настроении после разговора с Яшей-сапожником, которого накануне встретила на улице.
На базаре было полно народу – кто-то привёз добро на продажу, а кто-то ходил и выбирал. Приносили хлеб, птицу, овощи и фрукты, муку и соль. Горожане вынесли на продажу разную одежду и обувь, инструменты.

Обойдя базар и положив в кошёлку купленное, Анна Степановна увидела толпу, собравшуюся у щита. Там, среди немецких плакатов, изображавших счастливую жизнь в Германии и призывавших ехать туда, висела бумажка, на которой был написан карандашом какой-то текст. В толпе Анна Степановна углядела соседку и спросила у неё:

– Чего там написано, Василина? Я не вижу…
Им обеим удалось немного протиснуться вперёд, и соседка шёпотом зачитала написанное.

«Земляки краснодонцы, шахтёры, колхозники!
Всё брешут немцы! Сталин в Москве. И война только разгорается! Красная Армия ещё вернётся в Донбасс.
Гитлер гонит нас в Германию, чтобы мы на его заводах стали убивать своих отцов, мужей, сыновей, дочерей. Не ездите в Германию!
Немцы мучают нас, терзают, убивают лучших людей, чтобы запугать нас, поставить на колени.
Бейте проклятых оккупантов! Лучше смерть в борьбе, чем жизнь в неволе. Родина в опасности! Но у неё хватит сил, чтобы разгромить врага.
«Молодая гвардия» будет рассказывать в своих листовках всю правду, какой бы горькой она ни была для России. Читайте и передавайте другим.
Смерть немецким захватчикам!

"Молодая гвардия"».

– А ну разошлись! – послышался пьяный голос Соликовского и свист кнута в воздухе. – Чего встали?
Подойдя к щиту, он долго пытался отковырять лист, но тот прилип намертво. Он изодрал листок пальцами, так что текст уже нельзя было разобрать, но люди успели всё прочитать, понять и передать другим.
Идя обратно, Анна Степановна увидела Ульяну и Майю, которые разговаривали с бабкой-торговкой.
– Почему пирожки не заворачиваете в бумагу? – спрашивала Майя. – Они масляные, и руки после них жирные...
– Так ведь нету её, – развела руками бабка.
– А нашу бумагу возьмёте?
Бабушка с радостью приняла листочки, на которых было что-то написано, дала девочкам по пирожку, а остальные пирожки завернула в эти бумажки. Тут к ней подошла Анна Степановна, взяла пару штучек домой. Прежде чем появились полицейские, бабка всё распродала и ушла.
– Удачный был сегодня базар, – сказала Уля бабе Ане, когда они вместе шли домой.
Увидев, во что были завёрнуты пирожки, Мария Фёдоровна насторожилась.
– Уля, ты тоже имеешь отношение к этим листовкам… Я не думала – я знала точно, что ты уйдёшь в подполье… Будь осторожна, дочка – враги скоры на расправу…
Уля разволновалась оттого, что Филина мама обо всём догадалась, но, взяв себя в руки, ответила:
– Лучше умереть, чем быть рабыней. Если я попадусь немцам, то ни слова им не скажу.
Анна Степановна собрала на стол и села с ними.
– Маша, ты Яшку-сапожника помнишь? – спросила она. – Ну так вот, встретила его давеча. Башмаки-то подлатать я ему давно дала, да не ходила за ними – думала, он на фронт ушёл. А он, оказывается, здесь, в городе… Лавочку свою держит при немцах. Я ему и говорю, что, мол, стыдно – здоровый мужчина, ему Родину надо защищать, а он здесь на немцев работает…
– Ой, мама, гляди – донесут на тебя немцам… – встревожилась Мария Фёдоровна.
– Пускай, – махнула рукой Анна Степановна. – Мне ничего не страшно. Я свою жизнь уже прожила.
– Сейчас, глядя на некоторых людей, трудно понять, действительно ли они работают на немцев… – заметила Ульяна.
«…Или партизанят», – додумалось ей.
Мария Фёдоровна ушла в другую комнату и через некоторое время вернулась со стопкой чистых тетрадных листов.
– Я собрала из Филькиных тетрадей – он привозил их сюда… Думаю, для листовок подойдут.
– Спасибо…
Потом, когда баба Аня вышла в сени, Мария Фёдоровна сказала:
– Ты знаешь, из-за чего погиб наш новгородский отряд – из-за предательства. У солдата, которого мы лечили и пытались провести через фронт, оказалась подлая и трусливая душонка. И вы в своём отряде следите, как бы к вам не затесался предатель. Надо, чтобы среди вас были только хорошо проверенные ребята…
Ульяна вспомнила, как возражала против приёма в организацию Геннадия Почепцова, наглого и испорченного молодого человека – её сердце было чутко к подлости. Она долго и отчаянно спорила с товарищами, но Третьякевич выгораживал его, а остальные не возражали ему и в конце концов приняли Почепцова в свои ряды.
– То, что он когда-то сказал глупость или неприлично выругался, ещё ни о чём не говорит, – убеждал всех Виктор, – главное, что он смелый.
Но Ульяна помнила, что сказал Почепцов на уборке урожая в начале войны, и это не давало ей покоя…

Первые листовки появились так.

На одном из собраний штаба решался вопрос: как сорвать вербовку молодёжи в Германию? Ребята придумали написать листовку, составили её текст, после чего переписали её в нескольких десятках экземпляров и раскидали на базаре, расклеили на заборах и телеграфных столбах, на здании биржи, подбросили во дворы, под двери.

В этой листовке советских граждан остерегали от угона «в вечное рабство и позор, на верную гибель», призывали скрываться от оккупантов всех, кто подлежал мобилизации.

В результате добровольцев ехать в Германию нашлось совсем мало, и полиция, представители биржи пришли в бешенство.

Увидев, какой успех принесла листовка, как эти слова подействовали на людей, молодогвардейцы решили и дальше писать листовки – сообщать новости с фронта и из-за границы. Для этого Олег Кошевой наладил радиоприёмник, который оставался у него дома.

…В тот день Любка появилась особенно весёлая, переговорила с Олегом и сообщила ребятам, что была в Ворошиловграде – она ездила туда под видом артистки – и ей удалось связаться с областным партизанским руководством.
– Теперь наши связи будут шириться, а организация – расти, – сказал Олег.
Обрадованные этим известием, парни стали пожимать друг другу руки, а Люба с Ульяной обнялись.
Но и это ещё было не всё. У Олега стали бывать взрослые подпольщики – Лютиков, Дымченко, Яковлев, Соколова. А он сам взял конспиративную кличку «Кашук» – то была фамилия его покойного отчима.
Подпольщикам очень пригодилась карта области – та самая, что подарил Уле брат: ориентируясь по ней, они устанавливали связи с подпольщиками разных городов и сёл и разрабатывали боевые операции.
Ульяна, вспомнив о секретном алфавите Филиппа, сказала Олегу:
– Нам нужен секретный шифр.
– Я кое-что придумал, – ответил он и показал тетрадку с якобы примерами по математике. – Каждое число соответствует порядковому номеру буквы. А между ними ставим разные знаки, чтобы не было никаких подозрений...
Штаб одобрил его решение, и с того дня ребята стали общаться на этом языке.
Посмотрев на часы, Олег предложил товарищам послушать Москву. Некоторые сначала не поняли, о чём идёт речь, но потом, когда он настроил радио, все услышали голос Левитана:
«…В течение 9 октября наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока. На других фронтах существенных изменений не произошло.
За 8 октября нашей авиацией на различных участках фронта уничтожено 6 немецких танков, 40 автомашин с войсками и грузами, подавлен огонь 3 артиллерийских батарей, рассеяно и частью уничтожено до трёх рот пехоты и взвод конницы противника».
Ребята, взяв у Олега чистые листы и карандаши, стали записывать сводку. Теперь надо было сообщить людям о настоящем положении на фронтах. Гитлер бросил на Сталинград отборные войска, и город горел, пылал, рушился, но наши войска дрались за каждую улицу и каждый дом, не отступая ни на шаг.
С тех пор каждый вечер ребята собирались у Олега слушать Москву по радио. Окна завешивали одеялами. Мама и бабушка Олега выходили во двор дежурить. Слушали затаив дыхание, стараясь не пропустить ни одного слова от далёкой и свободной столицы Советского Союза.
***
Толя был командиром первомайской группы. Здесь прекрасно проявились его организаторские способности, дисциплинированность и решительность.
Здесь проявились инициативность и красноречивость Ульяны, ведавшей всеми делами первомайской группы и составлявшей тексты листовок. И для ребят было важно её мнение по любому вопросу, они всё обсуждали и согласовывали с ней, и обращались к ней точно пионеры к своему вожатому. А она относилась ко всем с одинаковой добротой и вниманием.
Первомайцы установили свой радиоприёмник на квартире у Бориса Главана и каждый вечер слушали Москву.
Авторами листовок были главным образом Ульяна Громова и Толя Попов. Но если даже тексты составлял кто-то другой, они всё равно утверждались Толей или Улей. Чаще всего их писали коллективно – на квартире у кого-то из ребят. Химические карандаши обмакивали в пузырёк с тушью и писали текст на страничках школьных тетрадей.
К Толе приходили Дёма Фомин, Гена Лукашов, Женя Шепелев. Обычно все собирались в беседке, тихо общались, и Лида всё хотела послушать, о чём говорят ребята, но Толя выпроваживал сестрёнку. Или собирались в какой-нибудь комнате и, прикрыв дверь, писали листовки или беседовали.
Витя Петров и Володя Рогозин жили теперь на хуторах, но тоже бывали у Толи часто.
Они тщательно соблюдали конспирацию и действовали осторожно, продуманно. Когда собирались у Толи Попова, он просил свою мать, Таисию Прокофьевну, уйти из дома и наблюдать за улицей, а в случае появления полиции – предупредить ребят.
Ульяна и её подруги, собираясь у неё, Майи, Лины или у кого-нибудь другого, закрывались в отдельной комнате и писали листовки, а когда там появлялся кто-то посторонний, переворачивали листы или прятали их и делали вид, что просто общаются или играют в домино.
– Что вы там пишете? – бывало, спрашивала чья-нибудь мама.
– Поклон немцу! – шутливо отвечала Ульяна.
«Коптюшечки горят, – вспоминала Матрёна Савельевна, – а они листовки пишут, в трубочки завёртывают. Пишут да хохочут. А то, смотришь, встали, побежали, и Уля с ними, провожать девчат».
Молодогвардейцы клеймили изменников Родины, перешедших на сторону немцев. Так, Женя Шепелев при участии Вани Земнухова написал такую листовку:

«Господа полицейские и старосты! Вы продались немцам за кусок колбасы, за глоток водки и пачку махорки. Вы изменили Родине, тем самым вы являетесь врагами народа. Но пока не поздно, переходите на сторону Красной Армии с оружием в руках и помогайте нашим партизанам оружием и боеприпасами, переходите на сторону их. Этим самым искупите своё предательство перед народом. Если вы только этого не выполните, то вас не минует пуля партизана, пуля красноармейца».

Один полицай, Василий Кулешов, не получил от немцев форму и надел шинель советского офицера, нацепил на рукав белую повязку с надписью «полицай». Это возмутило Толю Попова, и он написал на листке угрозу, начинавшуюся словами «Берегись, продажная шкура!», и смог подсунуть её под дверь дома, где жил Кулешов.
Большинству первомайцев были присланы повестки в Германию, но все смогли уклониться от этой поездки. Ребята старались уберечь молодёжь от рабства, которое ожидало тех, кого отправляли в Германию. Лида Попова, увидев листовку на базаре, сразу же узнала почерк своего брата:

«Смерть немецким оккупантам! Прочти и передай товарищу! Товарищи!
Не верьте той лживой агитации, которую проводят шуцманы и полицаи. Каждое их слово наполнено ложью, они хотят вас завербовать для каторжных работ на рудниках, заводах. Впереди вас ждёт смерть и голод вдали от своей Отчизны. Не попадайтесь на удочки немецких подпевал и не верьте их лживой агитации. Становитесь в ряды защитников своих прав, своих интересов. Бейте, громите, уничтожайте фашистов в тылу.

Ш.П.О.»

Все были твёрдо уверены, что Красная Армия скоро начнёт громить и гнать врага на запад. Время от времени над городом пролетали советские самолёты, сбрасывали «Вести с Советской Родины» и листовки, обращённые к немецким солдатам. Первомайцы, собрав их где-нибудь в поле, использовали всё это как материал для своих листовок. Ульяна с Ниной Герасимовой и сёстрами Иванихиными подолгу сидели над словарями – переводили листовки с немецкого языка на русский.
Когда Уля была вожатой, она познакомилась со многими родителями своих октябрят. И теперь через них устраивала своих подруг в немецкие учреждения для разных диверсий. Они похищали документы, чертежи, списки и передавали их товарищам.
Однажды девушки стояли у ворот клуба имени Горького, разговаривали, а мимо проходила их бывшая учительница по немецкому языку Зоя Алексеевна. Немцы предлагали ей работать у них переводчицей, но она отказалась.
«Я не пойду подхалимничать, – сказала она тогда девчатам. – Как я буду нашим людям в глаза смотреть! Нет, не могу и не пойду».
Они поздоровались со своей учительницей, и Ульяна отошла поговорить с ней. Зою Алексеевну, конечно, очень волновала судьба её лучшей ученицы.
– Работаешь, Уля? – спросила она.
– Нет, на немцев не работаю, – ответила Ульяна. – А вообще работаю и много.
Зоя Алексеевна понимающе молчала, ни о чём её не спрашивала.
– Нам надо подучить немецкий язык, – сказала Уля, оглянувшись на подруг. – Хорошо было бы, если бы вы снова стали его преподавать.
Позже Зою Алексеевну просили об этом и подруги Ульяны, но она не успела открыть курсы, так как начались аресты молодогвардейцев.
***
Вечером, затемно, ребята распространяли листовки – приклеивали на заборы и стены домов, бросали на дорогах, прикрывая их камнями, чтобы ветер не унёс, также распространяли листовки на базаре и возле общественных зданий.
Олег Кошевой разбрасывал листовки по ночам там, где с утра появятся люди – на базаре, на площади, в парке.
Василий Пирожок, делая вид, что просто околачивается по рынку, незаметно приклеивал на спины полицейским плакаты, гласившие: «Долой гитлеровские 300 грамм, да здравствует сталинский килограмм!»
Сергей Тюленин заходил с этой целью в кинотеатр и в то время, как киномеханик гасил свет, но ещё не включал экран, разбрасывал листовки по залу.
А Ульяна, приходя на работу ещё затемно, прятала листовки так, чтобы другие работники смогли их найти. Но однажды листовку обнаружили немецкие прислужники Акимов и Рытинов.
– Кто принёс сюда эту бумажонку? – в гневе спрашивали они у рабочих, но те пожимали плечами.
Акимов смял листовку, сунул в карман и начал обыскивать помещение, но больше ничего не нашёл.
– Если ещё хоть одну бумажку здесь увижу, я вас… – он сжал в руках винтовку.
– Разве там написана неправда? – смело спросила Ульяна.
Немецкие холуи посмотрели на неё, и Акимов сказал с угрозой:
– Ты доболтаешься, девочка…
– Все знают, что это… – начала было Уля, но одна из работниц шёпотом уговорила её смолчать.
Ульяна с того дня начала распространять листовки в других местах. Она всё чаще приходила к Толе, и он теперь держался с ней проще. Пройдя в зал, они прикрывали дверь и долго писали листовки. Уже затемно приходил кто-то из ребят, и тогда Уля повязывала на голову белый шерстяной платок и говорила маме и сестре Толи:
– Мы пойдём погуляем там, где не ходят патрули…
Полицаи часто ходили по городу с тряпками и с заборов и стен домов стирали надписи: «Бей фашистов!», «Долой немецких оккупантов!», «Смерть продажным шкурам!».
Скоро о листовках заговорил весь город: народ – воодушевлённо и с интересом, немцы и полицаи – с гневом. А многие из листовок уходили за пределы Краснодонского района.

Помимо написания и распространения листовок, первомайцы занимались сбором оружия, боеприпасов, медикаментов. Они готовы были в любое время по приказу штаба пойти с оружием в руках против оккупантов.

Сбором оружия руководили Толя Попов и Дёма Фомин. У многих оружие осталось ещё с июля, когда отступали части Красной Армии: у Анатолия Николаева был автомат и пистолет, у Геннадия Лукашова – два пистолета, гранаты и запалы к ним, у Демьяна Фомина – пистолет и гранаты. Оружие тщательно оберегалось и хранилось в укромных местах.

Особую активность в сборе проявил Витя Петров. Он часто бывал в посёлках Изваринских шахт, добывал там патроны и гранаты. Лиля Иванихина, работавшая учительницей в Суходоле, приносила оттуда патроны и пулемётные ленты.

Однажды Толя ушёл с Витей к нему в Герасимовку, а оттуда они вернулись с мешками за плечами, поставили их в кладовой. Таисия Прокофьевна обнаружила в тех мешках патроны и испугалась – ведь даже за один патрон, найденный в доме, расстреливали всю семью. Но Толя успокоил её и вместе с Дёмой и Геной унёс мешки в разрушенное здание городской бани, где молодогвардейцы организовали свой склад.
Ещё в сентябре ребята узнали от Андрея Андреевича Валько, что у хутора Деревечка в заброшенной шахте спрятано оружие. Олег и Ваня Земнухов действительно нашли там пистолеты, автоматы, гранаты, динамит, запалы и бикфордов шнур.

Они вместе с Толей Поповым, Васей Пирожком и Юрой Виценовским перенесли оружие на склад.
Туда стали в избытке поступать винтовки и гранаты, добытые у врага, взрывчатка и патроны.

Однажды Серёжа Тюленин, Клава Ковалёва, Женя Шепелев и Олег смогли вытащить из оставленных румынами без присмотра машин два больших ящика с гранатами и три винтовки и спрятать их. Вскоре оружие было доставлено на склад «Молодой гвардии».
Ульяна была свидетелем одного комичного случая в доме у Олега. К Кошевым заглянул голодный румын, стал жаловаться на затянувшуюся войну и просить хлеба. Олег достал чуть ли не последний кусок хлеба и спросил:
– Будем меняться? Ты мне – винтовку, я тебе – хлеб.
Румын выхватил у него из рук хлеб, отдал ружьё и ушёл. Так на склад прибыло ещё оружия.
***
Ульяна стала инициатором сбора бинтов, ваты и других медикаментов. Однажды она сказала ребятам-первомайцам:
– Товарищи! Скоро Красная Армия погонит немцев обратно, наши солдаты придут сюда, и бои будут тяжёлыми. Мы должны помочь нашим бойцам – достать для них бинты, марлю, все медикаменты. И мы должны позаботиться об этом сейчас. Руководство я беру на себя.
Этим занимались в основном девушки. Майя брала йод и бинты у знакомой фельдшерицы. Лиля Иванихина получила от своей старшей сестры Нины, работавшей фельдшером, все перевязочные пакеты, Саша Бондарёва нарезала на бинты марлевую простынь с семейной кровати. Нина Герасимова и Лина Самошина тоже собирали медикаменты. Всё это относилось на квартиру Ульяны.
Она хранила медикаменты в углу кухонного стола. На её дворе в надёжном месте были спрятаны патроны от винтовок и пистолетов. Уже потом, после освобождения Краснодона, родители нашли пулемётную ленту, набитую патронами.
В конце октября и в первых числах ноября среди молодогвардейцев происходил сбор денег на покупку продуктов для передачи арестованным полицией коммунистам. Первомайцы приняли в этом деятельное участие – каждый внёс по 50 рублей. Ульяна и Толя собрали деньги и передали в штаб «Молодой гвардии».
***
Немцы готовились вывезти урожай хлеба в Германию, но им это не удалось – молодогвардейцы по инициативе Олега Кошевого стали по ночам жечь хлебные скирды, и сам он сжёг огромнейшие скирды между Гундоровкой и Каменском. А Толя Попов спалил несколько скирд у хутора Деревечка. Керосин для этого дела они с Ульяной добыли у голодных румын за небольшие запасы еды.

Часто к Ульяне приходили её подруги – Лиля Иванихина, Шура Бондарёва, Майя Пегливанова, Лина Самошина и другие. Садились за стол и негромко разговаривали – составляли тексты листовок. А потом Ульяна шла к Толе Попову, где они их утверждали.

Уле казалось, что мать плохо слышит и вряд ли понимает, о чём они говорят, но Матрёна Савельевна обо всём догадывалась – она помнила разговор дочери с её подругой Валей.

Вся работа делалась Ульяной скрыто. Записки и черновики она прятала, а лишнее уничтожала. Она запретила всем в доме подходить к её столу и сундучку и перед тем, как отлучиться, запоминала, где что лежит. И очень сердилась, если кто-то дотрагивался до её вещей. Но сестре Тоне трудно было уследить за своими пятерыми детьми, её годовалая дочка Галя могла убежать и добраться до любой вещи в доме. И, бывало, Ульяна замечала, что кто-то лазил в её столик или сундук, и шла допытываться, кто это был.

– Уля, но это же дети… – оправдывалась Тоня. – Разве за всеми углядишь… Вот будут у тебя свои – тогда поймёшь, как с ними трудно. Что там у тебя такое важное, что нельзя и дотронуться до твоего стола?

– Не спрашивай меня об этом. Узнаешь потом. Но не сейчас.

***

Уже год или больше Ульяна почти не могла ничему радоваться. Но её лицо прояснялось, когда приходили подруги или Толя.

Матрёна Савельевна не знала, что чувствует её дочь к этому серьёзному, вдумчивому юноше – дружескую привязанность или нежность, но при упоминании его имени или при виде его грусть и суровость сходили с её лица, и взгляд её делался теплее…
А мать Толи Таисия Прокофьевна про себя уже называла её «невестушкой», но при Толе ни о чём таком не говорила – он сильно смущался. «Ничего, время всё расставит по своим местам, – думала она. – Они оба ещё слишком молоды…» И понимала, что Толя слишком застенчив и не может признаться Ульяне в своих чувствах. То, что она ему нравится, было видно. Взаимно ли это – Таисия Прокофьевна не знала, но ей хотелось верить, что эта чудесная девушка на самом деле когда-нибудь станет её невесткой. «У них сейчас все мысли об этой войне, – думала она. – А вот выгонят немцев с нашей земли, наступит мирное время – тогда и смогут поговорить о личном…»
***
В конце октября «Молодая гвардия» насчитывала уже около семидесяти человек. Это были ребята из города Краснодон, посёлка Краснодон, посёлка Первомайка, посёлка Семейкино и некоторых окрестных сёл. Прежде чем принять кого-нибудь в организацию, члены штаба проводили беседу с ним, внимательно присматриваясь к новичку.
В записной книжке Ульяны появились новые цитаты, которыми она словно подводила итоги первого месяца подпольной работы и настраивала себя на дальнейшую борьбу:
«"Поделом тому, кто сдался!
Сильным побеждать дано!" Джек Лондон. 21 октября 1942 г.»
«"Смелость города берёт! Дерзайте и не страшитесь препятствий. Смелый человек чудеса творить может, и никакие пропасти ему не страшны". Б. Розов («К незримому солнцу»). 28.Х.42».
«"Плох тот народ, который не хочет быть первым! Только ненависть, не боящаяся идти до конца, способна так отрицать ложь, как надо это для утверждения истины. И чем беспощаднее будет ненависть, тем ослепительнее будет любовь!" Б. Розов. 28.Х. 42 г.»

– Товарищи... – сказал как-то Витя Третьякевич, когда у него на квартире собрались ребята из штаба и близкие к штабу. – Несмотря на то, что у нас сейчас много дел, мы не должны забывать о приближающемся празднике – 25-летии Великой Октябрьской социалистической революции. И я предлагаю в ознаменование праздника повесить наши красные флаги во всех видных местах города. И, с каким бы гневом ни восприняли это враги, скоро они поймут, что не имеют над нашим народом никакой власти...

Ребята воодушевились, но в то же время и огорчились: красных флагов в городе ведь не осталось – их уничтожили в первый же день оккупации. Однако Толя Попов вспомнил о красной краске, что была у его знакомых, и сообразил, что можно было бы перекрасить белые простыни – чем будут не флаги?

Ребята шли домой с чувством небывалой радости и свободы, словно враг уже ушёл с их земли...

***

Незадолго до праздника был принят в комсомол самый младший из подпольщиков – 14-летний Радик Юркин.
На квартире у Олега собрался штаб «Молодой гвардии». Ребята сидели за столом, а Радик сидел на стуле перед ними, и ему задавали вопросы, а после, посоветовавшись, единогласно приняли его в ряды членов Ленинского комсомола. Олег Кошевой вручил ему временное комсомольское удостоверение и сказал:
– Но ты должен оправдать его и заслужить.
– Он уже заслужил, – заметил Сергей Тюленин. – Радик помогал мне в поджоге румынского штаба, добывал оружие у немцев, расклеивал листовки.
– Что ж, хорошо, – ответил Олег. – Поздравляю тебя, Радик.
И все поздравили Радика, пожали ему руку.
Это удостоверение и удостоверения других ребят, которых в те дни приняли в комсомол, были напечатаны в подпольной типографии, что находилась в подвале у Жоры Арутюнянца – в ней печатались и листовки, и временные комсомольские билеты.
А Радик остался таким же активным подпольщиком, он участвовал в водружении флага на школу имени Ворошилова и в нападении на немецкие машины.
***
Уля пришла к Поповым с каким-то свёртком в руках и попросила подрубить ей кусок белой материи на машинке.
– Оставь, я подрублю, – ответила Таисия Прокофьевна. – А ты пока посиди у нас.
– Спасибо, тётя Тая. Я вечером забегу – сейчас по хозяйству надо много сделать.
– Вы никак к завтрашнему празднику готовитесь? – догадалась Толина мама.
Ульяна улыбнулась в ответ. В комнату вошёл Толя, протянул ей длинную проволоку.
– Подойдёт?
– Да.
Вечером Толя сказал сестрёнке:
– Лида, ложись сегодня с мамой спать – нам с Улей эта комната будет нужна.
Ульяна пришла поздно, Толя провёл её в комнату, и они стали красить материю в красный цвет, держа её в тазу и обмакивая кисти в баночку с краской. Время от времени они тихо переговаривались.
– Всё-таки я хочу быть учителем, Толя, – сказала она. – Я только недавно это поняла. Мы много кем хотим быть в детстве, но настоящее решение к нам приходит сейчас, в юности.
– Это замечательная профессия, – одобрил Толя. – Очень благородная и нужная обществу.
– Я всегда очень любила нашу школу и учителей. Они не только дали нам знания, но и сыграли большую роль в нашем воспитании. И я тоже хочу работать с детьми, хотя порой это и трудно... А кем ты хочешь стать?
– Знаешь, я тоже много кем хотел стать, и только сейчас понял, что точно буду археологом. Это так интересно – самому соприкасаться с историей, когда находишь в земле предметы глубокой древности... У меня полевая сумка и некоторые инструменты есть для этого дела. И кое-какая практика есть в этом деле – мы с Витей и Славой все окрестные балки и скалы обследовали. Один раз я даже саблю нашёл.
Толя захотел показать Ульяне археологическую карту, отвлёкся от дела и полез в письменный стол, и оттуда выпал лист. Ульяна подняла его.
– Толя, возьми... Стихотворение какое-то.
– Это я сочинил... Ты прочитай, если хочешь... Да, прочитай... Зачем мне от тебя всё таить...
Ульяна внимательно пробежала глазами строки.

Ты была для меня идеалом,
Светлым образом жизни моей.
А для сердца была ты бальзамом
И мечтою бессонных ночей.

Я не знаю, когда я влюбился,
Когда жертвою стал я твоей,
Только знаю, что сильно томился
В своей юной душе.

Но когда ты читала «Цыганы»,
Очарован тобою я был.
Тут впервые я с грустью заметил,
Что я сильно тебя полюбил.

Толя не мог успокоить сердце, вырывавшееся из груди, и всё его тело за секунду будто стало ватным. Он говорил с Ульяной, опустив глаза и не глядя на неё.
– Толя, это же...
– Да, это посвящено тебе, Уля. Наконец ты узнала то, о чём я так долго не мог сказать...
Это не было для Ульяны новостью – по его взглядам, вниманию, по его поведению она давно уже всё поняла. Но тут и она опустила голову, помолчала и тихо ответила:
– Толенька, разве можно стыдиться своих чувств... когда они такие светлые и прекрасные...
– Нельзя, да я и не стыжусь, а просто стесняюсь об этом говорить – такой я человек...
Он подбросил поленьев в печь, и оба продолжили красить материю. Волнение у Толи постепенно прошло, и ему стало легко оттого, что он сам всё сказал Ульяне начистоту. А на сердце было необыкновенно радостно.
Когда флаг был готов, Толя достал из письменного столика фотографии, и они присели отдохнуть и вспомнить школьную жизнь. Долго рассматривали фотографию, сделанную в девятом классе. На ней, кроме них самих, были Лиля Иванихина, Лина Самошина, Нина Герасимова, Майя Пегливанова, Володя Рогозин и Витя Петров.
– Витька так хитро прищурился... – заметил Толя. – А Володя – серьёзный.
– И Майя тоже...
Толя вновь залюбовался Ульяной, которая на фотографии сидела чуть приподняв голову. Он всегда считал её каким-то недосягаемым идеалом, поэтому, наверное, и не мог признаться ей в своих чувствах.
***
В канун праздника молодогвардейцы сделали подарки семьям рабочих, фронтовиков, людям, сильно пострадавшим от немецкой оккупации. Деньги на это брали из комсомольских взносов и общих сборов со всех членов «Молодой гвардии». Володя Осьмухин от имени организации вручил семье фронтовика Литвинова пакет с 548 рублями. На выделенную часть денег купили продукты и через подставных лиц передали в тюрьму арестованным коммунистам.
– Откуда же это? – спрашивали люди о подарках.
– Наши прислали, – коротко отвечали ребята и уходили.
Первомайцы собрались у Бориса Главана и стали слушать по радио выступление Сталина.
«Товарищи! – обратился он к советским людям. – Сегодня мы празднуем 25-летие победы Советской революции в нашей стране...»
Прежде было сказано слово о тружениках тыла, которые хорошо снабжали продовольствием Красную Армию и население, давали войскам оружие в необходимом количестве, а промышленности – сырьё. «Нужно признать, что наша страна никогда ещё не имела такого крепкого и организованного тыла», – отметил Сталин.
Что касается Красной Армии, то это была единственная армия, которая не только устояла перед напором фашистских войск, но и разгромила их и погнала назад. И теперь немцы, хоть и прорвались на юг, но заметно теряли силы. Их главная цель – взять Москву – не была достигнута, а «продвижение на юг имело своей целью, помимо всего прочего, отвлечение наших резервов подальше от Москвы и ослабление Московского фронта, чтобы тем легче было провести удар на Москву».
Все планы о взятии гитлеровцами Москвы были только иллюзиями. «В результате, погнавшись за двумя зайцами – и за нефтью [на Кавказе], и за окружением Москвы, – немецко-фашистские стратеги оказались в затруднительном положении».
Немцы смогли прорваться так далеко, потому что не было второго фронта и они ничем не рисковали. Но второй фронт рано или поздно должен был появиться – он был нужен СССР и его союзникам, которые не могли не понимать, что его отсутствие может кончиться плохо и для них, и для всех свободолюбивых стран.
Напоследок Сталин обозначил задачи, которые стояли перед СССР и его союзниками: уничтожить гитлеровское государство (но не Германию); уничтожить гитлеровскую армию и её руководителей; разрушить ненавистный «новый порядок в Европе», который установили гитлеровцы, и покарать гитлеровских палачей, покрывших Европу концлагерями и виселицами.
И прозвучали возгласы:
«Нашей Красной Армии – слава!
Нашему Военно-Морскому Флоту – слава!
Нашим партизанам и партизанкам – слава!»
– Видите, как надеется на нас, партизан, товарищ Сталин! – торжествующе сказал Толя. – И мы сделаем всё, что в наших силах!
И он пожал руку каждому, кто был теперь с ним.

Вечером 6 ноября погода испортилась – небо было завешено чёрными тучами, шумел ветер с дождём. Но эта погода как раз позволила ребятам исполнить задуманное: подвыпившим полицаям вовсе не хотелось дежурить в тот вечер, и они укрылись в домах.

На школе имени Ворошилова вывесил флаги Сергей Тюленин со своей группой – Валей Борц, Лёней Дадышевым, Сеней Остапенко и Радиком Юркиным. На здании бывшего райпотребсоюза – Люба Шевцова и Тоня Мащенко. На больнице – Саша Шищенко и Жора Щербаков.

Флаги были сделаны из наволочек, окрашенных в красный цвет, либо пошиты из красных косынок. Перед выходом из дома ребята прикрепили их к древкам.

Под холодным дождём Ульяна с Толей и Майей пробрались к шахте №1-бис и прикрепили к трубе шахты флаг, потом остановились чуть поодаль и с восторгом смотрели, как он развевается на ветру.

– Наша страна, наш праздник, наши флаги! – весело сказал Толя.

На всех зданиях флаги прикрепили верёвками к трубам, кроме здания райпотребсоюза, где девочки разобрали черепицу и прикрепили древко к перекрытию. Саша и Жора, возвращаясь из больницы, вывесили флаг на самом высоком дереве парка.

Кроме того, молодогвардейцы расклеили лозунги: «Поздравляем с XXV годовщиной Октября, товарищи!», «Смерть немецким оккупантам!».

Таисия Прокофьевна, беспокоясь за сына, несколько раз за вечер выходила на улицу, заходила к Громовым, но ни Толи, ни Ульяны там не было. К ночи дождь утих, небо прояснилось. Вот вдали показалась какая-то женщина в тёмном пальто; Таисия Прокофьевна не сразу, но узнала её – то была

Мария Фёдоровна. Она тяжело дышала, а в глазах были волнение и радость.

– На школе флаг повесили! Наш, советский, красный флаг!..

– Это дети... наши дети сделали... – едва не плача от радости, прошептала Толина мама.

Она вдруг подумала, что сказала лишнего, но Мария Фёдоровна, обняв её, произнесла:

– Конечно... У ребят всё в порядке, они чуть позже вернутся. Полицаи все в одном месте собрались и носа не кажут на улицу, так что не беспокойся...
Весть о флагах вскоре разнеслась по району, потом пришла в соседние районы, а после о них узнали даже в Сталинской области.

Первомайцы были в тот вечер у Кошевых. Перед застольем Уля помогла женщинам собрать на стол, расставить посуду.

И вот стали сходиться ребята. Пришла Любка, стала весело поздравлять всех с наступающим праздником. Пришли братья Левашовы. За ними – Серёжа Тюленин и Валя Борц. Потом – другие ребята. И дом наполнился их счастливыми голосами.

Олег разлил в рюмки вино, позвал маму, бабушку, дядю и тётю и обратился ко всем собравшимся:

– Товарищи, поздравляю вас с наступлением 25-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции!

Все встали и начали чокаться рюмками.

Мать Олега Елена Николаевна, стоя у завешенного одеялом окна, тревожно прислушивалась к шуму на улице. Она слышала, как мимо по улице проехала машина, и, хотя во дворе дежурили ребята, ей было боязно.

Вот с улицы вернулись Вася Пирожок и Володя Осьмухин, и на дежурство пошли Стёпа Сафонов и Толя Орлов, увлечённо обсуждавшие что-то.

Девочки стали просить Улю прочесть «Демона», и она негромко и задушевно начала:

Тоской и трепетом полна,
Тамара часто у окна
Сидит в раздумье одиноком
И смотрит вдаль прилежным оком,
И целый день, вздыхая, ждёт…
Ей кто-то шепчет: он придёт!
Недаром сны её ласкали,
Недаром он являлся ей,
С глазами, полными печали,
И чудной нежностью речей.
Уж много дней она томится,
Сама не зная почему;
Святым захочет ли молиться —
А сердце молится ему;
Утомлена борьбой всегдашней,
Склонится ли на ложе сна:
Подушка жжёт, ей душно, страшно,
И вся, вскочив, дрожит она;
Пылают грудь её и плечи,
Нет сил дышать, туман в очах,
Объятья жадно ищут встречи,
Лобзанья тают на устах…

Все молча, восхищённо смотрели на Ульяну, а сидевший рядом Толя и Ваня Земнухов взирали на неё с особым трепетом и любовью.
А потом Сергей Левашов играл на гитаре, а Любка пела:

А ну-ка девушки! А ну, красавицы!
Пускай поёт о нас страна!
И звонкой песнею пускай прославятся
Среди героев наши имена!

После застолья все перешли в другую комнату, Серёжа и Вася Левашовы взяли принесённые с собой гитары и заиграли; к ним присоединился Толя Попов с мандолиной. Ребята закружились парами: Любка с Ваней Туркеничем, Олег с Ниной Иванцовой, Витя Третьякевич с Аней Соповой – удивительно красивой девушкой с большими косами...
Ульяна сидела на диване рядом с Ваней Земнуховым; они смотрели, как танцуют ребята, бабушка и тётушка Олега, а затем как-то незаметно разговорились. О том, к чему у обоих душа лежала с детства – о творчестве Пушкина и Лермонтова.
– Александр Сергеевич был кумиром моего детства, – сказал Ваня. – Помню, я пытался подражать ему, писал стихи, но они получались неважно... Мы с папой повесили портрет Пушкина над моей кроватью. И я собирал о нём все сведения, какие только мог – делал вырезки из газет и журналов, выписки из книг...
Уля внимательно, с едва заметной улыбкой смотрела на него: как же ей всё это было знакомо...
– А потом очень увлёкся творчеством Михаила Юрьевича, – говорил он. – И в последнее время собирал материал о его жизни и творчестве – хочу написать исследование о нём. Не знаю, получится ли...
– Конечно, получится, – ответила Уля. – Даже не сомневайся в этом.
Она с первой их встречи поняла, что Ваня неравнодушен к ней, а теперь её удивила вдруг раскрывшаяся красота его души.
Она взглянула на Толю, сидевшего в дальнем углу комнаты с братьями Левашовыми. Он поймал её взгляд и робко улыбнулся ей.
А неподалёку от Вани сидела влюблённая в него Клава Ковалёва. Она всё понимала и, хотя ей было немного больно, думала о том, какой прекрасной парой будут Ваня и Ульяна, ведь они достойны друг друга – у обоих такой необыкновенный ум и такая красивая душа!..
***
Пасмурным утром 7 ноября жители города увидели на зданиях развевающиеся красные флаги и тоже словно ощутили, что советская власть уже вернулась и врагам никогда уже не заслонить мирного неба над ними... Но голоса полицаев заставили их вздрогнуть. Гестаповцы, полицаи и жандармы в ярости метались по городу.
– Лестницу! Лестницу сюда! – кричал разъярённый Соликовский.
Когда приставили лестницу к зданию школы, он велел Подтынному:
– Лезь!
– Не могу, герр полицейский, – испуганно ответил тот.
– Это ещё почему?
– Там написано: «Заминировано».
– Лезь, тебе говорят, и стащи эту тряпку! Иначе пристрелю как собаку!
Подтынный, дрожа всем телом, медленно полез вверх, а толпа, перешёптываясь, внимательно следила за ним. Кое-как добравшись до чердака и заглянув внутрь, он едва не потерял сознание.
– Тут всё верёвкой опутано... Ох...
Тут появился гауптвахмистр Зонс, что-то сказал Соликовскому, и тот махнул рукой:
– Слезай!
...– Ура! Ура! Флаги красные! – кричала, вбегая в дом, племянница Ульяны Вера.
– Где? – спросила Уля.
– На шахте 1-бис!
– Да как же это... – удивилась Матрёна Савельевна.
– Ну и что здесь особенного, – пожала плечами Уля.
– Как – что? Да ведь убить могут немцы за это...
– У них руки коротки, – ответила Ульяна и, умывшись, принялась за чтение.
В обед из Ворошиловграда прибыли минёры и обезвредили мину. А в других местах, где были повешены флаги, ничего обнаружено не было, хотя и там были такие же надписи.

На собрании штаба, состоявшемся вскоре после праздника, ребята узнали от Ивана Туркенича о казни его группой двух полицаев.

Накануне Вася Пирожок, Миша Григорьев и Вася Борисов сообщили ему, что обнаружили за парком возле шахты полузарытое тело человека, расстрелянного немцами. Опознав в нём одного из членов партии, начальника радиоузла, парни решили отомстить. Вечером, с наступлением темноты, они проникли в парк, спрятались, а когда рядом появились патрули, набросились на них, скрутили, заткнули им тряпкой рот и повесили полицаев на дереве, предварительно сделав виселицы из проволоки и ремней. На груди у повешенных оставили надписи, что такая же участь ждёт каждого полицая.

...На том же заседании штаба первомайцы получили от штаба новое задание – освободить советских военнопленных, находившихся на хуторе Волчанске.

Толя, Ульяна и Витя начали составлять план освобождения. Мальчики сообщили Уле, что барак, где сидят пленные солдаты, обнесён колючей проволокой и выставлено по одному сменному часовому, а охрана находится там же, на хуторе.

– Взять бы да снести часового гранатой... – задумчиво сказал Витя.

– Всё должно быть бесшумно, – покачала головой Ульяна.

– Да, здесь даже стрелять нельзя, – согласился Толя, – а то вся охрана сбежится... Надо взять Борю с собой – он сможет быстро вскрыть замок.

Ребята, глядя в план-карту хутора с обозначением расположения лагеря, долго обсуждали предстоящее задание, продумали всё до мелочей.

А вечером, как только стемнело, Толя с Витей, Володей Рогозиным и Борей Главаном подошли к бараку настолько близко, насколько смогли. У всех в руках были револьверы, Виктор держал ещё «финку», которой предполагалось убить часового, а Боря Главан – инструменты для вскрытия замка.
Укрывшись за рощей, они стали дожидаться смены караула. И поняли, что не получится бесшумно освободить пленных: послышалось несколько голосов немцев, и ребята поняли, что охрана не спит и что придётся драться с нею тоже.
Когда немцы появились на виду, ребята по команде Толи прицелились и открыли огонь из револьверов. Послышались крики; немцы ударились в панику. Двоих человек ребята убили, одного ранили, а остальные разбежались. Раненый немец стал стрелять из винтовки наугад, но Толя, подползя к нему, оглушил его ударом в лицо, а Витя всадил ему в горло «финку».
Володя Рогозин остался чуть поодаль – сторожить, а остальные сломали изгородь, подбежали к дверям барака, Боря сломал замок, и ребята открыли дверь. Послышались негромкие, приглушённые голоса.
– Товарищи, уходите лесом к реке, а дальше – вверх и вниз по берегу, – обратился Толя к людям. – Быстрее, быстрее...
Освобождённые пленники стали разбегаться, и слышались слова благодарности избавителям. Один из бежавших, высокий худой паренёк лет двадцати, остановился возле них.
– Ребята... постойте, не уходите...
Толя вгляделся в его лицо, и оно показалось ему знакомым.
– Вы ведь тоже из Краснодона... Я Вася Гуков, служил в артиллерии...
– Да, я помню тебя... – ответил Толя. – Пойдём с нами...
И они все вместе бросились уходить через лес. Отойдя подальше от хутора, они присели отдохнуть на берегу реки.
– Неужели я на свободе... – радостно говорил Вася. – Целых три года дома не был... Бежал из плена – да и тут поймали...
– Ничего, теперь больше не поймают, – сказал ему Толя.
И они молча стали смотреть на реку, катившую перед ними свои волны, и на бесчисленные звёзды на небе.
У всех теперь на душе было легко и спокойно.

Радостным и памятным для молодогвардейцев был вечер 21 ноября. Все они по радиоприёмникам Олега Кошевого, Бориса Главана, Сергея Левашова, Стёпы Сафонова и других ребят услышали волнующее известие:

«На днях наши войска, расположенные на подступах Сталинграда, перешли в наступление против немецко-фашистских войск. [...]

В ходе наступления наших войск полностью разгромлены шесть пехотных и одна танковая дивизии противника. Нанесены большие потери семи пехотным, двум танковым и двум моторизованным дивизиям противника.

Захвачено за три дня боёв 13.000 пленных и 360 орудий.

Захвачено также много пулемётов, миномётов, винтовок, автомашин, большое количество складов с боеприпасами, вооружением и продовольствием. Трофеи подсчитываются.

Противник оставил на поле боя более 14.000 трупов солдат и офицеров.

[...]

Наступление наших войск продолжается».

***

В конце ноября Толя принёс домой радостную весть: советские войска взяли станицу Морозовскую, что была не так далеко от Краснодона.
А следом за ним пришла Уля, поздравила Таисию Прокофьевну и Лиду с этим событием и сказала:
– Наши уже близко. И мой брат Елисей вот-вот пролетит над родным домом.
После начала наступления советских войск под Сталинградом молодогвардейцы стали писать и распространять листовки, подробно сообщавшие о ходе наступления. Всего было более тридцати названий листовок, общим тиражом в пять тысяч экземпляров. Вот текст одной из таких листовок:

«Прочти и передай товарищу.
Товарищи краснодонцы!
Долгожданный час нашего освобождения от ярма гитлеровских бандитов приближается. Войсками Юго-Западного фронта линия обороны прорвана. Наши части 25 ноября, взяв станицу Морозовскую, продвинулись вперёд на 45 километров. Движение наших войск на запад стремительно продолжается. Немцы в панике бегут, бросая оружие. Враг, отступая, грабит население, забирая продовольствие и одежду.
Товарищи! Прячьте всё, что можно, дабы не досталось оно гитлеровским грабителям! Саботируйте приказы немецкого командования, не поддавайтесь лживой немецкой агитации. Смерть немецким оккупантам! Да здравствует наша освободительница Красная Армия! Да здравствует свободная Советская Родина!

Ш.П.О.»

Полицаи были в бешенстве, жандармерия требовала от них разыскать виновников. Но безуспешно. Весь ноябрь и декабрь молодогвардейцы извещали население о ходе наступления советских войск.

Словно предваряя самый важный и трудный этап борьбы с врагом, Ульяна внесла в записную книжку последнюю цитату:

«"Гораздо легче видеть, как умирают герои, чем слушать вопли о пощаде какого-нибудь жалкого труса". Дж. Лондон».

Ульяна шила платьице маленькой Гале и, поглядывая в окно на первый снег, думала о Толе и о Ване, который после 7 ноября приходил к ней два раза – обсудить дела организации, и беседы с которым стали затягиваться дольше обычного; кажется, они поняли бы друг друга и без слов...

Они были в её сознании словно два берега одной реки – эти двое непохожих друг на друга юношей. Толя был серьёзный, решительный, смелый, а Ваня – добрый, мягкий и с такой красивой душой! Каждый из них был по-своему хорош.
А ведь до освобождения от оккупантов было недалеко – советские войска уже начали общее наступление. «Скоро начнётся новая жизнь, – думала Ульяна, – и надо будет как-то жить дальше, несмотря на те раны, которые оставила в сердце эта проклятая война...»
Были у ребят разговоры о том, что немцы скоро побегут не только из Краснодона, но и со всей советской земли. Вспомнились слова Толи о том, что советская армия дойдёт до Берлина. Потом – слова Анны Степановны: «У тебя всё ещё впереди: учёба, работа, дети, внуки…»
Ульяна погладила рукой одежонку, которую шила для племянницы. Она вдруг поняла, каким бывает настоящее счастье для женщины: детская кроватка, весёлый голосок малыша и сказки на ночь – такие же интересные, какие рассказывала её мама...

Жандармерия после случая с флагами велела полиции во что бы то ни стало отыскать и раскрыть подпольную организацию.

Люди уклонялись от регистрации на бирже труда, понимая, чем им это грозит. Но не всем удалось укрыться от угона в Германию. Немцы наведывались к тем, кто подлежал мобилизации, некоторых арестовывали прямо на улице.

Чувствуя сильную тоску по Вале, Ульяна жалела всех тех, кому пришла повестка в рабство. И она всё чаще стала думать, как же можно спасти этих людей. Она продолжала писать и распространять листовки против вербовки в Германию, устраивала на работу тех, кому грозил угон, или помогала им добиться освобождения по болезни, прятала у знакомых тех, кто бежал.

Однажды при встрече Толя передал ей письма в мешке.

– Это письма, которые пришли от наших людей из Германии, – объяснил он. – Их обычно просматривает какой-то немец, понимающий русский язык, и большинство их сжигает. Мы с ребятами смогли похитить у него эти письма, и теперь надо доставить их людям...

– Я займусь этим, Толя, не беспокойся.

– Некоторые адреса находятся далеко отсюда, мы с ребятами сами их доставим.

Он забрал часть писем и ушёл.

А Ульяна отправилась к Анне Степановне – у неё она могла спокойно просмотреть адреса писем и рассортировать их.

Мария Фёдоровна в это время читала матери листовку, написанную молодогвардейцами:

«По всему Советскому Союзу проходят многочисленные митинги в честь славных побед РККА над немецко-фашистскими поработителями. Наши части в боях под Сталинградом прорвали укреплённые линии противника и, уничтожив несколько дивизий фашистских оккупантов, отбросили врага на несколько десятков километров от города. На этом участке фронта наши части успешно продвигаются вперёд, уничтожая на своём пути технику и живую силу противника. За последнее время идут бои в районе Валуек. На Кавказе бои идут у городов Алагира и Моздока. На Кавказском фронте занято много населённых пунктов...
Трудящиеся временно оккупированных районов СССР!
Недалёк тот час, когда воины РККА, выполняя великую освободительную миссию, освободят и нас. Чтобы приблизить час освобождения, вы должны саботировать приказы немецкого командования и всячески помогать партизанам.
Не поддавайтесь гитлеровской агитации!
Да здравствует Советский Союз!
Смерть немецким оккупантам и их прихвостням!»

Анна Степановна немного успокоилась, выпила травяную настойку, поцеловала пришедшую к ней Ульяну и ушла спать. Она уснула почти сразу, и Мария Фёдоровна, укрыв её потеплее, вернулась в горницу к Уле.
– Наконец мама заснула... Сколько ночей она не спала: всё душа болит за сыновей – за моих братьев, которые на фронте. Один под Сталинградом воюет, другой – неизвестно где, от него больше года не было писем. Но теперь наши близко, и, может быть, они скоро объявятся...
Они присели на диван, и Мария Фёдоровна по просьбе Ульяны рассказала подробно, как её отряд помогал бежать советским солдатам: как глубокой ночью уводили их из госпиталя, снабжали гражданской одеждой, едой и документами, выводили к линии фронта. Ульяна внимательно её слушала. А потом, когда Мария Фёдоровна легла спать, она убавила свет в лампе и стала разбирать письма.
Той ночью, слыша завывание ветра, видя слабый трепет огонька, она впервые осознала, как она одинока и беззащитна перед страшным лицом войны, которая может уничтожить человека так же легко, как ветер – погасить этот огонёк...
Вначале была слабая надежда на то, что в этом мешке окажется письмо от Вали. Но его не было... Уля просидела над письмами до глубокой ночи, пока Мария Фёдоровна не позвала её спать.
***
К концу ноября немцы и их слуги составили списки тех, кто подлежал угону в Германию, и за всеми установили строжайший контроль.
– Неужели мы никак не сможем помешать врагу? – спросила Ульяна на заседании штаба. – Весь Краснодон знает о делах «Молодой гвардии», и в Первомайке все говорят о нас, а главное – верят в нас!
– Да, и надо действовать немедленно... – задумался Олег.
– Нам остаётся просто сжечь биржу, – сказала Люба.
– Правильно! – поддержал её Серёжка Тюленин. – А новые списки они составить уже не успеют – скоро наши придут.
И штаб утвердил их решение: сжечь биржу труда в День Конституции – 5 декабря. Это поручили Любе, Серёже и Володе Лукьянченко. А остальные молодогвардейцы решили устроить в это время концерт, на котором планировалось собрать весь немецкий гарнизон и тем самым отвлечь внимание немцев от биржи.
У Сергея ещё оставались бутылки с горючей жидкостью, которые он достал у советских солдат перед оккупацией – эти бутылки были зарыты у него во дворе.
Задание ребята получили 2 декабря и после этого три дня по очереди ходили на биржу под разными предлогами – там они внимательно изучили расположение комнат, установили, где находятся несгораемые шкафы с делами. Потом перенесли двадцать пять бутылок с горючей смесью и спрятали недалеко от биржи.

В те дни шёл обильный снег, в южные края пришла настоящая русская зима.

Ульяна, собравшаяся к Толе на совещание и репетицию концерта, невольно засмотрелась, как резвятся её племянники – играют в снежки, лепят снежную бабу, катаются на санках. Вот показалась Майя Пегливанова – она везла в санках сестрёнку Томочку.
– Я чуть позже приду, – сказала она, подбежав к Ульяне. – Вот, возьми пока...
Она достала спрятанные в санках листовки и отдала Уле.
– Что это за листочки? – спросила Томочка.
– Это... к концерту, – нашлась Майя. – Понимаешь, скоро будет концерт...
– А, это афишки! – обрадовалась Томочка, и сестра повезла её обратно.
В то же время в Толином дворе его сестра Лида каталась по льду в галошах, и Ульяна, поравнявшись с ней, сказала:
– А возле моего двора племянники катаются с горки, у них так весело! Пойди, поиграй с ними.
Лида хотела пойти к ним, но вслед за Ульяной стали сходиться ребята, и ей стало интересно, что же у них намечается. Пришли Ваня Земнухов, Серёжка Тюленин, Ваня Туркенич, Боря Главан, Дёма Фомин, Женя Шепелев, Шура и Вася Бондарёвы, Люба Шевцова, Олег Кошевой. Прибыл и Гена Почепцов. Лида вошла вслед за всеми в дом и стала отогреваться у печки.
– Сестрёнка, – обратился к ней Толя, – прошу тебя, подежурь возле дома. Если увидишь немцев или полицейских, стукни в окно.
Лида вышла, а ребята стали репетировать концерт и подробно обсуждать то, что им предстояло совершить. Покаталась ещё по льду Лида, надоело ей, озябла немного и направилась к дому. Но заходить не стала, а просто заглянула в окно.
Ваня Туркенич тут же поставил пластинку, подхватил Любу, и они закружились в танце. Почепцов запел, а Толя заиграл на мандолине. Лида поспешила в дом и виновато сказала:
– Никого не было, я просто так посмотрела.
Толя укоризненно взглянул на сестру, а Ваня Земнухов вступился за неё:
– И правильно, Лида, так нас и надо испытывать. Видишь, как все запели-затанцевали!
А Любка весело подмигнула ей.
Снова заиграла пластинка, и Шура Бондарёва бросилась танцевать с Толей. Но тот плясал неумело, и Сергей Тюленин сказал Шуре:
– Оставь его и лучше спой что-нибудь весёлое.
Он взял гитару, заиграл весёлую мелодию, и Шура стала петь частушки.
А потом пели все вместе. Лида, подпевавшая ребятам, заметила, что иногда по два-три человека отходят в сторону и о чём-то говорят.
А Толя и Ваня Земнухов посматривали иногда на Ульяну. Она с мороза была такой румяной!..
В те дни ребята особенно много времени стали проводить в клубе имени Горького, который только что вновь открылся. «Молодая гвардия» с каждым днём увеличивалась, и собираться на квартирах стало опасно. Поэтому подпольщики запросили у немцев разрешения открыть клуб и тайно сделали его штаб-квартирой организации. Директором клуба стал Женя Мошков, вошедший в доверие к немцам.
Теперь молодогвардейцам было легче собираться вместе – делая вид, что репетируют концерт, они обсуждали боевые дела. Пока они тихо переговаривались, братья Левашовы заглушали их голоса звоном гитар, а Володя Осьмухин – громкой песней, обращённой к нарисованному Тюлениным портрету Гитлера:

Эх, расскажи, расскажи, бродяга!
Чей ты родом, откуда ты?
Ой, да и получишь скоро по заслугам,
Как тебя солнышко пригреет
И ты уснёшь глубоким сном!

Зал был заполнен зрителями. В первом ряду сидели немецкие офицеры.

Открылся занавес, и немцы, увидев стоявший на сцене большой портрет Гитлера, выразили приветствие своим жестом.

Из-за кулис вышел Ваня Земнухов и сказал:

– Начинаем наш концерт! В программе – стихи, песни, танцы, выступления струнного ансамбля. Начнём концерт со «Стихотворения на смерть поэта».

Многие зрители поняли, что речь идёт о стихотворении Лермонтова, но, когда он сам стал читать его, оказалось, что это другое произведение.

Что слышу я? Печаль постигла лиру,
Уж нет того, чьи, прелестью дыша,
Стихи взывали о свободе, к миру,
Живою силой трепеща.

Все слушали затаив дыхание; Ульяна не сводила с Вани глаз – она-то уже догадалась, кто автор этого стихотворения. Вот он, поэт, который когда-нибудь встанет в один ряд с Пушкиным и Лермонтовым!

Кто не искал с глупцами примиренья,
Услышавши холодный ропот их,
Кто видел родины истерзанной мученья,
Кто для борьбы чеканил стих...

Ване долго аплодировали. А потом Витя Третьякевич объяснил зрителям, что Ваня прочитал собственное стихотворение, которое посвящено памяти М.Ю. Лермонтова.
– А теперь выступит струнный ансамбль, – объявил Витя и представил исполнителей.
На сцену вышли Серёжа и Вася Левашовы и Толя Попов. Они сыграли мелодии «Осенний сон» и «Выйду ль я на реченьку».
Потом снова вышел Ваня Земнухов и объявил:
– «Легенда о Марко».
Но автора не назвал – ведь в зале были немцы, для которых Горький был запрещённым автором.
Струнный ансамбль заиграл мелодию старинного вальса «Прощай, молодость», на сцену вышла Нина Маркина из драматического коллектива и стала читать стихотворение. А когда она дошла до последних слов:

А вы на земле проживёте,
Как черви слепые живут:
Ни сказок про вас не расскажут,
Ни песен про вас не споют!

– наши люди зааплодировали, а немцы заметили, что другие зрители смотрят на них пристально и с иронией, и насторожились.
Почти каждый номер зрители встречали громкими аплодисментами – русские песни и танцы были теперь словно бальзам на душу.
Аня Сопова прочитала пушкинское стихотворение, слова которого звучали как призыв к борьбе:

Увижу ль, о друзья! народ неугнетённый
И рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещённой
Взойдёт ли наконец прекрасная заря?

…– «Цыганочка», – объявил Ваня Земнухов.
И не успел он назвать исполнителей, как они выбежали на сцену, и все узнали их – это были Любка и Сергей Тюленин, уже много раз выступавшие на этой сцене в школьные годы. Она была в длинном и очень широком платье, а он – в нарядном пиджаке и широких штанах.
– О, Люба! Люба! – обрадовались немцы, тоже знавшие Любку как артистку.
Сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее она кружилась по сцене, взмахивая юбкой, колыхалась точно былинка в степи, а Серёжка двигался вокруг неё, щёлкая пальцами и ловко раскидывая руки. Довольные немцы с восторгом кричали что-то. Этим номером концерт был закончен. Объявили танцы. А немцы весело общались между собой, потягивая вино.
Ульяна волновалась куда больше, чем Серёжка и Любка, которые теперь уходили на ответственное задание.
– Не беспокойся, – весело сказала ей Любка. – Разве с нами может что-нибудь случиться! Надо только ещё подготовиться…
Она обняла Ульяну, погладила её по руке и вместе с Серёжкой выскочила на улицу.
***
Возвращаясь домой, Уля краем глаза заметила вдалеке два тёмных силуэта – кто-то шёл за ней следом. И насторожилась. Мысли бежать не было: вряд ли сейчас здесь, в Первомайке, по улицам будут ходить полицаи – многие из них теперь в клубе, а остальные поди закрылись в домах. И тут же отлегло от сердца, когда она услышала знакомые голоса.
– Вань, это ты?.. К кому-то из наших идёшь?
– Нет, я в разведку... Уля куда-то пропала, вдруг с ней что случится? Такая тревожная ночь...
– Да, она ушла рано... Мне пришлось задержаться, теперь вот спохватился и тоже беспокоюсь за неё...
– Ульяна Матвеевна в полном порядке! – засмеялась Уля. – Право, не надо было так переживать!
Толя и Ваня Земнухов, обрадованные, подбежали к ней и, идя по обе стороны, довели её до дома.

Глубокой ночью Серёжка, Любка и Володька собрались в сарайчике неподалёку от биржи. Все трое были вооружены пистолетами. С помощью принесённых Любой листов бумаги, которые они смазали мёдом, Сергей бесшумно раздавил стёкла и вместе с ней пролез внутрь дома. Улучая моменты, когда часовой уходил на другую сторону здания, Володя подавал им бутылки.

Люба и Серёжка вылили жидкость из бутылок на полы и двери всех комнат биржи. После чего Любка вылезла в окно, а Сергей зажёг смесь и вылез за ней следом.

Здание вмиг запылало. Сбежавшиеся полицейские смогли вынести только небольшой несгораемый шкаф, да и то, наверное, с деньгами, и два стола. Всё остальное сгорело.

...Уля сидела на кухне, не спала. Сильно волновалась. Пробовала читать, но всё время выглядывала в окно. А когда край неба посветлел от зарева, родители проснулись, переговорили спросонья.

– Мама, там пожар... – послышался голос Тони.

– Что же это горит? – спросила мать, войдя в кухню. – А вдруг там дети?

– Детей там нет, а если полицай какой-нибудь сгорит – туда ему и дорога, – ответила Ульяна.

Мать вновь схватилась за сердце: Уля что-то знала, судя по тому, как уверенно она это сказала. И такое беспокойство за дочь овладело ею, что она села рядом, прижала её к себе и обласкала, словно малое дитя.
После пожара немцы стали вновь спешно переписывать население, но народ смог оказать сопротивление, и в итоге угнали совсем немногих.

Так молодогвардейцы спасли от угона в рабство несколько тысяч человек.

Немцы, отобрав у жителей Краснодонского района около 500 голов скота, под сильной охраной угоняли его подальше в свой тыл. Группа молодогвардейцев, устроив на большаке Краснодон – Ровеньки засаду, перебила охрану и разогнала скот по степи. После этого полицаи смогли собрать не больше сотни голов.

***

Проезжие дороги стали опасными для немецких машин: молодогвардейцы устраивали засады и громили их.

«Зайдя к Толе Попову, с которым и отыскали Дёму Фомина, захватив с собой пару гранат, автомат и пару пистолетов, мы направились окольным путём в сторону Изварино, – писал в отчёте «Дни подполья» Иван Туркенич. – Дело подходило к вечеру. Запоздавшие прохожие по дорогам боясь, что не успеют устроиться на квартиру до темноты (в тёмное время хождение было запрещено), торопились быстрее добраться до населённого пункта. Подходил удобный момент для охоты. Отойдя на некоторое расстояние от населённого пункта по дороге, оценив обстановку, распределили силы. Дёму с гранатой оставили на дороге, Толю в стороне оставили наблюдать вокруг. Он замаскировавшись, приступил к своим обязанностям, а я залёг неподалёку от дороги с автоматом и в свою очередь замаскировался. Прошло немного времени. Толя подал сигнал приготовиться и вскоре я увидел, что по дороге из Краснодона идёт легковая машина. Дёма сразу же не торопясь пошёл к ней навстречу. Я приготовил автомат на очередь. Когда Дёма, подпустив на некоторое расстояние к себе машину, бросил в неё гранату, одновременно я дал очередь по окнам машины. От взрыва гранаты машина покренившись тупо стала. Я ещё по окнам дал очередь и мигом с Дёмой бросился к ней. Добив двух подраненных офицеров-немцев мы быстро стали забирать оружие, где обнаружили: 3 парабелума, 2 пистолета, немецкий автомат и винтовку шофёра. Оружие забрали и под прикрытием темноты доставили на квартиру Попова, откуда уже было переправлено к нам на склад».

***
Немцы, испуганные наступлением Красной Армии, угоняли пленных на запад. Через город вели пленных красноармейцев. Как же они были измучены! В лохмотьях, голодные, замёрзшие, они двигались из последних сил. Женщины бросали им кукурузные лепёшки, но конвоиры бранью и выстрелами отгоняли их.
Пленных поместили во двор бывшей поликлиники. В тот же день Олег устроил собрание, на котором было решено поделить подпольщиков на три группы и освободить наших солдат.
– Их нужно не только освободить, но и укрыть от полиции, – добавил Иван Туркенич.
Двор был огорожен колючей проволокой, снаружи собралось много народу. Полицейские, охранявшие пленных, не подпускали людей к ограде из колючей проволоки. Но к вечеру некоторые полицаи ушли, и народ стал подходить к ограде, передавать пленным еду.
Обстановка была благоприятная. Ульяна, Люба и Майя подошли к воротам лагеря и заговорили с полицейскими, отвлекли их внимание. А ребята тем временем смешались с толпой и стали оттягивать колючую проволоку наверх и выпускать пленных по одному. За короткое время они освободили около тридцати человек, которых укрыли местные жители. Но вскоре число полицейских пополнилось, и людей отогнали от заграждения.
После этого ночью случилось событие, о котором Иван Туркенич позже писал в отчёте:

«В декабре в наш район пригнали пленных советских бойцов и командиров. Истощённые, полуодетые, они едва двигались. Их поместили в здании Первомайской больницы. Об этом штабу немедленно сообщил Анатолий Попов.
Штаб постановил: освободить наших бойцов из фашистского плена. Я вместе с Земнуховым и Поповым детально изучил обстановку, выяснил, где и как размещены пленные, сколько охраны и где она расставлена.
Под вечер мы заслали Дёму Фомина с ключом и напильником в больницу. С помощью хитрых уловок он проник туда и сумел предупредить пленных.
В три часа ночи мы сняли часового, стоявшего у дверей больницы, а Дёма в то время открыл изнутри дверь и вывел пленных. Их было двадцать человек; спрятать такое количество людей в маленьком городе не представлялось возможным. Полицейские ищейки устроили бы повальные обыски. Самое лучшее для освобождённых было разойтись поскорее в разные стороны и затем пробираться через линию фронта к своим. Так они и сделали».

***
Кроме того, молодогвардейцы обрывали немцам телефонную и телеграфную связь, особенно часто – между Краснодоном и Ровеньками, где были окружная полиция, жандармерия, комендатура и гестапо. Немцы не успевали чинить повреждения. Также ребята вывели из строя мельницы, на которых немцы мололи зерно.
Молодогвардейцы, работавшие по заданию штаба в немецких учреждениях и предприятиях, устраивали там диверсии. Сергей Левашов, работая шофёром в гараже, умело выводил из строя машины. А Юра Виценовский устроил несколько аварий на шахте.

В декабре и здесь, в тылу, было видно, какие поражения терпят гитлеровцы: через город шли их потрёпанные части, солдаты кутались в какие-то тряпки, брели понурые, грязные. Эсэсовцы сообщали везде, что никакого отступления нет – наоборот, после победы на берегах Волги их части идут на отдых. Да только эти солдаты были совсем не похожи на победителей.

– Намазали пятки салом – и бегут, – радовалась Майя.

К середине декабря штаб наладил связь с подпольными организациями других районов, в том числе с «товарищем Антоном» – представителем партизанского отряда.

Любка долго рассказывала ребятам о своей встрече с ним, но никак не описывала его внешность, и все гадали, каким же он был. Одни говорили, что это соратник Ворошилова, пожилой коммунист; другие видели его бородатым партизаном; третьи представляли отчаянным моряком-черноморцем. Все незримо чувствовали его присутствие и поддержку.

«Восхищён вашей операцией! – писал он молодогвардейцам в записке по поводу освобождения военнопленных. – Не столь дерзость и отвага ребят поразили меня, хотя и этим следует восхищаться, сколько умение так завладеть душой народа, что он не менее смело и преданно, чем сами молодогвардейцы, пошёл за ними на немецких бандитов с благородной целью освободить из плена своих русских братьев.

По-большевистски желаю и впредь побольше таких успехов».

Теперь же «товарищ Антон» предлагал молодогвардейцам влиться в его партизанский отряд. Предложение было принято единогласно: здесь, в Краснодоне, гестапо всё больше сковывало действия молодогвардейцев. Новый отряд, собранный Олегом, получил название «Молот». Ребята разделились на группы. Было решено, что первая группа пойдёт на встречу с отрядом 17 декабря, вторая – несколько позже. В первой группе были Иван Туркенич, Олег, Люба, Сергей Тюленин и другие; Ване Земнухову и Ульяне было поручено вести остальных ребят. Перед намечавшимся походом ребята обеспечили семьи молодогвардейцев углём, добытым в заброшенной шахте в степи, и дровами, порубленными из деревянных креплений шахты.
Но поход так и не состоялся: «товарищ Антон» предложил на какое-то время отложить встречу и пообещал прибыть сам в начале января.
Поговорив с Филиппом Петровичем о делах в организации и создании нового отряда, Олег 19 декабря 1942 года написал приказ:

«Приказ по штабу

§1
Каждый член отряда должен хранить военную тайну, быть бдительным и дисциплинированным.
За нарушение вышетребуемого виновный будет подвергаться высшей мере наказания.

§2
Приказ командира – закон.
Полученное задание член отряда должен обязательно повторить и сразу же приступать к его выполнению. Об исполнении доносить по команде.

Комиссар п/о «Молот» Кашук».

Ульяна понимала всю опасность, нависшую над ней и её товарищами: «Молодая гвардия» была теперь большой организацией, почти из сотни человек, и с её ростом увеличивалась вероятность раскрытия её гестаповцами.
В последние дни декабря немцы совсем озверели: в отместку за дела партизан, за свои поражения они стали грабить и избивать местное население.
Партийное руководство разработало план совместного вооружённого нападения на оккупантов: в ночь на 1 января решено было взорвать здание дирекциона, в котором немцы и их пособники будут встречать новый год; руководство этим заданием возложили на Васю Левашова и Толю Попова.
Когда Толя рассказал об этом Ульяне, она встревожилась.
– Из-за этого весь город может погибнуть, – сказала она. – Враги сейчас и так вымещают злость на наших людях, а за взрыв они могут отомстить очень жестоко.
Толя вздохнул и ничего не сказал; видно было, что и он начал сомневаться в надобности этой операции.
Олег отправил Олю Иванцову с сообщением о готовящихся взрывах к командиру Ростовского партизанского отряда по кличке «Данило», но тот ответил: «Запрещаю совершать эти взрывы. Помните, что за каждого убитого немца расстреляют сто мирных жителей».
Не только Ульяна, но и некоторые другие ребята были такого же мнения, и Олег, который очень хотел выполнить это задание, вынужден был послушаться «Данилу».
28 декабря через город ехали машины с новогодними подарками для немецких солдат и офицеров. Одна из них сломалась, и её оставили в городе на ночь. Валя Борц и Сергей Тюленин, наткнувшись на неё, побежали к Олегу. Через связных собрали группу в несколько человек, ребята перенесли подарки на картиру Толи Лопухова. Письма, что были в мешках, сожгли. Часть продуктов раздали населению, кое-что поместили на склад в городскую баню. Среди подарков были сигареты, их решили продать на рынке, потому как организации нужны были деньги.

Перед новым годом ребята составили такую листовку:

«Смерть вам, немецкие оккупанты, и вам, их лакеи и изменники! Заверяем вас, что вы в последний pаз встречаете у нас новый год! И не только у нас, но на всём свете. Больше вам не придётся поднимать тост за «освобождение России». Сначала вас самих освободят от жизни. Красная Армия скоро уж сотрёт вас с лица земли».

Листовки с таким текстом были расклеены в городе 31 декабря. Враги были в бешенстве.
Новый год молодогвардейцы встречали порознь, собравшись компаниями в нескольких квартирах. Девочки с Первомайки собрались у Майи. Сидя за столом с дымящимся самоваром, они вспоминали школьные годы, своих друзей, которые сейчас были кто на фронте, кто в партизанах, а кого уже не было в живых...

Шура, любившая весёлые песни, против обыкновения затянула печальную:

В дверь стучится зимний ветер,
А на сердце зимний хлад.
Он уехал, ненаглядный,
Не вернётся он назад…

Майя печальная стояла у окна и немигающим взглядом смотрела во двор: её мысли были о Вите, от которого так давно не было писем – всё прервала проклятая оккупация... Где он? Что с ним?
– Ну, девчата, в новом году точно наш город будет освобождён и немцев погонят назад, – сказала Нина Герасимова. – Даже совсем скоро...
Стрелка часов подходила к двенадцати, и девчата высказали пожелания за успехи Красной Армии на фронте, партизан и подпольщиков в тылу врага и трудящихся в советском тылу.
Ульяна вскоре ушла домой – у мамы накануне снова разболелись ноги, и ей было беспокойно.
В то же время на других квартирах ребята радостно общались; Ваня Земнухов читал стихи о мире и о дружбе, и каждый из ребят надеялся лишь на лучшее…

Отец рано утром вышел по хозяйству. Мама ещё спала, и Ульяна, появившись в дверях, посмотрела на неё с нежностью и тревогой. Сколько она, мама, переживала в эти месяцы, как тревожилась за родных – дочерей, внуков, за сына, воевавшего на далёком севере... Волосы у неё поседели, лицо покрыли морщины... «Мама, мамочка... что же станется с тобой, если меня не будет? – думала Уля. – Моя родная... Ты живи, живи дальше, пусть бьётся твоё сердечко...» Она тихонько подошла, едва коснулась пальцами маминых волос, погладила их, и глаза покраснели от слёз – на душе было непонятное тревожное предчувствие.

...Днём Толя, против обыкновения, сам пришёл к Ульяне. Уже по его громкому стуку в окно она поняла, что случилось что-то.

– Уля, троих наших ребят взяли... – встревоженно проговорил он. – Зря вчера всё это затеяли с продажей сигарет. Ваня Земнухов, Витя Третьякевич и Женя Мошков отправили на рынок мальчишку из клуба, и там его взяла полиция. А сегодня Третьякевича и Мошкова арестовали, а потом и Ваню, который пошёл в полицию их выручать... Я как чувствовал, что это плохо закончится...

Ульяна, потрясённая этой новостью, сидела бледная.

– Но, может быть, ещё не всё потеряно, – задумался Толя. – Немцы могут не догадаться, что эта кража как-то связана с подпольной деятельностью, да и ребята никого не выдадут, я в этом не сомневаюсь...

Он помолчал и добавил:

– Сегодня в пять часов будет собрание у Кашука, он велел тебе передать.

...На совещании у Олега Кошевого было велено всем разобрать оружие и поодиночке или небольшими группами пробираться к линии фронта либо укрыться в соседних деревнях и хуторах. Было решено предупредить всех ребят о начавшихся арестах.

Ульяна сказала, что пока останется дома и по возможности продолжит подпольную работу – она по-прежнему беспокоилась за больную мать. Ребята стали уговаривать её уйти из города, но она была непреклонна.
– Уля... спасибо за то, что ты была и есть, – сказал ей на прощание Олег, и они обнялись.
Утром следующего дня на квартире Толи Попова собралась первомайская группа. Не было только Почепцова, который позволял себе такие вольности и мог уйти в село менять вещи на хлеб, когда ему вздумается, не сообщив об этом ребятам.
Решили провести собрание без него. Ульяна сообщила, что гитлеровцы напали на след организации, и передала приказ штаба. Ей было больно думать о том, как мучили арестованных ребят. Но она знала, что скоро придут наши...
Когда в день рождения Ульяны ребята вновь собрались у Толи, Таисия Прокофьевна с тревогой наблюдала за их переговорами, потом не выдержала и сказала:
– Уходить вам надо, всем уходить! Чего же вы ждёте? Так и до вас доберутся полицаи!
– Мы будем отступать вместе с ними, – ответил Толя, – и там будем их уничтожать.
А вечером, увидев, что мать беспокойно ходит по дому, выглядывает на улицу, Толя обнял её и тихо сказал:
– Мама, ты не плачь, если я погибну, потому что я хорошо знаю, за что борюсь...
Его арестовали в ту же ночь. Он был сильным физически, и четверо гитлеровцев с трудом смогли повязать его.
Первое время его водили на допрос со связанными руками – боялись. Только после страшных побоев, когда он уже не мог держаться на ногах, верёвки сняли.
– Одумался? – орал Соликовский.
– Сволочь! Жаль, не убили мы тебя раньше, – отвечал Толя. – Ну ничего, другие доберутся...
Его подвешивали на верёвке, давили пальцы дверью, но он молчал. А потом, собрав все силы, ударил Соликовского ногой. Тот, озверев, взял тесак и отрубил Толе ступню ноги.
После его ареста Уля была сама не своя. Встретив Таисию Прокофьевну, она спросила о нём, на что та ответила:
– Его сильно бьют, но он держится... Беги, беги из дома, Уля, пока до тебя не добрались.
– Я не могу уйти – мама очень больна... Когда увидите Толю в следующий раз, передайте, что я думаю о нём... – тихо сказала Ульяна.
Она уже чувствовала, что скоро её тоже арестуют, но никому не говорила об этом, никого не предупреждала.
Когда девочки собрались у Майи Пегливановой, её мама Анна Васильевна тоже стала уговаривать их уйти из города.
– Ещё успеем, мамочка, – ответила Майя. – Нам надо знать, что станет с мальчиками.
Вскоре после этого Анна Васильевна была на базаре, потом – у здания полиции, где собралось много народу. Она видела, как полицаи вели группу ребят из посёлка Краснодон; у одного паренька был сильно подбит глаз.
– Всем так будет, кто помогает партизанам! – гаркнул один из полицаев.
Мать Майи поспешила домой и рассказала обо всём девочкам. Встревоженные, они быстро оделись и вышли на улицу.
Долго они думали, как можно вызволить товарищей из тюрьмы, но это было крайне трудно: в те дни город был переполнен отступавшими частями СС.
Ульяна встретила на улице нескольких одноклассниц, которые не знали о том, что случилось у молодогвардейцев; они о чём-то шутили.
– О, наша Ульяна Матвеевна идёт! – весело сказал кто-то.
– Нет, это уже тень её идёт... – покачала головой Ульяна.
Дома мать вновь уговаривала её уйти из города.
– Что же ты думаешь, ведь и Толю арестовали, и Витю Петрова, и Дёму Фомина. И за тобой вот-вот прийти могут!
– Не могу я сейчас никуда уйти, – ответила Уля, обняв её. – Как же я тебя оставлю, товарищей своих? А тех гадов я не боюсь, я уже знаю, что отвечу им... Никогда не склоню голову перед врагом.
Матрёне Савельевне было страшно, и сердце тревожно билось в груди. Всю ночь она не могла уснуть.
Утром Ульяна убралась в комнате, протёрла полы. Хотела заняться стиркой, поставила воду. Пела песню «Мы кузнецы, и дух наш молод...»
Во дворе послышались шаги, и мать с дочерью сразу поняли, что это полиция. Вошли полицаи Краснов и Подтынный.
– Ну, вот мы и встретились снова... – сказал Подтынный Ульяне. – Собирайся!
...Ульяна собирала вещи, одевалась с небывалым спокойствием. Мать и сестра Тоня, плача, дали ей с собой тёплые вещи и узелок с пирожками.
Матвей Максимович почувствовал, что видит свою дочь в последний раз. Он закрыл покрасневшее от слёз лицо руками и сел на небольшой сундучок, в котором хранились книги и тетради Ули; там же была и записная книжка-дневник.
Полицаи вновь обыскали весь дом; к сундуку никто не прикоснулся – на нём сидел отец, и на него попросту не обратили внимания.
Ульяна поцеловала маму в лоб, в щёки, попрощалась с отцом и сестрой, обняла испуганных племянников. Обвела прощальным взглядом столик с книгами, этажерку, свою кровать. И в сопровождении полицаев покинула свой дом. Навсегда.

В камере была горестная встреча Ульяны с подругами – Майей, Шурой Бондарёвой, Лилей и Тоней Иванихинами, Шурой Дубровиной и другими. Все сидели на полу, в страшной тесноте.

Уля стала выстукивать азбукой Морзе в соседнюю камеру. Там сидели мальчики-первомайцы: Толя Попов, Витя Петров, Боря Главан, Володя Рогозин, Женя Шепелев, Вася Бондарёв, Дёма Фомин и другие.
В то же время была арестована Люба, которая и в застенках не теряла бодрости духа, а подбадривала девчат и угощала их тем, что передавала ей мать.

Чтобы подбодрить мальчишек, девочки рисовали карикатуры и через надзирателя передавали им.

Ульяна знала наверняка, кто предал молодогвардейцев, и вскоре её подозрения подтвердились – мальчики сообщили, что арестованного Почепцова выпустили на свободу.

Так и было: Почепцов проговорился своему отчиму Громову-Нуждину о том, что состоит в подпольной организации, а тот, испугавшись последствий, заставил пасынка написать в полицию признание о своей деятельности, и уже в полиции из этого труса выбили все показания. Так полицаям стали известны имена тех, за кем они охотились всё это время.
Он подоспел со своим доносом как раз в тот момент, когда Соликовский, не добившись от ребят ни слова о краже сигарет, собирался ещё раз дать им плетей и отпустить их.
А Третьякевича, державшегося на допросах стойко и не проронившего ни слова, следователь Кулешов наказал самым подлым образом: умышленно оговорил – якобы тот и назвал имена всех товарищей. И несколько лет после этого Витю считали предателем, но потом его всё-таки реабилитировали.
***
Мать Вали Борц, Мария Андреевна, сидевшая в камере с девчатами, вспоминала об Ульяне: «Это была девушка высокого роста, стройная брюнетка с вьющимися волосами и красивыми чертами лица. Её чёрные, пронизывающие глаза поражали своей серьёзностью и умом... Это была серьёзная, толковая, умная и развитая девушка. Она не горячилась, как другие, и не сыпала проклятий по адресу истязателей... "Они думают удержать свою власть посредством террора, – говорила она. – Глупые люди! Разве можно колесо истории повернуть назад..."»
На допросе Ульяне предложили покориться и рассказать всё, что она знает о подпольной организации, но она лишь ответила:
– Вы от меня ничего не добьётесь.
Полицаи стали кричать, но Ульяна не отвечала. Её сильно избили и в бессознательном состоянии бросили в камеру.
Придя в себя, она сказала подругам:
– Не отчаивайтесь. Мы можем и должны бороться в любых условиях. Может быть, нам удастся совершить побег и на свободе продолжить своё дело.
Потом девушки попросили её прочесть «Демона», и она начала:

Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землёй,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой...

Вдруг из кабинета Соликовского донёсся страшный крик.
– Начинается... – вздохнула Ульяна.
Стон и крики становились всё громче. Девчата молча переглядывались. После Ульяна твёрдо, уверенно стала читать:

Сыны снегов, сыны славян,
Зачем вы мужеством упали?
Зачем?.. Погибнет ваш тиран,
Как все тираны погибали!..

– Трудновато добивать этих гадов... – сказал кто-то.
– Ничего, нас миллионы, – ответила Ульяна. – Всё равно победа будет за нами!
Прильнув к стене камеры, Шура Бондарёва сказала:
– Спою-ка я для брата его любимую песню... Может быть, он будет слушать меня в последний раз... Споёмте, девчата!
И все дружно запели песню «Замучен тяжёлой неволей». Появились полицаи, стали орать, чтобы прекратили петь, но девчата не останавливались, а тут из соседней камеры донеслось дружное пение мальчиков...
***
– С кем ты распространяла листовки? – спросил следователь Черенков на очередном допросе.
– Ни с кем, – ответила Ульяна.
– Назови тех, кто состоял в организации.
– Не знаю, о чём вы говорите.
– Иванихина была на ваших собраниях?
– Я такой не знаю.
– Не знаешь... Ну, сейчас узнаешь!
В камеру ввели Лилю. Девушки быстро посмотрели друг на друга и отвели взгляд.
Вошёл пьяный Соликовский.
– Кто вам велел писать и расклеивать листовки? – спросил он. – Отвечайте!
Он обратился к Лиле, но она молчала. Спросил Ульяну, но она лишь ответила:
– Это было задание от всей «Молодой гвардии», и это было для меня почётным делом!

С девушек сорвали одежду, привязали их к бревну, и озверелый полицай долго бил их плетью. А потом, когда он вышел, Черенков сказал Ульяне:

– Будешь знать, как говорить дерзости...
– Не для того я боролась с вами, чтобы потом просить у вас прощения! – ответила Ульяна.
– Ты ещё пожалеешь!..
– Я жалею только об одном – что мало успела сделать!
Её били до потери сознания, подвешивали за волосы, но она молчала. Тогда палачи вырезали на её спине пятиконечную звезду, прижигали её и посыпали солью.
Пытки длились долго. Обессиленные её решимостью бороться до конца, гестаповцы спрашивали:
– Что ж ты терпишь и не говоришь ничего? Мы ведь и так всё знаем!
– Если знаете, то можете меня не спрашивать, – отвечала Ульяна. – А говорить я с вами, гадами, не хочу.
Больше от неё не добились ни слова.
После пыток на всём теле были ссадины, кровоподтёки, синяки. Было больно даже дышать. Шура прикладывала вату к ранам Ульяны, перевязывала их.
...Полицаи страшно били, пытали девушек и ребят, но ничего не могли выведать. Допросы шли днём и ночью. Чтобы заглушить крики и стоны, заводили патефон.
Родители арестованных не отходили от тюрьмы. Плача, они слушали крики детей, и каждый думал: «Не моего ли дитя пытают...»
«Я носил ей передачи, – вспоминал о последних днях дочери Матвей Максимович. – Может, она и писала нам записки где-нибудь на корзинке, но мы люди не грамотные, не читали».
В полуобмороке ей вспоминалось детство... мамина улыбка, мамины руки... Кое-как придя в себя, Ульяна утешала, поддерживала других. Она, как и раньше, оставалась их руководителем, чувствовала ответственность за всех, и это придавало ей силу...
Из последних сил выстукивала мальчишкам Уля: «Крепитесь... Наши идут...»

Вечером 15 января в коридор вызвали взрослых подпольщиков – Лютикова, Баракова и других; молодогвардейцев Ваню Земнухова, Клаву Ковалёву, Виктора Третьякевича, Сергея Левашова, Толю Орлова, Тоню Мащенко и других и увезли их на грузовике. Потом, вернувшись, полицаи стали делить верхнюю одежду, которую сняли с подпольщиков перед казнью.

Девушки чувствовали, что эти ребята больше не вернутся и что такая же участь ждёт их. Ульяна нашла кусочек ржавого гвоздя и нацарапала на стене камеры письмо родным:

«Прощайте, мама,
Прощайте, папа,
Прощайте, вся моя родня,
Прощай, мой брат любимый Еля,
Больше не увидишь ты меня.
Твои моторы во сне мне снятся,
Твой стан в глазах всегда стоит.
Мой брат любимый, я погибаю,
Крепче стой за Родину свою.
До свидания.

С приветом,
Громова Уля».

Девчата нарисовали на стене камеры сердце, пронзённое стрелой и увенчанное советским флагом, и внутри сердца написали свои фамилии.
«Поздравь меня, мама, с днём рождения, – писал домой Толя, которому исполнялось девятнадцать лет. – Не плачь, утри слёзы».
Вечером 16 января в коридоре раздались шаги. Полицай отворил дверь и пьяным голосом сказал:
– Собирайтесь...
Девчата поняли, что их ждёт впереди.
Ульяна поднялась, едва сдерживая слёзы, и стала складывать вещи, и эти платья, кофточки, платки вновь напомнили ей о далёком мирном времени, когда она была так счастлива...
Перед тем, как покинуть тюрьму, она передала во все камеры азбукой Морзе:
«Последний приказ штаба... Нас повезут на казнь. Нас повезут по улицам города. Мы будем петь любимую песню Ильича...»
Когда её и других девушек вывели во двор, она подняла голову и увидела на ночном небе россыпи звёзд и в середине небосвода – полосу Млечного Пути, на которую они когда-то глядели вместе с Валей...
– Шевелись! Чего встала! – крикнул полицейский и подтолкнул её прикладом.
...Грузовики ехали по улицам, и сквозь холодный ветер прорывалась, разносилась по улицам песня:

Замучен тяжёлой неволей,
Ты славною смертью почил,
В борьбе за рабочее дело
Ты голову честно сложил...

Машины остановились недалеко от шахты, и полицаи стали выталкивать, выбрасывать ребят из кузовов.
Ульяну ещё раз пытали, заведя в баню, но не добились от неё ни слова.
У неё ещё оставались силы, чтобы дойти до шурфа шахты и сказать последние слова.
Боль была во всём теле, ступни ног онемели от мороза. Она обняла на прощание подруг, простилась с Толей, которого несли ребята и который был уже почти без сознания.
– Ничего не бойтесь, ребята, – сказала Ульяна. – Мы погибаем за Родину, за наш народ, за свободу, за правду!
Тут все услышали гул самолётов.
– Хватит! Хватит! – заорал Соликовский.
Полицаи открыли стрельбу по ребятам. Палачи схватили Ульяну, потащили к шурфу, замотали ей голову платком, и она соскользнула вниз, в эту бездну... А после всё поглотила тьма.
Но Уля видела не эту тьму, а солнце, льющее свет на родной уголок её свободной уже Отчизны.
***
Как же верно сказал Ким Иванцов!
«...Когда узнал о её гибели – не поверил. Убить такую красоту, такую душу?! А перед тем ещё изуверствовать!
Я понимаю: фашисты – они и есть фашисты. И этим многое сказано. Но ведь и те выродки были когда-то людьми. Их на свет произвели матери человеческие, а не какие-то мутантихи. [...] Неужели никому из тех негодяев, которые истязали, а затем лишили жизни Громову, не пришло в голову: нельзя губить такую красоту. Тем более что Уля никого не убивала. Она боролась с фашистами только словом правды, только протестами против их злодеяний. Вина её была лишь в одном: она страстно, невообразимо любила отчий край, свою Родину...»
...Кто-то из оставшихся на свободе ребят пробирался к линии фронта, кто-то скрывался у родни в деревнях и хуторах. Сергей Тюленин и Стёпа Сафонов смогли перейти линию фронта, участвовали в боях за Каменск. Стёпа погиб при штурме железнодорожной станции. Сергей попал в плен, после расстрела пленных чудом остался жив, раненный только в руку, вернулся домой и был арестован – его выдала немцам соседка. Олег нарвался в степи на пост жандармерии, был схвачен и под конвоем отправлен в Ровеньки.
В то же время были арестованы остальные молодогвардейцы, находившиеся в городе и готовившие ранее побег для арестованных – Володя Лукьянченко, Аня Сопова, Юра Виценовский и другие.
Они были сброшены в шурф шахты 31 января. С места казни бежал один из ребят, Толя Ковалёв; несколько дней он скрывался в Краснодоне, затем ушёл из города и пропал без вести.
Олег и Люба в числе других были расстреляны 9 февраля в Гремучем лесу под Ровеньками.
Ребята погибли, не покорившись врагу, победив его в этой страшной борьбе.

Соликовскому и некоторым другим мерзавцам удалось бежать со своими хозяевами из Краснодона перед приходом Красной Армии, но многие палачи и предатели всё же были пойманы, пусть и через долгие годы, и преданы суду.

14 февраля на рассвете в город вошли советские танки и пехота. Жители встречали их со слезами. «Не плачьте, матери, мы всё знаем, всё, – говорили воины. – Мы отомстим за ваших детей».
Несколько матерей молодогвардейцев побежали в здание полиции, в камеры. Там были кровавые следы на полу и на стенах, прощальные надписи молодогвардейцев.

Оттуда пришли к шурфу. Вокруг этой пропасти были разбросаны вещи ребят: одежда, обувь, гребешки и т.д. Матери кричали от ужаса, рыдали, падали в обморок.

Сестра Ульяны Тоня с мокрым от слёз лицом прибежала домой.

– Там, на стене камеры... – дрожащим голосом сказала она. – Её письмо... Вот... я переписала...

Но она не успела прочесть родителям эти слова – мать горько заплакала, и отец, и дети Тони бросились к ней...

«Мы хотели доставать своих детей, – вспоминал Матвей Максимович. – Начальником этой шахты был Громов. Он носил чужую фамилию, он был до этого простым рабочим. И вот он и некоторые другие товарищи были против. Но мы их не слушали. К копру привязали лебёдку, перекинули через неё верёвку, привязали к концу её бадью.
Активное участие в этом принимали Иванихин, главный инженер Андросов, Руднев и другие. Руднев во время всей работы не отходил от шурфа, его гнали, а он говорил: «Пока Улю не поднимут, не уйду». Молодогвардейцев вытаскивали по кускам. Родители узнавали своих детей по одежде. У Ули голова была обвязана большим чёрным платком, только глаз открытым остался и лицо не побилось, но косы ей фашисты выдернули.
Всем молодогвардейцам заказали гробы, а родители велели принести карточки. С гроба Ули два раза кто-то снимал ей, а в третий раз мы не прибили, так как у нас больше таких не осталось, и Улю похоронили просто без неё. Около памятника её положили одну из первых».
Погибших в шурфе шахты молодогвардейцев и взрослых подпольщиков похоронили в братской могиле в парке имени Комсомола. Тогда же были извлечены и погребены тела тридцати двух шахтёров. На похороны пришли толпы людей из окрестных селений, чтобы проститься с юными героями. Их могилу осыпали цветами.
Здесь же были оставшиеся в живых молодогвардейцы – Василий Левашов, Жора Арутюнянц, Валя Борц, Оля и Нина Иванцовы, Радик Юркин и другие.
Плакали матери, друзья погибших героев. Прошёл траурный митинг, на котором в честь каждого из молодогвардейцев прозвучал артиллерийский залп. На братской могиле установили временный деревянный обелиск с именами и зажгли Вечный огонь.
Вот те имена погибших юных героев, которые сохранил в своём сердце народ, с которыми шли в бой новые патриоты:

Олег Васильевич Кошевой,
Виктор Иосифович Третьякевич,
Иван Александрович Земнухов,
Сергей Гавриилович Тюленин,
Любовь Григорьевна Шевцова,
Ульяна Матвеевна Громова,
Анатолий Владимирович Попов,
Николай Степанович Сумской,
Степан Степанович Сафонов,
Сергей Михайлович Левашов,
Евгений Яковлевич Мошков,
Василий Сафонтьевич Гуков,
Виктор Владимирович Петров,
Александра Емельяновна Дубровина,
Анна Дмитриевна Сопова,
Майя Константиновна Пегливанова,
Геннадий Александрович Лукашов,
Владимир Андреевич Осьмухин,
Анатолий Алексеевич Орлов,
Леонид Александрович Дадышев,
Владимир Павлович Рогозин,
Владимир Александрович Жданов,
Семён Маркович Остапенко,
Антонина Захаровна Елисеенко,
Василий Маркович Пирожок,
Александр Тарасович Шищенко,
Владимир Дмитриевич Лукьянченко,
Василий Иванович Бондарёв,
Александра Ивановна Бондарёва,
Антонина Михайловна Мащенко,
Ангелина Тихоновна Самошина,
Анатолий Георгиевич Николаев,
Демьян Яковлевич Фомин,
Нина Петровна Минаева,
Нина Николаевна Герасимова,
Лилия Александровна Иванихина,
Антонина Александровна Иванихина,
Лидия Макаровна Андросова,
Георгий Кузьмич Щербаков,
Нина Илларионовна Старцева,
Надежда Степановна Петля,
Владимир Тихонович Куликов,
Евгения Ивановна Кийкова,
Борис Григорьевич Главан,
Николай Дмитриевич Жуков,
Владимир Михайлович Загоруйко,
Юрий Семёнович Виценовский,
Клавдия Петровна Ковалёва,
Евгений Никифорович Шепелев,
Михаил Николаевич Григорьев,
Василий Прокофьевич Борисов,
Нина Георгиевна Кезикова,
Антонина Николаевна Дьяченко,
Надежда Никитична Петрачкова,
Николай Иванович Миронов,
Василий Иванович Ткачёв,
Павел Федосеевич Палагута,
Юрий Федотович Полянский,
Дмитрий Уварович Огурцов,
Виктор Фёдорович Субботин.

Прибывший позже Иван Туркенич на могиле товарищей сказал:
– Прощайте, друзья! Прощай, Кашук любимый! Прощай, Люба, Ульяна, милая, прощай! Слышишь ли ты меня, Сергей Тюленин, и ты, Ваня Земнухов? Слышите ли вы меня, други мои? Вечным непробудным сном почили вы. Мы не забудем вас! Пока видят мои глаза, пока бьётся в моей груди сердце, клянусь мстить за вас до последнего вздоха, до последней капли крови! Я не сниму этой солдатской шинели до тех пор, пока последний немец, как оккупант вступивший на нашу землю, не будет уничтожен! Ваши имена будет чтить и вечно помнить великая наша страна.
К Громовым пришла Мария Фёдоровна, одетая в солдатскую шинель.
– Я ухожу с Красной Армией – мстить за наших детей, – сказала она, обнимая на прощание стариков. – И ни одному фашисту, которого я встречу на пути, не будет пощады.
Она поцеловала детей Тони и вышла.
Некоторые из оставшихся в живых молодогвардейцев смогли попасть на фронт, где за погибших ребят мстили врагу их родственники – Александр Земнухов, Степан Владимирович Сафонов, Василий Тюленин, Елисей Громов и другие.

«...Нет у меня слов... – писал Елисей родителям с фронта. – Мама, папа, Вы слышите меня: я клянусь Вам, клянусь памятью милой сестры, клянусь своей жизнью, что я отомщу за неё.
Где бы я ни был, что бы не делал – это будет месть проклятым фрицам-людоедам. Жизнь моя будет направлена лишь на это.
Мама, папа, и как же это случилось, что её смогли забрать... разве нельзя было спрятать её... Ведь Вы это знали, что это звери.
Я чувствовал, что будет что-то ужасное. Я только за неё, да за папу и беспокоился больше, чем за остальных...
О, как я ругаю себя, что не смог её вызвать к себе. Может со мной она и осталась бы жива.
Ох, Уля, Уля, нет тебя, нет, не увижу больше. Эх, звери-фрицы, вы дорого заплатите за её кровь, за кровь её подруг. Не будет пощады всему их поганому отродью...»

***
В августе 1943 года шёл суд над предателями молодогвардейцев Почепцовым и Громовым-Нуждиным, а также над палачом Кулешовым. Все трое были приговорены к расстрелу. Приговор был приведён в исполнение 19 сентября возле здания городской бани при большом скоплении людей, и после расстрела люди в праведном гневе забросали их трупы камнями.
***
13 сентября 1943 года был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза посмертно членам штаба «Молодой гвардии» Ульяне Громовой, Сергею Тюленину, Любови Шевцовой, Олегу Кошевому, Ивану Земнухову. Остальные молодогвардейцы были награждены орденами и медалями. Указы были опубликованы в центральных, районных, фронтовых газетах, боевых листках, о них сообщил Левитан по радио.
Вручение наград состоялось 4 октября в клубе имени Ленина, переполненном людьми, в присутствии важных гостей.

«Краснодон. Сегодня необычайно оживлены улицы города, – писал в газете «Правда» корреспондент Виктор Молчанов. – Живописный парк заполнен людьми. И, кажется, среди них вот-вот покажутся и те, чьи имена у всех на устах, друзья, подруги собравшихся здесь юношей и девушек – Олег Кошевой, Иван Земнухов, Серёжа Тюленин, Ульяна Громова, Люба Шевцова. Вот их портреты. Вот их пламенные, полные ненависти к врагу, стихи. Вот выставка их личных вещей. Вот газетные вырезки – очерки, статьи, заметки о юных героях...»

Пробираясь через толпы людей, шёл домой Матвей Максимович, утиравший слёзы, и в руках у него был орден Ленина, медаль «Золотая звезда», медаль «Партизану Отечественной войны» 1-й степени и наградной лист Ульяны, в котором было написано:

«ГЕРОЮ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
Тов. Громовой Ульяне Матвеевне

ЗА ВАШ ГЕРОЙСКИЙ ПОДВИГ, проявленный в борьбе с немецкими захватчиками и за выдающиеся заслуги в организации и руководстве подпольной комсомольской организацией «Молодая гвардия», ПРЕЗИДИУМ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР СВОИМ УКАЗОМ от 13 сентября 1943 г. ПРИСВОИЛ ВАМ ЗВАНИЕ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинин (подпись)
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А.Ф. Горкин (подпись)

Москва – Кремль, 21 сентября 1943 г.»

Родителям погибших героев по ходатайству одного из высших руководителей партизанского движения в тылу врага А.В. Торицына, расследовавшего боевую деятельность и причины гибели участников «Молодой гвардии», стали выдавать государственные пособия и персональные пенсии.

«...Мы, родители Ульяны Громовой, хотим выразить Вам свою признательность, – прочёл он в одном из писем. – Советское правительство, наградив нашу дочь орденом Ленина и присвоив ей звание Героя, не оставило без внимания и нас, её родителей, воспитавших своих детей патриотами. Наши дети погибли за Родину, и Родина не оставила нас одинокими и беспомощными стариками, какими мы были в тяжкие времена оккупации. Передайте руководителям Советского государства наше огромное рабочее спасибо.

Матвей и Матрёна Громовы.
18 декабря 1943 года».

***
Иван Туркенич погиб в августе 1944 года в боях за освобождение Польши, но те, кто остался в живых, донесли советское знамя до Берлина и водрузили его над логовом поверженного фашизма. Оно горело, светилось в лучах солнца, и ничто уже не могло его погасить. За него отдали жизни миллионы бойцов, подпольщиков и партизан, мирных жителей и других людей, за него отдали жизни молодогвардейцы...

В годы войны А.А. Фадеев был одним из руководителей Союза писателей, автором большого количества публицистических статей, очерков. Бывал на Ленинградском фронте.

Летом 1943 года Центральный Комитет ВЛКСМ предоставил ему материалы в трёх томах, собранные в освобождённом Краснодоне – фотографии, листовки, временные комсомольские билеты и другие вещи молодогвардейцев – и предложил написать книгу о подпольной организации «Молодая гвардия».
Прочитав документы, Фадеев понял, что на этом материале он создаст книгу, которую мечтал написать всегда.

15 сентября 1943 года в «Правде» был напечатан очерк Фадеева «Бессмертие» – в том же номере, где говорилось о присвоении звания Героя Советского Союза пятерым руководителям «Молодой гвардии».
В очерке говорилось о героических делах молодогвардейцев, коротко, но выразительно характеризовались пятеро руководителей организации.
«"Молодая гвардия" – это не одиночное исключительное явление на территории, захваченной фашистскими оккупантами. Везде и повсюду борется гордый советский человек, – писал Фадеев. – И хотя члены боевой организации «Молодая гвардия» погибли в борьбе, они бессмертны, потому что их духовные черты есть черты нового советского человека, черты народа страны социализма.
Вечная память и слава юным молодогвардейцам – героическим сынам бессмертного советского народа!»
Фадеев прибыл в Краснодон, прожил там около месяца, продолжая работать над материалами, встречаясь и беседуя с людьми, которые имели отношение к деятельности подполья, с очевидцами недавних событий, навещая семьи молодогвардейцев, изучая историю города, местность, знакомясь с гестаповскими протоколами допросов, попавшими в руки советского правосудия. Родственники погибших ребят передавали ему их фотографии, школьные тетради, записки, дневники. И ребята уже виделись ему как живые.
Был писатель и в Первомайке.
«Сводила я его в балку, показала, вот дом Громовой, – вспоминала Лидия Попова. – Он постоял там с блокнотиком. «Вот, – говорю, – беседка здесь была, её ж потом немцы разрушили, вот Толя здесь занимался».
Такой хорошо сложенный мужчина, со стальными глазами, совершенно белый, такое хорошее лицо, одухотворённое: писал, писал, писал. Причём он угадал характер брата, каким он был, угадал, чувствуется, что понял его».
Фадеев встретился с родителями Ульяны; ему предоставили содержимое её сундучка с книгами и тетрадями, рассказали, как Ульяна с товарищами вывешивала флаг на трубе шахты №1-бис, писала и распространяла листовки, собирала оружие, медикаменты, доставала керосин, чтобы жечь хлебные скирды. Со слезами на глазах вспоминала Матрёна Савельевна её арест.
Накануне родители нашли в рамке с фотокарточками комсомольский билет Ульяны и втрое сложенный листок папиросной бумаги с зашифрованной азбукой. Портреты вождей и книги, которые она закопала где-то, найдены не были.
...Писатель ездил по области, бывал в Ворошиловграде, не только собирая материалы для романа, но и выступая перед слушателями с докладами о советской литературе, о военных произведениях, с сообщениями о положении на фронтах Великой Отечественной войны.
Он подружился со многими ворошиловградцами, особенно с молодёжью, которая очень ждала появления романа о бессмертных подвигах людей Донбасса.
По возвращении в Москву писатель отчётливо видел и весь ход событий в Краснодоне в дни оккупации, и личность и судьбу каждого подпольщика.
***
Фадеев писал роман почти два года. Он работал над произведением в дачном подмосковном посёлке Переделкино. Дни и ночи он писал, правил написанное. За время работы дважды выезжал на фронт, чтобы встретиться с Иваном Туркеничем и побывать в частях, освобождавших Краснодон от немецко-фашистских захватчиков.
«Молодая гвардия» была задумана как художественное произведение, поэтому здесь допускался вымысел. К примеру, Фадеев долго думал – как начать роман? И вот летом 1944 года, возвращаясь из Москвы в Переделкино, он из окна вагона увидел купающихся в речке девушек. И понял, что сценой купания, знаменующей прощание с мирной жизнью, нужно начать роман; так появилась глава, раскрывающая духовную красоту советских людей, и в особенности Ульяны Громовой.
В этом произведении Фадеев был особенно близок к героям и мучительно переживал то же, что переживали они – давно, во время Гражданской войны, он сам был подпольщиком. И не раз он плакал во время работы над произведением.
Наиболее ярко выведены в романе образы Олега Кошевого, Ульяны Громовой, Сергея Тюленина, Любови Шевцовой и Ивана Земнухова. Их объединяло советское воспитание в семье и школе, чувство дружбы и товарищества, широкий круг культурных интересов, высокое чувство человеческого достоинства, смелость, честность и, самое главное, безграничная любовь к Родине.
В феврале 1945 года главы из романа появились в «Комсомольской правде» и журнале «Знамя», а в конце года была издана книга «Молодая гвардия».
Фадеев считал роман неоконченным, так как понимал, что многого ещё не знает о том подполье.
Уже потом, ознакомившись с новыми материалами о Краснодонском подполье, взяв во внимание замечания периодической печати и совета читателей, он переделал роман, дополнив его главным образом материалами о деятельности коммунистов-подпольщиков.
Роман «Молодая гвардия» стал одним из самых ярких произведений, посвящённых теме защиты Родины от фашистской агрессии. Здесь не только рассказана история борьбы героев-краснодонцев, но и показан перелом в Великой Отечественной войне – победа советских войск под Сталинградом и начало их общего наступления.
***
В мае 1944 года в доме, где жил Олег Кошевой, был открыт музей «Молодая гвардия». Его оформлением занялись работники областного краеведческого музея. Молодогвардеец Анатолий Лопухов стал его заведующим, а Ольга Иванцова – экскурсоводом.
Родители молодогвардейцев принесли туда вещи своих детей, сделали кое-какой ремонт в здании, а оставшиеся в живых ребята передали музею свидетельства борьбы: воспоминания о погибших товарищах, листовки, временные комсомольские удостоверения. Чуть позже были присланы экспонаты от учителей и товарищей ребят и из архива ЦК ВЛКСМ – фотографии, комсомольские билеты, школьные тетради и другое. В музей были переданы записная книжка, тетради, аттестат Ульяны, листочек с её прощальными словами и другие вещи.
Часто здесь бывали и помогали музею родители молодогвардейцев, и Матвей Максимович, отдавая дань памяти погибшей дочери, любимой дочери, в числе других присутствовал на встречах с пионерами, на приёмах в пионеры и комсомол.
Здесь были и известные люди, и простой народ. Краснодонцам всё это было особенно близко; они с волнением разглядывали фотографии, документы, книги и личные вещи ребят. И родители не могли сдержать слёз: здесь всё напоминало о детях, о тех страшных днях, об их общем горе...
И многие подолгу не отходили от фотографии девушки с прекрасными чертами лица, с пышными тёмными волосами, заплетёнными в косы. Мягкий свет её карих глаз и едва заметная ласковая улыбка притягивали к ней тысячи взглядов...

Роман начинается репликой Ульяны: она любуется покоящейся на воде лилией, а уже через несколько мгновений далёкими орудийными перекатами напоминает о себе война…

Внешняя красота Ульяны гармонично сочетается с богатством её внутреннего мира. «...Девушка с чёрными волнистыми косами… с такими прекрасными, раскрывшимися от внезапно хлынувшего на них сильного света, повлажневшими чёрными глазами, что сама она походила на эту лилию, отразившуюся в тёмной воде».

Противясь всем существом наступающей войне, она говорит: «Как хорошо могли бы жить все люди на свете, если бы они только захотели, если бы они только понимали!»

Уля тянется к красоте, ищет её во всём, поэтому она так любит поэзию и читает подругам по памяти свои любимые стихи, поэтому она любит песни и поёт их – всё это частица прекрасного, по которому она тоскует в суровом и страшном мире войны.

Ульяна признаётся подругам, что её не страшат ни борьба, ни трудности, ни мучения, «но если бы знать, как поступить…»

Фадеев сделал образ Ульяны романтически-возвышенным: её глаза он назвал «очами», которые позолотил «тусклый огонь», а саму её он сравнивает с птицей. С её прекрасным внешним обликом и внутренней душевной красотой, мужеством и мудростью, она стала для писателя женским идеалом.
Её жизненный путь ещё не определён. «То ей хотелось уйти в армию, обязательно в авиацию… Иногда ей казалось, что проще всего было бы пойти на курсы медицинских сестёр… То её преследовала тайная мечта уйти в партизанское подполье, в места, занятые врагом. То вдруг ею овладевала такая жажда учиться, учиться дальше! Ведь война не вечна...»
Она не допускает и мысли приспособиться к власти оккупантов или просто молча переждать оккупацию – в ней зародилась твёрдая решимость бороться.
Автор противопоставляет Уле её подругу Валю как человека несмелого, нерешительного. Валя презирает и одновременно боится немцев. Поэтому втайне от подруги она зарегистрировалась на бирже. Когда её угоняли в Германию, Ульяна предлагала укрыть её, но Валя отказалась, боясь за мать, и была угнана.
Настоящей душевной травмой, трагедией для Ульяны стала бомбёжка в степи во время неудачной эвакуации, когда она видела изуродованные трупы людей.
Ульяна Громова и Анатолий Попов названы писателем «душою» первомайской группы. Уля «была автором всех начинаний и автором большинства воззваний и листовок первомайцев». Со школьных лет у неё был накоплен «огромный моральный авторитет» среди друзей и подруг. Она ровно относится ко всем девушкам и ко всем юношам, и ребята понимают, что имеют дело «не с самолюбивым преувеличением своей личности и тем более не с бедностью чувств, а с тем цельным скрытым миром подлинных страстей, которые ещё не нашли того, на кого они изольются полной великой чистой мерой...» В ней сочетаются молчаливость и озорство, ровность и страстность. Обладая такими качествами, она «даже незаметно для самой себя владела душами подруг и товарищей – первомайцев».
По заданию штаба «Молодой гвардии» Ульяна вела работу против вербовки и угона молодёжи в Германию. Это было не только поручением штаба, но ещё и «внутренним обязательством», вызванным чувством вины за то, что «не смогла уберечь Валю от страшной судьбы».
Просматривая письма от угнанных людей, она переживает за их судьбы, за судьбу Вали, у которой не было друга – смелого юноши, который смог бы освободить её. Тут она задумывается о своей личной жизни, о своём мужском идеале: «Она не видела его, но он жил в её душе – большой, правдивый, сильный, с мужественным добрым взглядом».
Её тревога за организацию, за товарищей усиливается после поджога биржи по её инициативе. Она понимает, какая опасность грозит молодогвардейцам.
Обладая бесстрашием, в дни арестов она отказывается уходить из города, хранит внешнее спокойствие, старается отвлечь себя работой по дому. В то же время она внутренне готовится к возможному аресту, зная, что скажет своим палачам. И вот в один из страшных дней за ней приходят полицаи... «Так на всю жизнь она и запомнилась матери на фоне этого цветастого полога, выделившего сильный профиль её лица, с подрагивающими ноздрями и длинными полуопущенными ресницами, словно пытавшимися притушить огонь, бивший из глаз её...»
На допросах Ульяна сказала одну лишь фразу: «Я не буду отвечать на вопросы, потому что не признаю за вами права судить меня...»
В застенках она не теряет силы духа – рассказывает сидящим с нею в камере свои любимые произведения, призывает держаться, так как «всё равно наши идут».
В образе Ульяны был воплощён женский идеал автора, с героико-романтическими чертами поколения юных подпольщиков.
***
В декабре 1946 года в Краснодоне прошли две читательские конференции по роману «Молодая гвардия». Родителям молодогвардейцев были подарены именные экземпляры романа.
Родители Ульяны навсегда запомнили тот день, когда получили книгу с подписью Фадеева. Пройдя в Улину комнату, Матвей Максимович оглядел книги, стоявшие на этажерке: «Кобзарь» Т. Шевченко, «Чапаев» Д. Фурманова, «Разгром» А. Фадеева и другие. И поставил рядом с этими книгами «Молодую гвардию».

Сразу же после выхода в свет романа Фадеева в театрах стали идти спектакли о героях Краснодонского подполья.

В июне 1947 года в Краснодон приехал режиссёр С.А. Герасимов с работниками кино и актёрами – снимать фильм «Молодая гвардия» по мотивам романа Фадеева.

Жители очень тепло встретили гостей. Их поселили в здании школы, сделав что-то вроде общежития; местные мальчишки и девчонки помогали им чем могли.

Герасимов устроил чаепитие, на которое были приглашены родители погибших молодогвардейцев. Там их познакомили со студентами ВГИКа, получившими роли молодогвардейцев – Владимиром Ивановым, Сергеем Гурзо, Нонной Мордюковой, Инной Макаровой, Борисом Битюковым и другими.

Родителей Ульяны на чаепитии не было, и Нонна, которой предстояло играть её в фильме, на другой день отправилась к ним в Первомайку. Там она немного заплутала, вышла к Каменке и застыла от удивления: всё было как в романе Фадеева – речка, ивовый куст и… лилия, великолепная белоснежная лилия!

Сняв туфли и подобрав платье, Нонна вошла в воду, сорвала цветок, погладила его и вдруг разволновалась от такой близости к тому, что происходило в романе…

Посидела на бережку и, подхватив туфельки, стала босиком подниматься по траве на пригорок.

«Хорошенькая какая... – думала Анна Степановна, глядя на приближавшуюся к ней девушку. – Чья же это?»

– Бабушка, а где Громовы живут, не скажете?

– А вон их дом, милая, – указала Анна Степановна.

Нонна улыбнулась, протянула ей лилию и, прочитав вопрос в её глазах, сказала:

– Мы только недавно приехали, бабушка. Кино здесь будем снимать.

С волнением в сердце подходила она к домику Ульяны. Постучалась в калитку, к ней вышел Матвей Максимович, провёл её в дом, где лежала почти прикованная к постели Матрёна Савельевна. Нонна сразу заметила их внешнее сходство с дочерью, и прежде всего – чёрные глаза.
Отец Ульяны принёс с грядки огурцы, вымыл их, протянул гостье:
– Вот, кушай, наша Ульяша…
– Она студентка, голодная поди, а ты ей – огурцы, – недовольно проговорила Матрёна Савельевна. – Дай-ка я борща налью…
Она поднялась с кровати, стала собирать на стол. А Матвей Максимович провёл Нонну в Улину комнату.
Там был порядок и чистота, всё осталось нетронутым после гибели Ульяны. Аккуратной стопочкой лежали на столе тетради, а рядом – вышивка; на этажерке стояли книги. С фотокарточки смотрела пронизывающим и тёплым взглядом Уля.
– А цветы ещё Ульяша сажала, – сказал Матвей Максимович, выглянув в окно. – Они многолетние, каждую весну зацветают.
Нонна подошла к окну и увидела растущие в палисаднике прекрасные, душистые соцветия. «Человека нет – а они цветут…» – подумала она, и сердце сжалось от боли.
Матрёна Савельевна позвала всех за стол.
– Ты им скажи, девочка, чтобы они тебя немножко побелее сделали, – посоветовала она. – Ульяша была светлая, а ты – смуглая.
– Да, я совсем коричневая – так загорела под кубанским солнцем, – ответила Нонна.
Пока она разговаривала с матерью Ульяны, отец положил ей с собой кое-чего с огорода.
– Забегай к нам, – сказала ей Матрёна Савельевна, когда она уходила.
– А как же. Здесь же, поблизости будут съёмки.
Матвей Максимович пошёл проводить Нонну. По её просьбе он сорвал в палисаднике и подарил ей несколько цветочков на память.
Солнце уже садилось. Они шли мимо шахт, взбирались на пригорки, спускались.
– Ты уж больно сурьёзную её не делай, как в романе, – сказал Матвей Максимович. – Ульяша больше в меня была натурой. Помню, когда маленькая была, скакать любила!.. Скачет по комнате – и не остановишь! Петь любила, стишки читать, в хате убирать, а главное – всё книги, книги… А смеяться-то как любила! Бывало, сядем обедать, я ей подмигну – и смеётся! А мать вроде хмурится, мол, ребячество какое!.. А сама рада нашим потехам… Мы с ней, Нонка, оба в молодости дюже гордые были, а всё-таки как-то ужились и сорок годов уж вместе живём…
Нонне было нетрудно исполнить просьбу Матвея Максимовича: она сама была не слишком серьёзным человеком, любила шутки и веселье. И Ульяна в фильме получилась действительно другой – здесь на её лице чаще появляется улыбка, она смеётся над шутками ребят, и т.д. Но всё же, когда это требуется, она становится серьёзной и даже суровой – например, во время совещаний по поводу освобождения военнопленных и поджога биржи. А каким взглядом она смотрит на гитлеровских палачей; сколько презрения в этом взгляде! Ведь когда-то и сама Нонна жила в оккупации, помогала партизанам, прятала их. Перед съёмкой её действительно осветлили – руки, ноги, лицо, шею.
Нонна старалась как можно больше услышать об Ульяне. Она знала: Уля была романтичной девушкой. Такой же она сделала её и в кино. Это особенно ярко проявилось в чтении «Демона» и в исполнении песни «Дивлюсь я на небо...» Обычное состояние Ульяны в фильме – задумчивость, сосредоточенность. Когда уже шёл просмотр фильма, Фадеев сказал Герасимову:
– Если бы я раньше был знаком с Мордюковой, то лучше написал бы этот образ.
Вновь Нонна почувствовала себя второй Ульяной, ведь и для первомайцев они с Ульяной будто стали одним целым – так полюбили девушку жители посёлка. Здесь сыграло роль и то, какой замечательной была Ульяна, и внешнее сходство Нонны с ней.
И, когда на улице слышалось пение:

А я чайничала, самоварничала,
Всю посуду перебила, накухарничала… –

первомайцы выглядывали из дворов, чтобы увидеть вторую Ульяшу: Нонна тоже очень любила петь.
И когда она, придя, отряхивала у крыльца валенки от снега, Матрёне Савельевне, смотревшей на неё в окно, казалось, что это после долгой разлуки вернулась домой её младшая дочь.
Вместе с режиссёром молодые актёры обошли все памятные места Краснодона и его окрестностей: навестили братскую могилу героев, были в музее молодогвардейцев и в школе имени Горького, где учились будущие герои.
Ребята жили в семьях тех молодогвардейцев, которых они играли. И родители Ульяны стали для Нонны родными людьми. Сколько хорошего она услышала об Уле от Таисии Прокофьевны, Анны Степановны, учительницы Зои Алексеевны, от сверстников Ульяны, от всех, кто знал её!
Общаясь с подростками – детьми войны – актёры узнали от них много того, что не вошло в роман Фадеева, и режиссёр постарался восполнить это в фильме. Кроме того, в то время в Краснодоне были Жора Арутюнянц, Валя Борц и Радик Юркин, которые тоже оказали в этом деле большую помощь.
И Нонна поняла, что фильм станет таким же памятником молодогвардейцам, как и бессмертный роман Фадеева. И не только им, но и всей сражавшейся и погибшей во время войны молодёжи.
И после просмотра фильма «Молодая гвардия» родителей Ульяны не покидало чувство, что их дочка осталась жива – как и Нонна, исполнившая её роль.
Ведь такой человек, как Ульяна, не может погибнуть. Она осталась жить в памяти людей, в многочисленных произведениях искусства, ей возвели памятники во многих городах Советского Союза, в честь неё называли улицы, её имя носили многие школы, пионерские отряды и рабочие бригады, и так далее.
И, самое главное, она навсегда осталась жить в сердцах нашего народа.

19 августа – 29 октября 2015 г.

(c) Меньков Никита Андреевич