Вот такие были ребята. Много хлопот они доставляли учителям и родителям. Но разве можно их за то осуждать? В конце-концов они получали много хорошего от своего времени. И это было главное. Хорошие задатки обязательно должны были развиться. Я была уверена в этом.

Но прежде чем возвратиться к пятому классу, я хотела воспользоваться воспоминаниями о Любе Шевцовой.

Присматриваясь к девочкам, я все больше обращала внимания на Любу. Я видела ее удаль, смелость, находчивость, умение постоять за себя. Меня поражала ее принципиальная честность, которая как-то уживалась со всеми ее остальными качествами. Мне захотелось больше знать о Любе, чем я знала. Хотелось уметь объяснить ее поведение, поступки, а для этого надо было знать, чем жила Люба до пятого класса, что питало ее сознание, что формировало отшлифовывало ее взгляды. Нашла я учительницу, у которой в начальных классах училась Люба. Побывала на квартире у Шевцовых. И вот что я узнала о ней...

Люба была одна в семье, росла балованным ребенком. Прошел большой промежуток времени, прежде чем у родителей, потерявших надежду иметь детей, родился ребенок-девочка, которую они так страстно желали и на которую теперь не могли наглядеться. В семье для Любы не было ничего запретного. Для нее не существовало слова «нельзя». Ей дозволялось все. Росла она своевольным ребенком, считаясь только со своими желаниями. Жизнь ее потом кое-чему научила. Но не всегда эта учеба проходила благополучно для девочки.

Учительница начальных классов, Вера Харитоновна, у которой училась Люба, рассказала о ней следующее. Как-то весной, когда Люба была в третьем классе, дети решили устроить двухдневную экскурсию по следам гражданской войны. Собрали деньги, продукты, принесли вещи; дорога предстояла длинная, за пятнадцать километров. Почти все родители побывали в школе, выясняя детали похода, и только родители Любы не появлялись. Вера Харитоновна обратила на это внимание и спросила Любу, что произошло.

— А я им и не говорила ничего. Начнет мама причитать: утонешь в Донце, упадешь с машины... И еще что-нибудь придумает.

— А где же ты деньги взяла? Продукты?

— А дома... Я сказала только папе, что мне нужно пятнадцать рублей... Он дал и ничего не сказал.

— Так и не спросил для чего?

— А он только сказал: «В школу? Там дурному не научат. Мать, дай Любаше пятнадцать рублей! Она просит».— «А на что?» — спросила мать.— «Ну вот, старая, пристаешь — на что, на что? Значит нужно, если требуют».

Не дождавшись матери, отец сам взял в ящике и дал...

Пришлось Вере Харитоновне в спешном порядке посетить квартиру Шевцовых... Благо, жили они недалеко от школы. А потом добрую часть пути она вела серьезный разговор с девочкой, доказывая ей всю неправоту и бессердечность ее поведения. Девочка слушала, стараясь постигнуть этот трудно дающийся детям смысл безумной любви родителей. Но все же разговор закончился благополучно.

— А я, Вера Харитоновна, об этом и не подумала,— сказала Люба.— Больше так делать я не буду.

«Больше не буду...» Кто из родителей и учителей не домогался от ребенка такого обещания! Чем более чувствительны взрослые люди, тем больше они верят этому обещанию. Но ведь это обещания ребенка, готового поскорее их дать, чтобы не опоздать к своим играм.

Вера Харитоновна решила чаще встречаться с Шевцовыми, чтобы вместе продолжать наблюдение за девочкой. С полным основанием она предполагала, что отношения родителей к ребенку шли по какому-то одному пути всепрощения и уж слишком большой предупредительности. При таком отношении не долго и избаловать. Обо всем этом Вера Харитоновна совершенно откровенно сказала Шевцовым.

— Верно... Ох, как верно,— вздыхала Ефросинья Мироновна.

И после этого разговора чуть ли ни со всеми мелочами шла на совет к учительнице.

Спустя несколько дней пришла она с покупкой.

— Купила на два платьица Любочке, да дай, думаю, схожу к Вере Харитоновне... Как посоветуете сшить?

Учительница рассмеялась.

— А как же до этого шили?

— Да она сама выбирала! Увидит на девочках, ну и делай ей так. Тут уж ее не переспоришь.

Вера Харитоновна перестала смеяться: и в этом случае положение ей показалось серьезным. Девочка командует. Отодвинув тетради, она принялась рассматривать материал и выбирать фасон.

— Вот так сшейте,— сказала она, нарисовав фасон.— И в другой раз всегда настаивайте на своем. Сейчас, если трудно будет убедить, скажите, что мы с вами вместе выбирали фасон...

Ефросинья Мироновна ушла. А учительница неделю целую ждала девочку в новом платье, чтобы убедиться, то ли это, которое они рисовали.

Наконец она пришла в школу в новом платье.

Почти все то же. Но какие-то две складочки впереди, такие уместные и неотъемлемые, придавали фасону законченность и изящество.

— Сама придумала складки? — спросила Вера Харитоновна, поражаясь вкусу ребенка.

— Сама... Вы уж не ругайте,— сказала Люба. «Вот так и настаивай на своем»,— с улыбкой подумала учительница.

Ребята выступали в «снежинках». Для инсценировки потребовались костюмы. Почти все появились в соответствующих нарядах, и только Люба на репетиции была в своем обычном платье. Вера Харитоновна сделала ей замечание. Люба смутилась, густо покраснела и, еле слышно, прошептала:

— Денег нет. Папа не заработал, в больнице...— и она отвернулась.

О-о, это уже были новые черты характера: Люба не только считалась с тем, что денег действительно нет, но и проявляла беспокойство, волновалась, грустила даже. После бесед с учительницей Люба просто стала внимательнее приглядываться к тому, что ее окружает, задумываться над такими вещами, о которых она раньше и знать не хотела. У нее определенно появились новые черты характера. Первое, на что обратила внимание учительница, это было чувство жалости к маленьким, слабым, забота о них, чувство коллективизма (хотя бы в примитивных чертах).

Однажды, когда Люба была в 4-м классе, учительница вошла в класс. Ей бросилось в глаза, что около Любы сидит мальчик лет трех и испуганными глазенками смотрит на нее.

— А, да у нас гости,— сказала Вера Харитоновна.— Кто же это привел его?

— Я,— ответила Люба.— Тетя Ивановна пошла в больницу к дяде Васе, а Толика хотела в комнате запереть. А он так плакал... Оставить не с кем, ну и привела сюда.

Мальчик сидел тихонько, точно его и не было. Под конец урока он положил свою головку на кулачки и чуть не заснул. Трогательно было смотреть, как ухаживала Люба за мальчиком. Во время перерыва она принесла из буфета пончиков, конфет. Водой напоила. Во двор водила. И мальчуган просидел три урока, а с 4-го учительница отпустила Любу с ее подопечным домой.

Ребята не трогали Любу. Они ее, пожалуй, немножко побаивались. Во всяком случае Люба умела постоять за себя. Дралась она геройски. Никогда не жаловалась, если ей «в схватке» перепадало.