Г.Граков
   
   "Молодая гвардия"
   Драма в 3-х действиях 7-ми картинах
   по роману А. Фадеева
    "Молодая гвардия"

Молодёжная эстрада
   Выпуск 23
   
    Издательство "Молодая гвардия" 1947
   
   

   ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
   КАРТИНА ПЕРВАЯ

   Степь. Летний день. Неподалеку проходит дорога, ведущая к реке и переправе, которых зритель не видит. С дороги доносится гул голосов, скрип телег, гудки автомобилей. К реке пробегают люди. На переднем плане около костра сидят Жора Арутюнянц. Ваня Земнухов, Уля Громова. Словно отзвуки дальнего грома - перекаты орудийных выстрелов.
   
   Женщина с узлом. Машка, Машка! Голубчики, милые, а наши-то где? Машка!.. (Убегает.)
   Красноармеец (обращаясь к ребятам у костра). Ребята, баркас ушел?
   Жора. Ушел.
   Красноармеец, Тьфу, чорт! (Убегает.)
   
   К реке идут человек в штатском и человек в военном.
   
   Человек в штатском. А я вам говорю: есть приказ уполномоченного-не задерживаться ни минуты, и ждать мы не станем.
   Человек в военном. А я вам говорю - переправляем воинские подразделения, а штатские ждут очереди.
   Человек в штатском. А вот я тебе покажу, какие мы штатские!
   
   Уходят.
   Орудийная канонада усиливается.
   
   Жора. .Опять...
   Уля (тихо). Да, опять...
   Жора (безнадежно). Нет, на этой переправе неделю простоять можно, и все равно никакой очереди не дождешься...
   Уля. И немцы, говорят, совсем близко.
   Ваня (упрямо). А не надо верить слухам, и все!
   
   Голос за сценой: "Четвертая рота на переправу - арш!"
   
   Уля. Иногда мне кажется, Ваня, что проще всего было пойти на курсы медицинских сестер. Так ведь скорее всего попадешь в армию, правда? А иногда... иногда мне сильнее всего хочется учиться, учиться дальше. Можно скоро стать инженером. или учителем, или... ах, не все ли равно кем, ведь война не навек, ведь кончится она, надо будет жить, трудиться и как еще нужны будут люди, знающие дело.
   
   Молчание.
   Из-за кулис от реки доносятся голоса. Мужской голос: "На переправе!.. Эй, эй!..". Женский голос: "Милые, задавили! Задавили! Машка!" Истошно гудит грузовик. Появляется Люба Шевцова. Она останавливается, смотрит в сторону дороги.
   
   Люба (кричит задиристо и простодушно). Эй, эй, балда! Видать, сильно у тебя заслабила гайка, коли ты людей не можешь переждать, детишек давишь. Еще шофер называется!.. Куда, куда? Ах ты, балда, новый год...
   
   Гудки автомобиля.
   Мужской голос: "Эй, эй, дорогу!.."
   
   Люба. Господи! И милиционеры едут... Вон сколько вас поналазило, блюстители! Нет того, чтобы народ успокоить,-сами фьють! (Свистит.) Ряшки вон какие наели!
   Жора (в группе ребят у костра). И что она звонит, не понимаю. Разоделась, как будто на танцы, духовой оркестр ей сюда еще! Просто возмутительно!
   Ваня (смотрит в сторону дороги). А ты погляди- имущества на грузовике кот наплакал, а милиционеров...
   Жора. Я понимаю. Но зачем она издевается в такое время? Просто не человек, а контра какая-то.
   У л я. Откуда она?
   Ваня. Это Люба Шевцова.
   Жора. Шевцова дочка, Григория Ильича, забойщика знатного. Не слышала?
   Уля (с уважением). Шевцова? Да ну?
   Жора. Непонятная девушка. Школу бросила для того, чтобы артисткой стать, и вдруг на фельдшерские курсы укатала. Я знаю точно: фельдшерские курсы из Ворошиловграда давно эвакуировались, в порядке военной дисциплины, а эта - домой прикатила. Не понимаю, как можно дезертировать в такое время?..
   Уля. Может быть, она о райкоме что-нибудь знает?
   Жора. Жди от нее...
   
   Мужской голос: "Дорогу!.."
   
   Люба (за кулисы). А, товарищ Драпкин! Откуда же ты выискался? Залез в машину да и кричишь, как попка-дурак: "Дорогу, дорогу!"
   Мужской голос: "Молчи, чорт тебя!.."
   Люба. Да ты не выпрыгнешь, не пугай, не выпрыгнешь, побоишься отстать! Счастливого пути, Драпкин! А ты что же, бабушка, под шумок огурцы колхозные ешь? Думаешь, советская власть уходит, так уж тебе и отчитаться не перед кем? А бог на небе? Он, думаешь, не видит? Он все видит!..
   
   Уля подходит к Любе.
   
   Уля. Люба!.. Я комсомолка с Первомайки, Ульяна Громова. Ты не знаешь, райком комсомола переправился?
   Люба. Райком комсомола? {Кому-то идущему по дороге.) Ты, что, пентюх облезлый, девчонку бьешь? Вот сейчас наподдам тебе! У, злыдень! (Уле.) Райком? А он, как и полагается, в авангарде. Он еще на заре на ту сторону переправился. А ты что глаза вылулила? Да нет, я шутю, шутю. Приказали ему-вот он и выехал, не сбежал. Ясно тебе?
   Уля. А ты? Уезжаешь?
   Люба (уклончиво). А я, девушка, пока отца провожаю. Да вот потеряла, никак найти не могу. А там видно будет, чи мне эвакуироваться, чи не эвакуироваться.
   Уля. Ты ведь комсомолка!
   Люба. Я? (Смотрит на дорогу.) Откуда?! Что ты, девушка! (Вдруг радостно.) Нашла! Папка! (Уле.) Да и кому я и что сделала? И мне ничего не сделают. Папка! (Убегает.)
   Жора. Ну, что?
   Уля. Отреклась... От комсомола отреклась!
   Жора. Я тебе говорил..
   Уля (садится, задумчиво смотрит в степь). Как хорошо было всегда в степи вечером. А теперь вот... Все ругают нашу степь, говорят-она скучная, рыжая, холмы да холмы, будто она бесприютная, а я люблю ее... И так больно смотреть сейчас на этих мокрых лошадей, на повозки, на раненых!
   
   Направляясь к переправе, идет Андрей Валько
   
   Жора. Тш... Смотрите!
   Уля. Кто это?
   Ваня. А это директор шахты "1-бис" Андрей Валько.
   Уля. Вот он какой!
   Все. Здравствуйте, товарищ Валько!
   Валько (поравнявшись). Краснодонские? Ожидаете череду?
   Ваня. Ожидаем, товарищ Валько.
   Валько (внимательно). Школьники?
   Уля. Выпускники. Да не все ли теперь равно?
   Ваня. Вот точно ждала война, чтобы школу кончили.
   Валько (медленно). Да... тут вам и другая наука, покрепче. Да, думаю я, научимся, научимся мы крушить их так, что света не взвидят. (Уходит.)
   Уля. Знаете, ребята, я ничего не боюсь на свете. Я не боюсь никакой борьбы, трудностей и мучений. Но если бы знать, как поступить...
   
   Свет гаснет.
   Когда свет вновь зажигается, зритель видит ту же степь. Ночь.
   У погасшего костра сидят Жора и Ваня. Дремлет Уля.
   В стороне лежит Валько; кажется, что он спит.
   
   Жора (задумчиво). Сейчас надо быть военным. Пока идет война, надо быть военным. А когда война кончится-надо быть инженером, чтобы восстанавливать хозяйство... А юристом в наше время неинтересно.
   Ваня. Да, пока идет война, я, конечно, хотел бы быть военным. Но военным меня не берут по глазам. А инженером, конечно, быть очень полезно, но тут дело в склонности, а у меня склонность, как ты знаешь, к поэзии.
   Жора. Тогда тебе надо в литературный вуз.
   Ваня. А вот этого я как раз не думаю. Ни Пушкин, ни Тютчев не проходили литературного вуза. Да тогда и не было такого. И вообще научиться стать поэтом в учебном заведении нельзя.
   Жора (безапелляционно). Всему можно научиться.
   Ваня. Учиться на поэта в учебном заведении-это просто глупо. Каждый человек должен учиться и начинать жить с обыкновенной профессии. Например, Тютчев был дипломатом, Гарин-инженером, Чехов-доктором, Толстой - помещиком.
   Жора (фыркнув). Удобная профессия. (Таинственно.) Слушай, а любовных стихов у тебя нет? Прочти что-нибудь любовное, да?
   Ваня (смущенно), Какие там любовные, что ты, право!
   Жора, Неужели ты Клаве Ковалевой ни одного стихотворения не посвятил?
   Ваня. Ну, ерунда какая! Брось ты глупости говорить.
   Жора. Неужели, правда, не пишешь? Правильно! Разве сейчас время писать любовные стихи, как этот Симонов, да? Когда надо воспитывать народ в духе непримиримой ненависти к врагу! Надо писать политические стихи. Маяковский, Сурков, да? (Увлеченно читает.) "Пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм!.." Это стихи, я понимаю!
   Ваня. Не в этом дело. Писать можно обо всем. Если мы живем такой жизнью, о которой, может быть, целые поколения лучших людей мечтали,-мы имеем право писать обо всем, все это важно и неповторимо... Поэзия, брат, это такое дело, что...
   Жора (горячо). Знаешь, я всегда с удовольствием читал твои стихи. Я тебе определенно скажу - у тебя есть талант.
   Ваня. Ну уж и талант!.. Пока что так - кропаем стишки. Пушкин - вот это да! Это мой бог! (Читает.)
   
   Самовластительн ый злодей,
   Тебя, твой трон я ненавижу.
   Твою погибель, смерть детей
   С жестокой радостию вижу...
   
   Валько (неожиданно и взволнованно). Ребята!.. Та вы даже сами не знаете, шо вы за ребята!.. Какая сила духа! Нет, такое государство стояло и. будет стоять. А они... они думают у нас жизнь прекратить? Нет! Пришли и уйдут... А жизнь своим чередом-учиться, работать... Наша та жизнь навеки! Эх, будете вы еще, ребята, так жить, так жить!.. (Поднимается и медленно уходит к реке.)
   Ваня. Он вчера утром шахту свою собственными руками взорвал.
   Уля. Надо бы ему поскорее туда, на ту сторону.
   Жора (горячо). Нет, он не такой. Он один не пойдет, пока всех не переправит.
   Уля. Такие, как он, они обязаны уходить в первую очередь. Жора. Обязаны, а уйдет последним. Вот увидите...
   
   Входит Олег Кошевой.
   
   Олег (он слегка заикается). Уля, и ты здесь!
   Уля. Олег! (Рукопожатие.)
   Жора. Ваня, смотри, это ж Кошевой!
   Олег. Ваня, друг! (Обнимает Ваню.)
   Ваня. Пусти, ты все ребра мне переломаешь. Я ведь не девушка.
   Олег (нежно). Ой, и добре ж, Иван, шо мы с тобой зустрились! Бо я дуже по тебе скучився! (Оглянулся, увидел Жору.) Смотри, пожалуйста, и Жорка здесь!
   Уля (смотрит на дорогу). Вы смотрите, у переправы что делается! Ах, людей жалко!
   Олег. Да, жалко. А особенно матерей наших. Что они переживают и что им еще придется пережить. (Ване.) А ты кажешь-"вирши". Сколько мы сочинений написали в школе о той войне! Мечтали, завидовали отцам нашим, а вот она пришла к нам, будто нарочно, чтобы узнать, какие мы, - а мы вот... за Донец, за Дон!
   Жора (хмуро). Ну, распоряжение райкома есть распоряжение.
   
   Орудийная стрельба все ближе.
   
   Ваня. Глядите, бойцы переправляются...
   Олег (наблюдая за происходящим на переправе). Нет, ты только подумай, Ваня! Ведь если немцы за Донцом, а эти вот бойцы будут задерживать их у Каменска, значит им уже не уйти: и автоматчикам и солдату вот этому-всем им уже не уйти!.. А они знают это и идут. Нет, знаешь, я хотел бы быть вот таким человеком!..
   Ваня. Да, это люди. Валько здесь, видел?
   Олег. Я его сейчас на мосту видел. Он уже, поди, переправился! (Восхищенно.) Какой человек! А? Знаешь, я думаю, поручили бы ему переправу организовать - вмиг все на том берегу были бы!
   Ваня. Ну, так уж и вмиг!..
   Олег (увлеченно). Ну, все-таки! Понимаешь! Главная сила на свете-это сила организации. А Валько.. Нет, я хотел бы быть таким, как Валько, - работать, действовать, чтобы дух занимало и чтобы все люди с тобой!
   Жора {прислушиваясь), Слышите? По-моему, летят... Честное слово, "мессеры" летят! Голос. Воздух!
   
   Ребята падают на землю.
   Тяжелое низкое гудение самолетов. У переправы взрыв, и тотчас доносится высокий, отчаянный девичий крик: "Папка!"
   
   Олег. Смотрите, машина горит! (Бежит к дороге.)
   Жора (следя за Олегом). Что он делает! Он сам погибнет!
   Уля (в ужасе). Ты смотри, смотри, Ваня! Одна земля, черная, опаленная, и люди все пожженные, боже мой! (Закрывает лицо руками. Рыдает.)
   Ваня. Кто же это? Ничего не видно...
   Жора. Это Люба Шевцова! Любка! (Восторженно.) Молодец Олег!!! Прямо из огня!
   Человек в штатском (пробегая мимо ребят). Кончено... К чорту!
   Ваня. Что случилось?
   Человек в штатском. Не слышишь? Танки немецкие! (Убегает.)
   
   От дороги с потерявшей сознание Любой Шевцовой на руках идет Олег.
   
   Олег. Немцы! Держитесь вместе, мы должны быть вместе!
   Уля. Что с ней? Ранена?
   Олег. Обморок. У нее отца убило... осколком.
   Жора. Шевцов погиб!
   Олег. Улечка, помоги мне!
   
   Уля склоняется над Любой. Ребята стараются привести Любу в сознание. С дороги доносится команда на немецком языке.
   Входят немецкий офицер и солдат.
   
   Немецкий офицер (освещая электрическим фонарем столпившихся ребят). Кто есть военный?
   Молчание.
   Занавес.
   Перед занавесом появляется Валько. Одежда его вымокла, с волос стекает вода.
   
   Олег (идет за ним). Товарищ Валько!
   Валько. Тихо, хлопец, тихо... (Осторожно оглядывается.)
   Олег (подходит к Валько). Мне нужно с вами поговорить. Очень нужно!
   Валько. Добре. Да, стоя придется, бо дюже мокро, уже роса, а я и без того весь промокший.
   Олег. Отчего вы с того берега вернулись? Вы же перебрались, мы видели...
   Валько. Перебрался... А только перебрался я, хлопец, затем, что командир переправы на том берегу был. Хотел я из него, сукиного сына, печенки вынуть, а заставить, чтобы он со своими лайдаками порядок на переправе навел!.. А как танки эти засветили, показалось мне,- худо обо мне люди подумают, коли из всех своих один я на том берегу останусь. Вот тут я назад и пошел...
   Олег. Вплавь?
   Валько (хмуро). Сам видишь...
   Олег. Товарищ Валько!
   Валько. Ты мою фамилию забудь! А называй меня просто дядько Андрей. А ты чей?
   Олег. Кошевой.
   Валько. Комсомолец?
   Олег. Комсомолец. Помогите мне найти в городе кого-нибудь из наших подпольщиков...
   Валько (внимательно посмотрев на Олега). Что, тяжко?
   Олег. Да, на них глядеть и то тяжко.
   Валько. Сказать правду-знаю я тебя плохо... Но я верю тебе.
   Олег. Спасибо! .
   Валько. А подпольщика ты вроде уж нашел... И что нам дальше делать-об этом сейчас поговорим. Я вижу, ты не сегодня решился.
   Олег. Решился-то я давно, да в райкоме толком ничего не сказали. Велели уезжать.
   Валько (медленно). Ну, что же, значит заботились о тебе люди. Вижу я, хлопец, у тебя такой характер, как у меня. Еще вчера иду к переправе, а все у меня из головы не выходит: то, как мы шахту взрывали, то вижу, армия отступает, беженцы мучаются, дети. И такой у меня мрак на душе! И не знаешь, кому первому помочь, куда себя девать!.. А теперь... теперь у меня один шлях, як у чумака. А это для нашего брата самое главное. Правильный путь! Понимаешь?
   Олег. Понимаю.
   Валько. Ты вот что. Ты с этими ребятами связи не теряй. И присматривай еще ребят, годных к делу, таких, что покремнистей. Без моего ведома ничего не предпринимай, завалишься. Понял?
   Олег. Вы знаете, кто оставлен в городе?
   Валько. Не знаю. Не знаю, но найду... Ну, а теперь прощай! Когда нужно будет, я тебя сам найду! (Уходит.)
   Олег. Спасибо вам. (Медленно идет в другую сторону.)
   
   Перед занавесом появляется Ваня Земнухов. Он подходит к Олегу.
   
   Ваня, Ну, как? Что он сказал тебе?
   Олег. О чем?
   Ваня (обиженно). Уж не думаешь ли ты со мною в прятки играть? Не так уж мудрено узнать твои подпольные связи, они такие же, как у меня. Неужто тебе кажется, что я тоже не думал об этом?
   Олег. Ваня! Значит, вместе?
   Ваня (тихо). Пока кровь течет в моих жилах! (Рукопожатие.)
   
   Свет гаснет.
   
   
    
   
   
   

   КАРТИНА ВТОРАЯ

   
   большая комната в стандартном каменном домике Кошевых. Окно на улицу закрыто темной шторой. В комнате Елена Николаевна, бабушка Вера, Сергей Тюленин, Валя Борц.
   
   Елена Николаевна (приоткрыв штору). Какая темная ночь!
   Бабушка Вера. Лена, та Лена, столбняк у тебя, чи шо? Ты бы хоть поела чуток!
   Елена Николаевна. Я подожду Олега.
   Сергей. Теперь он скоро придет.
   Елена Николаевна (беспокойно). Разве вы че вместе были? Олег говорил, что вы будете вместе.
   Валя. Сначала мы были вместе, а потом разошлись.
   Сергей. Домой было итти уже поздно - всюду патрули. Вот мы к вам... Вы не волнуйтесь.
   Бабушка Вера. Лена, поешь чуток.
   Елена Николаевна. Я не хочу, мама...
   Бабушка Вера. Шут вас всех возьми, коли вы из-за тех немцев себе только сердце надрываете!
   Елена Николаевна. Тише, мама!.. Окна открыты, и солдаты ходят все время.
   Бабушка Вера. Ото дожила бабуся Вера на старости лет-в полный голос и говорить нельзя. Та я лучше буду разговаривать, як моей душе угодно, а коли уж посулят мне погибель - так я вже стара и смерти не боюсь... Ото молодец який-то нашелся, шо давесь штаб и казарму с ихними солдатами пожег, так шо в одних подштанниках повыскакивали. Ото молодец!
   Валя (глядя на Сергея). Да, видно, смелый человек!
   Сергей (тихо). Кому сказал?
   Елена Николаевна (взволнованно). Уже два... Я выйду на крыльцо, мама. (Уходит.)
   Бабушка Вера. Та иди. Та може, ребята, вы поедите со мной, пока Олег придет? Я такой борщ наварила, с буряками, та целый день никто не хочет исть.
   Валя. Нет, спасибо.
   
   Бабушка Вера вышла. Сергей и Валя остались одни. Сергей начинает заниматься гимнастикой.
   
   Валя. Ты что?
   Сергей. В сон кидает. И прошлую ночь не кимарил вовсе, и нынче опять...
   Валя (испытывая). На пожар смотрел?
   Сергей. А чего на него смотреть-то? Подумаешь!
   Валя (с обидой). Ну, как хочешь. А только я ведь все понимаю.
   
   Сергей подходит к Вале, ласково берет за руку. Валя мягко
   отстраняется.
   
   Все получилось как-то не так... Сколько раз я пыталась пойти в летную школу, а меня не брали. И дураки! Ах, если бы они никогда не пришли, эти немцы. Столько силы в душе, о таком мечтали, что казалось - и жизни нехватит, чтобы все выполнить, а теперь вот даже товарища верного найти, и то трудно...
   Сергей (обиженно). Товарища-то все-таки найти можно. (Показывает ей гранату.)
   Валя. Покажи!
   Сергей. Я тебе лучше пяток бутылок с зажигательной смесью дам. Спрячешь? Чтобы под руками были. Только... могут немцы к вам сунуться.
   Валя (самолюбиво). И что же, что немцы?
   Сергей. Найдут - плохо тебе придется!
   Валя. Не найдут, не бойся!
   Сергей. Тогда я дам тебе несколько бутылок, а то в одном месте держать не годится!
   Валя (подходит к окну). Ты знаешь, там ползет кто-то!
   
   Сергей и Валя мгновенно становятся по обе стороны окна, ждут. Штора медленно отодвигается, и появляется голова Олега,
   
   Олег (шопотом). Погаси свет. Забирайтесь!
   Вслед за Олегом в окно влезают Туркенич и доктор Федор Федорович.
   
   Туркенич. Ну и ночь!
   Федор Федорович (опускается на стул). Простите, ребята, я устал. (Закрывает глаза.)
   Олег. Два раза чуть на патруль не нарвались, да все-таки двенадцать раненых обошли. А у вас?
   Валя. Мы тоже поспели. А домой, как видишь, нет, пришлось к тебе по пути... Что же вы через окно?
   Олег (зажигает лампу). А на той улице солдаты. Устали, Федор Федорович?
   Федор Федорович. Да... семьдесят пациентов на дому - это, конечно, многовато.
   Олег. А вы прилягте, Федор Федорович.
   Федор Федорович. Ничего, ничего.
   Елена Николаевна (из другой комнаты). Это ты, Олежек? Наконец-то!
   Олег. Я иду, мама. (Ребятам.) Я сейчас!
   Федор Федорович. Но это вы замечательно придумали, ребята,-разместить бойцов по домам. Убили бы их немцы!
   Сергей (сильно волнуясь). Федор Федорович, я хочу сказать вам от себя и моих товарищей, что ваш поступок, что вы остались при раненых в такое время, когда могли эвакуироваться, ваш поступок мы считаем благородным поступком.
   Федор Федорович. Спасибо! Если уж вы заговорили об этом, я скажу вам следующее. К какой бы профессии человек ни принадлежал, у него может сложиться положение, когда он ради высшей целесообразности должен покинуть тех самых людей, которые зависели от него, которых он вел, которые надеялись на него... Это может случиться даже у полководцев и политических деятелей. Но этого не может быть у врача. Особенно у врача военного! Нет такой целесообразности, которая была бы выше этого долга!
   
   Все внимательно слушают его.
   
   Сергей. А если бы командующий фронтом приказал вам оставить раненых и эвакуироваться?
   
   Вошел Олег, слушает.
   
   Федор Федорович (спокойно). Я бы не подчинился ему. Если бы даже товарищ Сталин сказал мне: "Принимая во внимание создавшееся положение, вам разрешается уйти", я бы не ушел!
   Сергей. А товарищ Сталин так не сказал бы.
   Федор Федорович. Да, это правильно. Товарищ Сталин никогда не сказал бы этого, потому что он лучше всех понимает это. Он единственный человек на земле, который тоже при всех условиях не имеет права уйти... Только он и военный врач!
   
   Молчание. Федор Федорович дремлет.
   
   Сергей (тихо Туркеничу). А правда, Иван, что ты батареей противотанковых орудий командовал?
   Туркенич (скромно, даже чуть застенчиво). Правда.
   Валя (заинтересованно). Как же ты в город вернулся?
   Туркенич. Мы как раз под Калачом насмерть стояли. А потом все расчеты из строя вышли, и сам я свалился раненый. Ну, стали немцы стрелять нас, тех, что на поле валялись, и меня пристрелили. (Усмехнувшись.) Да, видишь, недострелили. Казачка меня подобрала, спрятала, выходила.
   Сергей. А я ведь тоже в армии был.
   Валя. Ну да?
   Сергей. Нас послали окопы рыть, потом велели домой ехать, а я к настоящей боевой части пристал... А потом... Наши все погибли, а я ушел. Еще не все погибли, как я уходил, человек пятнадцать было, а полковник говорит: "Уходи, чего тебе пропадать". Сам он был уже весь израненный - и лицо, и руки, и ноги, и спина, - весь в бинтах. "Нам,- говорит,-все равно гибнуть, а тебе зачем?" Я и ушел. А теперь уж, я думаю, никого из них в живых нет. Если бы не прогнал меня, ни за что не ушел бы!.. А полковник меня поцеловал, говорит: "Запомни, как звать меня - Сомов. Сомов Николай Павлович. Когда, - говорит,-немцы уйдут или ты к нашим попадешь, отпиши в Горьковский военкомат, чтобы, сообщили семье и кому следует, что, мол, погиб с честью"... Я сказал... (Еле сдерживает слезы.) Я двоих фрицев сам убил... Может, и больше, а двоих сам видел, что убил. Из винтовки в бою... Я их, гадов, везде убивать буду, где ни увижу!
   
   За окном голоса немцев. Топот ног.
   
   Туркенич (осторожно подошел к окну, прислушался). Все время бродит патруль, как бы с проверкой в дома заходить не стали.
   
   Молчание.
    
   Валя (Олегу решительно). Ты должен помочь установить нам связь с подпольной организацией, Олег... Нет, подожди! Ведь ты же, наверное, знаешь, как это делается... У вас в доме всегда бывало много партийных...
   Олег. Но, к сожалению, мои связи потеряны.
   Валя. Говори кому другому.
   Олег. Нет, правда. Я ведь надеялся сделать все через Валько. А теперь и он куда-то пропал. Я понимаю, что подпольная организация существует, что поджог штаба и казармы - ее рук дело, но...
   Валя (Сергею с вызовом). А ты как думаешь? Поджог?
   Сергей (недовольно). Да уж не само загорелось... Погоди, Валя. (Отошел в сторону с Олегом.) Вот что, Олег. Мне Валя много про тебя рассказывала, а я, как тебя увидел, и сам положился на тебя душою. А дело вот в чем: это никакая не подпольная организация подожгла штаб и казармы. Это я поджег. (Смущенно.) Я говорю просто, чтобы ты знал...
   Олег (восхищенно). Как? Один?
   Сергей. Один.
   Олег. Да... Здорово! А знаешь, это плохо. Здорово, смело, но плохо, что один, понимаешь? Да?
   Сергей Понимаю.
   Олег. Постой. Может, и правда, взрослых подпольщиков поарестовали всех уже?
   Сергей. Есть у меня одна надежда. В поселке, говорят, какой-то неизвестный человек у Игната Фомина прячется. Фомин вроде хорошего человека прятать не станет. Да, с другой стороны, зачем же плохому человеку при немцах прятаться? Ему самое время выходить. А про Фомина разное говорят. Как немцы пришли, стали говорить, будто он и не Фомин вовсе, а кулак из Острогожского округа, и паспорт у него был поддельный...
   Олег. Это надо разгадать. (Помолчав.) Сергей, ты хотел бы быть партизаном? Самым настоящим?
   Сергей. Очень.
   Олег. Нет, вы представляете, что такое партизаны? Весь мир знает про их дела. И никто в мире не знает их имена. А если попадешься...
   Сергей. Лучше совсем пропасть, чем немецкие сапоги лизать или просто так небо коптить.
    Олег. Если никого из старших здесь не найдем, попробуем связаться с ворошиловградскими подпольщиками.
   Сергей. Ты думаешь, штаб в Ворошиловграде?
   Олег. Не знаю. Но надо попробовать связаться. А мы пока выберем командира... (Показывает на Туркенича.) Подучимся. Ребят соберем. Тут надо, брат, не с кондачка, а по-настоящему, чтоб все крепко было. А установим связь, там нам скажут, что делать.
   
   Далекий окрик за окном: "Хальт!" Все прислушались.
   
   Валя. Забрали кого-то...
   Олег. Я хотел сказать вот что: все, что мы узнаем и сделаем, не должен знать, кроме нас, никто. Как бы близко к нам люди ни стояли... Дружба-дружбой, а здесь кровью пахнет. Нам нужно собрать настоящую организацию.
   Туркенич. А что ж? Надежные ребята есть! Уля Громова, Ваня Земнухов.
   Сергей. Жора Арутюнянц, Попов; Софронов, Лукьянченко.
   Туркенич. Женя Стахович. Задается он, правда, сверх меры, но все-таки в партизанском отряде был.
   Сергей. Да, задается Стахович лихо.
   Валя. Характер у него больно важный.
   Олег. Ну, характер - это...
   
   Глухой .требовательный стук, видимо, во входную дверь дома. Тревожный голос Елены Николаевны: "Олежек!"
   
   Олег. Хорошо, мама. Поищи несколько секунд ключ.
   Федор Федорович (очнувшись). В окно?
   Олег. Сейчас я посмотрю.
   Сергей (выглянул в окно). Быстрее, с этой стороны никого.
   Туркенич (Олегу). С утра жду тебя. Как сговорились.
   
   Федор Федорович и Туркенич скрываются за окном.
   
   Сергей (задержался на подоконнике). А ты, Валя?
   Валя. Я останусь, мне не страшно.
   Сергей. Ауфвидерзейн. (Пропадает в темноте.)
   
   Олег поспешно закрыл окно, задернул штору. Слышны тяжелые шаги.
   
   Валя, Куда ты собрался с Туркеничем?
   Олег. Да есть дело одно...
   Валя Тише.
   
   Дверь открывается. Входят Балдер, немецкий солдат в Елена Николаевна,
   
   Балдер. Мы будем смотреть квартиру.
   Елена Николаевна. Пожалуйста.
   Балдер. У вас был кто-то сейчас?
   Елена Николаевна. Кто же мог быть у нас в такой поздний час?
   Балдер. Это ваши дети?
   Елена Николаевна. Да.
   Балдер. Почему они не спят?
   Елена Николаевна. Просто... они спали одетыми и поднялись, когда вы постучали.
   Балдер. У вас спят одетыми? Дикость!
   
   Балдер проходит в другую комнату. Оттуда доносится гневный голос бабушки. Балдер возвращается.
   
   Балдер. Нет, не подходит. (Уходит.)
   
   Елена Николаевна идет за ним. В комнате остаются Валя, Олег, солдат. Солдат останавливается около Вали, берет ее за подбородок,
   Олег отталкивает немца.
   
   Солдат. Ого! Ты задираешь нос? (Замахнулся.) Ну!
   Олег. Попробуй только!
   Солдат (хватает Олега за плечи). Швайн, русский свинья!
   Олег. Пусти, слышишь!
   
   Они стоят друг против друга, тяжело дышат.
   
   Солдат. Дикарь, русский дикарь!
   Олег. Это ты худший из дикарей, потому что ты холуй у дикарей.
   Елена Николаевна (появляясь в дверях). Олежек, он убьет тебя, Олежек!
   
   Солдат бьет Олега по лицу. Олег падает. Солдат, грубо отстранив Елену Николаевну, проходит в дверь. Олег бросается за ним.
   
   Опомнись, они убьют тебя, опомнись!
   Олег. Пусти, мама!
   Елена Николаевна. Ни за что!
   Валя. Не надо. Мы еще с ним встретимся. По одной земле пока ходим.
   Олег. Пустите! Я убью его.
   Елена Николаевна. Олежек, мальчик, умоляю тебя!
   Олег (остывая). Свинья, бьет, когда знает, что ему не могут ответить. Пусти, мама, я не буду. Ну, хорошо же! Все-таки он испугался, а не я.
   Елена Николаевна. Олежек, их сила. Надо терпеть! Надо терпеть, пока наши вернутся.
   Олег. Зачем ты учишь меня терпенью, мама? У тебя же самой нет сил смотреть на все это! (Зло.) У, как я раскусил уже эту грязную породу. Нет, они не скоты, они хуже - они выродки.
   
   Слышно, будто кто-то скребется в окно. Олег поспешно подходит к окну.
   
   Олег. Ты с ума сошел!
   Сергей (появляясь в окне). Ничего. Немцы ушли.
   Олег. Где доктор?
   Сергей. Ушел с Ваней. Где Валя?
   Валя. Я здесь. Олег с немцем подрался.
   Сергей. Что ты говоришь? Ну да?! Здорово.
   Валя. Или влезай, или уходи. Тебя заметят.
   Сергей. Погоди. (Олегу.) Я завтра же узнаю, что за человек у Игната Фомина прячется. Может, это, правда, подпольщик как раз.
   Валя. А если у Фомина засада?
   Сергей. Как-нибудь разберемся.
   Валя. Я провожу тебя.
   Сергей. Идем. (Скрывается.)
   
   Валя вылезает в окно. Олег, не раздеваясь, ложится на кровать.
   
   Елена Николаевна (входит). А где Валя?
   Олег. Ушла с Сережей.
   Бабушка (появляется в дверях). Иди спать, Лена. (Скрывается.)
   Елена Николаевна. И ты ложись спать, Олежек. (Выходит в соседнюю комнату, продолжая разговаривать с Олегом.) Где ты пропадал столько времени? Я так волновалась. Целые дни тебя нет дома. (Входит.) Ты почему не раздеваешься?
   Олег. Я прилег на минуточку, мама.
   Елена Николаевна (обнимая его). Олежек, мальчик мой!
   Олег. Мама, как хорошо, что мы вместе!
   Елена Николаевна. Мальчик мой!
   Олег. Как хорошо человеку, когда у него есть мать. Мама, если есть у людей кусок хлеба, и одежда на теле, и скирды стоят в поле, и бегут поезда, и цветут вишни, и горят печи на заводах,-все это сделали руки матери. И люди идут в бой без страха, потому что чувствуют благословение матери. Правда? (Целует ей руки.)
   Елена Николаевна. Сыночек мой!.. Я знаю, ты смелый. Я всегда хотела, чтобы ты был таким, но ведь тебе только шестнадцать лет.... Только не бойся. Всегда, везде не бойся. Будь сильным до последнего дыхания.
   
   Бьют часы.
   
   Олег. Пять часов, мама. Мне нужно итти.
   Елена Николаевна. Куда, Олежек? Ты же не спал ни капельки!
   Олег. У меня времени мало, мама. Честное слово.
   Елена Николаевна. Ты же не ел ничего.
   Олег. Мамочка, дай мне кусок хлеба, и я побегу. (Заторопился.) Нет, знаешь, я у Туркенича что-нибудь съем. (Бежит к двери.)
   
   В дверях Олег сталкивается с Улей.
   
   Уля (с отчаянием). Олег, Олег!
   Олег. Что случилось, Улечка?
   Уля. Валю Филатову в Германию угоняют. Она так плакала, так плакала...
   Олег. Валю, в Германию?
   Уля. Что делать, Олег? Что делать? Они еще на полторы тысячи списки составили, целыми толпами на биржу сгоняют. Нет, нужно сделать что-то страшное... Сжечь бы эту биржу со всеми документами...
   
   Занавес. .
   
   
   
   
   
   
   
   

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
   КАРТИНА ТРЕТЬЯ

   Горница в мазанке Игната Фомина, чистенькая, аккуратно прибранная. Дверь из сеней и вторая дверь - в смежную комнату Ставни окон притворены. У окна сидит жена Фомина. Когда идет занавес, Фомин стоит у двери в другую комнату, прислушивается. Потом тихо, на цыпочках подходит к жене,
   
   Фомин. Остапчук! Врет... Другая фамилия у него есть. Только как узнать? (Злобно.) Подпольщик, даром слова не скажет.
   Жена.. Вернутся они, опять бежать, опять паспорт менять.
   Фомин. Нет, теперь конец... Теперь мы - люди.
   Жена (со страхом). Вернутся они... Сказать, чтоб уходил - и все тут.
   Фомин (глянув в окно). Нет, нынче ему уходить нельзя.
   Жена (обрадованно). Сказал?
   Фомин. С минуты на минуту жду.
   
   Стук в дверь. Давай пиджак скорее. Посмотри в окно.
   
   Жена. Никого не видать. У самой двери стоят.
   
   Стук повторяется.
   
   Фомин. Открывай скорей.
   
   Вслед за женой Фомин выходит в сени. Звенит затвор. Голос Сергея Тюленина: "Вот спасибо". В комнату очень быстро, увертываясь от настигающей его руки Фомина, прошмыгивает Сергей.
   
   Фомин. Тьфу, понимаешь! Ты кто? Тебе, что ли, в сенях места мало? Иди ноги оботри.
   Сергей (остается в комнате, но в голосе покорность). Извините, гражданин.
   Фомин. Чего тебе?
   Сергей. Гражданин, спасите раненого бойца...
   Фомин. Кого, тебя?
   Сергей. Нет, я не ранен. Бойцы отступали, оставили раненого прямо на улице. Мы с ребятами увидели, сховали его. А только в том доме, где он лежит, больше его держать нельзя. Вот мы и прямо к вам.
   Фомин. Почему же, однако, прямо ко мне?
   Сергей. К кому же, как не к вам, Игнат Семенович? Весь город знает, что вы у нас первый стахановец.
   Фомин. Да ты чей?
   Сергей, Я-то? Я сын хорошо известного вам Прохора Любезнова, тоже стахановца.
   Фомин. Никакого Прохора Любезнов.а я не знаю. Такого вроде и нет вовсе.
   Сергей. Как нет? Это ж мой отец!
   Фомин. Вот что, братец ты мой. У меня и места нет для твоего бойца, и жена у меня больная, и, ты, братец, того, уходи...
   Сергей (с осуждением). Довольно странно вы, гражданин, поступаете, когда всем известно, что у вас есть вторая комната.
   
   Фомин не успел сделать движение, как Сергей отворил дверь в соседнюю комнату. На пороге ее стоит Шульга.
   
   Фомин. А ну!.. .
   Шульга (Фомину). Обожди, кум. (Сергею.) А почему же вы не понесли того раненого бойца, скажем, к себе домой? Твой-то отец тут или эвакуировался?
   Сергей (неуверенно). Эвакуировался.
   Шульга. А мать? (Сергей молчит.) Шо ж ты наперво до нее не пошел? Хиба ж вона така жинка, шо не примет? Так... Игнат Семенович казав тебе правду, шо вин того бойца принять не может. А чей же ты, казав, хлопец?
   
   Сергей косится на Фомина и молчит.
   
   Ну, так... А только вижу я, шо ты молодец. Сколько гибнет лучшего цвету народа нашего, простых людей, да тех, что из простых людей до народной власти поднялись, а надо их сберечь. Ты такого человека найдешь, шо примет бойца. То дело доброе. Поищи-и найдешь.
   
   Фомин осторожно, словно мимоходом, глянул в окно и выскользнул в сени.
   
   А только то дело секретное, ты к случайным людям не ходи. А коли нигде не примут, придешь до меня. А коли примут - не приходи. Лучше дай мне сейчас свой адресок, чтобы я мог найти тебя при случае.
   
   Сергей (торопливо кивнув на дверь). А вот он-то тоже случайный человек. Темный. Разные о нем разговоры ходят. А в поселке появился сразу, неизвестно откуда.
   Шульга (сдвинув брови). Люди-то, они больше всего появляются сразу, а постепенно появляются вроде одни привидения.
   Сергей (не поняв иронии, шопотом). Вот я и говорю: хоть он и стахановец, а может, это так, нарочно; может, и правда больше полагается ему появляться постепенно, как привидению...
   Шульга (быстро). Як зовут тебя.?
   Сергей. Тюленин. (Увидел входящего Фомина.) Любезнов. Сергей Прохорович Любезнов.
   
   Шульга удивленно смотрит на Сергея, потом на Фомина.
   
   Фомин (хрипло). Там это... того... пришли к вам.
   
   В дверях Балдер и солдаты. Солдаты и Балдер хватают Шульгу.
   
   Сергей (кидаясь мимо солдата в дверь, Фомину). Обожди, встретимся.
   Балдер (стреляет ему вслед): По-моему, я попал. Адам, догони...
   
   Солдат выбегает.
   
   Кто был это?
   Фомин. Мальчишка. Да вроде соврал, не назвался.
   Балдер. Узнать можешь?
   Фомин. Да, вроде смогу. Это вон у кого, господин офицер, спрашивать надо...
   Шульга (в упор глядя на Фомина). От же и впрямь, когда ты весь появился, привидение.
   
   Занавес.
   Перед занавесом появляются Люба и Олег. Люба смеется.
   
   Олег (остановился). Осторожно, Люба, тише. Там, кажется, часовой...
   Люба (всматривается, прищурившись). Ну и что ж, что часовой? (Лукаво.) Вечер ранний, время дозволенное - вот мы и гуляем! А что!
   Олег (улыбнулся). Это, конечно, так.
   Люба (вспоминая). Прежде - собрали бы сейчас ребят, девчат, пошли бы в кино, в парк или просто прошвырнулись бы по улицам. Хорошо! (Усмехнувшись.) Ох, и любила я, Олег, пройтись по улицам! И людей поглядеть и себя показать. И чтобы обязательно было шумно вокруг!.. А помнишь, сколько народу по вечерам на улицы выходило. Ужас до чего было хорошо!..
   Олег (тихо). Скажи, Люба, я могу лично повидать дядю Андрея?
   Люба. Дядю Андрея? Н-нет!.. Лично повидать ею не можно. Он так и сказал, что будет держать связь через меня, что ты должен держать с ним связь через меня. (Совсем тихо.) Сказать тебе правду, я уж три дня как увидеть его не могу.
   Олег. Почему?
   Люба. Я и сама тревожусь, Олег. В тех местах, что я знаю, его нет. Исчез - и все.
   Олег. Исчез? Как? (Помолчав.) Аресты идут по всему городу страшные. Третьего дня ночью много людей арестовали.
   Люба. Что ты, что ты!.. И подумать про это страшно.
   Олег. Страшно. Да, страшно, но приходится. Мы от Валько нового задания ждем, а что, если он...
   Люба. Завтра утром я постараюсь разузнать, Олег.
   Олег. И надо связаться с арестованными.
   Люба. А как?
   Олег. Я возьму это на себя. Среди полицаев есть один свой парень.
   Люба (с тоской). Ах, что только приходится переживать, Олег!
   Олег (серьезно). У вас немцы часто останавливаются?
   Люба. Наш дом ведь у самой дороги...
   Олег. Это плохо. Передатчик у тебя хорошо спрятан?
   Люба. Передатчик спрятан... Оставили меня здесь, ты знаешь зачем. Первый раз в жизни выдаю себя не за то, что есть. Чорт знает, что вытворяю, изворачиваюсь, а немецкие офицеры лезут, как мухи на мед. Противно, и сердце болит за самое себя. У меня к этим немцам такая ненависть, такая ненависть - я бы их резала своими руками... И коли б дело шло обо мне, а тут ведь...( Озабоченно.) Меня вот уже три дня с Большой земли про станицу Устинскую запрашивают, а я и понимаю, что им очень сведения нужны, а разузнать ничего не могу. Немцы там, как видно, силы сосредотачивают.
   Олег. Про Устинскую? Я помогу тебе.
   Люба. Ты знаешь, Олег, когда я сижу около передатчика, положу руку на ключ... и кажется мне, что я вместе с ними, которые в Москве, в Сибири где-нибудь, на Волге... А потом - кончишь передавать, оторвешься от ключика - и опять видишь, что ты здесь, под немцем...
   Олег. Ты!.. Я даже не знаю, что тебе сказать, Люба. Ты молодец! Ты сама это знаешь. (Улыбнувшись.)] Я сразу понял, что курсы ваши не такие уж "фельдшерские".
   Люба (серьезно). Но ребята об этом знать не должны.
   Олег. Я понимаю. (Помолчав.) Неужели и дядя Валько? Кто ж будет нами руководить?
   Люба. Попробуем в области с подпольщиками связаться. Я там знаю кое-кого. Я все равно в Ворошиловград собираюсь.
   Олег. Хорошо бы. Но как ты поедешь?
   Люба. А очень просто. (Подняла руку, словно, останавливает машину, лукаво.) Вот и все. Я уж тут ездила кое-куда.
   Олег. И подвозят? Немцы?
   Люба (с усмешкой). Нет, ответработники из райземотдела... Скучно им, вот и подвозят. А недавно попалась машина такая маленькая, низенькая, голубенькая, с лейтенантом. (Преображаясь в Любку-артистку.) "Вохин бефелен зи цу фарен? - Куда прикажете довезти?" - "Ни черта не понимаю! - отвечаю ему. - Говорите по-русски или уж лучше вовсе молчите!" --"Зетцен зи зих! Шнеллер!" Села, поехала... Ну, и пошел разговор! "Меня в Ворошиловграде знают все приличные люди, герр лейтенант. Спросите любого. Мой папа-известный промышленник. Он владел шахтами в Горловке, но пришла революция, и он умер в Сибири. А .мне пришлось зарабатывать танцами и пением на эстраде... А папа всегда говорил, что если бы я училась, из меня могла бы выйти знаменитая драматическая актриса". А он, балда, ни черта не понимает, а все-таки качает головой, будто сочувствует: "Когда фрейлен приедет Луганск, фрейлен может пользоваться моим гостеприимством". Видел? Прохвосты!
   Олег. Ты все-таки осторожнее. Немцы людей с передатчиками всюду ищут.
   Люба (задорно). Так-то ты знаешь Любку!
   Олег (решив). Если Валько арестован, тебе придется ехать, Люба-дружочек. Дело не только в нас, - верные, смелые ребята всегда найдутся, - а все дело в организации... Кто будет нами руководить? Поезжай! Мы будем ждать тебя...
   
   Свет гаснет.
   
   
   
   
   

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

   Тюремная камера. Вечерний свет пробивается через узкое окно, накрест забитое двумя досками с наружной стороны. Шумит за окном ветер. В камере один Шульга. Он медленно ходит из угла в угол. Останавливается. За дверью камеры слышны голоса, звон ключей. Дверь распахивается. Солдат вталкивает Валько. Мельком глянув на Шульгу, Валько проходит в угол камеры. Только когда дверь захлопывается, Валько оборачивается к Шульге,
   
   Валько. Матвий!
   IIIульга. Андрий!
   Валько. Все делал, шоб вызволить тебя, а судьба судила самому попасть до тебе... Что ж воны сделали с тобой!.
   Шульга (мрачно). Видать, и тебе досталось. Ладно, не порть себе нервы, сидай, расскажи, як воно там.
   Валько (сел на пол, предварительно потрогав его рукой, усмехнулся). Дуже ответственный, ще не привык... (С мукой.) А что тебе говорить - идет облава на весь род человеческий... В шахтах стволы трупами забиты...
   Шульга. А я вот сижу, сижу и думаю. Як же могло случиться, шо я, старый человек, поверил Фомину, поверил той неверной явке? От и попал сюда, не исполнив долга, и сам в том виновен...
   Валько. Отчего ж сам? Не мучай себя, Матвий! Да и кто ж у того Фомина, будь он проклят, явку , оставил?
   Шульга. Э, нет, Андрий, сам я в том виновен, шо пришел в эту камеру, сам! (Горько.) Ведь были ж люди вокруг, Андрий! Были и такие, которых я лично знал: Лиза Рыбалкова, Кондратович. Наверняка ж были наши люди! А тут один адрес на бумажке дали - и поверил.
   Валько (с усмешкой). Бумага... поверил бумаге больше, чем человеку. Да, так бывает у нас частенько. Мы ж сами ее пишем, а потом не бачим, як вона берет верх над нами.
   Шульга. А ведь самое дорогое на свете, ради чего стоит жить, трудиться, умирать, то наши люди... Да есть ли на свете что-нибудь красивше нашего человека? Сколько труда, невзгоды принял он на свои плечи за наше государство, за народное дело! В гражданскую войну осьмушку хлеба ел - не роптал, в реконструкцию стоял в очередях, драную одежу носил, а не променял своего советского первородства на галантерею. А теперь, в Отечественную войну... Эх,- да что говорить!
   Валько. Святая правда, Матвий.
   Шульга. Да вот перед самым моим арестом забежал к тому проклятому Фомину парнишка, - до мене пришел, як я понял потом. А тут как раз немцы... Якие были у него глаза! Як он подивился на меня! Как-то ночью проснулся здесь, у камере, меня аж в дрожь кинуло... Комсомолец! То ж наверняка комсомолец, а мало ли их в городе? Як же я прошел мимо них? Как то могло случиться? А я знаю, почему. Сколько раз обращались комсомольцы ко мне: "Дядько Матвий, сделай доклад ребятам". А я, как все мы: "Да некогда мне, да ну вас, комсомолия, сами управляйтесь". А иной раз не отбрыкаешься, согласишься, а потом так трудно доклад этот сделать! (С усмешкой.) Текущие дела... Вот ты промежду этих дел, не подготовившись, и бежишь к комсомольцам на доклад. Говоришь по памяти, вытягиваешь из себя слова такие, шо у самого скулы воротит, а у молодых людей и подавно. Ай, стыд! Они ждут от тебя доброго слова, як им жить, а ты "в общем и целом".
   Валько. Да, комсомольцы! То наше богатство, шо выросли у нас такие люди, Андрий!
   
   Топот и звон ключей. Шульга и Валько отходят друг от друга. В камеру входят Балдер и солдаты.
   Балдер (Валько, указывая на Шульгу), Сколько вы знаете этого человека и кто он есть?
   Валько. Познакомились в камере.
   Балдер. Кто он?
   Валько. Что ж нам валять Ваньку. Сами понимаете - я знаю только то, что этот человек мне сам сказал.
   Балдер. Нам известно, что вы есть директор шахты "1-бис".
   Валько. А я того никогда не скрывал, то у нашем бассейне самая большая шахта.
   Балдер. Я смотрел... Если вы хотите рассчитывать на хорошее обращение, вы будете называть людей, которые оставлены вместе с вами для подпольной работы.
   Валько. Таких людей не знаю. И не мыслю, чтобы их успели оставить. Я вернулся из-под Донца, не успел эвакуироваться. Каждый человек может это подтвердить.
   Балдер (достал и протянул Валько сигару). Вы есть инженер?
   Валько (намеренно не замечает сигары). Допустим.
   Балдер. Вы с вашим образованием и вашим опытом мог бы занимать при новом порядке более высокое и обеспеченное положение. Если бы захотел. {Рука с сигарой дрожит.) Весь Донецкий угольный район, со всеми шахтами и заводами, перешел в ведение Восточного промышленного общества. По поручению общества я предлагаю вам место главный инженер при местном дирекционе.
   Валько. Я что-то не понял...
   Балдер. Я предлагаю вам место главный инженер при местном дирекционе.
   Валько. А!.. (Бьет Балдера между глаз.)
   Балдер (падая). Возьмите его. Возьмите!
   
   Солдаты кидаются на Валько. В драку вступает Шульга.
   
   Валько. Добре! Ах, то дуже добре, Матвий! Свет гаснет.
   Балдер (в темноте). Зовите солдат!.. Еще солдат!.. Не стрелять, они еще все скажут! Не стрелять!
   
   Когда свет снова зажигается, в камере на полу лежат два распростертых тела. Это Валько и Шульга. Шум ветра за окном. Шульга медленно, со стоном приподнялся. И в тот же момент со вздохом приподнимается Валько.
   
   Валько. Ты меня видишь, Матвий?
   Шульга. А ты, Андрий?
   Валько. Вижу, Матвий. Вижу тебя сильным та прекрасным, николи таких богатырей не видал.
   Шульга. Ох, ты добрый сичевик, Андрий? (Смеется.)
   Валько. И ты дюжий казак, Матвий, дай тоби, господи, силы!
   Шульга (захохотал). Ха-ха-ха! Боны думали, шо у нас таки ж революционеры, як у них, таки ж смирненьки та добреньки. (С издевкой.) Таки революционеры, шо як дошло дило до восстания и треба узяты вокзал с оружием в руках, так воны бегуть до кассы за перронными билетами. Так нехай же знають, яки у нас революционеры-коммунисты, нехай почухаються! Ха-ха-ха!
   
   Оба хохочут, потом наступает тишина.
   
   Валько (помолчав). А ты слышишь, Матвий, какая тишина в тюрьме? (С усмешкой.) Приказано поступить "гуманно", Матвий, без стрельбы. Воны закапывают наших живыми.
   Шульга (помолчав). Ну шо ж, Андрий... я готов.
   Валько (твердо). И я готов, Матвий.
   
   Тишина нарушается шагами по коридору, хлопаньем дверей, окриками немецких солдат. Слышен детский плач и женский голос.
   
   Валько (спокойно). Ты слышишь, Матвий? То людям связывают руки. То наш последний час.
   
   Молчание.
   
   Шульга (глухо). Эх, какие годы прожили мы с тобой, Андрий! Сейчас вот закрою глаза и вижу весь наш Донбасс, всю страну в стройке, все наши штурмовые ночи, и вижу Сталина на трибуне, и як вин нам казав: в десять лег догнать капиталистические страны, а не то отстанем. А отсталых бьют.
   Валько. Да, коли б вин тогда не повернул круто всю страну на индустриализацию та на колхозы, хороши бы мы были сейчас в войне, хуже Китая!
   Шульга (сердечно). Я ведь Сталина бачив, ось як тебе. На колхозном совещании.
   Валько (тихо). И я тоже бачив его, ось як тебе, на совещании хозяйственников в Москве. А я ведь и Ленина бачив, ось як тебе, Матвий! Еще на втором съезде Советов, в октябрьский переворот. Тогда я був ще солдатом-фронтовиком. Помню, подошел до него и пощупал его рукой, бо не мог поверить, шо то живой человек, як я сам. А помнишь, какие потом годы пошли, Матвий? А немец-дурень думает, шо мы смерти боимся. Да мы, большевики, привыкли к смерти. Нас, большевиков, какой только враг не убивал, а мы все живы любовью народной. Нехай сейчас нас убивают немцы-фашисты, а все ж таки им, а не нам лежать в земле.
   Шульга (тихо). Все, шо ты сказал, Андрий, то святая правда! На веки-вечные я буду горд тем, шо судьба судила мне, простому рабочему человеку, пройти свой путь жизни в нашей коммунистической партии, пройти вместе с такими людьми, як Ленин и Сталин, шо открыли дорогу людям до счастливой жизни.
   Валько. Святая правда, Матвий, то наше великое счастье! Есть и еще большая радость у меня на душе, Матвий: шо выпала мне счастливая доля в мой смертный час иметь такого товарища-большевика, як ты.
   Шульга. Великое, доброе спасибо тебе за честь, бо я сразу понял, какая у тебя, красивая душа, Андрий!
   Валько. Дай же бог счастья нашим людям, шо останутся после нас на земли!..
   
   Дверь камеры распахивается. На пороге немецкие солдаты. В камеру они не входят.
   
   Шульга. Гляди, Андрий, они боятся, шо мы их перекидаем, як котят.
   Валько. Нет, мы вже высоко, и нам их не видать
   Шульга. Ну шо ж, пошли, Андрий? (Идет к двери)
   Валько. Ну шож, пошли. (Идет за ним.)
   
   Занавес.
   
   Звучит мелодия "Интернационала". Когда она разрастается до полной мощи, яркий луч света выхватывает из темноты на просцениуме группу молодежи. Здесь Олег Кошевой, Ульяна Громова, Иван Туркенич, Сергей Тюленин, Иван Земнухов, Любовь Шевцова.
   
   Олег. Я, Олег Кошевой...
   Уля. Я, Ульяна Громова...
   Туркенич. Я, Иван Туркенич...
   Ваня. Я, Иван Земнухов...
   Сергей. Я, Сергей Тюленин...
   Люба, Я, Любовь Шевцова...
   Олег. ...вступая в ряды членов "Молодой гвардии", перед лицом своих друзей по оружию, перед лицом родной, многострадальной земли, перед лицом всего народа торжественно клянусь беспрекословно выполнять любые задания организации, хранить в глубочайшей тайне все, что касается моей работы в "Молодой гвардии". Я клянусь мстить беспощадно за сожженные, разоренные города и села, за кровь наших людей... за мученическую смерть героев-шахтеров. И если для этой мести потребуется моя жизнь, я отдам ее без минуты колебания. Если же я нарушу эту священную клятву под пытками или из-за трусости, то пусть мое имя, мои родные будут навеки прокляты, а меня самого покарает суровая рука моих товарищей.
   Все. Кровь за кровь! Смерть за смерть!
   
   Свет гаснет.
   Торжественно звучит мелодия "Интернационала".
   
   
   
   
   

КАРТИНА ПЯТАЯ

   Декорация второй картины. Комната у Кошевых. День. Яркое солнце за окном; Олег и Николай Сумской играют в шахматы. Уля. Сергей, Валя, Жора, Туркенич, Земнухов сидят за столом, пишут листовку.
   
   Сумской. Извини, если не так спрошу. Биржу сожгли не без вашего участия?
   Олег (давая понять правду.) "И кто его знает, на что намекает..."
   Сумской (понял). Здорово! Пятый день шум по области идет. Документы все сгорели. Пускай теперь поищут этих людей по хуторам, по селам, пускай поищут.
   Олег. У тебя ладья под угрозой.
   Сумской (передвинув ладью). У нас, как до поселка листовки дойдут, фрицев будто в лихорадке трясет.
   Олег. Да у нас тут вроде то же самое. Фельдкомендант, генерал Клер, написал нашим фрицам, что действия подпольной организации-позор для жандармерии.
   Сумской (внимательно глядя на Олега). Ребята у нас на хуторе думают, будто тут бородатые подпольщики заправляют.
   Олег (не отвечая). Тебе ходить.
   Сумской (глядя на доску). Ого, тут надо подумать. Да, еще вот что: там на станции у нас ссыпной пункт... Как только завезли зерно первого обмолота, мы клеща запустили.
   Олег. Так. (Ходит.) Хлеб везде убрали?
   Сумской. Заставляют весь убрать... Но больше стоит в скирдах и суслонах: нечем обмолотить и вывезти.
   Олег. Скирды надо жечь, пора.
   Сумской. Понятно... У нас на базаре фотографии развесили: немецкий парад на Красной площади в Москве, и еще - фрицы с девчатами нашими по набережной в Сталинграде гуляют.
   Олег. Вот и нужно людям правду рассказывать... Приемник у вас есть?
   Сумской. Наладили.
   Олег. Сводки надо записывать и людям передавать.
   Сумской (совсем тихо). А кто ж такой сам Кашук этот? Не видал?
   Олег (не отвечая на вопрос). Оружие у вас есть?
   Сумской. Мало.
   Олег. Надо собирать на степи. И у них воруйте, они живут беспечно. Сумской. Шах.
   Олег. Ничего, он отзовется тебе как агрессору. (Вдруг горячо.) Ты заметил, на восток части идут, а назад на переформирование больше не возвращаются? Это Сталинград их давит, даю тебе слово.
   Ваня (все время прислушивавшийся к разговору, иронически). Стратеги.
   Сумской. Нынче ночью наши как раз и собирались скирды жечь. (Шепчет что-то Олегу, потом громче.) Может, еще ребят позовем?
   Олег (оглядываясь на товарищей). Тс, тише! Сами справимся.
   Сумской. Ну, смотри, я буду тебя ждать.
   Олег (тихо). Я не задержусь.
   Сумской (громко). Знаешь, я сдамся, пожалуй. Положение безвыходное, а мне домой пора. Проводишь меня? Счастливо, ребята!
   Олег (Туркеничу). Я сейчас, Ваня.
   
   Олег и Сумской выходят.
   
   Ваня. Оригинальная партия. (Вале.) Ты не находишь, что с преимуществом Сумского сдаваться, по меньшей мере, странно?
   Валя. Я ничего не понимаю в шахматах.
   Уля (продолжая разговор). Я предлагаю так: "Земляки! Краснодонцы! Шахтеры! Колхозники! Всё брешут немцы! Сталин в Москве. Гитлер врет о конце войны. Война только разгорается. Красная Армия вернется в Донбасс... Немцы мучают нас, терзают, убивают лучших людей, чтобы запугать нас, поставить на колени. Бейте проклятых оккупантов! Лучше смерть в борьбе, чем жизнь в неволе! Родина в опасности! Но у нее хватит сил, чтобы разгромить врага. "Молодая гвардия" рассказывает и будет рассказывать в своих листовках всю правду, какой бы она горькой ни была для России. Правда победит! Читайте наши листовки, передавайте их содержание из дома в дом, из поселка в поселок. Смерть немецким захватчикам!" ..
   Сергей. Правильно. Молодец, Уляша!
   Туркенич. А станок исправили?
   Жора. Печатный станок Ваня наладил просто заново. У нас типографская краска кончилась, но мы приготовили оригинальную смесь, смешали разные краски и уже испытали. Ты не беспокойся: с печатью все будет в порядке.
   Олег (входя). Сумской все про биржу расспрашивал. Я, конечно, ничего не сказал. А, по правде говоря, очень хотелось. Когда придут наши, обязательно скажем: Люба Шевцова, Сергей Тюленин - вот они сожгли биржу.
   Сергей (смущенно). Сам понимаешь, мы не для этого...
   Олег. А ты не серчай. Я ведь рад, понимаешь. Ах ты, хлопец мой -гарный!
   Туркенич. Кого еще нет?
   Валя. Люба еще не приехала из Ворошиловграда. Ну и Стаховича.
   У л я. После биржи опять аресты пошли.
   Олег. А у тебя?
   Уля. У нас дома как-то все обошлось, а у Виктора Попова отца арестовали.
   Туркенич. Надо работать осторожно. Каждую ночь - дело, это их и бесит...
   Олег. И пускай!..
   
   Стучат.
   
   Валя. Это Люба.
   Олег. Там откроют.
   Стахович (входит). Здравствуйте, ребятки!.. (К Вале, снисходительно.) Ты видела Володю Осьмухина?
   Валя. Видела.
   Стахович (важно). Он ничего не передавал мне?
   Валя. Я не почтовая контора и не телеграфная станция. Я связист, это правда, но я выполняю только поручения штаба.
   Стахович (снисходительно). Да, но я ведь тоже член штаба, Валюша. И что это за тон?
   Валя. Ты мне задание не давал. А насчет тона - так это ты разговариваешь так, будто я долго просилась к тебе в личные секретари и, наконец, ты нанял меня.
   Стахович. Не понимаю... (Олегу.) На хуторе Погорелом пленные работают, лес рубят. Ты слышал?
   Олег. Да, я знаю.
   Стахович. Ну вот! Если хотите моего совета, дело стоящее. Есть возможность произвести новый переполох, перебить охрану, устроить такую демонстрацию! Атаковать жандармов.
   Олег. Дело ведь не в демонстрации.
   Стахович (поучая). Когда-нибудь надо решаться на настоящие партизанские действия, Олег.
   Уля. Мы не созрели для таких операций.
   Стахович. Да, но люди там пухнут с голоду, умирают. Оставлять людей погибать! Где же тут логика?
   Ваня. Зачем ты на чувства бьешь? Нам всем одинаково больно за людей. Но итти на прямое столкновение с жандармами... Олег прав, не мальчики же мы в самом деле.
   Олег. Коли уж действовать по-настоящёму, то можно просто ночью, без шума, снять часового и... Но в общем это должен решать штаб.
   Стахович (пренебрежительно). Несерьезно все это. У нас какая-то неразбериха: или нам нужно более опытное руководство, или, прошу прощения, я буду действовать по-своему.
   Олег (покраснев). Тот, кто может так говорить, как видно, вообще не признает ни организации, ни дисциплины.
   Стахович. А если бы я в данном вопросе и расходился с организацией?
   
   За окном гудок машины. Громкие голоса немцев.
   
   Бабушка (в дверях). Там немецкая машина с офицерами... Остановилась около дома.
   
   Ребята быстро ставят на стол тарелки с закуской, бутылку с вином. Туркенич берет гитару.
   
   Люба (за сценой). До свидания, до свидания.
   Олег (облегченно). Люба.
   Люба (вбегает в комнату, распахивает окно, прощается с офицерами). Ауфввдерзейн! (Обернувшись к ребятам.) Ну вот и я! (Здоровается с ребятами.)
   
   Ее встречают радостно. Возгласы: "Любушка, с приездом!" Девушки целуются. В стороне продолжают прерванный спор Сергей, Жора, Стахович.
   
   Стахович. Мы в партизанском отряде так не действовали.
   Люба (обернувшись к нему, резко). А как вы действовали?
   Олег. Постой, Люба. Пора начинать заседание. Валя, тебе на дежурство.
   
   Валя идет к двери.
   
   Сергей. Только ты осторожнее там...
   Валя. Не маленькая и не впервые. {Уходит)
   Олег. Слово Любе.
   Люба. Ну что ж, по вашему заданию я была в Ворошиловграде. Много было всяких встреч, разных там приключений, новостей, только прежде я должна сказать про другое... Я встретила Ивана Федоровича Проценко, из обкома партии.
   Стахович (без испуга). Он жив?
   Люба. Да, жив. И он рассказал, Женя, вот что: тебя партизанский штаб к нам не посылал. И пропал ты из партизанского отряда как-то странно, а нам рассказал что-то совсем не то. (Прищурилась.) Может быть, тебя немцы к нам послали?
   Стахович. Что?
   Люба. Иван Федорович там я сказал.
   Стахович. Он мог так подумать?
   Люба (жестко). А что же еще можно про тебя подумать? Стахович. Почему же он не сказал тебе, что отряд уже неделю гоняли и людей мало осталось, и он сам понимал, что надо расходиться?
   
   Все молчат.
   
   (Взволнованно.) На меня упало такое подозрение, что я...
   
   Олег. Ты расскажи нам все по порядку.
   Стахович {сразу потеряв самоуверенность). Я расскажу. Нас окружили тогда, и мы готовились для прорыва. Первые группы стали отходить, чтобы сосредоточиться, а я... ну, можно подумать, что я трушу, и я сразу не отошел. А потом такое поднялось, и огонь был такой... Очень страшно было! Тут уж никто ни на кого не смотрел. А я подумал: они идут на прорыв, чтобы спастись, и все равно погибнут, и я, может, погибну, а я могу спастись и быть еще полезным... Ну, тут я залег в кусты и остался там.
   У л я. Значит, на глазах у людей твое самолюбие действительно, а как один остался - так и в кусты.
   Стахович. Почему ты так говоришь, Уля?
   Уля. Потому, что это... (У нее дрогнул голос.) Это отвратительно и позорно! Да, да, позорно и гадко! Кругом столько горя, столько людей - здоровых, сильных, прекрасных людей - гибнет на фронте, в лагерях, в застенках, а что испытывают их жены, матери, дети... но все же работают, борются, а ты (презрительно) в кусты.
   Люба. Ну, ты в кусты, а немцы где же?
   Стахович (торопливо). Я расскажу. Я лежал, а тут начался сильный огонь, только совсем в другом месте. Я подумал: пора - и в речку. И поплыл на спинке по течению. (Ему кажется, что он оправдался.) Вот так я спасся. А такое подозрение... Разве это можно? Я как вылез тогда из реки, так и свалился в, степи, ночью, мокрый весь.
   Сергей (жестко). Бедный, прозяб, наверно! Начался огонь в другом месте, а он лег себе на спинку и поплыл. А огонь начался оттого, что отряд на прорыв пошел.
   Жора. Выходит, все пошли на гибель, чтобы его спасти.
   Стахович. Я все-таки не считаю, что я совершил такое уж большое преступление. Ведь другие тоже спаслись. И Проценко-то сам в конце концов тоже спасся.
   Люба (вспыхнув). Нам всем, Женя, до Проценко очень далеко. И ты себя с ним, пожалуйста, не равняй,
   Туркенич (тихо). Проценко-командир, он обо всем отряде думал, а ты - боец.
   Ваня. А почему ты нам сказал, что послан в город партизанским штабом?
   Стахович. Потому, что меня и правда хотели послать. Я подумал: раз я остался жив, ничего же не отменяется. Хотели послать, это и Проценко подтвердит.
   Люба. В такой момент стал себя с Проценко сравнивать! Да ты знаешь, какая у любого нашего коммуниста большая да трудная жизнь?!
   Стахович. То, что руководить не легко, это каждый знает. Это ответственность, и...
   Уля. А перед кем ответственность?
   Стахович. Как перед кем? (Не находя ответа.) Перед вышестоящими организациями... да мало ли...
   Олег (горячо). Перед партией, перед народом! Вот о чем помнят наши старшие! А ты, наверно, никогда и не думал об этом, оттого и полез в кусты. {Беспощадно.) А сам говоришь, что способен атаковать немецкую жандармерию.
   Туркенич. Солдат должен выполнять приказ. А ты сбежал во время боя, короче говоря, дезертировал в бою. У нас на фронте за это расстреливали или сдавали в штрафной батальон. Люди кровью искупали свою вину!
   Стахович. Я крови не боюсь.
   Сергей. Однажды уже испугался.
   Люба. Ты просто зазнайка, вот и все.
   Жора. Я, конечно, не имею права решающего голоса, я, как известно, не член штаба, но, по-моему, все ясно.
   Олег {после паузы). Ваня Туркенич уже все сказал, лучше не скажешь. А по тому, как Стахович держится, видно, что он вовсе не признает дисциплины.
   Сергей. Он думает, весь народ воюет только ради того, чтобы его спасти.
   Стахович (растерянно). Неужели вы мне не верите? Дайте мне любое, испытание!
   Олег (твердо). Но ты понимаешь сам, что тебя нельзя оставить в штабе.
   Стахович (удивленно). Нельзя оставить? (Упавшим голосом.) Понимаю.
   Олег (оглядев всех) Значит, решено: исключить Евгения Стаховича из штаба "Молодой гвардий". Кто против? Никого.
   Стахович (встал). Мне это очень тяжело. Вы сами понимаете. Но я знаю, вы не могли поступить иначе. И я не обижаюсь на вас. (Заплакав.) Ребята, я клянусь.". (Выбегает из комнаты.)
   
   Тягостное молчание.
   
   Олег. Да... Надо и правда дать ему задание. Надо его проверить. И если он сумеет восстановить свое доброе имя, тогда... (С доброй надеждой.) Да он еще исправится, ребята, ей-богу.
   Туркенич. А вы думаете, на фронте таких случаев не бывает? Молодой боец поначалу струсит, а потом такой еще из него солдат, любо-дорого!
   
   Разговор не клеится. Долгая пауза.
   
   Олег. Расскажи нам все по порядку, Люба.
   Люба (торжественно). Прежде всего мне приказано передать от областного партизанского штаба боевой большевистский привет товарищам молодогвардейцам, то есть вам!
   Жора. Здорово!
   Люба. Я рассказала Проценко все. Он руководит сейчас подпольными организациями всей области, понимаете? Я рассказала и как мы клятву дали, и что делаем, и сказала, что по твоему предложению, Олег, организовались по пятеркам. И знаешь, что он сказал? Он сказал: молодец ваш Олег.
   Олег. Правда?
   Люба. В общем он сказал, что ты предложил самый правильный путь организации и борьбы: маленькие группки, но повсюду -.вот как он говорит. Он сказал, что большевики области на нас рассчитывают, что мы должны помочь людям бороться. Это ничего, что мы молодые, а другие старше нас, зато у нас организация.
   Сергей. Вот это так.
   Олег (с наивным и счастливым выражением). Значит, "Молодая гвардия" признана!.. Нет, подумайте, только подумайте! Наша жизнь принадлежит не нам, а партии, всему народу.
   У л я (взволнованно Любе). Ты помнишь песню о молодой гвардии, ту, что комсомольцы еще в гражданскую войну пели?
   Сергей. Я знаю.
   
   Сергей запевает песню. Ее подхватывают все. Поют тихо, почта ШОПО'ЮМ.
   
   
   Вперед, заре навстречу,
   Товарищи а борьбе!
   Штыками и картечью
   Проложим путь себе.
   Смелей вперед и тверже шаг
   И выше юношеский стяг.
   В бой, молодая гвардия
   Рабочих и крестьян!
   
   Ваня. В бой, сталинская гвардия рабочих и крестьян. Олег..Ну, сказать правду, я рад. Да, я по-настоящему рад. (Ване.) Проценко... Видел! У, брат!..
   
   Общее оживление.
   
   Люба (тихо, Олегу). А помнишь, (Олег, я тебе про станицу Устинскую рассказывала? Запрашивали у меня с Большой земли, помнишь?
   Олег (тихо). Разузнала?
   Люба. И разузнала и передала уже, еще позавчера, прямо из Ворошиловграда.
   Сергей (всем). У меня есть сообщение. Нет, я хочу сказать об этом Игнате Фомине. Неужто ж мы будем и дальше терпеть эту сволочь! Этот иуда выдал Шульгу! А мы еще не знаем, сколько наших шахтеров лежит на его черной совести!
   Жора. Просто дня не проходит, чтобы он не продал или не убил кого-нибудь.
   Сергей. А мы смотрим... Я что предлагаю, - я предлагаю его убить! Поручите это мне, потому что я его все равно убью.
   Жора (тихо и серьезно)." Отец рассказывал, что на востоке существует такая поговорка: "Предатели своей смертью не умирают". По-моему, это правильная поговорка.
   Туркенич. Поручите это мне и Тюленину.
   Жора. Я прошу и мне. Очень прошу.
   Олег. Я поставлю отдельно вопрос о Фомине. А потом уже - кому поручить. Каждый должен решить за себя. Мы будем голосовать поименно - каждый член штаба. (Голосуют.) Тюленин, Туркенич, Земнухов, Кошевой, Шевцова, Громова. Предлагаю поручить Тюленину, Туркеничу и Кошевому.
   Ваня. Я против.
   Сергей. Против чего?
   Ваня. Я против Кошевого. А что, в самом деле? Это ведь надо кончать, это уже ерунда получается.
   Олег. О чем ты?.. Заседание надо кончать, ребята, это верно.
   Ваня (бубнит, не глядя на Олега). Несмотря на предупреждение штаба, Кошевой бросается на все сам. Я бы сказал, это легкомыслие и мальчишество, - ты комиссар, комиссар Кашук.
   Олег (смущенно). Ребята, я...
   Ваня (все так же). Ты вон только что с Сумским сговорился на хутор итти, скирды жечь. Думаешь, я не слышал?
   Олег (смеется). Ни словечка не было...
   Туркенич. Только ты не обижайся, Олег, Ваня правду говорит: это легкомыслие.
   Олег (надулся). Я не обижаюсь. (И вдруг улыбнулся.) Изверги! Сами ходите, а тут... Ну, ладно. (Серьезно.) Поручаем Тюленину, Туркеничу, Арутюнянцу. Но вы должны найти еще ребят-таких, у которых рука не дрогнет, которые всей душой поймут, что это дело чистое, справедливое.
   Жора. Я предлагаю из своей пятерки Радика Юркина. Можете быть абсолютно уверены в нем, как во мне. Ему уже четырнадцать лет, и парень просит принять его в комсомол.
   Туркенич. Он же мальчишка, еще переживать будет.
   Жора. Что ты! Мальчишки ни черта не переживают. Это мы, взрослые люди, всегда что-нибудь переживаем. А мальчишки, знаешь, ни черта не переживают. Он такой спокойный, такой отчаянный.
   Олег. Только все, как с биржей: знают те, кто назначен.
   Жора. Мы тебя просим ни в чем ни капли не сомневаться, Олег.
   Туркенич. Ну, прощаться пора, пошли.
   Олег (Туркеничу). Ваня... (Решительно.) Товарищ командир!.. Товарищи! В последний раз... Я обещал уже...
   Туркенич. С Сумским?
   Олег. Да.
   Ваня. А мы?
   Олег. Там, на хуторе, своя команда собирается... Они идут скирды жечь...
   Туркенич (переглянулся со всеми; помолчав). В последний раз, комиссар, ладно.
   Олег. Счастливо, ребята! (Убегает.)
   
   Все смотрят ему вслед.
   Занавес.
   
   
   
   
    ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
   
   Перед занавесом - Валя Борц. Она прислушивается. За сценой все приближающаяся немецкая речь, крики, свистки. Выстрел, второй. Выбегает Олег.
   
   Валя (взволнованно). Это за тобой? Олег (прислушивается). Пробежали. Да, это за мной. Валя. А где ребята?..
   Олег. А в дом они не проходили?
   Валя. Нет. Я уж полчаса дежурю здесь.
   Олег. Ребята, я думаю, успели скрыться. Я фрицев за собой повел, а здесь вот, на самом углу, обманул. Они за угол, налево, а я сюда. Хорошо, что темно на улице.
   
   Свистки и немецкие голоса теперь удаляются.
   
   Валя (внимательно смотрит на Олега). Ты стрелял?
   Олег. Да.
   Валя. Ты попадешься все- таки.
   Олег. К чорту! Что они знают? Бабушка точно говорит - всех их нужно жечь и давить, як клопив. (Прислушивается.) Ну, вроде успокоилось все. (Довольно повел плечами.) Устал.
   Валя (укоризненно). И доволен.
   Олег (лукаво). А что же!.. Нет, понимаешь, - выходит завтра утром майстер Балдер или даже сам генерал Клер на улицу, а тут флаги! С праздником вас, господин фельдкомендант! Интересно, сколько они провисят? Фрицы могут догадаться, что мины ненастоящие.
   Валя. А сейчас они ничего не заметили?
   Олег. Нет. По-моему, нет. Они нас уже потом, на улице, заметили. А как у вас?
   Валя. Мы с Сережей на трех зданиях успели повесить. А еще до этого Сергей немецкое знамя из кинотеатра утащил после сеанса. То, что над экраном висело, помнишь?
   Олег. Да ну?.. Это же какой скандал! Лишиться знамени! Все равно, что поражение на поле боя.
   Валя. Знаешь, тебе лучше уйти в дом.
   Олег. Ну, хорошо. Ты осторожнее тут. (Уходит.) Свет гаснет.
   
   
   
   
   
   
   

КАРТИНА ШЕСТАЯ

   Комната у Кошевых. На столе стоят бутылка с вином, тарелки. Олег раскрывает дверь. На пороге Люба, Сергей, Жора, Радик Юркин, Уля, Туркенич. Все мокрые, грязные, но счастливые.
   
   Жора. Входи, входи, Радик, не стесняйся.
   Люба. Ой, сколько нас! Ну и люблю я, когда шумно! Ей-богу!
   Сергей. Ну и ночь! Нос с носом столкнулись, а решили, что чужие. Олег. Куда ж вы девались? Я вас даже искать собрался.
   Туркенич. А мы с Сергеем еще на дирекцион забрались.
   Олег. На дирекцион? А полиция?
   Сергей (лукаво). А лестница пожарная?
   Олег. Ну все, только Вани еще нет.
   Уля (удивленно). Разве его нет?
   Олег. А что?
   Уля. Странно, Олег. Я зашла к нему, и мне сказали, что он давно у тебя.
   Олег (озадаченно). Да?
   Уля (Любе). А у вас как?
   Люба. Не говори! На казарме - раз, на кинотеатре - два... Дождь, ветер, а они так и бьются на ветру. Эх, хорошо!
   Сергей (Олегу). Я там на дирекционе настоящую мину поставил. Была у меня. Пусть нарвутся завтра.
   Олег. А у тебя, Жора?
   Жора. У нас с Радиком два флага на больнице. Пожалуй, самое трудное - это было достать простыню. Отец говорит: "Покрасить можно, но все-таки простыня, а мама?" Но я сказал ему, что в конце концов необходимо уточнить вопрос, кто в доме главный: он или мама?
   Олег (улыбается). И как же вы уточнили?
   Жора. Отец сказал, что с характером мамы такой вопрос лучше не уточнять. Он дал нам простыню под свою личную ответственность... Но вообще у меня дома, конечно, компот. Мама убеждена, что я виновник всех происшествий во всем районе. Даже, по-моему, на всей оккупированной территории. Она все время предсказывает, что меня повесят.
   
   Ребята смеются.
   
   Олег. Что ж Вани нет? (Всем.) Товарищи, прошу членов штаба и всех присутствующих садиться. У нас есть заявление о вступлении в комсомол от товарища Радика Юркина.
   Уля (ободряюще). Садись, Радик, садись.
   Радик. Большое спасибо.
   Олег. Радик Юркин начал работу в пятерке Арутюнянца два месяца назад, участвовал в казни Фомина. Сейчас - в боевой группе Тюленина. Сережа,
   расскажи.
   Сергей (встал). Радик участвовал в нападении на немецкие машины на разных дорогах. Действовал, по-моему, смело. Вот и все.
   Жора. Только что установил два государственных флага Советского Союза над городом Краснодон!
   Олег. Будут вопросы к товарищу Радику Юркину?
   Туркенич. Пусть биографию расскажет.
   Радик (встал). Я родился в городе Краснодон в 1928 году. Учился в школе имени Горького. (Помолчал ) А как немцы пришли, теперь уже не учусь.
   Туркенич. Общественных обязанностей не нес?
   Радик (со вздохом). Не нес.
   У л я. Скажи, Радик, а кто твой любимый герой?
   Радик (подумав). Чкалов.
   Сергей (удовлетворенно). Молодец! А мины обезвреживать научился?
   Радик (упавшим голосом). Я научусь.
   Люба. А что бы ты сделал, если бы тебя в Германию угнали?
   Радик. Меня? Я бы поджег у них там чего-нибудь и сбежал.
   Олег (с широкой улыбкой). Обязательно поджег бы?
   Радик (с достоинством). А что ж?
   Сергей (помолчав). А знаешь, сколько раз товарищ Сталин из ссылки бежал?
   Радик (твердо). Товарищ Сталин бежал из ссылки пять раз.
   Сергей. Правильно.
   Уля. Задачи комсомола знаешь?
   Радик. Задача комсомола: бить немецко-фашистских захватчиков, пока не останется ни одного.
   Туркенич. Что ж, я считаю, парень вполне политически грамотный.
   Люба. Принять, конечно, принять
   Уля. Надо принять.
   Олег. Кто за то, чтобы принять в члены комсомола товарища Радика Юркина? Единогласно. Подойди сюда. (Торжественно.) По поручению штаба вручаю тебе временный комсомольский билет. Храни его, как собственную честь. Членские взносы будешь уплачивать в своей пятерке. А когда вернется Красная Армия, райком комсомола обменяет тебе временный билет на постоянный.
   Радик. Я зашью его в курточку и всегда буду носить с собой.
   Олег. Поздравляю тебя.
   
   Все поздравляют Радика. Уля обняла его, а Люба даже поцеловала.
   
   Радик (невпопад). Большое спасибо
   Олег. Можешь итти.
   Радик. До свидания.
   
   (Неожиданно детской,, веселой припрыжкой выскочил из комнаты.)
   
   Олег. Чудесный парень. (Поглядел на часы.) Товарищи! Бабушка, мама, пора! (Торопливо проходит в соседнюю комнату.)
   
   Входит Елена Николаевна и бабушка Вера. Из другой комнаты Олег тянет шнуры с радионаушниками. Наушники достаются Олегу, бабушке Вере, Уле, Тюленину, по одному на
   каждого.
   
  & nbsp;Олег (раздавая наушники). Не беспокойтесь, я буду повторять все. (Слушает.) Тс... тихо! Аплодисменты.
   
   Все насторожились. Тишииа.
   
   Олег. Сталин!.. Приготовьтесь записывать!
   Уля. Готовы, тише!
   Люба. Говори, Олег.
   Олег (взволнованно повторяет). "Товарищи!.. Сегодня мы празднуем... двадцатипятилетие победы советской революции в нашей стране". Аплодируют.
   Елена Николаевна (взволнованно). Неужели он?
   Олег (страстно). Конечно! Тише! Записывайте.
   Уля. Я пишу.
   Люба (шопотом). Помните, как в прошлом году с Красной площади?
   Олег (повторяет). "Я Думаю, что никакая другая страна... и никакая другая армия... не могли бы выдержать подобный натиск озверелых банд немецко-фашистских разбойников и их союзников". Снова аплодируют.
   Уля {шепотом, Сергею). Как он спокойно говорит, ты слышишь?
   
   Тюленин кивает головой.
   
   А ведь его сейчас весь мир слушает, все люди.
   Сергей. Я думаю, его сейчас и Гитлер слушает. Наладил-приемник к слушает.
   Люба (с презрением). Небось, слушает и трясется, урод проклятый.
   Олег (поспешно). Улечка, записывай.
   Уля. Я пишу, Олег.
   
   Юноши и девушки, подавшись вперед, слушают голос свободной земли. Тишина.
   
   Олег (громко). "Нашей Красной Армии - слава! ...Нашим партизанам и партизанкам - слава!" Вы слышали? Он это сказал! "Партизанам и партизанкам", (Прислушивается.) Аплодисменты! Аплодисменты! "Да здравствует товарищ Сталин! - кричат. - Сталин!" Тишина... Все. (Снимает наушник.)
   
   Все молчат в глубокой задумчивости. Ветер за окном. Елена Николаевна тихо выходит.
   
   Бабушка Вера (горестно). От и поговорили. А мне вже почудилось, шо я у Москве.
   
   Олег собирает наушники.
   
   Ой, гляжу я на вас, хлопцы та дивчата, та хиба ж так можно? Такой великий праздник! Дивитесь на стол! Та не вже ж та горилка только для красы? Треба ж ее вышить!
   Олег. Ой, бабуня, ты ж у меня краще всех! К столу, к столу!
   
   Все садятся за стол. Входит Валя.
   
   Туркенич. Ты почему пришла?
   Валя. Меня Елена Николаевна прислала. Она за меня подежурит. Можно?
   Туркенич. Можно.
   Олег (Туркеничу). Иван! Слово тебе! Говори.
   Туркенич. Поздравляю всех с двадцатипятилетием Великой Октябрьской революции! Я хочу, чтобы мы вспомнили сегодня добрым словом ребят из наших боевых групп-и тех, что освободили военнопленных с хутора Погорелого, и тех, что жгут машины и бензовозы на Каменской и Ворошиловградской, и тех, кто пишет и печатает наши листовки, и, конечно, отважных ребят из группы Тюленина. Я предлагаю тост за всех членов нашей организации - в городе, в поселках, в селах!
   Уля. А за тех, кто выполнял задание сегодня?
   Олег. За них особо! За них утром весь город поднимет!
   Туркенич (тронул струны гитары, запел).
   На закате ходит парень Возле дома моего...
   
   Один, второй, третий голос - и вот все подхватили песню.
   
   Люба (среди пения). А помните, ребята, какие песни из Москвы передавали? Каждый день! Песня продолжается.
   Олег (тихо Тюленину). Как думаешь, Ваня не мог попасться?
   Сергей. Я сам об этом думаю. Олег. Ребят не тревожь, не надо. Люба (задорно). Ваня! А ну!
   
   Туркенич заиграл плясовую, и Люба пустилась в пляс.
   
   Бабушка Вера. Ото ж мени танци! Люба (танцуя). Сережка! Выходи! (Притопнули перед Тюлениным ножкой.)
   
   Сергей пляшет с Любой русскую.
   
   Олег (восторженно). Вот так Люба! Бабушка Вера. Ото ж мени танци! Ваня! Давай гопака!
   
   Помахивая платком, бабушка Вера пляшет гопака.
   
   Олег. А я? (Пляшет в паре с бабушкой.) Бабушка Вера (падая на диван). Ой, помрешь, стара! (Обмахивается платочком.)
   
   Танец все чаще, веселей. В двери торопливо стучат.
   
   Олег. Стучат.
   Уля. Может, это Ваня, наконец?
   
   Олег выбегает из комнаты. Бабушка выходит вслед за ним. Полоса в передней. Олег возвращается, он бледен, взволновал.
   
   Уля. Что случилось?
   Олег (заикается больше обычного). Арестовали Ваню, Стаховича и Мошкова!
   Люба. И Ваню Земнухова?
   Туркенич. Где?
   Олег. Прибегала Нина Иванцова. Около клуба. Немцы сначала Стаховича схватили, а потом Ваню и Женю Мошкова. Я послал Нину предупредить всех. (Задумался.) Что же открылось? Ваня... Мошков... Стахович...
   Туркенич. Ребята не выдадут.
   Олег. Да. Но дело, как видно, идет о судьбе всей организации. Немцы попали в самый центр.
   Сергей. Ждать нельзя. Они могут и сюда каждый момент прийти.
   Олег (после молчания.). Мы должны отказаться от какой бы то ни было возможности благополучного исхода. (Мужественно.) Иначе мы погибнем сами и погубим всех членов организации. Мы должны уйти из города. Мы честно боролись, и мы имеем право разойтись с сознанием выполненного долга. Каждому надо попытаться перейти фронт. Надо предупредить всех, всю организацию, сказать родным. Есть другие мнения?
   
   Молчание.
   
   У л я. Прощайте, ребята!
   Олег. Уля, ты куда?
   Уля. Я подожду. Может быть, я смогу работать дальше. Я буду осторожна.
   Олег. Тебе надо уходить, Уличка! Обязательно надо уходить.
   Уля. Я буду осторожна. Живу в поселке, не в городе.
   Олег. Ну, как знаешь, только ты уж сегодня дома не должна ночевать. Слышишь? (Пожимает Уле руку.)
   Уля (Олегу). Прощай.
   Олег. Спасибо, спасибо, что ты была и есть.
   
   Уля тепло прощается со всеми и уходит.
   
   Туркенич (пожимает Олегу руку). До встречи в рядах Красной Армии. Олег. До встречи, Иван!
   
   Туркенич уходит.
   
   Жора (почти в слезах). Олег, ты помнишь, как Ваня Пушкина читал? "Самовластительный злодей" (Голос срывается.) Прощай, Олег! Ребята! (Рукопожатия.)
   
   Жора уходит.
   
   Олег (тихо Сергею). Ты все понял, Сережа?
   Сергей. Все... Стахович может не выдержать, так?
   Олег. Да. И нехорошо было сказать об этом. Нехорошо не доверять, когда не знаешь... Его уже, наверное, мучают, а мы пока на свободе.
   Сергей. Куда думаешь идти?
   Олег. Попробую перейти фронт.
   Сергей. И я... Пойдем вместе. И Валя пойдет с нами.
   Валя. Не обижайтесь, мальчики, на то, что я скажу. Я не могу пойти с вами.
   Сергей. Почему?
   Валя. Нам не перейти фронт такой большой компанией, и я вам буду мешать.
   Сергей. Я без тебя никуда не уйду.
   Валя. Нет, уйдешь. (Чуть не плачет.)
   Сергей. Нет, не уйду.
   Валя. Сергей!
   Олег (обнимая Сергея). Милый друг ты мой, ее сердись, не вешай голову. Значит, пойдем вместе?
   
   Сергей пожал Олегу руку, потом чуть толкнул его ладонью в плечо и вышел, не оглядываясь. Валя обняла Олега я выбежала за Сергеем.
   
   Валя (убегая). Сережа!
   Олег (глядя вслед товарищам). Прошло меньше, чем полгода, а как изменилось все... будто несколько лет прошло. (Торопливо одевается.)
   
   Входит Елена Николаевна и бабушка Вера.
   
   Олег. Мама...
   Елена Николаевна. Я знаю, Олег.
   Олег. Мама, и ты, бабуся, мне придется с вами проститься.
   Елена Николаевна. На дворе снег ранний, холодно.
   Олег. Мне надо торопиться. Прости меня, мамо!
   Елена Николаевна (тихо). Оставь мне комсомольский билет, Олег. Я хорошо спрячу его. Олежек, ведь если найдут...
   Олег. Мамо, я всегда слушал тебя. Ты сама понимаешь. Он будет со мной... Всегда со мной!
   Елена Николаевна. Если что случится, если они будут говорить, что я, или бабушка, или кто из родных признались, все рассказали, не верь и молчи. Мы клянемся тебе, слышишь?
   Олег. Сожгите все. Приемник спрячьте. Ну, посмотри на меня, мамо. Я с нашими приду, с армией.
   Елена Николаевна. Олежек!
   
   Олег порывисто обнимает мать, бабушку и быстро выходит. Елена
   Николаевна выбегает вслед за ним, затем медленно возвращается, подходит к окну, приоткрывает штору. За окном рассвет.
   
   Елена Николаевна. Какой страшный мир! Какая жестокая борьба! (С легким криком.) Мама, смотри!
   
   За окном на каком-то высоком здании развевается красный флаг.
   
   Елена Николаевна. Красный флаг! Смотри. Это на школе Ворошилова! А вот еще! Мама, смотри!.. На больнице, на райисполкоме! Мама, как много!
   Бабушка Вера. Так шо ж ты плачешь, Лена! Шо ж ты плачешь? (Прослезилась.) То ж твой сын те флаги повесил, Лена. Та шо ж ты плачешь, когда радоваться надо?.. Ты гляди, гляди, лезут снимать его. Ну, хочь бы упал какой! Лена, гляди!
   
   Сильный взрыв,
   
   О то дило! Дай бог щастя нашим ребятам!
   Елена Николаевна (воодушевленно). Я только об одном думаю, мама, чтобы он был сильным, если они даже возьмут его. Чтобы они до самой смерти не сломали ему крыльев. Чтоб он не дрожал перед ними, чтобы плевал им в лицо.
   
   Две женщины смотрят на развевающиеся над городом красные флаги.
   Занавес.
   
    
   
   
    

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

   Тюремная камера. В камере Олег, Сергей, Люба, Уля. Ваня, оборванные, измученные.
   
   Уля. Нет, я так и умру, а ничего не скажу им.
   Сергей. Эх, если б не рука, я б убежал, честное слово, убежал бы...
   Ваня. А вы знаете, ребята, генерал этот, Клер. не иначе как сам допросить нас хочет. Вот увидите. Для этого они и свели всех нас в одну камеру.
   Сергей. Ну и чорт с ним!
   Олег. А что они со Стаховичем сделали? Небось, жив? .
   Сергей. Жив. Сколько ребят погубил и сам как падаль... Я своими глазами видел. Был бы я с ним, задушил бы своими руками, как собаку.
   Олег. Я так и подумал, что Стахович не выдержит...
   Сергей (хмуро). Не выдержал... Просто продал.
   Олег (сурово). А ты знаешь, я даже рад. Да, да, что не кто-нибудь другой, а именно Стахович. Вот прошли наши ребята через такие мучения, что люди, наверно, и представить не могут, а ведь ни один ничего...
   
   Гул орудий, отблески артиллерийских залпов.
   
   Люба (у окна). Смотрите, смотрите, как полыхает близко!..
   Уля. И гул... Ты слышишь?
   Люба. Да, да.
   
   Входят генерал Клер, Балдер, солдаты.
   
   Балдер. Встать!..
   Клер (сухо). Кошевой!..
   Балдер (указывая на Олега). Кошевой, герр фельдкомендант.
   Клер (удивлен). Кошевой? (Смотрит на Олега с любопытством, удивлением, говорит что-то Балдеру тихо.)
   Балдер. Совсем мальчик.
   Клер. Этот мальчик водил нас за нос полгода? (Указывая на Земнухова и Тюленина.) Эти молодые люди знают друг друга? Говорите правда-будете жить.
   Ваня. Мы в разных школах учились.
   Балдер. А на машины нападали вместе?
   Ваня (с усмешкой). Не знаю, о чем вы говорите...
   Балдер. Видали? Такое им советская власть дала образование.
   Ваня. На образование мы не жалуемся.
   Балдер. Генерал требует рассказать, с кем ты нападал на машины, какие соучастники на воле?
   Ваня. Как же я мог нападать на машины, когда я близорукий: Я даже вот тебя не вижу, а вместо генерала, например, вижу одну тонкую жердь. И все.
   Клер. Уав?
   Балдер. Не обращайте внимания, герр фельдкомендант.
   Клер. Громова.
   Уля (тихо). Я уже все сказала. Я не буду отвечать на вопросы, потому что я не признаю за вами права судить меня. Делайте со мной, что хотите, вы ничего от меня не услышите...
   Клер (сухо, чтобы не уронить достоинства). Зоо.. Шевцова?..
   Балдер. Вот она, герр фельдкомендант.
   Клер (даже здесь он оценил ее красоту). ...
   Люба (с насмешкой). Здрасте, как поживаете?
   Балдер. Господин фельдкомендант, генерал Клер, спрашивает, для чего вы совершали прогулки в Луганск, Каменск, Ровеньки и даже Миллерово? Немецкому командованию это есть известно.
   Люба. А коли известно, так зачем и спрашивать? А для чего совершают прогулки, господин генерал в его летах должен уже знать.
   Балдер. Господин фельдкомендант знает, у вас был радиопередатчик. Где этот радиопередатчик?
   Люба (с усмешкой). Какой передатчик? Помилуйте! В жизни репродуктор направить не могла...
   Балдер. У господина Клер мало время, Сознавайтесь.
   Люба (мимоходом). Плешивый дурак?..
   Клер (безнадежно машет рукой). Этот. (Указывая на Тюленина.) Пусть заговорит.
   
   Тюленин молчит.
   
   Балдер. Мы его на дыбу подымали, господин фельдкомендант. Он молчит. (Толкает Тюленина в сломанную руку.)
   
   Сергей с трудом сдерживает стон. Уля берет его за здоровую руку.
   
   Клер (Олегу). Кошевой, где ты скрывался последний два месяц?
   Олег. Это не играет никакой роли.
   Клер. Ты ранил наш золдат. Если ты не виноват, почему ты стрелял в наш золдат?
   Олег. Потому что они виновны. Вы сами начали войну, а теперь жалуетесь, что в вас стреляют.
   Клер (сухо). Зоо. Кто из членов ваша организация остался на воле?
   Олег. Много... Я мог бы рассказать о деятельности "Молодой гвардии", если бы я был судим открытым судом. Но совершенно бесполезно говорить это здесь, говорить людям, которые, по правде сказать, уже мертвецы.
   Клер (раздраженно). Сейчас будет приходить команд, и вас будут бросать в шурф шахта. Шурф-это есть колодец семьдесят метров глубины. Через две минуты вы уже будете в этот холодный шурф.
   Олег (после паузы). Какой же он холодный, господин фелвдкомендант? Из этого шурфа шли свет да тепло по всей нашей стране...
   Клер. Довольно... кончать! (Резко повернувшись, уходит.)
   
   Немцы идут за ним.
   
   Ваня (вслед). А! Ни напугать, ни унизить не можете! Столько стран захватили, отказались от чести, от совести, - а не можете! Сил у вас нет!.. (Свистит.)
   
   Молчание.
   
   Олег (тихо). Скажите, ребята, вот если бы сейчас все начинать сначала, стали бы мы жить по-другому, чтобы уберечь себя?
   Сергей (страстно). Я все то же самое делал бы, только постарался бы еще больше, в тысячу раз больше!
   Олег. Верно. Ребята, вы слышите, мы выйдем навстречу этим убийцам, как коммунисты. Пусть мы умрем так же чисто, как жили.
   Ваня (у окна). Глядите, наших выводят! Я вижу их! Это наши!
   
   Слышен топот солдат по коридору, немецкая команда.
   
   Люба (тихо). Прощай, мама! Твоя дочь, Люба, уходит в сырую землю.
   
   Топот все ближе. Все прислушиваются.
   
   Олег (в окно, громко). Товарищи! Дорогие мои товарищи! Пусть мы умрем так, как умирали лучшие большевики за нашу светлую родину! Пусть мы умрем тысячу раз, лишь бы вечно сиял над миром свет нашей великой родины. Товарищи!
   Люба (запевает "Интернационал").
   
   Встава й, проклятьем заклейменный,
   Весь мир голодных и рабов...
   
   Ребята сгрудились вокруг Олега. Дверь камеры распахнулась, на пороге немцы. Как вызов, звучит гимн. Немцы стоят у входа, и словно какая-то сила не позволяет им ступить дальше. Кажется даже, что они попятились. А гимн всё ширится. Голоса возносятся из-за окна, отовсюду.
   
   Олег (громко). И пусть вечно сияет над миром свет нашей великой матери-родины!
   
   3анавес.
   
   
   
   
   
   
   
   
   

ПРИМЕЧАНИЕ

   В профессиональных театрах идут пьесы-инсценировки по роману А. Фадеева. В условиях самодеятельного драматического кружка трудно поставить эти инсценировки целиком, поэтому здесь печатается сокращенный вариант пьесы Г. Гракова, написанной по роману Фадеева "Молодая гвардия".
   Пьеса, конечно, не может вместить всего сюжетного материала романа, но она передает главное - глубокую идейную содержательность книги, показывает нравственную красоту, могучую силу души героев Краснодона, их высокую идейную устремленность, волю к победе, самоотверженную любовь к советской родине - черты, присущие старшему и младшему поколениям большевиков.
   Прежде чем приступить к репетициям, необходимо каждому участнику будущего спектакля внимательно несколько раз прочесть роман Фадеева "Молодая гвардия". Серьезное и вдумчивое чтение романа и обсуждение его с товарищами по спектаклю поможет вам во всей полноте понять идейное содержание романа, образы действующих лиц.
   Тематическое и идейное содержание романа очень широко в многообразно. Здесь и бессмертие большевистских идей, и преемственность их от поколения к поколению, и неисчерпаемость духовных сил народа, и тема дружбы, любви, моральной чистоты нашей молодежи. Но основная идея, пронизывающая собой весь роман от начала до конца, - это идея единства советского государства и советского человека, тождества их интересов.
   Исключительное значение имеет сцена в тюрьме - диалог Шульги и Валько. Это центральное место спектакля. Именно в этой сцене раскрывается тема преемственности и бессмертия большевистских идей. В образах Валько и Шульги воплощены дела и дни Советской страны, ее путь от победы Октябрьской революции через гражданскую войну, времена восстановления, коллективизации, пятилеток - до Отечественной войны.
   Логическим завершением этой сцены является клятва молодогвардейцев, принимающих на себя цело погибших старших товарищей, продолжающих дело старшего поколения большевиков.
   Важнейшая задача спектакля - показать моральный облик советского молодого человека, лучшие черты которого с такой силой проявились в героях "Молодой гвардии". Спектакль должен стать гимном в честь героической нашей молодежи.
   Молодогвардейцы - люди, действительно существовавшие, а не выдуманные автором. Они даны в романе во всей истерической конкретности. И это обстоятельство накладывает на постановщика спектакля и исполнителей особую ответственность.
   Задача исполнителя - играть реально существовавшего человека. Важно, конечно, передать не внешнее портретное сходство, важно проникнуть во внутренний мир действующего лица, создать живой человеческий образ.
   В инсценировке Гракова почти не показана внешняя сторона деятельности "Молодой гвардии". На сцене не происходит ни поджога биржи, ни налетов на немецкие машины, ни освобождения военнопленных. О деятельности молодогвардейцев, их подвигах, о всех событиях зритель узнает из чувств, слов, поведения действующих лиц, из их отношения к случившемуся. И это обязывает постановщика спектакля и исполнителей ролей как можно ярче и полней раскрыть внутренний мир каждого образа и внутреннюю сущность каждого события.
   Особого внимания режиссеров и актеров требует постановка последней картины пьесы. В этой картине мало внешнего действия, но за внешней простотой действия должна чувствоваться могучая нравственная сила молодогвардейцев. Играть картину нужно сдержанно, просто, но с большим внутренним напряжением Молодогвардейцы знают, что их ждет смерть, но они преодолевают страх смерти, и в этом их высокое мужество. В игре исполнителей не должно быть никакой позы, ложной театральной патетики. Молодогвардейцы спокойны, суровы, и последняя реплика Любы произносится тихо, как бы про себя.
   Образы молодогвардейцев даны в романе с исчерпывающей полнотой, глубокой проникновенностью, высокой художественной правдивостью. Нет необходимости поэтому давать характеристики действующих лиц. Внимательное чтение романа "Молодая гвардия" - вот обязательное условие творческой работы постановщика спектакля и исполнителей ролей.
   В пьесе четыре декорации: у переправы, квартира Кошевых, горница Фомина и тюремная камера. Все они могут быть даны условно, с помощью кулис и минимального количества предметов, характеризующих место действия. Картина степи не требует никакого особого оформления: костер в одной стороне сцены, может быть, кустик или камень. Предполагается, что сразу за кулисами идет дорога к переправе.
   В квартире Кошевых достаточно поставить стол, диван, несколько стульев. Нужно окно; оно может быть нарисовано и вырезано из картона или фанеры и прикреплено к одной из кулис.
   В горнице Фомина - другая мебель, одно окно; вместо дверей могут быть боковые сукна.
   Пустая сцена, окно с решеткой, солома на полу - вот и все оформление картины в тюремной камере. Перерывы между картинами внутри акта должны быть короткими. Хорошо бы успеть сменить декорации, пока действие идет на просцениуме перед закрытым занавесом.
   В этом спектакле очень важно сделать понятным для зрителя то. что происходит за сценой. В первой картине идет переправа эвакуирующегося населения на другой берег реки. Оттуда доносится скрип колес, гудки машин, окрики; позднее проходят части немецкой армии. Слышен топот многих ног, команда на немецком. языке.
   В третьей картине в тюремную камеру доносятся голоса советских людей, идущих на казнь, выкрики немцев и т. д.
   Показать на сцене все, что описано в романе, полностью невозможно. Пятнадцать-двадцать человек, участников массовых сцен, не смогут создать впечатления грандиозности происходящих событий. Если же показать эти события отраженно, через чувства, слова, поведение действующих лиц и звуковое оформление, то зрители легко представят себе происходящее.
   Таким образом, звуковое оформление имеет в этом спектакле особенно важное значение, и его необходимо тщательно подготовить и прорепетировать.
   В пьесе много эпизодических действующих лиц, появляющихся на сцене только в одной из картин. Если в драматическом кружке не хватит исполнителей на все роли, то отдельным кружковцам можно поручить сыграть несколько ролей в этом спектакле, например женщину на переправе и жену Фомина.
   Содержательность, глубина материала пьесы требует от драмкружков серьезной и длительной работы над спектаклем. Если драматический коллектив почему-либо не сможет поставить всю пьесу, можно поставить шестую картину, в которой показан один из ярких эпизодов жизни и борьбы "Молодой гвардии".
   Но во всех случаях прежде всего нужно серьезно и тщательно изучить прекрасные страницы романа Фадеева "Молодая гвардия".
   

Наверх