Сайт "Молодая Гвардия" "Молодая гвардия" Никитенко А.Г. "Спасите Ваши души."

<<Вернуться к списку книг

Никитенко А.Г.

Спасите Ваши души.

Стихи. -Луганск, 2007. - 80 с, ил.

ISBN 966-8606-18-3

От автора

Почему я назвал свой сборник "Спасите Ваши души"?

В первую очередь потому, что всегда считал: человек без души, хотя она

- понятие абстрактное, это живая мумия не способная на людские поступки,

какими бы предосудительными они ни были.

Время сейчас такое, очень уж прагматичное.

Материальное начисто убило духовное. И потому спасти свои души

можем мы только сами. И это необходимо сделать немедленно, иначе наша

мумификация станет необратимым процессом.

Главному почитателю

моих стихов, жене Любе,

посвящаю

* * *

О Краснодоне так поешь,

Ничуть гордыню не тая,

Как будто ты не признаешь,

Что и получше есть края.

Орлом над ним ты покружи, -

Кругом поля да тополя.

Что для тебя он, друг, скажи,

Обетованная земля?

Ответ с моих сорвется губ

На удивление простой:

"Я в эту землю врос, как дуб,

До самых угольных пластов.

Все здесь родное и мое

На боль, на радость, на беду.

Ведь я же вышел из неё,

А час придет - в нее уйду.

Её я матерью зову,

Готов собой её согреть...

Вот потому, пока живу,

О Краснодоне буду петь".

* * *

Десятый век...По Киевской Руси,

В ее благословенное начало,

"Бог в помощь!" и "Господь тебя спаси!"

Над отчею землёю зазвучало.

С тех пор и помогал он, и спасал

От холода, от голода, от жажды.

Ведь на Голгофу шел и воскресал

Он ради нас, им созданных однажды.

Друг Другу рвали глотки, как зверье

За клевету, за подлости, за кражи.

А он твердил столетьями свое:

"Когда же вы опомнитесь, когда же?!"

Прости сегодня нас и не кляни

Униженных, обиженных, бесправных.

Объедини, Господь, объедини

Тобою сотворенных православных.

БЕССМЕРТИЕ

Моим землякам-молодогвардейцам

Главное - выстоять!

Слышите? Выстоять!

Сердце, как выстрелы,

гулкие выстрелы,

Чьи это карие

слезы наполнили?

Вам эти камеры

что-то напомнили?

Будьте вы стойкие,

будьте спокойные.

Слышите, слышите,

бьют бронебойные?

Видите,

как горизонт содрогается,

Красная Армия

это сражается.

Это спешат

к вам солдаты на выручку...

Гаркают вам:

- На колени, на вытяжку!

Плюйте в лицо палачам

и предателям.

Вы над собой насмехаться

не дайте им.

Главное - выстоять!

Слышите? Выстоять!

Это уже

автоматные выстрелы.

Это уже

автоматная очередь...

Жгут палачи сигаретами

очи вам.

Им, палачам,

ваши взгляды не выдержать...

Главное - выстоять!

Главное - выдюжить!

Фразы, как молнии,

жгучие, хлесткие...

С остервенением

плетками, плетками.

Стены у камеры

кровью обрызганы.

Стены, как место прощания

с близкими,

ибо они,

далеко не парадные,

станут для вас,

как листочки тетрадные,

где на прощанье родным

и наследникам

вы начертаете строки

последние:

- Дантова ада дороженьки

пройдены,

мы умираем за вас

и за Родину!

Их, с молчаливой покорностью

робота,

стены впитают

без стона и ропота.

Знают,

что с этими болью-записками

вашими станут потом

обелисками.

Это пока вы не знаете,

дерзкие.

Стены, как братья

вам служат поддержкою.

Вьюга по городу

бродит хозяйкою.

Воет собака бездомная -

зябко ей.

Улица смотрит

глазами оконными,

мальчики наши

идут непокорные.

Мальчики наши

уходят в бессмертие...

С темного неба

снежинки несметные

падают,

тая на лицах измученных.

Только луна,

притаившись за тучами,

видела:

крепко сцепившись в объятии,

выплюнув в морды фашистов

проклятия,

непокоренные

муками, голодом,

с песней,

взлетевшею птицей над городом,

наполовину живые,

но твердые,

падали, падали

песенно-гордые.

Только холмы -

стариканы столетние,

слышали залпы в ночи

пистолетные.

До вмятинки прочитаны,

стоят они застывшие,

еще и не мужчинами,

уже и не мальчишками.

Солдатами бессменными

стоят и днем и вечером.

В глазах у них бессмертие

великое и вечное.

Всегда чти следы прошлого.

Стаций

Землю-матушку снег опоясал бинтом.

И сегодня в объятьях нахлынувшей грусти,

Почему я нежданно подумал о том,

Что бинтом, а не пухом лебяжьим, допустим?

Почему в красоте предзакатной зари,

В этой чистой, холодной искрящейся сказке,

Показались упавшие в снег снегири,

Надо ж, каплями крови на белой повязке.

Почему, как в виденьях кошмарного сна,

(Но ведь я же не сплю, наважденьем объятый),

Мне привиделись улица, город, страна

Непомерно огромной больничной палатой?

Почему параллели вот эти сейчас

Провела ледяная январская замять?

Может быть потому, что сегодня у нас

Стала слишком короткой по прошлому память.

Когда в пучине гибнущий матрос,

Оглохший от эфирной кастаньеты,

Бросает в мир отчаянное СОС,

Услышь его, пожалуйста, планета.

Ответь, ведь убивает тишина,

Змеею заползающая в уши.

Ревёт волна, а радиоволна

Молчит на крик: "Спасите Наши Души!"

Забрось ты на мгновение дела

И вдумайся поглубже в эту строчку:

"Спасите Наши Души", - не тела,

А это значит дух, не оболочку.

А это значит Память, Совесть, Честь

От холода спасите и от зноя.

"Спасите Наши Души", - в этом есть

Пожалуй, что-то очень неземное.

Я набожным не звался никогда,

Не бил поклон церковному порогу.

Но если вдруг обрушится беда,

Не к дьяволу взываю я, а к Богу.

Сегодня в бессердечности и зле

Мы тонем и на море, и на суше.

Пока не поздно, люди, на Земле

Включите СОС, ("Спасите Ваши Души!")

* * *

В этом мире, где правят добром и мечом,

Где божественен след человечьей ноги,

Мы, друг друга вплотную касаясь плечом,

Тем не менее, часто живем, как враги.

Есть для этого, знаю, немало причин,

Их, таких непохожих, пожалуй, не счесть:

Зависть, ненависть, славы чужие лучи

Или просто обидой задетая честь.

Только вспомните все же, что Он - это Вы,

Матерям нас таких же и дальше рожать.

Одинаково нам под лазурью травы

Предстоит все равно одиноко лежать.

Так зачем же, скажите, зачем же тогда

Друг у друга Ахилла мы ищем пяту,

С бесполезным упорством транжиря года,

Под которыми время подводит черту?

На своем я не столь уж коротком веку,

По прошествии грустных и радостных лет,

Под удар никому не подставил щеку,

Но и сам никого не ударил в ответ.

И ни капельки я не жалею о том,

И не буду жалеть до последнего дня.

Ведь всегда в этом мире, и злом, и святом,

Человек идеалом служил для меня.

В сердце ненависть я никогда не пускал,

Потому-то, как зверь, угодивший в прицел,

Я страшусь, если вижу звериный оскал

На его симпатичном и добром лице.

Вот такую я мысль в своем сердце ношу,

Напряженно застывшую пулей в стволе...

Будьте, люди, добрее друг к другу, прошу,

Мы ведь очень недолги на этой земле.

* * *

Ненасытно и смело,

Как корова цветок,

Дверь троллейбуса съела

Пассажирский поток.

Через три остановки

В нескончаемый раз,

Как свинец из винтовки,

Двери выстрелят нас.

Для того, чтобы снова

Сжав, как тесто, в руках

Не меня, так иного

Проглотить впопыхах.

Кто в беде, кто в победе,

По земному кольцу

Мы по времени едем

К роковому концу.

Ведь на этой дороге,

Кто в лучах, кто в пыли,

Все, в конечном итоге,

Пассажиры Земли.

* * *

Старуха орден мужа продает

В открытую, не делая секрета.

Старуха память мужа предает,

Хотя на самом деле так ли это?

Была непоправимая беда,

Но, рано умирая, он не ведал,

Что смертью неожиданной тогда

Он сам свою жену невольно предал.

Оставил на земле ее одну

Подранком, оторвавшимся от стаи,

У нищеты в бесчувственном плену,

У бедности в заложницах оставил.

И вот ее протянута рука,

А орден на морщинистой ладони,

Печальными глазами старика

Подмигивает рынку в Краснодоне.

* * *

Я не заметил волчью лесть,

Когда в улыбку спрятав жало,

Сказали мне, что я и есть

Моя великая держава.

И надо ж так, средь бела дня,

Не агрессивно, не спесиво,

В меня троянского коня

Вкатила чертовая сила.

Забыл истории урок,

Ведь затаившись, в нем сидели

Свой выжидающие срок

С улыбкой хищной беспределы.

И намерений не тая,

Они рванули в мир с дубиной...

А коль держава это я,

Тогда со мной ее добили.

* * *

Июль, жара невыносима.

А если это Хиросима?

А если вдруг в несносном зуде

От нечистотного завала

Природа, добрая по сути,

Свое терпение взорвала?

Ведь мы же все-таки не Боги,

Но самолюбием страдая,

Так и не поняли в итоге,

Что душу дьяволу продали.

А он, как волк в голодной страсти,

Природу-матушку веками

Крушит и алчно рвет на части,

Но только нашими руками.

А если все же Хиросима?

Еще мгновенье, сам я вспыхну...

Июль, жара невыносима,

Нет сил писать сегодня в рифму.

* * *

Если лещ на ранней зорьке

Утащил с крючка насадку,

Это даже и не горько,

А всего-то лишь досадно.

Если пулею в мгновенье

В чаще был завален гнусно

Лось - лесное вдохновенье,

Это более, чем грустно.

Если друг заветный предал,

С кем делил ты изначально

Вместе радости и беды,

Это все-таки печально.

Если враг сидит на троне,

Посылающий на бойню,

А в итоге мать хоронит

Сына, - это очень больно.

Но уверен я доселе,

Есть больнее вещи, то есть,

Страшно, если на панели

Человеческая совесть.

* * *

Готов на пари я,

Что в нашей епархии

Пройдет эйфория

Махровой анархии.

Пройдут времена

Криминального бизнеса,

И вздрогнет страна

От духовного кризиса.

Но вместо "ура!"

Оглянемся растерянно

На то, что вчера

Было напрочь потеряно.

Очнемся от сна,

Все простится и свыкнется.

Но лишь тишина

На "ау" нам откликнется.

* * *

Спят на плечах церквей колокола,

Уснули колокольчики в лесах,

Но если вдруг закусят удила,

Как жеребец строптивый на рысях,

Какою-то волшебною рукой

Ударят одновременно в бока, -

Звон по земле прокатится такой,

Которого не слышали века.

А человек по-прежнему жесток.

Сегодня за околицей села

Он раздавил нечаянно цветок

И не моргнул, - подумаешь, дела.

Ушел, его никто не обвинит,

Он не вандал, не варвар, не изгой.

А колокольчик больше не звонит,

Загубленный безжалостной ногой.

Но зазвонили вдруг колокола,

Мелодией Вселенную пронзив.

И в этом звоне праведном была

Мольба и боль, и ярость, и призыв.

Простит Господь, уверен я, его.

И ты его, пожалуйста, прости...

А вот звонят, быть может, для того,

Чтоб братьев-колокольчиков спасти.

* * *

Вскочил, ругнулся, кое-как побрился

И пулей из домашнего гнезда.

Проспал и, как потом не торопился,

Но все-таки куда-то опоздал.

Проспал, но задыхаясь и потея,

День догоню я, как бы ни устал.

Не страшно, миг всего-то лишь потерян, -

Страшнее, если жизнь уже проспал.

* * *

Кому-то пока что невеста,

Которая станет женой.

Кому-то высокое кресло,

Чтоб править несчастной страной.

Кому-то мандат депутата,

Чтоб им избирателя злить.

Кому-то любая, но дата,

Чтоб водкою глотку залить.

Кому-то лягушка в болоте,

Кому-то осетр в садке,

Кому-то журавль в полете,

Кому-то синица в руке.

Кому-то литавры и громы,

Кому-то уколы шипа.

Кому-то дорога в хоромы,

Кому-то в избушку тропа.

Кому-то сто долларов - круто,

Кому-то сто тысяч - не в жисть.

Кому-то до счастья - минута,

А мне еще целая жизнь.

* * *

Когда на это есть причины,

И бесполезно с ними драться, -

Бывает, плачут и мужчины,

Но все же чаще матерятся.

Они, конечно, виноваты

За грязь словесного навоза.

Но, может быть, вот эти маты

И есть мужские наши слезы?

* * *

Я в поднебесье не витаю,

Как ни досадно, но - увы,

Я в книге только запятая,

Все остальное - это Вы.

На бесконечном поле неба

Не солнце я и не луна.

Я только крошка в булке хлеба,

Я стебелек на поле льна.

И как бы я к своей особе

Не относился свысока,

Я лишь кирпичик в небоскребе,

Я ручеек, а не река.

А нынче жизнь свою итожа,

От слов возвышенных лучась,

Вдруг понял, понял, понял все же ,-

Я - Ваша крохотная часть.

Без фарисейства и элегий

Я восклицаю не тая:

Друзья, приятели, коллеги,

И все же Вы - ведь это я!

Мое плечо для вас упруго

В дни атакующей беды.

Ведь на земле мы друг без друга,

Как вечный странник без воды.

Вот почему весьма красиво,

Как о святом, - хоть ставь свечу,

Вы обо мне.. .Ну что ж, спасибо.

А я о Вас сказать хочу.

Года мое творили имя,

Мои года, конечно, клад.

Они - богатство, но не ими,

А Вами я, друзья, богат!

* * *

Я к звонкам его привык.

Утром, где-то в полседьмого,

Как всегда: "Привет, старик!"

Два весьма обычных слова.

Дальше, в общем, ни о чем,

Винегрет из футы-нуты.

Протечет лесным ручьем

Разговор за две минуты.

Катаклизмам вопреки,

Суете в большом и малом,

Эти ранние звонки

Стали нашим ритуалом.

Если он не позвонит,

Непонятная тревога

Целый день меня саднит,

Словно рана от ожога.

Впрочем, понял я уже,

На отлично сдав экзамен;

С другом мы на рубеже,

Где общаются глазами.

Где спокойно, не спеша,

Но с отдачею большою,

Обо всем его душа

Говорит с моей душою.

А слова, они броней,

Чтоб в такие вот моменты

За пустою болтовней

Скрыть мужские сантименты.

* * *

Поселенья древних греков,

Атлантиду в океане,

Имя автора картины,

Позабытых предков тень,

Неоткрытую планету,

Сон в прабабкином диване,

Клад в разрушенном поместье,

А еще вчерашний день,

В сонме лиц твою улыбку,

Белый гриб в легендах леса,

Для несозданной поэмы

Сногсшибательный сюжет,

В друге спящего тирана,

А в себе шального беса

Ежедневно, вдохновенно

Я ищу десятки лет.

Не устал, не задохнулся

И, пожалуй, не устану

В вечных недрах любопытства,

Перемалывать руду.

Лишь тогда вздохну спокойно,

Лишь тогда счастливым стану

И на время успокоюсь,

Если это все найду.

* * *

Нарастет, конечно, мясо на костях,

Лишь бы сами эти кости были целы.

На предельно сумасшедших скоростях

Мчим транзитом мы к своей заветной цели.

Все нам кажется, что эта цель близка,

Только б больно не споткнуться у порога.

Но откроет дверь уставшая рука,

А за этой дверью новая дорога.

Потому-то на вопрос: "Ну, как дела?"

Что в пути на нас срывается обвально,

Без особого (а надо бы) тепла

Отвечаем: "Все в порядке, все нормально!"

Ни минуты никому не посвятим

(Испокон веков свое всегда вначале),

И кому он интересен наш интим,

Наша боль и наши радости-печали.

Ну, а если он не так уже и прост,

Не из вежливой привычки, не случаен

Этот, в общем-то, обыденный вопрос,

На который не всегда мы отвечаем?

* * *

Ведь было это, было

Судьба меня когда-то

Чуть-чуть не объявила

Персоною нон грата.

Был я самим собою

Доволен, как мальчишка,

Когда игру с судьбою

Затеял в кошки-мышки.

Я от тщеславной жажды

Стал глуп и неприкаян.

И вот решил однажды,

Что я ее хозяин.

Ничуть не опасался

Судьбу низвергнуть с трона.

В итоге оказался

Я вне ее закона.

Сыграла словно с пешкой,

Помяла, будто тесто,

И с хищною усмешкой

Поставила на место.

* * *

По-прежнему город терзает жара,

По улицам бродит походкою кошки.

Но август напомнил о том, что пора

Случайно подумать о зимней одежке.

Как будто случайно в сарай забрести,

В поленнице дров с топором заблудиться.

Случайно к порогу песок отнести,

Авось в гололедицу он пригодится.

Коль это решишь отложить на потом,

То в зимнюю стужу когда-то и где-то

Совсем не случайно ты вспомнишь о том,

Что все-таки сани готовятся летом.

* * *

У меня душа ранимая очень,

Чужды мне законы кровного мщенья.

Не своей беде гляжу прямо в очи,

А прошу за всех у Бога прощенья.

Но порою мысль тревожно вопросит,

Кто ж, за эту доброту уважая,

У меня хоть раз прощенья попросит,

Что бедой чужою сердце сажаю?

* * *

Теперь я стал мудрее

И в сердце, и в душе.

Как ранее, в ведре я

Не утону уже.

Словами не бросаюсь,

На ощупь не бреду.

Уже не опасаюсь,

Что глупо упаду.

От страха не немею,

Коль заблужусь в пути.

И брод найти сумею,

И гору обойти.

Иду сквозь непогоду

Прокладывая путь...

Нормально все. А годы?

А годы не вернуть.

* * *

Седые преданья далеких времен,

Где сабельный звон под шуршанье знамен,

Турецкий разбой и набеги татар, -

Их помнят доныне Донец и Айдар.

И шепчут, как прежде, в степи ковыли

О мужестве этой былинной земли,

О том, что достиг легендарных вершин

Дух прадедов наших - казацких старшин..

Семнадцатый век, боевые года,

Наш край Слобожанщиной звался тогда.

* * *

Тополя, как в обойму патроны,

Корни в землю Донбасса впаяли.

На защите российской короны

Здесь полки слободские стояли.

В горизонт упираются степи,

Где порядки свои и законы.

Держат небо, как шахтные крепи,

На могучих плечах терриконы.

* * *

Ковылинные костры

В домне алого заката,

Как косынка медсестры,

Провожающей солдата.

Чебрецовые поля, -

Ими густо зной настоян.

Вдоль дороги тополя

Идеально четким строем.

Покидая медсанбат,

Распрощавшись с костылями,

В этот строй войдет солдат

И сольется с тополями.

А потом уже во сне,

Чуть тревогой опаленном,

Тополя приснятся мне

В бой идущим батальоном.

КАЗАЦКИЕ МОТИВЫ

Причитают бабы, девки загрустили,

Старая казачка плачет у ворот.

Ведь беду отвадить от своих Бастилии,

На войну станичный уходил народ.

Сердце захлестнуло горечью полыни,

Больше не видать им отдыха и сна.

С малой ребятнёю на один отныне

Оставляла женщин грозная война.

Но не это горько, было и погорше,

Ведь казачьи жены пулею в стволе.

Лишь бы не убил их иноземный коршун,

Лишь бы не остались соколы в земле.

Не по воле - волюшке Божьей,

У которой все мы в плену, -

Из-за алчности злой, ворожьей

Уходил казак на войну.

На колени встав у лампады,

Грустный взгляд вперив в образа,

Он не ради славы-награды

Ехал смерти смотреть в глаза.

Шашка в ножнах остра, как бритва,

Конь красавец холен и сыт.

Завтра битва, жуткая битва,

Кто-то будет смертельно бит.

III

Перед завтрашней сечей

Прикорнувши устало,

Ночь накинув на плечи,

Спит казачья застава.

Все пока что в порядке,

Потому-то ей снится

Не кровавая схватка,

А рассвет над станицей.

Кони в старом загоне,

Ночь с любимой на сене

И арбуз на ладони

У красавице Ксеньи.

И вновь на веке-окаеме

Лучи-ресницы задрожали,

Труба пропела о подъеме,

Сон казаков осою жаля.

Меж ними плеть в руке сжимая,

В усы свою улыбку спрятав,

Шел, как история живая,

Сам атаман-легенда Платов.

А там, за лесом, недалече,

На перелет ядра мортиры,

Закону чести не переча,

Французы чистили мундиры.

И, наконец, сигнал к атаке,

Отныне жизнь и смерть на грани.

Быть по всему серьезной драке

На этом ратном поле брани.

И началось, и закружилось,

И как всегда в бою бывало,

Жизнь тут же с храбрецом сдружилась,

А труса смерть поцеловала.

* * *

Поэт, как правило, отшельник,

Хоть он все время на виду.

Но на него надеть ошейник,

Вести его на поводу,

Заставить быть всегда покорным

Не в состояньи целый свет...

Поэт не может быть придворным,

Коль он действительно Поэт.

* * *

Две стороны одной медали

На протяжении веков:

Сугубо женские детали

И сочинение стихов.

Неразделяемое это

По сути, как ни посмотри:

Сюжет стиха - внутри поэта

И плод - у женщины внутри.

* * *

Одна лишь в этом разница бессменна,

А в разнице и радость, и беда:

Его творенье может стать бессмертно,

Ее же - стать не может никогда.

ЭЙ!..

(диалог с собственным вдохновением)

В небе полная луна,

Спит уставшая страна.

Окунувшись в свой мирок

Спит и автор этих строк.

Впрочем, как у старика,

Чуток сон его пока.

Долго я себе внимал

И недавно задремал.

Рядом спит моя жена.

Лето, август, тишина.

Вдруг в обители моей

Я услышал чье-то: "Эй!"

Удивился, вот те на,

Глянул, спит моя жена.

Показалось, видно, мне

Иль почудилось во сне.

Только начал засыпать,

"Эй!", - услышал я опять.

Вроде с вечера не пил,

Значит, кто-то в доме был.

Впрочем, это ерунда,

Кто же мог войти сюда?

Ведь не звякали ключи

В тихо дремлющей ночи.

И не будет же злодей

Восклицать, вломившись: "Эй!".

Все же встал, зажег я свет, -

Никого в квартире нет.

Я на кухню, я в чулан, -

Бред какой-то и обман.

Но ведь слышал, видит Бог.

Я пожал плечами, лег.

Не успел сомкнуть я глаз

"Эй!", - услышал в третий раз.

Голос был, сомненья прочь.

И тогда спросил я ночь:

- Кто в обители моей

Восклицает тихо: "Эй!?"

Не пойму я ни хрена,

Черт ты или сатана?..

Вдруг услышал я в ответ:

- Не буди жену, поэт.

Испугаешь только зря,

Сам с собою говоря.

А пришло к тебе в жилье

Вдохновение твое.

Впрочем, радость иль беда,

Я с тобой, поэт, всегда.

Ночь на свете или день

За тобой иду, как тень.

Я твой голос, твой Господь,

Я твоя душа и плоть,

Истязатель и ярмо,

Хоть бесплотно я само...

- Что ж, - сказал я, - очень рад.

Впрочем, буду рад сто крат,

Коль ответишь не тая,

Собеседница моя, Почему же я тогда

Эти долгие года,

От волнующих начал

Так тебя и не встречал?...

И услышал я в ответ:

- Ошибаешься, поэт.

Знаешь, не было и дня,

Чтоб не видел ты меня.

Часа не было порой,

Чтоб не слышал голос мой.

Двух минут ты не связал,

Чтоб меня не осязал...

Отвечаю я ему:

- Объясни, я не пойму...

- Что ж, попробую, поэт, -

Голос слышу я в ответ.

- Видишь, спит твоя жена,

Это я, хотя - она.

Я влюбилося в нее,

Вдохновение твое,

Если много нежных слов

Ты о ней сказать готов,

Знай, сбылись твои мечты,

В ней меня увидел ты.

А немного погодя

Ты услышишь шум дождя.

Вдруг тебе придет на ум -

Этот шум - совсем не шум,

Это музыка небес -

Серенада для невест.

Коль захочешь ты опять

И об этом написать,

Значит в это время дня

Услыхал в дожде меня.

Дождь уйдет в небытие, Я

, второе я, твоё

Как-то сходу? как-то вдруг

Поведу тебя на луг.

Ты вначале не поймешь

Почему туда идешь,

Кто ведет тебя туда,

Чье задорное: "Айда!"

Не на луг, тогда на пруд,

Где, как звонкий изумруд,

Как напевы соловья,

Вспыхнет рыбья чешуя.

Проползет, листвой шурша,

Уж - безвинная душа.

Ну а может в степь пойдешь,

Где поет романсы рожь,

Где, как в августе луна,

Ложь до дна обнажена.

Если вдруг тебя, пиит,

Запах поля опьянит,

Зуд появится в руках

Это выразить в стихах,

Значит в это время дня

Осязаешь ты меня.

-Ладно, понял, -говорю

И судьбу благодарю,

Что она связала нас,

Но зачем ты здесь сейчас?

- Как зачем? - в ответ оно,

-Ведь тебе, чудак, дано

На земле оставить след,

Ты же, милый мой, поэт?

Божьей милости свеча,

На тебе его печать.

Лучше Бога не гневи,

Дорогой мой визави,

Ведь во всей своей красе

Ты такой же, как и все.

Так что слишком рано встал

Ты, поэт, на пьедестал.

Ручеек, а не река

В этом мире ты пока...

Тон его меня взбесил:

- Но ведь я же не просил.

Прекрати меня кусать,

Это ж каторга писать...

- Да, - ответило оно,

Но запомни ты одно,

Что любую из вершин

Без труда и без души,

Хоть ты будешь волком выть,

Ни за что не покорить.

Так что хватит спать, поэт,

Грохот есть, и цель жива.

И еще запомни, ты

За собой уж сжег мосты,

И теперь к твоим слезам

Глух останется Сезам.

Вот уж проблески зари,

Ну пока, поэт, твори...

И исчезла из жилья

Собеседница моя.

Встал, в стакан коньяк плеснул,

Выпил, хмыкнул и ... уснул.

А поднялся поутру,

Прогулялся по двору,

Выпил кофе, принял душ,

Вспомнил ночь, подумал - чушь,

Нонсенс, мистика, мираж,

За него гроша не дашь...

Был сегодня выходной,

Лень ходила вслед за мной.

Фараон, мой славный пес,

Лапой тер усердно нос,

Это был его удел...

В общем, был я не у дел.

Друг заветный не звонил,

Потому диван манил.

Я присел, потом прилег

Взгляд нацелив в потолок.

Аппетитно позевал

И почти что задремал.

Вдруг в обители моей

Вновь, как гром зимою

- "Эй!"

Будто пуля из ружья,

С лежака взметнулся я.

Как внезапная метель,

Сон мгновенно улетел.

Головой я покачал:

- Ладно, понял - пробурчал.

И, как старец, на скалу

Я, вздохнув, пошел к столу.

И отныне, вот беда,

Видно, это навсегда,

Ночью, днем, в степи, в горах,

На проспектах, во дворах,

То шепча, а то крича,

То с мольбой, а то с плеча,

То взрываясь, то звеня,

"Эй!" - преследует меня.

* * *

Лицо земли, как оспой,

Окопами побито.

Вот потому так остро

И жжет меня обида

За то, что эти раны

Еще нещадно ноют,

А с голубых экранов

Вопят, давясь слюною,

В предчувствии оваций,

Потея с непривычки,

Искатели сенсаций,

Историки в кавычках.

О чем же эти бредни

С экранов и аифов?

О том, что мы намедни

Насочиняли мифов,

Что были мы не вправе

Писать и помнить свято

О мужестве и славе

Советского солдата.

И что на самом деле,

Ведь надо же, в итоге

Мы говорить не смели

О мужестве и долге.

Словесная отрава

Засасывает илом.

Кто дал вам это право

Топтаться по могилам?

Кто вас уполномочил,

Безвластием рожденных,

Бесстыдно глядя в очи,

Плевать в непобежденных?

Кто право дал, лютуя,

За то, что мы не с вами,

Историю святую

Расстреливать словами?

Моя не с краю хата,

Сухим держу я порох.

Ведь я же сын солдата,

Он был из тех, которых

В безумной круговерти

Не много и не мало,

Война рукою смерти

Три года обнимала.

Он был не так, как ныне,

Тогда державе нужен.

И лишь в самом Берлине

Отец мой был контужен.

Но выжил в лихолетье

И долго жил устало.

А через полстолетья

Война его достала.

Но знаю, видит Боже,

Он потому в могиле,

Что более, чем все же

Они его добили.

Те, кто боится драться

В открытых честных стычках:

Искатели сенсаций,

Историки в кавычках.

БАЛЛАДА О КИРЗОВЫХ САПОГАХ

(диалог с неизвестным собеседником)

Сколько же вынес

он на плечах,

сколько дорог

прошел в кирзачах.

Но не хватило

пары одной,

чтобы живым

вернуться домой.

Только причем же

здесь кирзачи?

Просто однажды

в летней ночи

был по тревоге

поднят солдат.

Но беспощадный

вражий снаряд,

а от него беги -

не беги,

в клочья разнес

его сапоги.

Все же причем же

здесь кирзачи?

Да подожди ты, друг,

помолчи.

Дай расскажу я

все до конца -

Просто сейчас я

вспомнил отца.

Он ведь по той

военной стезе

тоже шагал,

обутый в кирзе.

Ну а когда был

повержен враг,

в ней и вошел

в зловещий рейхстаг.

Только сейчас я

не об отце,

хоть я и вижу

в этом лице

всех, кто по той

военной стезе

шел, как солдат,

обутый в кирзе.

Впрочем, давай

вернемся назад.

Вспомним в то утро

вражий снаряд,

а от него беги -

не беги,

в клочья разнес

его сапоги.

Он бы, конечно,

запросто мог

дальше идти

без этих сапог.

Даже в метель

суровой зимой.

Лишь бы к жене

и детям домой.

Да запряги его

в тяжкий воз,

он все равно

дошел бы, дополз,

чтобы еще раз

старую мать

нежно обнять

и расцеловать.

Нес всю войну

от дома ключи...

Да, но причем же

здесь кирзачи?

Дело все в том,

что этот снаряд

снес с блиндажа

деревянный накат

и сумасшедший

взрывной обвал

в землю солдата

замуровал.

Было ему

двадцать восемь лет

а над землею

вставал рассвет.

Только остались

в вечной ночи

вместе с солдатом

те кирзачи.

БАЛЛАДА О КЛАДБИЩЕНСКОЙ ОГРАДЕ

Ах, как же от кощунства ты устала

И кем же ты, моя держава, стала?

Иль опьянела, что ли, ты от воли,

Коль позволяешь, кажется, без боли,

Чтоб руки современного вандала

Уж сбрасывали бюсты с пьедестала?

Как объяснить явление такое,

Когда на месте вечного покоя,

На тихом, на кладбищенском погосте

Орудуют непрошеные гости?

В июльский зной мороз дерет по коже,

Безбожник восклицает вдруг: "О Боже!"

И глядя в изувеченные лица,

Он начинает яростно молиться.

* * *

Но вспомни ты военную годину,

Когда все стали в миг один едины,

Когда по зову сердца, не приказу,

Семьей единой встретили проказу.

Когда лавина грозного металла

Твою судьбу безжалостно топтала.

Казалось, что стонала и лопата,

В тебе могилу роя для солдата,

Для пацана, убитого войною,

А у него семнадцать за спиною.

И это было явным несусветом:

Но ты-то лучше знаешь все об этом.

Ведь ты ж сама в те дни, моя держава,

Под сапогами вражьими лежала.

Но даже из-под взорванного дома

Стучало сердце боем метронома.

И я уже тогда тобой гордился,

Хотя еще на свет и не родился.

Ну, а теперь, уже под мирным небом,

Хочу тебе поведать полунебыль.

Я это сделать потому намерен,

Что быть могло такое, я уверен.

* * *

В одну деревню, как ее названье?

Не помню, впрочем, может, и не знаю.

Обычное название, несложное,

Поповка, а возможно, Придорожное,

Таких в степях Луганщины немало,

С войны устало новость дохромала.

О том, что насмерть бьются наши соколы

Неподалеку, рядом где-то, около,

И правда, а не домыслы досужие,

Что не хватает соколам оружия.

А без него, будь трижды он достоин,

Есть человек, но он пока не воин.

Из штаба брань до слез, до исступления:

Немедля в бой, немедля в наступление.

Но как решать задачу эту страшную,

Идя на автоматы врукопашную?

* * *

А что же тыл, не ведал о сражении?

Да нет, и тыл стонал от напряжения.

Гудело в домнах пламя сумасшедшее.

Все знали, что бойцы, на фронт ушедшие,

Оружье ждут и ждут его не менее,

Чем ждет слепой внезапного прозрения.

Все, что могло, пошло на переплавку,

Летели шифрограммы прямо в Ставку.

Начальство гром и молнии метало,

Но вот беда - металла не хватало.

Откуда взять его, скажи, откуда?

Пер по земле насильник и иуда

И даже горе голос потеряло.

Уж в ход пошли крестьянские орала.

Их с болью от работы оторвали

И на мечи опять перековали.

Колокола, как головы слетели,

И божьи храмы вмиг осиротели.

Шептал комбат проклятия устало,

Но все равно металла не хватало.

* * *

И вот тогда, в той самой деревушке,

Сошлись на сходе матери-старушки.

Как раньше у правленческой конторы,

Собрались вместе бабы, у которых

Безжалостно, как ранее бывало,

Война родных сынов поотнимала.

А вот вернет ли, Богу лишь известно.

Вмиг стало пусто там, где было тесно.

По тем, кого в себе они носили,

В деревне каждый вечер голосили.

Потом молились истово, стократно,

Чтобы война вернула их обратно.

Чем им, родным, помочь для возвращенья?

И вот у неба вымолвив прощенья,-

Ведь где-то души близких там витали, -

Ограды те, немногие, в металле,

Без слов, без причитаний, без надрыва,

В гармонии единого порыва

(Ведь все и всё прекрасно понимали),

С могил родных и близких поснимали.

Потом перекрестились на иконы

И прямиком на станцию, в вагоны.

И этими оградами под вечер

Уже кормили доменные печи.

Какое ясе испытывали чувство,

Ведь это было все-таки кощунство.

Но сердцем и душою все ж за то я:

Кощунство, но воистину святое.

* * *

А где-то там, на поле ратной брани,

В сраженьях, у безумия на грани,

Врага уничтожая и калеча,

С волками ведь нельзя по-человечьи,

Стреляли пушки, ахали снаряды -

Оружье из кладбищенской ограды.

* * *

Дай Бог уже такое не случится.

Но в память время страшное стучится,

Когда, прошу прощения, дебилы

Уже не первобытною дубиной,

А чтобы сразу насмерть, топорами -

По общечеловеческой морали.

Кто остановит их, какая сила,

Ведь ты ж молчишь, держава, как могила,

Ответь, что может быть еще зловеще,

Коль, продают святое, будто вещи?!

* * *

И если от кощунства не устала,

То кем же ты, моя держава, стала?

БАЛЛАДА О НОВОГОДНЕЙ ЕЛКЕ

По Ростову и Касли

Люди елки понесли.

По райцентру Красный Кут

И по Львову волокут.

Кто в руке, кто на спине -

Тянут ели по стране.

Кто-то три, а кто одну.

А у нас несут сосну,

Потому, что ели тут

С неохотою растут.

Возражай, не возражай,

Только мне их очень жаль.

Ведь в конце концов пройдет

Этот Новый старый год

И тогда придет пора

Стать им пищею костра.

И в Ростове и в Касли,

Здесь вблизи и там вдали,

И в райцентре Красный Кут,

И во Львове их сожгут:

Только я ведь не о том,

Это будет все потом.

Я о том, что во дворе

На забаву детворе

У дубового стола

Елка чудная росла.

Посадил ее сосед,

Очень древний с виду дед.

Каждый раз под Новый год

Выходил во двор народ.

Начинал сюда нести

Кто звезду, кто конфетти,

Серебристую фольгу,

Не спеша и на бегу.

В общем, кто на что горазд,

Нес на елку каждый раз.

Благодарная судьбе

За внимание к себе

Даже в лютую метель

Улыбалась наша ель.

А сегодня поутру

Прогуляться по двору

Вышел я и обомлел,

Где стояла наша ель,

Как оплывшая свеча,

Свежий пень в земле торчал.

А вокруг на всем пути

Будто слезы - конфетти.

* * *

А за порогом двадцать первый век.

Какой же ты жестокий, человек!

БАЛЛАДА О СТЕПНОЙ КОРОЛЕВЕ

Говорил ему: "Не надо, не глупи!

Здесь вольна собой остаться только птица..."

Третий час мы пыль гоняем по степи,

Это ж надо, чтоб в степи и заблудиться.

Ведь известно, та дорога коротка,

Что знакома от порога до порога.

Занесло, как будто к черту на рога,

Сократили, называется дорогу.

То как в пропасть, то вставая на дыбы,

То за тощие кустарники цепляясь,

Шла она, как будто линия судьбы,

На ладони у Вселенной разветвляясь.

Чертыхаясь, пыль глотал я допьяна,

Как больной невыносимую пилюлю.

Вот тогда-то и увидел, как она

Шла походкой королевы по июлю.

Я вначале заартачился, - мираж,

Я к жаре, видать, сознаньем прикоснулся.

Но когда машину бросило в вираж,

Я, не спавший, окончательно проснулся.

Шла без видимой щенячьей суеты,

Сексуально, выразительно и просто.

Так на конкурсах девичьей красоты

Ходят леди по надменному помосту.

Босиком, точеной ножкой по стерне,

Очень юно, но, по-женски, возмужало

Шла степная королева по стране,

Будто ей одной она принадлежала.

С очень уж несовременною косой,

По спине стекавшей выпукло и крупно,

Шла умытая волшебною росой, -

Так свежа она была и недоступна.

Наш водитель - молодецкие года,

Чья-то боль, а чья-то тайная утеха,

Пробурчать успел всего лишь: "Это да!"

И в кювет от неожиданности съехал.

Оглянулась, улыбнулась, поняла,

Не поставила барьера, не отторгла.

Но улыбкою своею довела

До безумного телячьего восторга.

Я не грешник и, конечно же, не сноб,

Но от чувства удивительно хмельного

Вдруг пробрал меня стремительно озноб

От такого совершенства неземного.

Пусть босая (вот бы шпильки ей обуть),

Пусть и платьице от солнца полиняло,

Но ничто ее не портило, отнюдь,

Даже где-то непонятно дополняло.

В этой Богом позабытой стороне

Если б шла она к кому-то на свиданье,

Ей к лицу и лапти были бы вполне,

Удивительному этому созданью.

Полуголый, пропылившийся вконец,

Я, стряхнув с себя сонливость и усталость,

Незнакомый зрелый муж, а не юнец

Подошел, она ничуть не испугалась.

Удивлено брови вздернула она,

Я ж весьма красноречивый по натуре

Вместо "здрасте" глупо ляпнул: "Вот те на!",

Наступив на горло собственной культуре.

Видно, с юмором красавица была,

Так и надо: королева - не рабыня,

Улыбнулась и в ответ: "Не поняла,

Это что же, так приветствуют отныне?"

Ах, кокетка, я ведь время пролистал,

Я искал любовь, как золото старатель,

Низвергал и возводил на пьедестал

Ваш понятный, но непонятый характер.

Поняла ты все, не надо, не лукавь,

Красота переводится в караты.

Ведь при встрече с красотой во все века

Аристотели глупели и Сократы.

Так подумал, но об этом не сказал,

Оглянулся, но шарахаясь в овраги,

Оставалась степь пустою, как вокзал

Поздней ночью у деревни Бедолаги.

Солнце шпарило с безумной высоты,

Вот тогда-то всполыхнуло, как зарница,

Что в гармонии ума и красоты

Есть какая-то забытая страница.

Может быть, она - минувшее мое,

Что в сознанье промелькнуло, как комета...

И тогда спросил внезапно я ее:

"Как зовут тебя?" - Она: "Елизавета".

Надо ехать было, надо, а куда?

Ведь дорогу знают сами только кони...

Шла она и обрывалась, как года

У Вселенной на морщинистой ладони.

И тогда меня внезапно понесло,

Сыпанул я красноречьем, как картечью,

Мол, ее, людьми забытое, село

Я стихами обязательно отмечу.

Что любой готов нырнуть за ней до дна,

Потакать ее безумному капризу,

Что с таких же, несравненных, как она

Леонардо написал и Мону Лизу.

Ей бы в город, говорил я, из села,

Ведь она же без малейшего изъяна.

Там такая б обязательно была

Популярною звездой телеэкрана.

Я с людьми ее надежными сведу,

У меня таких немало на примете...

И такую же примерно ерунду

Городил я пять минут Елизавете.

Лишь когда я окончательно иссяк,

Завершив не к месту сказанным: "Простите",

Королева вдруг промолвила: "Итак,

А теперь мне дайте слово, обольститель!

Я, пожалуй, ваша давняя мечта,

Да, на самом деле я, Елизавета.

Королева я, быть может, но не та,

Я Джаконда, может быть, но не с портрета.

Хоть вы в сердце и романтик, и поэт,

Но поклон вам за сравнение, за это.

Я ведь знаю королев Елизавет

И Петра я знаю дочь Елизавету.

Впрочем, коль о Моне Лизе говорить,

Чьи черты лица планету покорили,

То должна я мать с отцом благодарить,

Что они меня другую сотворили.

Пять веков Джаконда в мире правит бал,

В аксиому превратили утвержденье,

Что она бесспорный женский идеал,

Может быть, но лишь эпохи Возрожденья.

Только вы, пожалуй, тоже хороши,

Не мое мне кое-что приплюсовали.

Впрочем, все же вам спасибо от души,

Что в себе меня такой нарисовали".

Говорила так приятно и умно,

Так легко и вдохновенно говорила,

Что не только красотой, а заодно

И нежданным интеллектом покорила.

"А дорога? Вот за тем бугром село,

Там у местных вы, пожалуйста, спросите.

А сюда меня случайно занесло..."

Я ответил: "Что ж, спасибо, мой спаситель".

Что-то было здесь, по-моему, не так,

Что-то странным в монологе этом было.

Лишь спустя минуту понял я, чудак,

Чем она меня, коварная, добила.

"Как у местных? Вы то, что не из села? -

Из села? С чего вы взяли? - Из Ростова..."

Засмеялась, повернулась и ушла...

Было просто все до самого простого.

Оказался я, как заяц, в западне,

Будет мне моя доверчивость уроком.

Почему-то так обидно стало мне,

Будто сам себя я высек ненароком.

Пусть она б осталась в памяти такой,

Ну, такую же, как я ее придумал...

Оглянулась, помахала мне рукой,

Показалось, что в лицо мне ветер дунул.

Солнце в мареве купалось, как в реке,

В нем качаясь, как церковное кадило.

Безвозвратною слезинкой по щеке

В сон степная королева уходила.

Сдано в набор 07.05.07. Подписано к печати 08.06.07.

Гарнитура Times. Формат 60x84/16.

Бумага офсетная. Печать офсетная. Тираж 1000 экз. Заказ №178.

Отпечатано ООО "Промпечать".

91055, г. Луганск, ул. Даля, 3. Тел. (0642) 93-17-10,93-74-55.

Наверх