Мы с Сергеем прощались. Кто мог подумать, что расстаемся навсегда. Было не до слезливых рассуждений. Вчера утром трое наших были арестованы. Возможно, это еще и не провал. Но решение всем подпольщикам покинуть Краснодон уже принято.
   Сергей проводил меня в поселок шахты № 12, где до войны проживала их семья и попросил бывших соседей приютить меня не на долго. Через несколько дней мне предстояло, спасаясь от ареста, уйти в соседнюю область к родственникам, а Сергею- сегодня же вернуться в Краснодон, где опасность быть схваченным пособниками оккупантов с каждым часом возрастала.
   Сергей Левашов- это мой двоюродный брат. Высокий, крепкого сложения парень. Открытый лоб, волосы зачесаны назад. Нос с горбинкой. Вид представительный. А возраст... Прошло всего две недели, как ему исполнилось восемнадцать лет.
   Сергей, несмотря на зимнюю стужу, был в кепке, легкой куртке. Но ему не холодно. Он закален.
   Мы с Сергеем ровесники. Весной сорок второго, когда фронт проходил в десятках километров от Краснодона, вместе заканчивали десятый класс. Но так и не закончили. За три месяца до выпуска, к нашей великой радости, райком комсомола рекомендовал нас для работы в тылу противника.
   Так мы оказались в разведшколе. А затем, после ее окончания, вместе были заброшены в фашистский тыл.
   Волею случая мы снова оказались в Краснодоне, к тому времени уже оккупированном фашистскими войсками. Здесь мы и вступили в "Молодую гвардию" - Краснодонскую подпольную комсомольскую организацию.
   Комсомольцы- подпольщики работали с увлечением. Чем опаснее было задание, тем с большей гордостью оно воспринималось. Всем хотелось ускорить разгром немецко-фашистской армии, приблизить час освобождения советской земли.
   Важную работу, как подпольщик, выполнял Сергей Левашов. Это он, наладив работу радиоприемника, снабжал нас сводками Совинформбюро. Это его руками выводилась из строя фашистская техника, отремонтированная в гараже дирекциона, где работал Сергей. Вместе с товарищами он делал немало другого.
   И вот аресты прервали деятельность Краснодонского подполья. Через два дня после того, как мы с ним расстались, он через сестру передал из Краснодона о том, что минувшей ночью полиция приходила за мной, но так как меня дома не оказалось, арестовали моего отца.
   - Немедленно уходи!- были последние, дошедшие до меня, слова Сергея.
   И я ушел. Уходя все дальше от Краснодона, с тревогой размышлял о случившемся. Больше всего беспокоила судьба товарищей: удалось ли им уйти? Если полицейские приходили за мной, то где гарантия, что не придут за другими. За Сергея я был спокоен. В момент прощания он заверил меня, что в Краснодоне долго не задержится и в ближайшее же время уйдет в Новочеркасск к сестре.
   На четвертые сутки, преодолев пешим ходом около 160 километров, я прибыл на станцию Кутейниково Амвросиевского района Донецкой области, где проживали наши родственники. Они и приютили меня. Здесь я надеялся дождаться прихода Красной Армии.
   Через две недели появился дядя, брат моего отца. Я первым увидел его в окно и выскочил в коридор навстречу.
   - Сережу расстреляли! - тихо, едва сдерживая рыдания, произнес дядя Коля.
   Здесь, в этом пристанционном поселке Сергей Левашов родился. Здесь он сделал первые в своей жизни шаги. Здесь же меня застала весть о его гибели от рук фашистских палачей. Весть тяжкая. Ведь нас связывали не только родственные узы. Мы с Сергеем были большими друзьями.
   Многое из его детских лет, о чем я пишу в данной книге, он рассказывал мне сам, многое поведали его сестры, друзья. О нем, о его, пусть короткой, но замечательной жизни все по порядку.
   
   

Годы детства

   Если ехать поездом из Москвы в Ростов-на-Дону через Донбасс, обязательно на пути, сразу после железнодорожного узла Иловайск, промелькнет небольшая станция, на которой скорые поезда и не останавливаются. Это станция Кутейниково Амвросиевского района Донецкой области. В поселке этой станции в небольшом доме под черепичной крышей у Лидии Даниловны и Михаила Ивановича Левашовых 16 декабря 1924 года родился сын Сергей. Он был третьим ребенком в семье, хотя и не последним. Старшим сестрам Евгении было четыре года, Валентине - два, а младшая, Ангелина, появилась на свет лишь три года спустя.
   Отец работал шофером. Тогда это была редкая профессия. Сережа помнил его всегда в кожаной куртке, кожаных галифе и высоких сапогах. Даже фуражка была кожаной. И еще помнилось, что его одежда всегда немного пахла бензином.
   Мать постоянно возилась с малышами. Приучала их с малых лет к труду, прививала уважение к старшим. Учила добру.
   По выходным, когда в сборе была вся семья и Михаил Иванович брал на себя заботы по хозяйству, Лидия Даниловна усаживала всю четверку перед собой и начинала читать. Она читала словно актриса, подражая голосам зверей и птиц, героям злым и добрым. Все слушали как зачарованные. Перед ними открывался удивительный мир сказок. Сестры вспоминали потом, что Сережа слушал, подперев кулачком подбородок, не пропуская ни единого слова. Особенно любили все сказку о царе Салтане, басни Крылова. Беспечную стрекозу, которая все лето только пела, не любили, муравей больше импонировал детскому воображению.
   Сережа рос тихим, но любознательным мальчиком. Он постоянно о чем-нибудь спрашивал старших. Если в доме проводились какие-нибудь работы, Сережа молча присоединялся к работающим.
   Часто по утрам Сергей вместе с дедом шел в столярную мастерскую, при этом говорил: "Иду на работу". Рядом с высоким худощавым дедом он казался совсем маленьким, но старался не отставать, быстро семенил своими ножками.
   В мастерской для него всегда находилось какое-нибудь дело. То выметал стружку, перекладывал с места на место деревянные заготовки, то подавал деду инструмент или просто вертелся у его ног. А вечером во время ужина всем рассказывал:
   - Я с дедушкой хату строил!
   Когда Сереже исполнилось пять лет, семья Левашовых переехала в Краснодон. Здесь Сережа пошел в подготовительный класс средней школы № 1 имени Горького. Из школы пришел восторженный. Со всеми охотно делился впечатлениями.
   - У нас такая хорошая учительница.
   - Чем же она хорошая?- спросила Лидия Даниловна.
   - Она старенькая, но добрая. Федосья Алексеевна зовут.
   Год спустя Левашовы перебрались в поселок шахты № 3-бис. Приближался Новый год. Михаил Иванович привез откуда-то елку. Сережа впервые видел в доме настоящее, пахнущее хвоей зеленое дерево. Все были оживлены и озабочены, как лучше нарядить елку.
   Вечером вся семья засела за дело. Сережа из разноцветных полосок бумаги мастерил фонарики, корзиночки, домики. Девчонки клеили цветы. Лидия Даниловна читала ребятам трогательный рассказ Ф.М.Достоевского "Мальчик у Христа на елке". Попритихли, опечалились дети. Всем было жалко маленького мальчика, у которого в холодном подвале умерла мама.
   Лидия Даниловна всегда потом вспоминала именно этот предновогодний вечер. "Нужно читать детям что-то более жизнерадостное",- думала она.
   Самые яркие воспоминания детства у Сергея сохранились от того времени, когда семья проживала в поселке шахты № 3-бис.
   Сережа рано начал увлекаться авиацией. Он носился по улицам шахтерского поселка, держа перед собой сделанный из бумаги самолет. Несовершенство конструкции компенсировалось воображением: главное быстрее мчаться и громче жужжать, подражая звуку пропеллера. Вначале Сережа увлек самолетом мальчишек, затем и одноклассницу Лену Шитикову. Теперь они гурьбой носились и жужжали, словно целая эскадрилья.
   Вскоре пришло новое увлечение - рыбная ловля. Вместе с Леной и младшей сестренкой Линой Сережа, захватив хлеба, на целый день уходили на Каменку. Сколько было радости, если ребятам удавалось поймать хоть одну крупную рыбешку. Усталые, промокшие, но счастливые приносили они добычу домой и варили уху, вкуснее которой не было ничего на свете.
   Лена вспоминала, как однажды они втроем затеяли игру в Чапаева. Из детского велосипеда сделали пулемет, консервные банки превратили в гранаты. Посредине двора устроили баррикады. И подняли такой шум и трескотню, что лопнуло терпение у соседей. Лидия Даниловна не стала ругать детей, но только строго сказала:
   - Все уберите после себя. Полейте цветы на клумбе.
   Сережа и Лена подружились. Они стали намного старше и уже все меньше затевали шумные игры. Чаще сидели на веранде и мечтали о том, кем станут после окончания школы. Им хотелось скорее стать взрослыми.
   В школе Сергей учился только на "отлично". А еще он с удовольствием посещал струнный кружок, где играл на мандолине, учился фотографировать.
   Как-то Лидия Даниловна спросила:
   - Сережа, мне кажется, ты мало занимаешься.
   - А я на уроках внимательно слушаю все, что говорит учительница, и запоминаю.
   Дома он все время что-то мастерил. Родители выписывали детям журнал "Юный натуралист". Особенно увлекался им Сережа. Он не только внимательно читал его, но и старался предлагаемые опыты проверить на практике. Так появился огурец в бутылке. Следуя рекомендациям журнала, Сергей терпеливо выращивал огурец в обычной стеклянной бутылке, а затем законсервировал его. И вот уже десятки лет этот огурец экспонируется в музее "Молодая гвардия".
   Затем Сергей стал посещать авиамодельный кружок. В доме появились чертежи, собирались и склеивались какие-то конструкции. Период, когда увлечение авиацией носило характер детской игры, давно миновал. Теперь Сергей трудился над созданием летающей модели самолета. И вот, наконец, модель была создана. Для запуска ее Сережа выбрал самое высокое место. Туда пришли школьные товарищи, Лена Шитикова и сестренка Лина. Сергей поднял на вытянутых руках свое изделие, легонечко толкнул и белоснежная модель стремительно понеслась над степью. Ребята с криками бросились вдогонку. Самолет плавно приземлился, сохранив мечты, породив надежды.
   Теперь Сергей с еще большим желанием, чем прежде, занимался в авиамодельном кружке. Лене Шитиковой он сказал:
   - Моя мечта - поступить в училище военных летчиков.
   Тогда всех восхищал подвиг наших летчиков, которые мужественно сражались в интернациональных бригадах на стороне испанских республиканцев против фашистов.
   Все мы тогда прониклись любовью к Испании, к ее гордому свободолюбивому народу. Хотелось увидеть, какие они, испанцы. И вдруг новость. В поселок шахты № 3-бис приезжают испанские ребята - дети бойцов-республиканцев. Встречать юных гостей вышел весь поселок. Затем собрались в школе. От имени пионеров испанских ребят приветствовал Сергей.
   С ответным словом выступил черноглазый паренек. Он благодарил за гостеприимство, за помощь Испанской республике и в заключении преподнес Сергею "испанку"- головной убор бойцов-республиканцев. Он напоминал пилотку, но с более высоким верхом и кисточкой впереди. Более желанного подарка было просто не придумать. Ведь в то время многие дети и взрослые нашей страны в летнее время носили "испанки". Конечно, местного изготовления. А Сергей был обладателем "испанки" из самой Испании.
   После теплых, волнующих встреч гостей торжественно проводили. А вскоре после этого провожали и Сергея. Ехал мой брат в столицу. Его, как лучшего ученика школы, премировали путевкой на экскурсию в Москву.
   Сколько потом было восторженных рассказов об увиденном в поездке. Ведь Сергей был единственным в поселке, кто побывал в столице. Он там ходил по Красной площади, прикасался к Кремлевской стене, был в Мавзолее, видел Ленина. Обо всем подробно он рассказывал и в школе, и дома. С восхищением вспоминал Сережа подземные мраморные дворцы московского метро, подъем и спуск на эскалаторе. Рассказывал и о том, как он в начале спотыкался, нерешительно ступая ногой на эскалатор. И всем, кто его слушал, казалось, что они тоже побывали в Москве.
   
   

Принят в комсомол

   В 1939 году Сереже исполнилось 15 лет. Он вырос, возмужал, стал усиленно заниматься спортом и военной подготовкой. Сергей научился метко стрелять из винтовки, сдал нормы военно-спортивного комплекса "Готов к труду и обороне". Каждый день Сергей делал упражнения с гирями. Их было две, весом в двадцать килограммов каждая. Сначала выжимал одну гирю то левой, то правой рукой. Затем сразу обе. Для тренировки кистей рук и пальцев придумал себе упражнения с утюгом, подвешенным на округленный шест.
   Каждое утро после физических упражнений Сережа обтирал себя смоченным в холодной воде полотенцем, а в зимнее время снегом. Зимой он всегда ходил в кепке, кожаной неутепленной куртке, без перчаток.
   Закалка организма этим не ограничивалась. Для Сергея она нередко продолжалась и тогда, когда он спал. На деревянный настил он рассыпал зерна ячменя или кукурузы, накрывал его тонким байковым одеялом и ложился спать.
   Конечно, здесь сказывалось влияние образа Рахметова из романа Н.Г.Чернышевского "Что делать?".
   - И зачем тебе все это? - спросила однажды сестра.
   - Жизнь длинная, - ответил он, - чтобы чего-то достичь, сделать нужное, полезное, нельзя быть неженкой.
   В предвоенные годы шло быстрое развитие советской авиации. В газетах часто появлялись призывы: "Трудовой народ - строй воздушный флот!". И флот создавался. Он уже заявлял о себе дальними беспосадочными перелетами В.П.Чкалова на Дальний Восток, через Северный полюс в Америку, многими другими достижениями советских авиаторов.
   Вот тогда Сергей еще больше размечтался об авиации. Он видел себя в будущем то за штурвалом стремительно несущегося истребителя, то в авиационном конструкторском бюро в качестве создателя боевых машин. Сергей стал изучать специальную литературу по авиастроению, читал все, что писалось в газетах и журналах по данному вопросу.
   В те насыщенные важными международными событиями дни, когда к нашему порогу приближалась война, Сергей готовился к вступлению в комсомол. Естественно ему хотелось какими-нибудь полезными делами зарекомендовать себя с положительной стороны.
   В школе поселка шахты № 12, где он теперь учился, не было авиамодельного кружка. Не попробовать ли создать самому такой кружок и возглавить его работу?
   Вначале Сергей считал нескромным предлагать себя в качестве руководителя кружка, который обычно возглавляет преподаватель, как правило мужчина. Но вскоре Сергей преодолел это предубеждение. В комитете комсомола он сказал, что желает создать авиамодельный кружок. Предложение Сергея было одобрено и вскоре он активно взялся за дело.
   Сергей написал объявление, в котором указал, что именно к нему следует обращаться по вопросу записи в авиамодельный кружок и вывесил на видном месте. Желающих оказалось значительно больше, чем позволяли возможности выделенной для этих целей комнаты. Явно сказывался высокий авторитет организатора.
   Хотя авиамоделизмом Сергей занимался с шестого класса и в свое время создал несколько удачных моделей, с которыми не раз участвовал в районных соревнованиях и даже занимал призовые места, знаний для руководства кружком ему все же не хватало. Однажды, в газете "Пионерская правда" Сергей прочитал статью авиаконструктора Яковлева А.С. (будущего генерального конструктора, создателя превосходных истребителей, а в послевоенное время - пассажирских ЯК-40, ЯК-42), в которой он излагал рекомендации по авиамоделизму. Сергей сразу же написал письмо авиаконструктору. Радости не было предела, когда от Яковлева А.С. пришел ответ с чертежами авиамоделей и некоторыми советами по руководству кружком. И авиамодельный стал набирать силу. Вскоре первая модель, собранная руками кружковцев, совершила успешный полет.
   - Принят! - громко прокричал Сергей, вбегая в дом. Я теперь комсомолец! Он стоял у дверей радостный, улыбающийся. Подбежали с поздравлениями сестры Валентина и Ангелина. Затем появилась мать.
   - Поздравляю, Сереженька! - ласково произнесла Лидия Даниловна и приложила голову к груди уже совсем повзрослевшего сына.
   - Я знала, что тебя примут и испекла пирог. Можешь приглашать друзей.
   Вечером пришли одноклассники Аня Карлова, Люся Обухова, Ваня Карцев, Толя Галаев, Ваня Трофименко. Дом наполнился веселыми голосами. Все расселись за столом, на котором появился самовар и праздничный пирог.
   Рядом с Сергеем Аня Карлова. Еще год назад этому факту никто не придал бы значения. Сергей ко всем девушкам относился одинаково, по-товарищески. А если кого-то и выделял, то не из-за личных симпатий. До недавнего времени Сергея часто можно было видеть с Люсей Обуховой. Но они встречались как товарищи, которых сближали общие увлечения книгами, изучаемыми предметами. Им было о чем поговорить.
   Чаще всего Сергею приходилось бывать защитником девочек от обидчиков - мальчиков. Об этом в школе знали все. И когда какую-нибудь ученицу мальчишки пытались обидеть, она предупреждала:
   - Отстань, а то Сергею скажу!
   И все знали, какому Сергею и что за этим последует.
   Ане Карловой Сергей явно симпатизировал. Это заметили и в школе, и дома. Аня - скромная девушка, мягкая, душевная. Более всего Сергея подкупала в ней незащищенность. Он, крепкий физически, испытывал какую-то потребность оберегать ее от возможных обидчиков. У Ани в семье случилось большое несчастье. Во время аварии на шахте погиб ее отец. В связи с этим обстоятельством Сергей в какой-то мере и себя почувствовал ответственным за судьбу этой девушки.
   А началось это однажды поздним вечером. В первый день нового учебного года после занятий все остались в классе. Делились впечатлениями о прошедшем летнем отдыхе и засиделись допоздна. Всем было интересно и никто не хотел уходить. А когда стемнело, всем классом пошли провожать тех, кто жил в соседнем поселке, в пяти километрах от школы.
   В свое время там жила семья Левашовых. Но из-за отсутствия средней школы переехала в поселок шахты №12. Сейчас там жили несколько одноклассников Сережи, в том числе Аня Карлова.
   Светила луна. Легко различались степные тропы. По двое, по трое шли по ним одноклассники. Каждый беседовал с тем, кто был рядом.
   Сережа шел с Аней. Они разговорились и отстали от группы. Сережа решил, что наступил удобный момент для признаний в своих чувствах.
   - Аня, давай с тобой дружить! - сказал он негромко, когда в разговоре появилась пауза.
   - Сережа, разве мы не дружим?
   - Дружим всем классом, но я имею в виду другое.
   - Что ты имеешь в виду? - спрашивала Аня, стараясь продлить объяснение.
   Сережа не договорил, так как уединение было нарушено. Их поджидали. Пришлось присоединиться ко всей группе и включиться в общую беседу. Возобновить прерванный разговор в тот вечер так и не удалось. Вскоре распрощались с теми, кого провожали, а сами отправились в обратный путь.
   На другой день утром встретились у школы. По сиянию глаз, по улыбке, предназначенной только ему, Сережа понял, что продолжать разговор уже не нужно.
   Сережа был первым из собравшихся, кого приняли в комсомол, поэтому разговоров на эту тему было много.
   - Сережа, что у тебя спрашивали, когда принимали? - поинтересовалась Люся Обухова.
   - Спросили о международном положении и том, как готовлюсь к защите Родины.
   Ответы Сергей на вопросы ребят вылились в общую беседу о событиях в мире. Военная опасность для нашей страны все возрастала. На западе она исходила от фашистской Германии, на востоке - от империалистической Японии.
   Затем разговор перешел на школьную тему. Все увлеклись беседой. Никто не торопился уходить, хотя некоторым ребятам было далеко до дома.
   Сережа пошел проводить Аню Карлову. К ним присоединился Ваня Трофименко. На обратном пути Ваня разоткровенничался:
   - Сережа, завидую тебе. У вас такая дружная семья.
   Ваня в доме Левашовых не впервые. Он знал, что праздничный пирог по случаю вступления Сергей в комсомол - не исключение. Торжественно отмечать дни рождения каждого из членов семьи или иные важные события давно стало семейной традицией. Каждый, например, хорошо помнил дни рождения родителей, сестры, брата и заранее обдумывал, какой знак внимания проявить. Сергей любил мастерить. Он всегда заблаговременно готовил ко дню рождения матери, отца, сестер какую- нибудь поделку, изготовленную собственными руками. Родители и сестры, разумеется, помнили и о нем.
   В семье всегда сохранялась атмосфера сердечности, доброты, уважения друг к другу. А семья ведь не маленькая и матери вечно приходилось хлопотать по хозяйству. Но Сергей и сестры поочередно включались в эти хлопоты в качестве помощников.
   Однажды вечером, согласно очереди, готовить чай, собирать на стол пришлось Сереже. Он сделал нужные приготовления, пригласил всех к столу, потом подошел к матери:
   - Мама, пойдем пить чай!
   - Некогда, Сереженька, вот доштопаю чулки, тогда и приду.
   Сережа какое-то мгновение стоял около матери, огорченный ее занятостью, а потом поднял ее вместе со стулом и отнес к столу. А когда вечерний чай был окончен, таким же образом отнес ее на прежнее место.
   Так же внимателен был Сережа и к сестрам. Но случалось, ради озорства подшучивал над ними. Больше всех доставалось, конечно, самой младшей, Ангелине.
   Как-то она обратилась к брату:
   - Сережа, хочу, чтобы волосы были волнистыми. Как это сделать?
   Сережа задумался. Затем серьезным тоном произнес:
   - У нашей коровы скоро появится теленок. Как только он уверенно встанет на ноги, подставь ему свою челку. Он лизнет твои волосы своим шершавым языком и они станут волнистыми.
   Лина рекомендацию брата приняла всерьез и действительно подставила свою прическу недавно народившемуся несмышленышу. Тот мгновенно захватил челку губами и вырвал у Лины клок волос.
   Такого финала Сережа не хотел и не предвидел. Ему жаль было видеть плачущую сестренку. И это было для него больнее того наказания, которому его подвергли родители.
   Когда Лина перешла в пятый класс, с огорчение заметила, что она самая высокая из всех одноклассниц. Это ее стало беспокоить и она пожаловалась Сереже.
   - Не хочу быть высокой. Даже мальчишки ниже меня ростом. Что мне делать?
   Сережа подумал минуту, потом ответил:
   - Утром, как только встанешь с постели, надень на голову сито и не снимай его целый день. И так повторяй в течение всей недели. После этого рост прекратится.
   Лина послушала брата. На следующий день утром она надела сито на голову и до самого вечера отсиживалась в сарае. Там ее с ситом на голове и обнаружила Лидия Даниловна. Она не сразу сообразила, в чем тут дело. А когда поняла, долго не могла успокоиться от смеха.
   Сергей активно занимался общественной работой и тогда, когда был пионером. Со вступлением в комсомол нагрузок прибавилось. Сергей продолжал руководить авиамодельным кружком, был избран членом ученического комитета школы, а затем стал его председателем. В классе он был старостой.
   Сергей успевал всюду. Он не просто числился исполняющим те или иные обязанности, а исключительно добросовестно их выполнял, вкладывая в каждое дело свое умение, свой талант.
   Всю разнообразную общественную работу Сергей успешно совмещал с учебой. Все годы учебы в школе он успевал только на "отлично" и по окончании каждого последующего класса награждался похвальной грамотой.
   Сергей, как староста, не только подавал пример в учебе, но также заботился об успеваемости всех учеников класса. Он был противником подсказок, списываний и когда замечал такое у кого-нибудь, старался пресекать. В то же время Сергей был безотказным, когда кому-то из товарищей нужно было помочь. На помощь одноклассникам в учебе он времени не жалел.
   Как-то две девочки обратились к нему:
   - Сережа, ты задачу по физике решил?
   - Решил, конечно, - ответил Сергей, догадываясь, что за этим вопросом последует просьба разрешить заглянуть в его тетрадь с домашним заданием. Но давать списывать он не собирался.
   - А у нас не получилось.
   Упреждая просьбу и неизбежный отказ, Сергей сказал:
   - Завтра приходите за час до уроков и я объясню вам, как решается эта задача.
   Сергей с большим уважением относился к своим учителям. Для него не существовало нелюбимых преподавателей. Как и любой другой ученик, кому-то из них он симпатизировал больше, кому-то меньше. Но относился ко всем с одинаковым уважением и всячески поддерживал авторитет каждого из них.
   Однажды в классе расшалившиеся ребята решили подшутить над учителем биологии Григорьевой Е.В. Кто-то из них перед ее приходом в класс мелом испачкал стул, на котором обычно сидит учитель. Пришедшая на урок Григорьева Е.В. не заметила этого и села на стул. Когда, объясняя урок, она поднялась, весь класс увидел испачканный костюм. Кое-кто начал хихикать. Тогда Сергей поднялся из-за парты и сказал:
   - Евгения Валерьевна, у Вас костюм испачкан мелом. Разрешите я помогу Вам почистить!
   Через несколько минут урок продолжался. Теперь уже никто не смеялся.
   По окончании урока все остались в классе.
   - Кто же это сделал? - строго спросила учительница. Все молчали.
   Тогда Сергей на правах старосты сказал:
   - Я знаю кто это сделал, но пока не скажу. Если виновник злой шутки не трус, пусть сам подойдет и извинится за свой "рыцарский поступок".
   Большая семья Левашовых всегда довольствовалась скромным достатком. Четверо детей и двое взрослых требовали не малых расходов. А единственным кормильцем, приносящим в дом зарплату был Михаил Иванович. Но вот стали взрослеть дети. Увеличились расходы на еду, одежду, обувь. К тому времени старшая сестра Сережи Женя поступила в институт и проживала по месту учебы в городе Новочеркасске. Ей тоже нужно было помогать. Все это сказалось на материальном положении семьи. И Лидии Даниловне пришлось устроиться на работу.
   В этой обстановке Сергей всерьез задумался, не последовать ли ему примеру матери. Он уже готов был оставить школу и наравне со взрослыми работать в шахте. Пусть хоть сестры учатся.
   Как-то вечером он поделился своими соображениями с родителями. Лидия Даниловна и Михаил Иванович, даже не дослушав объяснения Сергея до конца, решительно воспротивились:
   - Ни в коем случае! - сказал отец,- выбрось эти мысли из головы. Если потребуется твоя помощь, мы сами об этом скажем. А пока учись.
   Сергей, продолжая учебу, все больше задумывался о материальном положении семьи. Он не мог оставаться равнодушным к тем трудностям, которые испытывали родители и очень хотел хотя бы немного им помочь.
   В то время Сергей заканчивал восьмой класс. Приближались летние каникулы. Целых три месяца не нужно ходить в школу. А что, если на этот срок устроиться на работу? Учебный год еще продолжался, а Сергей уже присматривал себе работу. Он искал ее там, где не станут уточнять, сколько тебе лет. Парень высокий, крепкий. По внешнему виду вполне взрослый. Что еще нужно?
   Такая работа для Сергея нашлась. Он оформился грузчиком на лесной склад. Конечно, Сергей мало представлял чем ему придется там заниматься. Но понимал, что будет нелегко. В первый же день он это испытал. Ему пришлось вместе с другими, вполне взрослыми мужчинами, то выгружать из вагонов, то перетаскивать в определенное место тяжелые бревна и складывать их в штабеля.
   Первые дни Сергей приходил домой очень уставшим. Но никому в этом не признавался. На все вопросы о работе отвечал стандартной фразой:
   - Все нормально!
   Около двух месяцев трудился Сергей на лесном складе, наравне со взрослыми выполняя, а иногда даже перевыполняя норму. Теперь он втянулся и готов был продолжать работать и дальше. Но лесной склад пришлось оставить, так как срок сезонных работ был окончен.
   После этого Сергей устроился на работу в совхоз. Через три дня после оформления на работу мы с ним встретились.
   Взаимные посещения друг друга у нас с Сережей стали правилом еще с детских лет. То он приходил в нашу семью в гости на несколько дней, то я шел к ним в поселок. Когда я приходил, Сергей старался придумать какое-нибудь развлечение. В одном случае это было фотографирование или настраивание самодельного радиоприемника, в другом - интересная книга или увлекательная игра. А однажды Сергей преподнес мне в подарок кавалерийскую шашку - предел мечтаний любого мальчишки. Он нашел ее в степи, где, судя по другим найденным в том месте предметам еще в гражданскую войну произошла кровавая схватка двух отрядов всадников - красных с белыми. Шашка была найдена без ножен. Вероятно, тот, кто ею владел, погиб, не успев вложить клинок в ножны.
   Теперь мы стали почти взрослыми. Иными стали увлечения, расширился круг интересов. Но традиция периодически навещать друг друга осталась неизменной.
   В этот раз я Сергея дома не застал. Он работал в совхозе и появился только вечером. Но пришел с работы бодрым, полным оптимизма, словно с прогулки.
   Весь вечер мы провели вместе. Сергей рассказывал о делах, своей работе, делился планами на будущее. А потом неожиданно предложил:
   - Пойдем завтра со мной в совхоз? Денек поработаешь.
   Весь день, прерываясь лишь на обед, трудились мы на совхозной плантации. Убирали помидоры, складывали их в ящики, переносили к месту транспортировки. К вечеру я уже имел полное представление о том, каким образом Сергей вносил свой вклад в семейный бюджет.
   Начался следующий учебный год. Теперь Сергей учился уже в девятом классе. Оставлять школу он уже не порывался. Убедился, что и за летний сезон, если хорошо потрудиться, можно кое-что заработать. И он, действительно, заработал значительно больше, чем предполагали родители. Воодушевленный результатами своих стараний, Сергей задумывался о предстоящих летних каникулах. Куда пойти работать? И вдруг новость: Сергея, как лучшего ученика школы премировали путевкой в дом отдыха.
   Новость не столько обрадовала Сергея, сколько огорчила. В обстановке, когда нужно помогать материально родителям, ему предлагается отдыхать.
   Дома он рассказал родителям о путевке и сразу же добавил:
   - От путевки я откажусь. Буду устраиваться на работу.
   Но родители решили по- другому. Они вначале посоветовались, а затем Лидия Даниловна сказала:
   - Отказываться от премии неприлично. Ведь путевка тебе выделена заслуженно. Побудешь две недели в доме отдыха, а затем пойдешь на работу.
   Сергей всегда обезоруживала убедительность доводов матери. Она не повышала голоса, не оказывала давления, а воздействовала силой убеждения. Так было и в этот раз. Сергей молча согласился и стал собираться в дорогу.
   
   

Война началась

   22 июня 1941 года. Воскресенье. Обычный летний день. С утра теплый, со второй половины дня - жаркий. Около одиннадцати мы с дядей Колей, братом моего отца направились из Краснодона в поселок шахты №12 - в гости к родственникам. Мне не терпелось увидеть Сережу. И он, и я недавно окончили девятый класс. Хотелось обменяться впечатлениями.
   Шли степью. В пути вели разговоры на разные темы. Но больше всего рассуждали о том, будет ли война с Германией. Когда вошли в поселок, обратили внимание на необычное оживление среди жителей. Чем-то они были возбуждены. Спросили первого встречного мужчину:
   -Что здесь происходит?
   -Как что? Разве не слышали? Война началась.
   Новость ошеломляющая. Несколько минут мы стояли, не зная куда идти. Затем все же пошли к родственникам. Но там задерживаться не стали и вскоре направились домой. С Сергеем встреча так и не состоялась. Три дня назад он уехал в дом отдыха. Вернувшись в Краснодон, мы узнали, что по радио выступал Молотов В.М. В его выступлении было сказано, что на рассвете без объявления войны войска фашистской Германии совершили внезапное нападение на нашу страну и пересекли западную границу СССР на всем ее протяжении от Баренцева до Черного моря. Варварской бомбардировке были подвергнуты города Мурманск, Каунас, Минск, Киев, Одесса, Севастополь, железнодорожные узлы, аэродромы, районы расположения советских войск.
   Весть о войне всколыхнула все население страны. Но вызвала она не смятение, а повышенную активность, особенно у молодежи. Многим из нас хотелось сразу же, без промедления отправиться на фронт. С такой просьбой мы, группа комсомольцев школы №1 имени А.М.Горького, и направились в райком комсомола. Там все работники были уже на местах. Один из них выслушал нас внимательно, записал наши фамилии. Однако, на фронт отправлять нас пока не обещал. Но поручил нам ночное дежурство в райкоме.
   Через два дня после начала войны возвратился из дома отдыха Сергей. Настроение у него было боевое. Он сказал всем, что будет проситься добровольцем на фронт. Вместе со своими товарищами из поселка он с этой целью пришел в Краснодон.
   Идти в райком комсомола я ему отсоветовал. Вместе со всеми его товарищами пошли в райвоенкомат. Но уже издали увидели огромную массу людей на площади перед входом в райвоенкомат. Это были те, кого в первую очередь мобилизовали и готовили к отправке на фронт. Ясно, что пробиться к кому-нибудь из работников военного комиссариата - несбыточная мечта. Но мы попробовали. Нам удалось остановить одного работника, когда тот вышел из кабинета по какому-то делу. Мы окружили его и стали излагать свою просьбу послать нас на фронт. Он выслушал нас, задав несколько вопросов, а потом сказал:
   - Ребята, вы же видите, идет мобилизация. Нам сейчас не до вас. Заканчивайте десятилетку тогда пошлем вас в военные училища.
   Мы обиделись. Пока будем заканчивать десятый класс, война кончится.
   Вскоре нашей энергии все же нашли применение. Всех старшеклассников направили в колхоз помогать сельским труженикам убирать урожай. Мы радовались возможности быть всем классом вместе и работали с энтузиазмом. В свободное от работы время много спорили, обсуждая обстановку на фронте. У каждого были свои предположения о том, как долго война продлится, каких рубежей достигнет противник, продвигаясь на восток по советской земле, прежде чем будет разгромлен. Но никто тогда не допускал мысли, что враг придет даже сюда, в Донбасс.
   Работали мы в колхозе до конца лета. Затем всех отпустили по домам. Нужно было готовиться в школу.
   Новый учебный год начался без задержки. Но уже чувствовалось приближение фронта. В городе появились беженцы, в школе - новые ученики. Вскоре занятия были прерваны. Всех старшеклассников снова направили в колхоз. Теперь мы видели, как по дорогам с запада на восток двигались эвакуированные. Советские граждане западных и центральных областей Украины, которым удалось избежать фашистской оккупации, на автомашинах или в повозках, запряженных лошадьми, следовали в восточном направлении. Наступил октябрь. Мы все еще работали в колхозах. Но чувствовали, что руководителей хозяйств это уже мало интересовало. Им, вероятно, уже было не до нас. И мы возвратились домой.
   А фронт все приближался. Занятия уже не возобновлялись. В нашей школе теперь размещался военный госпиталь.
   Райком комсомола превратился в военный штаб и нас, комсомольцев постоянно направлял на задания: то помогать транспортировать раненых из санитарного эшелона в госпиталь, то разносить по адресам повестки мобилизованным на фронт, то совместно с военными патрулями в ночное время проводить проверку документов с целью выявления вражеских агентов.
   Фронт был уже совсем близко. Началась эвакуация учреждений, предприятий. То, что невозможно было вывезти, уничтожалось. Взрывались шахты.
   В один из этих дней мои родители получили похоронку. Под Ленинградом от пули фашистского снайпера погиб мой старший брат Петр. Он был в звании капитана, командовал артиллерийским дивизионом.
   Выразить нашей семье соболезнования вместе с родителями пришел и Сережа. Мы с ним долго беседовали. Для нас обоих Петр был примером во всем. Сергей сказал, что пока никуда уходить не будет, с приближением фронта вступит в Красную Армию. Печальное известие о гибели Петра укрепило в нем эту решимость.
   Многие жители покидали город. Мы вместе с одноклассником Борисом Мащенко явились в райвоенкомат с просьбой направить нас в военное училище. Теперь уже от нас не отмахивались и вскоре включили в одну из команд и отправили в Сталинград.
   А Сережа все еще был дома. Он внимательно следил за всеми сообщениями о событиях на фронте. По вечерам, когда вся семья в сборе он зачитывал сводки Совинформбюро и другие материалы, рассказывающие о боевых делах советских воинов. Однажды Сережа привлек внимание всех к газетной статье "Таня", в которой рассказывалось о мужестве и стойкости восемнадцатилетней девушки - партизанки, которая была схвачена фашистами, подверглась жестоким пыткам и затем публично повешена. Юная комсомолка погибла, но не выдала врагу место-нахождение партизанского отряда. Только позже страна узнала имя героини: ею была московская школьница Зоя Космодемьянская.
   Мужество патриотки поразило всех, кто слушал статью. Но поразила и жестокость, изощренность пыток фашистских палачей. Больше всех возмущался Сережа.
   - Разве это люди? - говорил он, - это же дикие звери, а еще считают себя культурной нацией.
   Фронт все приближался и Сережа мысленно пытался представить себя в качестве бойца, вступившего в сражение с фашистскими оккупантами. А вся семья в это время готовилась к переезду в Краснодон. Дело в том, что Лидия Даниловна работала председателем поселкового Совета. В случае прихода оккупантов ей, да и семье репрессий не миновать. Поэтому руководство района предложило всей семье Левашовых переехать в Краснодон, чтобы оттуда вместе с районными учреждениями эвакуироваться в советский тыл.
   Вскоре переезд в город состоялся. Но обстановка на фронте резко изменилась. Фашистские войска, захватившие город Ростов на Дону, были оттуда отброшены. Их продвижение на юге нашей страны было приостановлено. Приостановлена была и эвакуация. Семья Левашовых так и осталась в Краснодоне.
   А вскоре пришла еще более радостная весть: крупное поражение немцев под Москвой. Фашистские войска, пытавшиеся захватить столицу нашей Родины, были отброшены на сотни километров.
   Весть об этом меня застала в Сталинграде, куда я прибыл с командой краснодонских парней. Туда нас направил райвоенкомат с обещанием определить в военное училище. Но вместо военного училища нас зачислили в ремесленное при Сталинградском тракторном заводе. Вначале возмущались, но пришлось смириться. Несколько утешало только то, что работаем, а точнее, учимся работать на оборонном предприятии.
   Как-то поздним вечером, укладываясь спать, я разговорился с высоким светловолосым парнем, расположившимся на соседней койке.
   - Ты откуда? - спросил я его.
   - Из Краснодона.
   - Вот как! Я тоже оттуда. А где ты там живешь?
   - В Первомайке.
   - А как зовут?
   - Анатолий Попов.
   Кто мог подумать, что через несколько месяцев мы снова встретимся но уже как участники Краснодонского подполья.
   Вскоре и у Анатолия и у меня наладилась переписка с нашими родителями. И ему и мне родители сообщали, что фронт остановился в семидесяти километрах от Краснодона. В город стали возвращаться эвакуированные учреждения, предприятия. Вернулись многие покинувшие город жители. Восстановились и начали давать уголь шахты. Возобновились занятия в школах. Родители зовут домой, в Краснодон.
   Мы с Анатолием всерьез задумались. В Краснодон, конечно же, хотелось. Но не потому, что там родной дом, а потому, что наш город близко к фронту. Отсюда, из Сталинграда в военное училище нас не пошлют. А вот из Краснодона, который всего в семидесяти километрах от фронта...
   - Давай рискнем! - предложил Анатолий.
   Рисковать то было чем. Ведь мы собирались самовольно покинуть предприятие.
   В середине февраля сорок второго мы были уже в Краснодоне. Город был тревожен, когда в ноябре сорок первого я покидал его. Теперь он был деловым и сосредоточенным. Люди привыкли к близости фронта и чувствовали себя уверенно.
   Я долго расспрашивал родителей о местных новостях, о том, кто вернулся из эвакуации. Но прежде всего спросил у матери о Сереже. Она ответила:
   - Завтра пойдешь в школу, сам увидишь его.
   Мы сидели за партами и внимательно слушали объяснения преподавателя. Когда умолкал его голос, с запада отчетливо доносился гул канонады. Эти разрывы бомб и снарядов лишний раз напоминали, что фронт близко, всего лишь в десятках километров от Краснодона.
   Мужской же половине класса звуки разрывов как бы напоминали: наше место не здесь, среди девчонок, а там, на фронте, где льется кровь защитников Родины. В те дни мы, семнадцати - восемнадцатилетние парни, всерьез опасались, как бы не опоздать на войну. Шел ведь девятый месяц как она началась.
   Прозвенел звонок. Все пошли во двор под теплые лучи весеннего солнца. Сергей Левашов и я тоже направились к выходу. Но нас остановила комсорг Людмила Козырева.
   - Ребята, к вам обоим есть важное дело. Задержитесь после уроков.
   Мы переглянулись. Зачем? Формулы, о которых только что рассказывал учитель, сразу как-то отошли на второй план. Мы давно уже просились добровольцами на фронт. Не об этом ли пойдет речь?
   Наконец, прозвенел звонок, известивший об окончании последнего урока. Класс опустел. Остались Володя Загоруйко, Коля Рудов, мы с Сергеем и комсорг класса.
   - Завтра вас вызывают в райком комсомола. Там узнаете, зачем. Если из-за этого не сможете успеть к началу занятий, не беспокойтесь. С директором школы все уже согласовано, - коротко объяснила Людмила.
   В райкоме все решилось очень быстро. Нам сообщили решение районного комитета комсомола о том, что мы рекомендованы для учебы на специальных курсах и дали три дня на сборы.
   Накануне отъезда Сергей и я зашли в комитет комсомола школы, чтобы попрощаться с товарищами, рекомендовавшими нас на учебу.
   Там у стола, склонившись над очередным номером "Крокодила", стоял Олег Кошевой - ученик девятого класса. Очевидно, придумывал, как остроумнее покритиковать тех, кто попал на страницы сатирической газеты.
   - Узнаете? - спросил нас Олег, когда мы подошли, и показали на мастерски изображенную группу учеников - старшеклассников, убегающих от преподавателя. Как было не узнать!
   Как-то в нашем классе проводился урок военного дела - на школьном дворе занимались строевой подготовкой. Новый военрук, прихрамывая на левую ногу, подавал команды, а мы маршировали. А когда он скомандовал: "Бегом марш!" - мы всем классом убежали в парк. Убежали просто так, из озорства, зная, что преподавателю за нами не угнаться. Команды "Кругом", затем "Приставить ногу!" мы слышали, но продолжали убегать, поддавшись призыву любителя подурачиться Владимира Загоруйко.
   Минут пятнадцать бегали мы по парку, а затем, когда решили, что шутить достаточно, строем вернулись на школьный двор. Военрука мы застали на том же месте, где оставили. Остановились, ждем: сейчас начнет стыдить. Убегая, мы сделали вид, что не слышим его команд. Теперь он сделал вид, что поверил нам и, как ни в чем не бывало, продолжал занятия.
   После шестого урока класс оставили. Пришел директор. "Военрук пожаловался. Сейчас будет разнос!" - подумал тогда каждый из нас. Но никакого разноса не было. Спокойно, не повышая голоса, директор сказал:
   - Последние дни я был очень занят и не мог представить вам нового военрука. Делаю это с некоторым опозданием. С первых же дней войны он был на фронте. Храбро сражался против фашистов, за что представлен к правительственной награде. Во время боя был серьезно ранен в ногу. Лечился в госпитале. Теперь долечивается в домашних условиях. По моей просьбе и направлению райвоенкомата он согласился обучать вас военному делу, хотя с больной ногой ему очень трудно это делать.
   При этих словах все опустили головы. А директор продолжал.
   - Сегодня через окно кабинета я видел, как вы забавлялись. Поступок очень некрасивый. Хочется верить, что никто из вас не будет выдавать его за доблесть :
   Вот за этот поступок наш класс и попал в "Крокодил".
   - Как вы думаете, какой здесь дать текст? - в шутку спросил Олег, карандашом показывая на карикатурное изображение нашей выходки. Он, конечно, давно подготовил надпись, иначе не было бы этого рисунка, на котором отдельные лица можно было даже узнать. Просто Олегу хотелось убедиться, что готовящийся номер стенгазеты не менее удачен, чем предыдущие.
   - Завидую вам! - перевел Олег Кошевой разговор на тему связанную с нашим отъездом. - Вы своего добились. А меня вот не берут. Говорят, молод еще.
   Да, в те дни нам многие завидовали. А мы очень гордились оказанным нам доверием.
   На следующий день все отобранные райкомом комсомола Краснодонцы поездом ехали в Ворошиловград, наш областной центр. В тот период в этом городе временно размещались центральные учреждения Украинской ССР. В одну из них мы и должны были явиться. Пока никто толком не знал, кого из нас будут готовить. Да это и не очень волновало. Раз такая оперативность и секретность - наверняка дело связано с фронтом. А самым важным для нас было скорее включиться в борьбу с фашистами. Конечно, хотелось узнать, кем мы будем. Но об этом нам могут сказать только тогда, когда доберемся по указанному адресу.
   Из Краснодона к месту учебы нас ехало семь человек. Пять ребят - десятиклассников из школы имени Горького, в которой мы учились, и две незнакомые девушки. Наше внимание привлекла одна из них - очень веселая и симпатичная. Девушка была с гитарой.
   - Вы что, девушки, на смотр самодеятельности собрались? - начал разговор Володя Загоруйко.
   - Мы собрались туда же, куда и вы. Только не понятно, почему все такие грустные? Пугает неизвестность?
   - Нас ничего не пугает. Давайте лучше знакомиться.
   -Давайте. Меня зовут Люба. Мою подругу - Шура. А вас как?
   Вскоре мы узнали, что фамилия Любы - Шевцова, а Шуры - Панченко. Знакомство состоялось. Вскоре мы уже вместе пели песни. Люба гитару вручила Сергею Левашову, а сама запела "Катюшу". Мы подхватили припев. Всю дорогу до самого Ворошиловграда в нашем купе не прекращалось веселье. Песня сменялась шуткой, веселым рассказом. Чаше других был слышен голос Любы. Она была неутомима, запас веселья неиссякаем. С ней было просто, легко и весело. Когда поезд пришел к месту назначения, всем казалось, что эту девушку мы знаем очень давно.
   В Ворошиловграде разыскали нужное учреждение, предъявили документы. После короткой беседы нас посадили в грузовую автомашину и отправили к месту назначения. А куда и зачем, мы все еще не знали. Только с прибытием в конечный пункт нам сказали, что находимся в разведшколе.
   Разведшкола размещалась в восемнадцати километрах от Ворошиловграда на берегу реки Северский Донец и занимала все помещения бывшего дома отдыха "Лысая гора". Место живописное. Оно было избрано для разведшколы из-за своей удаленности от населенных пунктов.
   Здесь нам, наконец, объяснили, что из нас будут готовить радистов для работы во вражеском тылу. Все радовались, что нам доверяют такое ответственное дело. Работать в тылу у противника! Несколько дней все курсанты были под впечатлением этой новости.
   Сроки, отведенные для подготовки радистов, были в два раза короче довоенных. Руководитель нашей учебной группы Иванский сказал:
   - На подготовку радистов до войны отводилось шесть месяцев, а теперь только три. Поэтому, забудьте о развлечениях.
   Мы о них и не думали. Хотелось оправдать оказанное нам доверие и как можно лучше освоить специальность радиста.
   Мы с Сережей оказались зачисленными в одну учебную группу. Поэтому, на всех видах занятий и в часы короткого отдыха бывали вместе. С нами был также Володя Загоруйко. А вот других краснодонских ребят, а тем более девушек, мы встречали очень редко. Любу Шевцову, например, мы видели только в столовой, да и то издалека.
   Жили мы на втором этаже здания, расположенного на самом берегу Донца. Из окон открывался вид на реку. Вид живописный. Залюбуешься. Но нам было не до красоты.
   В шесть утра подъем, физзарядка, умывание холодной речной водой, завтрак, занятия. Чем только мы не занимались. Учились владеть всеми видами легкого стрелкового оружия как отечественного, так и противника, осваивали подрывное дело, искусство ориентирования на местности в ночное время с помощью карты и компаса и многое другое. Ну и, конечно же, изучали все то, что требовалось для овладения специальности радиста. Именно на это и тратилась большая часть учебного времени. Ведь к концу срока обучения каждый из нас должен был уметь уверенно принимать на слух текст азбукой Морзе со скоростью восемьдесят знаков в минуту и передавать сто двадцать знаков.
   Не менее важным было также овладеть радиоаппаратурой, на которой предстояло работать после заброски в фашистский тыл. Овладеть настолько, чтобы суметь самостоятельно устранять возможные неисправности. Во вражеском тылу в таких делах можно было надеяться только на самого себя, на свои знания.
   Сережа учитывал это обстоятельство и не упускал случая глубже разобраться в технике.
   Как-то вечером наша группа имела время на отдых. На предстоящую ночь планировался выход в поле для обучения подрывному делу. Все уже были в койках. Один только Сережа сидел за столом, склонив голову у настольной лампы.
   - Ты опять со своими схемами? - с иронией бросил реплику один из курсантов, проживавших с нами в комнате.
   Сережа, действительно, сидел над схемами. Он старался более глубоко разобраться в устройстве приемника и передатчика рации. Занимался он этим не ради удовольствия. Если в школьные годы радио было одним из увлечений Сережи, то теперь уровень подготовки каждого из нас по специальности радиста определял степень пригодности для выполнения боевого задания.
   Вначале на реплики своих товарищей Сережа не реагировал. Делал вид, будто не слышит. А затем, когда это ему надоело, чуть с вызовом произнес:
   - Если там, за линией фронта, моя рация выйдет из строя, кто мне поможет ввести ее в строй? Вы, что ли?
   Эту черту характера Сережи докапываться до самой сути я оценил несколько месяцев спустя, когда мы работали в подполье. Он оказался единственным, кто смог в тех условиях отремонтировать давно заброшенный радиоприемник и регулярно принимать с его помощью сводки Совинформбюро из Москвы.
   Загруженность учебными занятиями, которые проводились не только днем, но часто и ночью, не оставляла нам свободного времени. Однако, в письмах, которые отправлял Сергей домой, все выглядело иначе. Третьего мая 1942 года, за неделю до выпуска, он писал: "Можно войти? Ого-го! Как будто меня ждали! Все в сборе? Здравствуйте, мои дорогие, здравствуйте!!! Ну, как вы тут поживаете, как ваше здоровье...
   Ну, ладно! Пока вы там соберетесь отвечать, я буду рассказывать. Вот слушайте. Конечно, вам известно, что я бездельничаю, что только ем да сплю. Вот и сейчас только что пообедали и кончаю спать...
   Ох! Я же и разболтался. Нужно следить, а то вдруг папа, возможно, проскочит по Ленинской и я не замечу."
   В письмах Сергей не мог указать места нашей учебы и преподносил все так, будто мы размещаемся в одном из домов по улице Ленинской в г. Ворошиловграде и из окна он может увидеть автомашину, в которой проезжает его отец.
   Едва минула половина срока обучения, как поступило распоряжение досрочно выпустить двенадцать человек. В числе досрочно выпустившихся оказались Володя Загоруйко и мы с Сергеем.
   Первым провожали Владимира. Он должен был в составе небольшой группы выполнять задание в одном из оккупированных городов Украины. Мы Володе завидовали, ведь он уходил на задание первым. Конечно, мечтали оказаться на его месте, хотя прекрасно понимали, что для такого задания подходил именно он. Даже в минуты опасности Володю Загоруйко не оставляло чувство юмора. Его самообладанию оставалось только завидовать.
   Вскоре вслед за Володей прощались с товарищами и мы. Машина доставила нас в Ворошиловград, где формировались специальные группы для отправки в тыл противника.
   Здесь нам с Сергеем предоставили отпуск на пять дней. И вот мы снова в Краснодоне, в кругу своих близких родственников. Конечно, очень хотелось побывать в школе, встретиться с одноклассниками, учителями. Однако, от таких встреч пришлось воздержаться, иначе расспросам не будет конца. Не станешь ведь объяснять каждому, что мы уже приняли партизанскую клятву и не имеем права ни родителям, ни друзьям даже намеком обмолвиться о том, где учились, кем являемся, куда и с какой целью отправимся. И вскоре мы убедились, насколько это было оправданным.
   По возвращении в Ворошиловград мы с Сергеем были включены в одну из групп радистами. Здесь же нам выдали радиостанцию, оружие и различное снаряжение.
   Непосредственно переброской через линию фронта занималась база, расположенная в Воронеже. И в ближайшие дни нашей группе предстоял переезд в этот город. В ожидании отъезда мы тренировались в радиосвязи с товарищами из других групп, а в свободные часы гуляли по Ворошиловграду. Во время одной из таких прогулок мы случайно встретили моего товарища первых школьных лет, друга детства Виктора Третьякевича.
   - Ты как здесь оказался? - глядя больше на Сергея, чем на меня, спросил Виктор, обрадованный и удивленный неожиданной встречей.
   - Трудно ответить на твой вопрос. Но ты вначале познакомься. Это мой двоюродный брат.
   Я представил Сергея Виктору, но тот не унимался.
   - Все же ответь, как ты здесь оказался?
   - Я здесь учился.
   - Учился? Где же?
   - Этого сказать не могу.
   - Здорово! Ну хоть намекни.
   - Не имею права даже намекать.
   - Ах, вот как! Значит, это серьезно?
   - А как твои дела? - перешел к расспросам я.
   - Пока хожу в школу.
   - А если немцы начнут наступление?
   - Родители хотят, чтобы я уехал в тыл, на восток. Но меня это не привлекает.
   - А что же тебя привлекает?
   - Наверное, то же, что и тебя, - ответил Виктор и заулыбался.
   Можно было предположить, что Виктор Третьякевич готовился в партизаны.
   До войны Виктор жил в нашем городе, учился в средней школе имени Ворошилова. Он был одним из самых активных организаторов общественной работы. Виктор всегда чем-нибудь руководил. То он был вожатым в пионерском лагере, избирался секретарем комитета комсомола школы, руководил струнным кружком. За любое дело Виктор брался с увлечением и оживлял его интересной выдумкой.
   Очень интересную работу проводил Виктор и как секретарь комитета комсомола. То организует вечер вопросов и ответов, то читательскую конференцию, то концерт художественной самодеятельности, в котором и сам принимал участие как руководитель струнного кружка. Виктор Третьякевич очень любил музыку, играл на струнных народных инструментах и с увлечением обучал игре ребят.
   Осенью 1941 года, когда уже шла война, Виктор вместе с родителями переехал в Ворошиловград к старшему брату и там продолжал учебу в школе. Когда мы встретились, он заканчивал десятый класс. Никто из нас в тот момент не догадывался, что скоро мы снова встретимся, но уже при иных обстоятельствах и что именно в той обстановке Виктору Третьякевичу так пригодятся и организаторские способности, и музыкальный талант.
   В начале июня 1942 года наша группа прибыла в Воронеж и разместилась в гостинице "Центральная". Здесь в ожидании отправки за линию фронта находилось несколько специальных групп. В каждой из них были наши знакомые - радисты, с которыми вместе учились в разведшколе. Поочередно группы отправлялись на задание. Точной даты вылета никто не знал. Обычно днем мы вместе с товарищами из других групп знакомились с городом, вечерами вместе ужинали в столовой. А утром следующего дня во время завтрака неожиданно узнавали, что сидящих вчера за соседними столиками товарищей среди нас уже нет - минувшей ночью самолет доставил их в тыл врага.
   Каждая группа до вылета была обязана пройти парашютную подготовку. Ведь никто из нас никогда не летал самолетом и тем более не прыгал с парашютом. До обеда инструктор объяснял устройство парашюта, подвешивал каждого на ремнях и учил, как правильно держать ноги при спуске, как разворачивать свое тело спиной к ветру, чтобы в момент приземления не сломать ноги. Для закрепления полученных знаний каждый из нас по одному разу прыгнул с парашютной вышки. Вся теоретическая и практическая подготовка завершилась ободряющим заверением инструктора:
   - Даю вам стопроцентную гарантию, что все парашюты раскроются.
   Однажды мы с Сергеем, уставшие от дневных занятий, медленно поднимались в свой номер. Внезапно здание гостиницы потряс сильный взрыв. Что это? Диверсия? Мы поторопились в свою комнату. Входная дверь наполовину сорвана, окна выбиты, кровати засыпаны битым стеклом и обвалившейся штукатуркой, вещи разбросаны. Но самое ужасное было за окном, во дворе гостиницы. Сброшенная фашистским самолетом фугасная бомба взорвалась во дворе гостиницы, и была убита группа ребят, учеников школы фабрично-заводского обучения, стоявших у входа в столовую.
   С того дня на Воронеж ежедневно стали налетать фашистские бомбардировщики. Сперва прилетали одиночные самолеты ночью и, напуганные огнем зенитной артиллерии, беспорядочно сбрасывали свой смертоносный груз. Затем стали налетать большими группами в дневное время и уничтожать жилые кварталы в центре города.
   28 июня 1942 года немецко-фашистские войска начали большое летнее наступление на юге страны. Оно начиналось ударами на воронежском и валуйско- россошанском направлениях. Начались оборонительные действия войск Брянского и Юго-Западного фронтов против 2-ой, 4-ой танковой и 2-ой венгерской армии противника. Вот почему город в те дни подвергался жестоким бомбардировкам. Враг стремился сеять панику и страх среди советских войск и мирных жителей. Но результаты оказывались вовсе не такими, на которые рассчитывал противник.
   Как-то после очередного дневного налета фашистских самолетов, когда город пылал от пожарищ, мы с Сергеем получили распоряжение связаться по радио с центром. Между небольшими, уцелевшими от бомбежки домами мы развернули радиостанцию. Но сразу же были окружены группой горожан. Нас приняли за вражеских агентов, которые наводят на цель фашистские бомбардировщики.
   - Вот они, мерзавцы. Жечь их каленым железом!
   - Это они, сволочи, наводят самолеты!
   - Продались Гитлеру, гады. Помогают убивать наших.
   И это были только самые мягкие слова, которые нам с Сергеем довелось услышать от негодующих людей. Весь гнев, всю ненависть к фашистским варварам 'эти жители обрушили на нас. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы во время не подоспел сопровождающий нашу группу командир в форме войск НКВД. Но и ему не сразу поверили. Пришлось предъявлять удостоверения.
   Из Воронежа наш вылет в тыл противника так и не состоялся. Город оказался под угрозой захвата противником. От начальника штаба партизанских отрядов на Украине Т.А.Строкача поступило распоряжение всем специальным группам, ожидавшим отправки в тыл врага, перебазироваться в район Сталинграда в город Средняя Ахтуба.
   Положение на фронте ухудшалось. Снова наши войска вынуждены отходить на восток. Снова мы с Сергеем вслушивались в каждое сообщение Совиформбюро. Вскоре стало ясно, что в Ворошиловграде и Краснодоне фашисты: фронт проходил намного восточнее родных мест.
   

Через линию фронта

   В начале августа прибыли в Среднюю Ахтубу, где теперь размещался штаб партизанских отрядов. Сюда же из Воронежа переместилась база, занимавшаяся переброской партизан за линию фронта.
   А фронт все приближался. Фашистские войска не считаясь с потерями, рвались к Сталинграду, протянувшемуся на десятки километров по западному берегу Волги. Мы находились на противоположном берегу могучей реки. Но грохот частых бомбардировок доносился и в Среднюю Ахтубу.
   Пришел, наконец, и наш черед. Получили все необходимое снаряжение, оружие и продовольствие. Подогнали парашюты. Осталось только сесть в самолет и лететь. Ждать пришлось недолго. Как-то вечером, возвратившись с прогулки, мы увидели во дворе дома, где проживала группа, грузовую автомашину. Все наше снаряжение было уже погружено. Мы сели в машину и поехали на аэродром.
   Долго мы ждали этого дня и часа, долго к нему готовились. И вот он наступил. Нас десять бойцов. Пять коммунистов и пять комсомольцев. С полным снаряжением выстроились у самолета. Стоять тяжело. На каждом по два парашюта, оружие, боеприпасы, запас продовольствия. Ноги едва выдерживают. У Сергея и у меня на груди вместо запасных парашютов радиостанция и блок электропитания, смонтированные в двух упаковках. Все готово к посадке. Мы стоим, ждем команды на посадку. Но к самолету подъехал легковой автомобиль. Проводить нас приехал начальник штаба партизанских отрядов на Украине Т.А.Строкач.
   Тимофей Амвросиевич Строкач пожал каждому руку, сказал напутственные слова. Мы поднялись в двухмоторный ЛИ- 2, уселись на сидениях вдоль борта. Сидеть было неудобно - за спиной мешали парашюты. Уже почти стемнело, когда самолет оторвался от земли. Машина развернулась на запад и стала набирать высоту. Слева в темноте ночи разливалось море огней. Это горел Сталинград. Весь день почти беспрерывно фашистская авиация бомбила город. Примерно через час набрав трехкилометровую высоту, наш самолет перелетел линию фронта. Она обозначалась горевшими казачими станицами, вспышками осветительных ракет, разрывами зенитных снарядов вокруг самолета.
   Но вот все осталось позади. Под крылом - сплошная тьма. Никаких признаков жизни. Что же там, на земле? На нашей советской земле, временно оккупированной фашистами?
   Сидели молча. Из-за шума двигателей разговаривать было трудно. А время шло. Хотелось спать. Чтобы разогнать сон начали петь песни. Вначале пели "Ревела буря...", затем украинскую "Распрягайте, хлопцы, коней". Выбирали такие, чтобы можно было перекричать шум двигателей. Так незаметно прошло время. Самолет подходил к намеченной точке и стал снижаться. Последовала властная команда инструктора:
   - Приготовиться!
   Все встали, поправили прикрепленный груз, парашюты и по пять человек выстроились у обоих дверей. Сережа стоял первым у правой двери, я вторым у левой. Для нас это был первый в жизни полет самолетом, предстоял первый прыжок с парашютом, а там, на земле будет первая встреча с врагом. Мысли прервала новая команда:
   - Пошел!
   Один за другим покидали самолет члены группы. Едва успев заметить, как провалился в бездну впереди стоявший, я тут же опрокинулся за ним. Динамического удара в момент раскрытия парашюта почти не ощутил. До слуха только донесся громких хлопок. Я поднял голову и увидел над собой большой купол. Затем осмотрелся по сторонам и насчитал еще девять таких же куполов, освещаемых полной луной. Вспоминалось заверение инструктора. Он был прав. Все парашюты раскрылись.
   Где-то белел купол Сергея. Но который из них - не разглядеть. Ветром нас разбросало. А земля все ближе. В лунном освещении различалось скошенное поле, куда нас несло. Главное теперь - благополучно приземлиться. Ведь у нас с Сергеем на груди упаковка от рации. Она не должна быть повреждена. Иначе грош цена нашему с Сергеем пребыванию. Поэтому при встрече с землей падать нужно на спину или бок, но только не на грудь.
   Все приземлились благополучно, если не считать, что один из бойцов группы Поляков подвернул ногу. Теперь он хромал. Собирались больше часа, так как сильным ветром группу рассеяло на большое расстояние. По распоряжению командира группы ножами изрезали купола парашютов и зарыли их в землю. Затем отправились в путь, чтобы до рассвета подальше уйти от места приземления.
   Только теперь я заметил, что Сергей Левашов без головного убора.
   - Где же твоя кепка?
   - Ветром унесло. Нужно было перед прыжком кепку за лямку спрятать, а я забыл.
   Потеря кепки факт сам по себе незначительный. Но в недалеком будущем он обернется в спасение.
   Местность, где приземлилась группа, была равнинной. Кругом либо скошенные поля, либо кукуруза и подсолнечник. Когда стало рассветать, укрылись в подсолнечнике.
   В восемь часов утра первый сеанс радиосвязи. Развернули радиостанцию, по подсолнухам разбросали антенну и попытались установить связь с центром. Уже подходило к концу время, отведенное нам для связи, когда Сергей, наконец, услышал наши позывные. Оказывается, нас давно слышат. Сказалось отсутствие опыта. Но все же успели передать в центр свою первую зашифрованную радиограмму из фашистского тыла. И, конечно, были счастливы и поздравляли друг друга.
   Так началась партизанская жизнь. Днем отдыхали, скрываясь в лесопосадке, кукурузном или подсолнечном поле. Укрытие не очень надежное, но другого выхода не было. Ночью, обходя населенные пункты, двигались к интересующим группу объектам. Во время ночных остановок уходили и возвращались разведчики, отлучались по заданию подрывники. А мы с Сергеем передавали в центр зашифрованные радиограммы.
   Настроение у всех было боевое. Мы тоже просились послать нас на задание, но командир группы был решительно против. Радистов отпускать не полагалось. Но однажды для Сергея было сделано исключение.
   Срочно требовалось уточнить наше местонахождение, разведать обстановку. Командир решил послать в близлежащее село разведчика Володю Кузнецова и Сергея Левашова. Хотя Сергей радист, но физически самый сильный и ловкий боец нашей группы.
   Ребята ушли в полночь. Осторожно подкрались к окраине села и залегли, всматриваясь в освещаемую луной улицу. Кругом ни души. Не слышно даже лая собак. Возможно, по приказу оккупантов уничтожены. Сергей и Володя поднялись и осторожно, не создавая шума, направились в село. Прошли около ста метров и снова залегли. Когда ребята залегли в третий раз, увидели человека. У входа в здание сидел охранник, и похоже, спал. Сергей и Володя ползком подкрались ближе. Сидящий, действительно, спал. Винтовка лежала на коленях. Как быть? Конечно, лучше всего схватить полицая спящим, обезоружить, заткнуть ему рот, связать за спиной руки и увести в лесопосадку к своим. А командир сам учинит допрос. Приняв решение, ребята приготовили носовые платки и ползком стали приближаться к спящему полицаю.
   Все решилось на последних секундах. Ребята дружно вскочили и устремились к спящему, но тот поднял голову и открыл глаза. Полицай увидел бегущих, услышал топот их ног. Однако, никак не мог сообразить, что же происходит. А когда понял, было уже поздно: винтовка отброшена, во рту два платка вместо кляпа, руки скручены за спиной.
   Таким полицая и привели ребята в расположение нашей группы.
   29 августа группу постигло несчастье. Мы совершили длительный ночной переход по степной равнинной местности. До наступления рассвета планировали дойти до леса и там укрыться на отдых. Но не успели. Рассвет застал группу в 4-5 километрах от леса. Пришлось свернуть в сторону и укрыться в ближайшем подсолнечнике.
   Спали, пока сохранялась утренняя прохлада. А к полудню, когда припекло солнце, все проснулись. Хотелось пить. А воды не было. Фляги опустошили еще ночью, когда совершали переход. Наполнить не смогли, потому что за всю ночь не попалось ни одного ручья или колодца.
   Трое наших товарищей, в том числе командир группы, взяли ведро и ушли в поисках воды. Ушли и больше не вернулись. Наступал вечер. В двенадцать часов у нас вечерний сеанс радиосвязи. Развернули радиостанцию и стали передавать в центр очередную радиограмму. Когда в эфир уходили последние радиосигналы, услышали шум голосов, топот ног. Почувствовали что-то неладное. Затем со всех сторон стали раздаваться одиночные выстрелы. Невольно подумалось: наших схватили, а теперь окружают группу. К сожалению, это было так. Нас окружали немцы и полицейские, намеревались схватить живыми. Время от времени кто-то из пособников оккупантов кричал:
   -Хлопцы, не стреляйте, сдавайтесь!
   Вначале мы удивились. Неужели нам? А когда поняли, что это кричат полицейские - возмутились. Зло взяло. Нам живыми сдаваться в плен? Ни за что! Если нет иного выхода, придется...
   Я посмотрел на Сергея. Он уже держал пистолет наготове. Другие товарищи тоже. В этот момент каждый ощутил, как дорога человеку жизнь. Но мы - советские воины, комсомольцы. Мы не имеем права попасть в плен к фашистам и до конца останемся верными партизанской клятве. Обидно только, что никто и никогда не узнает, где и как мы погибли. По радио не сообщить. Вечерний сеанс связи только что окончен. А до утреннего еще надо дожить. А в такой ситуации на это шансов мало.
   Вместе с Сергеем уничтожили шифровальные записи. Осталось выполнить последний пункт инструкции - взорвать радиостанцию. И тогда ...Мы с Сергеем попрощались. Когда до условного момента оставались считанные секунды, последовал сигнал оставшегося за командира коммуниста Полякова. Он тихо передал по цепочке:
   - Приготовить автоматы и гранаты. Будем ждать темноты, а потом с боем прорываться.
   Команда Полякова подействовала отрезвляюще. В самом деле, зачем стреляться, не израсходовав боеприпас, не причинив врагу урона, не попытавшись вырваться из окружения. Враг хотя и догадывался, что мы где-то в подсолнухах, но не знал точно, где мы засели и, судя по его нерешительным действиям, опасался отпора с нашей стороны. Все приободрились и стали готовиться к бою. Поскорее бы сгустились сумерки.
   Мы молча сидели в подсолнухах и ждали. Солнце всегда медленно заходит. Оно особенно медленно оно двигается к закату, когда с такой надеждой ждешь наступления темноты.
   Поляков шепотом отдавал нужные распоряжения. По его команде мы встали и повернулись лицом к врагу. Когда, судя по голосам, предлагавшие нам сдаться в плен были совсем близко, последовала новая команда и гранаты полетели в их сторону. Не успели отгреметь взрывы, как раздались автоматные очереди.
   Мы прекратили стрельбу и на какой-то миг наступила зловещая тишина. Затем ее нарушил вопль раненого врага. К нему присоединился второй, третий ...Одни громко кричали, другие глухо стонали.
   У немцев и полицейских произошло замешательство. Мы этим воспользовались. Поляков подал команду уходить и первым направился в сторону, противоположную той, откуда доносились стоны раненых.
   Я должен был уходить последним, предварительно подорвав радиостанцию. Как только товарищи начали отход, я отполз в сторону, сорвал предохранитель, бросил гранату в рацию и тут же прижался к земле, чтобы не задело осколками. В тот момент я услышал топот ног с той стороны, куда только что бросил гранату. Это был Сергей.
   - Ложись! - крикнул я ему. Он тут же рухнул на землю, а вслед за этим разорвалась граната. Осколки со свистом пролетели над нашими спинами. Не задело. Быстро поднялись и помчались догонять своих.
   Враг все еще молчал. Это затрудняло ориентировку: мы могли попасть в засаду. Пока пробирались в подсолнухах, я в темноте не видел, кто впереди меня. Был уверен, что следую за Сергеем. Но вот стало чуть светлее. Всходила луна. Я увидел, что впереди меня только трое. Сергея среди них не было. Мы остановились, чтобы сориентироваться, попытаться найти своих. Но когда присели в кружок, чтобы посовещаться, заметили погоню. Мы открыли стрельбу по преследователям и стали отходить в лес.
   Через полчаса мы вошли в лес. А за спиной, в подсолнухах, где произошла схватка с врагом, началась стрельба: раздавались то автоматные очереди, то одиночные выстрелы. Каждому тогда подумалось, что кто-то из наших в темноте попал в засаду.
   Сергей отстал от группы сразу же и осторожно, не создавая шума, пробирался в подсолнухах. Подсолнухи были высокие, но он еще выше. Приходилось передвигаться ползком. Когда Сергей достиг края подсолнечного поля, взошла луна, и он сразу увидел лес. Несколько минут лежал, прислушиваясь. Никаких подозрительных звуков. Сергей поднялся в полный рост и быстрым шагом устремился к лесу. На подходе к лесу услышал стрельбу. Где-то в районе поля раздавались автоматные очереди, взвивались в небо осветительные ракеты. Карателей что-то заставило встревожиться. Вероятно, группа столкнулась с преследователями и ведет бой.
   Двое суток пробирался Сергей по лесу. Питался зеленью, пил болотную воду. Он стремился подальше уйти от места, где группа была окружена. А дальше... В данном положении ему следовало присоединиться к партизанам или подпольщикам, но где их найти и как установить с ними связь? Оставалось пока реальным двигаться на восток, переходить линию фронта, а по пути зайти в Краснодон, узнать судьбу своих близких.
   Когда приблизился рассвет, Сергей вышел из леса. Вскоре он оказался на проселочной дороге. Справа и слева то кукуруза, то подсолнечник, то скошенное поле, усеянное копнами снопов. На одну из них Сергей присел отдохнуть, потом лег, положив ладонь под голову и уснул. Проснулся он не от шума. Чувство опасности подсказало: не время спать. Ощупал карманы. Пистолет на месте, записная книжка тоже.
   На востоке занимался рассвет. Часы показывали около пяти. Сергей снова поднялся. Усталости он не чувствовал, но очень хотелось есть и пить. Он шел и размышлял. С наступлением дня нужно переходить на открытую форму встречи с врагом. Очень важно иметь документы, а их нет. Нам не полагалось. На случай проверки требовалось придумать легенду. Сергей хорошо помнил географические координаты места нашей последней остановки, где случилось несчастье: Харьковская область, Боровский район, совхоз "Новая жизнь". Но выдавать себя за местного жителя он не собирался. Нет никакой информации о здешних местах. Лучше всего выдать себя за жителя Донбасса, который был в городе Харькове, а теперь возвращается домой.
   Рассвело. Нужно было приготовиться к возможной встрече с оккупантами. Сергей знал, что немцы на временно оккупированной территории создали полицию из местных жителей, а там, где есть лес, сформировали карательные отряды для борьбы с партизанами. В состав таких отрядов также включали местных предателей.
   Сергей свернул с дороги и спрятал пистолет. А как быть с записной книжкой? По сути дела это был дневник, в котором он начал вести записи еще до войны. Здесь Сергей записывал в основном о личном. Часто упоминалось имя Ани. Конечно, о том, что связано с разведшколой и заброской в тыл противника, очень коротко и завуалировано, но при внимательном прочтении можно понять, кто автор этих записей, каковы его политические убеждения. Идя на риск, Сергей все же оставил записную книжку.
   Впереди показалась повозка. Лошадьми правил пожилой мужчина. У него за спиной сидела средних лет женщина. Кто они? Откуда едут в такой ранний час? Куда ведет дорога? Вопросов возникло много. Но благоразумнее было в этой ситуации их не задавать.
   Сергей разминулся с повозкой, не повернув головы. Но мельком заметил, что возница и женщина рассматривали его, не скрывая любопытства.
   Дальше дорога вела к селу. Не известно, как там встретят, но заходить в него нужно: разузнать дальнейший свой путь, утолить мучившую жажду. О еде только мечталось.
   Час был еще ранний. На улице ни души. Лишь в одном дворе показалась женщина. В этот двор и завернул Сергей.
   - Доброе утро, хозяюшка!
   - Доброе утро! - ответила женщина, внимательно всматриваясь в лицо Сергея.
   - Воды попить можно?
   - Можно. Заходи, сынок, в хату!
   Хозяйка, видно, поняла, что этому парню нужна не только вода, но и еда.
   - Садись к столу, я тебе молока налью и хлеба отрежу.
   Сергей никак не ожидал здесь, в оккупированном немцами селе встретить такое радушие. Он присел к столу и с трудом скрывая голод, принялся за еду. А хозяйка разговорилась:
   - У меня тоже такой сын. Он в Красной Армии. Кто знает, где сейчас. Наверное, воюет.
   Сергей расслабился. Напряжение спало. Он внимательно слушал все, что говорила хозяйка. А она все рассказывала и рассказывала. Она говорила о горькой жизни при оккупантах, проклинала фашистов, особенно их пособников - местных полицаев.
   Для Сергея рассказ женщины прозвучал как хорошая ориентировка на дальнейший путь. Он расспросил дорогу, поблагодарил за гостеприимство и отправился дальше.
   Оставив позади село, Сергей шел путем, подсказанным хозяйкой. В полдень впереди показался лес. Сергей догадывался, что это - узкая полоска леса вдоль реки Северский Донец. Той реки, на берегу которой, только километров на сто ниже по течению, несколько месяцев назад размещалась наша разведшкола. Если Сергей правильно сориентировался, то дорога, по которой он двигался к лесу, должна привести к мосту или переправе через Донец. Когда же, выйдя из-за поворота, Сергей увидел мост, реку, понял, что определил свое место правильно. Но радости от этого не испытал: на мосту стояли двое с автоматами. Оба в гражданском. Ясно, что это каратели из местных предателей. Как быть?
   Мысль работала ускоренно. Возвращаться уже поздно. Те двое его заметили. Справа Сергей увидел еще троих. Это были немцы. Все трое в фашистской форме. Они возились у орудия и в сторону Сергея даже не посмотрели.
   Сергей не дрогнув, не сбавляя шага, уверенной походкой подходил к мосту. Ясно, что его сейчас остановят и начнут допрашивать, а возможно и обыскивать. Оружия у него нет. Ничего нет, кроме записной книжки. На какой-то миг он пожалел, что не расстался с ней.
   Сергей шел широким шагом. Высокий, с непокрытой головой. Внутренне весь напряжен до предела, а внешне спокоен и уверен в себе.
   Каратели теперь уже не спускали с него глаз. Сергей мельком взглянул на обоих. Понял сразу, что смотрят на него не с подозрением, а с интересом. Это придало уверенности и он, поравнявшись с ними, произнес:
   -Добрый день! - и чуть улыбнулся.
   Оба поспешно, с какой-то долей почтения ответили на приветствие и посторонились, чтобы пропустить Сергея на мост. Он понял, что сориентировался правильно. Уже на том берегу подумал: будь у него на голове кепка, результат встречи с карателями мог бы оказаться иным. Кепка на голове - обыденность. Ее носил каждый мужчина или парень: будь то сельский труженик, городской житель или партизан. А этот высокий симпатичный парень с аккуратной прической... пижон, да и только. Ну кому в голову пришла бы мысль, что он недавно заброшен в фашистский тыл и в момент прыжка с самолета утерял свою кепку!
   Обрадованный удачей, Сергей ускорил шаг. Там, где лес, там каратели. Нужно уходить подальше от леса.
   К вечеру Сергей входил в небольшое село. Пора подумать и о ночлеге. Вошел во двор ближайшего дома и попросил хозяйку пустить переночевать. Та ответила, что пустит, если Сергей принесет записку от полицейского с разрешением, и показала дом, где размещался полицейский участок. Сергей постучал и вошел в дом. В комнате сидели два полицая. Возрастом постарше - за столом, молодой - у окна на скамье.
   Сергей поздоровался, объяснил старшему цель прихода. Тот выслушал внимательно, задал несколько вопросов, а потом неожиданно изрек:
   - Хведор, а ну пошукай у его карманах!
   Молодой полицейский поставил винтовку в угол и, с опаской глядя на крупную фигуру Сергея, приступил к обыску. Вначале запустил грязные руки в карманы брюк, затем обшарил пиджак, вытащил записную книжку и положил на стол. Что же будет дальше? Сергей насторожился: вдруг полицай поймет, кто перед ним. Стал обдумывать способ, как выйти из положения, если эти мерзавцы вздумают его задержать. Сил у него хватит чтобы уложить обоих. Важно, чтобы не прогремел выстрел.
   Полицай стал медленно листать страницы книжки. На одной из них задержал свое внимание. Шевелили губами, кряхтел. У Сергея выступил на лбу холодный пот. Он стал вытирать его ладонью левой руки. Полицейский заметил этот жест и поднял глаза. Как раз в этот момент натянувшийся рукав пиджака Сергея оголил ту часть руки, на которой были наручные часы. Те самые часы, которые нам, радистам выдали перед заброской в фашистский тыл. У полицая сразу пропал интерес к записной книжке. Теперь его интересовали часы.
   - Хведор! Покарауль за дверью! - властным голосом приказал он молодому. А когда тот вышел, снова уставился на Сергея.
   - Часы маешь?
   Сергей понял, что перед ним сидит алчный, беспринципный стяжатель. Нужно пользоваться моментом. Демонстративным жестом он расстегнул ремешок и положил часы на стол.
   - Могу подарить!
   Полицай мгновенно подобрел. Он захлопнул записную книжку, подвинул ее на край стола, ближе к Сергею и взял часы. А Сергей взял книжку. Теперь он вздохнул с облегчением. "Сделка" состоялась. Из полицейского участка Сергей вышел с написанной каракулями запиской-разрешением на ночлег. Но оставаться в этом селе он не собирался. Записку на всякий случай положил в карман и направился на выход из села. Лучше переночевать в поле, чем здесь, в этом селении рассчитывать на милость людей, изменивших своей Родине, вставших на путь пособничества фашистским оккупантам.
   Сразу же за селом Сергей остановился. Он стоял и, очарованный видением, смотрел на огромный сказочный дуб. Именно таким он представлял себе в детстве дуб зеленый, когда слушал сказку Пушкина. Сергей свернул с дороги и присел отдохнуть в тени огромного дерева. Вспомнил про записную книжку. Как с ней быть? Интересы личной безопасности требовали, чтобы Сергей с ней расстался. Он подобрал сухую ветвь, вырыл в земле, под дубом неглубокую ямку, опустил туда свой дневник и засыпал землей.
   Теперь, пока еще светло, нужно уходить подальше от этого села, где он оказался на грани провала, переночевать в поле и снова в путь.
   Даже не расспрашивая встречных, Сергей мог воочию убедиться, что вступил на территорию Донбасса. И справа, и впереди виднелись терриконики. Вспоминались слова из довоенного фильма "Большая жизнь".
   Спят курганы темные,
   Солнцем опаленные...
   Спят не только курганы, но и шахты безмолвствуют. Стоят они, выведенные из строя перед приходом оккупантов. Не дымились трубы, не вращались колеса копров, не опускались под землю клетки с шахтерами.
   Сергей вспомнил последнюю встречу с полицаями. Что толкнуло этих людей на измену своей Родине? Ведь они добровольно согласились прислуживать самому страшному врагу нашего социалистического государства - германскому фашизму. И не только прислуживать, а и активно сотрудничать. Не вызывало удивления, например, когда в стане врага оказывались дворяне, капиталисты и помещики. Ослепленные ненавистью к советской власти, лишившей их богатств и привилегий, они надеялись вернуть утраченное. Слепая злоба мешала им понять, что не ради их возвращения к потерянному гитлеровское руководство бросило против нашей страны всю свою военную мощь. А вот те двое, с которыми столкнулся Сергей, - что их привело к измене? До прихода оккупантов они наверняка пользовались всеми благами, которые предоставляла им советская власть. А вот защищать эту власть они не стали. Вероятно, засомневались в нашей победе. Но ведь они не только дезертиры. Нанявшись в полицаи, они стали соучастниками всех тех преступлений, которые фашизм чинил на нашей земле. Интеллект этих людей невысок. Это видно по разговору. Что уж говорить о их морали. Жадность так и выпирает. Они в полицию за тем и пошли, чтобы безнаказанно грабить своих сограждан. И грабили. Выдавали оккупантам советских активистов, присваивая их имущество. Хозяйка права, что эти подонки хуже оккупантов. Ведь они местные, все и всех знают.
   Сергею не жалко было тех наручных часов, которые пришлось преподнести полицаю в обмен на свободу, но очень неприятно было столкнуться с мерзостью. Идет тяжелейшая война. На полях сражений решается вопрос: кто кого? В кровавой схватке с фашизмом решается судьба нашей Родины, наших социалистических завоеваний. И вот объявляются люди, наши советские граждане, которые не только уклонились от защиты своего Отечества, но и стали пособниками врага ради полученной возможности заниматься грабежом. Неужели и в Краснодоне есть полицаи? Не хотелось верить, но здравый смысл подсказывал: конечно, есть. И к возможной встрече с ними надо быть готовым.
   До города Краснодона было уже недалеко. Оставалось пройти около десяти километров. Но прежде хотелось завернуть в поселок, который невозможно так просто миновать. Это рабочий поселок шахты №3 - бис. Здесь проходило детство Сергея. Здесь, в этом поселке Сережа вместе с соседской девочкой Леной Шитиковой и сестренкой Линой играли в Чапаева, ходили на рыбалку, варили уху. Вокруг исхожена каждая тропинка, обследован каждый овраг. С волнением всматривался Сергей в знакомые места. Вот уже видна школа, в которой он учился, вот показался дом, где до недавнего времени проживала их семья. А вот еще один знакомый, очень хорошо знакомый дом...
   Сергей отворил калитку и вошел во двор. Как всегда много цветов, все ухожено. Поднялся по ступенькам, постучал в дверь. Дверь открылась. Перед ним - Аня Карлова. В лице что-то тревожное, потом восторг:
   - Сережа!
   Схватила за руку и сильным движением привлекла к себе, стараясь быстрее ввести в дом, подальше от чужих глаз. И вот перед ней за столом Сергей, уже умывшийся с дороги, похудевший, уставший и, наверняка, голодный. Аня выставила на столе все, что было в их доме из еды. А Сергей ел, рассказывал, расспрашивал.
   Первый вопрос: что с родителями, его, Сергея? Где сейчас сестренки, которые оставались в Краснодоне? К счастью, Аня знала, что там пока все благополучно. Известно, конечно, какое может быть благополучие при оккупантах. Но все живы и здоровы, проживают на той же квартире.
   Уставший физически, переполненный впечатлениями минувшего дня, Сергей, как только ему приготовили постель в отдельной комнате, мгновенно уснул. Спал крепким сном. Проснулся, вопреки укоренившейся привычке, поздним утром. Первая мысль о доме.
   Через два часа с возвышенности Сергей увидел первые краснодонские постройки. Внешне город не изменился. Разрушений не видно. Взорваны только шахты.
   Куда идти? Домой или к родителям двоюродного брата? Все эти дни Сергею не давала покоя мысль о судьбе группы, о моей судьбе. Вспоминалась неожиданно вспыхнувшая стрельба в подсолнечном поле. Вышел ли кто-нибудь из него живым?
   Сергей решил вначале побывать у моих родителей и направился на улицу Пархоменко.
   Мои родители были дома. Увидев Сергея, обрадовались и встревожились одновременно. Но Сергей успокоил: Вася скоро придет, а сам готов был сквозь землю провалиться. Успокаивая мою мать, он не мог смотреть ей в глаза, потому что сам уже не верил в мое возвращение.
   В свой дом, на Садовую, Сергей пришел уже вечером, когда темнело. Все домашние были уже в сборе. Он вошел без стука и произвел переполох. Его появление вызвало бурю восторга.
   Семейная встреча затянулась до глубокой ночи. Сергей много рассказывал, старательно обходя то, о чем упоминать не полагалось. Когда же сестренки улеглись спать, разговор был продолжен, но уже наедине с матерью.
   -Так где же Вася? - строго спросила Лидия Даниловна, давая понять, что сказанному по этому вопросу в присутствии всех членов семьи не верит.
   - Возможно, скоро придет.
   - Почему, возможно? Вы же на задание уходили вместе!
   Сергей с удивлением посмотрел на мать: откуда такая осведомленность?
   - Не удивляйся. Я кое-что о вас знаю.
   И Лидия Даниловна рассказала о неожиданной и случайной встрече с одним из тех, кто обучал нас в разведшколе.
   Это было в первой половине июля сорок второго, примерно за неделю до прихода оккупантов. В те тревожные дни через Краснодон на восток сплошным потоком двигались эвакуированные: пешком, лошадьми, на автомашинах. Как-то в полдень на Садовой улице, напротив дома Левашовых, остановилась легковая машина. Случилась какая-то поломка. Пока водитель занимался ремонтом, двое военных в командирской форме вошли во двор и попросили воды. Лидия Даниловна пригласила их в дом и стала угощать молоком. Один из них, осматривая комнату, увидел висевшую в рамке на стене похвальную грамоту Сергея за девятый класс.
   - Кто этот круглый отличник? - спросил он у Лидии Даниловны.
   - Мой сын, - ответила та с гордостью.
   - А где он сейчас?
   - Не знаю.
   - Пропал без вести? - уже улыбаясь, спрашивал военный.
   - Нет, он не пропал. Его направили на учебу в Ворошиловград.
   - На какую учебу? - продолжал спрашивать военный.
   - Он не сказал.
   - Родной матери, и не сказал?
   - Не сказал. Когда закончил, приезжал в отпуск на пять дней и снова уехал. Потом прислал письмо из Воронежа. Но в нем, кроме "жив, здоров", ничего не рассказано. Нет даже обратного адреса.
   - Молодец Сергей, тайну хранить умеет.
   - Вы что, знаете его?
   - Знаю и Сергея и его двоюродного брата.
   Лидия Даниловна еще более оживилась и стала забрасывать военного вопросами. Но тот, кроме слов о том, что оба брата "работать" и "сражаться будут вместе", ничего не сказал.
   Сергей слушал рассказ матери и удивлялся такому совпадению. После этого стал откровеннее.
   - Я думаю, что Вася погиб, - с горечью признался он матери.
   - Зачем же ты заверил тетю Марусю, что он скоро придет?
   - Язык не повернулся сказать правду.
   - Ты точно знаешь, что он погиб или предполагаешь?
   - Конечно, предполагаю.
   - Завтра сходи к тете Марусе и честно признайся в своих сомнениях.
    Когда Сергей укладывался спать, услышал за стеной шум. Прислушался. Слух улавливал пьяные голоса: то смех, то грубую брань, то пение.
   - Мама! Кому это так весело живется при оккупантах?
   - Нашему новому соседу, полицаю Мельникову.
   Сергей даже присвистнул. Надо же такому случиться. Сосед по дому - предатель.
   - Кто же он таков, этот Мельников?
   - Такой же мерзавец, как и все полицаи. Днем по квартирам ходят, у людей добро отбирают, а по ночам устраивают пьяные оргии. Но это еще не самое страшное. Они ведь в угоду немцам наших людей арестовывают, а затем, наверное, их расстреливают, потому что никто из арестованных домой не вернулся. Родственникам говорят, что будто бы в Ворошиловград отправили. Этим собакам разве можно верить.
   Сергей уже лежа в кровати размышлял: вот она, радость короткой встречи с близкими. Но она омрачена. Слышно, как за стеной, в соседней квартире, фашистские холуи, предавшие Родину, топят в самогоне остатки своей совести. Гранатой бы их всех разнести. Грустно и от того, что нет брата. Что сказать его родителям? С этой мыслью Сергей уснул.
   Двое суток группа двигалась по лесу, и вышла к железнодорожному мосту через Донец на линии Красный Лиман - Славянск. Здесь было принято решение выходить из леса, переходить на легальное положение и идти дальше в Донбасс.
   На противоположном берегу виднелось село. Туда нам и нужно было. Но мост взорван. В зарослях камыша обнаружили полузатопленную лодку, которой можно было воспользоваться.
   На левом берегу Северского Донца в полуразрушенном блиндаже у моста мы спрятали оружие и все остальное, что могло выдать членов группы при встрече с оккупантами или полицейскими. Жаль было расставаться с оружием.
   На лодке, которая едва держалась на плову, переправились на противоположный берег и по железнодорожному полотну дошли до ближайшего села. Оно называлось Рай - Городок. Как только вошли в село, услышали чей-то окрик. Голос требовал, чтобы мы остановились. Все повернулись вправо и увидели человека в штатском, который бежал в нашу сторону. Уже темнело. Когда окликнувший нас подбежал, увидели, что он вооружен винтовкой, на рукаве - белая повязка. Мы почему-то не сразу сообразили, что это полицейский. Вероятно, не могли так быстро осмыслить, что перед нами настоящий предатель, изменник Родины, который прислуживал оккупантам. Вот такие, как этот, вместе с немцами два дня назад окружили нашу группу и пытались всех схватить живыми, да получили отпор. Но тех мы не видели, только слышали их крики и стоны, а этот - перед нами.
   Что же с ним делать? Обезоружить и прикончить на месте? Нас ведь четверо, а он один. Мы подошли вплотную и стоим вокруг него. Винтовку с плеча ему не снять: тут же последует наше противодействие. Ждем лишь команды Полякова.
   Но Поляков уже вступил в разговор с полицейским и подавать команду не собирался. Он раньше нас понял, как следует вести себя в случае, если принято решение легализоваться. Мы стояли рядом и слушали их разговор. Полицейского интересовало, кто мы такие, как оказались в лесу, откуда и куда идем. Затем он заявил, что задерживает нас , как подозрительных и будет держать под охраной до прибытия инспектора полиции из города Славянска. Затем повернулся и направился к ближайшим домам. Поляков за ним. Мы, явно не желая, тоже. Пришлось входить в новую роль, как предусматривала предварительная договоренность.
   В тот вечер в комнате, где нам предстояло провести ночь под охраной вооруженного полицейского, собрались женщины из соседних домов. У каждой из них кто-нибудь из близких сражался в Красной Армии. И они пришли расспросить, не приходилось ли нам встречать их родственника на советской стороне. Ведь мы выдавали себя за людей, мобилизованных на строительство оборонительных сооружений под Воронежем, а с приходом в те места немецко- фашистских войск отправившихся к себе домой в Донбасс.
   Во время беседы с женщинами полицая в комнате не было. Он находился во дворе, у входа в дом. Охранял нас: как бы не сбежали. Пользуясь его отсутствием, мы старались побольше узнать от женщин об особенностях жизни наших людей на занятой фашистами территории. Ведь утром предстояла встреча с полицейским инспектором, который будет нас проверять. Как бы не попасть в впросак.
   А жилось нашим людям на оккупированной территории очень тяжело. Питались главным образом тем, что выращивали на своих огородах. Многих жителей, преимущественно молодых, угнали в Германию. Остальных принуждали выполнять тяжелые работы, за которые выдавали по триста граммов хлеба из отрубей или вообще ничего не давали.
   Ночь прошла спокойно. Мы спали в доме под охраной полицейского. Утром, одевая свои пиджаки, по едва заметным признакам догадались, что в наших карманах побывала чья-то рука. Но это был напрасный труд: в карманах ничего компрометирующего нас, конечно же, не было.
   Вскоре снова появились женщины. Их собралось еще больше, чем вчера. Некоторые из них принесли нам еду, что было очень кстати. Затем начались расспросы о событиях на фронте, рассказы о нелегкой жизни на оккупированной территории, где фашисты хозяйничали почти год.
   В разгар оживленной беседы вошел инспектор полиции из Славянска. Он вероятно, рассчитывал произвести ошеломляющий эффект своим внезапным появлением, но этого не получилось. Его просто не заметили. И он какое-то время молча наблюдал за всем происходящим. А мы в это время сидели в окружении женщин и отвечали на их вопросы.
   - А ну, что за подозрительные здесь появились? Партизаны, наверное? - строгим голосом произнес инспектор, когда, наконец, был замечен. Все сразу умолкли и повернулись к нему лицом.
   На случай встречи с полицаями у нас была подготовлена легенда о том, кто мы такие и откуда идем. Ее вчера вечером Поляков рассказал задержавшему нас полицейскому. Теперь то же самое предстояло повторить инспектору. Поляков уже открыл рот, чтобы начать рассказ, но его опередила одна из женщин.
   - Боже мой! Ну какие они партизаны? Люди окопы рыли, а теперь идут домой.
   Эта неожиданная поддержка сразу разрядила обстановку. Тут же нашлись новые защитники.
   - Какие вы все в полиции пугливые! Каждого мальчишку готовы за партизана принять, - добавила вторая.
   - Так и наши где-нибудь скитаются, - со вздохом произнесла третья.
   На инспектора это подействовало. Уже иным тоном, переходя на шутку, он сказал:
   - Что вы загалдели, женщины? Пусть люди сами расскажут, кто они и откуда идут.
   Теперь Полякову было легче. Он начал рассказывать. Но инспектор, не дослушав до конца, перебил Полякова и снова, стараясь быть строгим, заявил:
   - У нас такой порядок: всех задержанных без документов мы оставляем у себя до выяснения. Проверка займет не меньше двух недель. Но я не хочу вас так долго задерживать. Отдохните, сколько вам нужно и можете идти.
   Вначале мы даже удивились: что это, благородный жест? Да не может изменник Родины проявить благородство. Просто мы удачно вписались в легенду, которой прикрывались. Не к чему было придраться. А его слова о том, что он не хочет нас задерживать для проверки, была рисовка полицая перед женщинами, желание показать свою значительность, право решать судьбы людей. Не случайно во время прощания в их присутствии он сказал:
   - Если в пределах Славянского района кто задержит, скажите, что, мол, проверял сам инспектор славянской полиции и вас отпустят. Только не забудьте назвать мою фамилию.
   Фамилию не запомнили. А уходить не торопились. Поляков сказал, что слишком поспешный уход может вызвать подозрение.
   Отдыхая, дотянули до полудня и все вместе отправились в путь. Дорога вначале проходила вдоль правого берега Донца, где часто попадались села. А на левом берегу - сплошной лес. Вскоре на том берегу появилась вооруженная группа людей. Их можно было принять за партизан, если бы... Один из них прокричал, чтобы мы остановились. Четверо сели в лодку и стали переправляться на нашу сторону. Теперь мы увидели, что у каждого на левом рукаве - белая повязка. Стало ясно, что полицейские, выполняющие карательные функции. Их направили в лес для борьбы с партизанами.
   - Ваши документы! - зло прокричал один из полицаев переправившейся четверки. Остальные, изготовив оружие, стали вокруг нас. Все напряжены, смотрят неприязненно, оценивающе осматривают одежду, обувь. Наверное, прикидывают, что с нас можно взять. Поляков спокойно ответил:
   - Три часа назад нас проверял инспектор славянской полиции.
   Для большей убедительности Поляков назвал фамилию инспектора. Реакция была неожиданной. Тот, который требовал документы, даже в лице изменился. Уже спокойно, не повышая голоса, произнес:
   - Можете идти!
   Похоже, не такой уж добренький этот инспектор, если полицаи при одном только упоминании его имени выражают покорность. Это он перед женщинами разыграл благородство, отпустив нас без проверки.
   В ближайшем селе последний раз отдыхали вместе. Дальше решили идти по одному, чтобы не привлекать внимание полицейских. Перед расставанием, обращаясь ко всем, Поляков сказал:
   -Действовать группой нам больше не придется. Каждый в отдельности должен найти партизан или подпольщиков и присоединиться к ним. Кто не сможет этого сделать, пусть переходит линию фронта и возвращается в штаб. Желаю всем удачи.
   Я решил идти на восток, в сторону фронта. Но прежде намеревался зайти в Краснодон, до которого оставалось свыше ста километров. А там, в зависимости от обстановки, принять решение о дальнейших действиях.
   Идти одному было, действительно, удобнее. Меньше подозрений, но трудности все же оставались. Самая большая из них: как добывать еду?
   Наиболее доступный способ - просить у местных жителей. Но морально это очень тяжело. И не только потому, что население оккупированных областей жило впроголодь. Просто неприятно молодому и здоровому парню попрошайничать. Не будешь ведь каждому объяснять, что тебя вынуждают к этому определенные обстоятельства. Но другого выхода не было. Приходилось заходить в дом и просить хлеба.
   В полдень, проходя по улице небольшого поселка, я мысленно выбирал, в какой же дом зайти, чтобы, обратившись к хозяевам, наверняка что-то получить. Ведь если откажут в одном месте, придется идти в другое и повторно переживать унижения.
   На этот раз я выбрал небольшой дом почти на окраине поселка и постучал в дверь. В доме была молодая женщина с девочкой лет шести. Она приветливо улыбнулась, когда я вошел. Ее большие голубые глаза смотрели ласково и вопросительно. Молодая хозяйка не догадывалась о цели моего визита. А я, обезоруженный ее доброжелательным взглядом, никак не мог произнести то, ради чего пришел. Но деваться некуда. Если уж вошел, то говори - зачем. И я попросил хлеба.
   Лицо женщины сразу же изменилось, стало строгим. Она молча смотрела на меня широко открытыми глазами, вероятно, что-то соображая. А потом сказала:
   - Эх вы, мужчины, бросили нас на немца, а теперь сами ходите, хлеба у нас просите. Кто защищать- то нас будет?
   Сраженный ее справедливым упреком, я невнятно пробормотал извинения и с опущенной головой вышел из дома. А затем медленно побрел прочь из поселка. Горько, очень горько было слышать эти слова. Но ведь они справедливы.
   Зайти в другой дом я уже не решался и зашагал на выход из поселка.
   - Дядя, дядя, подождите! - услышал я за спиной детский голос.
   Неужели меня? Зачем? Я остановился и обернулся к бежавшей ко мне девочке.
   - Возьмите, мама сказала! - и девочка вложила в мою ладонь большой кусок хлеба. Вложила и тут же убежала. Более дорогого куска хлеба я в руке не держал.
   
   

В оккупированном Краснодоне

   Днем пятого сентября я подходил к родному городу. С возвышенности уже хорошо был виден Краснодон. Я остановился и с волнением смотрел на знакомые места. Что натворили здесь фашисты за полтора месяца хозяйничанья? Живы ли родители? Где мои школьные товарищи?
   С такими мыслями я и вступил на окраину города. Здесь как будто ничего не изменилось. Внешне все выглядело по-старому, но этого нельзя было сказать о людях. Они стали осторожными, замкнутыми.
   Я шел по улице и издалека всматривался в каждого встречного. В тот момент хотелось встретить знакомого и поскорее узнать что-нибудь о судьбе моих родителей.
   Но вот и мой дом. Во дворе кто-то ходит, кажется мать. Да, это она. Когда я вошел во двор, сразу же попал в ее объятия. Тут же появился и отец. Радуясь встрече, обнимая и успокаивая родителей, я в то же время думал о Сергее. Его и мои родители уже привыкли к тому, что мы с ним всюду вместе. Вместе учились в школе, вместе уезжали в разведшколу, вместе приезжали в Краснодон на побывку. И вот, возвратился я один. Теперь мне не дадут покоя вопросами: где же Сергей?
   Я был почти уверен, что Сергей погиб при выходе из окружения. Но об этом ни своим, ни, тем более, его родителям, рассказывать не собирался. Я заранее придумал историю о том, как нас с Сергеем разлучили и направили в разные места. Не успел еще и слова вымолвить, как услышал слова матери:
   -Мы тебя третий день ждем. Я уже замучила Сережу вопросами, почему тебя так долго нет.
   С трудом скрывая радостное волнение, я слушал рассказ матери. Оказывается, Сергей не только жив, но и на три дня раньше меня пришел в Краснодон. Как будто тяжелая ноша свалилась с моих плеч. Решили сразу же пригласить Сергея в наш дом. Послали за ним моего младшего брата Анатолия. Мать строго наказала ему:
   - Скажи Сереже, что я прошу его сегодня зайти к нам. И больше ни слова!
   Тот понимающе кивнул и умчался исполнять поручение.
   Все эти три дня Сергей не имел покоя. Он чувствовал себя так, словно был виновником гибели своего брата. Все время старался какими-нибудь делами по дому отвлечь себя от грустных размышлений. И когда отец предложил ему заняться ремонтом двери в летнюю кухню, с радостью взялся за дело. Только он снял ее с петель, как появился Анатолий. Сергей понял, что это за ним. Не ожидая приглашения, молча отложил инструмент, сказал что-то сестре Ангелине и направился к нашему дому. Он был уверен, что его позвали на очередной "допрос" и в пути не задал Анатолию ни одного вопроса. Серегей шел и обдумывал, как дальше вести себя, что в утешение сказать моим родителям. Лицо его было сосредоточенным, на лбу выступили капли пота. С таким выражением лица, немного согнувшись, он и просунул голову в дверь нашего дома.
   Я все еще сидел за столом и доедал свой обед. Когда Сергей, наконец, понял, что это я, немного даже растерялся. Неожиданность была полная. Нам впервые изменила мужская сдержанность и мы обнялись.
   
   Все эти дни тревожного ожидания: придет брат или не придет, Сергей не забывал о главном. Нужно было, не откладывая, решать, как быть дальше. Если уходить, то когда, если оставаться, ради какого дела.
   Сергей уже знал, что в городе много комсомольцев, бывших учеников школ. Знал он и о том, что оказались они здесь не по своей воле. Когда в июле сорок второго фашистские войска перешли в наступление на юге нашей страны, устремившись к Сталинграду и Кавказу, началась эвакуация предприятий и учреждений Краснодона. В те дни покинули город и стали уходить на восток многие комсомольцы. Но далеко уйти не удалось. Фашистские войска, используя технику, продвигались быстрее, чем наши пешие эвакуированные. Оказавшись в тылу у наступающих, многие комсомольцы возвратились в Краснодон. Конечно, это вынужденное возвращение еще не означало, что ребята покорились судьбе, смирились с нашествием оккупантов.
   Узнал Сергей и о том, что в городе действуют советские патриоты. Но кто они? То ли местные подпольщики, то ли приходящие из лесу партизаны? В любом случае мысль о том, чтобы присоединиться к тем, кто уже действует в городе, казалась вполне реальной.
   Сергей подробно рассказал мне обо всем этом, когда мы остались одни. Теперь вопрос о наших ближайших действиях предстояло решать совместно.
   И мы решили прежде всего навестить некоторых из наших бывших одноклассников. Для нас важно было узнать, как они настроены, что думают об обстановке, что собираются предпринимать. В ходе рассказа Сергей упомянул имя одного из них - Георгия Арутюнянца, которого случайно встретил на улице. Тот обрадовался, увидев Сергея. Несколько минут беседовали. А когда расставались, Жора выразил желание встретиться снова.
   Жора Арутюнянц - высокий парень с типичной для выходца из Армении внешностью. Увлекался литературой, музыкой. Почти все школьные годы с первого по десятый класс, за исключением небольшого перерыва, мы с ним учились вместе. Сережа к нам присоединился уже в десятом классе.
   Семья Арутюнянц жила в небольшом частном доме. Место очень уютное, все утопало в зелени. В этот дом мы и направились на следующие утро.
   Встретились по-дружески. Жора пригласил нас в комнату, завел патефон. О том, где мы с Сергеем побывали за это время и как возвратились в Краснодон, Жора не спрашивал, но о своих приключениях в пору неудавшейся эвакуации рассказал подробно. А затем сообщил:
   - У меня в двенадцать назначена встреча с Ваней Земнуховым. Если вы согласны, пойдемте вместе. Иван наверняка будет рад.
   А мы с Сергеем тем более. Ведь именно он предложил наши кандидатуры в райкоме для направления в разведшколу.
   Ваня Земнухов окончил десятый класс в сорок первом. На следующий день после выпуска началась война. Дальнейшую учебу, а он мечтал стать юристом, пришлось отложить. Мы еще учились, а Ваня работал в нашей школе старшим пионервожатым.
   Мы Ваню очень уважали. В нем сочетались строгость старшего товарища с доброжелательностью к окружающим. Его внешность больше смахивала на ученого, чем на ученика: открытый лоб, волосы зачесаны назад, очки. В шутку мы называли Земнухова профессором. Этот "профессор" более всего увлекался поэзией. Любил он не только читать, но и сочинять стихи. Чаще всего он писал бодрые, полные оптимизма стихи, сам их декламировал на школьных вечерах. Во время последнего смотра самодеятельности мы из уст Ивана услышали такие строки:
   Нет, нам не скучно и не грустно,
   Нас не тревожит жизни путь,
   Измен незнаемые чувства,
   Нет, не волнуют нашу грудь.
   
   Бегут мятежной чередою
   Счастливой юности лета,
   Мечты игривою толпою
   Собой заполнили сердца.
   
   Нам чуждо к жизни отвращенье
   Чужда холодная тоска,
   Горячей юности сомненья
   И внутренняя пустота.
   
   Нас радости прельщают мира,
   И без боязни мы вперед
   Взор устремляем, где вершина
   Коммуны будущей цветет.
   
   Еще до войны мы избрали Ивана членом комитета комсомола школы и он вполне оправдывал это доверие. К нему приходили не только по комсомольским делам. Ивану могли рассказать и о самом сокровенном, зная, что он не злоупотребит доверием.
   Жора Арутюнянц сказал, что встреча с Земнуховым назначена в парке. Втроем туда мы и отправились.
   Ваню мы увидели сразу, как только минули ворота парка. Сергей выразил удивление:
   - Ну и выбрал же место для нелегальной встречи. Оно ведь просматривается со всех сторон.
   Иван Земнухов был не один. Около него разместились на двух скамьях, поставленных напротив, мой бывший одноклассник по учебе в начальной школе Володя Осьмухин., его соученик по школе имени Ворошилова Анатолий Орлов, которого я тоже немного знал и совсем незнакомый, в спортивной куртке парень.
   Встретились приветливо, но сдержанно. Эмоции открыто не выражали. Расселись на скамьях и еще раз убедились, что сидим на видном месте. Иван, конечно, специально избрал для встречи именно этот участок парка. Кто подумает, что собравшиеся днем молодые люди обсуждают планы борьбы против оккупантов. Нас было видно со всех сторон, но и мы могли все видеть. Внезапно, незамеченным к нам никто подойти не мог. Ваня представил незнакомца:
   - Борис Главан, - назвал то себя.
   В нашем городе Борис Главан, молдаванин по национальности, появился недавно. Родился он и вырос в Бессарабии, которая в 1940 году была воссоединена с Советским Союзом, то есть стала частью Молдавской ССР.
   С первых дней войны Борис Главан попал в водоворот военных событий. Вначале в составе истребительного батальона участвовал в операциях по обезвреживанию фашистских диверсантов, позже работал на строительстве оборонительных сооружений на Украине. Но Борис все время стремился попасть на фронт и с просьбой об этом обращался в различные учреждения. Наконец, его, как знающего румынский язык, взяли в действующую армию переводчиком. Там он вступил в комсомол. Летом 1942 года воинская часть, в которой воевал Борис Главан, попала в окружение. Обстоятельства вынудили Бориса пробираться в Краснодон, где в то время находились его родители, эвакуировавшиеся из Молдавии в первые недели войны.
   Эти подробности о Борисе Главане мы с Сергеем узнали позже. А в тот момент, когда мы, семеро комсомольцев, собрались в парке, Бориса знал только Земнухов. И разговора не получилось. Никто не решался на откровенность в присутствии незнакомого парня. Наконец, Иван разрядил обстановку, сообщив, что доверяет Борису.
   Сразу наступило оживление. Начали обсуждать обстановку на фронте. В те сентябрьские дни 1942 года фронт находился в 360 км. Восточнее Краснодона. Красная Армия вела тяжелые оборонительные бои в Сталинграде и на Кавказе. Каждый понимал, что Родина в наибольшей опасности и это заставляло торопиться с решением вопроса: как поступать дальше. Этот вопрос и был темой нашего разговора. Ведь каждому хотелось скорее включиться в борьбу против немецко-фашистских оккупантов. А в какой форме? То ли здесь организоваться в партизанский отряд, то ли идти на восток и переходить линию фронта?
   Мнения разделились. Ваня Земнухов был за то, чтобы здесь, в тылу у врага, создать партизанский отряд или подпольную организацию. Тут же посыпались возражения. В наших донецких степях отряде негде укрываться. Против подполья никто не возражал.
   Борис Главан был сторонником того, чтобы всем комсомольцам мелкимим группами уходить на восток, переходить линию фронта и вступать в Красную Армию.
   - А может быть нам обратиться за советом к Лютикову? - произнес молчавший до сих пор Володя Осьмухин.
   Все задумались. И было над чем. Дело в том, что в оккупированном Краснодоне Лютиков Филипп Петрович работал техническим руководителем электромеханических мастерских. Его работа имела прямое отношение к восстановлению шахт нашего района. Когда шахты с его участием будут восстановлены, фашисты получат уголь. То есть, по этим формальным признакам Лютиков - пособник оккупантов.
   Но никто из нас не верил, что Лютиков изменил Родине. Мы хорошо знали Филиппа Петровича до войны как уважаемого всеми в городе коммуниста. Такой человек не мог изменить своим убеждениям. Работа Лютикова на немцев - это скорее всего прикрытие, маскировка нелегальной, подпольной деятельности. Предложение Володи Осьмухина вызвало интерес и в то же время породило вопрос, почему именно ему в голову пришла такая мысль.
   Наша встреча не привела к какому-то результату. Она была не первой, да и не последней. Несколько менялся только состав. Подобные встречи проводились и в других местах города. Все они свидетельствовали о главном - о готовности многих юношей и девушек, оказавшихся в оккупированном Краснодоне, к активным действиям против врага. Причем действовать сейчас же, не откладывая на определенное время. Энтузиазма было хоть отбавляй, а опыта никакого. Вот мы на первых порах и тратили время на дискуссии о том, что и как делать.
   Обстановка в городе была тяжелой. Отсутствовали элементарные бытовые условия. Бездействовал водопровод. Воду приходилось носить из соседних деревень, преодолевая расстояние в несколько километров. Не подавалась электроэнергия, за исключением нескольких десятков домов в центре города, в которых размещались оккупанты и их учреждения. Не было магазинов, лечебных учреждений, не работали школы, почта, радиотрансляция.
   Власть в городе осуществлял бургомистр, назначенный фашистами из местных предателей. Он, естественно, опирался на полицию.
   Но всей паутиной власти дирижировал так называемый жандармский пост. Мы его называли короче, как он того и заслуживал: гестапо. Оккупанты, опираясь на этот аппарат, под страхом смерти старались держать в повиновении местное население. В дополнение к этому они вели тонкую пропагандистскую работу. Вот в чем это проявлялось.
   Когда мы беседовали в парке, Иван Земнухов, догадываясь, что Сергей и я сравнительно недавно заброшены на оккупированную территорию, обращаясь к нам обоим, спросил:
   - Ребята, почему в наших газетах о событиях на фронте иногда пишут неправду?
   - Как это неправду? Что ты имеешь в виду? - возмутился Сергей.
   Ваня Земнухов, по-доброму улыбаясь, продолжал:
   - Я имею в виду сводку Совинформбюро, в которой говорилось, что после тяжелых и кровопролитных боев войска Красной Армии оставили Краснодон. А на самом деле никакого боя за наш город не было.
   - Где и когда ты читал такую сводку?
   - Читал я в Краснодоне, в газете "Комсомольская правда" за 21 июля 1942 года, примерно через две недели после прихода сюда немцев. То есть, когда сам вернулся из неудавшейся эвакуации.
   - Как же попала в оккупированный Краснодон газета, выпущенная в Москве лишь на следующий день после прихода сюда немцев?
   - Не знаю. Но, возможно, ее принесли из тех мест, которые были оккупированы немцами на несколько дней позже, чем Краснодон.
   - Знаешь, Ваня, любая советская газета могла попасть в Краснодон тем путем, о котором ты сказал. Но ни в одной из сводок Совинформбюро наш город не упоминался, - с горячностью ответил Сергей.
   Ни Сергей, ни я не могли в тот момент сказать Ване и другим товарищам, что в те дни, когда в город Краснодон вошли оккупанты, мы находились на советской стороне и, обеспокоенные за судьбу родного города, не пропускали ни одного сообщения о событиях на фронте. И абсолютно точно знали, что Краснодон в сводках не упоминался.
   Но этот разговор послужил для нас хорошим уроком. Всем стало понятно, что оккупанты выпускают фальшивые газеты. В том случае, о котором говорил Иван, из сводки Совинформбюро были извлечены две-три фразы и заменены вымышленными, грубо искажающими действительный смысл того, что на самом деле сообщали наши средства массовой информации. Так оккупанты старались сеять сомнения в правдивости сообщений Советского информационного бюро об обстановке на фронте.
   Временная оккупация не могла не отразиться на взаимоотношениях между людьми. Появившаяся сдержанность и осторожность были оправданы и объяснимы. Каждый человек имел основания опасаться предательства со стороны отдельных неустойчивых людей. Но, несмотря на это, к Ивану Земнухову сохранилось и уважение, и доверие. Многие юноши и девушки стремились узнать, что же думает Земнухов о сложившейся обстановке, как ведет себя по отношению к оккупантам, что собирается делать.
   Иваном Земнуховым интересовались не только комсомольцы. К нему внимательно присматривался бывший преподаватель истории Марк Григорьевич Евсеев. Но его интерес к Земнухову носил совершенно иной характер. Как вскоре выяснилось, Евсеев тайно прислуживал оккупантам. В это трудно было поверить. Трудно, потому, что мы знали его как человека самой благородной и почетной профессии. Ведь совсем недавно он приходил к нам в класс как преподаватель.
   А мы очень любили и уважали наших учителей, которые давали нам знания и воспитывали нас честными и преданными Советской Родине гражданами.
   Наших учителей мы встречали не только на уроках. Они приходили к нам на комсомольские собрания, бывали у нас дома. Ни один школьный вечер не проходил без участия наших воспитателей. Они помогали составить наиболее интересную программу, советовали, кому какой костюм приготовить на новогодний бал- маскарад.
   Евсеев, в отличие от других учителей, бывал у нас только на уроках. Правда, свое дело он знал хорошо. Интересно и с воодушевлением рассказывал он на своих уроках о важнейших событиях из истории Советского государства. Но никто тогда не думал, что этот человек красивыми фразами прикрывал душу негодяя, приспособленца, предателя. Как только в Краснодон вступили оккупанты, Евсеев стал их пособником. Он был опаснее любого полицейского. Полицейский - это все же явный, видимый враг. Он прислуживал фашистам открыто, без всякой маскировки и даже носил винтовку и белую повязку на рукаве. Евсеев не носил ни того, ни другого. Пользуясь знанием ребят, своих бывших учеников, он старался влиять на них с тем, чтобы склонить к предательству, привлечь к сотрудничеству с немцами. Начинать свою грязную работу Евсеев решил с Ивана Земнухова, рассуждая, видимо так: если я сумею этого авторитетного среди краснодонской молодежи парня сделать прислужником фашистов, то с остальными будет легче - многие сами пойдут за своим бывшим пионервожатым.
   Как-то днем у входа в парк Иван Земнухов случайно встретил Марка Григорьевича. Тот, к удивлению Ивана, распростер перед ним объятия. Земнухов вначале обрадовался такому радушию со стороны учителя, но тут же насторожился. В условиях оккупации это выглядело неестественно. Он скорее интуитивно, чем сознательно почувствовал что-то подозрительное в действиях Евсеева. Это и побудило Ивана сдержать радостный порыв. Но как вести себя с этим человеком дальше?
   Иван решил пока ничем не выдавать своей настороженности и послушать, о чем поведет разговор бывший учитель истории.
   А тот начал издалека: как живешь, чем занимаешься, что думаешь о "новых порядках"?
   Иван не торопился выкладывать, что он думает об оккупации. А Евсеев продолжал:
   - Послушай, Ваня, Советы сюда уже не вернутся. Давай вместе подумаем, как дальше жить. Немецкие власти нуждаются в поддержке местных жителей. Старые казаки уже начали создавать конный отряд. Нужно чтобы молодежь поддержала.
   При упоминании о старых казаках Иван чуть не расхохотался. Он живо представил, как вчера на базарной площади десятка два древних старца, напяливших на себя пропахшую нафталином казачью форму дореволюционного пошива, под смех женщин и улюлюканье мальчишек пытались изобразить парад. Иван тоже хохотал, глядя, как эта жалкая кучка затаившихся и давно состарившихся белоказаков пыталась демонстрировать свою "силу" и "мощь" для поддержки оккупантов. Но теперь в разговоре с Евсеевым Земнухову было не до смеха. Потрясенный услышанным, Иван молчал. Учитель, историк предлагает ему пойти на откровенное предательство! Плюнуть ему в лицо? Благоразумие удерживало: нет! Не стоит такой прямолинейностью дразнить подлеца. Марк Григорьевич, вероятно, связан с полицией и обо всем донесет. Ваня все еще думал, как лучше ответить предателю. Но тот по-своему расценил задержку с ответом. Евсеев решил, что Земнухов колеблется и продолжал свое:
   - Чего ты сомневаешься? Не сидеть же тебе вечно на шее у родителей. Пора и самому зарабатывать.
   Ивану становилось все труднее слушать изменника. Он опасался, что ненависть и чувство брезгливости к этому человеку найдут выход в резких словах. Но разум подсказывал, что срываться нельзя. Иван уже решил, сославшись на плохое зрение вежливо отказаться. Но тут же передумал. Появилось желание немного подурачить прислужника фашистов.
   - Что Вы, Марк Григорьевич! Я бы с удовольствием, но кто меня возьмет с такой биографией? - чуть улыбаясь, ответил Иван, намекая на то, что до оккупации города немцами он был старшим пионервожатым, членом комитета комсомола школы.
   - За это ты не беспокойся. При желании все можно уладить. Хочешь, я помогу? - окончательно обнаружил свою связь с оккупантами Евсеев.
   Иван хотел продолжить игру, чтобы выведать характер связей Марка Григорьевича с немцами, но подошел Сергей Левашов. Бывший учитель мгновенно прервал разговор, произнес прощальное слово и удалился.
   Несколько месяцев спустя, когда Советская Армия приближалась к нашему городу, Евсеев бежал из Краснодона на запад вслед за полицией.
   Кто-то постучал в дверь. Я вышел и чуть не вскрикнул от радостного удивления. Передо мной стоял и улыбался Виктор Третьякевич. Из глубины на меня смотрели внимательные глаза. Не сразу заметил, что они синие-синие. Это был тот самый Виктор, которого мы с Сергеем случайно встретили в Ворошиловграде сразу же после выпуска из разведшколы. В то время мы не могли сказать Виктору, к какому заданию готовимся. Лишь только намекнули. Он в ответ тоже дал понять, что его ближайшее будущее похоже на наше. Теперь, когда мы встретились в оккупированном Краснодоне, можно было рассказать друг другу обо всем откровенно. Этим мы и занялись в течении двух часов.
   Не простым был путь Виктора в Краснодон. Когда мы встретились в мае в прифронтовом Ворошиловграде, он не без оснований намекнул на свое партизанское будущее. На состоявшемся заседании бюро обкома комсомола Виктор Третьякевич был утвержден членом Ворошиловградского подпольного горкома ЛКСМУ. Но ему показалось этого недостаточно и он обратился к старшему брату Михаилу Иосифовичу Третьякевичу, занимавшему пост секретаря Ворошиловградского горкома партии, с просьбой включить его в состав создаваемого партизанского отряда. Старший брат отказал в просьбе, ибо сам назначался комиссаром этого отряда. Тогда с той же просьбой Виктор обратился ко второму секретарю горкома партии Яковенко Ивану Михайловичу, уже назначенному командиром создаваемого партизанского отряда. Яковенко, зная, что Виктор утвержден членом подпольного горкома комсомола, без всяких возражений согласился зачислить его в отряд.
   Отряд Яковенко начал действовать сразу же, как только область оккупировали фашистские войска. Лес, протянувшийся на десятки километров узкой полосой вдоль берега Северского Донца, не мог быть надежным укрытием для партизан. Приходилось постоянно менять месторасположение. В отряде насчитывалось всего двадцать бойцов, но своей активной деятельностью они создавали впечатление, что здесь действуют значительные силы партизан и держали фашистов в постоянном страхе.
   С первых же дней Виктор Третьякевич включился в активную боевую деятельность и после нескольких удачных схваток с врагом почувствовал себя настоящим партизаном. Он ходил с товарищами в разведку и приносил сведения о противнике, участвовал в засадах и нападениях на фашистских солдат.
   Партизанскому отряду все труднее становилось действовать в узкой лесной полосе. И командир, понимая, что отряду здесь долго не продержаться, принял решение отправить Виктора в Ворошиловград для работы в комсомольском подполье. Виктор хотел было возразить, но, почувствовав твердую решимость командира, молча покорился.
   В городском подполье были свои трудности. Здесь не всегда знаешь, кто для тебя друг, а кто враг. Однажды Виктора предупредили товарищи, что квартира, в которой он проживал с родителями, попала под подозрение гестапо. Лучше всего было уйти с этой квартиры. И Виктор ушел. Руководитель подпольного Ворошиловградского горкома комсомола Надежда Фесенко порекомендовала Третьякевичу перебраться в Краснодон, где он до войны проживал с родителями. Так вместе с отцом и матерью Виктор снова оказался в Краснодоне. Конечно, Виктор прибыл в Краснодон не только для того, чтобы укрыться от преследования гестапо. В разговоре он дал понять, что от руководителей подполья Ворошиловграда имеет задание внести свою долю участия в создание комсомольского подполья.
   После того, как мы рассказали друг другу о минувших делах, сам собой напрашивался вопрос: а что же дальше? Я решил посветить Виктора в содержание наших бесед с товарищами. Но как только упомянул имя Земнухова, Третьякевич перебил меня и сказал: - Я только что от него. Иван мне рассказывал о ваших встречах. Договорились завтра всем вместе собраться в Жоры Арутюнянца. Приходи к двенадцати.
   Вскоре после ухода Третьякевича появился Сергей. Он пришел не просто в гости. Нужно было обсудить один вопрос. Дело в том, что у Сергея появилась возможность устроиться на работу.
   В условиях фашистской оккупации это было не простой проблемой. Кому хотелось работать на врага, пусть даже косвенно? Хотя для нас работа могла служить прикрытием основной деятельности. Могла служить, если бы уже существовала основная, партизанская или подпольная деятельность. Но к ней мы только приближались.
   Я рассказал Сергею о беседе с Виктором и поинтересовался, о какой работе идет речь.
   - Есть возможность поступить на работу в гараж дирекциона, - ответил Сергей.
   Дирекционом называли учреждение созданное оккупантами. Оно размещалось в двухэтажном здании школы № I имени Горького. Его обитатели - прибывшие из Германии специалисты, которым вменялось в обязанность с помощью местной рабочей силы восстановить разрушенные шахты и добывать на них уголь для фашистской Германии. Служащие дирекциона носили форму военнослужащих немецко-фашистской армии и вели себя так, словно они хозяева нашей земли.
   Дирекцион имел больше десятка грузовых и легковых автомашин, которые содержались в гараже. В этот гараж Сергею и предстояло устроиться на работу.
   - Ты что, сам проявил инициативу, или тебе предложили, - спросил я Сергея.
   - Позавчера я был в электромеханических мастерских. Володя Осьмухин посоветовал. Хотел узнать, нет ли для меня работы. Это на тот случай, если мы здесь останемся. Обратился к начальнику мастерских. Он выслушал мою просьбу и предложил зайти сегодня утром. Я только от него. Он сказал, что сможет мне помочь устроиться на работу в гараж дирекциона.
   Кто из нас тогда мог предполагать, что с Сергеем беседовал один из руководителей партийного подполья Бараков.
   В тот момент вопрос об устройстве Сергея на работу нужно было решать в зависимости то того, останемся мы в Краснодоне для подпольной работы или уходим за линию фронта, к нашему руководству. То, что рассказал мне Виктор, скорее всего свидетельствует о том, что мы остаемся, но окончательно этот вопрос должен решиться завтра.
   Только вчера вечером семья Третьякевичей пешком добралась из Ворошиловграда в Краснодон и поселилась в своем старом домике, а сегодня утром Виктор на целый день ушел в город. Теперь он сидел в полутемной комнате и о чем-то думал.
   В это время в дверь кто-то постучал. Анна Иосифовна, мать Виктора, вышла на стук и открыла дверь. У порога стоял соседский паренек Сергей Тюленин.
   - Здравствуйте, Анна Иосифовна. С прибытием Вас. А я к Вите.
   - Здравствуй! Здравствуй! Тебя не узнать! Заходи, он в комнате.
   - Нет, я подожду здесь. Пусть Витя выйдет.
   Виктор, услышав знакомый голос, встал из-за стола и вышел к двери. В полутьме у порога стоял уже не мальчишка, каким Виктор знал Сергея год назад, а высокий парень.
   До войны весь город знал Сергея Тюленина как озорного мальчишку, драчуна. Если где-то за городом произошло "крупное сражение" между двумя большими группами ребят, то можно было не сомневаться, что главный организатор этой военной игры - Сергей Тюленин. А если в ходе сражения кому-то из его участников здорово перепадало, то гнев родителей пострадавших ребят всегда обрушивался на голову Сергея. В таких случаях Тюленин временно прекращал военную деятельность и переключал свою энергию на танцы, проводя все свободное время в клубе имени Горького, где он плясал в танцевальном коллективе.
   Сергей Тюленин был признанным вожаком своих сверстников - мальчишек. Он привлекал ребят своей энергией, удалью, задором. Проходило какое-то время после разгоревшихся страстей вокруг его опасных игр и сподвижники Сергея снова звали своего предводителя на новую затею.
   С тех пор много изменилось. Началась война, фашисты оккупировали город. Изменился и Сергей Тюленин. Виктор Третьякевич, уступив просьбе Сергея, медленно шел с ним по базарной площади. Предстоящий разговор с соседским пареньком он никак не связывал с мыслями о подполье. Но с первых же слов Сергея Виктор понял, что плохо знал своего соседа.
   - Витя, у тебя есть связь с партизанами?
   Виктор, удивленный вопросом Сергея, повернул в его сторону голову, но ничего не ответил. Тогда Тюленин остановился, всем корпусом повернулся к Виктору, вплотную приблизился и снова спросил:
   - А ты хотел бы действовать вместе с партизанами?
   Это уже был не только вопрос, но и предложение.
   - Да, хотел бы, - наконец после паузы ответил Виктор.
   - У меня есть хорошие ребята. Мы тут кое-что делаем. Присоединяйся к нам.
   Виктор был несколько озадачен. Вот, оказывается, каков Сергей. Организовал ребят и уже действует против оккупантов. И Виктор Третьякевич стал подробно расспрашивать Сергея о его группе, о подпольной работе в оккупированном Краснодоне.
   Где-то севернее и южнее Краснодона фашистским войскам удалось прорвать линию фронта. Немцы ввели в прорыв крупные танковые и мотомеханизированные соединения, которые ринулись на восток, чтобы окружить советские войска на этом участке фронта. Советское командование отдало приказ войскам, для которых создалась угроза окружения, отходить на восток. Выполняя приказ командования, 18 июля 1942 года последняя воинская часть Красной Армии оставила город Краснодон.
   Через два дня в город вошли оккупанты. Это случилось 20 июля 1942 года. В начале на мотоциклах, соблюдая все меры предосторожности, въезжали разведчики. За ними повалила фашистская пехота. К исходу знойного дня, уставшая и запыленная, немецкая солдатня стала размещаться на отдых в центре города в зданиях, где совсем недавно были советские учреждения. Но отдыхать им долго не пришлось. Запылало вначале здание треста, затем другие дома.
   Так начала действовать группа юных подпольщиков во главе с Сергеем Тюлениным. В состав этой группы входили ребята в возрасте 15-17 лет. Вот их имена: Валерия Борц, Леонид Дадышев, Владимир Куликов, Виктор Лукьянченко, Антонина Мащенко, Семен Остапенко, Степан Сафонов, Радик Юркин.
   Ребята сдружились еще до оккупации города. Когда приближался фронт, все вобрались у Сергея. Нужно было решать, как поступать дальше. Сергей предложил из города не уходить, в момент движения фронта собрать оружие и боеприпасы, а с приходом немцев начинать действовать против них.
   Ребята так и поступили. Они собрали значительное количество бутылок с горючей смесью, мин, гранат, винтовок, автоматов, боеприпасов к ним. Все это хранилось в укрытии в стенах сгоревшего здания городской бани. Вот об этом Сергей Тюленин и рассказал Виктору.
   Лето сорок второго слишком затянулось. Уже сентябрь на исходе, но никаких признаков осени не чувствовалось. Природа как будто замерла. Ни дождя, ни прохлады. Ночью я спал на веранде и проснулся очень рано, едва только занимался рассвет. Первое, что пришло в голову - это воспоминания о вчерашнем разговоре с Виктором Третьякевичем, затем размышления о предстоящей встрече у Георгия Арутюнянца. Скорее наступал бы назначенный час.
   Встреча была назначена в полдень. Из дома я вышел за час до условленного времени, чтобы не спеша пройти по излюбленному маршруту через парк мимо клуба имени Ленина. В этом месте до войны любила собираться молодежь. Здесь всегда встретишь кого-нибудь из друзей.
   Не был исключением и этот день. Когда я подходил к клубу, увидел знакомое лицо. Неужели Олег Кошевой? Вот уж кого не ожидал встретить! Значит, и он не успел уехать...
   Оказаться за линией фронта, на территории, занятой врагом, никак не входило в планы Олега Кошевого. Наоборот, он очень стремился и неоднократно пытался попасть на фронт еще с весны сорок второго, когда фронт находился в десятках километрах от нашего города.
   Конечно, подобные просьбы от шестнадцатилетнего парнишки не всеми взрослыми принимались всерьез. Олегу отказывали. Но он пытался снова и снова. И очень обрадовался разрешению поехать вместе с товарищами на строительство оборонительных сооружений под Ростовом-на-Дону. Все-таки ближе к фронту.
   После завершения работ Олег возвратился в Краснодон. Но от своих намерений вступить в Красную Армию и попасть на фронт не отказался.
   Вскоре с фронта начали поступать тревожные вести. Противник начал наступление. Стало очевидным, что создалась угроза захвата Краснодона фашистами. Нужно было эвакуироваться на восток или же проситься на фронт.
   Олег забеспокоился. Что предпринять? Он стал обращаться с просьбой к знакомым военным, расквартированным в Краснодоне. Один из них обещал определить Олега в воинскую часть сразу же после своего возвращения с передовой. Но из-за угрозы попасть в окружение не смог исполнить своего обещания. А Олег все ждал.
   Когда стало ясно, что последняя воинская часть покидает Краснодон, Олег вместе с родственниками отправился на восток. Но время было уже упущено. Удалось добраться лишь до Новочеркасска. Дальше дороги были перерезаны немцами. Пришлось возвращаться в Краснодон, к тому времени уже захваченный фашистами.
   Конечно, Олег не допускал мысли о том, чтобы примириться с фашистской оккупацией. И не раз задавал себе вопрос: что же делать?
   В момент встречи обменялись рукопожатиями. Сказали друг другу обычные приветственные слова. Идем через парк к главным воротам. Я подумал: вот кого следовало пригласить на нашу встречу. Но так сразу, не посоветовавшись с товарищами, не полагалось. Тогда я решил вызвать Олега на откровенный разговор и спросил:
   - Олег, где твой комсомольский билет?
   Сперва молчание. Наверное, обдумывал ответ. Потом повернул голову в мою сторону и испытывающе посмотрел в глаза. Я понял, что вопрос был преждевременным. Не с этого следовало начинать. На такой вопрос Олег мог и не отвечать. Но он ответил:
   - Билет я уничтожил, когда возвращался из эвакуации. Обстоятельства заставили. Фашистский патруль потребовал документы. Я предъявил паспорт, а в нем оказался мой комсомольский билет. Пришлось на глазах у немцев разорвать его. Иначе неизвестно, что со мной было бы.
   - Осторожничает, - подумал я в тот момент и умерил свое любопытство.
   Большие карие глаза с длинными ресницами. Над глазами темные дуги бровей. Всегда аккуратно одет. На нем и сейчас, как в довоенное время, белая рубашка с галстуком. Таким Олег запомнился. Таким он был и сейчас, спустя два месяца после прихода в Краснодон оккупантов.
   
   

Штаб создан

   Когда я миновал калитку, услышал музыку. В доме Арутюнянца играл патефон. У входной двери меня встретил Жора. Он провел в комнату, где нам предстояло заседать. Там уже находился Виктор Третьякевич. Это он крутил патефон. Минут десять мы еще слушали музыку, беседуя о житейских делах. Затее появился Иван Земнухов. После взаимных приветствий рассаживаемся вокруг стола. На столе только пластинки и патефон.
   Внимание всех сосредоточилось на Викторе: что скажет он?
   Виктор понимал, что мы ждем его слова. Сдержанно улыбаясь, обвел всех взглядом, потом произнес:
   - Вы все, наверное, знаете, что немцы дошли до Волги и Кавказа. Красная Армия понесла большие потери и находится в трудном положении. Пора и нам включаться в борьбу. Мы с Ваней предварительно обсудили этот вопрос и предлагаем создать подпольную комсомольскую организацию. Как это сделать, давайте решать вместе.
   - Витя, договаривай до конца наши предложения.
   - Для руководства деятельностью подпольной комсомольской организации предлагается создать штаб. Так как избирать нас некому, Сами объявим себя членами штаба. А вот начальником штаба я предлагаю избрать Ваню Земнухова.
   Все с этим согласились.
   - Теперь нам нужно избрать политического руководителя подпольной организации, то есть комиссара. Какие будут предложения?
   - Тебя, Витя! - воскликнул Жора.
   - Я тоже высказываюсь за то, чтобы комиссаром был Виктор, - сказал Ваня.
   В оценке Виктора мы все были едины, признавая в нем авторитетного парня, умелого комсомольского организатора, имеющего опыт работы в комсомольском подполье в Ворошиловграде. Ценили мы в Викторе, и смелость, которую он проявил в партизанском отряде. Его и утвердили комиссаром.
   Затем разговор зашел о том, что наши люди на оккупированной территории лишены возможности иметь правдивую информацию об обстановке на фронте, о положении в советском тылу. Ведь не было ни газет, ни радио. Виктор предложил начать выпускать листовки, чтобы с их помощью информировать жителей города о действительном положении на фронтах Великой Отечественной войны, разоблачать ложь фашистской пропаганды.
   - Давайте этот участок работы поручим Жоре Арутюнянцу, - предложил Ваня Земнухов. - И Жору утвердили ответственным за агитационную работу.
   После этого Виктор поставил вопрос об ответственности за сохранение тайны нашей организации.
   - Все партизаны, - пояснил он, - при вступлении в отряд дают партизанскую клятву. Давайте и мы введем такое правило для всех, кто будет вступать в подпольную организацию.
   Начали составлять клятву. За основу был взят текст партизанской клятвы, слова которой мы с Виктором помнили наизусть. Каждый, вступающий в подпольную организацию, должен дать торжественное обещание беспрекословно выполнять любое задание старших, хранить тайну организации, быть смелым и мужественным, всегда готовым пожертвовать жизнью в борьбе за независимость Советской Родины, беспощадно мстить немецко-фашистским захватчикам и их пособникам- предателям Родины, оказывать посильную помощь Красной Армии в разгроме врага.
   После того стали обсуждать возможных кандидатов для привлечения в подпольную организацию. Первым был назван Олег Кошевой. Оказалось, некоторые из присутствующих с ним уже встречались. Назывались имена других хорошо известных всем наших товарищей по совместной учебе в школе.
   - А девушек будем привлекать? - обращаясь ко всем, поставил вопрос Ваня Земнухов. Все посмотрели на Виктора.
   - Конечно, будем, - ответил он, - Есть ведь много примеров участия девушек в войне. Давайте вспомним хотя бы московскую комсомолку Зою Космодемьянскую, ее подвиг. И в Краснодоне найдутся смелые девчата.
   В создании комсомольского подполья особые надежды мы возлагали на связь со старшими товарищами - партизанами или партийным подпольем. Но никто из нас еще не знал, действуют ли они в городе. Мы тогда предполагали, что в Краснодон из леса иногда приходят партизаны, распространяют листовки, совершают диверсии. Но мы допускали и другую возможность - в городе действует партийное подполье. Как найти с ним связь, к кому обратиться за помощью и советом?
   При обсуждении этого вопроса Иван Земнухов вспомнил слова Володи Осьмухина, который на одной из встреч в парке предложил обратиться за помощью и советом в осуществлении наших планов борьбы к Лютикову.
   Мнение о Лютикове как о человеке справедливом, неподкупном, принципиальном сложилось еще до войны. Конечно, не только из наших личных наблюдений. Мы тогда учились в школе и о личных качествах этого человека узнавали в основном от родителей. Моему отцу, например, с Филиппом Петровичем часто приходилось встречаться по работе. Родители других наших ребят встречались с Лютиковым на заседаниях родительского комитета школы. А однажды в школьном спортивном зале мы слушали выступление Филиппа Петровича. Он рассказывал нам о гражданской войне, о том, как он, будучи красноармейцем, участвовал в разгроме деникинских войск.
   Поэтому, мы были уверены, что его пребывание в оккупированном Краснодоне не есть предательство. Такой человек не мог изменить убеждениям, предать Родину. Если он здесь работает в немецком учреждении, значит, так нужно.
   На этом мы завершили первое, организационное заседание штаба. Оставалось договориться о следующей встрече и разойтись по домам. Но в этот момент Виктор Третьякевич решил преподнести сюрприз:
   - Хотите знать, кто в городе распространяет листовки?
   Все насторожились. Неужели Виктору известны люди, которые давно уже действуют против оккупантов? Кто же они? Все с нетерпением ждали, что Виктор скажет. Но тот не торопился.
   - Виктор, брось испытывать. Давай, выкладывай! - не удержался Жора Арутюнянц.
   - Сергей Тюленин и его группа! - наконец, произнес Виктор.
   Все так и ахнули. Кто мог подумать, что группой первых юных подпольщиков Краснодона руководит этот озорной парнишка Сергей Тюленин. И Виктор подробно рассказал о вчерашней встрече с Сергеем и о действиях его группы.
   Весть о действиях группы Тюленина нас очень ободрила и, признаться, подстегнула к большей активности. Видь мы, хотя и не намного, были по возрасту старше ребят группы Тюленина.
   Решили на следующий день собраться, но уже на квартире Земнухова, и пригласить туда Сергея Тюленина.
   С первого нашего сбора шли вдвоем с Виктором Третьякевичем. В пути молчали. Каждый осмысливал впечатления сегодняшнего дня. Мы, конечно, сознавали, какую берем на себя ответственность в тяжелую для нашей Родины пору. Ведь фашистские войска дошли до Волги и мы стремились как можно скорее начинать действовать. Но нельзя было забывать и об осторожности. Хотя мы в своем городе и всюду наши люди, однако, здесь работает жандармерия, которой помогают местные предатели. В этом таилась большая опасность, ибо полицаи и тайные агенты знают местных жителей, обстановку в городе, все особенности его уклада жизни. Нужно было все время помнить о правилах конспирации, иначе провала не избежать.
   Сегодня мы в общих чертах наметили план создания подпольной комсомольской организации. Но в этом деле многое еще нужно решить. Наши действия всем жителям должны внушить веру в то, что Краснодон был, есть и навсегда останется советским. Нашим людям это придаст уверенность в скором освобождении, а оккупантов и их пособников повергнет в страх...
   Около здания полиции мы с Виктором распрощались, так как дальше нужно было идти в разные стороны. Но он вдруг предложил:
   - Хочешь, познакомлю с Сергеем Тюлениным? Он должен ждать меня у базарной площади.
   В лицо я знал Сергея хорошо. Знал и о многих его довоенных проделках. Но разговаривать с ним никогда не приходилось. Конечно же, я с удовольствием согласился и мы вместе направились к базарной площади.
   Начинало темнеть. Мы подошли к условленному месту. Тихо разговаривали и посматривали по сторонам. Нигде ни души. Вдруг из-за стены киоска бесшумно появилась фигура парня. Это был Тюленин. Заметив, что Виктор Третьякевич не один, пытался пройти мимо. И только после того, как Виктор его окликнул, Сергей повернул в нашу сторону.
   Перед нами остановился стройный юноша. Открытое лицо, смелый взгляд голубых глаз. Одет скромно, но аккуратно.
   - Знакомься! - представил Виктор Сергея Тюленина.
   Мы пожали друг другу руки. Началась беседа. Разговор зашел о положении на фронте, о боях за Сталинград и Кавказ.
   - Мы еще покажем этим завоевателям. Придет время, и будут они драпать до самого Берлина, - высказал свои суждения Сергей.
   - Мой идеал - Павел Корчагин. Когда я прочитал роман Николая Островского, дал себе слово быть похожим на Павку Корчагина, - добавил к своему рассказу о себе Сергей.
   Я с интересом слушал рассуждения Сергея и убеждался, что мои представления о нем отстали по меньшей мере на три года. Это результат только первой встречи. А в последующие дни я узнал об этом парне еще много интересного.
   В тот вечер говорили мы не долго. Третьякевич передал Тюленину приглашение прийти на завтра к трем часам дня к Земнухову и мы разошлись.
   Теперь я шел на Садовую к Сергею Левашову. Было уже темно и я торопился. Нужно было до наступления комендантского часа успеть переговорить с ним и вернуться домой.
   Сергей ждал моего прихода, очень ждал. И очень обрадовался, когда узнал, что положено начало созданию подполья. Кончалась неопределенность нашего положения. Теперь ясно, что мы остаемся в Краснодоне и включаемся в подпольную деятельность.
   Сергей рассказал о своих новостях. Он побывал в гараже дирекциона, где ему предстояло работать. Сергей смутно представлял новые свои обязанности. Но отношение к нему рабочих, с которыми удалось встретиться, было доброжелательным. Похоже, в нем видели человека осведомленного, который объяснит им обстановку на фронтах войны, всегда сможет проинформировать о военных событиях.
   Наступил следующий день. Теперь мы должны собраться у Земнухова. Время сбора не вечернее, а дневное. Конечно, требовалась осторожность. Если всем явиться в одно и то же время, значит, рисковать, привлечь внимание тайной агентуры гестапо. Чтобы избежать такой опасности, каждый явился в назначенный срок, с интервалом один от другого в 10-15 минут.
   В начале собрались все те, кто был накануне у Арутюнянца. А затем в ровно назначенное время появился Сергей Тюленин.
   Сперва знакомство, сдержанные возгласы приветствия, а затем расспросы. Сергея буквально забросали вопросами. Ведь он был самый осведомленный об обстановке в городе человек.
   Раздался стук в дверь комнаты, где мы заседали. Кто-то из домашних вызвал Ваню к выходу. Он быстро вышел, а через минуту вернулся, введя за собой Олега Кошевого.
   Вот не ожидал, что так скоро увидимся. Общее оживление, вызванное приходом двух новых товарищей, длилось не долго. Время не позволяло. Виктор напомнил, что пора приступать к делу и мы расселись у стола.
   Вначале подробно обсуждали условия приема в подпольную организацию. В городе было много комсомольцев, которые искали связей с партизанами или подпольщиками. Но ведь были и обыватели, которые в страхе за свою жизнь способны на предательство. Нужно было изучать людей и предлагать вступать в организацию лишь после тщательной проверки.
   В обсуждение включились новые наши товарищи. Первым заговорил Олег Кошевой.
   - В вопросах приема в организацию я предлагаю придерживаться правила: принимать только тех комсомольцев, чья преданность Родине и готовность выступить против оккупантов ни у кого из членов штаба не вызывает ни малейшего сомнения.
   Конечно, нужна была предельная осторожность, иначе мы могли стать жертвой предателя или труса. Разговорившись на эту тему, пришли к выводу, что кто-то из членов штаба должен основные свои усилия в работе сосредоточить на обеспечении безопасности организации.
   - Я предлагаю эти обязанности возложить на Олега Кошевого, - высказал свою точку зрения Иван Земнухов.
   После того, как Олега утвердили ответственным за безопасность нашего подполья, снова вернулись к вопросу о выпуске листовок.
   Дело в том, что оккупанты, пользуясь отсутствием правдивой советской информации, распускали среди населения самые невероятные слухи. Они утверждали, что фашистские войска будто бы захватили Сталинград, форсировали Волгу, взяли Ленинград и даже оккупировали столицу нашей Родины Москву.
   Москва! Как много значило это слово для сердца каждого советского человека. Оккупанты это понимали. Распуская ложные слухи, они стремились подорвать доверие наших людей к партии, их уверенность в победе Красной Армии, уменьшить число жителей оккупированных областей, стремившихся уйти в партизаны или примкнуть к подпольщикам. Ложь и клевету оккупантов нетрудно было опровергнуть. Но нужно было найти верный способ регулярно доводить до населения правдивую информацию о событиях на фронте и об обстановке в нашем советском тылу.
   Таким способом доведения правдивой информации в наших условиях могли быть только листовки. Поэтому мы и решили, как предложил Жора Арутюнянц, еженедельно их выпускать.
   Сразу возник вопрос о получении нами регулярной информации московского радио. То есть, нужен был радиоприемник, чтобы слушать последние известия, принимать сводки Совинформбюро.
   Выход был только один - найти неисправный радиоприемник и наладить его. Такое задание решили дать Сергею Левашову, который еще до войны увлекался радиолюбительством и сохранил многие радиодетали.
   Определенные обязанности штаб возложил и на меня. Мне поручалось создать и возглавить группу подпольщиков, проживающих в центре города.
   Затем мы приступили к окончательному редактированию текста партизанской клятвы. Черновой вариант был составлен еще накануне. Теперь нужно было его доработать. В ходе обсуждения текста встал вопрос и о названии организации.
   Дело в том, что Сергей Тюленин рассказывая о действиях своей группы, как бы между прочим упомянул, что листовки, которые они несколько раз выпускали, подписывались инициалами М.Г., что означает "молодая гвардия".
   Это ведь слова комсомольской песни времен гражданской войны:
   Мы - молодая гвардия
   Рабочих и крестьян.
   Все посчитали, что эти слова вполне уместны в качестве названия нашей подпольной комсомольской организации. После этого внесли в текст клятвы упоминание о названии организации и поочередно сами давали клятву. Все мы по одному вставали и торжественно клялись мстить беспощадно за сожженные, разоренные города и села...
   Каждое слово клятвы звучало сурово и грозно. Ведь враги, на борьбу с которыми мы поднимались, были совсем рядом, их можно было увидеть в окно. Каждый из нас мысленно представил в этот момент страшную картину казни советских людей. Мы только что узнали о зверской расправе фашистов над тридцатью двумя шахтерами, коммунистами и беспартийными. В ночь с 28 на 29 сентября 1942 года их привели в городской парк, загнали в капонир, обвязали колючей проволокой и после издевательств живыми засыпали землей. Среди замученных был известный всему городу человек - директор шахты №22 коммунист Андрей Андреевич Валько.
   Подводя некоторые итоги наших двух заседаний, Виктор Третьякевич сказал, что с приходом к нам Сергея Тюленина в нашу организацию вливается уже действующая группа в количестве девяти человек. Этим положено начало создания самой подпольной организации, а не только его руководящего органа - нашего штаба.
   Следующее заседание штаба наметили провести у Виктора Третьякевича. На этом деловая часть завершилась. Но никто уходить не торопился. Шла оживленная беседа. У Сережи Тюленина расспрашивали подробности о делах его группы. Олег рассказывал о том, как он неудачно попытался эвакуироваться на восток. Отвечая на вопросы, Олег все время посматривал в мою сторону. Вероятно, ждал, что я задам главный для него вопрос - вопрос о судьбе его комсомольского билета. Но я молчал. Тогда Олег сам обратился ко мне:
   - Почему ты сейчас не спрашиваешь меня о моем комсомольском билете?
   - С меня хватит. Один раз уже спросил, - ответил я, улыбкой давая понять, что придуманной им при встрече в парке отговорке я не поверил.
   - Нет, не хватит! Это вопрос принципиальный. В парке я сказал тебе неправду. Откуда мне было знать, с какой целью ты об этом спрашиваешь. Вот мой комсомольский билет!
   С этими словами Олег извлек из внутреннего кармана и положил на стол свой комсомольский билет, затем рассказал уже не выдуманную, а действительную историю о том, как он его сохранил.
   Однажды мы с Сергеем Левашовым проходили мимо клуба имени Ленина. Навстречу нам шел высокий парень. Лицо его мне показалось знакомым. Присмотрелся. Это же Иван Туркенич. Я знал его еще с довоенных лет. Знал как старшеклассника нашей школы имени Горького. Ивана Туркенича весь город знал. Красивый, статный. На него засматривались девушки. Уважали Ивана Туркенича и парни. Он мог развеселить любую компанию. Если около клуба собралась группа парней и периодически взрывается хохотом, можно не сомневаться, что в центре Иван Туркенич, который рассказывает что-то смешное.
   Меня то Иван вряд ли знал. Я на четыре года моложе. В школе обычно знаешь своих сверстников и тех, кто старше. Но меня Иван тогда заинтересовал. Ведь то, что он лейтенант и воевал на фронте, было общеизвестно. Как он и почему здесь оказался? Как настроен? Что собирается делать в оккупированном Краснодоне?
   Подобные вопросы возникли не только у меня. Несколько позже мы заговорили об этом на заседании штаба "Молодой гвардии".
   И вот что послужило поводом. Вечером к Виктору Третьякевичу пришел Анатолий Ковалев, с которым вместе учились в школе имени Ворошилова. Это был хорошо всем известный в городе спортсмен. Равного Анатолию в силе никого в Краснодоне не было. Виктор понимал, что пришел Ковалев по важному делу. В оккупированном городе так просто не приходят. После ничего не значащих вопросов ( где так долго пропадал, чем собираешься заниматься? ) Анатолий предложил:
   - Витя, давай вместе создадим партизанский отряд.
   - Из нас двоих? - полушутливым тоном спросил Третьякевич.
   - Не только из нас двоих. Есть еще желающие.
   - Кто, если не секрет?
   - Если ты согласен, то назову.
   - Согласен.
   - Ты их всех знаешь: Вася Пирожок, Миша Григорьев, Вася Борисов. Намечается еще один
   - Кто же?
   - Иван Туркенич.
   Вот, оказывается, кого Ковалев собирается привлечь в свой отряд. Виктор, хотя и дал Анатолию согласие совместно создавать отряд, о "Молодой гвардии" пока ни слова. На следующий же день, когда собрались у Виктора, он рассказал об этом эпизоде. Естественно, встал вопрос о приеме Анатолия Ковалева вместе с его группой в нашу организацию.
   - Я против! - воскликнул Олег Кошевой.
   - Почему? - удивился Ваня Земнухов.
   - Я против потому, что недавно видел Ковалева и Григорьева на улице вместе с полицейскими.
   - Конечно, если есть возражения, вопрос о приеме Ковалева и его группы отпадает. Но все же надо выяснить, почему два комсомольца оказались вместе с полицейскими. Не случайность ли это? - высказал свою точку зрения Виктор Третьякевич.
   Проверка, которую проводил Олег Кошевой, дала неожиданный результат. Оказалось, что встреча с полицейскими была, действительно, случайной. Те сами остановили Ковалева и Григорьева и стали предлагать им поступить на работу в полицию. Те, конечно же, отказались.
   Вот тогда у нас возникла идея после принятия всех четырех комсомольцев в "Молодую гвардию" дать задание Анатолию Ковалеву и Михаилу Григорьеву, используя знакомство с полицейскими, поступить на работу в полицию. Поступить, конечно, для того, чтобы по заданию штаба добывать интересующую нас информацию.
   В последующем мы так и поступили. Анатолию Ковалеву и Михаилу Григорьеву дали такое задание и они устроились на работу в полицию. Правда, их пребывание там было недолгим. Ребят выгнали за недисциплинированность. Не могли же они принимать участие в карательных акциях фашистских прихвостней против наших людей. Но их даже короткое пребывание в полиции сослужило нам немалую пользу.
   Когда разобрались с группой Ковалева, вернулись к вопросу о привлечении в нашу организацию Ивана Туркенича. Решили, что для беседы с ним по этому вопросу следует направиться Виктору Третьякевичу и Ивану Земнухову.
   Известно было, что Туркенич после окончания семилетки поступил на рабочий факультет Ворошиловградского пединститута, филиал которого находился в Краснодоне. Затем работал наборщиком в типографии районной газеты. Здесь же вступил в комсомол.
   В 1938 году Иван Туркенич уезжает в Севастополь, где учится в начале в техникуме, затем становится курсантом военного училища зенитной артиллерии. Летом 1942 направляется на фронт в должности помощника начальника штаба противотанкового истребительного артиллерийского полка.
   В августе 1942 года в боях на Дону Туркенич попадает в плен. Но вскоре совершает удачный побег и приходит в оккупированный Краснодон. Иван, конечно, понимал, что он личность в городе заметная. Знают и полицейские и их тайная агентура, что Туркенич фронтовик, лейтенант Красной Армии. А зная это, наверняка негласно наблюдают, не сколачивает ли он боевую группу из местной молодежи для борьбы против оккупантов.
   Именно это и собирался делать Туркенич. Но, чтобы как-то отвести от себя подозрения, устроился на работу, причем на такую, чтобы быть у всех на виду. Иван Туркенич оформился в клуб имени Ленина, но не на административную, а на творческую работу. Он появлялся на сцене в качестве актера. А то, что Туркенич нередко в компании парней вел себя как беззаботный весельчак, было наигранным.
   Виктор Третьякевич и Иван Земнухов появились в клубе под вечер, когда там шла репетиция. Они дождались перерыва и подошли к Туркеничу. Тот, конечно, сразу понял, что эти двое пришли сюда не как почитатели его актерского дарования, поэтому приглашение прогуляться по парку принял без возражений. Сперва держался настороженно. Потом расслабился и стал рассказывать смешные истории.
   Виктор, воспользовавшись паузой, высказал Туркеничу комплимент по поводу его успехов у публики, а потом спросил напрямую:
   - Мы пришли сюда затем, чтобы предложить тебе новую "роль".
   - Какую? - сохраняя игривый тон, спросил Туркенич.
   - Такую, какую тебе здесь еще не предлагали и никогда не предложат. - ответил Виктор.
   Оба, сдержанно улыбаясь, внимательно посмотрели на Туркенича: поймет, или надо разжевывать.
   Но тот все понял, однако спросил:
   - Когда и куда мне пожаловать?
   Виктор назвал свой адрес, день и время встречи, а затем попытался объяснить, как разыскать его землянку. Но тут вмешался Ваня Земнухов:
   - Давай лучше так договоримся. Чтобы ты не бродил по Шанхаю и не спрашивал встречных, где живут Третьякевичи, мы пришлем за тобой Тюленина. Знаешь, наверное, этого сорванца. Он тебя и приведет куда следует.
   На том и расстались.
   Заседание у Виктора Третьякевича было назначено на вечер. Пока мы собирались, его родители ютились на кухне. Как только появился последний приглашенный, они вышли из дома, чтобы под видом прогулки следить за обстановкой вблизи землянки и в случае опасности своевременно нас предупредить.
   Теперь с нами был и Иван Туркенич. Его провел сюда, как и было намечено, Сергей Тюленин. Иван был в центре внимания. Он рассказывал об ожесточенных боях на Дону, в которых участвовал, обстоятельствах своего пленения, побеге из плена, о нелегком пути в оккупированный Краснодон. Туркенич отвечал на наши многочисленные вопросы и, похоже, удивлялся, чем вызвано такое повышенное внимание к его боевому пути. Все скоро разъяснилось.
   - Наша подпольная комсомольская организация будет не только листовками заниматься. Будут у нас и боевые дела. - начал подбираться к сути вопроса Иван Земнухов.
   - Возможно, уйдем в лес партизанить - дополнил Ваню Сергей Тюленин.
   - Нам нужен боевой командир. Думаю, что Ваня Туркенич вполне подходящая кандидатура - предложил Виктор Третьякевич.
   - Так сразу и в командиры? - отреагировал вопросом Туркенич.
   - А мы все здесь новички - добавил Виктор.
   Иван Туркенич, конечно, был польщен таким доверием. Но от неожиданности был смущен.
   Избранием Туркенича командиром завершилось создание штаба. В него теперь входили Иван Туркенич, Виктор Третьякевич, Иван Земнухов, Олег Кошевой, Сергей Тюленин. Шестым был я.
   Жора Арутюнянц формально членом штаба не числился. Но, имея от штаба постоянное поручение возглавлять агитационную работу, очень часто бывал на наших заседаниях.
   Несколько позже в состав штаба вошли также Уля Громова и Люба Шевцова. Но это было позже. А в тот момент в указанном составе мы практически начинали подпольную деятельность.
   В тот вечер на заседании штаба в землянке у Третьякевича мы занимались не только принятием в состав своей организации Ивана Туркенича. Когда с этим было решено, разговор шел о привлечении в "Молодую гвардию" новых членов. Назывались имена комсомольцев, которые настроены по-боевому и предложения вступить в подпольную организацию восприняли бы с благодарностью.
   Расходились мы с чувством большого удовлетворения. Радовало то, что в состав штаба подбирались авторитетные комсомольцы. А это означало, что не будет проблем с пополнением наших рядов.
   Радовало и то, что мы взялись за создание комсомольского подполья по собственной инициативе. Ведь никому из тех, кого я здесь называл, не давалось задание остаться в Краснодоне в случае его оккупации и попытаться создать подпольную организацию.
   Встать на путь подпольной борьбы, поднять на это многих юношей и девушек было пониманием долга комсомольца, проявлением тех нравственных качеств, которые воспитала в нас Коммунистическая партия, воспитал в нас комсомол еще в предвоенные годы.
   
   .
   

Партийное подполье.

   Мы настойчиво искали связей с партийным подпольем. Теперь, когда мы приступили к созданию подпольной комсомольской организации, связь со старшими была особенно нужна. Нам не хватало опыта старших.
   Было ли партийное подполье в Краснодоне или его не было - в такой постановке мы этот вопрос не обсуждали, а просто считали, что его не может не быть. И даже догадывались, что известный нам и всему городу коммунист Лютиков входит в его состав.
   Партийное подполье в Краснодоне сложилось еще в июле - августе сорок второго. А в последние дни сентября, когда мы искали с ним связи, оно уже активно действовало. Ядром подполья была небольшая группа коммунистов, оставленных по специальному заданию. В группу входили Лютиков Ф.П., горный инженер Бараков Н.П., работница райздравотдела Дымченко М.Д., председатель совета жен активистов города Соколова Н.Г. и председатель горсовета Яковлев С.Г.
   Возглавлял партийное подполье Филипп Петрович Лютиков. Первым его помощником был Николай Петрович Бараков.
   Чем был известен Филипп Петрович Лютиков?
   В годы гражданской войны Лютиков в рядах Красной Армии сражался против войск Деникина. Он один из немногих краснодонцев был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Но уважали Лютикова не только за награды, но также за простоту и человечность. В предвоенные годы Филипп Петрович работал начальником электромеханических мастерских. И всегда проявлял внимание к людям, заботу о них.
   Преданность делу партии, высокий ум, большой жизненный опыт, авторитет среди рабочих - вот те качества, которые прежде всего были приняты во внимание партийным руководством района и области, когда решался вопрос о том, кто должен возглавить партийное подполье в Краснодоне в случае его оккупации.
   Незадолго до оккупации в Краснодон дважды приезжал секретарь ЦК Компартии Украины Коротченко Д.С. и интересовался подготовкой групп для работы во вражеском тылу, знакомился с коммунистами, оставленными для подпольной работы. Во время одной из таких бесед товарищ Коротченко Д.С. спросил Лютикова, не помешают ли ему возраст и здоровье выполнить опасное задание. Филипп Петрович ответил: "Я солдат партии. Воля Родины для меня - закон".
   В оккупированном Краснодоне Лютиков появился не сразу. Он понимал, что был бы арестован и казнен только за принадлежность к Коммунистической партии, если бы был замечен фашистами в городе в первые дни его оккупации.
   Филипп Петрович скрывался и ждал, когда оккупанты начнут набирать из местных жителей специалистов для восстановления шахт. А он как раз и был специалистом этого дела. Ведь в 1925 году Лютиков именно за успехи в деле восстановления шахт был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
   Филипп Петрович дождался момента, когда оккупанты создали дирекцион и пришел к его начальнику Швейде предложить свои услуги. Казалось невероятным, что коммунист, орденоносец, участник гражданской войны пришел к оккупантам наниматься на работу. Но именно необычность шага, предпринятого Лютиковым, подействовала на немцев таким образом, что Филипп Петрович был не только принят на работу техническим руководителем электромеханических мастерских, но приобрел определенное доверие у руководства дирекциона при решении вопросов о том, кого из местных жителей следует, а кого не следует принимать на работу в электромеханические мастерские.
   Это обстоятельство успешно использовал Лютиков, превратив мастерские в центр партийного подполья. Сюда на работу были приняты коммунисты и беспартийные Н.Румянцев, Н.Талуев, Г.Соловьев, Д.Выставкин, А.Ельшин, входящие в состав подполья, а также молодогвардейцы В.Осьмухин, А.Орлов, А.Николаев, а несколько позже и С.Левашов. Что касается большого опыта по восстановлению шахт, то его Филипп Петрович в полную меру использовал в целях прямо противоположных - на всяческий саботаж восстановительных работ.
   Это и было главной задачей, поставленной перед партийным подпольем. Главной, но не единственной. Коммунисты - подпольщики считали своим долгом информировать население о положении на фронте, призывать жителей Краснодона срывать или бойкотировать различные мероприятия оккупантов, совершать вооруженные нападения на фашистов.
   К выполнению этих задач коммунисты планировали привлечь также молодежь. То есть, намеревались создать комсомольское подполье. Этой работой непосредственно занимались коммунисты - подпольщики Бараков Н.Е., Дымченко М.Г.,Соколова Н.Г.
   По времени это совпало с той инициативой, которую проявили в деле создания комсомольского подполья Иван Земнухов, Виктор Третьякевич. Коммунисты - подпольщики об этом знали. Лютикова об этом информировал наш комсомолец Володя Осьмухин. Дело в том, что отец Володи, умерший за несколько дней до оккупации Краснодона, дружил с Филиппом Петровичем. Поэтому Володю Осьмухина Лютиков хорошо знал и относился к нему с доверием. Он устроил Володю на работу в электромеханические мастерские.
   Володя Осьмухин понимал, что Лютиков - не случайно оказавшийся в оккупированном Краснодоне человек. Он догадывался о его нелегальной деятельности и втайне от нас информировал Филиппа Петровича о всех наших шагах по созданию комсомольского подполья. Володя Осьмухин намеками давал понять нам, что Лютиков - именно тот человек, с кем нам нужно связаться.
   На осторожные упоминания Осьмухина о необходимости связи с Лютиковым мы, возможно, и не обратили бы внимания, если бы не случайная встреча Земнухова с Соколовой Н.Г. Эту женщину, как активиста города, Иван знал еще с довоенных лет. Уже не раз встречал ее в оккупированном Краснодоне. И каждый раз после встречи с ней у него оставалось такое впечатление, что она хочет доверительно сказать что-то важное, но не решается. А вот в последнюю встречу все же сказала:
   - Если ты хочешь побеседовать с Филиппом Петровичем, то приходи завтра...
   И она назвала место и время встречи.
   В день назначенной Ивану встречи мы собрались у Арутюнянца и ждали, какую весть принесет Земнухов.
   Ждали мы его долго. Он вернулся гораздо позже, чем предполагалось. Пришел мрачный, раздраженный и упавшим голосом произнес:
   - Встреча не состоялась!
   Мы забросали Ивана вопросами:
   - Ваня, ты, наверное, перепутал место.
   - Ничего я не перепутал!...
   - Может быть, ты раньше времени ушел?
   - Как это раньше времени? Я больше двух часов там проторчал.
   - Здесь какое-то недоразумение.
   - Что вы из меня болвана делаете? Никакого недоразумения здесь нет. Лютиков просто не захотел иметь с нами связь. Считает, что это опасно. Ведь мы для него мальчишки.
   Вот что выяснилось позже. Лютиков выразил желание встретиться с кем-нибудь из организаторов "Молодой гвардии". Об этом он сказал Соколовой Н.Г. Но позднее, когда Ивану Земнухову уже сообщили время и место встречи, руководители партийного подполья решили все же ее отменить. По соображениям конспирации прямая связь между Лютиковым и руководством "Молодой гвардии" была бы нежелательной. Поэтому встреча Земнухова с Лютиковым не состоялась. Естественно, в ту пору никто ничего нам объяснять не стал. Просто считалось, что мы постепенно перестанем считать Лютикова причастным к партийному подполью, а назначенную Земнухову встречу - недоразумением.
   Что касается связи партийного подполья со штабом "Молодой гвардии", то она должна была осуществляться через молодого коммуниста Евгения Мошкова. Но не Мошков от имени партийного подполья придет к членам штаба "Молодой гвардии", а сами руководители подпольной комсомольской организации должны искать встречи с Евгением Мошковым, добиваться его согласия на поддержание связи. В выполнении этого плана должен был сыграть определенную роль Володя Осьмухин. Попросту говоря, коммунисты - подпольщики с помощью Володи Осьмухина наводили нас на Евгения Мошкова.
   Когда я сообщил Сергею, что штаб "Молодой гвардии" поручил ему наладить работу радиоприемника и принимать сводки Совинформбюро из Москвы, он искренне обрадовался. Вначале меня такая реакция даже удивила. Задание ведь не из легких. Вначале выполни, а потом радуйся. Но только чуть позже, в ходе беседы я понял причину радости.
   Сергей еще до этого разговора не раз подумывал о том, чтобы наладить радиоприемник и слушать передачи из Москвы. В доме имелся детекторный радиоприемник, с помощью которого он еще в школьные годы делал первые шаги в радиолюбительстве. Но это не надежное средство. Нужно искать другой выход из положения.
   Сергею было известно, что у Ани Карловой в поселке шахты №3 - бис, в сарае хранится неисправный радиоприемник. Когда-то, еще до войны, он хорошо работал, затем вышел из строя. Отец к тому времени погиб в шахте. Других мужчин в доме не было: некому проявить заботу о ремонте. Не работавший радиоприемник, как ненужную в доме вещь, отнесли в сарай. Доставить приемник в Краснодон, отремонтировать его и принимать передачи из Москвы - так Сергей в тот момент представлял свой долг.
   Он давно собирался к Ане, но различные обстоятельства каждый раз препятствовали этому. Теперь, получив задание штаба, он в самое ближайшее время отправится в поселок. От такого совпадения личного желания с долгом Сергей развеселился.
   Возвращения Сергея ждали с нетерпением. Никто ведь точно не знал, сохранился ли в сарае у Ани неисправный радиоприемник. А если и сохранился, то как его из поселка в город доставить? Встреча с полицаем ничего хорошего не сулила.
   В тот день, когда ожидалось возвращение Сергея, многие из нас, подпольщиков, были приглашены на квартиру бургомистра...
   С первых дней работы подпольной комсомольской организации членам штаба приходилось довольно часто собираться и решать всевозможные вопросы. Проверка кандидатов для вступления в "Молодую гвардию", выпуск листовок и многое другое требовало частых встреч. Всем членам штаба приходилось ежедневно, хотя бы на короткое время собираться вместе, чтобы посоветоваться, обсудить, договориться, информировать друг друга. Избрать чей-либо дом или квартиру для регулярных встреч было опасно. Это очень скоро привлекло бы внимание полиции. В целях конспирации приходилось почти каждый очередной сбор назначать в новом месте. Время тоже имело значение. Безопаснее всего было собираться по вечерам. Но вечером долго не засидишься. До наступления комендантского часа - а он начинался с девяти вечера - все должны быть дома. Иначе задержит патруль - неприятностей не оберешься.
   Конечно, мы ходили по городу и после комендантского часа. Без этого никакая подпольная деятельность была бы немыслима. Но каждое появление в городе позднее девяти вечера было связано с риском быть задержанным полицейским или немецким патрулем. И вот однажды представился случай, о котором следует рассказать подробнее.
   К таким авторитетным комсомольцам, как Виктор Третьякевич, Иван Земнухов, Олег Кошевой всегда тянулась молодежь. Так было до войны, а затем и в войну перед оккупацией Краснодона. Стремление юношей и девушек быть в обществе этих ребят проявилось и в оккупированном Краснодоне. Молодежь иногда собиралась у кого-нибудь из девушек на квартире. Из этого тайны не делали и прежде всего потому, что непременным участником таких встреч бывал сын бургомистра, бывший одноклассник Ивана Земнухова Георгий Стаценко.
   Стаценко тянулся к нашей компании не потому, что разделял наши убеждения. Да и были ли они у него? Его взгляды на происходящие события, прежде всего на сам факт вторжения иноземных завоевателей в нашу страну, вызывали удивление. На прямой вопрос, что он думает о сложившейся обстановке, сын бургомистра откровенно заявил:
   - Мне жилось хорошо при Советской власти, да и сейчас неплохо.
   Ввязываться в споры, однако, с таким человеком было не только бесполезно, но и опасно. Трудно только примириться с мыслью, что молодому парню, недавнему десятикласснику, безразлична судьба Родины, судьба социалистического строя, всеми благами которого он пользовался с момента своего рождения.
   То, что отец Георгия Стаценко с приходом оккупантов стал бургомистром, нас не очень удивило по той простой причине, что мы его не знали. Но Георгий Стаценко? Ведь он родился и вырос при советской власти, получил среднее образование, учился бы и дальше, если бы не помешала война. Здорово же пришлось поработать отцу, чтобы сделать сына таким отщепенцем. Раскаяние пришло намного позже. Стаценко - младший не раз сожалел, что слепо следовал воле отца, даже не пытаясь иметь собственное мнение о происходящем. Это и привело его вначале к пассивному созерцанию, а затем и к преступлению.
   Тогда, в оккупированном Краснодоне, Стаценко, конечно, знал, что мы по-другому относимся к фашистской оккупации, иначе понимаем долг советского человека. Но сыну бургомистра очень нравилась одна девушка из нашей компании - Августа Сафонова, и он старался бывать с нами. Георгий Стаценко был непременным участником наших обычных молодежных вечеров, когда мы собирались, чтобы просто повеселиться. И вот однажды Стаценко пригласил всю компанию к себе домой на вечеринку.
   Идти или не идти на квартиру к бургомистру? Мы всерьез обсуждали этот вопрос, прекрасно понимая побудительные мотивы этой затеи. И дружно решили: идти.
   Идти, действительно, было нужно. Связь с сыном бургомистра могла пригодиться для нашей подпольной деятельности. Так оно на самом деле и произошло.
   Правда, вечер в доме у бургомистра чуть не сорвался, так как "виновница торжества" не пожелала на нем присутствовать. Девушка, которой симпатизировал сын бургомистра и из-за которой он организовал этот вечер, взаимностью ему не отвечала и отказалась от приглашения. Пришлось ее упрашивать. Но уговаривал Августу Сафонову не Стаценко - это было бы напрасной тратой времени. Наши ребята ее попросили и она согласилась.
   Нашей вечеринке на квартире у бургомистра мы постарались придать некоторую огласку. Решили идти к дому не поодиночке, а группой. Собрались для этого у ворот парка и по Садовой медленно направились в нужную сторону. По пути остановились сначала у дома Олега Кошевого, подождали его, затем у дома Сергея Левашова. Я сбегал за Сергеем, но тот еще не вернулся от Ани, куда еще накануне отправился за радиоприемником. Я оставил ему записку, в которой напомнил о приглашении к Стаценко и указал адрес, куда следовало прийти. После этого мы все перешли на Пионерскую и остановились перед калиткой, ведущей во двор дома бургомистра. Входить не торопились. Пусть как можно больше явных и тайных прислужников оккупантов увидят тех, кого сын бургомистра удостоил приглашения" в свой дом.
   Вечер на квартире у бургомистра не намного отличался от других подобных вечеров. На первой его половине присутствовала мать Георгия. Она не вмешивалась в наши разговоры, но поочередно рассматривала каждого из гостей. Хотела знать, с кем водится ее сын.
   Когда хозяйка дома удалилась, стало веселей. К тому моменту появился Сергей Левашов. Он дал понять, что радиоприемник доставлен. Это придало веселья тем, кто был посвящен в дело, которым занимался Сергей. Начались шутки, смех, затем танцы под патефон.
   Приближался комендантский час. Пора было расходиться по домам. Иван Земнухов, пошептавшись о чем-то с Третьякевичем, обратился к Георгию Стаценко:
   - Уже девятый час. Пора, наверное, заканчивать?
   Стаценко молчал, растерянно улыбаясь.
   - А что, если попросить твоего отца продлить наш вечер?
   - Я сейчас, - и Стаценко вышел из комнаты.
   Вернулся он не сразу, но с сияющим лицом.
   - Потанцуем еще. Отец разрешил.
   И вечер продолжался. Мы стали расходиться лишь полтора часа спустя после наступления комендантского часа. После вечера ребята, естественно, пошли провожать девушек, которые жили в разных концах города. А потом сами стали возвращаться по домам. И каждый хотя бы один раз был остановлен полицейским патрулем.
   - Мы были в гостях у сына бургомистра..., - следовал ответ. Пояснений не требовалось. Вероятно, по телефону бургомистр сообщил в полицию о своем решении еще до заступления патрулей в дежурство и ни один из гостей в ту ночь не
   был доставлен в полицию. Всех задержанных тут же отпускали.
   А мы из этого сделали для себя вывод. Когда кому-нибудь из наших подпольщиков потом случалось возвращаться домой позже установленного часа, и быть задержанным, отговорка: " А я был на вечере у сына бургомистра", служила своеобразным пропуском.
   
   

Мы действуем, мы нужны.

   Сергей Левашов, устроившись на работу в гараж дирекциона, прежде всего стремился войти в коллектив. Важно, чтобы ему доверяли. Но и он присматривался к новому своему окружению. Сергея интересовало, кому из работающих с ним и в.какой степени можно доверять. Конечно, никому из них Сергей не собирался рассказывать о своем участии в "Молодой гвардии". Но знать, кто как настроен, как оценивает события войны, Сергею было необходимо. Дело в том, что с первого же дня работы к нему стали обращаться некоторые рабочие с просьбой рассказать о событиях на фронте. Как на такие вопросы отвечать?
   Будущее показало, что среди рабочих не было предателей. Люди искренне хотели знать, когда начнется изгнание фашистских завоевателей.
   Не в меньшей мере Сергея интересовало, а что полезного для Родины он может сделать на этой работе в гараже. Работающие здесь занимались в основном ремонтом. И не только автомашин, которые были в ведении дирекциона. Сюда поступала и военная техника, в том числе бронетранспортеры. Вот и нужно было подумать, как в ходе ремонта этой техники обеспечить ей серьезную поломку, но не в гараже, разумеется, а когда она будет подальше от нашего города.
   В одиночку такую задачу Сергею не решить. Вот он и присматривал, кого привлечь в помощь. Вскоре у него нашлись такие помощники. Вместе они обдумывали, какую поломку запланировать тому или иному объекту. Вместе задуманное и осуществляли.
   С первых же дней работы в гараже у Сергея появилась новая забота. Он ведь принес от Ани из поселка шахты неработающий радиоприемник. Нужно было срочно его налаживать. Сергею этот ремонт давался нелегко. Во-первых, не было схемы. Приходилось ломать голову в поисках дефектов. Этими поисками неисправностей Сергею приходилось заниматься в подвале. Ведь через стенку жил полицейский.
   Сергей не знал, что думал этот фашистский прихвостень о его неожиданном возвращении в оккупированный Краснодон. Но то, что полицай за их квартирой ведет слежку, Сергий не сомневался. Вот и приходилось Сергею вечерами, после работы, спускаться в подвал и возиться с приемником.
   Усилия Сергея были вознаграждены. Радио заговорило. И очень кстати. Ведь до этого мы пользовались отрывочными сведениями о ходе боевых действий. А вот теперь появилась возможность регулярно слушать Москву, получать достоверную информацию о событиях на фронте.
   В тот момент в городе были расклеены афиши на русском языке, в которых сообщалось о предстоящем "наборе" рабочей силы для отправки в Германию. Расписывались райские условия жизни для тех, кто туда поедет.
   Все было рассчитано на простаков. Организаторы этой затеи пытались выдать принуждение за добровольное согласие населения оккупированного города поехать на работы в Германию. С этой целью и были придуманы эти афиши, в которых что ни слово, то ложь. Эту ложь нужно было опровергнуть. На заседании штаба мы обсудили, как это сделать, и решили обратиться с призывом к населению. Подготовили листовку. Подлинный текст ее не сохранился. Но эту листовку по поручению товарищей готовил я и привожу ее текст в том виде, как он мне запомнился: "Не верьте щедрым обещаниям немцев. Обманным путем вас хотят увезти на каторжные работы в фашистскую Германию и превратить в послушных рабов. Вас заставят работать на военных заводах и производить оружие для фашистов. Этим оружием немецко-фашистские захватчики будут убивать наших братьев и сестер, отцов и матерей, будут разрушать наши города и села, захватывать все новые и новые территории. Не поддавайтесь ни угрозам, ни уговорам оккупационных властей! Всеми путями уклоняйтесь от поездки в Германию. Вступайте в партизанские отряды. Этим вы приблизите час победы над врагом! Смерть немецким оккупантам!"
   Но этим текст листовки не ограничивался. Далее следовала обобщенная за последнюю неделю Сергеем Левашовым сводка Совинформбюро. В ней рассказывалось о стойкости защитников Ленинграда и Сталинграда, о возрастающей мощи Советских войск, о развертывании партизанского движения в оккупированных областях. Наша листовка полностью опровергала ложь, распускаемую оккупантами о том, что будто бы им удалось захватить Москву, Ленинград, Сталинград, форсировать Волгу.
   Немцы не рассчитывали одними только афишами соблазнить наивных к добровольной отправке в Германию. Главные надежды возлагались на принуждение. Для этого были созданы и биржа труда, и полиция. На бирже составлялись списки мужчин и женщин, юношей и девушек от 15 до 45 лет и проводилось медицинское освидетельствование. Пригодных для тяжелой физической работы оформляли для отправки в Германию и вручали им повестки. А явку на сборный пункт обеспечивала полиция, силой оружия сгоняя население.
   Обсуждение вопроса о срыве отправки людей в Германию проходило в тот момент, когда на бирже шло медицинское освидетельствование. Нужно было поскорее размножить листовки и распространить их не только в городе Краснодоне, но и в поселках района.
   Это была первая проба коллективных усилий комсомольского подполья. Срыв отправки наших людей в Германию был бы хорошим началом работы "Молодой гвардии".
   Каждый участник подпольной комсомольской организации должен был написать не менее 15 листовок и распространить их на участке, который за ним закреплен. Эту работу выполняли все молодогвардейцы без исключения.
   Выполнял эту работу и Сергей Левашов. Хотя в те же дни ему было нелегко: целый день на работе в гараже, вечером - прием и записывание передач из Москвы. Его хотели от распространения листовок освободить. Но Сергей запротестовал. Свой участок, а ему отвели близлежащую Клубную улицу, он обеспечивал всегда своевременно. Получив текст, Сергей переписывал его на 15-20 листовках. А затем вечером, когда уже стемнело, но еще не наступил комендантский час, он эти листовки распространял. Обычно Сергей шел вдоль забора и у калитки каждого двора незаметно подбрасывал листовку. Утром жители дома ее находили.
   Сергей Тюленин, не обремененный какими- нибудь постоянными обязанностями, всю свою энергию направлял на подпольную деятельность. Много инициативы он проявил и в распространении листовок. Обычно недолюбливавший всякую писанину, он здесь переменился. Сергей написал в два раза больше листовок, чем полагалось и распространил их не только на своем участке, но и почти на всех людных местах города. Одну листовку он приклеил на рекламном щите у входа на биржу труда, рядом с немецкой афишей, расписывавшей прелести жизни в Германии. Другую - у входа в клуб, где обычно вывешивались объявления о мероприятиях в зрительном зале. Сергей приклеивал листовки на телеграфных столбах, на дверях учреждений, на киосках на рыночной площади. Коротко говоря, где бывал народ, там появлялись листовки, распространяемые Тюлениным.
   Наступил день отправки первой партии советских людей в Германию. С утра каждого подпольщика занимала мысль - сколько людей прибудет на сборный пункт. Мы не рассчитывали на полный срыв вербовки, но предполагали, что большинство последует нашему призыву. Так оно и получилось. Вместо отобранных биржей сотен на сборный
   пункт явились лишь десятки. Это был успех. Он радовал и вселял уверенность: мы нужны, мы приносим пользу, мы действуем.
   Гитлеровцы решили развернуть работу в клубе имени Горького.
   По их замыслу, клуб должен стать очагом антисоветской пропаганды. Прежде всего им нужно было подобрать подходящего для такой работы директора. Немцам нужен был местный житель, способный выполнять их волю на этом посту. За советом оккупанты обратились к инженеру Баракову, видя в нем своего пособника и полагая, что тому легче находить желающих сотрудничать с оккупантами.
   Вначале Бараков вежливо отказался, ссылаясь на то, что не знает подходящего человека. Но позже, посоветовавшись с Лютиковым, решил, что не стоит упускать возможности провести на пост директора клуба своего подпольщика. Ведь немцы все равно и без помощи Баракова найдут угодного им пособника, который, выслуживаясь, будет выполнять их волю.
   Молодой коммунист Евгений Мошков - вот кто был намечен партийным подпольным руководством на должность директора клуба имени Горького. Он может сделать много полезного на этом посту. Согласились бы только гитлеровцы с кандидатурой, предложенной Николаем Петровичем. Но оккупанты не ставили под сомнение рекомендацию человека, которому доверяли.
   Тщательно проинструктированный Бараковым, Евгений Мошков прибыл в здание комендатуры. Его ввели в кабинет, где за столом сидели три фашистских офицера. Разговор получился длинный и нудный, так как не оказалось переводчика. Беседу вел один из офицеров, хоть как-то знавший русский язык. Все могло бы решиться быстрее, если бы Евгений сразу дал согласие работать директором клуба. Но поспешное согласие могло бы вызвать подозрение.
   И Мошков сначала отказывался, ссылаясь на трудности, на то, что в клубах прежде не работал.
   Евгений Мошков произвел, очевидно, благоприятное впечатление на немцев, ибо под конец они стали уговаривать ею дать согласие работать директором клуба. Более того, оккупанты пообещали, что и Мошков, и другие работники клуба не будут отправлены в Германию на работу. Только после этого Мошков "дал себя уговорить" и согласился занять должность директора.
   Теперь Мошкову нужно было выполнить второе задание партийного подпольного руководства - установить связь с "Молодой гвардией". Но ему поставили условие - он не должен предпринимать никаких шагов в этом направлении. Комсомольские руководители должны сами искать с ним связь.
   Активная роль в этом отводилась комсомольцу Володе Осьмухину. По заданию коммуниста Лютикова Володя Осьмухин в разговоре то с одним, то с другим членом штаба как бы между прочим упоминал имя Евгения Мошкова и намекал на целесообразность установления с ним связи как с представителем партизан или коммунистов - подпольщиков.
   Двадцатидвухлетний коммунист Евгений Мошков служил в авиационной части на Кавказе. С началом войны был направлен на фронт. Под Миллерово часть, в составе которой он воевал, попала в окружение. Бежав из плена, Евгений возвратился в оккупированный Краснодон, где жили его мать и сестра. Здесь же Евгений установил связь с партийным подпольем и по их поручению выполнял ряд заданий.
   Володе Осьмухину не пришлось тратить много усилий, чтобы убедить членов штаба "Молодой гвардии" в целесообразности установления связи с Мошковым. Отреагировали мы быстро.
   Мы четверо: Виктор Третьякевич, Иван Земнухов, Олег Кошевой и я пришли к Евгению Мошкову в тот момент, когда он, только что назначенный на новую должность, осматривал помещения клуба имени Горького. С чего же начать разговор? С какой стороны подойти к этому человеку? Мы о нем кое-что знали. А что знает Мошков о нас? Ничего. Вот попробуй и объясни, что мы, комсомольцы-подпольщики, пришли к нему, коммунисту, устанавливать связь. А он возьмет да и не поверит, что мы действительно те, за кого себя выдаем.
   Мы нашли Евгения в зрительном зале клуба. Поздоровались и решили начать разговор. Но он нас опередил вопросом:
   - Чего пришли?
   - На работу устраиваться.
   - На работу устраиваться? Рано еще. Вот разберусь, что к чему, потом посмотрим.
   - Нас интересует другая работа.
   - Какая еще другая? Не хотите, наверное, в Германию ехать? Пронюхали, что на клубных работников будет бронь?
   Ничего мы не пронюхали ..., - пытался возразить Виктор, но Мошков сделал вид, что не слышал последних слов нашего товарища и направился в противоположную сторону зрительного зала. Мы за ним.
   Евгений Мошков поднялся на сцену, прошел за нее, потом пошел по комнатам, вслух рассуждая, где удобнее заниматься танцорам, где хористам, а где струнному оркестру.
   Больше часа водил он нас по служебным помещениям, рассказывая о планах клубной работы. А потом провел в свой кабинет, усадил всех на стулья и начал с вопроса:
   - Так какую работу вы ищите?
   - Такую, чтобы наши быстрее возвращались, - ответил Олег.
   - А кто вы такие?
   - Мы - комсомольцы.
   - Ну и что же?
   - А ты коммунист. Вот мы и пришли к тебе.
   Лицо Мошкова постепенно утрачивало строгое выражение. На губах появилась улыбка. Это была улыбка человека, который прекрасно знал, кто к нему явился и с какой целью пожаловал.
   - Ну ладно, рассказывайте, что вы там натворили.
   Он выслушал нас, не перебивая, а затем стал задавать вопросы. Сколько человек в организации? Как создавались группы? Какова связь между штабом и группами? Знают ли друг друга подпольщики разных групп? Все, о чем он спрашивал, имело самое прямое отношение к безопасности организации. Не слишком ли много известно каждому из подпольщиков о всей организации? А вдруг провал?
   - Если хотите, чтобы серьезные люди имели с вами связь, - сказал Мошков, расставаясь с нами, - немедленно наведите порядок. Прежде всего - строжайшая конспирация. Даю вам неделю на исправление. Потом приходите - будем разговаривать. Если это вам не подходит, считайте, что никакого разговора между нами не было. Я не знаю вас, а вы меня.
   С того дня мы постоянно были в тесном контакте с Евгением Мошковым как представителем партийного подполья. Мы с ним советовались, мы его информировали о делах и планах. Ни один важный вопрос подпольной работы не решался без его согласия и одобрения.
   Бывали случаи, когда и он не мог сразу решить, как правильнее поступить. Тогда он говорил:
   - Ждите ответ. Согласую и вам скажу.
   И тут же выразительным жестом правой руки давал понять, что за его спиной есть кое-кто постарше. Никто из нас тогда не догадывался, что тайным руководителем, на которого намекал Мошков, был коммунист Лютиков Филипп Петрович.
   А вскоре Евгений Мошков нас, подпольщиков стал оформлять на работу в клуб.
   Таким радостным, как в тот осенний день, мы Ивана Земнухова никогда еще не видели. Он старался не давать волю своим чувствам, сдерживался. Но сквозь стекла очков было заметно радостное сияние глаз.
   - Ребята, есть новость! - заговорил он первым.
   - С фронта? - спросил Олег.
   - Нет, местная.
   - А ну, рассказывай.
   И Земнухов рассказал нам, что ему удалось установить связь с комсомольцами-подпольщиками поселка Первомайка.
   - Если бы вы знали, какая среди них есть девушка!
   Вот, оказывается, в чем причина восторга. Нас это немного удивило. По этому поводу начались шутки.
   - Иван, ты уже успел влюбиться? - воскликнул Виктор Третьякевич. - Один раз взглянул на девушку - и уже по уши ...
   - Да нет, ребята, дело не в этом, - пытался объяснить Земнухов.
   - Не в этом? Посмотри на себя в зеркало, - окончательно смутил Ивана Олег Кошевой.
   В сентябрьские дни, когда мы собирались в парке и обсуждали наши планы, комсомольцы Первомайки создали свою подпольную группу. В центре группы была обаятельная девушка Ульяна Громова. К ней и тянулась молодежь. Первыми к ней пришли одноклассники Майя Пегливанова и Анатолий Попов. Тот самый Анатолий Попов, с которым я случайно познакомился в Сталинграде.
   - Что будем делать? - спрашивали друг друга ребята. И когда к Уле с таким же вопросом стали приходить другие бывшие одноклассники, ответ был уже готов. Так начиналось создание Первомайской: группы.
   Новость, которую нам сообщил Иван Земнухов, не только радовала, но и воодушевляла. Не меньше были обрадованы и первомайские комсомольцы сообщением о том, что в Краснодоне создается комсомольское подполье. Об этом им рассказал Борис Главан, принимавший участие в первых наших беседах в парке. Он и познакомил Ивана Земнухова с Ульяной Громовой, Майей Пегливановой и Анатолием Поповым.
   Мы все еще над Иваном продолжали подшучивать по поводу его восторженных рассказов об Уле. Но вскоре роли переменились.
   Мы решили ввести Громову в состав штаба "Молодой гвардии". Ей сообщили об этом заранее и вместе с товарищами пригласили на очередное заседание штаба.
   Вместе с Ульяной Громовой пришли Анатолий Попов и Виктор Петров. Быстро познакомились, расселись вокруг стола, а потом завязалась оживленная беседа. Мы больше спрашивали, она отвечала.
   Уля рассказала, что в их группе девятнадцать человек, половина из которых - девушки. Руководителем группы избрали Анатолия Попова. Все настроены по-боевому. Рады присоединиться к подпольным группам города и работать совместно. В конце своего неторопливого рассказа Уля обвела всех присутствующих взглядом и тихо произнесла:
   - Вы все, конечно, знаете, что недавно в парке фашисты расстреляли 32 шахтера. Сын одного из расстрелянных - в нашей группе.
   - Кто же он? - почти разом воскликнули мы.
   - Виктор Петров, с которым вы только что познакомились, - и Уля повернула лицо к Виктору. Тот сидел с опущенной головой.
   Воцарилась тишина. В сознании каждого рисовалась картина зверской расправы оккупантов над советскими патриотами.
   Первым заговорил Виктор Петров. Он сразу же предложил создать партизанский отряд и уйти в лес.
   Придет время, возможно и в лес уйдем, а пока будем действовать как подпольная комсомольская организация, - ответил Туркенич Виктору Петрову.
   После обсуждения деловых вопросов первомайцы ушли. А мы еще какое-то время оставались под впечатлением этой встречи с комсомольцами из соседнего поселка. Нас всех покорила Уля Громова. Было ясно, что она - волевая, целеустремленная девушка. Спокойная и рассудительная при решении деловых вопросов. Веселая в минуты отдыха. Теперь нам была понятна восторженность Ивана Земнухова от встречи с Улей Громовой. После ухода первомайцев он прищуренными глазами внимательно осмотрел каждого из нас. Иван не произнес ни слова, но взгляд как будто спрашивал:
   - Ну, каково? Что вы теперь скажете?
   Шутки шутками, но нельзя было не радоваться тому, что в "Молодую гвардию" вливалась целая группа из девятнадцати комсомольцев. А штаб пополнился новым членом
   С первых дней нашей подпольной деятельности мы постоянно помнили, что являемся боевой организацией. А это значило, что все мы, подпольщики, должны быть вооружены. Но где взять оружие? Конечно же, у врага.
   Бывая вечерами в клубе имени Ленина, где часто назначались встречи с подпольщиками, мы обратили внимание, что немцы, приходившие туда на танцы, поступали несколько беспечно. Это были фашистские вояки, которые автомашинами двигались с запада на восток на фронт. На ночлег многие из них останавливались в нашем городе. Приходя в клуб, они снимали ремни с личным оружием, вешали их на спинки кресел, сдвинутых к задней стенке зрительного зала и шли танцевать. Невольно появлялась мысль: а что, если погасить свет и в темноте ...
   Идея похитить у немцев оружие была заманчивой. Но как ее осуществить?
   Вместе с нами над разработкой плана трудился теперь Иван Туркенич. Все руководство он взял в свои руки. Особое внимание он обратил на то, чтобы обезопасить наших ребят от провала. Никто не должен быть схвачен. Поэтому, особое внимание он уделил мерам предосторожности, подбору исполнителей.
   Для хищения оружия выбрали вечер, когда в городе на ночлег остановилась целая автоколонна. Это значило, что в клуб на танцы заявится довольно большая группа гитлеровцев. Так оно и случилось.
   Постепенно собирались и наши подпольщики. Осматривались, занимали удобные для предстоящих действий места. Ведь приходилось учитывать, что кроме немцев были здесь и полицейские. А один из них все время прохаживался вблизи мест, где находилось оружие. Конечно, он представлял опасность в осуществлении наших планов. Его нужно было нейтрализовать. Эту обязанность Иван Туркенич возложил на Сергея Левашова и Василия Борисова. Эти физически крепкие подпольщики должны были, как только погаснет свет, приблизиться на минимальное расстояние к полицейскому и быть в любой момент готовыми применить силу; если тот заметит наших ребят, которые будут похищать оружие, и попытается их схватить или поднять тревогу.
   Наконец, наступил условленный час. Все наши изготовились к действиям. Ровно в назначеное время свет погас. Это Сергей Тюленин по заданию Туркенича оборвал электрические провода.
   От неожиданности все притихли. Умолкла музыка. А мы начали действовать. Сразу же больше десятка наших ребят сгруппировались в правом углу зала у сцены и, как было задумано, запели песню. О том, какую петь песню, заранее не договаривались. Кто-то в темноте запел:
   Из-за острова на стрежень,
   На простор речной волны
   Выплывали расписные
   Стеньки Разина челны.
   Все дружно подтянули. И вдруг неожиданность. С противоположной стороны зала, как бы бросая вызов, донеслись звуки той же песни, но только на немецком языке. Оказалось, что немцам известна наша, русская народная песня. Как это было кстати. Получилось так, что мы неожиданно для себя втянули находящихся в клубе немцев в состязание: кто кого перепоет. Мы старались громче, они еще громче.
   Невольно внимание всех было привлечено к этому необычному состязанию. Полицейский тоже проявил интерес к тому, что происходило у сцены и ослабил наблюдение за теми местами, где было оружие. Этим воспользовались наши ребята из группы Тюленина и по одному стали проникать к заветной цели.
   Сергей Левашов и Василий Борисов все время находились вблизи полицейского и не спускали с него глаз. В зале то в одном, то в другом конце чиркали зажигалками. На фоне отблесков почти все время видна была фигура полицейского. Это давало возможность постоянно следить за его действиями.
   Но полицейский так ничего и не заметил. Силу применять не пришлось. Наши ребята в темноте изъяли из кобур шесть фашистских пистолетов и благополучно скрылись. После чего последовала команда всем находящимся в клубе подпольщикам покинуть его.
   Подробностей финала этой истории мы так и не узнали. До нас доходили противоречивые сведения. Но достоверно было известно, что танцы в тот вечер так и не возобновлялись. Сергей Тюленин настолько основательно испортил электропроводку, подведенную к клубу, что до утра исправить её так и не удалось. Поэтому, пропажа оружия обнаружилась, когда местные жители из клуба ушли. А того полицейского, который обеспечивал охрану оружия фашистских вояк, никто из нас больше уже не видел.
   Клуб имени Горького постепенно превращался в место встреч подпольщиков "Молодой гвардии". Здесь можно было собираться для проведения заседаний штаба без риска навлечь подозрение полиции. Ведь в клуб мы приходили на работу, а не в качестве зрителей. Как уже говорилось, директором клуба был коммунист Евгений Мошков, а почти все остальные должности занимали участники подпольной комсомольской организации. Иван Земнухов был администратором, Виктор Третьякевич - руководителем струнного оркестра. В хоровом, танцевальном, драматическом коллективах и струнном оркестре были в основном молодогвардейцы.
   Очень важным было не только то, что здесь мы могли в любое время собираться и решать подпольные дела. Любого из нас могли угнать в Германию. Нам представился случай в этом убедиться.
   Олег Кошевой вначале не собирался поступать на работу в клуб, чтобы иметь возможность все свое время отдавать подпольной работе. Но вскоре полицейские принесли Олегу повестку, обязывающую его пройти медицинскую комиссию и в назначенный день явиться на биржу труда для отправки в Германию. Вот тогда Олег немедленно оформился на работу в клуб. Конечно, Олег мог бы просто разорвать повестку и никуда не являться. Но тогда во избежание ареста ему пришлось бы перейти на нелегальное положение, что создало бы в свою очередь дополнительные трудности как для самого Олега и его семьи, так и для его работы в "Молодой гвардии".
   В числе работающих в клубе числился и Сергей Левашов. Мы с ним играли на мандолинах в струнном оркестре. Но не опасение получить повестку привело его в клуб. Работа в гараже дирекциона была для Сергея вполне надежной гарантией от этого. Его влекло в свой коллектив. Днем он был в гараже на работе, а иногда вечерами - в клубе.
   Евгений Мошков оказался хорошим организатором и довольно строгим директором. Не прошло и недели со дня оформления наших ребят на работу, а в клубе уже регулярно проводились репетиции струнного оркестра, хора, танцевального и драматического коллективов. Мошков торопился. Нужно было готовить большой концерт. Этого требовали оккупанты.
   Сразу же возник вопрос о репертуаре. Что исполнять? Евгений получил установку от коменданта. Но выполнять ее он не собирался. И не только потому, что оформленные на работу в клуб комсомольцы ни за какие посулы или деньги не стали бы исполнять номера провокационного содержания. Руководители партийного подполья для того и послали Мошкова, чтобы он не допускал использования клуба имени Горького для ведения антисоветской пропаганды.
   Над репертуаром никто голову не ломал. Просто составили программу концерта, состоящую из русских и украинских народных песен и танцев, эстрадных номеров. А если немцы выскажут свое недовольство, то Евгений Мошков заранее подготовил ответ.
   Вскоре немцы появились в клубе. Никто, конечно, не знал, чем они будут интересоваться: только программой концерта или еще чем-нибудь. На всякий случай Евгений был готов провести немцев по всем помещениям. Но тут он вспомнил, что в комнате, где проходили репетиции струнного оркестра, лежит изуродованный портрет Гитлера. Этот портрет Мошкову дали в комендатуре и приказали вывесить на видном месте в зрительном зале. Немцы считали, что это будет воспитывать уважение местных жителей к фашистскому фюреру. Мошков небрежно бросил портрет на стол в комнате струнного оркестра и весело спросил:
   - Ну как, будем вешать Гитлера?
   Когда Евгений ушел, мы принялись разукрашивать кровавого фюрера: подрисовали ему бараньи рога, нарисовали пышные усы, козлиную бороду. Уродец получился славный. А затем показали Мошкову. Он начал нас ругать, потом рассмеялся.
   Теперь, когда появились фашистские офицеры, Мошков вспомнил об этом злополучном портрете и стал соображать, как бы миновать комнату струнного оркестра, если ненцы задумают произвести осмотр всех помещений. Но волнения его были напрасны. Дальше директорского кабинета немцы не пошли. Их интересовала только программа концерта. Они молча рассматривали исписанные листки, морщились и, ничего не сказав, с недовольным видом покинули клуб.
   Евгений знал, что немцы будут недовольны программой концерта и приготовился ее защищать. И если гитлеровцы не высказали претензий сразу, то это не означало, что они с программой согласны. Просто им нужно было время для подготовки к разговору с директором клуба. Так оно и случилось.
   На следующий день Мошков был вызван в комендатуру.
   - Господин Мошков, что будут исполнять ваши люди в клубе?
   - Вчера я показывал вам программу концерта.
   - Повторите еще.
   - Пьесу "Назар Стодоля", русские и украинские песни и танцы, эстрадные номера.
   - И это все?
   - Это все.
   - Почему нет ничего о германской армии, о Германии?
   - Рано еще. Эти люди не будут исполнять то, о чем вы говорите.
   - Увольте этих людей и наберите других.
   - От этого ничего не изменится. Все они одинаковые.
   - Вы не собираетесь выполнять нашу установку?
   - Собираюсь, но не сейчас. Пока это невозможно. Но позже мы придем к тому, что вы от нас требуете. Надо постепенно приучать к новым порядкам.
   - Ах, вот как? Хорошо. Попробуем положиться на ваш опыт. Вы свободны.
   В клубе имени Ленина шел спектакль "Цыганка Аза". Для оккупированного Краснодона это было событием. Все, у кого была возможность, старались попасть на представление.
   Были в зрительном зале и некоторые наши ребята - подпольщики, в том числе и мы с Сергеем. В первом антракте, выходя из зрительного зала, я увидел знакомое лицо. Неужели Люба Шевцова? Да, это она. Как всегда, веселая, она что-то оживленно рассказывала подругам, сидящим около нее. Но почему Люба здесь? Не могли же ее оставить с заданием в Краснодоне, где столько людей, знающих ее с детства?
   В фойе я разыскал наших ребят и рассказал сперва Сергею Левашову, а затем Виктору Третьякевичу, Ивану Земнухову, Олегу Кошевому, Георгию Арутюнянцу о Любе Шевцовой. Конечно, кроме Виктора Третьякевича и нас с Сергеем никто из ребят не знал, кто она такая и что может значить для "Молодой гвардии". Наш короткий рассказ вызвал интерес к Любе. Ведь она - радистка.
   Но почему Люба здесь? Что, если в ее группе провал и она побывала в гестапо. Оттуда ведь так просто не выходят. В такое, применительно к Любе, не хотелось верить. Но мало ли что могло произойти.
   Страсти, бушевавшие на сцене во втором акте, нас уже не волновали. Хотя глаза и смотрели на актеров, мысли были заняты другим. Как поступить? Не хотелось упускать удобного случая привлечь очень нужного человека в подпольную организацию. Но сдерживала неизвестность.
   Наконец, принимаем решение: отозвать Любу от подруг, поговорить с ней и выяснить, почему она в Краснодоне. Сделать это поручили мне.
   В следующий антракт я подошел к Любе и ее компании. Остановился напротив и смотрю на нее. Одна из подруг что-то шепнула Любе и та взглянула в мою сторону. Какое-то мгновение Люба всматривалась в мое лицо, а затем вихрем сорвалась с места. Не успел я даже произнести ее имени, как она бросилась мне на шею. Смущенный, покрасневший стоял я в толпе выходящих из зала зрителей.
   - Пойдем на выход! - взяв меня под руку, сказала Люба, увлекая в фойе. Мы пытались поговорить, усевшись на подоконнике, но вокруг стали собираться любопытные. Пришлось выйти на улицу.
   После такой восторженной встречи я уже ни в чем не сомневался. Как только мы вышли из клуба, я сразу спросил:
   - Люба, думаешь ли ты продолжать то дело, которое мы начали в разведшколе?
   - Конечно! - горячо ответила она. - А я-то ломала голову, кто здесь листовки распространяет.
   - Где твоя радиостанция?
   - В Ворошиловграде.
   - Все ясно. Завтра мы поговорим подробнее. Скажи, где ты живешь?
   Люба назвала адрес и мы вернулись в зрительный зал. Ее ждали удивленные подруги, а меня - настороженные друзья.
   На следующий день мы с Сергеем Левашовым явились по указанному адресу. О том, что я буду не один, Люба не знала. В той короткой встрече во время спектакля я не успел ей сказать, что Сергей тоже в Краснодоне. Поэтому, когда мы вошли в квартиру Шевцовых, она Сергея встретила так же восторженно, как меня накануне в клубе.
   Евфросинья Мироновна, мать Любы, заметила разницу в том, кого и как встретила ее дочь и расценила, разумеется, по-своему. И когда позднее угощала нас чаем, то Сергею уделяла чуть больше внимания. Люба по этому поводу хохотала. Ей даже очень понравилось, что Евфросинья Мироновна так старательно обхаживает Сергея.
   После окончания разведшколы Любовь Шевцова была оставлена в оккупированном Ворошиловграде в составе разведывательно-диверсионной группы для обеспечения связи с центром. Ее рация размещалась в доме №56 по улице Заречной. Оттуда и выходила в эфир, передавая в центр зашифрованные радиограммы.
   Однажды было замечено, что к этому дому стала проявлять интерес полиция. То ли немцам удалось запеленговать станцию и они пытались установить ее точное местонахождение, то ли кто-то проявил неосторожность и навлек подозрения на себя и своих товарищей, с которыми встречался. Рацию пришлось перенести в другое место, откуда Люба продолжала выходить в эфир. Но случилась новая беда. Гестаповцы арестовали одного из членов группы. Правда, через некоторое время он был отпущен, так как улик, подтверждающих его антифашистскую деятельность, у оккупантов не было. Но за ним могли наблюдать. Могли установить слежку и за другими членами группы, с которыми подозреваемый встречался. И действительно, вскоре было замечено, что Любой заинтересовалась фашистская контрразведка. Однажды квартиру, где временно проживала Люба, посетили два офицера и один в штатском.
   - Любовь Шевцова здесь проживает? - спросил одетый в гражданское.
   - Здесь! - ответила хозяева.
   - А где она сейчас?
   - Мы не знаем. Куда-то уехала.
   К счастью, Люба в это время находилась в Краснодоне. Она ездила туда навестить свою мать. А когда вернулась в Ворошиловград и узнала, что в дом приходили гестаповцы, решила переселиться в Краснодон. Любе еще труднее стало поддерживать связь с Центром, так как для выхода в эфир нужно было за 50 километров ездить из Краснодона в Ворошиловград.
   В один из приездов Люба заметила, что за ней ведется наблюдение. Тогда она решила связаться с руководителем группы и просить его разрешения увезти рацию в Краснодон. Но связаться с руководителем не удалось. Почувствовав опасность, члены группы между собой уже не встречались. После этого Люба возвратилась домой и самостоятельно приняла решение перевезти рацию в Краснодон.
   Как раз в тот момент и произошла наша встреча. Теперь Любовь Шевцова рассказывала Сергею и мне о своих делах.
   Через несколько дней после этой беседы Люба вступила в "Молодую гвардию", а еще чуть позже стала членом штаба. Люба Шевцова быстро включилась в работу. В наш коллектив она внесла веселое оживление, задор. На заседаниях мы часто спорили. Так продолжалось и при Любе. Но она всегда умела хорошей шуткой быстро разрядить обстановку. С ней было легко и просто.
   Наиболее ценное качество Любови - самообладание. В минуты самой большой опасности она вела себя так же, как в обычных условиях. Каких усилий ей это стоило, можно только догадываться. Но внешне Люба всегда сохраняла бодрость, веселье, остроумие. Мы в этом убедились еще до того, как она стала выполнять ответственные задания.
   Однажды Люба Шевцова пришла в клуб имени Горького и самым обычным тоном заявила:
   - Меня вызывают в полицию!
   - Как в полицию? Ты шутишь?!
   - Нет, не шучу.
   - Зачем?
   - Пока не знаю, но догадываюсь, - улыбаясь, бодрым голосом отвечала Люба.
   - Давай, рассказывай! - нам необходимо было узнать причину вызова.
   - Кто-то, наверное, донес в полицию, что я училась в разведшколе.
   - А кто об этом знает?
   - О разведшколе никто не может знать, а вот то, что меня райком комсомола направил в Ворошиловград на учебу ...! Возможно и донесли.
   - Как ты думаешь поступить?
   - Пойду в полицию. Если спросят об учебе в Ворошиловграде, скажу, что училась на курсах санинструкторов. А я действительно училась на этих курсах, только значительно раньше.
   И Люба ушла. Никто, конечно, не мог предсказать, чем закончится разговор в полиции. Мы на всякий случай приняли меры предосторожности среди своих ребят, сообщили о случившемся Евгению Мошкову. А сами ждали ее возвращения из полиции.
   Ждать пришлось долго. Мы уже основательно забеспокоились. И очень обрадовались, когда увидели бодро шагавшую к клубу Любу Шевцову.
   - Все в порядке, - весело сообщила она, а потом рассказала подробно все, что произошло в полиции.
   Люба пришла в полицию в точно назначенное время. Но допрашивать ее начали лишь спустя полтора часа. В помещении, куда ее ввели, находилось двое. Допрашивал один из них. Возможно, следователь. Фамилию ей не назвали. Допрос начал словами:
   - Шевцова, мы знаем, что ты училась на курсах шпионок в Ворошиловграде. Давай, рассказывай, зачем тебя сюда заслали?
   Полицай, вероятно, надеялся, что стоявшая перед ним девчонка от страха все сейчас ему выложит. Но, прежде чем услышал ответ, увидел на лице усмешку. Полицай понял, что она не из пугливых и обдумывал, как на нее повлиять.
   - В Ворошиловграде я училась на курсах санинструкторов, - ответила Люба, сдерживая смех и тут же подумала, не забыла ли она то, чему учили ее на этих курсах перед самой войной. А вдруг начнут проверять.
   - Ты говоришь неправду. У нас есть точные данные, - настаивал полицейский.
   - Никаких данных у вас нет и быть не может. Поменьше сплетни слушайте.
   Трудно сказать, удалось ли Любе отвести от себя подозрения. Но ее выдержка, самообладание в минуты опасности сыграли решающую роль в том, что ее отпустили. Если бы она хотя бы чуть дрогнула, результат был бы иным.
   Нас, конечно, очень интересовала рация Любы Шевцовой, которая хранилась на конспиративной квартире в Ворошиловграде. Ведь группа, в которой состояла Люба, действовать больше не могла. Люба много сделала, чтобы доставить рацию в Краснодон. Когда она прибыла в Ворошиловград к месту ее хранения, то рации там уже не было. По распоряжению командира группы рация была уничтожена. Но и тогда, оказавшись без рации, Люба продолжала собирать разведывательную информацию и передавать ее в центр иным путем. С этой целью в начале декабря 1942 года Любу на ее краснодонской квартире дважды посетил представитель центра, переброшенный самолетом на территорию Ворошиловградской области. Об этих встречах Люба никому из нас не рассказывала. Не имела права. А узнал я об этом в областном управлении КГБ лишь 20 лет спустя.
   Высококачественный уголь Донбасса очень был нужен фашистским оккупантам. Он требовался им для железнодорожных перевозок, восстанавливаемых коксовых заводов и доменных печей. На территории Донбасса фашисты создали так называемое "Восточное общество по эксплуатации угольных и металлургических предприятий". В систему этого общества входил и Краснодонский дирекцион № 10, разместившийся в здании школы имени Горького. Его главной задачей было восстановление шахт на территории Краснодонского района и организация добычи угля.
   Но Краснодон угля не давал. Диверсии молодогвардейцев - это лишь частица результатов громадной работы, проводимой партийным подпольем по срыву добычи угля для немцев. В масштабе всего района этой работой руководил Филипп Петрович Лютиков и его первый помощник Николай Петрович Бараков.
   Бараков родился в селе Новой Александрии Люблинского уезда (ныне г. Пулавы, Польская Народная Республика) в семье профессора. Двадцатилетним юношей приехал он в Донбасс. Здесь работал на шахте бурильщиком, помощником машиниста врубовой машины. Здесь же Николай Петрович вступил в комсомол, а еще через некоторое время - в партию.
   Как передового рабочего и активиста Баракова направили на учебу в Днепропетровский горный институт, после окончания которого он снова возвращается в Донбасс и уже работает инженером шахты имени Энгельса Краснодонского района.
   В первые же дни войны Бараков, а ему тогда было 36 лет, добровольно ушел на фронт. Но в начале 1942 года был отозван из рядов Красной Армии как специалист угольной промышленности.
   Лето, когда создалась угроза оккупации Краснодона, Николаю Петровичу было поручено возглавить работы по демонтажу оборудования и отправке его в тыл. А затем по заданию райкома партии он был оставлен в Краснодоне для руководства подпольной работой.
   Когда в Краснодон вступили фашисты, Николай Петрович жил в поселке шахты имени Энгельса. Но вскоре перебрался в Краснодон и с помощью Лютикова устроился на работу в дирекцион начальником электромеханических мастерских. На этом посту, как было предписано оккупантами, инженер Бараков должен был всячески содействовать восстановлению шахт. Но коммунист - подпольщик понимал свою задачу иначе. Создавая перед оккупантами видимость старательного исполнителя их воли, Бараков вместе с Лютиковым на самом деле делали все, чтобы фашисты не получили ни одной тонны угля. Пользуясь своим служебным положением, Бараков устраивал на работу коммунистов и комсомольцев, в том числе участников "Молодой гвардии". И эти люди хорошо понимали, в чем их главная обязанность на любом рабочем месте.
   Все шахты были затоплены. Чтобы начать под землей восстановительные работы, нужно прежде всего откачать воду. Её откачивали. Но откачивали так, что вода не убывала.
   Подъемные машины ремонтировали очень медленно. Ремонтные работы велись только тогда, когда на шахте присутствовал кто-нибудь из сотрудников дирекциона. В остальное время рабочие занимались чем угодно, только не ремонтом шахтного оборудования.
   Однажды начальник дирекциона немец Швейде потребовал от Баракова, чтобы тот лично показал, как идут восстановительные работы на шахтах. Выезд через час, - сказал он, - машина будет ждать у входа в дирекцион.
   Николая Петровича охватило беспокойство. И было от чего. Ремонт оборудования почти не продвигался. Это не трудно будет заметить. Стоит только побывать на шахтах. Но это еще полбеды. Главное - что внезапный приезд начальника дирекциона позволит ему своими глазами увидеть, что никто из рабочих ничего не делает. Немцы после этого вряд ли станут доверять начальнику электромеханических мастерских.
   Выход был только один: предупредить людей на шахтах. Но один час - слишком маленький срок. За это время можно успеть предупредить рабочих только одной или двух близко расположенных шахт. Но кто мог сказать, с какой именно шахты вздумает начать осмотр Швейде. Спасти положение могла только задержка с выездом на 2 - 3 часа. Но как это сделать?
   Николай Петрович знал, что в гараже дирекциона работает один из подпольщиков "Молодой гвардии" Сергей Левашов. Знал он и о том, что Сергей не одну военную автомашину вывел из строя. Теперь нужно было дать Сергею задание в течение двух-трех часов не выпускать из гаража машину начальника дирекциона.
   Но дать такое задание Сергею от своего имени Бараков не мог. Сергей Левашов, да и все остальные подпольщики "Молодой гвардии", включая и членов штаба, не знали тогда, кто из коммунистов - подпольщиков нами руководит. В это дело был посвящен только Володя Осьмухин. Его то и послал Бараков к Сергею Левашову с наказом: в течение 2-3 часов машина начальника дирекциона не должна выехать из гаража.
   Нелегко пришлось Сергею в тот момент. Он получил задание, когда оставалось несколько минут до выезда. Машина была в полном порядке, заправлена и осмотрена. А тут еще сомнения в достоверности приказа. Володя Осьмухин не сказал, от кого распоряжение исходит. Да и передал он его запыхавшись: подбежал к Сергею, шепнул на ухо и, ничего не объясняя, исчез.
   Но времени для выяснения не было. И Сергей решился на крайние меры. Он подложил скобу под скат заднего колеса. Как только машина тронулась с места, образовался прокол. Пока меняли скат, Сергей приготовил новую неисправность - разъединил контакт зажигания. В общем, Сергей Левашов держал в гараже машину начальника дирекциона столько, сколько требовал приказ.
   Мы не раз потом гадали, что все это значило. И только много времени спустя узнали, насколько важным для Баракова была подстроенная Сергеем задержка автомашины.
   Однажды вечером я зашел к Сергею, чтобы взять очередную сводку Совинформбюро, принятую им по радио. И вдруг неожиданность: мне навстречу поднялся Володя Загоруйко. Это он первым был выпущен из разведшколы и заброшен в фашистский тыл. Причем заброшен не в составе группы, а один. Нелегко ему пришлось. Нужно было под чужой фамилией вживаться в оккупированном еще в 1941 году городе и выполнять задание. А потом сотни километров пройти по занятой врагом территории.
   Теперь все это было для Володи позади. Но он сохранил боевое настроение и с радостью принял предложение вступить в "Молодую гвардию".
   В те дни не только Володя Загоруйко пополнил наши ряды. К нам присоединилась группа комсомольцев поселка Краснодон, во главе которой был Николай Сумской. Прибавка была ощутимой, так как группа насчитывала семнадцать человек.
   В состав подполья вошла также группа девушек во главе с Аней Соповой. А всего к тому времени "Молодая гвардия" насчитывала около семидесяти человек.
   Город не знал о подполье, но чувствовал его силу. Не знали вначале о нас и оккупанты, полиция. Всю нашу деятельность они почему-то приписывали партизанам, приходящим из леса. А нам стало известно об этом от наших подпольщиков Анатолия Ковалева и Михаила Григорьева, которые по нашему заданию устроились на работу в полицию. Особенно наглядно город, да и весь район, ощутили нашу деятельность в дни празднования 25-ой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Еще накануне праздника в городе и во всех населенных пунктах района были распространены листовки, в которых население поздравлялось с нашим праздником и рассказывалось о положении на фронтах.
   А утром 7 ноября жители города и некоторых шахтерских поселков увидели красные флаги. В городе их было несколько. Развевался красный флаг даже на дирекционе.
   Разгневанные жандармы обрушились с ругательствами на полицию и требовали немедленно убрать красные флаги. Те бросились исполнять приказание своих хозяев. Сняли один флаг, другой, третий ... Но на крыше школы имени Ворошилова продолжал гордо реять наш красный стяг.
   Когда полицай пробрался на крышу школы, то прежде всего увидел предостерегающую надпись: "Не трогать, заминировано".Полицай спустился вниз и доложил, что флаг заминирован.
   Долго искали специалиста, кто мог бы обезвредить мину. Его в конце-концов привезли из Ворошиловграда. Но привезли только к вечеру. А весь день красный флаг развевался на крыше школы имени Ворошилова. Только немногие подпольщики знали тогда, что это очередная проделка Сергея Тюленина. Именно он проявил находчивость, одурачив полицейских и жандармов. Ведь мины-то не было.
   Вечером я навестил брата. Сергей только что вернулся с работы. Хотя он был уставшим, но настроен по-праздничному. Охотно рассказывал о своем рабочем коллективе, где за ним прочно утвердилась репутация самого информированного из работающих в гараже людей о положении на фронте. Пришлось и в этот праздничный день рассказывать о ходе оборонительных сражений, которые ведет Красная Армия. А о красных флагах, которые с утра были видны над городом, рабочие сами рассказывали Сергею.
   Вместе смеялись, когда я рассказал брату о приделке Тюленина, "заминировавшего> флаг на школе имени Ворошилова. Затем Сергей неожиданно спросил:
   - А кто же вывешивал флаг на дирекционе. Тоже Тюленин?
   - Нет.
   - А кто?
   - Такого задания мы своим ребятам не давали. Скорее всего флаг на дирекционе водрузили коммунисты - подпольщики.
   - Володя, что ты мастеришь? - спросила Елизавета Алексеевна Осьмухина своего сына.
   - Я делаю зажигалки, мама, а ты их будешь продавать, - бодро ответил он.
   Елизавета Алексеевна внимательно посмотрела на Владимира: шутит он или всерьез? А тот спокойно повернул к ней голову и совершенно серьезным тоном продолжал:
   - Жить ведь чем-то нужно?
   Елизавета Алексеевна удивилась. Ведь сын хорошо знал, что какие бы трудности семья ни переживала, никогда никто из Осьмухиных на базаре не торговал. Менять свои вещи на еду приходилось. Это делали в дни оккупации все городские. А торговать какими-то безделушками - за семьей этого никогда не водилось. Неужели Володя думает, что его мать понесет на базар зажигалки?
   Елизавете Алексеевне было невдомек, что ее сын выполняет задание подпольного штаба - делает типографский станок.
   Ребята из центральной группы - Володя Осьмухин, Толя Орлов и Жора Арутюнянц - упорно возились с этим станком, на котором должны были печататься листовки. Это был станок их собственной конструкции. Какие-то детали удалось найти, готовыми. Остальные пришлось делать самим. И ребята мастерили. Выполнению задания во многом помогало то, что Володя и Толя работали в механических мастерских. Здесь ребята находили нужные заготовки, тайком проделывали наиболее трудоемкие операции. А доделывали до конца под видом изготовления зажигалок уже в домашних условиях. Нередко пользовались инструментом, "позаимствованным" в мастерских.
   И станок заработал. С тех пор отпала надобность писать листовки от руки. Теперь они печатались.
   Когда готовили к выпуску первую печатную листовку, произошел курьезный случай. Ребята стали набирать текст. Буква за буквой вставляли они и закрепляли в специальное устройство. Укладывали буквы, естественно, слева направо, как мы обычно пишем или читаем. Тиснули первый экземпляр, посмотрели на него и дружно расхохотались: текст отпечатался наоборот.
   Вот такие у нас были "первопечатники". Но, нужно им отдать должное, трудились ребята самоотверженно. Сергей Левашов принимал сводки Совинформбюро, а Жора Арутюнянц, Володя Осьмухин и Толя Орлов вечерами, невзирая на опасность, размножали подготовленный в штабе текст.
   На этом самодеятельном типографском станке печатали не только листовки. Виктор Третьякевич однажды высказал идею:
   - А что, если на этом станке отпечатать временные комсомольские удостоверения и вручать тем нашим подпольщикам, которых мы принимаем в комсомол?
   Идею Виктора все дружно поддержали. Разработали образец временного комсомольского билета и отпечатали на станке. Затем билеты стали вручать нашим подпольщикам, вступившим в комсомол в "Молодой гвардии". Билеты были вручены Сергею Тюленину и почти всем участникам ею группы: Валерии Борц, Леониду Дадышеву, Владимиру Куликову, Виктору Лукьянченко, Семену Остапенко, Степану Сафонову, Радику Юркину. В этом списке нет лишь фамилии Антонины Мащенко. Но она вступила в комсомол еще до оккупации.
   Временные комсомольские билеты также вручались тем комсомольцам, кто перед заброской в фашистский тыл обязан был сдать свой партийный или комсомольский документ в соответствующий орган.
   К числу таких комсомольцев относились Люба Шевцова, мы с Сергеем и Володя Загоруйко.
   Сергей Левашов пришел с работы чуть раньше обычного и в приподнятом настроении. Сразу же он стал умываться и одеваться по-праздничному.
   - Куда это ты наряжаешься? Свидание назначено? - спросила Лидия Даниловна.
   - Мы сегодня даем концерт в клубе имени Горького.
   - Какой еще концерт при оккупантах?
   - Самый настоящий. В честь Дня Конституции.
   - Так вам и позволят немцы давать концерт в честь Дня Советской Конституции!
   - Они и не подозревают, что сегодня у нас праздник.
   Сергей не шутил. В тот вечер у нас действительно состоялся концерт. Зрителей было много. Все места, за исключением первого ряда, были заполнены. Зрители сидели тихо и ждали. Ждали, что же покажут самодеятельные актеры. Ведь это был первый концерт в оккупированном Краснодоне.
   Ни одного немца в зале пока не было, хотя для них держали свободным весь первый ряд.
   Открылся занавес. Никаких декораций, никаких украшений. Из-за кулис вышел Иван Земнухов. В поношенном темно-сером костюме, в очках.
   -Начинаем наш концерт! - негромко произнес он. - В программе концерта: стихи, песни, танцы, выступления струнного оркестра. Открываем концерт стихотворением "На смерть поэта".
   Все ждали, что ведущий назовет имя автора и исполнителя. Конечно, зрители знали, что стихотворение написано Лермонтовым. Но полагалось объявить. Однако Иван и не объявлял, и не уходил. Потом вдруг сам начал читать стихи.
   Что слышу я? Печаль постигла лиру.
   Уж нет того, чьи, прелестью дыша,
   Стихи взывали о свободе, к миру,
   Живою силой трепеща.
   Все удивились. Что он, перепутал? Это же не Лермонтов. Какие-то другие стихи. А Иван продолжал:
   Кто не искал с глупцами примиренья,
   Услышавши холодный ропот их,
   Кто видел Родины истерзанной мученья,
   Кто для борьбы чеканил стих.
   Зал затаил дыхание. А Земнухов читал все громче, все выразительнее. И зал зааплодировал. Хлопали дружно и долго. Когда установилась тишина, Земнухова на сцене уже не было. На его месте стоял Виктор Третьякевич. Он объявил:
   - Иван Земнухов прочитал вам собственное стихотворение. Оно посвящено памяти великого поэта Михаила Юрьевича Лермонтова. А сейчас несколько музыкальных номеров в исполнении струнного оркестра.
   Пока Виктор объявлял, мы расставили на сцене стулья и с инструментами расселись в один ряд. Затем Третьякевич повернулся лицом к оркестру, взмахнул рукой и плавно зазвучала мелодия украинской народной песни. Сергей и я играли на мандолинах. Мы сидели рядом и наблюдали за происходящим в зале. Вдруг с шумом открылась дверь и в зрительный зал вошли трое из фашистской комендатуры. Вероятно, те, кого больше всего интересовал наш репертуар.
   Кто-то из наших ребят побежал за сцену предупредить Мошкова. Пока фашистские офицеры медленно двигались к первому ряду, появился Евгений. По ступенькам он со сцены спустился в зал и тут же, у сцены встретил фашистских офицеров. Я вначале глазам своим не поверил, когда увидел, что гитлеровцы, улыбаясь, пожимают Евгению Мошкову руку.
   Что с ними произошло? Откуда такая предупредительность? Ведь совсем недавно при встречах немцы не только руки не подавали Мошкову, но и даже не отвечали на обычное приветствие "доброе утро" или "добрый день".
   Сергей Левашов, угадав мои мысли, повернул лицо в мою сторону и широко улыбнулся, как бы давая понять: мы ведь знаем причину такой трансформации в поведении некоторой части оккупантов. Из сводок Совинформбюро нам стало известно, что более двух недель назад началось крупное контрнаступление наших войск под Сталинградом. Не хуже нашего знали об этом и немцы.
   Увязнув в войне, утратив веру в скорую победу, фашистское руководство вынуждено было считаться с тем, что в тылу у оккупантов на временно захваченной ими территории проживают миллионы советских граждан, которые потенциально являются базой пополнения партизанских отрядов и подпольных организаций. Удержать наших людей от выступлений против оккупантов гитлеровское командование рассчитывало двумя методами. С одной стороны - ужесточением карательных мер против мирных жителей, с другой - идеологической обработкой местного населения.
   Отнюдь не гуманными соображениями руководствовались оккупанты, принимая решение организовать работу двух клубов в нашем городе. Они надеялись превратить оба эти учреждения в инструмент идеологической обработки жителей Краснодона в антисоветском духе. А Мошкову фашисты пожимали руку как своему пособнику, пытаясь такой "милостью" поощрить его старания.
   Сказывалась на их поведении и обстановка на фронте. Как бы не пришлось отступать. На всякий случай надо хотя бы с теми, кто прислуживает, быть повежливее. Евгений Мошков усадил немцев в первом ряду и снова вернулся за сцену.
   А концерт продолжался.
   После исполнения струнным оркестром нескольких музыкальных номеров на сцене снова появился Иван Земнухов. Он объявил:
   - Легенда о Марко.
   Это была "Легенда о Марко" Максима Горького. Но автора Иван не назвал умышленно. Ведь в зале уже находились немцы. Легенду исполняла одна из участниц драматического коллектива - Нина Маркина. Струнный оркестр в медленном темпе играл грустную мелодию старинного вальса "Прощай молодость", а девушка читала:
   В лесу над рекой жила фея,
   В реке она часто купалась.
   Но раз, позабыв осторожность,
   В рыбацкие сети попалась.
   Все внимательно слушают куплеты, мелодично исполняемые красивым голосом девушки. Но вот голос ее окреп, слова зазвучали строже:
   А вы на земле проживете,
   Как черви слепые живут:
   Ни сказок о вас не расскажут,
   Ни песен про вас не споют!
   Когда девушка прочитала эти завершающие строки, публика, аплодируя, повернулась влево, иронически поглядывая на фашистских офицеров.
   Мы были счастливы. Зрители хорошо поняли, к кому относятся последние строки. А гитлеровцы, чувствуя на себе взгляд зрительного зала, о чем-то стали переговариваться между собой. Концерт продолжался.
   После юной исполнительницы лирических песен на сцену вышла одна из наших подпольщиц Аня Сопова.
   Мы чувствовали, что концерт удался. На такой успех мы не рассчитывали. Почти каждый номер сопровождался громкими аплодисментами. Люди истосковались по нашим песням. Подавленные и замкнутые свалившимся на них горем оккупации города они чувствовали себя здесь, в клубе имени Горького, как в довоенные годы. Исполнялись многие из тех песен, танцев, стихов, которые жители Краснодона видели, слышали или сами исполняли до войны, до оккупации города. Вот если бы еще не было этих троих в фашистской форме ... Их присутствие постоянно напоминало о том, что враги топчут нашу землю, терзают наших людей, что они здесь, в нашем городе, даже в этом зале. И от этого всем нам еще милее, ближе были песни, исполняемые самодеятельным коллективом, а слова пушкинского стихотворения, произнесенные Аней Соповой, звучали как призыв к борьбе:
   Увижу ль, о друзья, народ неугнетенный
   И рабство, падшее по манию царя,
   И над отечеством свободы просвещенной
   Взойдет ли, наконец, прекрасная заря?
   После выступления Соповой на сцене снова струнный. Мы аккомпанировали солистам, хору, а потом ...
   - "Цыганочка", - объявил Иван Земнухов. Раздались аплодисменты и на сцену из-за кулис стремительно вырвались двое. Исполнителей можно было и не объявлять. Все и так знали, что в таком быстром темпе плясать могли только Люба Шевцова и Сергей Тюленин. Их публика помнила еще с тех пор, когда Сережка и Люба были школьниками и с этой же сцены не раз демонстрировали свое искусство.
   Выступлением Шевцовой и Тюленина концерт был закончен. Объявили танцы.
   Я не раз потом вспоминал этот концерт. В ходе его проведения для меня ярче высветилась роль Евгения Мошкова как подпольщика, который вел тонкую игру с оккупантами.
   Это благодаря его стараниям клуб стал местом безопасных встреч молодогвардейцев. Даже заседания своего штаба мы проводили, как правило, здесь.
   Многих из нас работа в клубе избавила от вербовки в Германию. А главное - клуб имени Горького не стал, как на то рассчитывали оккупанты, очагом антисоветской пропаганды. Со сцены клуба не прозвучал ни один номер сомнительного свойства. Все, что исполнялось, было нашим, советским.
   Пока в зале переставляли стулья, некоторые исполнители начинали покидать клуб. Уходили те, кто в ночь должен был выполнить ответственное задание. Вот легкой походкой со сцены в зал прошла Люба Шевцова, через несколько минут - Сергей Тюленин ...
   А под утро запылала биржа труда.
   Примерно за неделю до концерта мы обсуждали вопрос о том, чтобы сорвать вторую попытку оккупантов увезти наших людей в Германию. Рассчитывать как и в первый раз, только на одни листовки, не имело смысла. Как мы заметили, немцы теперь принимали необходимые меры, чтобы отправка в Германию прошла успешно.
   От листовок с призывом не ехать в Германию мы все же не отказывались и подготовили текст. Но понимали, что нужны и другие, более радикальные меры. И решили поджечь биржу. На выполнение этого задания и уходили сразу после концерта Люба Шевцова и Сергей Тюленин. Затем к ним присоединился Витя Лукьянченко.
   Момент поджога был выбран удачно. В предшествующие дни сотрудники биржи завершили огромную работу по отбору примерно двух тысяч молодых здоровых жителей Краснодонского района и города для отправки в Германию. На всех отобранных были заготовлены повестки. Шестого декабря утром полицейские должны были начать их разносить. А под утро биржа загорелась. Полицейский, охранявший биржу, спал, пригревшись у плиты. Проснулся он, когда уже припекло. Полицай выскочил на улицу, стрельбой из винтовки поднял тревогу. Но было уже поздно. Пока сбегались полицейские, крыша обгорела и рухнула.
   Утром, еще до рассвета, Сергей Левашов увидел в окно отблески пожара. Он понял, что ожидаемое случилось: биржа горит. Но пожар не конечная цель. Главное заключалось в том, чтобы сгорели документы.
   Сергею очень хотелось подойти к горящему зданию биржи и посмотреть на результаты пожара. Ведь это было совсем близко от того места, где он жил. Всего лишь три дома отделяли его от горящего здания. Но удерживало благоразумие. Приходилось учитывать, что совсем рядом жил полицейский, который все чаще наблюдал за их квартирой. Только вечером, после работы, Сергей узнал, что под обвалившейся горящей кровлей погибли все документы биржи. Ни один человек не был отправлен в Германию...
   - Ты что пижонишь? В такой мороз и в кепке. У тебя ведь великолепная шапка, - обратился Виктор Третьякевич к Олегу Кошевому, который, потирая ладонью уши, вбегал по ступенькам клуба.
   - Моя шапка теперь греет голову какого-то фашиста. Вчера на нашей улице остановилась грузовая автомашина. Все немцы из нее разбежались по домам в поисках теплых вещей. В наш дом влетел какой- то унтер и, ни слова не говоря, схватил с вешалки мою шапку, напялил себе на голову и помчался дальше.
   - Придется тебе на шапку деньги собирать.
   - Деньги собирать, действительно, придется. Я за этим и пришел. Но только не на шапку. Есть дело поважнее.
   - Что-нибудь случилось?
   - В Каменске полиция задержала нашу связную. Нужны деньги, чтобы ее выручить.
   - Нину Иванцову?
   - Нет, Олю.
   В этот момент внимание всех привлекла показавшаяся из-за поворота улицы колонна людей,
   - Пленных ведут! - послышались голоса остановившихся на улице жителей города. Мы тут же сбежали вниз по ступенькам и выскочили на тротуар.
   Впереди двигалась повозка, на которой ехал фашистский солдат. За повозкой следовала колонна пленных красноармейцев. Полураздетые, изможденные, измученные долгими переходами, они едва поспевали за повозкой. Криками и ударами в спину их подгоняли фашистские конвоиры.
   Из ближайших домов высыпали люди. Мужчины смотрели молча, с затаенной ненавистью к оккупантам, женщины громко причитали, плакали. Затем, опомнившись, что слезами не поможешь, разбежались по домам за едой для пленных.
   Мы с жалостью всматривались в лица несчастных, доведенных до крайнего истощения людей. На головах вместо шапок - пилотки, на ногах разбитая обувь. Лица почти у всех обморожены. И в чем только теплится жизнь? Голодные, продрогшие - им далеко не уйти.
   Снова появились женщины. В колонну полетели кукурузные лепешки. Пленные ловили их на лету, подбирали с земли.
   Конвоиры подняли стрельбу вверх из винтовок. Выстрелами и грубой бранью они пытались отогнать жителей, которые бросали пленным что-нибудь поесть.
   - Ироды проклятые! Сами не кормят и нам запрещают, - громко возмущались разгневанные женщины.
   Кукурузная лепешка, коснувшись плеча одного из бойцов, упала в снег. Он и еще несколько пленных бросились ее подбирать. Фашистский солдат перехватил винтовку за ствол и со всего размаха стал наносить удары по сгрудившимся голодным людям.
   Пленные молча стали возвращаться в строй колонны. А двое остались лежать на заснеженной мостовой. Снег окрасился кровью. Фашистский конвоир ударами приклада проломил обоим головы.
   Мертвых положили на повозку, следовавшую за колонной, с тем; чтобы за городом сбросить их на обочину дороги.
   Это печальное шествие замыкали те, кто не мог идти самостоятельно. Их поддерживали под руки товарищи. Кое-кто просто падал от слабости в снег. К таким подходил конвоир и выстрелом в голову обрывал жизнь.
   - Давайте немедленно соберемся! - взволнованно произнес Олег, потрясенный всем тем, что мы только что увидели. Тут же послали за членами штаба, которых с нами не оказалось.
   Конечно, мы здорово тогда погорячились, предлагая, не дожидаясь темноты, взять оружие, перестрелять конвоиров и освободить пленных. Но охладил наш пыл Евгений Мошков.
   - Глупо было бы нападать на охрану днем. И пленных погубим, и организацию провалим. Успокойтесь и обдумайте все хорошо. Прежде всего разведайте, где будут размещены на ночлег пленные. А потом принимайте решение, как их освободить.
   Вскоре появился Иван Туркенич, другие члены штаба. Собрались на заседание. Прежде всего проанализировали обстановку. Она нам представлялась как чрезвычайная. Суть ее заключалась в том, что в результате контрнаступления Красной Армии под Сталинградом фашистские войска начали отступление. Опасаясь, что Красная Армия освободит пленных, оккупанты стали перегонять их на запад. Но на пути движения умышленно создали такие условия, при которых пленные массами погибали.
   Пленных нужно освобождать, спасать от верной гибели - вот наша задача.
   Мы понимали, что еще не вся информация собрана. Да и обстановка будет меняться. Поэтому, придется еще раз собраться и оперативно решать вопросы.
   А пока Иван Туркенич направил связного в поселок Краснодон. Колонна военнопленных, которую мы видели в утренние часы, была первой, но не последней. В городе она не задержалась и направлялась в поселок. Освобождением пленных в поселке Краснодон должна была заняться местная группа подпольщиков, возглавляемая Николаем Сумским. К нему и направился наш связной с распоряжением от Туркенича.
   К вечеру обстановка прояснилась. Нам стало известно, что прибыла новая колонна военнопленных. Большую часть людей разместили во дворе здания бывшей поликлиники. Это недалеко от школы имени Ворошилова. Остальных разместили в школе села Водяное и в здании первомайской больницы.
   Приняли решение создать из подпольщиков три группы и освобождать пленных.
   Участников предстоящей операции Иван Туркенич инструктировал лично. Ведь у него был опыт побега из фашистского плена. Он тогда сказал:
   - Вызволить людей из неволи - это только полдела. Пленных нужно также укрыть от полиции.
   Первых пленных мы освободили со двора поликлиники. Когда мы туда пришли, с удивлением увидели, что двор огорожен колючей проволокой. Сделано это было наспех. Вдоль ограды уже собралось много народу. Немало было и полицейских, которым немцы поручили охранять пленных.
   Полицейские к ограде никого не подпускали. Но к вечеру их число заметно сократилось. Люди стали подходить к ограде вплотную, передавать пленным еду.
   Мы воспользовались обстановкой и стали освобождать пленных. Наши девушки Люба Шевцова, Уля Громова и Майя Пегливанова направились к воротам лагеря и разговорами стали отвлекать полицейских. А наши ребята, смешавшись с толпой, в это время стали оттягивать вверх колючую проволоку и по одному выпускать пленных. В одном месте этим руководил Олег Кошевой, в другом - Виктор Третьякевич. За короткое время было выпущено на свободу около тридцати человек, которых тут же передавали местным жителям.
   Вечером появился Сергей. Он пришел сюда сразу же после работы и присоединился к нашим подпольщикам.
   - Какое варварство! - произнес он, когда понял, что пленных разместили на ночлег под открытым небом и им предстоит спать на мерзлой земле, чуть присыпанной соломой.
   Вскоре наши усилия по освобождению пленных пришлось прекратить. Появился дополнительный наряд полиции и всех жителей стали отгонять от проволочного заграждения. Подпольщикам дали команду "отбой".
   По пути домой шли вместе с Сергеем. Он все еще был под впечатлением от увиденного и в резких выражениях проклинал фашистских оккупантов, затем рассказал о делах в гараже, где он работал. А перед расставанием сказал:
   - Сосед полицай усилил наблюдение за нашей квартирой.
   - Как ты об этом узнал?
   - По следам его сапог на снегу в нашем дворе.
   Приближался комендантский час и мы разошлись по домам.
   Но не все наши подпольщики провели ночь дома. Поздним вечером ушли в село Водяное освобождать пленных Сергей Тюленин, Володя Загоруйко, Виктор Лукьянченко и Леонид Дадышев. Здесь пленных разместили на ночлег в сельской школе. Еще до войны в этой школе работала мать Владимира Загоруйко. Володя хорошо знал расположение помещений и даже имел ключ от запасной двери. Глубокой ночью через эту дверь ребята проникли в школу и выпустили на свободу семнадцать человек. Полицейский, несший охрану у главного входа, так ничего и не увидел.
   В ту же ночь Иван Туркенич, Иван Земнухов и подпольщики первомайской группы Анатолий Попов, Виктор Петров, Дмитрий Фомин освободили двадцать одного пленного из здания больницы Первомайского поселка. Здесь пришлось применить силу. Стрельбы, как условились, не открывали, а просто, когда наступила ночь, слишком бдительного полицейского ударили рукояткой пистолета по голове. Когда тот пришел в себя, ни группы военнопленных, ни тех, кто их освободил, не было и в помине.
   Самая значительная операция по освобождению военнопленных была проведена позже. Руководил ею наш директор клуба коммунист Евгений Мошков. Он сам подбирал в свою группу людей, сам инструктировал их. Провел предварительную разведку. Ведь готовилась операция, в которой не только хитрость, но и оружие должно быть применено. В группу входили Иван Туркенич, который помогал готовить людей к ответственному заданию, Сергей Тюленин, Василий Пирожок, Василий Борисов и еще несколько молодогвардейцев. В число участников был включен и Сергей Левашов.
   Группа ушла к хутору Волчанскому Каменского района Ростовской области, близ которого был расположен концлагерь военнопленных. Было известно, что лагерь переполнен пленными и люди содержатся в ужасных условиях. Пленные были обречены на смерть от голода и холода.
   Сергей потом рассказывал о некоторых подробностях этой операции. Подпольщики произвели внезапное нападение и подняли такую стрельбу, что охранники приняли их группу за прорвавшееся через фронт подразделение Красной Армии. В панике охрана стала разбегаться, попадая под огонь наших ребят.
   Когда подпольщики ворвались в ворота лагеря, их встретили радостными возгласами пленные. Они тоже думали, что это уже Красная Армия и все, кто был способен двигаться, были уже на ногах.
   Все пленные, кто был в состоянии к побегу, вырвались на свободу, прихватив оружие перебитой фашистской охраны, и направились в сторону фронта.
   В эти напряженные, полные волнующих событий дни мы не забыли про все еще находившуюся в руках полиции Ольгу Иванцову. Деньги на подкуп полицейских были собраны. И наша подпольщица была освобождена.
   
   

Провал

   Сводки Совинформбюро, которые Сергею удавалось принимать по радио, все более радовали нас. Контрнаступление, предпринятое нашими войсками под Сталинградом, развивалось успешно. Фронт приближался к Краснодону. Всех подпольщиков это воодушевляло и побуждало к более активным действиям. Предполагалось, что скоро мы перейдем к партизанским формам борьбы и уйдем навстречу фронту.
   В эти дни и родилась идея создать из числа наших подпольщиков небольшой по численности партизанский отряд и отправить его на восток, в сторону приближающегося фронта. Инициативу проявил Олег Кошевой. Его утвердили комиссаром этого отряда. Возглавить командование отрядом предложили Ивану Туркеничу. Отряд назвали "Молот".
   Оба занялись отбором людей, их вооружением, подготовкой к уходу в лес. Была ведь зима. Так просто не уйдешь. Нужно было позаботиться и о теплой одежде, и о питании.
   В эти дни Олег выдавал временные комсомольские билеты тем, кто был принят в комсомол в период работы в подполье, а также тем, кто перед отправкой в фашистский тыл сдавал свой билет на хранение.
   Но вскоре от партийного руководства через Мошкова поступило распоряжение никому никуда не уходить. Выступать против оккупантов будем все вместе. Партийное руководство уже разработало план совместного выступления в новогоднюю ночь.
   Евгений Мошков сообщил нам подробный план. В ночь на первое января 1943 года мы без выстрела снимаем охрану дирекциона, врываемся с гранатами в банкетный зал и уничтожаем всех встречающих там Новый год фашистов и приглашенных ими местных предателей. После разгрома дирекциона немедленно уходим в лес ...
   26 декабря 1942 года вечером было назначено заседание штаба. Так как в клуб имени Горького зачастили какие-то подозрительные личности, решили собраться у Виктора Третьякевича. На заседании предстояло во всех подробностях разобрать план разгрома дирекциона и последующих действий.
   Пока все приглашенные собирались у Третьякевича, я отправился в клуб за Мошковым. Его я нашел в комнате для струнного оркестра. Он был не один. Против него сидели двое неизвестных мне парней. Чувствовалось, что Евгения их присутствие тяготит.
   Возможно, он подозревал этих двоих в тайном прислуживании оккупантам и старался понять, что же они хотят выведать. Мошков знал, что я пришел за ним и нам пора идти, но внешне оставался совершенно спокойным. Так продолжалось еще минут тридцать. Затем Мошков, придумав какой-то повод, прервал, наконец, беседу и мы покинули клуб.
   Когда мы пришли в дом Третьякевича, заседание уже началось. Только что сел, окончив свое выступление, Олег Кошевой. За ним взял слово Виктор Третьякевич.
   - До ухода в лес остается пять дней, а у нас ни грамма продуктов, - услышал я фразу, с которой он начал свое выступление.
   Затем наступила короткая пауза, пока все рассаживались. Я увидел, что здесь уже находились Иван Земнухов, Иван Туркенич, Георгий Арутюнянц, Анатолий Попов, Виктор Петров. Ули Громовой и Любы Шевцовой не было. Мы впервые собрались без девушек - предполагалось, что заседание затянется далеко за полночь. Отсутствовал и Сергей Тюленин, который собирал сведения об обстановке в городе и должен был вот-вот подойти.
   После выступления Виктора взял слово Евгений Мошков. Он стал излагать подробный план разгрома дирекциона.
   - У парадного входа в дирекцион всю ночь будут дежурить двое полицейских. Снять их нужно без выстрела. Требуется не меньше четырех человек. Кому поручим?
   - Давайте поручим группе Ковалева, - предложил Иван Туркенич. - Их четверо. Пусть оденут белые повязки и под видом полицейских вплотную подойдут к охранникам. Все они спортсмены и без крика придушат полицейских на месте.
   План обрастал новыми подробностями. Каждому участнику операции конкретно указывалось: в какое время, по какому сигналу что он должен делать. Были определены две боевые группы, которые должны с двух направлений ворваться в спортивный зал, где намечается новогодний банкет, и забросать весь фашистский сброд гранатами.
   В группы включались Виктор Третьякевич, Олег Кошевой, Георгий Арутюнянц, Анатолий Лопухов, Виктор Петров, Анатолий Попов, Борис Главан, Сергей Тюленин и его ребята. Одну группу должен возглавить Евгений Мошков, другую - Иван Туркенич. Володе Загоруйко и мне поручалось уничтожить полицейского, охраняющего вход в дирекцион со двора. После этого мы с Володей должны присоединиться к одной из групп.
   Важное задание давалось Сергею Левашову. Он должен был подготовить две грузовые автомашины и вместе с нашим подпольщиком Анатолием Орловым подогнать их в условленный час к зданию дирекциона. На этих машинах все участники операции должны направиться в лес, навстречу фронту.
   Заседали долго. Уже перевалило за полночь. Но все еще не решенным оставался вопрос: где взять продукты? Нельзя ведь уводить в лес зимой такое количество людей без запаса продовольствия.
   Отпустили первомайцев - им очень далеко до дома. Как только ушли Анатолий Попов и Виктор Петров, раздался стук в дверь. Это примчался Сергей Тюленин и Валерия Борц. С ходу, не переводя дыхания, Сергей выпалил:
   - Ребята, у аптеки стоит немецкая автомашина с новогодними подарками для фашистских солдат. Давайте заберем. Пригодится, когда будем в лес уходить.
   Так совершенно неожиданно появился ответ на мучительный вопрос: где взять продукты?
   Не теряя ни одной минуты, все оделись и последовали за Тюлениным.
   В центре города, на одной из улиц (сейчас эта улица носит имя Петра Котова) напротив здания, в котором до оккупации бала аптека стояла грузовая почтовая автомашина, крытая брезентом. В машине и вокруг поблизости - ни души. Немцы, хозяева этой автомашины, вероятно, спали или пьянствовали где-то в одном из соседних домов. Не видно было и ночных патрулей.
   Быстро откинули задний борт. В кузов вскочили Сергей Тюленин
   и Валерия Борц. Они стали подавать мешки с посылками. Но куда все это деть? Не тащить же в два часа ночи через весь город в клуб. Совсем близко от этого места проживал Сергей Левашов и Анатолий Лопухов. К Сергею нельзя, там рядом живет полицай. Остается Лопухов.
   - Несите к Лопухову! - Предложил Виктор Третьякевич. И мы стали перетаскивать мешки во двор к Лопухову. Жора Арутюнянц начал барабанить в дверь квартиры Лопуховых. Наконец, полуодетый, полусонный Лопухов открыл дверь. Увидев целую группу ребят с мешками, удивился:
   - Что вы притащили?
   - Потом узнаешь. Скорее открывай сарай, - выпалил Туркенич.
   Анатолий, окончательно проснувшись, быстро сбегал в дом за ключом и открыл сарай. В него мы и складывали мешки с новогодними подарками.
   Во время всей этой беготни появились полицейские. Конечно, патрульные. Их было двое. Они шли по улице со стороны полицейского участка и не спеша приближались к нам. Полицаи, безусловно, видели и машину, и снующих по снегу около машины людей. Но кому из них в голову могла придти мысль, что хозяйничают здесь не оккупанты, а местные жители. Поэтому, приближались они к нам без всяких мер предосторожности.
   Что же нам делать? Какие меры предпринять? Для нас крайне нежелательна стрельба. Выстрелы - это уже тревога.
   Все, кто был у автомашины и видел приближение патрульных, обратили взоры к Евгению Мошкову. А тот о чем-то тихо переговорил с Олегом Кошевым и повернувшись ко всем остальным, произнес:
   - Спокойно! Всем стоять на месте!
   Затем, резко повернувшись в сторону полицейских, решительно шагнул им навстречу. Олег с ним рядом. Оба с пистолетами наготове.
   - Руки вверх! - резким голосом потребовал Мошков, когда до патрульных оставалось не больше пяти метров. От неожиданности те вначале опешили, а затем послушно исполнили команду Евгения.
   - Бросай оружие! - снова раздался голос Мошкова.
   Полицейские быстрым движением сбросили с плеч винтовки, положили
   их на мостовую и снова подняли руки вверх. К ним медленно подошел Олег Кошевой, извлек затворы из винтовок и швырнул их в снег. Мы еще не совсем понимали, что же задумал Мошков.
   - Кругом! Бегом, марш! - подал новую команду Евгений, и полицейские, еще не совсем веря в свое освобождение, побежали в обратном направлении.
   В первый момент мне подумалось, что Мошков допустил серьезную ошибку, отпустив полицейских. Ведь они поднимут тревогу, доложат, что обезоружены партизанами. Но Мошков разъяснил:
   - Никому они не доложат. За трусость по головке не погладят. Будут прятаться где-нибудь в закоулках, а под утро заберут свои винтовки без затворов и доложат, что ночь прошла без замечаний. Встреча с полицией обошлась без шума, без стрельбы. Мы вскоре закончили разгрузку машины и разошлись по домам. И, как потом выяснилось, до утра все было спокойно.
   А утром хозяева машины, обнаружив пропажу груза, сообщили в комендатуру, жандармерию. Экстренно была собрана вся полиция.
   - Ночью ограблена почтовая автомашина. Немедленно найти виновников и похищенный груз! - орал начальник жандармского поста на начальника полиции.
   Полицейские заметались. Где искать пропавшие мешки с посылками? Город большой. Они кинулись на окраины. Всюду на окраинах Краснодона начались повальные обыски.
   Мошков был прав. Полицаи, которых мы обезоружили, скрыли ночное происшествие. Иначе район поиска пропавшей почты был бы иным.
   В это же самое время мы переправляли похищенные новогодние подарки из квартиры Лопухова в клуб имени Горького. Посылки из немецких мешков перекладывались в принесенные каждым из дома наши мешки и на детских санках доставлялись в клуб. Причем, маршрут нашего движения проходил около здания полиции. И никто на это не обратил внимания. Разве мог кто предположить, что мы решимся днем под самым носом у полиции перевозить похищенные посылки. Кроме того, в оккупированных фашистами городах уже никого не удивляло появление на улицах детских санок и колясок. Местные жители приспособили их для перевозок вещей, которые они меняли на продукты.
   Посылки с продуктами мы складывали в одной из комнат клуба. Там они должны были храниться до дня предполагаемого ухода в лес. Ведь в каждой коробке - консервы, печенье, конфеты. В тех условиях для нас это было единственное, что мы могли взять с собой в качестве продуктов.
   Тем временем повальные обыски продолжались. Но нас это мало беспокоило. Мы готовились к разгрому дирекциона, к уходу в лес навстречу фронту.
   Вечером я был у Сергея. Прежде всего рассказал ему все наши новости и сообщил о задании штаба подготовить две грузовые машины для обеспечения операции по разгрому дирекциона и уходу в лес. Когда я упомянул об автомашинах, Сергей загадочно улыбнулся.
   - Что, нереально? - поинтересовался я.
   - Нет, реально. Это задание можно даже перевыполнить. Помимо двух грузовых автомашин у нас в гараже стоит отремонтированный бронетранспортер на гусеничном ходу.
   - Но ведь немцы в любой момент могут отправить его на фронт. Пока нет. Мы им говорим, что ремонт бронетранспортера еще не окончен.
   Тридцатого декабря мы, как обычно, пришли на работу в клуб. Но думалось больше о предстоящей операции. Еще раз проанализировали, все ли готово к разгрому дирекциона и уходу в лес. Потом появился Евгений Мошков, пригласил нас в свой кабинет и строгим голосом произнес:
   - Нападение на дирекцией отменяется, уход в лес откладывается!
   - Как это отменяется? - выразил свое удивление Иван Земнухов.
   - У нас ведь все готово и ребята настроились, - добавил Виктор Третьякевич.
   - Отменяется, и все. Таков приказ, - ответил Мошков.
   - Но почему? - допытывался Олег Кошевой.
   - Лютиков запретил! - сорвалось из уст Мошкова. - Он сам приглашен на этот банкет. Ему нужно там побывать.
   Конечно, тогда нам было не совсем понятно. Но ясно, что по каким-то важным соображениям партийного руководства намеченная операция отменяется. Ясно также стало и то, что главным руководителем партийного подполья в Краснодоне является коммунист Лютиков.
   Вечером 31 декабря мы собрались на квартире у одной из девушек нашей компании Ксении Толстеневой, чтобы встретить новый 1943 год. Мы уже твердо знали, что это будет год освобождения Краснодона, год новых побед наших войск на фронте. Это будет последний наш вечер в домашних условиях. Совсем скоро, через несколько дней мы покинем родной город и уйдем навстречу фронту. Здесь были почти все постоянные участники наших вечеров. Было очень весело. Много шутили, смеялись, танцевали.
   Сергей Левашов предложил сочинять стихи. Один придумывает первую строку, следующий сочиняет вторую и так далее по кругу. Тема одна - сатира на фашистских оккупантов.
   Когда после очередного взрыва смеха наступила пауза, Клава Ковалева обратилась к Земнухову:
   - Ваня, прочитай какое-нибудь стихотворение!
   - Какое? - спросил Иван.
   - Какое-нибудь особенное.
   Все притихли, приготовились слушать Ивана.
   - Ваня, давай про любовь! - воскликнула Аня Сопова.
   Земнухов медленно встал, взялся руками за спинку стула.
   - Про любовь, так про любовь! - громко сказал Иван и улыбнулся.
   Любовь, любовь ... Кому ты не известна?
   Кто не проклял, не обожал тебя?
   Ты, как цветы весенние, прелестна,
   Как ночь осенняя, жестока и темна.
   Я верный раб, всегда я жил тобою,
   На миг забыв, я вспомнил тебя вновь,
   Измученный безумной суетою,
   Пришел к тебе, неверная любовь.
   Прекрасный облик сердце покоряет -
   И кровь по телу движется быстрей.
   Улыбка на лице игривая сияет
   Улыбки той, друг, не найдешь ясней.
   Так в миг становишься влюбленным,
   Миг веселишься - час грустишь.
   Не раз с дыханьем затаенным
   За юною прелестницей следишь
   Кто же твоя прелестница, Ваня? - нарушил установившуюся тишину Володя Загоруйко, пытаясь вернуть всем веселое настроение.
   - Приближается полночь. Прошу соблюдать тишину! - перебил Володю Виктор Третьякевич.
   Ровно в полночь произнесли тост: за новые успехи наших войск на фронте, за успехи патриотов во вражеском тылу, за нашу Советскую Родину. Тост без вина, без бокалов. На столе, кроме патефона и пластинок, ничего не было. Володя Загоруйко тут же завел патефон и поставил пластинку с мелодией Дунаевского "Широка страна моя родная..." Затем Иван Земнухов прочитал короткое стихотворение, сочиненное здесь же, на вечере. Оно посвящалось Родине, нашей Советской Родине, грядущей победе над фашизмом.
   Аня Сопова устроила веселую новогоднюю почту. Всем были розданы номера. Номер один достался Сергею Левашову. Он стал получать записки. В одной из них кто-то из девушек спрашивал: "Сережа, почему ты такой грустный? Так мало бываешь с нами и вдруг в таком настроении?" Сергей улыбнулся и положил записку в карман. Записка эта сохранилась. Она и сейчас хранится в краснодонском музее "Молодой гвардии".
   Знала бы автор записки, каково Сергею было все эти дни, недели. Нужно было ежедневно ходить на работу, а работая, выполнять задания штаба. Вечерами просиживать у радиоприемника, то налаживая его работу, то принимая и записывая сводку Совинформбюро. Хотелось побывать и у Ани Карловой в поселке шахты № 3-бис. Но к ней Сергей так и не выбрался. Может быть поэтому бывал иногда грустным, задумчивым.
   Новогодний вечер продолжался. Заиграла музыка, начались танцы. В перерывах снова шутили, смеялись. Особенную выдумку проявили Виктор Третьякевич и Володя Загоруйко. Оба были просто в ударе. Уже под утро Володя Загоруйко стал читать какой-то книжный текст наоборот, издавая смешные звуки.
   Было как-то по- особому хорошо и тепло. Все настолько развеселились, что уже любой пустяк вызывал смех. И так до утра.
   Расходились, когда уже занимался рассвет. Домой возвращались с Сергеем. Вместе шли до сгоревшей биржи, затем разошлись к своим домам.
   Дома я прилег на кровать, но долго не мог уснуть, хотя всю ночь не сомкнул глаз. Потом забылся и внезапно очнулся от какого-то смутного беспокойства. Долго лежал, пытаясь снова уснуть. Но сон не шел. В голову лезли всякие мысли.
   Уснуть я больше не пытался и начал одеваться. Решил, что зайду к Виктору Третьякевичу и вместе с ним, как обычно, пойдем в клуб. Я был уже недалеко от его дома, когда обратил внимание на Витю Лукьянченко, невысокого роста паренька из группы Тюленина. Он подавал мне какие-то знаки. К Третьякевичам идти нельзя - так я истолковал эти жесты.
   Сразу же стало как-то тревожно. Я ускорил шаг и подошел к Лукьянченко.
   - В чем дело?
   - Виктора Третьякевича арестовали. В его доме засада.
   В голове рой мыслей: случайный провал, предательство или попались на подарках? Вот она, причина тревоги. Предчувствие не обмануло.
   - А где Тюленин?
   - Меня здесь поставил, а сам умчался предупредить наших ребят.
   Молодец Тюленин. Он всегда без паники. Думает прежде о товарищах, а о себе - в последнюю очередь.
   Ободряюще мигнув Вите Лукьянченко, я направился в клуб имени Горького. Туда должны подойти наши ребята. Нужно успеть их предупредить.
   Только я миновал рыночную площадь, как увидел конную пару, запряженную в сани. А в санях Евгений Мошков со связанными за спиной руками. Справа от него сидел жандарм, слева - полицейский.
   Евгений, конечно, узнал меня. Но головы не повернул. Только глаза чуть скосил в мою сторону. Вот, мол, смотри и соображай.
   Сани с арестованным Евгением Машковым промчались мимо, а я ускорил шаг в сторону клуба. Еще издали увидел жандармов, которые только что вышли из парадной двери клуба. Вероятно, в помещениях производился обыск. Обстановка прояснилась. Оккупанты нашли пропавшую почту. Не глядя на жандармов, я прошел мимо. Потом завернул за угол в переулок и по параллельной улице направился к центру города. Нужно было находить своих ребят, предупреждать о начавшихся арестах, решать, как поступить дальше.
   Я зашел к Сергею Левашову. Ему тоже не спалось. Он сидел за столом и крутил патефон. Когда я вошел, раздавались звуки танго. Сергей еще не знал о начавшихся арестах. Мое сообщение об этом воспринял спокойно. Потом спросил: - Что же будем делать?
   Пока мы беседовали, Сережу позвала сестра Валентина. Он вышел. А когда вернулся, рассказал, что приходили две девушки (Августа Сафонова ж Ксения Толстенова - из числа тех, кто был на новогоднем вечере) и сказали, что начались аресты. Совещались мы недолго. Обстановка требовала действий. Сергей пока оставался дома в ожидании моих сообщений. А я снова ходил по улицам в надежде встретить своих ребят.
   Затем я направился в центр города. Около клуба имени Ленина встретил Володю Загоруйко. Рассказал ему о случившемся. Теперь занимались поисками наших вдвоем. Вместе вышли в фойе клуба в надежде встретить кого-нибудь из подпольщиков. Но здесь
   почти носом к носу столкнулись с сыном бургомистра. Он сначала хотел пройти мимо, сделав вид, что не узнал нас. Но потом передумал, остановился и бросил злорадно: - Ну что, допрыгались?
   Признаться, не ожидали. Были о нем несколько лучшего мнения.
   Мы с Володей Загоруйко долго еще ходили по городу в поисках своих товарищей. Некоторых из них уже не было дома. А Иван Земнухов... Узнав об аресте Евгения Мошкова и Виктора Третьякевича, он сразу же пошел в полицию их выручать. Там его и арестовали.
   Пытались найти Ивана Туркенича. Безуспешно.
   Зашли к Олегу Кошевому, но дома его не застали. Узнали только, что он где-то в городе. Ушли на поиски и вскоре встретили его. Олег тоже ходил по городу в поисках товарищей, чтобы обсудить создавшуюся обстановку и принять решение о дальнейших действиях.
   Решили собраться у нашего подпольщика Юрия Виценовского. Пока Володя Загоруйко ходил за Сергеем Левашовым и Георгием Арутюнянцем, Олег и я направились сразу к Юрию.
   Когда все приглашенные собрались, закрылись в отдельной комнате и стали обсуждать положение.
   Как нам казалось, Евгения Мошкова, Виктора Третьякевича и Ивана Земнухова жандармы арестовали не за участие в деятельности "Молодой гвардии". О причастности арестованных ребят к подполью немцы вряд ли что-нибудь знали. Они скорее всего напали на след похищенных нами подарков. А так как подарки хранились в клубе, то фашисты и арестовали директора клуба Мошкова, администратора Земнухова и руководителя струнного оркестра Третьякевича, полагая, что они по своему служебному положению обязаны знать, что храниться в помещениях клуба.
   Естественно, считали мы, ребят будут мучить, выпытывая, кто же еще, кроме них, участвовал в ограблении немецкой автомашины. Как позже выяснилось, до определенного момента все так и было. Так могло быть и дальше, если бы...
   Мы верили в стойкость наших ребят. Верили, что они не выдадут. Но мало ли что может произойти в сложившихся условиях. Не стоит рисковать безопасностью подпольщиков. Олег тогда сказал:
   - Невозможно предугадать, как дальше будут развиваться события. Всякое может произойти. Поэтому, я предлагаю принять такое решение: всем нашим подпольщикам немедленно покинуть город Краснодон.
   Предложение Олега было принято. После этого мы быстро разошлись, чтобы скорее сообщить о принятом решении всем нашим группам.
   И наши подпольщики стали покидать город. Олег Кошевой, Сергей Тюленин, Валерия Борц, Нина и Оля Иванцовы ушли на восток, чтобы перейти линию фронта.
   Ушел из города и Иван Туркенич.
   Но не все ребята торопились выполнить принятое нами решение. Некоторые подпольщики, недооценивая опасность, продолжали оставаться в Краснодоне.
   В тот же вечер я встретился с подпольщиками первомайской группы Анатолием Поповым и Виктором Петровым, рассказал им о том, как мы оцениваем обстановку и передал решение штаба всем участникам "Молодой гвардии" покинуть Краснодон.
   Домой я забежал лишь на короткое время, чтобы спрятать временный комсомольский билет, выданный мне в подполье. Билет я вложил в узкое пространство между механизмом и задней стенкой корпуса старинных часов. Об этом сказал только двоюродной сестре Наталье Мазаевой, проживавшей в нашей семье и попросил ее:
   - Когда наши придут, отдай билет, кому следует!
   Она знала о начавшихся арестах и понимала, что я должен уходить из города, поэтому спросила, не нужна ли ее помощь.
   - Если бы ты достала мне регистрационную карточку биржи труда - сказал я, не веря в то, что это возможно. Но Наталья спокойно ответила:
   - Достану!
   Ночь я провел у Виценовских. А на следующий день Сережа проводил меня в поселок шахты № 12, где он проживал с родителями до переезда в Краснодон. Здесь по просьбе Сережи меня приютила семья Бондаренко. Это их бывшие соседи и друзья.
   Прощаясь, Сережа заверил меня, что в Краснодоне задерживаться не будет и на следующий же день уйдет в город Новочеркасск, где в то время проживала его старшая сестра Женя.
   В тот же день вечером Сережа возвратился в Краснодон. Но готовиться к уходу не стал. Лидия Даниловна, предчувствуя беду, первой об этом заговорила. Она настаивала на том, чтобы Сережа немедленно собирался в дорогу. Но он отмалчивался, а утром, как обычно, ушел на работу.
   Через два дня ко мне в поселок пришла младшая сестра Сережи Лиина. Ей тогда шел четырнадцатый год. Она принесла мне продукты в дорогу и регистрационную карточку биржи труда, заполненную на мое имя. В то время еда, даже самая скромная, представляла большую ценность. Но регистрационная карточка для меня... Не ожидал. Этот документ не раз потом выручал меня и я не однажды с благодарностью вспоминал сестер.
   Лина в тот же день ушла, а на следующий день пришла снова. Отозвав меня в отдельную комнату, тихо сказала:
   - Ночью за тобой приходила полиция. Арестовали твоего папу. Сережа просил передать: Уходи немедленно!
   - А как он сам? Ушел в Новочеркасск?
   - Нет. Он с утра ушел на работу.
   Вначале я удивился. Чего же он медлит? Но истинную причину понял позже.
   Лидия Даниловна, узнав об аресте моего отца, совсем потеряла покой. Она уже не требовала, а просила, даже умоляла Сережу немедленно уйти из Краснодона:
   - Сереженька, милый, умоляю тебя, уходи!
   Но Сережа не уходил, и даже не обещал это сделать. Сначала он молча выслушивал просьбы, а потом с некоторым раздражением произнес:
   - Не могу я уйти, мне нельзя!
   На самом деле Сережа мог и должен был уйти. Он сам высказывался за такое решение, когда мы собирались у Юрия Виценовского... Но теперь он считал уход из города для себя невозможным.
   А потом пришел полицейский.
   - Где ваш сын Сергей? - отводя глаза в сторону, спросил у Лидии Даниловны полицейский.
   Та вначале растерялась. Не сразу сообразила, что Сережу уже ищут для того, чтобы арестовать.
   - Он ведь на работе - машинально ответила она.
   Убедившись, что Сергея Левашова в квартире нет, полицейский удалился.
   Лидия Даниловна поняла, что тот направляется сейчас в гараж дирекциона. Что делать? Надо немедленно бежать в гараж дирекциона и предупредить сына. Но тут она вспомнила, что в маленькой комнате стоит радиоприемник, с помощью которого Сережа принимал сводки Совинформбюро. Это же улики против Сережи. Куда его спрятать?
   В этот момент в дом вошла моя двоюродная сестра Наталья Мазаева. С большим риском раздобыв для меня регистрационную карточку биржи труда, она скрывалась у подруг. А теперь зашла к Лидии Даниловне узнать обстановку у моих родителей.
   Лидия Даниловна, схватив попавшийся на глаза платок, обернула им, радиоприемник и с мольбой в голосе обратилась к Наталье:
   - Ради бога, выручай! Унеси куда-нибудь! Спрячь или выбрось!
   Сунув сверток в руки Наташи, Лидия Даниловна вместе с ней вышла из дома и скорым шагом, почти бегом устремилась в гараж.
   Но опередить полицейского ей уже не удалось. Когда Лидия Даниловна подходила к гаражу, оттуда уже вели Сережу. Впереди шел немецкий жандарм, сзади полицейский.
   Лидия Даниловна до конца жизни не могла простить себе того, что не успела предупредить сына об опасности. А если бы успела? Изменилось бы от этого что-нибудь? Ведь все действия Сережи показывают, что он вполне сознательно не хотел уходить. Причиной этого могло быть только одно: он опасался за судьбу своих близких. Как бы на
   родителей и сестер не обрушилась кара за его дела.
   Что же все-таки произошло с нашим подпольем? Почему начались массовые аресты?
   Когда 1 января 1943 года после полудня мы собрались на квартире у Виценовских, чтобы обсудить создавшуюся обстановку, вызванную арестами наших ребят, случилось то, что невозможно было предвидеть.
   Один из подпольщиков первомайской группы, Геннадий Почепцов, узнав об аресте Евгения Мошкова, Виктора Третьякевича и Ивана Земнухова, изрядно струсил. Он решил, что арестованные ребята не выдержав пыток, выдадут всех участников "Молодой гвардии". В страхе за собственную жизнь Почепцов стал искать спасения. Вместо того чтобы немедленно уйти из дома, он посвятил в дела подполья своего отчима В.Громова.
   Так Почепцов совершил первый шаг к предательству.
   Как позднее выяснилось, В.Громов был тайным агентом оккупантов. Услышав от пасынка робкие признания о комсомольском подполье, он насторожился. А затем, прикинувшись сочувствующим, стал выведывать у Почепцова сведения о "Молодой гвардии". Когда первые данные были получены, В.Громов сбросил маску доброжелателя и открыто предложил Почепцову предать своих товарищей.
   Школьная дружба, долг комсомольца, спаянность в подпольной борьбе, партизанская клятва, верность Родине - все было забыто перетрусившим Почепцовым. И он совершил предательство - на имя изменника Родины Жукова написал заявление следующего содержания?
   "Начальнику шахты № 1-бис господину Жукову.
   В Краснодоне организована подпольная комсомольская организация "Молодая гвардия", в которую я вступил активным членом. Прошу в свободное время зайти ко мне на квартиру и я все подробно расскажу. Мой адрес: ул. Чкалова, № 12, ход I.
   20,12.1942 г. Почепцов Геннадий".
   Предательское заявление Почепцов написал I января 1943 года, а датировал его 20 декабря 1942 года. Этой копеечной хитростью Почепцов хотел показать оккупантам, что решение предать "Молодую гвардию" он принял не под страхом, а добровольно, то есть еще до ареста Мошкова, Третьякевича и Земнухова. Заявление свое Почепцов адресовал, а затем и отнес не в полицию, а пособнику оккупантов Жукову.
   Получив от Жукова записку Почепцова, фашисты переполошились. Оказывается, существует организованное подполье!
   Весь аппарат карателей мгновенно пришел в движение. К тому времени он был довольно многочисленным и состоял как из специальных формирований, прибывших из Германии, так и из местных предателей.
   Как только Ворошиловград был захвачен оккупантами, на территорию Ворошиловградской области из Магдебурга прибыла жандармская команда, возглавляемая членом нацистской партии кадровым жандармским офицером Ренатусом.
   Управление команды располагалось в Ворошиловграде, а подчиненные ему подразделения, так называемые жандармские посты, были размещены в районных центрах. Один из постов находился в Краснодоне.
   Жандармская команда была сформирована на территории Германии еще задолго до оккупации Донбасса и предназначалась для установления и поддержания так называемого "нового порядка" на захваченной фашистами территории. Установление "нового порядка" в Краснодоне началось с того, что Ренатус и комендант города Краснодона майор Гедеман создали полицию. На должность начальника Краснодонской районной полиции они назначили изменника Родины Соликовского, который в самые трудные для наших войск дни отступления летом 1942 года дезертировал из Красной Армии, остался на оккупированной территории и предложил свои услуги врагам. Его заместителем оккупанты назначили Орлова, бывшего офицера деникинской армии. В гражданскую войну Орлов воевал против Советской власти, за что был в свое время осужден. А когда оказался на свободе, был уличен в расхищении государственной собственности и снова осужден. На оккупированной территории Орлов остался специально, чтобы сотрудничать с фашистами. Он это делал с первых дней оккупации Краснодона, участвуя в расстрелах советских граждан. Орлов принимал участие в расстреле 32-х шахтеров. Оккупанты заметили его усердие и повысили в должности. Позже они назначили его начальником районной полиции в городе Ровеньки.
   Вместо Орлова заместителем начальника районной полиции в Краснодоне стал Захаров. Еще задолго до Великой Отечественной войны Захаров жил в Днепродзержинске и неоднократно попадался на воровстве. Затем он, как уголовный преступник, был осужден, но сумел сбежать из мест заключения. Настоящая его фамилия - Шульга. После бегства из-под стражи он похитил документы у некоего Захарова и под его именем скрывался в Краснодоне. Вначале Захаров был начальником одного из отделов полиции. Принимал участие в расстреле 32-х шахтеров и в казни других советских патриотов. Оккупанты, отметив его старание, повысили в должности.
   Вся эта фашистская нечисть и пришла в движение, когда дозналась о "Молодой гвардии". Начальник жандармского поста немедленно запросил из Ворошиловграда карательные войска. Проанализировав все имеющиеся данные о деятельности советских патриотов, жандарм многое понял. Значит, саботаж и диверсии на шахтах, поджог биржи труда, нападения на немецкие автомашины, распространение листовок, освобождение военнопленных, вывешивание красных флагов, работа в клубе имени Горького - все это было делом подпольщиков. И начальник жандармского поста приказал полиции немедленно арестовать всех коммунистов Краснодона, а своему заместителю Зонсу поручил руководить следствием по делу "Молодой гвардии".
   Уже на следующий день из Ворошиловграда и других мест в Краснодон на машинах прибыли подразделения карателей. На всех перекрестках улиц стояли по несколько фашистских жандармов. Подключился к карательным действиям и комендант города Краснодона Гедеман, выделив в помощь жандармам войсковые подразделения. Местным жителям после пяти часов вечера запрещалось всякое хождение по городу.
   Почепцов, предавший своих товарищей, ушел в деревню. Но пробыл там недолго и уже 4 января возвратился в Первомайку, по вызову пришел в полицию и стал давать новые сведения о "Молодой гвардии".
   Начались аресты. Ночью 5 и утром б января были арестованы Лютиков Филипп Петрович, Бараков Николай Петрович и еще некоторые коммунисты-подпольщики. Утром 5 был арестован Сергей Левашов. Почти одновременно с Сергеем полиция схватила комсомольца Володю Осьмухина, работающего в электромеханических мастерских.
   О Сергее Левашове и Владимире Осьмухине, а тем более о их подпольной деятельности Почепцов ничего, конечно же, не знал. Не знал он и о партийном подполье. Но, выдав сам факт существования организованного подполья в Краснодоне, Почепцов помог жандармам по-иному оценить хорошо известные им факты саботажа и диверсий на шахтах, в электромеханических мастерских, в гараже дирекциона. Они о многом теперь догадались. Жандармы поняли, что Лютиков - главная фигура всей антифашистской деятельности в Краснодоне.
   На другой день после ареста Володи Осьмухина его мать понесла в полицию передачу. Там не приняли. Тогда она обратилась за помощью к бургомистру Стаценко. Тот вначале спросил:
   - А где работает сын?
   - В механических мастерских.
   - О, мехцех - гнездо партизан, а начальник мехцеха Лютиков - главарь банды.
   В ночь с 5 на 6 января жандармы и полицейские арестовали молодогвардейцев Анатолия Попова, Виктора Петрова, Бориса Главана, а в последующем и других подпольщиков первомайской группы, в том числе и Улю Громову. Этих ребят Почепцов знал лично и выдавал поименно.
   Почепцова вместе с арестованными посадили в камеру. Но не для того, чтобы подвергать его пыткам. Не один день предателя держали в камерах вместе с молодогвардейцами, чтобы с его помощью узнать новые сведения о подполье. И аресты продолжались.
   8 января была арестована Люба Шевцова. Ее давно разыскивали как радистку. Ведь она, работая в составе штаба "Молодой гвардии", продолжала действовать как советская разведчица. Люба собирала интересующие нашу разведку сведения, в том числе и те, которые имелись у нас в подполье, и передавала прибывшему с советской стороны разведчику.
   Конечно, в то время никто из нас не знал и даже не догадывался об этой стороне деятельности Любы Шевцовой. Тайну хранить она умела.
   Всех арестованных фашисты подвергали страшным пыткам. С особой жестокостью пытали коммунистов Лютикова, Баракова, Выставкина, Соколову, Дымченко и других членов партийного подполья, стараясь любой ценой сломить их упорство. Тогда, рассуждали они, будет легче и с комсомольцами. Но на первых же допросах враги убедились в стойкости коммунистов. Руководитель партийного подполья Лютиков не сказал палачам ни слова.
   В бессильной злобе гитлеровцы стали избивать его чем попало. Но он молчал. Его упорство еще более разъярило фашистов. В бешенстве они сбили Лютикова с ног и, уже потерявшего сознание, продолжали топтать кованными сапогами.
   В те страшные дни мой отец несколько дней содержался в камере вместе с Филиппом Петровичем, с которым был хорошо знаком по работе. Уже после войны отец рассказывал: "Лютикова ежедневно уводили на допрос. Измученного пытками, его каждый раз после допроса фашисты втаскивали в камеру и бросали на бетонный пол. Филипп Петрович не стонал, не жаловался. Только однажды он тихо сказал: - Если выйдешь на свободу, передай: наши молодцы, держатся! "
   Да, коммунисты держались стойко, до конца. Евгений Мошков, избитый до полусмерти, плюнул кровью в лицо жандарму и с презрением бросил слова проклятия.
   С такой же жестокостью пытали и женщин- коммунисток Соколову и Дымченко. Марию Георгиевну Дымченко, мать двоих детей, фашисты подвергли нечеловеческим пыткам, но не услышали от неё ни одного слова. После всех страшных мучений накануне дня казни Мария Георгиевна в записке сообщила:
   "Дорогие сестры! Вернуться домой нет надежды. Нас должны расстрелять, жаль детей. Берегите моих детей, так как они останутся без отца и матери. Я не теряю надежды и уверена, что их воспитает Советская власть, как воспитала меня. Наши скоро вернутся. Мы будем бороться до конца. Хочется жить. Берегите себя."
   
   14 января 1943 года.
   Ничего не добившись от коммунистов, фашисты со всей жестокостью обрушились на комсомольцев. К каким только чудовищным истязаниям враги не прибегали, чтобы сломить волю Ули Громовой, Любы Шевцовой, Ивана Земнухова, Виктора Третьякевича и других молодогвардейцев. Но наши подпольщики держались стойко. И там, в фашистских застенках, они следовали примеру коммунистов.
   Жестоко мучили и Сергея Левашова. Боясь отпора с его стороны, фашисты приступали к истязаниям только после того, как удавалось связать ему руки и ноги. Сергей стойко переносил все зверства фашистских палачей и не проронил ни слова.
   Ежедневно к стенам полиции приходили матери, сестры арестованных. Передачу Сергею носила младшая сестра Ангелина. Она рассказывала дома, как нелегко им было стоять около стен фашистских казематов. Сердце сжималось, когда из окон слышались крики, стоны. - Кого-то пытают, - тихо скажет кто-нибудь из женщин. И каждая подумает о своем близком.
   Все замирали, когда вдруг из камер доносилась мелодия песни "Дывлюсь я на небо, тай думку гадаю ..." Пели девушки. Песня грустная, но в тот момент она звучала торжественно, выражая несломленность духа советских патриоток.
   Не раз слышалась мелодия Интернационала. Она доносилась из мужских камер. Но палачи врывались в камеры ... и пение обрывалось.
   Арестованных в полиции ничем не кормили. Они питались только тем, что приносили родственники. Поэтому, полицаи вынуждены были принимать передачи. Пользуясь этим, Сергей иногда умудрялся передавать коротенькие записки вместе с возвращаемой посудой. В этих записках Сергей успокаивал своих близких.
   Но покоя не было и близким. Ежедневно в дом приходили по двое полицейских и рылись в вещах. Искали они не улики против арестованного Сергея. Эти подонки занимались мародерством. Все, что из вещей попадалось приличного, они уносили с собой. Что-то брали, что-то, как ненужное, отбрасывали в сторону. На следующий день приходили другие, и уже брали то, что предыдущим не понадобилось. Так они поступали с семьями и других арестованных.
   Жандармский гауптвахмистр Зоне и начальник полиции Соликовский, узнав от Почепцова, что Третьякевич - комиссар "Молодой гвардии", решили любой ценой заставить Виктора заговорить. Тогда, считали они, легче будет с остальными. -
   - Рассказывай! Все равно тебя уже выдал ваш руководитель! - можно было сказать любому арестованному.
   Но Виктор, несмотря на истязания, молчал. Тогда фашисты применили наиподлейший прием, распустив среди арестованных молодогвардейцев слух, что их будто бы выдал Виктор Третьякевич.
   Когда моего отца арестовали во второй раз, он содержался в той же камере, где Виктор Третьякевич. Но Виктора мой отец узнал только по голосу. Так до неузнаваемости было изуродовано пытками лицо юного подпольщика. Виктора часто вызывали на допрос в кабинет Соликовского. Там его били розгами по лицу и ладоням, спину и грудь жгли раскаленным железом, подвешивали вниз головой. Мучили до потери сознания, а затем приносили в камеру и бросали на пол. Так повторялось почти ежедневно.
   Пущенный фашистами слух о том, что Виктор Третьякевич будто бы выдает своих товарищей, стал известен и моему отцу. Но уже тогда у него возник недоуменный вопрос: если Виктор выдает подпольщиков, то с какой же целью его так жестоко пытают?
   В те дни на этот вопрос ответа не было. И никто из арестованных не предполагал, что предал "Молодую гвардию" Геннадий Почепцов, который был среди них и в тайне от них продолжал, уже как провокатор, свою предательскую деятельность.
   Клеветнический слух о мнимом предательстве Виктора Третьякевича, предназначенный побудить арестованный подпольщиков к признанию, успеха не имел. Никто из наших подпольщиков не стал на путь предательства, нарушения клятвы, если даже и поверил ложному слуху. Но имя честного патриота Виктора Третьякевича долгие годы оставалось запятнанным. Так фашисты отомстили мужественному патриоту за то, что он не выдал своих товарищей, не стал предателем.
   Уже в послевоенные годы удалось установить подлинную картину предательства. Виктор Третьякевич был полностью реабилитирован и 13 декабря 1960 года посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени.
   Кабинет начальника полиции Соликовского был превращен в место пыток. В нем истязали коммунистов и молодогвардейцев. В кабинете часто заводили патефон, чтобы не слышно было стонов тех, кого подвергали пыткам. На какие только ухищрения ни шли каратели, чтобы вырвать признания у подпольщиков.
   На допрос вызвали Ивана Земнухова. Он вошел в кабинет и первым увидел Соликовского. Тот сидел за столом и на видном месте держал правую руку, оголенную по локоть, обагренную кровью кого-то из молодогвардейцев.
   - Где знамя дирекциона? - закричал Соликовский.
   Иван посмотрел на фашистского палача близорукими глазами (очки были разбиты еще во время первого допроса) и отвернул лицо.
   - Я еще раз тебя спрашиваю, где знамя? - сильнее закричал Соликовский, поднялся со стула и медленно приблизился к Ивану, повертел перед лицом испачканный кровью кулак, а потом со всей силы ударил.
   Это было сигналом. Подбежали двое палачей, сорвали с Ивана одежду и начали бить плетьми.
   В женской камере, где находилась Уля Громова, Люба Шевцова, Майя Пегливанова несколько дней содержалась под арестом мать Валерии Борц. Она была свидетелем тех зверских пыток, которым подвергались девушки. В то же время она была свидетелем стойкости и мужества юных подпольщиц.
   Жестоко мучили Любу Шевцову. Палачи требовали, чтобы она назвала всех известных ей молодогвардейцев, членов штаба и руководителей групп.
   - Ничего вы от меня не узнаете! - отвечала Люба пособнику фашистов Захарову или молча стиснув зубы, переносила мучения. Ни арест, ни пытки - ничего не могло изменить характер девушки. Даже там, в фашистских застенках, Люба ободряла подруг. И тут же предлагала спеть песню. Спеть так, чтобы фашистам и пособникам стало страшно.
   Жестоко пытали Улю Громову. Палачи знали со слов предателя Почепцова, что Уля - член штаба, любимица Первомайской группы. Им очень хотелось заставить ее заговорить. Они пытали ее раскаленным железом и требовали, чтобы Уля назвала всех руководителей "Молодой гвардии", рассказала о связях с коммунистами. Но Уля молчала. Она с презрением смотрела в упор на палачей и не произнесла ни слова.
   Тогда с нее сорвали одежду, привязали к бревну и начали избивать розгами.
   - Проси пощады, Громова! А то забьем до смерти! - кричал Соликовский.
   Вот чего захотел этот фашистский холуй. Разве мог он понять, что перед ним комсомолка, для которой достоинство, преданность Родине дороже жизни.
   В записной книжке Ульяны Громовой есть такие слова: "Гораздо легче видеть, как умирают герои, чем слушать вопли о пощаде какого-нибудь жалкого труса". Джек Лондон.
   Не услышали палачи от Ули не признаний, ни просьб о пощаде. Она молчала. Только глаза горели ненавистью. Они понимали: им никогда не вырвать у юной подпольщицы признания. Так хотя бы унизить. Эта беспомощность перед ее мужеством приводила палачей в бешенство, и они еще сильнее ее мучили. Но тщетны были усилия палачей.
   Зимней холодной ночью 15 января 1943 года первую группу молодогвардейцев увезли на расстрел. Подпольщики еще не знали, где их будут расстреливать. Но знали, что всю группу везут на казнь. О побеге никто не помышлял. Пытки и ужасные условия содержания в полиции так подорвали силы подпольщиков, что жандармы и полицейские даже не стали связывать им руки. Но, подорвав их физические силы, фашисты оказались бессильными сломить их дух, хотя были уверены, что им и это удалось. Но очень скоро убедились, что ошиблись.
   Руководил расстрелом заместитель начальника жандармского поста Зонс. В казни коммунистов-подпольщиков и молодогвардейцев принимали участие пять подчиненных ему немецких жандармов, начальник полиции Соликовский, заместитель начальника полиции Захаров и группа предателей-полицаев.
   Когда полураздетых подпольщиков привезли на окраину города к разрушенной шахте № 5 и поставили для расстрела, чтобы затем сбросить в шурф, Виктор Третьякевич схватил за шею заместителя начальника полиции Захарова и потащил его к шурфу, чтобы вместе с собой увлечь на пятидесятиметровую глубину. Перепуганный палач побледнел от страха и почти не оказывал сопротивления. Быть бы ему первым на дне шурфа, если бы не фашистский жандарм, ударивший Третьякевича по голове пистолетом. Подбежавшие другие жандармы помогли Захарову вырваться из цепких рук Виктора, а его живым сбросили в шурф. Над остальными перепуганные фашисты ускорили расправу. Живым был сброшен в шурф и Сергей Левашов.
   В две зимние ночи 15 и 16 января 1943 года фашисты и их пособники расстреляли и сбросили в шурф коммунистов-подпольщиков Лютикова, Баракова, Соколову, Дымченко, Мошкова, молодогвардейцев Улю Громову, Виктора Третьякевича, Ивана Земнухова, Майю Пегливанову, Сергея Левашова, Анатолия Попова, Виктора Петрова и других подпольщиков.
   В опустевшей камере осталась только Люба Шевцова.
   14 января Ангелина в последний раз отнесла для Сергея передачу и получила от него грязную посуду. Когда посуду стали мыть, на обратной стороне заметили написанное, оставшееся несмытым "... щайте. Ваш Серж..."
   На утро в полиции передачу для Сергея уже не приняли. На стене висел список арестованных, якобы вывезенных в Ворошиловград. В этом списке значился и Сергей Левашов.
   Лидия Даниловна и раньше догадывалась, что за словами полицаев "вывезены в Ворошиловград" следует понимать: арестованные расстреляны. Вскоре это подтвердилось. По городу быстро пошел слух, что ночью у шурфа шахты № 5 слышались выстрелы и стоны, и что сейчас туда никого не подпускают охраняющие шурф полицейские.
   В доме Левашовых все близкие были почти уверены, что Сергея уже нет в живых. Но за этим "почти" еще теплилась надежда. Вскоре и она рухнула. В квартире Левашовых не шла вода. Сестра Сережи Валя решила набрать ее у соседа-полицая Мельникова. В разговоре с его женой Валя заметила, что та избегает смотреть ей в глаза. Еще не догадываясь о причинах такого поведения, Валя посетовала, что в такой суровый мороз Сережу в одном жакете и комбинезоне отправили в Ворошиловград. И вдруг услышала в открытую дверь из комнаты пьяный голос самого полицая Мельникова:
   - Вашему Сергею уже не холодно и ничего ему не надо.
   Его жена отвернулась и сказала:
   - Ночью возили расстреливать группу заключенных, в том числе и вашего Сергея.
   
   После неудавшейся попытки перейти линию фронта возвратился в Краснодон Олег Кошевой. Это произошло 11 января, когда арестованных подвергали страшным пыткам. В свой дом заходить Олег не решился и о своем возвращении матери сообщил через знакомых. После короткой встречи с матерью Олег ушел из Краснодона. Он направился в город Антрацит к знакомым, где намеревался дождаться прихода Красной Армии. Но все сложилось иначе.
   Олег был уже далеко от Краснодона и, наверное, считал, что опасность ему не угрожает.
   Недалеко от города Ровеньки Олег был задержан и доставлен в полицию.
   Начальник Ровеньковской районной полиции Орлов, который перед этим был заместителем начальника полиции в Краснодоне, сразу опознал в задержанном Олега Кошевого, которого знал как племянника своего бывшего сотрудника по довоенной работе в тресте города Краснодона.
   О том, что в Краснодоне раскрыто подполье, Ровеньковская полиция была конечно информирована.
   Теперь карателям не трудно было догадаться, что в их руках оказался один из участников Краснодонского подполья.
   Начались пытки. Вначале пытал Орлов, добиваясь от Олега признаний в деятельности "Молодой гвардии". Ничего не добившись, Орлов передал Олега в жандармерию.
   Начались новые пытки и истязания. На все вопросы Олег отвечать отказался. Он не знал, что где-то рядом подвергаются истязаниям еще четверо молодогвардейцев, в том числе Люба Шевцова.
   9 февраля 1943 года зимним холодным утром Олег Кошевой вместе с группой советских патриотов был вывезен на казнь. В Гремучем лесу была уже приготовлена яма. Здесь и совершилась расправа.
   Из всей группы ребят, в составе которой Кошевой и Тюленин пытались перейти линию фронта, достигнуть цели удалось только Сергею Тюленину. Благополучно перейдя линию фронта, Сергей рассказал командованию о своем участии в подполье и попросил направить его в разведку. Просьба Сергея была удовлетворена. Это произошло настолько быстро, что он даже не успел получить военную форму и с группой бойцов ушел в фашистский тыл на разведку.
   Недалеко от города Каменска разведгруппа попала под сильный обстрел немцев. Сергей Тюленин был ранен в правую руку и попал в плен. Когда стемнело, Сергей, воспользовавшись замешательством и тем, что он был в гражданской одежде, под видом местного жителя выбрался из села, где охранялись пленные, и ушел в Краснодон.
   В родной город он возвратился 27 января поздним вечером. А через несколько часов, ночью, был арестован у себя дома.
   Сергея втолкнули в темную камеру. По голосам Сергей узнал своих товарищей молодогвардейцев Михаила Григорьева, Семена Остапенко, Виктора Субботина, Витю Лукьянченко.
   Всю ночь проговорили ребята, рассказывая друг другу о пережитом. Здесь Сергей узнал о казни коммунистов и большой группы молодогвардейцев. Они же сказали ему, что в женской камере находится Люба Шевцова.
   28 января в камеру фашисты привели еще троих арестованных: Анатолия Ковалева, Дмитрия Огурцова, Владимира Загоруйко.
   Утром, на рассвете, Сергея Тюленина вызвали на первый допрос.
   - Будешь рассказывать? - спросил фашистский жандарм.
   - Нет! - ответил Сергей.
   Начались побои. Били до потери сознания. Обливали холодной водой, затем выкручивали раненую руку. Но Сергей молчал. Тогда фашисты изменили тактику. В комнату, где пытали Сергея, они привели его мать, Александру Васильевну.
   - Имей в виду, старая, если не уговоришь сына рассказать нам всю правду, на твоих глазах запорем его до смерти! - угрожающе произнес Соликовский.
   Сергей молчал. И расправа продолжалась. С него сорвали рубашку и, привязав к бревну, стали бить розгами. От невыносимой боли Сергей потерял сознание. Его обливали холодной водой и после короткой передышки снова задавали вопросы. Сергей молчал. Озверевшие жандармы и полицейские продолжали его истязать и с удвоенной силой наносили новые удары. И все это на глазах у матери. Но Сергей упорно молчал.
   Тогда фашисты решили заставить заговорить Сергея другим способом. Теперь уже на его глазах они начали избивать Александру Васильевну.
   Сергей стойко держался до последнего часа. Мужественно держались и другие молодогвардейцы.
   31 января фашисты увезли на казнь новую группу подпольщиков. Сергея Тюленина, Аню Сопову, Анатолия Ковалева, Михаила Григорьева, Юрия Виценовского, Владимира Загоруйко, Витю Лукьянченко со связанными за спиной телефонным проводом руками подвели к шурфу. Ребята поняли: это конец. Но здесь случилось невероятное.
   Анатолий Ковалев, что-то сказав Михаилу Григорьеву, невероятным усилием освободил руки, стремительно рванулся вперед, сильным ударом сбил жандарма с ног и быстро побежал к ближайшим домам.
   Придя в себя, фашисты открыли огонь. Одна пуля слегка задела руку беглеца. Но через несколько минут Ковалев был уже далеко от места казни.
   В ночном морозном воздухе до него четко доносились выстрелы. Это казнили его друзей.
   А ребята испытали последнюю радость перед казнью - они радовались за своего товарища, которому удалось спастись.
   Это случилось ночью. А утром следующего дня из Краснодона в Ровеньки отправляли последнюю группу молодогвардейцев. Любу Шевцову, Семена Остапенко, Виктора Субботина, Дмитрия Огурцова увезли в другой город для новых допросов и пыток.
   В Ровеньках Любу пытали фашистские жандармы. Люба услышала те же вопросы: где рация, с кем поддерживала разведывательную связь?
   Фашисты натолкнулись на такое же упорное молчание.
   Люба знала, что ее расстреляют, но держалась стойко, секретов не выдавала, пощады не просила.
   9 февраля 1943 года Любу привели на казнь. В Гремучем лесу у ямы, рядом с той, в которую столкнули расстрелянного несколько часов назад Олега Кошевого, поставили шесть человек, в том числе женщину с трехлетним ребенком.
   Жандармы нацелились, чтобы стрелять. Люба стояла с высоко поднятой головой. Слышен был только плач ребенка. Раздались выстрелы.
   Затем сюда же привели новую группу патриотов. Среди них - молодогвардейцы Семен Остапенко, Виктор Субботин, Дмитрий Огурцов. Ребята знали: сейчас их расстреляют. Но никто не дрогнул перед смертью. Гордо выпрямившись, с ненавистью в упор смотрели они на палачей. Раздались выстрелы...
   Два дня не решалась Валя сообщить Лидии Даниловне страшную весть о гибели Сережи. На третий день, когда ее немного подготовили, сказала все, что довелось услышать в доме полицая.
   В те дни в Краснодоне еще продолжались аресты, после которых следовали расстрелы. Никто из близких родственников арестованных подпольщиков не был уверен, что с ними не поступят также.
   Фронт приближался все ближе и ближе. Уже была слышна артиллерийская канонада. Оккупанты и их пособники готовились к бегству. Чувствуя непрочность своего положения, бесчинствовали еще больше.
   Немцы угоняли мужское население. Полицаи ходили по домам и брали все, что хотели, не спрашивая. К Левашовым приходили эти изменники Родины каждый день. Но они и ночью давали о себе знать. Это полицай Мельников ночами просиживал в засаде и вел слежку за квартирой Левашовых. Уже после войны, на суде военного трибунала, Мельников признался, что он имел задание выследить и арестовать меня, если я появлюсь в доме своих родственников.
   С каким нетерпением жители города ждали освобождения. И вот такой час наступил. 14 февраля 1943 года, ровно через две недели после расстрела последней группы молодогвардейцев, на улицах города Краснодона, появились первые советские танки.
   Люди толпами бежали за танками. Они смеялись и плакали от радости. Каждому хотелось рассказать воинам-освободителям о своем горе, об ужасах фашистской оккупации.
   Сестры Сергея Валя и Лина сразу же побежали в полицию, чтобы отыскать камеру, в которой содержался Сережа. Они надеялись обнаружить хотя бы какие-нибудь следы его пребывания там.
   Ужасное зрелище открылось перед ними во дворе и помещениях бывшей позиции. Фашисты, отступая, расстреляли десятки арестованных. В камерах и во дворе лежали убитые, пол залит кровью. Кто-то плакал и причитал, находя своих близких. Стены камер все были исписаны. Валя и Лина искали знакомый почерк.
   Наконец, нашли слова, написанные Сергеем: "Прощайте папа, мама, Валя, Лина и мой брат. Иду в неизвестность. Серж".
   Как только Краснодон был освобожден, весть о том, что всех арестованных подпольщиков фашисты расстреляли и сбросили в шурф шахты № 5, мгновенно облетела весь город. У шурфа шахты собрались толпы народа. Ни днем, ни ночью не покидали люди это скорбное место, ждали, когда начнут поднимать на поверхность казненных.
   Так случилось, что руководство работами по извлечению останков расстрелянных подпольщиков возложили на В.Громова. До оккупации он заведовал этой шахтой. Никто тогда не знал, конечно, что В.Громов - тайный агент жандармерии, один из виновников провала Краснодонского подполья и гибели молодогвардейцев.
   Боясь, что народ узнает правду о зверствах оккупантов и местных предателей - полицейских, Громов всеми возможными средствами срывал проведение работ по извлечению тел казненных. Предатель доказывал невозможность выполнения такого задания. Он настойчиво предлагал засыпать пятидесятиметровый шурф землей и на его месте поставить памятник.
   Почувствовав скрытый саботаж, местные органы власти отстранили Громова от руководства работами и поручили организовать подъем останков расстрелянных патриотов отцу одной из казненных и сброшенной в шурф комсомолки Лиды Андросовой, Макару Тимофеевичу.
   Макар Тимофеевич Андросов за короткое время выполнил это тяжелое для него поручение.
   Вот когда город узнал о чудовищных преступлениях гитлеровцев и их прислужников. Не удалось им скрыть следы нечеловеческих пыток коммунистов и комсомольцев, расстрелянных и сброшенных в шурф.
   День и ночь дежурили у шурфа родные погибших, с трудом, в основном по одежде, опознавая своих близких.
   Через несколько дней стало известно о казни в городе Ровеньки Олега Кошевого, Любы Шевцовой, Семена Остапенко, Виктора Субботина, Дмитрия Огурцова. После этого стало возможным представить всю страшную картину зверств, учиненных оккупантами над арестованными подпольщиками. Вот имена советских патриотов, расстрелянных фашистами за подпольную деятельность в Краснодоне: члены партийного подполья Филипп Петрович Лютиков, Николай Петрович Бараков, Герасим Тихонович Винокуров, Даниил Сергеевич Выставкин, Мария Георгиевна Дымченко, Евгений Яковлевич Мешков, Николай Николаевич Румянцев, Налина Георгиевна Соколова, Георгий Матвеевич Соловьев, Николай Григорьевич Талуев, Степан Григорьевич Яковлев; члены штаба "Молодой гвардии" Олег Кошевой, Ульяна Громова, Иван Земнухов, Виктор Третьякевич, Сергей Тюленин, Любовь Шевцова; молодогвардейцы Лидия Андросова, Василий Бондарев, Александра Бондарева, Василий Мефодиевич Борисов, Василий Прокофьевич Борисов, Юрий Виценовский, Нина Герасимова, Борис Главан, Михаил Григорьев, Василий Гуков, Леонид Дадышев, Александра Дубровина, Антонина Дьяченко, Антонина Елисеенко, Владимир Жданов, Николай Жуков, Владимир Загоруйко, Антонина Иванихина, Лилия Иванихина, Нина Кезикова, Евгения Кийкова, Клавдия Ковалева, Владимир Куликов, Сергей Левашов, Геннадий Лукашов, Виктор Лукьянченко, Антонина Мащенко, Нина Минаева, Николай Миронов, Анатолий Николаев, Дмитрий Огурцов, Анатолий Орлов, Семен Остапенко, Владимир Осьмухин, Павел Палагута, Майя Пегливанова, Надежда Петля, Надежда Петрачкова, Виктор Петров, Василий Пирожок, Юрий Полянский, Анатолий Попов, Владимир Рогозин, Ангелина Самошина, Анна Сопова, Нина Старцева, Виктор Субботин, Николай Сумской, Василий Ткачев, Демьян Фомин, Евгений Шепелев, Александр Шищенко, Георгий Щербаков.
   Погибших похоронили со всеми почестями. Тех, кто проживал в городе и в Первомайском поселке, похоронили в парке рядом со школой имени Горького, ребят из группы Николая Сумского - в поселке Краснодон. Олега Кошевого, Любовь Шевцову, Семена Остапенко, Виктора Субботина, Дмитрия Огурцова - в центре города Ровеньки, в братской могиле в городском сквере. Теперь там открыт мемориальный комплекс "Слава", а сквер носит имя "Молодой гвардии". Здесь зажжен Вечный огонь.
   Сразу же после освобождения города были приняты меры к розыску тех, кто предал Краснодонское подполье. Органами государственной безопасности был задержан бывший участник "Молодой гвардии" Геннадий Почепцов. Стало известно, что он несколько дней содержался в тюрьме вместе с молодогвардейцами, а затем был освобожден. Требовалось установить, за какие услуги, оказанные жандармам, они сохранили ему жизнь.
   Об этом рассказал бывший деникинец Кулешов, работавший в полиции при оккупантах следователем. Он рассказал о записке, которую Почепцов написал на имя изменника Родины Жукова, об очных ставках, на которых тот выдавал своих бывших товарищей. Был арестован и тайный агент жандармерии В.Громов, склонивший своего пасынка к предательству.
   После тщательного расследования изменники Родины М.Кулешов, Г.Почепцов и В.Громов предстали перед судом военного трибунала. И все трое были приговорены к высшей мере наказания - расстрелу.
   19 сентября 1943 года у развалин городской бани на окраине Краснодона состоялась публичная казнь предателей.
   Изменников Родины поставили у каменной стены. Еще недавно за этой стеной, в развалинах Сергей Тюленин хранил оружие "Молодой гвардии".
   Раздалась автоматная очередь. Три предателя рухнули на землю. Когда все разошлись, трупов расстрелянных уже не было видно. Каждый из присутствующих перед тем, как уйти, бросал в них камень. Была видна лишь гора камней.
   Уже в послевоенное время настигло возмездие и фашистских палачей-жандармов и их пособников-полицаев. Многие годы скрывались они от справедливой кары, но были выявлены органами госбезопасности, доставлены в Краснодон, переданы суду. Все они получили по заслугам.
   Прошли годы. В центре города Краснодона рядом со школой имени Горького воздвигнут памятник. В мужественной позе навечно застыли бронзовые фигуры Героев Советского Союза Олега Кошевого, Ульяны Громовой, Ивана Земнухова, Сергея Тюленина, Любови Шевцовой. Слева от памятника - братская могила коммунистов-подпольщиков и молодогвардейцев. На черных мраморных плитах высечены имена советских патриотов, павших в неравной борьбе с фашизмом. Рядом с могилой - гранитное изваяние. В вечном безмолвии склонила голову скорбящая мать. Здесь живет и всегда будет жить память об их бессмертном подвиге.
   В сентябре 1942 года на этом месте стояла скамейка, на которой мы сидели и негромко спорили, обсуждая планы создания комсомольского подполья. С нами был и Сергей Левашов. Теперь его имя на черном мраморе, среди имен других молодогвардейцев, отдавших свою жизнь за освобождение нашей Родины. Именем Сергея названа одна из улиц города Краснодона.
   Подвиг юных подпольщиков Краснодона продолжается в славных делах последующих поколений. Сегодняшние девчонки и мальчишки стремятся стать такими же верными патриотами нашей Советской Родины, какими были молодогвардейцы. Свои дела и поступки они сверяют с жизнью героев "Молодой гвардии".
   Часто из разных уголков страны от школьников приходят письма, в которых они сообщают. Мы боремся за присвоение нашему отряду имени Сергея Левашова.
   Имени Сергея, этого замечательного парня, которого нельзя было не заметить. Прекрасно сложенный, высокий, красивый, с широко открытыми на мир глазами. Внимательный, чуткий, заботливый сын и брат, преданный друг, верный и искренний в любви. Умный, добрый, иногда упрямый, если это касалось достижения поставленной цели.
   Все эти душевные качества сочетались с широким кругозором. Сергея интересовали книги, музыка, природа, спорт, радиотехника, фотографирование, авиамодели.
   Он был в постоянном труде, ни одной минуты праздного безделья. Своей энергией, жизнелюбием Сергей заражал всех вокруг. Он готовил себя к будущему, не зная, что совершит когда-то подвиг.
   Таким он остался в моей памяти, памяти тех, кто хорошо знал Сергея.
   
   
   

   Левашов В.И.
   сентябрь 1988 г.
   

Наверх