В 1988 году на московской киностудии им. Горького лауреаты Государственной премии СССР кинорежиссеры Ренита и Юрий Григорьевы закончили съемки полнометражного документально-публицистического фильма "По следам фильма "Молодая гвардия". Выход этого кинодокумента на экраны страны был приурочен к знаменательной дате - 70-летию ВЛКСМ.
   Может быть, неуместно давать оценку новому фильму, поскольку я сам являлся его соучастником, тем не менее, скажу, что фильм удался.
   Перед выходом фильма на экраны состоялись общественные просмотры в АПН, в ТАССе, в городе Краснодоне, в Министерстве обороны и во многих других компетентных организациях, и во время просмотров я не видел безучастных лиц, а многие и плакали. Это можно объяснить не только трагической тональностью темы, но прежде всего тем, что фильм строго документален и исторически достоверен.
   Зритель познакомился с уникальными документами, которые были предоставлены создателям фильма Главным архивом КГБ, архивом ЦК ВЛКСМ, Ворошиловградским обкомом партии, архивом Краснодонского музея "Молодая гвардия". Некоторые из них я приведу ниже.
   В фильме сообщается, например, о том, какую меру наказания получили подлые изменники Родины, повинные в гибели молодогвардейцев. Есть кадры, рассказывающие, с каким трудом извлекались трупы погибших героев из ствола шахты, как готовили их к погребению. Зритель узнает о последних днях комиссара молодогвардейцев Олега Кошевого. Экран показывает страшную камеру-одиночку, где гестаповцы содержали его перед казнью, а также камеру смертников, на стенах которой успела оставить свои надписи бесстрашная Люба Шевцова. В фильме рассказывается, как на окраине города Ровеньки были обнаружены трупы Олега и Любы, а также Остапенко, Субботина и Огурцова в феврале 1943 года - об этом сообщает связная штаба Оля Иванцова, прямой свидетель и очевидец тех дней.
   Может статься, что фильм этот успели посмотреть не все или по несовпадению времени, или по другим причинам, но для тех, кто интересуется творчеством А.А. Фадеева, а тем более изучает его, он не должен остаться незамеченным,
   В нем принимали участие все оставшиеся в живых молодогвардейцы, актеры, снимавшиеся в фильме, изучавшие тогда обстановку, а также жители города и родственники молодогвардейцев - участники краснодонских событий. Словом, этот фильм - подлинный документ того времени.
   Задолго до начала съемок его создатели кинорежиссеры Ренита и Юрий Григорьевы (они же и авторы сценария) обратились ко мне с просьбой: не смогу ли я помочь им в сборе документов, касающихся "Молодой гвардии", и материалов, рассказывающих о причинах трагического ее провала. Я принес режиссерам некоторые материалы, собранные во время работы над ролью. Однако не все из них нашли отражение в фильме. Его авторы справедливо решили сосредоточить внимание зрителей на встречах с оставшимися в живых молодогвардейцами (сейчас их осталось всего четыре человека) и с другими свидетелями страшных дней фашистской оккупации и на конечных результатах большой кропотливой работы следственных органов.
   В фильме не хватило времени для отражении существенных фактов, которые влияли на ход событий, а также на отражение отдельных случаев и ситуаций, послуживших писателю А.А. Фадееву поводом для создания некоторых эпизодов, обобщений, а может быть, и для построения драматургии романа. Это обстоятельство заставило меня записать некоторые важные, на мой взгляд, воспоминания участников событий, чтобы время не поглотило их окончательно.
   Прежде всего хотелось бы рассказать о встречах с одним мужественным человеком, который имел прямое отношение к расследованию краснодонских событий времен оккупации...
   В ящике моего стола лежит фотокопия титульного листа романа "Молодая гвардия" 1947 года, подаренного мне этим человеком. Рукой А.А. Фадеева на нем сделана дарственная надпись: "Доporoму Анатолию Васильевичу Торицыну, чья самоотверженная и честная работа по выявлению деятельности "Молодой гвардии" послужила главным источником к написанию этой книги. Ал. Фадеев. 1947 год, г. Москва".
   Анатолий Васильевич Торицын (работу которого Фадеев назвал "самоотверженной и честной", а он никогда не бросал слова на ветер!) в 1943 году был назначен председателем Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию боевой деятельности и причин гибели участников "Молодой гвардии". Тогда он занимал должность заместителя начальника Центрального штаба партизанского движения при Ставке Верховного Главнокомандования по работе среди молодежи в тылу врага.
   По рассказам краснодонцев я знал, что когда в 1943 году Фадеев приезжал в Краснодон, Торицын находился с ним рядом. Именно он связал А.А. Фадеева с работниками CМEPШа, военного трибунала Юго-Западиого фронта, которые вели расследования, касающиеся провала краснодонского подполья, именно он организовал встречу с Ниной Иванцовой, которая к тому времени была на двухнедельный срок отозвана с фронта для встречи с писателем. Он организовал и встречи с другими оставшимися в живых молодогвардейцами и участниками событий, словом, оказывал писателю серьезную помощь в его сложной работе.
   Мое знакомство с Торицыным состоялось уже после выхода фильма на экран. Помог случай. Однажды, в связи с днем Победы над фашистской Германией, я был приглашен на всесоюзный слет партизан, который состоялся в городе Брянске. Из Москвы ехали поездом. В вагоне "СВ" - незнакомые мне генералы, партийные и комсомольские работники, дважды Герой Советского Союза Федоров, бывший командир знаменитого партизанского соединения (о своем боевом пути он рассказал в замечательной книге "Подпольной обком действует", по которой был создан многосерийный телевизионный фильм), и другие бывшие партизаны.
   Сосед по купе спросил меня:
   - Знаешь, кто едет в соседнем купе?
   - Понятия не имею.
   - Рядом с нами едет генерал Торицын, тот самый, который в 1943 году расследовал краснодонские события...
   Меня будто огнем обожгло:
   - Я бы очень хотел с ним познакомиться.
   - Сейчас все устроим. Я думаю, он не будет против.
   Мой сосед, в то время видный партийный работник, вышел и через минуту вернулся:
   -Иди, он ждет тебя.
   Дверь в соседнее двухместное купе была открыта. У окна, возле столика, в одиночестве сидел генерал-майор в белом кителе с множеством орденских колодок на груди. Завидев меня, он встал и двинулся навстречу, протянув вперед обе руки:
   - Проходи, Кошевой, садись, будь гостем.
   Он приобнял меня, дружески похлопал ладонями по спине и посадил рядом. Завязался разговор. Вначале генерал рассказал мне о том, что в период войны он носил конспиративную кличку "Товарищ Т" (Толя Торицын). Многие называли его "Пистолет" (во время войны на вооружении был пистолет ТТ), восемнадцать раз он побывал в тылу у гитлеровцев и в общей сложности провел в тылу врага более восьми месяцев, ему довелось побывать у Ковпака, у Федорова, у Медведева, Козлова, Лыжина, Сабурова - словом, почти у всех выдающихся партизанских командиров, особо важные задания он получал непосредственно от начальника Центрального штаба партизанского движения Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко, и самому ему приходилось готовить и забрасывать в тыл врага десятки партизанских молодежных отрядов, которые действовали, как он выразился, от Белого до Черного моря.
   Естественно, что скоро разговор перешел на краснодонскую тему. Генерал рассказал, что еще в конце 1942 года в Центральный штаб партизанского движения от наших агентурных разведчиков стали поступать сведения, что в Краснодоне действует подпольная молодежная организация, именуемая "Молодая гвардия", что ее боевые действия распространились далеко среди окрестностей города, практически по всему Краснодонскому району.
   Когда город был освобожден, стало известно, что гитлеровцы зверски расправились почти со всеми членами организации. Массовый героизм краснодонской молодежи не мог оставаться неизвестным. О подвигах краснодонцев доложили правительству. В результате было принято решение организовать Чрезвычайную государственную комиссию по выявлению боевой деятельности и причин гибели участников "Молодой гвардии".
   - Председателем комиссии назначили меня, - не без гордости сообщил Анатолий Васильевич.
   Члены комиссии вылетели в Донбасс на военном самолете, как только был получен приказ правительства. Это случилось спустя шесть дней после освобождения города. Шел 1943 год. Кругом разруха, посадочных площадок в Ворошиловградской области близ Краснодона не оказалось. Пришлось посадить самолет в Ростове и оттуда добираться до Краснодона на машинах. К работе комиссии немедленно подключились работники военного трибунала Юго-Западного фронта, работники СМЕРШа, а также многие областные, районные и городские партийные работники, представители общественности и т.д. В общей сложности она насчитывала более двухсот человек.
   Генерал подробно рассказал о том, как более полутора недель работали горноспасательные службы, извлекая трупы из ствола шахты № 5. В процессе расследования было установлено, что Иван Земнухов, Демьян Фомин и Лилия Иванихина были обезглавлены на глазах своих товарищей перед тем, как их сбросили в шахту.
   Молодогвардейцев привозили на казнь к стволу шахты трижды группами - 15, l6 и 31 января (как и написал А.А. Фадеев в конце книги, в эпилоге), привозили большими и малыми группами как на машинах, так и в санях. На спине Ульяны Громовой палачи вырезали пятиконечную звезду. Многие трупы носили на себе следы нечеловеческих истязаний. Было выяснено, что ни один из юных подпольщиков не запросил у фашистов пощады, каждый бросал в лицо истязателей слова ненависти и презрения. Учиняя расправу, палачи поднимали у девушек платья и закручивали над головой, а ребятам затыкали рты и в таком состоянии обреченных подтаскивали к стволу шахты...
   В период расследования, в феврале 1943 года, был пойман начальник окружной немецкой жандармерии, которой подчинялась краснодонская полиция, полковник Ренатус - главный организатор расправы над "Молодой гвардией", отдавший приказ на казнь. Oн показал военному трибуналу, что еще в ноябре 1943 года начальник краснодонской комендатуры гауптвахтмейстер Зонс и начальник жандармерии в городе Ровеньки Веннер донесли ему о действующей в Краснодоне подпольной организации.
   "Я, - засвидетельствовал Ренатус, - приказал тогда Веннеру лично выехать в Краснодон и арестовать всех имеющих какое-либо отношение к этой организации и расстрелять их". О показаниях Ренатуса и других гестаповцев и полицаев подробно рассказывается в книге "Неотвратимое возмездие", Воениздат, 1984 г., в рассказе полковника юстиции Г. Глазунова.
   Но тогда, в ноябре месяце, как ни старались гитлеровцы, след организации не был найден. Трагедия провала организации начала разворачиваться спустя месяц, в конце декабря, когда молодогвардейцы реквизировали из немецких автомашин рождественские продовольственные подарки, предназначенные для немецких офицеров.
   У молодогвардейцев в подвале клуба им. Горького был небольшой продовольственный запас, приготовленный на случай вооруженного выступления. Советская Армия приближалась к Краснодону, и они собирались перейти на партизанское положение, чтобы помочь освобождению родного города. Приказы по штабу (они сейчас хранятся в Краснодонском музее) к тому времени подписывались - "штаб партизанского отряда "Молот".
   Реквизировав новогодние немецкие подарки, молодогвардейцы пополнили свой продовольственный запас, а сигареты, как описано в романе, решили продать на рынке, чтобы получить денежные средства для организации. Мальчонку, продававшего сигареты на рынке (в романе его фамилия не указана - его фамилия Пузырев, он остался жив), заметили полицаи. Идя по его следу, вышли на продовольственный склад в подвале клуба. Руководителей клуба арестовали: директора Евгения Мошкова и художественного руководителя Виктора Третьякевича. У них дома обнаружили кое-что из подарков, реквизированных из немецкой автомашины.
   У главного администратора клуба, Ивана Земнухова, полицаи ничего не нашли и поэтому оставили его в покое. Ваня сам отправился в полицию выручать своих товарищей и оттуда больше не вернулся.
   Руководителей клуба в полиции круглосуточно зверски избивали, но ничего от них не добились. За недостаточностью улик их собирались отпустить. Как позже показали следствию попавшие в руки правосудия полицаи, начальник полиции Соликовский дал тогда команду; "Продержать их еще сутки, всыпать горячих плетей и выгнать!" Естественно, что все продовольствие, реквизированное у молодогвардейцев, полицаи поделили тогда между собой, может быть, на этом бы все и закончилось, но все обернулось иначе.
   Известно, что члены организации в целях конспирации были разбиты на пятерки - каждый из молодогвардейцев знал только членов своей пятерки. К сожалению, в ту же пятерку, куда входили руководители клуба, входил некто Геннадий Почепцов, вступивший в "Молодую гвардию" недавно, поскольку он уезжал из города. Это был великовозрастный молодой человек, уклонившийся от призыва в Советскую Армию, убегавший из Краснодона, а потом вернувшийся в город вновь, когда его уже заняли оккупанты.
   Узнав об аресте руководителей клуба, членов своей пятерки, Геннадий Почепцов испугался. Под давлением своего отчима Громова-Нуждина, ранее неоднократно судимого за воровство и убийство, который с первых дней оккупации служил в полиции, являясь ее тайным осведомителем (имел несколько фамилий, менял их вместе с документами, скрываясь от правосудия), Геннадий Почепцов признался, что является членов "Молодой гвардии". По наущению отчима он написал в полицию записку, датируя ее задним числом, в которой сообщал, что знает о существовании подпольной организации. Вскоре он был приглашен в полицию, где выдал членов своей пятерки и назвал фамилии руководителей организации. Почепцова подсаживали в камеру к молодогвардейцам. В дальнейшей ему удалось выдать еще шесть человек. Пo доносу его отчима Громова-Нуждина тоже было схвачено несколько человек.
   Как только начальник краснодонской полиции Соликовский понял, что он напал на след "Молодой гвардии", которую оккупанты давно разыскивали, он тотчас сообщил об этом в Ровеньки, в окружную жандармерию, которой подчинялась краснодонская полиция, и получил личную благодарность от начальника жандармерии.
   По указанию начальника окружной жандармерии полковника Ренатуса в Краснодон для расправы над подпольщиками были направлены гестаповцы. Прибыли туда также несколько машин с эсэсовскими солдатами. Началась карательная операция. Гестаповцы набросились на полицаев, угрожая им расстрелом за то, что те не поддерживают немецкий порядок. Полицаи обрушились на население. Помещение краснодонской полиции и тюрьмы превратилось в кровавый каземат. В арестах юных подпольщиков и их родственников участвовали полицаи: Бауткин, Усачев, Захаров, Подтынный, Мельников, Новиков, Соликовский, Шурка Рейбанд, Кулешов, Орлов, Авсенин, Колотович, Черенков, Давиденко, Гайворонский - всех не перечислишь.
   Гестаповцы и полицаи пускались на страшные провокации и шантаж, хватали каждого подозреваемого, членов их семей и даже просто знакомых и соседей. Многие ошибочно считают и даже выступают в печати с заявлениями, что был такой предатель, который всех предал. Такого предателя, который бы всех предал, вообще не существовало. Все это очень сложно, как сама жизнь. Юноши и девушки, попавшие в застенок, знали в основном только членов своей пятерки, иногда они в целях сокрытия называли имена других лиц и места встреч, не подозревая, что там проживал член организации. Получалась страшная случайность. Некоторое молодые люди, оберегая своих самых близких товарищей, активных членов организации, старались создать у полицаев впечатление ее массовости, справедливо полагая, что полицаи не предпримут страшные репрессии по отношению к большинству людей. Именно по этой причине впоследствии почти все члены организации заявляли, что они - члены большой, сильной организации, что их товарищи, оставшиеся на свободе, их непременно выручат. По свидетельствам попавших в руки правосудия полицаев, молодогвардейцы в стенах тюрьмы вели себя вызывающе - пели украинские, народные и советские песни, бросали в лицо тюремщикам слова презрения. В результате ни один из них не встал перед оккупантами на колени, за исключением предателя Почепцова...
   Беседа с генералом затянулась далеко за полночь. За вагонным окном уже забрезжил рассвет, и он предложил разойтись на отдых, сообщив при этом, что поезд придет в Брянск ранним утром, что на привокзальной площади должен состояться митинг, что там будут представители прессы и надо быть в надлежащей форме.
   Я вернулся в свое купе. Мой сосед безмятежно спал, а мне не спалось... То, о чем рассказал генерал Торицын, было мне известно еще с 1947 года, когда во время съемок я знакомился со следственными материалами, хранящимися в Ворошиловградском областном управлении КГБ. Вспомнилось и другое. Еще до съемок фильма, когда мы играли спектакль и встречались с Фадеевым, задавали ему массу интересующих нас вопросов, в том числе и вопрос о том, почему он в романе не описал предателя Геннадия Почепцова, с доноса которого начался провал "Молодой гвардии". Мне запомнились слова писателя: "Принимая вo внимание противоречивость многих судебных показаний, будь на моем месте другой служитель художественной прозы, он бы тоже был вынужден воспользоваться выдуманным образом предателя. Образ предателя Стаховича выдуман мною от начала и до конца. Это собирательный обобщающий образ!" Ему пришлось синтезировать обстоятельства провала организации, в пpoтивном случае пришлось бы переписывать несколько томов дел. Все настолько бы непозволительно затянулось, что никто бы такую книгу читать не стал.
   Писатель объяснил нам, что люди (а читатели и зрители все без исключений) воспринимают жизнь чисто эмоционально, а не по бесконечному перечню каких-нибудь случаев или фактов, имен, событий и т. д. Что касается Почепцова, то если бы обобщающий образ предатели фигурировал под этой фамилией, то исторически это было бы недостоверно, поскольку Почепцов предал всего лишь нескольких человек, всех он знать не мог.
   Мы поняли также, что писателя особенно беспокоила гуманная сторона этого вопроса: нужно было подумать и о непричастных лицах. Во-первых, в Краснодоне и в Краснодонском районе проживала не одна семья Почепцовых, во-вторых, мать Почепцова была уважаемая в городе женщина. Она была портниха, шила женщинам платья, безвозмездно перешивала детям одежонку. Ее первый муж погиб в шахте. Она не представляла себе, что второй ее муж скрывается под чужой фамилией, а сын предатель. Вместе с дочерью она приходила неоднократно к представителям советской власти, просила выдать ей оружие, чтобы она лично расстреляла собственного сына и мужа. Все это было принято во внимание как представителями государственной комиссии, так и самим писателем.
   А.А. Фадеев был необыкновенно гуманным человеком. Из чисто гуманных соображений, чтобы не порочить родственников, он, например, переменил фамилию одного из полицаев, которого прикончили молодогвардейцы. Из таких же гуманных соображений (чтобы не портить будущую жизнь) изменил фамилию одной девицы легкого поведения. Все помнят, с какой точностью описана в романе первая подруга Олега Кошевого Лена Позднышева, которая играет на фортепиано перед немецкими офицерами. На самом деле это - Лина Темникова.
   Из числа краснодонцев есть еще одно действующее лицо, которое претерпело значительное изменение в романе, это - большевик Шульга. В Краснодоне человека с такой фамилией не было. Был Нудьга Василий Кондратьевич. Когда начались аресты шахтеров, которые устраивали диверсии на шахтах, Нудьга сумел уйти из города. Он потом освобождал Краснодон и после освобождения города был назначен первым секретарем Краснодонского райкома КПБУ. Погиб в боях с бандеровцами в самом конце войны.
   Фадеев вначале фамилию Нудьги переменил чисто из-за ее звучания и назвал своего героя - Шульга. Затем eму показалось, что подробное описание судьбы этого человека затягивает изложение событий. Он взял воспоминания старого ворошиловградского большевика-подпольщика, влил в этот образ, и получился собирательный обобщающий образ. Кстати, в кинофильме Шульга как действующее лицо вообще не фигурирует.
   Лежа в полутьме на вагонной полке, слушая стук колес, я думал о том, что предупредительная гуманность писателя в результате обернулась для него бедой. После его смерти появилось немало комментариев к книге, а то и отдельных брошюр, в которых различного сорта литературоведы стали обвинять писателя в незнании материала, в том что он до конца не разобрался в событиях. Так, начиная с 60-х годов во всех предисловиях к роману стали утверждать, что Фадееву ничего не было известно об истинном предателе молодогвардейцев Геннадии Почепцове, что об этом стало известно только, цитирую дословно: "в 1960 году, спустя шестнадцать лет после трагических событий. Так, спустя шестнадцать лет, справедливая кара покарала предателей Родины Геннадия Почепцова и его отчима Нуждина. Справедливость восторжествовала!"
   Какая кара покарала предателей и где она их покарала, об этом в предисловиях ничего не сообщалось. В комментариях литературоведов ничего не сообщалось и о том, что, помимо Почепцова и Громова-Нуждина (по следственному делу он проходил под фамилией Громов), к высшей мере наказания был приговорен третий изменник Родины - следователь Кулешов, который пытал и допрашивал молодогвардейцев и который описан в романе. Я отвлекусь от последовательного повествования и попытаюсь документально рассказать, как и когда свершился справедливый акт возмездия над изменниками Родины. Об этом мне подробно рассказывали не только оставшиеся в живых молодогвардейцы и жители Краснодона, но также начальник ворошиловградского областного управления КГБ Савелий Иванович Лосенко, написавший книгу о краснодонцах под названием "Прометеи Краснодона", и другие работники следственных органов.
   В середине 1943 года о поимке предателей Родины официально еще нигде не сообщалось, но краснодонцам стало известно, что изменники предстали перед военным судом. Жители Краснодона обратились в трибунал с большим письмом, под которым стояли сотни подписей. Письмо заканчивалось такими словами: "Мы, родители погибших наших детей, присоединяем свой голос мести проклятым палачам и просим трибунал вынести суровый приговор этим мерзавцам, и смертную казнь осуществить на площади, чтобы видел весь народ Краснодона, что эти негодяи получили по заслугам. А те фашистские прихвостни, которые где-либо притаились, пусть видят, какая ждет расплата тех, кто предает нашу Советскую Родину и ее народ" (См. журнал "Социалистическая законность", № 3, 1959 год, стр. 60).
   Чтобы успокоить краснодонцев, было решено провести выездной суд трибунала непосредственно в Краснодоне. Вот что в те дни писала газета "Ворошиловградская правда" в своей статье под названием "Суд народа". Приведу лишь начало и окончание этой статьи:
   "Краснодон. На днях здесь закончился суд над изменниками Родины, подлыми иудами, предавшими многих членов подпольной комсомольской молодежной организации "Молодая гвардия"..." "Военный трибунал приговорил Кулешова, Громова и Почепцова к высшей мере наказания - расстрелу".
   Жители стали ждать, скоро ли газета сообщит, когда и где приговор будет приведен в исполнение. Но газета молчала...
   18 сентября 1943 года в Краснодон на самолете прибыл Фадеев. Вместе с ним прибыл Торицын, которому было дано указание, пока Фадеев в Донбассе, быть рядом с ним и помогать в сборе материалов. Их встреча состоялась задолго до приезда в Краснодон. Фадеев имел на руках два командировочных удостоверения: одно из газеты "Правда", за подписью главного редактора П.Н. Поспелова, другое - от ЦК ВЛКСМ, за подписью первого секретаря Н.А. Михайлова.
   За день до прибытия Фадеева и Торицына в Краснодон по областному радио сообщили, что акт возмездия над тремя изменниками Родины - Громовым, Почепцовым и Кулешовым - пройдет на глазах у жителей, в центре Краснодона, возле разрушенной городской бани (в период оккупации в подполе этой бани находился склад оружия молодогвардейцев, который оккупанты так и не смогли обнаружить) 19 сентября в шестнадцать часов.
   О том, как был осуществлен приговор Военного трибунала над изменниками Родины, мне подробно рассказывали свидетели этого события, жители Краснодона, в том числе и Нина Иванцова. В свое время их эмоциональный рассказ очень взволновал меня. Вот как это происходило.
   19 сентября, после полудня, вся площадь возле разрушенной бани, стоявшей на взгорье, заполнилась народом. Люди из соседних мест, поселков и хуторов все шли и шли, и каждый из них старался протиснуться вперед, потому что чуть ниже взгорья видимость была плохая.
   Три деревянных столба, врытые в землю, возвышались возле грязно-серого фасада бани у каменной стены. К каждому столбу прикреплены куски фанеры, на которых черными буквами написано: "изменник Родины Кулешов", "изменник Родины Г. Почепцов", "изменник Родины В. Громов".
   Родителям и родственникам погибших подпольщиков не без вмешательства общественности удалось протиснуться вперед. Взгорье было каменистым, и почти все собравшиеся горожане вооружились камнями. Представители внутренних войск и военные юристы стали опасаться самосуда. По их приказу впереди толпы выстроилась двойная цепь солдат, сдерживая натиск. Еще не наступило назначенное время, а из рядов собравшихся начали раздаваться крики проклятий и требования, чтобы предателей немедленно вывели на общее обозрение. С каждой минутой крики усиливались...
   Военные юристы приняли решение привести приговор Военного трибунала в исполнение на полчаса раньше назначенного срока. В воздух взмыла красная ракета. По ее сигналу в нескольких метрах от стены выстроился взвод солдат, вооруженных автоматами и карабинами. Через некоторое время из подвала бани под усиленным конвоем вывели изменников Родины. Все трое были с завязанными глазами. Их поставили у каменной стены, возле вкопанных в землю столбов.
   Толпа загудела еще больше. Взобравшийся в кузов грузовика юрист в чине майора выстрелил из пистолета в воздух. Только тогда крики в толпе стихли. Держа в руках лист бумаги, майор зачитал приговор Военного трибунала, сообщив, что приговор этот подписан командующим фронтом Р.Я. Малиновским. Потом, сделав минутную паузу и оценив обстановку, спрыгнул с грузовика, подошел к солдатам и стал отдавать команду:
   - Взво-од, приготовиться... По изменникам Родины - ого-онь! - И майор взмахнул рукой. Грянул трескучий залп. Изрешеченные пулями предатели рухнули на землю.
   И тут случилось то, что должно было случиться: жители Краснодона и окрестных шахт, среди которых были родственники молодогвардейцев, прорвали солдатскую цепь окружения и бросились к каменной стене. В сторону лежащих на земле трупов полетели камни. Кто-то из шахтеров железный трубой размозжил одному из предателей голову. Солдаты с трудом оттащили его. Но общий натиск толпы сдержать было невозможно. Люди шли один за одним и бросали камни. Гневные крики проклятий не стихали.
   Представители военного командования и военные юристы решили не вмешиваться - дело сделано, а гнев людей не остановишь.
   Лишь несколько часов спустя, когда толпа поредела, солдаты вытащили из- под камней изуродованные охладевшие трупы изменников и бросили их в кузов грузовика на грязный брезент. В кузов вместе с солдатами забрались несколько шахтеров, они хотели знать, что произойдет дальше. Трупы увезли за много километров от города, где на болоте была заранее вырыта большая квадратная яма, наполовину залитая водой. По команде офицера их бросили в яму, а солдаты, вырывшие ее еще в середине дня, уставшие и голодные от долгого ожидания, забросали ее мокрой землей. Так закончился справедливый акт возмездия над подлыми изменниками Родины.
   Среди шахтеров, которые ездили на болото, где зарыли трупы предателей, был и дядя Олега Кошевого, Николай Николаевич Коростылев, который и рассказал мне об этом страшном эпизоде.
   Лежа на вагонной полке, мучаясь бессонницей, я думал о том, что, создав собирательный образ предателя Евгения Стаховича, Фадеев, всегда отличавшийся большой гуманностью, получил возможность не упоминать в романе фамилии тех невинных людей, которые в результате провокаций стали невольными участниками трагического провала организации. "Стоит ли литературным критикам винить за это писателя?! - возмущался я. - Какое они имеют на это право?"
   Поезд прибыл в Брянск ранним утром. На привокзальной площади состоялся большой митинг. В Брянске мы жили с генералом Торицыным в одной гостинице, но поговорить обстоятельно тогда не пришлось - не хватило времени. Договорились встретиться в Москве и обменялись номерами телефонов. Через несколько дней после возвращения в Москву Анатолий Васильевич позвонил мне по телефону и назначил встречу у центрального подъезда Союзного министерства, где он работал начальником отдела. Повстречавшись на улице, поднялись на скоростном лифте и вскоре очутились в его кабинете.
   Я предусмотрительно взял с собой авторучку и блокнот. Генерал достал из сейфа папки с документами.
   - Тебя, конечно, интересуют история "Молодой гвардии" и мои встречи с Фадеевым, - говорил он. - В Краснодоне я был трижды. Первый раз - зимой в начале 1943 года, когда там работала возглавляемая мной государственная комиссия, а также комиссия местных партийных органов, второй раз я приехал туда летом 1943 года, тогда в результате следственных дознаний появились некоторые новые факты о деятельности "Молодой гвардии". Мне нужно было познакомиться с ними, подготовить списки для награждения молодогвардейцев и представить эти списки правительству. Списки для награждения представил мне наградной отдел фронта, а я их подробно рассматривал. Помню, тогда к званию Героя Советского Союза мы представили командира "Молодой гвардии" Ивана Туркенича, но впоследствии вышестоящие органы заявили нам, что Иван Туркенич был человеком призывного возраста, офицером Советской Армии и был обязан вступить в вооруженную борьбу. В результате он был награжден орденом Боевого Красного Знамени. А жаль. Звания героя он был достоин!
   В третий раз я прибыл в Краснодон вместе с Фадеевым 18 сентября 1943 года. A 19 сентября, то есть на следующий день, расстреляли на глазах краснодонцев изменников Родины Почепцова, Громова и Кулешова. Мы с ним присутствовали при этом. За четыре дня до нашего приезда в Краснодон "Комсомольская правда" рассказала читателям о подвиге молодогвардейцев.
   Анатолий Васильевич раскрывает очередною папку с документами и показывает мне пожелтевший от времени номер "Комсомольской правды" от 14 сентября 1943 года, поясняя при этом:
   - В этой газете на двух средних полосах рассказывается о подвиге краснодонцев, среди этого материала опубликовано девять моих снимков. Примерно в это же время вышел указ о награждении молодогвардейцев. О подвиге краснодонцев узнали вся страна и весь мир. В сентябре же в газете "Правда" появилась статья Фадеева на всю третью полосу, называлась она "Бессмертие". А вот еще одна любопытная фотография: это в конце сентября, когда я вместе с Фадеевым приехал в Краснодон в третий раз, я сфотографировал Елену Николаевну Кошевую.
   Эта фотография нигде не публиковалась. Видишь, какое у нее изможденное лицо. Она тогда без поддержки стоять не могла, и я сфотографировал ее сидящую. Передвигалась она по комнате или опираясь на стену, или с помощью бабушки. Такой ее и описал в романе Фадеев. Похоронив своего единственного сына, она долгие годы не могла справиться в собой. Когда она впервые приехала в Москву и мы с ней встретились у нас дома, она уже выглядела по-другому. Ужe не плакала, вспоминая тяжелые дни войны, стала разговорчивей и энергичней...
   Я попросил Анатолия Васильевича подарить мне эту фотографию и получил ее в подарок вместе с толстой книгой. Пока мы с ним разговаривали, на настольном табло то и дело зажигались огоньки, почти постоянно звонил какой-нибудь из телефонов, которых на столе было несколько. Генерал поглядывал на часы и наконец сказал, что его ждут и что беседу продолжим у него дома, когда он будет свободен. Следующую встречу назначили на воскресенье. Анатолий Васильевич провожает меня через проходную, и мы выходим на шумную московскую улицу. Мне кажется странным, что никто не обращает внимания на генерала, легендарного партизана "Товарища "Т", кавалера двенадцати правительственных наград. Это, вероятно, потому, думаю я, что он одет в гражданский костюм. В руках я держу книгу, только что подаренную Анатолием Васильевичем. Книга называется "Товарищ "Т". Ее автор - известный журналист Георгий Осипов (изд-во "Известия", 1979 г.).
   Придя домой, я открываю книгу и еще раз перечитываю дарственную надпись на титульном листе: "Иванову Владимиру Николаевичу, в знак уважения и признательности за великолепно исполненную роль Олега Kошeвoro! От товарища "Т". С уважением А. Торицын, г. Москва".
   Все последующее время я жил ожиданием, когда наступит воскресенье. Мне хотелось задать Анатолию Васильевичу несколько принципиальных вопросов, которые, на мой взгляд, неправильно освещали литературные критики. В следующее же воскресенье мы встретились. Перед этим Анатолий Васильевич позвонил мне по телефону и пояснил, что я без труда найду его квартиру, поскольку дом находится на Кутузовском проспекте, рядом с домом, где живет Сергей Аполлинарьевич, у которого мы оба бывали неоднократно.
   После того, как мы с Анатолием Васильевичем уединились в его комнате, я сразу задал ему вопрос, почему в 60-е годы некоторые критики стали заявлять в печати, что комиссаром и организатором "Молодой гвардии" был не Олег Кошевой, а Виктор Третьякевич, что якобы в образе предателя Евгения Стаховича писатель Фадеев имел в виду Виктора Третьякевича, которого будто бы реабилитировали в 1960 году, а до этого времени считали предателем.
   На это Анатолий Васильевич ответил, что подобные публикации критиков не были подтверждены никакой документацией, что они основаны лишь на обывательских слухах. Чтобы не быть голословным, он тут же разложил на столе папки с документами и попросил меня переписать в свой блокнот некоторые отрывки из этих документов. Впоследствии, когда мы на киностудии им. Горького работали над полнометражным документальным фильмом о "Молодой гвардии", эти записи мне пригодились. Вот некоторые отрывки из этих документов:
   "В Краснодонскую подпольную комсомольскую организацию я вступила в августе 1942 года, вскоре после захвата немцами города Краснодона. Временное комсомольское удостоверение мне вручал Олег Кошевой". (Из показаний связной штаба "Молодой гвардии" Валерии Борц. След. дело, том 6, стр. 2).
   "В августе I942 года я, по сложившимся обстоятельствам, вернулась в Краснодон, где установила связь с руководителями существовавшей в городе подпольной комсомольской организации Олегом Кошевым и Ваней Земнуховым..." (Из показаний связной штаба "Молодой гвардии" Ольги Иванцовой. След. дело том 7, стр. 255).
   "Временное комсомольское удостоверение я получила из рук Кошевого в августе месяце, точную дату не помню... Наша подпольная организация организационно оформилась в конце сентября 1942 года, когда на квартире Олега Кошевого был избран боевой штаб... (Из показаний связной штаба "Молодая гвардия" Нины Иванцовой. Следств. дело, том 6, стр. 18).
   "Начиная с августа 1942 года комсомольцы стали регулярно размножать и распространять по Краснодону и в поселках антифашистские листовки..." (Из показаний Н.Н. Коростелева. Следств. дело, том 6, стр. 172).
   Еще из показаний связной штаба "Молодой гвардии" Валерии Борц: "Каждый вступавший в ряды подпольщиков обязан был принять присягу на верность Родине. Текст присяги был составлен комиссаром "Молодой гвардии" Кошевым..."
   Из воспоминаний командира "Молодой гвардии" Ивана Туркенича:
   "В августе я прибыл в Краснодон. Узнав о листовках, начал искать тайных писателей прокламаций. Но вот однажды ко мне подошел Анатолий Ковалев и по-приятельски попросил зайти к нему на квартиру... Сидим оба и гадаем, кто бы это мог листовки такие писать.
   И вдруг он спрашивает:
   - А хотел бы ты быть с ними?
   - Конечно, - говорю. - Ищу их, да найти не могу.
   - В таком случае завтра будешь иметь свидание с одним из этих людей.
   Так я связался с "Молодей гвардией". Через несколько дней я уже встретился с Олегом Кошевым, Ваней Земнуховым, Сергеем Тюлениным и другими товарищами. В доме Олега Кошевого был спрятан радиоприемник. Олег слушал московские передачи. Наиболее важные сообщения и сводки Советского Информбюро он записывал. Эти записи потом переписывались на отдельных листках бумаги и раздавались по группам, а они разбрасывали и расклеивали их по городу. Это были наши первые листовки. Много хлопот доставили мы полиции своими листовками о Сталинграде..."
   Пока я делал записи, Анатолий Васильевич старался обратить мое внимание на то, что молодогвардейцы, оставшиеся в живых, дали показания, что они были приняты в подпольную организацию в августе месяце. Поясняя это обстоятельство, он заметил, что в августе Виктора Третьякевича в Краснодоне не было, что, согласно карточкам полицейского отделения и воспоминаниям его родной матери, Виктор прибыл в Краснодон из Луганска (так назывался Ворошиловград в период оккупации) в середине сентября, а следовательно, комисcapом, а тем более организатором "Молодой гвардии", как это скоропалительно стали заявлять некоторые лица, собирая всяческие слухи, Виктор быть не мог. Когда он прибыл в Краснодон, подпольная организация в городе уже действовала, и Виктор вступил в нее, а когда был выбран штаб организации, он стал одним из его членов. 29 сентября фашисты зверски казнили в центральном городском парке шахтеров и членов их семей, которые устраивали диверсии на шахтах: тридцать два человека были загнаны оккупантами в огромный ров, вырытый для укрытия автомашин, и там закопали их живыми. На суде немецкие офицеры цинично заявили, что сделано это было с целью экономии патронов, равно как с целью такой же экономии молодогвардейцев сбрасывали живыми в ствол шахты № 5. На другой день после казни шахтеров самые активные члены подпольной молодежной организации собрались на квартире Кошевых. Тогда был избран боевой штаб организации. По предложению Сережи Тюленина ее стали именовать "Молодой гвардией".
   Анатолий Васильевич достал "Сборник документов о подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия" (изд-во "Донбасс") и предложил мне прочесть некоторые отрывки из отчета командира "Молодой гвардии" Ивана Туркенича, который он представил в 1943 году государственной комиссии, а также в ЦК BJIKCМ. Вспоминая о казни тридцати двух шахтеров, Иван Туркенич писал: "В эти дни кровавого фашистского разгула и зародилась наша "Молодая гвардия". Инициатором был Олег Кошевой..." И дальше: "Олег Кошевой, душа и вдохновитель всего дела, был назначен комиссаром. Иван Земнухов - ответственным по разведке и конспирации. Сергей Тюленин - ответственным за боевые операции. Меня как человека военного товарищи избрали командиром подпольной организации. В штаб такжe были введены Третьякевич и Левашов..."
   Там же:
   "Надо было видеть, как Олег Кошевой, который был моложе меня почти на шесть лет, руководил нашей выросшей разветвленной организацией. Мы работали с Олегом дружно, и я часто удивлялся его ясному, живому уму, организаторским способностям и неугасимому боевому духу..."
   Там же:
   "В основном связь с группами в окрестности Краснодона осуществлял Олег. От имени штаба он давал указания, общаясь непосредственно со старшими Краснодонской, Таловской и других групп".
   Из показаний молодогвардейца Анатолия Лопухова: "Наша подпольная организация в это время оформилась. Командиром избрали Ваню Туркенича, комиссаром - Олега Кошевого... 30 октября 1943 г.".
   Анатолий Васильевич пояснил мне, что все данные, на которые он обратил мое внимание, были даны молодогвардейцами в 1943 году. В этом же году отчет командира "Молодой гвардии" Вани Туркенича был полностью опубликован в журнале "Смена" в № 21-22. В нем Туркенич заявил, что Витя Третьякевич был активным участником организации и членом штаба "Молодой гвардии".
   Начиная с 1945 года отчет командира молодогвардейцев почти ежегодно публиковался в "Сборнике документов о подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия" вместе с другими документами (сборник часто переиздавался). Из этого следует сделать вывод, что никто Витю Третьякевича предателем не объявлял, за исключением сплетников.
   В подтверждение своих слов генерал достал старый, пожелтевший от времени номер газеты "Ворошиловградская правда" от 29 августа 1943 года (№ 136 (8275) и вслух зачитал отрывок из статьи "Суд народа", где упоминалось имя Вити Третьякевича:
   "Кулешов особенно неистовствовал, проводя следствия по делу "Молодой гвардии". Именно он, Кулешов, повинен в том, что Ульяна Громова, Сергей Тюленин, Виктор Третьякевич (подчеркнуто мною. - В.И.), Иван Земнухов, Евгений Мошков и другие наиболее активные участники "Молодой гвардии" подвергались особенно изощренным мучительным пыткам..."
   - Вот видишь, газета называет Третьякевича активным участником организации. То же самое пишет о нем командир организации. Так считали и мы, члены государственной комиссии.
   Когда труп Вити Третьякевича вынули из ствола шахты № 5, его вместе с другими молодогвардейцами захоронили на центральной городской площади, которая тогда называлась "Площадь Героев", сейчас ее называют площадью им. "Молодой гвардии". Подумай сам, если бы я лично, или кто-то из членов государственной комиссии, или работники Военного трибунала, или работники местных партийных органов, или, наконец, сами участники событий посчитали Витю Третьякевича предателем, подобного бы никогда не случилось, это должно быть понятно маленькому ребенку. Предателей безыменно скидывали в топкие болота, а не хоронили на центральной площади...
   Все задают один и тот же вопрос: почему Фадеев не описал Третьякевича в романе? Да потому, что Третьякевич появился в Краснодоне в сентябре и подключился к работе организации позднее других. По этой же причине не описан в романе другой член штаба - Левашов. Разве можно было всех описать? Ведь в "Молодой гвардии" насчитывалось более ста человек! Сам писатель говорил, что описать всех было невозможно, что для этого потребовались бы десятки и десятки томов, что он стремился описать самые активные силы и основные явления, влиявшие на ход событий. Какие же могут быть к писателю претензии?
   Я, к примеру, не знаю ни одного художественного произведения, которое бы с такой точностью, как "Молодая гвардия", перекликалось только с теми случаями, которые имели место в жизни, и где действующие лица были бы те люди, которые действительно существовали, а некоторое существуют и до сих пор! Аналогов нет не только в отечественной, но и во всей мировой литераторе. В этом великая ценность и бессмертие фадеевского романа.
   Если возьмем "Как закалялась сталь" Николая Островского, то в этом замечательном произведении вымышленных персонажей около шестидесяти процентов, а может быть, и больше, да и у основных героев имена изменены. То же самое в "Повести о настоящем человеке" Бориса Полевого. Намного ближе по этому показателю к фадеевскому роману "Педагогическая поэма" А. С. Макаренко, произведение, можно сказать, гениальное, но и в нем имена героев изменены и встречаются обобщения и даже выдуманные ситуации... Фадеев работал неустанно до самоотречения, а точнее, до самосожжения, поэтому он и сгорел так рано!
   Высказывая свою точку зрения, генерал иногда доставал из кармана какие-то таблетки, запивал их водой и всякий раз при этом извинялся:
   - Извини, брат... Без таблеток теперь не могу. Глотаю их, можно сказать, горстями. Сердце сдает. Помнишь, у Шолохова в "Судьбе человека" Соколов говорит: "Поршни надо менять". Вот и мне надо свой поршень менять, да разве его заменишь!
   То, что рассказывал генерал, было мне известно и раньше, но хотелось выслушать мнение человека более осведомленного, чем я. У меня возникали все новые и новые вопросы, а поэтому наша беседа изрядно затянулась. Анатолий Васильевич предложил выйти на улицу подышать свежим воздухом. Выйдя из его дома и миновав небольшое переулок, мы очутились на набережной Москвы-реки.
   - Знаю тут неподалеку одинокую, тихую скамеечку возле самой воды. Пойдем туда, там воздух посвежее, - предложил он.
   И по дороге, и пока мы сидели на скамье у реки, Анатолий Васильевич рассказывал, что в Краснодоне в период оккупации безучастных лиц фактически не было, что во многих семьях люди слушали сводки Совинформбюро, передавали их друг другу, многие стали саботажниками и даже устраивали диверсии, писали листовки и т.д. На тысячу человек из числа жителей Краснодона приспособившихся к оккупантам было не более одной тысячной процента, как отметил Анатолии Васильевич. И, конечно, описать всех, кто практически участвовал в сопротивлении, не смог бы ни один писатель.
   - Александр Александрович, - продолжал генерал, - постоянно сожалел о том, что он не описал кого-нибудь из участников "Молодой гвардии", и порой высказывал мне укор, что я не остановил его внимание на том или ином лице. Особенное сожаление он высказывал, что не описал в романе одного из самых активных участников "Молодой гвардии", лучшего друга Олега Кошевого, Толю Лопухова. Они жили с Олегом по соседству. Их улицы были расположены параллельно друг другу.
   После выхода в свет романа мать Толи Лопухова даже приезжала в Москву на встречу с писателем. Полина Дмитриевна Лопухова была учительница, преподавала в школе им. Горького, где учились Олег и ее сын, знала хорошо всех ребят и во время оккупации посильно помогала им во всем.
   Во время арестов молодогвардейцев Анатолий Лопухов сумел уйти из города, перешел линию фронта, воевал, после войны учился в военно- политической академии им. Ленина, дослужился до звания полковника.
   - Кстати, ты с ним встречался?
   - Встречался, - ответил я. - Он прекрасный человек.
   - Вот и я о том же говорю! Я встречался с его матерью и сестрой, когда они приезжали к Фадееву. Александр Александрович держал с Краснодоном постоянную связь. К нему краснодонцы приезжали часто.
   Задал я тогда генералу вопрос, который меня издавна волновал и на который я не мог найти точного ответа. Начиная с шестидесятых годов, во многих публикациях, касающихся "Молодой гвардии", стали появляться утверждения, что Люба Шевцова, Олег Кошевой, Семен Остапенко, Виктор Субботин и Дмитрий Огурцов были расстреляны в городе Ровеньки, на окраине, в Гремучем лесу, в одно и то же время - 9 февраля 1943 года. В романе жe написано по-другому: Кошевой расстрелян гестаповцами 31 января 1943 года, Люба Шевцова - 7 февраля, а Субботин, Остапенко и Огурцов - 9 февраля 1943 года.
   Анатолий Васильевич и по этому поводу высказал собственное мнение. Большая часть гестаповских офицеров, которые служили в окружной жандармерии в городе Ровеньки, а затем предстали перед нашим судом, запомнили день 9 февраля 1943 года, когда в Гремучем лесу был осуществлен массовый расстрел советских граждан - погибло около трехсот человек, большинство из которых были члены Ровеньковского партизанского отряда, из- за предательства очутившиеся в руках оккупантов. Почти все офицеры и более низкие чины окружной жандармерии участвовали в карательной операции и хорошо заполнили этот кровавый день. Они-то и высказали предположение, что среди расстрелянных 9 февраля, вероятно, были и члены "Молодой гвардии".
   Однако были и другие свидетели, очевидцы гибели Кошевого, Шевцовой, Остапенко, Субботина и Огурцова. Бывший завхоз Ровеньковской городской больницы, в помещении которой в период оккупации располагались окружная жандармерия и гестапо, показал следствию, что в ночь на 31 январи 1943 года из краснодонской тюрьмы в ровенскую полицию под усиленным конвоем доставили Любу Шевцову, Семена Остапенко, Виктора Субботина и Димитрия Огурцова.
   В окружную жандармерию оккупанты доставляли особо опасных для них лиц. Любу Шевцову поместили в подвал, в камеру смертников. Перед этим ее допрашивал начальник ровеньковской полиции Орлов, виновный в гибели многих советских людей. Затем он передал отважную подпольщицу в руки гестаповцев. Орлов показал, что утром тридцать первого января гестаповцы устроили очную ставку, на которой предстали Олег и Люба. После этого тридцать первого же января, в полдень, Олега Кошевого расстреляли в Гремучем лесу.
   Любу гестаповцы мучили еще до седьмого февраля. Оккупанты пытались узнать, куда она спрятала радиопередатчик, который, как дознались полицаи, получила перед приходом немцев в ворошиловградской разведшколе. Пытались они узнать у нее и шифр, каким она пользовалась во время радиопередач. Ее тоже расстреляли в Гремучем лесу, на том же месте, где за неделю до этого был расстрелян Кошевой.
   Субботин, Остапенко и Огурцов были доставлены из Краснодона в гестапо как лица, находившиеся на особом подозрении. У Семена Остапенко полицаи обнаружили подпольную типографию, у Виктора Субботина - листовки. На особом подозрении был и Дмитрий Огурцов: полицаи дознались, что он в начале войны воевал в составе морской пехоты, был ранен, попал в плен, откуда ему удалось бежать. После побега из плена он вернулся в Краснодон, где и вступил в подпольную организацию. Его вместе с Остапенко и Субботиным полицаи доставили в окружную жандармерию. Когда арестованных заставили расчищать снег, Огурцову вновь удалось бежать, но через некоторое время полицаи схватили его и опять доставили в Ровеньки. Огурцов, Субботин и Остапенко были расстреляны 9 февраля 1943 года на окраине города Ровеньки, в Гремучем лесу.
   Показания бывшего завхоза и начальника ровеньковской полиции Орлова полностью совпали. Их также подтвердили некоторые гестаповцы и офицеры, которые участвовали в расстреле молодогвардейцев в Ровеньках.
   Анатолий Васильевич рассказал мне о том, какой зловещей фигурой оказался начальник ровеньковской полиции Орлов, бывший житель города Краснодона. Как только оккупанты заняли город, его назначили начальником городской полиции. Он так усердствовал на этой должности, особенно во время расправы над шахтерами, что вскоре пошел на повышение и был назначен начальником полиции в городе Ровеньки, где находились окружная жандармерия и гестапо. Место Орлова в краснодонской полиции занял Соликовский, который до этого был его заместителем.
   Орлову в Ровеньках оккупанты предоставили шикарный дом с участком, откуда выселили хозяев, пожилых людей. Поскольку до переезда в Ровеньки Орлов жил в Краснодоне, он отлично знал краснодонские семьи, в том числе и семью Кошевых. Он знал, что семья Кошевых жила на той же улице, где жил коммунист Андрей Андреевич Валько - их дома находились один напротив другого. Он догадывался о связи Олега Кошевого с коммунистом Валько. Поэтому, когда Олега схватили неподалеку от города Ровеньки и доставили в полицию, Орлов приказал подвергнуть его особенно тщательному обыску. Кошевого раздели догола, вскрыли подкладки пиджака и пальто. Помимо пистолета системы "Вальтер", у Олега под подкладкой пальто обнаружили два бланка временных комсомольских удостоверений и печать подпольной организации. С этики уликами Орлов и передал Кошевого гестаповцам, заявив при этом, что он является одним из руководителей краснодонских подпольщиков.
   Вскоре из Краснодона полицаи сообщили, что Кошевой - комиссар "Молодой гвардии". После этого Олега перевели как особо опасного "преступника" в страшную одиночную камеру, находящуюся в подвале каменного здания.
   Я спросил генерала Торицына, почему Орлова не расстреляли в 1943 году, когда в Краснодоне на глазах жителей расстреляли предателей Родины, повинных в гибели молодогвардейцев. Оказалось, что Орлова подозревали в гибели большинства членов Ровеньковского партизанского отряда, но, чтобы доказать и эту его вину, потребовалось время. Последнее доследование над Орловым было произведено в 1946 году. Торицын присутствовал на этом доследовании. Тогда уже из рядов Советской Армии демобилизовались бывшие члены Ровеньковского партизанского отрада. Они и стали свидетелями обвинения Орлова, повинного в гибели многих подпольщиков города Ровеньки. Когда вина этого кровавого ренегата была на суде доказана, он впал в истерику, стал топать ногами, кричать что-то непонятное. Его прямо в зале суда разбил паралич, и он лишился дара речи. Умер Орлов через несколько дней в тюремной больнице, отказавшись давать письменные показания.
   - Собаке - собачья смерть! - закончил рассказ Анатолий Васильевич об этом страшном человеке.
   Видимо, генералу было тяжело вспоминать о пережитом.
   - Ты очень дотошный человек, интересуешься каждой мелочью. Вам, создателям фильма, следовало по всем вопросам обращаться к Александру Александровичу. Он знал все гораздо лучше меня. Он знакомился со всеми следственными делами и, будучи в Краснодоне, опросил огромное количество людей, непосредственно участвовавших в событиях. Это был человек неутомимой работоспособности! Конечно, всех описать невозможно. В первом варианте романа он стремился описать молодых людей, которые без чьего бы то ни было указания, по велению собственного сердца пошли на защиту своей Родины. Надо сказать, что таких было большинство, и нельзя винить Федеева в том, что он что-то не знал. Все знал Фадеев!
   Таким я и запомнил генерала. Когда Рената и Юрий Григорьевич задумали снять документальный фильм, о котором речь шла выше, потребовалась помощь генерала. Но оказалось, что его уже нет в живых. Похоронен Анатолий Васильевич в Москве на Кунцевском кладбище.
   Впоследствии я еще не раз убеждался в том, как тщательно работали над изучением фактического материала и писатель Фадеев, и генерал Торицын.
   Одно из доказательств - статья директора музея "Молодая гвардия" Анатолия Никитенко в "Комсомольской правде" 29 марта 1988 года. Эту статью - "Не опорочить западным "голосам" светлого имени комиссара "Молодой гвардии" - мне бы хотелось привести полностью:
   "К нам в музей приходят письма. Их авторы требуют рассказать правду об Олеге Кошевом. Просят подтвердить, что Кошевой действительно погиб и более того, что он не был изменником Родины, предателем "Молодой гвардии" (!).
   Нелепые слухи активно распространяются различными западными радиоголосами, которые неоднократно (последний раз - в феврале этого года) устами отщепенцев советовали нам пересмотреть свои взгляды на "Молодую гвардию" и ее легендарного комиссара.
   На подобнее "советы" можно было бы не обращать внимания. Тем более что о последних днях и часах жизни Олега и его боевых товарищей уже много раз рассказывалось неоспоримым языком документов. Но, как видно, есть люди, которые прислушиваются к злому шепоту из подворотни. А значит, надо вновь и вновь возвращаться к этой теме.
   В архивах нашего музея хранятся следственные документы, рассказывающие о дальнейших событиях. Сегодня они публикуются впервые.
   Из протокола допроса арестованного Гейста от 4 ноября 1946 года.
   "Вопрос: Установлено, что в период оккупации Ворошиловградской области германскими войсками вы служили переводчиком в немецкой жандармерии в г. Ровеньки. Вы подтверждаете это?
   Ответ: Подтверждаю. С августа 1942 года и по день изгнания германских войск из г. Ровеньки Ворошиловградской области я служил переводчиком в окружном жандармском управлении.
   Вопрос: Когда и при каких обстоятельствах был арестован Кошевой?
   Ответ: Koшевой был арестован в последних числах января 1943 года вблизи железнодорожной станции Карпушино в шести-семи километрах от г. Ровеньки и доставлен в полицию, откуда переведен в жандармерию. После непродолжительного следствия он был расстрелян.
   Вопрос: Вы принимали участие в его расстреле?
   Ответ: Да, я являлся участником расстрела группы партизан, в числе которых был Кошевой".
   Из протокола допроса начальника Ровеньковской полиции Орлова от 8 декабря 1946 года.
   "Вопрос: Вы принимали участие в расправе над Кошевым?
   Ответ: Олег Кошевой был арестован в конце января 1943 года немецким комендантом и железнодорожным полицейским на разъезде, в семи километрах от г. Ровеньки, и доставлен ко мне в полицию.
   При задержании у Кошевого изъяли револьвер, а при повторном обыске в ровеньковской полиции - и печать комсомольской организации, а также два чистых бланка (временные комсомольские удостоверения. - А.Н.).
   Вопрос: Когда и где был расстрелян Кошевой?
   Ответ: Кошевой был расстрелян в последних числах января 1943 года в роще на окраине г. Ровеньки. Расстрелом руководил Фромс, принимали участие в расстреле жандармы Древитц, Пич, Голендер и несколько полицейских".
   Из протокола допроса нацистского преступника Шульца Якоба от 11-12 ноября 1947 года.
   "Вопрос: Вам показывают фотоснимок руководителя подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия" Олега Кошевого. Вам знаком этот человек?
   Ответ: Да, он мне знаком. Олег Кошевой был расстрелян в конце января 1943 года в ровеньковском лесу среди девяти советских людей, о которых я упоминал выше. Его расстрелял Древитц".
   Из допроса нацистского преступника Древитца Отто от 6 ноября 1947 года:
   "Вопрос: Вам показывают фотоснимок с изображением руководителя действовавшей в Краснодоне нелегальной комсомольской организации "Молодая гвардия" Олега Кошевого. Не тот ли это молодой человек, которого вы расстреляли?
   Ответ: Да, это тот самый молодой человек, я расстрелял Кошевого в городском парке в Ровеньках.
   Вопрос: Расскажите, при каких обстоятельствах вы расстреляли Олега Кошевого?
   Ответ: В конце января 1943 года я получил приказ от заместителя командира подразделения жандармерии Фрома приготовиться к казни арестованных советских граждан. Во дворе я увидел полицейских, которые охраняли девятерых арестованных, среди которых был и опознанный мной Олег Кошевой. Когда к нам подошел Шульц и еще несколько жандармов, мы повели по приказу Фрома приговоренных к смерти к месту казни в городской парк в Ровеньках. Мы поставили заключенных на краю вырытой заранее в парке большой ямы и расстреляли их по приказу Фрома. Тогда я заметил, что Кошевой оставался еще жив и был только ранен. Я подошел к нему ближе и выстрелил ему прямо в голову. Когда я застрелили Кошевого, я возвратился с другими жандармами, которые участвовали в казни, обратно в казарму. К месту казни послали несколько полицейских с тем, чтобы они зарыли трупы..."
   Статья, опубликованная в "Комсомольской правде", eщe раз доказывает, с какой точностью указаны даты гибели молодогвардейцев в романе у писателя Фадеева.
   О том, как неустанно работал Фадеев в период пребывания в Краснодоне, мне рассказывали многие краснодонцы, в той числи мама Олега, Елена Николаевна, его бабушка Вера Васильевна, родители молодогвардейцев и их родственники, связные штаба "Молодой гвардии" Валерия Борц, Нина Иванцова (подруга Олега), ее сестра Оля. Много мне пришлось разговаривать с оставшимися в живых молодогвардейцами Толей Лопуховым, Жорой Арутюнянцем, Васей Левашовым. Всех поражала необыкновенная работоспособность писателя.
   Публикаций о пребывании в Краснодоне писателя Фадеева очень мало, и этот пробел следует восполнить.
   Сестры Иванцовы рассказывали, как они несколько дней прогуливались с писателем по городу, поясняя ему, как называется та или иная улица и кто из подпольщиков там проживал, показывали место, где когда-то находилась тюрьма, в которой пытали молодогвардейцев и которую краснодонцы после освобождения города разрушили и сожгли дотла, сожженную подпольщиками биржу труда, разрушенную городскою баню, где молодогвардейцы хранили оружие, школы, где они учились до войны, клуб им. Горького, где они собирались и где иногда проходили совещания штаба. На конной бричке они ездили с писателем к шурфу шахты № 5, где свершилась страшная казнь. Писатель расстегивал полевую сумку, доставал толстые тетради и, устроившись поудобнее, что-то непрестанно записывал.
   Всякий раз он назначал им время, когда встретиться на следующий день. На следующий день встречались точно в назначенное время и опять шли по городу. Нина и Оля отвечали на вопросы, которые возникали у писателя очень часто, показывали дома, где в то или иное время жили фашистские офицеры, знакомили его с родителями молодогвардейцев, у которых Фадеев зачастую оставался ночевать.
   Сестры Иванцовы бросили клич по городу, чтобы как можно больше достать для Фадеева керосина, потому что, работая на квартире Кошевых ночами, он постоянно жег керосиновую лампу, а керосина в городе почти ни у кого не было, и, чтобы достать его, им приходилось даже ходить по окрестным поселкам.
   В один из дней в Краснодон прилетел самолет ПО-2. Вместе с Фадеевым в самолет села Нина Иванцова. Самолет долго кружил над городом. Нина показывала, где протекает речка Каменка, куда ребята бегали купаться, где какая находится шахта, где расположены поселки, с которыми штаб держал связь. Фадеев просил пилота сделать еще один круг, и еще, и еще. Положив полевую сумку на колени, он чертил схемы, что-то зарисовывал и писал.
   После обеда самолет вновь поднялся над городом. На сей раз рядом с писателем в самолете сидела Оля, и опять они долго кружили над окрестностями Краснодона, и опять писатель все заново переспрашивал и что-то помечал в своих тетрадях.
   Как- то маленький самолет ПО-2 прилетел из Ворошиловграда в Краснодон вновь. Фадеев и Торицын улетели на нем в неизвестном направлении и не возвращались двое суток. Прошел слух, что с ними что-то случилось...
   Оказалось, что за это время они побывали в Коммунарске, Красном Луче и Кадиевке. Почему именно в этих городах?
   Потому что в Красном Луче в центре города есть шахта, куда фашисты в период оккупации сбросили более двух тысяч советских граждан. Сейчас на терриконе этой шахты стоит памятник, а у его подножья установлена металлическая плита, на которой обозначена эта зловещая цифра.
   В Коммунарске 83 металлурга, отказавшиеся работать на металлургическом комбинате, были сожжены фашистами заживо. Комбинат так и не был пущен.
   В Кадиевке (ныне город Стаханов) все до одной шахты были или разрушены, или затоплены, и ни одна из них за все время оккупации так и не вступила в строй. И в этом городе погибло немало шахтеров и их семей. Между Кадиевкой и Коммунарском есть шахта, куда было сброшено 1037 человек.
   Именно сюда, на территорию Донбасса, в Ворошиловградскую и Донецкую области, где было много заброшенных шахт, фашисты сгоняли для массовых казней советских людей не только с Украины, но и из Белоруссии, и с обширной территории Кубани, с Северного Кавказа и из других мест. Здесь им было легче замести следы кровавых злодеяний. Здесь они старательно выполняли приказ Гитлера об уничтожении славянской нации. Все это не могло не волновать писателя.
   По прибытии в Краснодон он продолжал неустанно работать. Всех удивляли его неутомимость и та военная выправка, с какой он, сидя в седле, рысью иногда проезжал по краснодонским улицам, направляясь в какой-либо из домов молодогвардейцев, где остались осиротевшие родители, которые всегда его ждали, потому что полюбили его, как и он их...
   Ему непременно хотелось побывать в Ровеньках, где в период оккупации размещались окружная жандармерия и гестапо, которым подчинялась краснодонская полиция, где были замучены герои его будущего произведения - Олег и Люба. Такой случай все не представлялся. Торицын то и дело отлучался в Ворошиловград, чтобы добыть в следственных органах новые документальные данные, а у местных властей транспорта вообще не было, все пользовались лошадьми...
   Писатель не выдержал. Едва забрезжил рассвет, он сел на лошадь и один поскакал в Ровеньки. Расстояние от Краснодона до Ровеньков немалое - шестьдесят три километра... Прошел день, наступил конец следующей ночи, а его все не было. Елена Николаевна тогда очень редко вставала с постели, но на этот раз попросила помочь ей выйти на крыльцо.
   Бабушка Вера Васильевна и Нина Иванцова отправились в райком партии и оттуда стали звонить в Ровеньки. Из Ровеньковского райкома глухой, невыспанный мужской голос в трубку полевого телефона сообщил, что Фадеев выехал на лошади в Краснодон час назад и сказал, чтобы его никто не сопровождал.
   Шел 1943 год, был самый разгар войны. Случалось, в округе оставляли свои кровавые следы бандеровды и бандиты. А он один, ночью, на незнакомой дороге, где каждая тропинка похожа одна на другую, где в ночной степи легко заплутаться.
   С его возвращением успокоенную Елену Николаевну опять отвели в постель. А вернулся он уже засветло, когда взошло солнце, попросил соседей отвести усталую лошадь на конный двор, наказав при этом, чтобы ее накормили и не давали много воды. Потом, подвернув ворот гимнастерки, стал умываться, стоя возле ступеней крыльца. Бабушка Вера Васильевна держала ведро с водой, а Нина поливала воду из железного ковша. Бабушка начала строго журить eгo:
   - Что же вы, Александр Александрович, так себя недисциплинированно ведете, да еще сами себя мучаете. Ночь напролет не спали, и мы из- за вас тоже. У нас здесь ночами всякие нехорошие случаи бывают. Недавно ни за что хорошего человека из ружья убили. Вы знаете, что ночью на ставни закрываемся. И с вами что-нибудь страшное может случиться. Видно, устали вы очень. Наверно, и пальцем пошевелить не можете.
   Фадеев рассмеялся.
   - Я, Вера Васильевна, будучи молодым, был, можно сказать, профессиональным революционером. Много партизанил на востоке и в Забайкалье. Потом воевал у стен Кронштадта. Не раз был ранен. Боролся с бандами на Кубани. Был в Испании в тридцать седьмом, когда уже стал писателем. Тогда там тоже война была... А бывший революционер, тем более писатель, должен всегда находиться в спортивной, а в военное время и в хорошей военной форме.
   И он похлопал по кобуре, висевшей на широком офицерском ремне, откуда торчала черная рукоять пистолета. Потом повернулся к женщинам, нежно сгреб обеих в охапку и проникновенно произнес:
   - Милые, дорогие мои... Если бы вы знали, как я вас люблю! Очень люблю.
   И, покраснев, часто заморгал, чтобы сдержать слезы.
   Но об этом трогательном эпизоде Нина рассказала мне много позже, когда Фадеева уже не было в живых. Мы вдвоем сидели у нее на городской квартире в Ворошиловграде, куда я приехал в творческую командировку. Война уже давно закончилась. Нина была одета в скромное, в горошек, ситцевое платье, которое очень шло ей. Она не переставала восторгаться личностью писателя, его бурной жизнью, которую он провел с пользой для людей, говорила, что писатель знал о краснодонских событиях много больше, чем сами краснодонцы, поскольку в его портфеле были все документальные данные и он мог взглянуть на жизнь объективно.
   А мне вспоминалось мнение, высказанное по этому поводу замечательным писателем Валентином Овечкиным. Когда- то он писал о романе Фадеева: "Да, пройдут сотни лет, а "Молодая гвардия" не умрет. Лучшей, почти документальной книги о советских людях еще не было написано, и надолго, надолго хватит критике разбираться, в чем секрет успеха автора". А секрет, думал я, заключается не только в достоверности и точности изложения событий, но и в художественном мастерстве автора, каким может обладать только человек с чистой, светлой душой! Я думал о том, что в романе слово в слово приведен текст клятвы молодогвардейцев, которой они клялись на верность в борьбе с фашизмом, стихи Вани Земнухова, отрывки из дневников, которые писатель вложил в уста своих героев. Где он взял все это? Ведь тогда еще не было краснодонского музея! Значит, Фадеев был первым изыскателем всех этих документов!!!
   С Ниной Иванцовой я встречался очень часто и почти ежегодно (после выхода художественного фильма) навещал Елену Николаевну и Веру Васильевну по их просьбе. И когда я приезжал в Краснодон, туда обязательно приезжала Нина. Я хорошо знал ее маму Варвару Дмитриевну, ее родного брата Кима. Нам всегда было о чем поговорить. Однажды, в минуту откровения, она мне подробно рассказала о том, как в Ровеньках были найдены трупы Олега Кошевого, Любы Шевцовой, Семена Остапенко, Виктора Субботина и Димы Огурцова.
   Поскольку на эту тему в своих письмах часто задают вопросы многие кинозрители и поскольку мне приходилось слышать массу всяких небылиц и версий, вероятно, надо подробно вспомнить, как и кем были обнаружены трупы молодогвардейцев в Ровеньках. Вот что по этому поводу мне рассказывала Нина.
   После неудачной попытки перейти линию фронта она, ее сестра Оля и Олег ночью вернулись в Краснодон. Олег спрятался в сарае у соседей, ночью повидался со своей мамой и ранним утром опять ушел из города. Ушли и Нина с Олей. Им удалось перейти линию фронта. 14 февраля 1943 года Краснодон был освобожден. Нина с Олей вернулись в родной город с нашими армейскими частями.
   Им сообщили страшную весть: почти все их товарищи, члены подпольной организации, были живыми сброшены в ствол шахты № 5.
   Нина побежала на Садовую улицу к Кошевым. Елену Николаевну она застала в ужасном состоянии. Она лежала в одежде на неубранной постели и стонала. Лицо ее было в кровоподтеках. Увидев Нину, она нашла силы встать, подойти к умывальнику. На ходу сообщила, что у нее часто из горла идет кровь. Нина спросила: почему? И вот что она рассказала.
   Через неделю после того, как Олег ушел из города, к ним на квартиру ворвался заместитель начальника краснодонской полиции Захаров. С ним были немецкие солдаты и полицаи. Елена Николаевна почувствовала неладное, поскольку квартира и без того охранялась полицейскими, которые сидели на кухне круглосуточно.
   Ворвавшись в комнату, Захаров заорал:
   - Дождалась, гадюка! Поймали твоего звереныша. В Ровеньках сидит, в полиции у Орлова. Печать у него нашли и комсомольские бланки. Теперь ему крышка. В гестапо его и на виселицу! Всех вас повесить надо! Вы тут осиное гнездо устроили, а нам из-за вас свои головы под немецкие пули подставлять!
   Захаров был пьян, ругался нецензурной бранью.
   - Всех вас уничтожим! Всех до одного! А твоего сына в первую очередь. Его, наверное, уже повесили.
   Елена Николаевна бросилась на Захарова с кулаками и закричала:
   - Негодяй! Убийца-а! Будь ты проклят!!
   Захаров начал бить ее. Он бил ее долго, бил ногами, пока она не потеряла сознание и пока его не оттащили немецкие солдаты. Избил он и бабушку, которая кинулась на помощь. Уходя, бросил с порога:
   - Сдохнет твоя дочь! Туда ей и дорога! Я ей все печенки отбил...
   Когда Нина пришла в дом Кошевых, Вера Васильевна тоже лежала в постели с перевязанной головой. Но она находила силы вставать и ухаживать за Еленой Николаевной, которой было много xyжe. Они ей рассказали, что, несмотря на тяжелое состояние, утром выходили на улицу встретить наши советские танки и плакали от радости.
   В доме было холодно и пусто. Не было ни угля, ни дров, чтобы истопить печь. Нина достала топор, сломала во дворе забор, растопила печь, сварила пшенную кашу из концентрата, который до этого раздобыла у наших солдат. Но Елена Николаевна и бабушка есть отказались: их беспокоила судьба Олега.
   Елена Николаевна со слезами говорила, что надо немедленно отправиться в Ровеньки и узнать, где сейчас Олег. Бабушка ей возражала, доказывая, что неизвестно еще, заняли ли наши войска Ровеньки или нет, что родители других арестованных молодогвардейцев говорят, будто тех ребят, которых увезли в Ровеньки, немцы доставили обратно в краснодонскую тюрьму на очную ставку и допросы, что надо выяснить обстановку, а потом принимать решение. Нина ее поддержала.
   В середине дня вслед за танками в город вошли пехотные, артиллерийские и другие части. На улице стоял лютый мороз. На ночлег солдаты располагались в домах, краснодонцы принимали их как родных. В доме Кошевых стало очень тесно - остановилось много солдат. Бабушка непрестанно плакала, целовала освободителей как сыновей.
   Нина была изумлена, что и бабушка, и Елена Николаевна будто заново воскресли. Даже ночью они стирали солдатскую одежду, готовили чай и пищу. Печь в доме теперь топилась круглосуточно. Пробыв здесь двое суток, Нина ушла домой, но потом стала навещать их ежедневно.
   Вскоре военные сообщили, что добраться до города Ровеньки нет никакой возможности, все дороги туда основательно заминированы, кроме того, город все еще под обстрелом. Бои шли рядом. Оставалось одно - ждать...
   Из райкома сообщили, что из Москвы дана команде начать извлечение трупов молодогвардейцев из ствола шахты № 5, что оттуда для расследования скоро прибудет государственная комиссия. Горноспасательные службы по извлечению трупов начали работать спустя четыре дня после освобождения города. Тела из шахты глубиной в шестьдесят с лишним метров поднимали бадьей в течение полутора недель, их переносили в полуразрушенное помещение старой бани, которая раньше действовала при шахте, и там готовили к погребению. Решено было всех погибших захоронить в братской могиле, поскольку они погибли за одно дело. Представители государственной комиссии прибыли в Краснодон спустя шесть дней после освобождения города, когда горноспасательные службы еще продолжали работать.
   Возле шурфа с утра до вечера простаивали матери, отцы, родственники молодогвардейцев. Рыдания и истошные крики оглашали воздух, когда кто-то опознавал погибших. Даже ночью из полуразрушенной бани доносились причитания и плач. Над городом круглые сутки стоял траур.
   Елена Николаевна, бабушка, Нина и Оля Иванцовы постоянно дежурили возле шахты, надеясь, что найдут тело Олега. Но Олега так и не нашли.
   Первого марта молодогвардейцев захоронили с воинскими почестями в братской могиле на окраине городского парка.
   Оставшиеся в живых молодогвардейцы, в том числе и Ваня Туркенич, успокаивали Елену Николаевну, бабушку и Нину, говорили, что Олег не мог погибнуть, что он очень сметливый парень и сильный физически, а такие не погибают, что он наверняка где-то скрывается. Ваня уже был одет в военную форму, он уходил на фронт. Затеплилась надежда, что Олег со дня на день явится домой.
   Но через несколько дней председатель Чрезвычайной государственной комиссии Торицын рассказал Нине, что в Ровеньках были взяты в плен начальник окружной жандармерии полковник Ренатус, многие гестаповские офицеры из числа его подчиненных, а также начальник ровеньковской полиции Орлов, что город Ровеньки до сих пор обстреливается немецкой артиллерией и отправляться туда опасно. Он сообщил также, что во время допросов Орлов рассказал, что Кошевой, Шевцова, Остапенко, Субботин и Огурцов расстреляны гестаповцами на окраине города в лесопарке. Вскрытие могил в лесопарке еще не начиналось. Торицын просил ничего не рассказывать Елене Николаевне об этом, пока в Ровеньках не начнется опознание трупов.
   Надежда на то, что Олег жив, рухнула. Со слезами на глазах Нина побежала домой, обо всем рассказала маме Варваре Дмитриевне и сестре Оле. Варвара Дмитриевна решила, что надо, не медля ни минуты, обо всем рассказать Елене Николаевне. К Кошевым отправились втроем, идти туда одна Нина не решилась.
   На другой день, одиннадцатого марта, ранним- преранним утром Елена Николаевна, Нина и ее сестра Оля уже шли по заснеженной степной дороге. Мокрый снег. Пронзительный, холодный ветер. Они прихватили с собой большие санки, чтобы привезти Олега домой, и две его фотографии на тот случай, если кто-нибудь из жителей Ровеньков видел его. До Ровеньков шестьдесят три километра прямого пути, но по дороге встречались объезды, поскольку в некоторых местах дорога была заминирована, или попадались пробки, забитые военными машинами и другой техникой. Приходилось проваливаться в глубокий снег. От усталости и голода они еле передвигали ноги. Из еды у них было только три солдатских ржаных сухаря и несколько лепешек из кукурузной муки. К вечеру остановились на хуторе. Добрые люди обогрели их, напоили горячим морковным чаем. А на другое утро они опять пустились в путь.
   В Ровеньки пришли, когда уже стояла ночь. Добрались до центра, поскольку узнали, что там в клубе расположился штаб наших внутренних войск. Их приютила одинокая старушка, ее дом находился неподалеку от клуба, где расположился штаб. Этой же ночью от дежурного офицера узнали, что командованию известно о краснодонских партизанах, что они держат как по рации, так и по полевому телефону постоянную связь с Краснодоном, что командование неоднократно разговаривало с представителем Москвы товарищем Торицыным. Офицер предупредил, что в Гремучий лес на отыскание трупов идти опасно, что лес обстреливается немцами из крупнокалиберных пулеметов, что и сам город подвергается налетам авиации и артиллерийскому обстрелу, потому что через него беспрерывно идут наши подкрепления, танки, артиллерии и пехота, по направлению к Боково-Антрациту, где идут ожесточенные бои. И в самом деле, на улице чувствовался запах гари, где-то неподалеку полыхало зарево пожара, освещая ночные улицы, издалека слышались одиночные выстрелы и треск коротких пулеметных очередей. Иногда горизонт освещался ярким неестественным светом, это немцы пускали в небо надолго зависавшие в высоте осветительные фонари- ракеты. Где-то близко ухали взрывы.
   Ранним утром пришел из штаба офицер и сообщил, что командование категорически запретило пропускать в Гремучий лес кого бы то ни было, потому что yже есть человеческие жертвы. Он рассказал, что в Гремучем лесу когда-то проходила линия обороны, что там выкопано много окопов, аппарелей и ячеек, что, расстреливая советских людей, немцы сбрасывали их в эти окопы и забрасывали снегом, что в общей сложности в этом лесопарке захоронено более трехсот расстрелянных и замученных советских граждан. Он предупредил, чтобы они никуда не выходили, поскольку это опасно, что лучше всего сидеть в погребе. Несколько дней им пришлось жить у старушки. Немецкие самолеты по несколько раз в день бомбили город и близлежащие дороги. Частые артиллерийские налеты сотрясали землю. В доме дрожали стекла. Часто приходилось спускаться в подвал. Раз в день солдат приносил один котелок каши или супа с солдатской кухни. Этого было недостаточно, и жить приходилось впроголодь.
   Восемнадцатого марта, ранним утром, в сопровождении двух солдат, им разрешено было пойти на розыски в Гремучий лес. Там уже собралось много народу. В основном это были жители города Ровеньки и близлежащих шахт, разыскивавшие своих близких. Как назло, начался артналет, а затем немцы начали обстреливать лес. Сверху с деревьев падали срезанные осколками ветки. В лесу стояли треск и грохот. Часто приходилось падать на землю. Но едва обстрел затихал, люди снова принимались за работу и начинали откапывать могилы. В первый день поисков нашли трупы Любы Шевцовой, Димы Огурцова, Сени Остапенко и Вити Субботина. Их отвезли в здание школы на центральной городской площади, как раз напротив клуба, где расположился штаб внутренних войск. Олега в этот день так и не нашли. И опять была бессонная ночь...
   На другое утро, как только откопали первый окоп, увидели труп Олега. Елена Николаевна сразу потеряла сознание. Олег был босой, фашисты стянули с него пальто и сапоги. Рубашка и брюки были разорваны. Гестаповцы выкололи ему глаз, наполовину отрубили кисть руки. Грудь была в ссадинах от ожогов, голова седая. И хотя на голове был небольшой след от пули, лицо его под снегом хорошо сохранилось. Елену Николаевну долго приводили в чувство. Потом Олега положили на санки и повезли в город, в здание школы. Taм труп обмыли, переодели в свежую солдатскую форму. Занималась всем этим та самая старушка, которая пустила их на ночлег.
   На следующий день, двадцатого марта, состоялись похороны. Гробы вынесли на центральную площадь и поставили возле клуба. Крышки приоткрыли наполовину. К гробу Олега прикрепили его фотографию. Елена Николаевна сидела на табуретке у изголовья.
   Весть о том, что хоронят краснодонских партизан и их комиссара, разнеслась по городу. Об Олеге yжe ходили слухи, похожие на легенды. Все удивлялись, что он очень молодой. Самодеятельный духовой оркестр играл траурные мелодии. А народ все шел и шел сплошной вереницей. Оля и Нина поддерживали Елену Николаевну. Она часто теряла сознание.
   Прозвучал "Интернационал". Приспустились принесенные на площадь траурные знамена. Грянул прощальный ружейный и автоматный залп. Когда труп Олега стали опускать в могилу, Елена Николаевна пыталась броситься вслед за ним. Нина и Оля с помощью солдат ее еле удержали.
   Их захоронили в Ровеньках на центральной площади. Таково было решение местных партийных органов, командования внутренних войск и членов Государственной комиссии.
   Нину, Олю и Елену Николаевну на другой день после похорон отправили в Краснодон на военной санитарной машине. Ее привезли домой в бессознательном состоянии. Потеряв единственного сына, она на долгое время слегла в постель...
   Во время похорон Нина Иванцова в короткой прощальной речи дала на могиле клятву, что она отомстит за гибель своих товарищей, за смерть своего друга Олега Кошевого. Эту свою клятву она выполнила.
   По приезде в Краснодон она подала заявление об уходе на фронт. Просьба была удовлетворена. Она воевала под Миуссами, в составе 51-й армии, форсировала Сиваш, была ранена в Севастополе, но и тогда она не покинула поле боя. Вторично была ранена в голову в Прибалтике, в районе Кенигсберга, когда шли ожесточенные бои по уничтожению Курляндской группировки. Это была единственная девушка из числа молодогвардейцев, которая добровольно ушла на фронт.
   После ранения в голову Нина была демобилизована из рядов Советской Армии. Несмотря на тяжелую болезнь, Нина нашла в себе силы получить высшее образование. В последние годы преподавала в ворошиловградском машиностроительном институте. Всю свою жизнь она несла в сердце память об Олеге. Ранение в голову имело роковые последствия, началась опухоль. Нина ушла из жизни очень рано, не дожив до шестидесяти лег. В 1982 году ее не стало...