Третьякевич Михаил Иосифович родился в многодетной семье в 1910 году в Москве. Его отец работал в мастерской по ремонту колес. В 16-летнем возрасте, Михаил, имея образование 4 класса сельской школы, приезжает в Донбасс и устраивается работать на шахту в Ровеньках. В 1929 году окончил рабфак. Его начали продвигать по комсомольской и торговой работе.
   Михаил Иосифович является типичным представителем руководителей-практиков, которые выдвинулись в 3 0-х годах прошлого столетия. Он один из тех, кто стоял у истоков организации снабжения шахтеров продовольствием.
   В предвоенные годы и после освобождения города Ворошиловграда от оккупации Михаил Иосифович работал на торговой и партийной работе. Во время оккупации Ворошиловграда в 1942 году он был оставлен в тылу врага комиссаром партизанского отряда, командиром которого был Яковенко И.М.
   В 1951 г. его направляют на учебу в Москву в Высшую торговую школу, которую он закончил в 1954 г, с отличием. Будучи уже пенсионером, он много ездил по разным городам страны на встречи со школами и другими организациями с рассказами о партизанской борьбе в тылу врага и о своем младшем брате-молодогвардейце Викторе Третьякевиче, казненном фашистами в городе Краснодоне.
   Михаил Иосифович умер в 1980 году, похоронен в Ворошиловграде (Луганске).
   Его дочь Самарина Елена Михайловна собрала дневники, записи, письма, отдельные воспоминания отца и оформила их в виде книги под его авторством.
   
   
   
   

   Когда вспоминаешь свое прошлое, то невольно хочешь с кем-нибудь поделиться этими воспоминаниями. Вот тогда и рождаются записи, дневники, даже книги. Мой отец Михаил Иосифович Третьякевич, наверное, тоже хотел, чтоб события его жизни, которые он успел изложить в семи тетрадях и нескольких статьях и воспоминаниях, когда-нибудь увидели свет.
   Мне захотелось исполнить это желание отца, несбыточное в ту пору, когда он был еще жив. Последнюю тетрадь он писал за год до смерти в 1979 г. Часть из его воспоминаний, которые тоже сюда вошли, я ранее использовала в своих книгах.
   Я решила вести рассказ по записям отца от его имени. Иногда было необходимо включить отдельные факты из его устных воспоминаний, а также воспоминаний брата отца Владимира Иосифовича, моей мамы Марии Васильевны и моего дедушки Иосифа Кузьмича Третьякевича.
   Мне кажется, что отец многосторонне описал жизнь их партизанского отряда, хотя отряд просуществовал недолго; отметил героические и смелые поступки его бойцов и командира отряда Ивана Михайловича Яковенко. Да, они совершали ошибки, не имея опыта подпольной борьбы, но они боролись против фашистов, как могли.
   С особой теплотой и любовью он пишет о молодежи отряда. Сколько раз уже после войны он дома рассказывал о мужестве Нади Фесенко и Юры Алексенцева!
   Я думаю, что эта публикация может быть полезной для тех, кто интересуется жизнью 30-х годов прошлого столетия небольших шахтерских городов Луганской области, а также партизанским движением во время оккупации Луганска в 1942-43 годах.
   
   

Самарина Елена Михайловна

   Посвящаю
   брату Виктору Третьякевичу,
    комиссару и одному из организаторов
    "Молодой гвардии" г. Краснодона
   

ДАЛЕКОЕ ПРОШЛОЕ

   1915 год. Мы живем в Москве, где я родился 12 октября 1910 года в рабочем районе на Зацепе. Отец работал в мастерской по ремонту колесных шин. У нас большая семья. Кроме меня еще трое детей - сестра Маня 4-х лет, брат Володя 3-х лет и годовалый Стасик.
   Мне 5 лет. На душе очень тревожно, потому что мы с матерью провожаем отца на сборный пункт в Спасские казармы для отправки на фронт. Отца и раньше призывали, в 1914 году, но из-за болезни ушей отпустили. А теперь снова мобилизовали.
   Отправка отца на фронт совпала с несчастьем в нашей семье - сначала заболел и умер мой 3-х-летний братик Володя. Отец успел его похоронить до отъезда на фронт, а вот другого брата, Стасика, похоронили уже без отца. А еще до моего рождения, в 1909 году, умер самый старший мой брат, которого тоже звали Володей. Ему не было и года.
   Отца сначала направили в Молодечно Виленской губернии, а в 1916 году перебросили на австрийский фронт. Он участвовал в Брусиловском прорыве, был унтер-офицером. Когда он находился еще недалеко, мать ездила к нему однажды на фронт и привезла оттуда кусок сала, что было для нас, голодающих, очень кстати. Отец уже и раньше знал, что такое война - участвовал в русско-японской войне, воевал в 1905 году в Манчжурии.
   1917 год, лето. Несмотря на то, что мне не было еще и 7 лет, я хорошо помню, что шли разговоры о голосовании в "Учредилку" (Учредительное собрание). Нужно было проголосовать за одну из партий, которые имели номера от 1 до 5. Я ходил с матерью на избирательный участок на Большой Якиманке.
   На выборы шло много народу. Мать проголосовала за партию № 5, т.е. партию большевиков. Большевики тогда получили большинство. Но Учредительное собрание просуществовало недолго и вскоре прекратило свою работу (состоялся 6-й съезд партии, взявший курс на вооруженное восстание).
   Октябрьская революция нашу семью застала в Москве, когда мы жили в Мароновском переулке в доме № 8 у хозяйки Реутовой недалеко от нынешнего парка Горького. Парк ведь расположен на месте Нескучного сада (там был небольшой одноэтажный царский дворец) и на месте свалки, где сейчас вход со стороны Крымского моста. Между Нескучным садом и свалкой был небольшой лужок, где ребята запускали змея.
   Мать меня даже не раз била за то, что я у нее воровал для этого нитки. Она работала надомницей, шила для солдат нижнее белье, а я ей помогал - обметывал петли. Хозяева Реутовы жили над нами, у них была 9-ти комнатная квартира. Хозяин работал главным бухгалтером банка; интересно, что их дочь была большевичкой, а сын был юнкером, он погиб в дни революции.
   Буквально на 4-й день революции мать взяла меня с сестрой Марией и повела в центр и на Красную площадь. Возле кремлёвской стены со стороны Манежной площади мы увидели горы трупов. Среди убитых были и сторонники Временного правительства, и сторонники восставших рабочих и крестьян. Здесь ходило много родственников, они искали среди трупов своих и опознавали.
   Вокруг были следы разрушений. Мы увидели отбитый снарядом угол в гостинице "Метрополь", выбитые окна в магазинах. Было повреждено здание Городской Думы. Как сейчас помню, что шла большая перестрелка, как говорили, из орудий, пулемётов и винтовок.
   Октябрьская революция победила, но жизнь в Москве была очень тяжёлой. Нам, как и всем, выдавали по четверти фунта хлеба, т.е. на семью мы получали по 300 граммов хлеба в день.
   С 1918 года после возвращения с фронта с нами в одной комнате стал жить двоюродный брат отца Андрей Третьякевич вместе со своей женой Петрусей /Петрунэлей/. И хотя мы снимали в частном доме 3-х комнатную квартиру, две комнаты сдавали извозчикам. В стене между комнатами был проём, извозчики часто где-то раздобывали рыбу и через проём передавали её нам - говорили "для Кузьмича", т.е. для моего отца.
   Дядя Андрей работал электромонтёром на МоГЭС. Он там ставил ловушки на реке, приносил плотву. Говорил: "Пойдёшь со мной?" - "Пойду". Трамваи не ходили, из Замоскворечья шли пешком в центр. Однажды он меня привел во дворец. Сейчас это Колонный зал Дома Союзов. Там проходило какое-то собрание, где выступали известные люди - Ленин, Луначарский, Троцкий. Я, конечно, не понимал, о чём они говорят. Мне не было ещё и 8-ми лет, но запомнился облик выступавших, и что было много народ)', собрание прямо бурлило.
   Дядя Андрей был членом партии большевиков с 1914 года. Он сфотографировался со мной и моей сестрой на память. Жизнь Андрея Третьякевича закончилась трагически. Пожив в Москве, он уехал в Белоруссию к своему отцу в деревню, где стал проводить большевистскую агитацию.
   Белые схватили его отца, тёмного человека, начали спрашивать, откуда у него большевистские мысли, кто об этом говорит в деревне. Тот по недомыслию сказал: "Слыхал от сына". Он, конечно, не понимал классовой борьбы, считал, что сын грамотный, бывший военный, прошёл войну, в какой-то партии состоит. Такому уважаемому человеку ничего не будет. Но белые схватили Андрея и повесили его там же, в деревне.
   В начале 1918 года отец вернулся с фронта по болезни. Еще находясь на фронте в Брусиловской армии, он был избран в своем полку председателем солдатского транспортного комитета. Позднее он дважды избирался на солдатские съезды. Рассказывал, что был в Питере на съезде солдатских депутатов, где выступал Ленин.
   В трудных условиях отец снова начал работать по ремонту колес. Но работы практически не было, извозчики перестали сдавать колеса. Тогда отец и мать стали ездить по деревням Курской и Брянской губерний, чтоб достать продуктов. Мать ездила восемь раз в Воронеж и даже Саратов. Отец ездил три раза.
   Во второй половине 1918 года он поехал в Воронежскую губернию и случайно попал в село Ясенки. Комитет бедноты этого села (комбед) помог ему продуктами и дал документ на право их провоза до Москвы. Но самое главное - руководители комитета пригласили отца для работы в комбеде. Это, наверное, благодаря тому, что отец был грамотным. Он стремился учиться с детства, хотя оно было очень тяжелым. Из воспоминаний отца я узнал много о своих предках. Вот что пишет мой отец Иосиф Кузьмич (Казимирович) о своем детстве:
   "Я родился в 1883 году в семье крестьянина-бедняка Казимира Андреевича в селе Дуды Виленской губернии. Мать моя Екатерина тоже из бедной семьи крестьянина Неяведовича из деревни Дробыши. Вероисповедание - католическое, национальность - белорусы. У моих родителей осталось нас детей в живых пять человек. Мы жили с семьей дяди в одной хате - всего 16 душ. Хлеба не хватало, хлеб пекли с мякиной. Больше всего ели картошку в мундирах. Когда мне исполнилось 7 лет, я стал гонять скот, стеречь в поле, помогать семье. Это работа трудная, всегда мокрый, холодный, в лаптях и самоделковом старом пиджаке. На весь день мать даст в торбочку хлеба с мякиной или картошки в мундирах - вот и все питание в поле.
   Я очень хотел учиться грамоте. Школа находилась в Ивве, от моей деревни 7 верст. Одевать и обувать нечего, и отец в первые годы не отпустил меня учиться, а брат Андрей очень хотел, чтобы я учился. Решили учить меня дома русской и польской азбуке, помогала мне мать учить буквы и читать по слогам. На вторую зиму отец договорился с соседом, чтоб я с его братом учился у них за 1 рубль 50 коп. Проучился две зимы, уже читал и писал и решал кое-какие задачи".
   Мой отец проявил большое упорство, чтобы из глухой белорусской деревни попасть в Петербург. Там он сменил много работ. В Петербурге отец встретился с моей матерью на вечеринке у ее дяди. Мать любила петь и танцевать, у нее были красивые пышные волосы. В 1909 г. они поженились и вскоре переехали в Москву.
   Мать Анна Иосифовна Горбач (1889-1976) вышла из семьи столяра деревни Барово Гродненской области, белоруска. Жили бедно, безлошадники, земля плохая, хлеба не хватало. Мать вспоминала, что в один год как-то собрали 13 ведер зерна - это на семью из 7 человек. Ее отец подрабатывал по заказу: делал окна, двери, валял валенки, переплетал молитвенники. В 14 лет она уехала из деревни в Петербург, где служила няней сначала в румынской семье, а потом в семье учителя.
   
   
   
    Жизнь в Ясенках
   
   Отец начал готовить нас к отъезду в Ясенки. Распродав кое-какие пожитки, а их было очень мало, в ноябре 1918г. наша семья выехала из Москвы. Если сейчас поезд от Москвы до станции Горшечное идет 10-12 часов, то тогда мы ехали 7 суток. В Ясенках мы остановились на квартире у Копаева Григория Захаровича. Жили в одной хате - их семь человек и нас четверо. В этой же хате находился теленок, несколько ягнят и свинья с поросятами. Несмотря на все это мне казалось, что жилось нам хорошо - в хате было тепло, и благодаря комбеду мы не голодали. Он выделил нам хлеб, картошку, конопляное масло.
   С первых дней приезда отец пошел работать в комбед, вскоре его избрали членом комитета. Через некоторое время была организована волость в старых границах, и отца взяли в волостное управление секретарем. Его забронировали, и он находился в распоряжении военкомата. Время было тяжелое - активистам приходилось вести борьбу с теми, кто сопротивлялся становлению советской власти и просто с бандитами. Помню случай, когда в волостное управление сообщили, что в районе Быковской балки бандиты убили троих крестьян, забрали у них лошадей и уехали, а трупы остались в балке. Организовали 10 человек активистов, которые сумели поймать преступников.
   В 1922 г. на окраине села с помощью односельчан мы соорудили себе хатенку размером приблизительно 25 кв. м. К ней были пристроены сени и сарай для коровы. Жить стало веселее. Десятина усадьбы нас обеспечивала хлебом, овощами и кормом для коровы. В Ясенках родились мои братья: в 1920 году Владимир, в 1924 - Виктор, будущий молодогвардеец.
   Владимир в своих воспоминаниях так описывает нашу жизнь в Ясенках: "Хата была покрыта соломой, трубы не было, а просто отверстие для выхода дыма. Третью часть площади в хате занимала русская печь. Миша, Маня и я спали на печи. Мама располагалась с маленьким Витей на деревянной кровати, а папа на приставном досчатом настиле около печи. В комнате кроме двух скамеек, стола и люльки для Вити ничего не было".
   В 1925 году после ликвидации волостей организовался наш Горшеченский район, и отца забирают туда секретарём райисполкома, а в 1926 году избирают зам. председателя райисполкома. Но из-за того, что он был беспартийным, в дальнейшем его на эту должность не выбирали. В 1929 году отец возвращается в своё село Ясенки и вместе с товарищами-активистами Труфановым Андреем Ивановичем, Нестеровым Семёном Васильевичем и другими приступил к организации колхоза. Так организовался колхоз "Пробуждение". Первым председателем был Труфанов А.И., а счетоводом и членом правления - мой отец. Нестеров СВ. стал председателем сельсовета.
   Когда я встретился с Труфановым, уже пенсионером, в Ясенках 23 февраля 1965 г. на закладке памятника моему брату Виктору, он, вспоминая отца, сказал: "Иосиф Кузьмич был нашим наставником. Мы прислушивались к нему, выполняли его требования по налаживанию учёта и бережливости. Мы его всегда называли "Наш Кузьмич".
   С 1918 по 1922 год я учился в Ясеновской начальной школе. Моими учителями были Ефросинья Тимофеевна Пантыкина и Ольга Викторовна Лящук. У них учились и мои сестра и братья, правда, Витя проучился неполный первый класс. В 1965 году мы с братом Володей были в Ясенках на открытии памятника Виктору и встретились с Ольгой Викторовной. Вспоминали, как учились в нетопленой школе, за партами сидели в полушубках. Если тогда на все село училось 70-80 ребят, то сейчас учится около 1000 человек. В селе появились две новые школы.
   Я вспомнил, как Ольга Викторовна нам в школе рассказывала об озерах Эльтон и Баскунчак, о Таймырском полуострове и Кавказских горах. Вспомнили мы с нею ее мужа Антона Ивановича и моего отца, как они дружили, как были создателями на селе драмкружка. В одной из пьес отец исполнял роль Ленина, загримированного от жандармов, а Антон Иванович был в пьесе начальником жандармерии. Драмкружок и работа в нем привлекала жителей села, ведь в Ясенках до 2-й половины 1919 г. никогда не было никаких постановок.
   В 1922 г. я закончил четырехлетку, а дальше мне учиться не пришлось. У родителей не было средств, чтоб учить и меня и сестру дальше, в девятилетке, которая находилась в 10 км в городе Нижнедевицке. Решили, чтоб учебу продолжила сестра Мария. Она закончила девятилетку, потом учительские годичные курсы.
   В то время в Ясенках еще не было комсомольской ячейки, но были ребята, вернувшиеся с фронта комсомольцами. Это Пантыкин Алексей, Долгих Иван и другие - всего четыре человека. Вокруг них стала группироваться молодежь и в 1923 г. была создана комсомольская ячейка из 9 человек. Хотя мне было только 13 лет, меня тоже приняли в комсомол, но из-за возраста билет выдали только весной 1924 г. Таким образом, я являюсь одним из первых комсомольцев села Ясенки.
   Комсомольцы проводили работу с молодежью, привлекая ее в самодеятельность, старались оторвать ее от церкви. Вели активную антирелигиозную пропаганду: рисовали карикатуры на церковнослужителей, добивались через сельсовет, чтоб они платили большие налоги. Теперь я понимаю, что с нашей стороны были явные перегибы. Например, в момент, когда шло богослужение в какой-нибудь из церковных праздников, мы в клубе организовывали пение антирелигиозных частушек: "Долой, долой монахов! Долой, долой попов! Мы на небо залезем, разгоним всех богов!"
   Клуб находился рядом с церковью, и наше пение там хорошо было слышно, хотя двери поп приказывал закрывать.
   Комсомольцы проводили также работу среди батраков. В 1925 г. я был утвержден уполномоченным Нижнедевицкого уездного комитета профсоюза работников Земли и Леса по селу Ясенки. Мы следили за выполнением договоров между батраками и нанимателями, защищая права батраков. В договорах предусматривалось два выходных дня в месяц. В эти дни мы проводили с батраками собрания с пропагандой и агитацией. В результате уже в 1926 г. вступило в комсомол из батраков 10 человек, в т.ч. Болгов Егор и Ушаков Иван. С конца 1925 г. по март 1927 г. я был секретарем комсомольской ячейки. Она насчитывала уже 40 человек.
   Партийной ячейки у нас в селе не было, т.к. было всего два коммуниста. Из них особенно активно помогал комсомольцам Дорохин Дмитрий Семенович. Перед Отечественной войной Дмитрий Семенович работал в К)фском обкоме партии, во время войны погиб в партизанском отряде в районе Курска.
   Я часто думал о том, что мне нужно приобрести специальность, что нужно учиться. Принял решение и в марте 1927 года выехал в Донбасс.
   
   
   
   
   
   

   Приехал в город Ровеньки. Устроиться на работу было очень трудно. Хорошо, что существовала биржа труда. Я туда ходил каждый день. На складах рабочего кооператива (рабкопа) два-три раза в неделю удавалось получить работу по разгрузке вагонов с сахаром, солью, макаронами. Платили тогда 1-2 рубля за вагон в зависимости от груза. Жил, где придется - на сцене или под сценой театра, иногда на вокзале.
   Наконец, в июне биржа труда направляет меня работать уборщиком породы на шахту № 3 им. Дзержинского. Попал я в бригаду Тюрина. Уборщиком породы работал месяца два, а потом контрольный десятник Пурилло Максим Максимович переводит меня на работу в 15-ю восточную лаву вагонщиком. Если заработок уборщика породы был 1 рубль 80 коп. за смену, то вагонщика - 3 рубля 15 коп. Я стал на ноги и приобрел самые необходимые вещи, а то совсем обносился.
   Не миновал меня и несчастный случай на шахте, пришлось побывать под завалом. Помню все подробности. В ноябре 1928 г. в выходной день заходит к нам в общежитие контрольный десятник Антипов, у нас состоялся примерно такой разговор:
   - Миша, спустись в шахту и пробури три бурки в 12-й раскоске.
   - Я же отбойщик, у меня нет бурового инструмента.
   - Ничего. В механическом цехе буры уже приготовлены.
   После этого я не стал отказываться, тем более что хотел просить Антипова поручиться за меня для вступления в кандидаты партии. Я быстро переоделся, помню, что на часах было 4 часа дня. "Я еще успею на постановку" - подумал я. В этот вечер в клубе должна была идти пьеса "Королевский брадобрей".
   Спустившись в шахту, а ходили тогда пешком, я дошел до 12-й раскоски, быстро пробурил верхнюю и среднюю бурки. Потом спустился в самый куток, где решил минут десять отдохнуть. В шахте стояла мертвая тишина. И вот я слышу, как называют шахтеры, "капеж". Это означает, что от кровли отрываются маленькие кусочки породы, т.е. кровля ведет себя неустойчиво. Я вышел на штрек, взял две стойки и подбил их впереди себя. У меня оказалось место размером в 1 кв. м. - впереди и слева пласт угля, справа - поставленные мною стойки, сзади бут из породы.
   Приколов лампу Вольфа, а мы ее называли просто "шахтерка", к одной из стоек, я начал бурить последнюю бурку. И в это время все вокруг затрещало, моя лампа потухла, я почувствовал на ногах большую тяжесть. Когда очнулся, шум прекратился, и я стал первым делом искать лампу, т.к. без лампы в шахте кромешная тьма. Наша шахта была не газовая, и в ней разрешалось даже курить. Я не курил, но спички при себе имел. Когда я нашел лампу и зажег ее, на душе стало веселее.
   Не знаю, сколько времени я так пролежал, но помню, что сильно замерз. Попытался пролезть по косовишнику, но он был весь в завалах. Слышу шаги по штреку. Через какое-то время Антипов начал громко кричать: "Миша, Миша!" Я пытался ему отвечать, но у меня пропал голос. Я тогда взял маленький бур и стукнул несколько раз по стойке.
   Через некоторое время пришла группа спасателей, которых по телефону вызвал Антипов, и начали ко мне делать ходок. И вот все ближе и ближе они подходят ко мне. В два часа ночи, наконец, я вылез на штрек. Спасатели помогли мне спуститься по скату, дойти по коренному штреку до ствола и тогда уже меня вывезли на поверхность. Начальник шахты Кирьяков ожидал меня на поверхности. От скорой помощи я отказался, а приехало две подводы. Кирьяков дал мне три дня оплачиваемого отпуска.
   Итак, я проработал в шахте до октября 1929 года, при этом освоил много специальностей: работал уборщиком породы, крепильщиком, вагонщиком, отбойщиком, даже несколько упряжек был коногоном. Без отрыва от производства окончил рабфак и в Луганске прошел курсы комсомольских работников.
   
   
    Комсомольская работа
   
   В октябре 1929 года, когда мне исполнилось 19 лет, меня вызвали в Луганский окружком комсомола и предложили ехать в Станицу Луганскую культпропом райкома комсомола, а вскоре я стал секретарем райкома комсомола после того, как на повышение был взят предыдущий секретарь Гриша Арнаутов. Районная организация комсомола выросла к маю 1930 г. до тысячи человек. Но в парторганизации района было всего около 40 человек. Были такие села и хутора, где не было ни одного коммуниста. Станично- Луганские комсомольцы активно проводили коллективизацию, первыми подавали заявления для вступления в колхозы.
   Общими усилиями был создан совхоз "Индустрия", куда на работу приехали комсомольцы из многих городов Украины - это шофера, трактористы, токари и слесари. Уже к началу сева 1930 года в совхозе насчитывалось 60 комсомольцев. Это был костяк комсомола района. Комсомольцы днём работали на полевых работах, а ночью поочерёдно стерегли общественное имущество. Бывали и каверзные случаи. Однажды я приехал на хутор Плотина проводить собрание. У председателя сельсовета Орлова узнаю, что большинство комсомольцев во главе с секретарём Валуйским находится на спевке в церковной сторожке, где разучивали пасхальное песнопение. Пришлось идти туда, вызывать Валуйского и извлекать всех комсомольцев. К этому времени я уже был членом партии. Ещё на шахте № 3 в Ровеньках был принят в кандидаты, а 19 апреля 1930 г. секретарь Луганского окружкома КПбУ Ф. Зайцев выдал мне партбилет.
   В одной из своих командировок я остановился в хуторе Камышном, где жил на квартире у Надежды Михайловны Туреевой. К её дочери Анастасии часто приходила двоюродная сестра Мария Туреева. Она мне очень понравилась, мы полюбили друг друга и в феврале 1930 г. поженились. Она предпочла меня, хотя за неё сваталось много женихов.
   В сентябре 1930 г. по решению ЦК ВКПб и правительства происходит ликвидация округов и укрупнение районов. Наш Станично-Луганский район сливается с Верхне- Тепловским и райцентр переводится в хутор Верхнее Теплое. Решением ЦК ЛКСМУ меня переводят в Сорокино /Краснодон/ культпропом райкома комсомола. Страна переживала большую нехватку угля, и всё внимание комсомольцев шахт рудников Сорокино, посёлка Краснодон и Изварино было направлено на добычу угля.
   Как раз 4-й квартал 1930 г. решением ЦК ВКПб был объявлен "особым кварталом". Все работали день и ночь. Многие комсомольцы ежедневно работали по две смены. Поверхностники, отработав смену на своём участке, на вторую смену спускались в шахту добывать уголь. Тогда отличились в "особом квартале" вожаки комсомольцев: Миша Хуснудинов с шахты № 1 посёлка Краснодон, Иван Батура с шахты № 2 бис, Толя Борщ - секретарь комсомола на шахте № 3 бис, Жора Никитенко с шахты № 5.
   Главное в работе комсомола района была добыча угля, но нельзя было забывать и о селе. В нашем районе действовало 20 колхозов и 4 совхоза. Колхозы только организовались, тракторов почти не было, работа проводилась на живом тягле. Я часто выезжал в деревни - в Большой и Малый Суходол, Герасимовку, Александровку, Большой Лог, Деревечки, а в хуторе Дуванное весь февраль 1931 г. был уполномоченным райкома партии по подготовке к севу.
   В марте 1931 г. вызывает меня секретарь райкома партии Шау на беседу с представителем ЦК КПбУ. Я узнаю, что вышло решение ЦК о подборе и посылке тысячи коммунистов для работы в рабочей кооперации Украины. На этой встрече мне предложили идти работать начальником торгового отдела Изваринского ЗРК (закрытый рабочий кооператив). Управляющим Изваринского рудоуправления был Антон Илларионович Пономаренко. Я стал отказываться, т.к. торговой работы не знал и мог не справиться. Но мне сказали: "нужно учиться торговать".
   Решением бюро райкома меня утвердили в этой должности. Я не знал даже с чего начать, хорошо, что старые торговые работники Суворов и Самошин мне помогли. Мы сидели вечерами, они мне показывали, как надо разбираться со счетами поставщиков на товар, как сделать торговую наценку, калькуляцию на питание в столовых и др. Постепенно я втянулся в эту работу, и не прошло и двух месяцев, как меня утверждают председателем ЗРК вместо ушедшего на другую работу Марковского.
   
   
    Ступеньки роста
   
   В 1932 г. ЗРК был преобразован в ОРС (Отдел рабочего снабжения) Изваринского шахтоуправления. В то время были невероятные трудности с продовольствием. Карточки на иждивенцев давали только до 85% их потребности. Это значит, если рабочий имел на иждивении одного человека, то на него продовольственную карточку он вообще не получал; если имел 4-5 иждивенцев, то получал на троих, если 6 - получал на 4-х. В основном люди мирились с этими трудностями, считая их временными.
   В этом же году на свободных землях за хутором Никитовка создали подсобное хозяйство, для чего распахали и засеяли 400 га земли, в т.ч. 100 га заняли под картофель. Его собрали 600 тонн, что было хорошим подспорьем для снабжения шахтеров небольшого рудника Изварино.
   В июне 1933 г. моя торговая карьера была прервана. Вызвали в Краснодонский райком партии и, не дав подумать, утвердили директором агрокомбината. Через месяц по моей инициативе он был назван совхозом им. Орджоникидзе. Сдавал мне это хозяйство Ком-дрюцкий, старшим агрономом был Ястремский. Хозяйство находилось в плохом состоянии - бурьяны покрывали все посевы.
   Пришлось обратиться за помощью к домохозяйкам, и вообще поднять тревогу в районных организациях за судьбу урожая картофеля и овощей (принято картофель выделять отдельно). За мной были закреплены шахты № 3 бис и 3-14 поселка Краснодон, куда я приезжал каждое утро, агитировал домохозяек. Ежедневно с этих поселков приходило на поля до 500 человек, а вообще на прополку приходило 1200-1400 человек. Чтоб домохозяйкам предоставить льготы, я предложил отпускать им овощи зимней заготовки по цене в три раза дешевле розничных цен и с доставкой на дом.
   Посевы быстро очистили от сорняков и, когда в совхоз приехала комиссия в лице управляющего трестом "Лугануголь" Козоногина Ивана Лукьяновича и начальника УРСа треста Эньякова Николая Александровича, они наши поля не узнали. После объезда полей Козоногин объявил, что за отличную работу трест "Лугануголь" награждает совхоз тремя автомашинами ЗИС-5. "Можете получить их завтра в Луганске" - сказал управляющий. Получить в то время три машины было настоящим богатством для совхоза с его единственной полуторкой.
   В результате наших стараний совхоз с 600 га сдал на рабочее снабжение шахтеров 7000 тонн овощей и 2000 тонн картофеля, и получил 480 тысяч рублей прибыли. На Вседонецкой сельхозвыставке в городе Сталино (Донецк) наш совхоз получил третью премию за высокие урожаи.
   В моей карьере снова произошли изменения. В феврале 1934 г. райком партии и УРС треста "Лугануголь" утвердили меня начальником ОРСа Сорокинского рудоуправления, а уже в июне этого года по решению правительства был организован трест "Соро-кинуголь" на базе рудоуправлений Сорокинского и поселка Краснодон. Меня назначили зам. начальника УРСа треста по торговле. В июне 1936 г. ОРСы ликвидируются и на их базе организуются торги.
   А меня тянуло в сельское хозяйство, и решением Сталинского обкома партии меня назначили директором совхоза им. Зайцева под Луганском (разъезд Вергунка). Интересный момент- вдруг стало известно, что Зайцев обвиняется как враг народа и что совхозу нужно срочно менять имя. Недолго думая, ему присвоили имя Чкалова. А старый большевик Ф. Зайцев впоследствии был освобожден из заключения и реабилитирован.
   В 1937 г. накануне уборки зерновых совхоз постигло несчастье - 90 % посевов побило градом. Приехала комиссия из Сталино (там находился трест пригородных совхозов) и увидела на полях сплошной слой града, который долго не таял, толщина слоя была 15 см. Убыток от стихии определили в миллион рублей. Стоило больших усилий, чтоб хозяйству была оказана помощь. Пришлось побывать и в обкоме партии в Сталино, и у председателя облисполкома Иванова, и в тресте. Помощь была оказана кормами и семенами, и хозяйство стало на ноги.
   В нашей семье встал вопрос о жилье, потому что из города ездить на работу в совхоз было далеко. А я должен быть на работе с раннего утра до позднего вечера. Посоветовавшись с отцом жены Василием Михайловичем, решили перенести принадлежащий ему дом из хутора Камышное Станично-Луганского района в Малую Вергунку, где мы купили полусадьбы с каменным амбаром у жителя Тушнова Александра Антоновича на улице КИМ № 74. Поскольку дом деревянный и разборный, он был за неделю перевезен, а за два месяца собран и отделан, Так с сентября 1937 г. мы стали жителями Малой Вергунки. Это пригород Ворошиловграда, в прошлом богатое село, где жители занимались сельским хозяйством, и при этом большинство из них работало на предприятиях города.
   Малая Вергунка расположена на правом берегу речки Лугань или просто Луганки. Близость реки создавало благоприятные условия для разведения садов и огородов. Все село утопало в садах. Малая Вергунка прельстила нас еще и тем, что она связана с городом трамваем, который до города шел всего минут 20-30 и ближе расположена к месту работы. Можно было чаще ездить в город за покупками, бывать в театре. К тому же и дочери в школу № 10 и к учительнице по музыке нужно было ездить на трамвае.
   Зная, что я был торговым работником, меня в 1938 г. вызвали в Ворошиловградский горком партии к секретарю Тульнову П.Л. и предложили идти работать зам. директора вновь открываемого центрального универмага. Я согласился. Но долго проработать здесь не пришлось, т.к. уже в июне 1939 г. секретарь Климовского райкома партии Мащенко Г.К. сообщил мне, что в обкоме и горкоме согласовано мое назначение директором Октябрьского пищеторга Ворошиловграда. Он обслуживал густо населенный рабочий район паровозостроительного завода и восточную часть Каменнобродского района.
   В феврале 1940 г. был создан Октябрьский район города. Состоялась первая районная партийная конференция. На ней меня избрали членом райкома партии и делегатом на областную партийную конференцию с решающим голосом. На первом пленуме Октябрьского райкома КПбУ я был избран членом бюро райкома.
   Мои родные в это время жили в Краснодоне. Отец Иосиф Кузьмич в своей "Памятке" пишет: "В конце 1931 г. мы переехали из села Ясенки к старшему сыну в Донбасс. Сначала на рудник Изварино, где работал сын, потом следом за ним в Сорокино. Тут я поступил работать на овощесклад счетоводом и проработал до самой Отечественной войны".
   Моя мать была домохозяйка, сестра Мария учительствовала в Орловской области, брат Владимир учился в машиностроительном техникуме, младший брат Виктор учился в Краснодоне в средней школе им. Ворошилова, где был секретарем комсомольской организации школы. В январе 1941 г. Владимира с 4-го курса техникума призвали на действительную военную службу. Служил в Батуми радистом 431-й батареи береговой обороны на турецкой границе, где его и застала война. Всю войну он был на передовой в составе 47-й армии, несколько раз был контужен, попадал под обстрел бендеровцев.
   В 1941 г. он вступил в партию на передовой. Партбилет ему и другим бойцам вручал зам. начальника политуправления Черноморской группы войск, полковой комиссар, будущий генеральный секретарь КПСС Леонид Ильич Брежнев. Володя начал войну рядовым, а закончил в Берлине в звании капитана в должности инструктора по комсомолу политотдела 47-й армии. Был участником встречи на Эльбе. Начальник политотдела 47-й армии Калашник М.Х. в 1978 г. издал книгу "Испытание огнем", где на нескольких страницах пишет о Владимире и хвалит его как работника своего управления. В книге помещена фотография Володи.
   
   
   
   

    Война
    В хороший летний день 22 июня 1941 г. мы с женой и дочерью поехали в город в кинотеатр "Маяк", который находился на улице Пушкина между гостиницей "Октябрь", построенной позже, и проектным институтом. Сейчас на этом месте сквер. Посмотрели фильм "Линия Маннергейма". Когда шли из кинотеатра, увидели, как посередине улицы Пушкина в сторону переезда буквально бежит знакомый полковник, служивший в дивизии, расположенной в Ворошиловграде, на лице его была тревога. Эта сцена меня удивила, мы не могли понять, что случилось. Но когда приблизились к улице Ленина, увидели толпу людей возле репродуктора и услышали окончание речи Молотова, то все стало ясно. Прозвучали его последние слова: "Враг будет разбит, победа будет за нами!" Так для нас началась Великая Отечественная война.
   Я сразу направился в управление торга, там уже собрались коммерческий директор Шварц, товароведы Ярыльченко и Драчов, начальник спецотдела и секретарь парторганизации Гиммельфарб; подошли и другие работники торга. Каждый по-своему представлял начавшуюся войну. В основном все считали, что она закончится быстро - или через 2-3 месяца или через полгода. (Шварц И.Я. погиб на фронте). Во время нашего совещания ответственный дежурный по торгу инспектор Зимин сообщил, что второй секретарь райкома Громов призывает всех идти на митинг.
   В 4 часа дня на стадионе им. Ворошилова состоялся общегородской митинг, на котором выступил первый секретарь обкома партии Паевой, секретарь горкома Стремило и 5 человек из жителей города. Началась трудная многогранная работа луганчан в помощь фронту: перестраивалась промышленность на выпуск военной продукции, женщины и старики шли на предприятия вместо тех, кто уходил в армию. Вскоре предприятия города начали выпускать танки, минометы, противотанковые ружья, боеприпасы.
   Большие задачи стали перед коллективом нашего торга. Наш торг в первые дни войны сдал на мобилизационный пункт 8 автомашин из 16 и 12 лошадей; ушли в армию все мужчины призывного возраста. При этом нужно было бесперебойно снабжать продуктами трудящихся, особенно, коллектив завода ОР (Октябрьское революции). Завод изготовлял много оборонной продукции, в т.ч танки Т-60.
   В августе 1941 г. в связи с уходом в армию секретаря горкома Стремило первым секретарем горкома был утвержден Яковенко с освобождением от обязанностей первого секретаря Октябрьского райкома партии. Меня назначают вторым секретарем Октябрьского райкома; торг предложили сдать Влахову.
   Для меня это назначение было неожиданным. Основным ведущим предприятием района был паровозостроительный завод OP и меня смущало то, что я не был специалистом этого профиля. Не Яковенко И.М., с которым мы были ровесники, сказал мне при мерно следующее: "Тебя не должно это смущать. Ты знаешь хорошо руководителей завода и многих работников, и легко найдешь с ними общий язык. Главная наша задача - обеспечить досрочное выполнение заказов фронту, проводить массово-политическую работу. А разобраться в технологии производства тебе помогут специалисты завода". В сентябре состоялся пленум Октябрьского райкома партии, где меня избрали вторым секретарем райкома. Так я стал одним из руководителей парторганизации района.
   Ежедневно я бывал на заводе ОР. Бюро райкома возложило на меня обязанность по оказанию помощи парторганизации завода в связи с выполнением задания Государственного Комитета Обороны (ГКО) по изготовлению танков. В сентябре 1941 г. было их произведено свыше 500 штук.
   А в это время враг приближался к Ворошиловграду. Уже гитлеровцами были захвачены Мариуполь, Днепропетровск, Полтава.
   В первой половине октября пришла телеграмма ГКО за подписью И В Сталина об эвакуации оборудования и рабочих специалистов Приступили к демонтажу оборудования и погрузки его в вагоны В этих же эшелонах должны были выезжать и люди. В срочном порядке на совещании руководителей предприятий установили для этого конкретные сроки. Для крупных предприятий ГКО сам установил станции назначения. Так, завод ОР должен был отгружать оборудование в города Омск и Алма-Ату. Работа осложнялась тем, что не хватало подвижного состава: заводу нужно было в день до 150 вагонов, а железная дорога давала только 50- 100.
   Что касается мелких предприятий, то они отгружали оборудование и отправляли его на восток, а там, в определенных местах, сопровождающие эшелоны люди получали указание от представителей ГКО, куда ехать и в чье распоряжение.
   10 октября трамваи не ходили, и я с Малой Вергунки шел на работу пешком. Слышу, как в городе гремят взрывы и вижу столбы дыма и пыли. В небе пролетели три юнкерса. В этот день немцы бомбили вокзал, где погибло много раненых из стоявшего там эшелона. Бомба попала и в "маленький базарчик" (он так и назывался) возле 7-ой школы, там погибло много мирных жителей - 21 человек, в том числе 13 -летний сын моего товарища Донченко Ивана Прокофьевича. Его сын пошел на этот базарчик за молоком и попал под бомбежку. У родителей до сих пор хранится кувшин с пробоиной. В тот день в городе погибло всего 49 человек, и было около ста ранено.
   Народ насторожился. Угроза оккупации города казалась близкой. Все партийные и советские работники были переведены на казарменное положение. Был создан крупный аварийно-восстановительный батальон, в задачу которого входило поддержание дорог для прохода военной техники, восстановление и строительство мостов, ликвидация последствий бомбежек.
   Я знал, что в городе приступили к организации партийного подполья, что уже вызывали в обком для беседы по этому вопросу секретарей райкома М.К. Громова и Н.С. Литвинова. Я уже настроился сам пойти в обком, когда 7 октября ко мне в кабинет зашел Яковенко И.М. и спросил: "Как ты смотришь на то, чтоб остаться в подполье?" Я ответил коротко: "Я готов". Иван Михайлович посвятил меня в планы по созданью подполья в городе. Свыше двух часов мы разговаривали об отряде, о методах борьбы в тылу врага.
   Центральные Комитеты ВКПб и КПбУ, а также ГКО придавали большое значение партизанской и подпольной деятельности в тылу врага на территории Донбасса, чтобы не дать возможности гитлеровцам использовать богатый донецкий край в войне против нас. Известно, что Гитлер в своих планах отводил особое место Донбассу, готовя ему роль "Восточного Рура". Он хотел превратить его в "прифронтовой арсенал", обеспечивая углем свою военную промышленность и фронтовые перевозки, хотел организовать на предприятиях Донбасса производство чугуна и стали, выпуск военной техники.
   8 октября было принято решение бюро обкома партии об эвакуации семей руководящих работников города, в т.ч. остающихся в тылу врага.
   12 октября, в день моего рождения, я провожаю семью в эвакуацию. Никогда не чувствовал такой тяжести на душе. Уезжала жена Мария с дочерью Лелей (Еленой) и сестра жены Ната с годовалым сынишкой Витей. При прощании трудно было сдержать слезы. Марии я сказал, что по заданию остаюсь в тылу врага. Она восприняла это очень серьезно, не заплакала, а как мне показалось, гордо посмотрела на меня. Но и я, и она про себя подумали, что может быть, мы больше не увидимся.
   Предприятия города вывозятся на восток. Мне поручено отвечать за эвакуацию ново-паровозного и кузнечного цехов завода ОР. Казалось, что каждый дом, улица, деревья дышат близостью чего- то страшного, небывалого. И не расскажешь, и не опишешь того состояния, когда заходишь в цеха завода, где люди демонтируют оборудование, что создавалось их руками. Но это нужно было делать, чтобы быстрее заработали заводы где-нибудь на востоке страны. На базе оборудования завода ОР уже в 1942 г. действовали заводы в Алма-Ате, Омске, Фрунзе. С оборудованием выехали тысячи луганчан, где они трудились для фронта, для победы.
   В начале второй половины октября прихожу в заводской комитет партии часов в 8 вечера. Парторг ЦК ВКПб Михаил Николаевич Хахарев сидит в кабинете, меня не замечая.
   - Михаил Николаевич, что ты так задумался? Эвакуация идет нормально. На сегодня почти половина людей и оборудования отправлены, значит, решение ГКО будет выполнено в срок, - обращаюсь я к нему. Михаил Николаевич был старше меня, и поскольку мы с ним были знакомы несколько лет до войны, он звал меня просто по имени.
   - Миша, грустно смотреть на эту картину. Вот сейчас пойдем в ново-паровозный цех, и ты убедишься сам.
   По дороге он рассказал мне о неприятном эпизоде в тендерно-стокерном цехе, когда некий Ш. пытался убедить рабочих не демонтировать оборудование, мотивируя тем, что и при немцах нужно будет зарабатывать на кусок хлеба.
   Зашли в тендерно-стокерный цех. Парторг Вольдемар Пигли был на месте. Он рассказал, что этот Ш. - уроженец Орловской области, работает на заводе менее двух лет. В связи с тем, что все коммунисты завода были на казарменном положении, Пигли собрал коммунистов цеха в 11 часов ночи. На собрании все осудили поведение Ш. и решили впредь пресекать подобные поступки.
   От тендерно-стокерного цеха до ново-паровозного идти 10 минут. Михаил Николаевич рассказал еще одну неприятную историю.
   - Представляешь, несмотря на все наши меры предосторожности и строгий режим, на завод проникают недоброжелатели. Вот сегодня утром в цехе № 1 возник пожар, он мог уничтожить все оборудование. Его сумели быстро потушить. Он возник в углу, где были свалены отходы тары. Поскольку близко электропроводки нет, по-видимому, это сделали специально.
   Заходим в ново-паровозный цех. Его площадь 6500 кв. м., построен он в первой пятилетке. На шестом пролете работы по демонтажу возглавляет член партии мастер Валентин Петрович Литовченко. Большинство этих людей принимали участие в строительстве завода 10 лет назад, а теперь приходится разрушать. Литовченко доложил нам ход демонтажа и погрузки оборудования на его пролете и сказал:
   - Знаете, Михаил Николаевич, сердце обливается кровью, когда делаешь такую работу. Вы хорошо помните, каких трудов стоило нам создать наш завод-красавец. Но мы понимаем, что это нужно. Чем быстрее мы отгрузим оборудование, тем скорее его смонтируют на востоке. Люди десятками суток не выходят из цеха. Мы выполним погрузку досрочно на целые сутки, лишь бы не подвели с подачей порожняка, - так закончил свое сообщение Валентин Петрович.
   Обойдя все пролеты цеха, поговорив с рабочими каждого пролета, мы пришли к выводу, что отправка оборудования по новопаровозному цеху будет выполнена в срок.
   Далеко за полночь я отправился в райком партии.
   В последнее время наш город стал неузнаваем: везде грязь, куски железа, обломки деревьев. Окна в домах не мыты, дома не побелены, улицы не убраны. А ведь приближалась 24-я годовщина Октября. Убирать город было некому, потому что все трудоспособное население трудилось на строительстве оборонительных сооружений вокруг города. Выходило на работы ежедневно до 30 тысяч человек. Сборный пункт жителей Октябрьского района находился в ДК им. Ленина. Здесь же при пункте находилась врачебная комиссия, которая проверяла правильность жалоб людей на здоровье и выявляла симулянтов.
   На настроении людей очень сказывалось то, что уже несколько дней подряд днем и ночью идут на восток в сторону Миллерово части 12-й армии. Казалось, что отходят они как-то беспорядочно, что еще больше угнетало. При отходе некоторые военные занимались мародерством. Проезжая с Яковенко мимо пивзавода, мы увидели толпу красноармейцев и командиров, осаждавших завод с разной посудой в руках. Только вооруженное вмешательство военного коменданта города Шумакова со своим подразделением приостановило действия нападающих.
   У многих организаций города были отобраны автомашины без всякого оформления - просто высаживали шофера, забирали машину и в лучшем случае давали расписку без печати и с неразборчивой подписью. На переправе через Донец на Станицу Луганскую не было моста, ходил паром. Там скопилось свыше тысячи автомашин, танков, повозок. Все нервничали, дело доходило до стрельбы. Почему раньше не подумали сделать хороший мост? Как бы он сейчас пригодился! Дорога топкая, грязь по колено, по обочинам дороги валяются брошенные машины, трактора. Все это нужно было тогда, когда оно двигалось.
   К 7 ноября эвакуация оборудования в основном была завершена, и большинство людей отправлено в тыл. А в это время на фронте произошли изменения - Красная Армия остановила наступление гитлеровцев на границе нашей области. Только один Попаснянский район был захвачен немцами, да и то не полностью.
   5 ноября в горкоме партии состоялось совещание секретарей райкомов партии и председателей райисполкомов, где первый секретарь горкома И.М. Яковенко поставил перед нами задачи, в том
   числе:
   а) разъяснять трудящимся на предприятиях и жителям города положение на фронте;
   б) выявить остро нуждающиеся семьи воинов Красной Армии, оказать им помощь топливом и продуктами;
   в) сделать все возможное по наведению порядка в городе;
   г) восстановить парторганизации там, где они прекратили существование в связи с эвакуацией;
   д) восстановить работу медицинских учреждений;
   е) повсеместно провести собрания, посвященные 24-й годовщине Октября; заострить внимание на повышение бдительности, соблюдении порядка в городе, завершить в ближайшие пять дней эвакуацию;
   ж) 6 ноября в драмтеатре провести торжественное собрание по случаю 24-й годовщины Октябрьской Революции.
   На этом совещании от нашего района был председатель райисполкома Константин Куприянович Павлюков и я. Все эти вопросы мы довели до сведения секретарей парторганизаций, депутатов райсовета и председателей квартальных комитетов. Одновременно предупредили, что темпы строительства оборонительных сооружений снижаться не должны. Хотя немцы и остановлены на границе области, опасность городу остается. Народные ополченцы и аварийно-восстановительный батальон всегда были наготове для пресечения происков врага, для вылавливания лазутчиков, которых в то время было немало.
   Мы, конечно, не могли эвакуировать все запасы продовольствия. Поэтому большое количество муки, сахара, мяса и других продуктов раздали нуждающимся семьям, кормильцы которых были на фронте. Списки на получение продуктов составлялись райисполкомами, для чего привлекалась большая группа советского актива.
   
   
    Жизнь в прифронтовом городе и создание партизанского отряда
   
   Наряду с этой большой работой нам пришлось готовиться д. перехода в подполье. Вся территория области разбивалась на районы, в которых должны были действовать самостоятельно подпольные обкомы партии. В одном из таких обкомов я должен был работать заместителем Яковенко. На бюро обкома Иван Михайлови был утвержден секретарем подпольного зонального обкома партии и командиром партизанского отряда. Меня утвердили секретаре подпольного горкома партии и комиссаром отряда.
   Бюро горкома партии также утвердило командирами групп отряда: Рыбалко С.С, (секретаря горкома по местной промышленности), Громова М.К. и Литвинова Н.С., (секретарей Октябрьского; райкома партии), Боброва А.И. (помощника секретаря горкома).! Командиры групп занимались подбором рядового состава своих групп, но каждая кандидатура согласовывалась с руководством отряда. Они же занимались продуктами и материальным обеспечением, получая их по специальным нарядам.
   Всем группам определили места дислокации: группе Громова -на 3-м отделении совхоза им. Чкалова; Литвинова - в районе Малониколаевки; Боброва - за Александровкой по лесистым балкам. Группа Рыбалко должна была располагаться в лесу у Донца в районе хуторов Христовое-Паньковка. Руководство отряда должно находиться при группе Рыбалко. Несколько раз собирали личный состав отдельно каждой группы для обсуждения методов борьбы в тылу врага и о конспирации. Изучали оружие, выезжали за город проводить стрельбы. Отряд насчитывал 42 человека. Но действовать этому отряду не пришлось, т.к. наша армия наступление немцев остановила.
   В это время с нами встретились командующий армией Коротеев и командиры дивизий Петраковский и Привалов. Они сообщили, что фронт стабилизировался и видимо надолго. Правда, они не уточнили, на какое время. Вечером 10 декабря 1941 г. радио передало от Совинформбюро "В последний час", где сообщило о разгроме гитлеровских войск под Москвой. Какое было ликование! На следующий день утром на улицах люди только об этом и говорили, у всех были повеселевшие лица.
   11 декабря в 10 часов утра мы разослали актив по цехам завода ОР и на другие предприятия для проведения митингов. Я был на митинге в ново-паровозном цехе. Народ радовался, хотя понимал, что до полной победы еще далеко. Выступавшие уверенно заявляли что наш город фашистам не отдадим. В это время шла подготовка к пленуму обкома партии, где должен обсуждаться вопрос о выпуске продукции на оставшемся после эвакуации оборудовании.
   С докладом на пленуме выступил первый секретарь обкома партии Гаевой А.И.. Он рассказал о положении на фронте и поставил следующую задачу райкомам и горкомам: выявить и взять на учет по каждому предприятию оставшееся оборудование; немедленно приступить к его ремонту, привлечь квалифицированные кадры; наметить по каждому большому и малому предприятию какую выпускать продукцию.
   Теперь даже на небольших предприятиях организовали выпуск продукции для фронта. Нашли остатки не вывезенного, почти негодного оборудования, привели его в порядок и начали выпускать продукцию. Например, на кроватной фабрике выпускали корпуса для гранат, а в бывшем гараже завода ОР организовали круглосуточный ремонт автомашин для воинских частей. На заводе ОР наметили организовать производство автоматов ППШ, ремонт танков и бронемашин, выполнение отдельных заказов фронта. Несмотря на эвакуацию оборудования и основной массы рабочих и ИТР, завод сделал 6 бронепоездов, более 10 тыс. автоматов. Главным было обеспечение бесперебойной работы ТЭЦ, которая была единственным источником электроэнергии для города. На ТЭЦ оставался один агрегат, остальные вывезли.
   Массово- политическая работа среди населения города, а также начало работы предприятий для фронта подняли настроение людей. Если месяц назад можно было услышать недовольство Красной Армией в связи с отступлением на восток, то сейчас настроение изменилось, хотя, конечно, потеря Украины, Белоруссии, областей РСФСР вызывала тревогу за судьбу Родины.
   Жизнь прифронтового города налаживалась: предприятия выпускали оборонную продукцию, столовые обеспечивали разовым питанием работающих, кинотеатры и драматический театр работали, начали учебу школы, работали больницы и поликлиники. Бомбежки города фашистской авиацией в это время проводились изредка одиночными самолетами, поэтому разрушения ликвидировались быстро, и в городе их не было заметно.
   Приближался 1942 год. Никто не думал о елках, было не до этого. Однако, в школах, используя оставшиеся от прошлого игрушки, елки все-таки организовали. Я присутствовал на новогоднем празднике 29 декабря в школах Октябрьского района № 10 и № 25. Ребята веселились, но темы их выступлений были посвящены войне и защите Родины.
   Совинформбюро сообщило, что наша армия штурмом овладела городом Ростовом. В горкоме срочно провели совещание секретарей райкомов, призвали к проведению встреч с населением, чтоб рассказать о положении на фронте и чтоб мобилизовать всех на досрочное выполнение заказов фронту в 1-м квартале 1942 г. Победа нашей армии под Москвой и Ростовом подняла дух и патриотическое отношение ко всему.
   В начале февраля 1942 г. состоялся пленум горкома партии, где мы заслушали доклад первого секретаря Яковенко И.М. об увеличении выпуска оборонной продукции. Приняли решение в первом квартале выпускать новые изделия для армии - это трубы для запалов авиабомб на заводе им. Якубовского. Также решили организовать пошив верхнего обмундирования на швейной фабрике и ботинок в артели "Красный кожевник", изготовление сухарей из ржаного хлеба на хлебозаводе № 1, котелков на заводе им. Артема, расширить ремонтную базу на заводах ОР и им. Пархоменко.
   На этом пленуме меня утвердили секретарем горкома партии. Таким образом, моя деятельность расширилась, передо мной теперь стояли задачи в объеме всего города. Бюро поручило мне заниматься следующими вопросами: массово-политической и пропагандистской работой, торговлей и общественным питанием, организационно-партийными вопросами, а также осуществлять руководство комсомолом и курировать военную работу.
   На бюро горкома приняли решение направить группу товарищей в подшефную 395-ю стрелковую дивизию, которая была сформирована в августе 1941 г. у нас в городе в основном из ворошиловградцев и жителей окружающих районов. Дивизия стояла в обороне на реке Миус. Ее штаб размещался в селе Нижний Нагольчик Антрацитовского района. Возглавить бригаду было поручено мне.
   В нее вошли секретари райкомов партии Громов, Аначко, а также моектор завода ОР Веллер и парторг ЦК ВКПб на заводе Хахарев.
   Кроме обычных подарков для воинов, мы взяли на заводе ОР вести автоматов ППШ. Они оказались самым ценным подарком. Командир дивизии Герой Советского Союза еще с финской войны Петраковский и комиссар дивизии Санюк были очень довольны, ведь на фронте еще было очень мало автоматов. Вручение подарков происходило в сельском клубе села Нагольчик в торжественной обстановке, тем более, что это было 23 февраля - день Красной Армии. Петраковский А. И. сказал, что подаренные автоматы будут использованы на вооружение роты автоматчиков при штабе дивизии.
   Мы договорились, что командование дивизии пришлет к нам в город солдат и офицеров для встреч с трудящимися. Действительно, в начале марта к нам приехало 20 человек вместе с командиром и комиссаром дивизии. Они встречались с молодежью, с рабочими, с женским коллективом и рассказывали, как самоотверженно
   воюют наши солдаты.
   Врученное ворошиловградцами знамя дивизия покрыла неувядаемой славой - защищала подступы к Ворошиловграду в районе Нагольчик- Антрацит-Красный Луч, принимала участие в освобождении Тамани, за что приказом Главкома была названа Таманской,
   завершила войну в Берлине.
   Хотя мы и считали, что враг дальше не пройдет, но война есть война, поэтому в конце марта обком партии принял решение о завершении строительства оборонительных сооружений по области, в частности, вокруг Ворошиловграда. На бюро горкома был утвержден конкретный план, представленный командованием 51-й армии. Восьмидесятикилометровая трасса сооружений от села Желтого до Николаевки опоясывала город с трех сторон, исключая восточную часть. Она была разбита на четыре участка для каждого района города. Кроме противотанкового рва на всем протяжении трассы были предусмотрены дзоты, доты, эскарпы, ходы сообщения, командные пункты.
   Бюро горкома партии утвердило сроки строительства объектов по трассе 20 мая 1942 г. Участки трассы именовались по названию районов города: Климовский, Октябрьский, Артемовский, Каменнобродский. Начальником строительства от штаба 51 армии был утвержден полковник Худолеев, заместителем утвердили меня.
   Началась кропотливая трудоемкая работа. Удавалось ежедневно выводить на строительство 15-18 тысяч человек. Приходили с кирками и лопатами, потому что 90 % работ проводилось вручную. Людей нужно было кормить, а продовольственные ресурсы в городе иссякали. Все же старались работающим на трассе выдавать по 500 г хлеба и по два кусочка сахара. Райисполкомы вели учет работающих, и женщины, оставлявшие дома детей, в первую очередь получали на них хлеб.
   Но в установленный срок строительство трассы закончено не было - сказалось отсутствие техники, нехватка цемента, леса, металла. В основном, трасса была завершена к 20 июня 1942 г. По заключению строителей штаба армии оборонительные сооружения были выполнены удовлетворительно, и даже высказывалось мнение, что вражеские войска не смогут взять наш город в лоб. Это нас радовало.
   Поскольку город стал прифронтовым, в нем размещалось несколько воинских частей и эвакогоспиталей. А во второй половине июня к нам в город перебазировался штаб и Военный Совет Южного фронта во главе с командующим генерал-лейтенантом Р.Я. Малиновским. Штаб фронта разместился в Малой Вергунке. Членом Военного совета фронта был Л.Р. Корниец, который до этого работал Председателем Совнаркома Украинской ССР.
   Секретари горкома были связаны с политуправлением фронта, часто бывали у Малиновского и Корнийца. Они нам оказывали большую помощь транспортом и материалами для увеличения выпуска оборонной продукции. Когда на заводе ОР сделали образец автомата Дегтярева, мы его привезли в штаб. Малиновский собрал генералитет, автомат опробовали и одобрили. Было решено, чтоб завод ОР перешел на выпуск этих автоматов вместо ПШ11. Но сделать этого не успели, обстановка на фронте складывалась не в нашу пользу.
   7 июля Яковенко и я приехали в штаб фронта. При нас Малиновский разговаривал по телефону с начальником Генерального штаба Василевским, а потом со Сталиным. Из разговора мы узнали, что на северном участке Южного фронта в районе городов Изюма и Барвенково фашистские войска прорвали нашу оборону и вышли на степные просторы северной части нашей области. Докладывая об этом Ставке, Малиновский выглядел очень серьезным и хмурым, по его лицу было заметно, что разговор был крайне неприятным. Положив телефонную трубку, командующий нам сказал: чтоб не оказаться отрезанными, наш город на днях будет оставлен войсками, т.к. гитлеровцы идут в обход города с севера в направлении Кантемировки.
   Зная, что нам предстоит уходить во вражеский тыл, мы обратились к Малиновскому с просьбой помочь нам взрывчаткой и боеприпасами для партизанского отряда. Командующий позвонил начальнику тыла фронта, чтобы нам отпустили все, что необходимо. На следующий день наши люди во главе со старшиной отряда Шевченко получили 500 кг взрывчатки, запалы, бикфордов шнур, 30 ящиков патронов для автоматов, два ручных пулемета с патронами к ним, 250 гранат РГД, две палатки. Автоматы мы взяли на заводе ОР.
   Нужно отметить, что за 10 дней до оккупации города мы максимально провели эвакуацию населения и остатков оборудования. За декаду было отправлено из города около 100 эшелонов.
   Вернувшись из штаба фронта, мы с Яковенко И.М. немедленно зашли к 1-му секретарю обкома Гаевому А.И., который уже был в курсе событий на фронте. Обращаясь к нам, Антон Иванович
   сказал:
   - Вот что, товарищи! Вчера на бюро обкома мы рассмотрели вопрос о подпольной работе. По Ворошиловграду решили оставить так, как было определено еще в апреле прошлого года, а именно - секретарем зонального подпольного обкома партии и командиром партизанского отряда будет Яковенко, а секретарем подпольного горкома и комиссаром отряда - Третьякевич. Вам нужно немедленно заняться подготовкой подполья: доукомплектовать отряд людьми, утвердить на бюро командиров групп; поговорить с будущими подпольщиками, чтобы каждый знал, куда и на что он идет; решить все, что связано с материальным обеспечением отряда, еще раз проверить явочные квартиры. На все это вам дается три дня. 12 июля вы должны быть в полной боевой готовности.
   Состав того отряда, что мы сформировали осенью 1941 г., полностью не сохранился - часть людей ушла в армию, часть была послана в тыл врага в другие области Украины, часть эвакуировалась. Пришлось создавать отряд почти заново, что мы и сделали в течение 5 дней.
   Ко мне зашел работник ЦК партии Москалец, который специально занимался этим вопросом. Мы с Яковенко договорились, что в отряд будем брать людей в основном на заводе ОР, который имел богатые революционные и боевые традиции. 3 июля я поехал на завод ОР к завкому Хахареву, и мы вместе с ним стали подбирать людей. Подбирали группу Рыбалко и частично Боброва. При подборе людей я руководствовался рекомендациями Мякишева Л.Р.(механик котельного цеха завода ОР), а также Рыбалко С.С. и Хахарева М.Н., которые хорошо знали работников завода.
   Центральный Комитет Компартии Украины размещался тогда на улице Ленина. Антон Иванович связался по телефону с секретарем ЦК Коротченко Д.С. и доложил ему о нашем приходе. Когда мы к нему пришли, то обратили внимание на его чрезмерную усталость. Конечно, сообщения с фронта вызывали тревогу, а Ворошиловград был последним областным центром Украины, который вот-вот будет захвачен фашистами. Демьян Сергеевич тепло поздоровался с нами, пригласил присесть.
   Гаевой А.И. доложил ему, что в Ворошиловграде создается партизанский отряд, при нем будут подпольные обком и горком партии, а также обком и горком комсомола. Сообщил о нашем назначении на руководящие посты в подполье. Демьян Сергеевич, обращаясь к нам, сказал: "Вы идете на большое ответственное дело - выполнять задачу, поставленную ЦК партии, - громить врага на захваченной им территории. Правде надо прямо смотреть в глаза, вы идете не к теще в гости. Враг хотя и ранен, но еще сильный и коварный. Надо, чтоб все подпольщики соблюдали меры - предосторожности, чтоб жизнь отдавали не напрасно".
   Зная, что Демьян Сергеевич неделю назад прилетел от партизан соединений Ковпака, Федорова, Медведева, мы попросили рассказать, как воюют партизаны в Западной Украине. В течение часа он рассказывал нам об этом. Завершая беседу, Демьян Сергеевич отметил, что условия борьбы в Донбассе по сравнению с правобережьем Украины различны:
   "Здесь безлесье, значит, большие отряды создавать нельзя, иначе сразу можно себя обнаружить, попасть в ловушку. Мелкие группы по 5-10 человек или даже одиночки смогут успешно выполнять ваши задания. Но самая главная ваша задача, - продолжал Коротченко - это проводить агитационную работу среди оставшегося населения, призывать народ срывать мероприятия немцев. Вывезти мы всех людей не можем, это немыслимо. Такой возможности у нас нет. И немцы будут стараться использовать их в своих целях. Одновременно вам надо вести и активную диверсионную работу". Демьян Сергеевич пожелал нам успеха и по-отечески пожал нам руки.
   Несмотря на то, что было уже далеко за полночь, спать было некогда. Нас в горкоме ждали командиры групп - Громов, Литвинов, Рыбалко, Бобров. Совещание шло до утра. Были еще раз определены места дислокации каждой группы, порядок связи со штабом отряда, рассмотрен личный состав групп, назначены связные. Как намечалось раньше, подпольные обком и горком партии должны располагаться при группе Рыбалко в районе хуторов Христовое и Паньковка. Там же - подпольные обком и горком комсомола.
   Конечно, ни Иван Михайлович, ни я не были осведомлены о практике партийной и подпольной работы в условиях оккупации. Отрывочные материалы в печати не давали об этом полного представления. Никто из руководящих работников области не говорил с нами на эту тему, никто не посвятил нас в методы борьбы в оккупированных районах. Это было большим недостатком. Видимо и в обкоме товарищи не были осведомлены в этих делах. Мы с Яковенко решили, что обстановка на месте подскажет нам, что делать.
   12 июля мы доложили А.И. Гаевому, что готовы к выезду в лес, и 13 июля я проводил группу во главе с командиром Рыбалко. С ним выехали в лес секретарь подпольного обкома комсомола Надя Фесенко, секретарь подпольного горкома комсомола Галя Серикова и старшина отряда П.Н. Шевченко. Мы с Яковенко выехать со всеми пока не могли, т.к. должны были завершить подрыв важных объектов города. Я отвечал за взрыв ТЭЦ завода ОР, а также хлебозаводов, мясокомбината, завода Пархоменко и железнодорожного моста через речку Ольховка. Когда задание по подрыву было выполнено, мы выехали в лес.
   Сразу же собрали личный состав группы, решили ежедневно 2-3 часа проводить боевую подготовку. Каждый должен был уметь хорошо стрелять из автомата, подкладывать взрывчатку и взрывать. Обучение проходило под руководством Рыбалко и старшины Шевченко. Это было вызвано еще и тем, что после 7 июля к нам влились новые люди, не знавшие оружия.
   К концу дня 16 июля все работы по укрытию продуктов и снаряжения были завершены. Все рассредоточили в трех местах, чтобы в случае обнаружения одной базы, оставался бы еще запас для отряда, соорудили шалаши. Первое место нашего расположения в лесу было на правом берегу в излучине Донца, недалеко от хутора Паньковка, в 15 км от Ворошиловграда. Читаю в дневнике:
   "14 июля 1942 г. Враг безудержно приближался к городу. Совинформбюро сообщило, что Красной Армией оставлены Россошь и Кантемировка. По данным, которыми мы располагали 13-го вечером, было, что неприятель приближается к Миллерово. Наш город стал мрачным, улицы целыми днями почти пустые, предприятия и учреждения все прекратили работу. Все были заняты вопросами, связанными с эвакуацией. Было ясно, что город будет оставлен.
   Прошедшие дни с 9 числа мы были заняты подготовительной работой подполья. Группировались люди, проверялось оружие, отбирались продукты. К утру 14 все было готово. Часть машин была отправлена 13- го, а последние машины - 14-го в 4 часа утра.
   Брезжит рассвет. На улицах никого нет. У меня не было необходимости заходить в горком, однако зашел, как бы проститься с помещением. До свиданья, любимый город! До свиданья, дорогие товарищи горожане! Скоро увидимся! Я поехал подводой с И.Н.. Проехали Садовую улицу, потом бетонный мост. Когда уже взошло солнце, мы взобрались на Каменнобродскую гору. Никто нас не обгоняет, никто не идет и не едет в сторону Веселой Горы. Все идут и едут только оттуда.
   Остановились закурить. Подошел лейтенант с группой бойцов, с удивлением говорит: "Вы же едете прямо к врагу! Разве не знаете, что в селе Счастье уже немцы и, наверное, сегодня уже переправятся через Донец". Я сказал, что положение знаю. Лейтенант недоверчиво стал смотреть на меня - зачем и куда они везут груженную мешками и ящиками подводу? Ему стало подозрительно. Однако, увидев на подводе два автомата, сразу догадался. Улыбнувшись, посмотрел на меня, скомандовал бойцам "За мной!", потом обернулся к нам и сказал: "До свиданья, товарищи. Желаем вам успеха!"
   По обочинам грейдера местами валялись трупы лошадей, а кое-где и людей - результаты вчерашней бомбежки вражеской авиации. Вот уже показывается Христовое, а там и место расположения нашей группы".
   
   
   
    Младший брат
   
   Мой младший брат Виктор родился в селе Ясенки Курской области 9 сентября 1924 года. Здесь он начал учиться в 1 классе, но не закончил, т.к. родители переехали в Донбасс, где уже работал я. Это случилось в 1932 г. В Краснодоне Витя учился сначала в школе им. МЮД. За успешное окончание 4 класса на районном сборе учащихся четвертых классов Витя был награжден географическим атласом и шелковой рубашкой.
   Учительница школы Щербакова К.А. в своих воспоминаниях о том времени пишет: "Знакомство с Витей оставило во мне глубокий след. Наша первая встреча произошла в Кировской 7-летней школе г. Краснодона, куда он перешел после окончания 4-летней школы им. МЮД. Перешел Витя не один, а всем классом. Этот класс назывался у нас 5А. Я преподавала русский язык и литературу. Лучшим учеником оказался Витя Третьякевич. Он очень хорошо писал, говорил, был способным и начитанным учеником.
   Он заботился не только о себе, но и о товарищах, оказывал помощь отстающим в учебе. Таким образом, Витя был ближайшим помощником учителя, когда ему было только 12-13 лет. С открытием в Краснодоне школы им. Ворошилова туда был переведен 6 класс из нашей школы, где учился Витя.
   Снова я увидела Виктора на уроках в 8 классе. Он вырос, лицо стало не детское, а юношеское, но голубые глаза оставались те же. Он был уже не пионером, а комсомольцем. Кроме хорошей учебы Витя показал себя активным общественником, был секретарем комсомольской организации школы им. Ворошилова, имел много общественных нагрузок. Грамотность у него была высокая, сочинения писал продуманно и грамотно".
   После 7 класса в 1939 г. Витя сказал родителям:
   - Можете меня поздравить. Я назначен пионервожатым в Су-ходольский пионерлагерь. Завтра я туда должен ехать.
   В 1939-1940 годах Витя на летних каникулах был пионервожатым в хуторе Суходол. Там ему удалось спасти утопавшего мальчика в Донце, за что он получил благодарность от руководства лагеря. Все годы учебы, начиная с 5 класса, Витя получал похвальные грамоты. После окончания 9 класса по рассказам матери он пришел из школы жизнерадостный.
   - Мама, - сказал он - я получил похвальную грамоту, вручаю ее тебе на хранение.
   После окончания школы Витя мечтал поступить в Бауманское училище.
   Хочется еще раз обратиться к воспоминаниям учительницы Щербаковой К. А.:
   "Как-то я была на комсомольском собрании всех школ Краснодона. Собрание проходило в школе им. Горького. Выступали комсомольцы от многих школ, но лучшее выступление было Вити Третьякевича. Перед нами стоял уже взрослый юноша, своими ораторскими способностями, политическим развитием он производил большое впечатление на слушателей. Я подумала: какой хороший человек вырос из этого мальчика".
   Витя был юнкором краснодонской газеты "Социалистическая Родина". В газетном архиве Киева обнаружено восемь материалов Виктора, опубликованных в 1940-41 годах. В одной из заметок он пишет: "Нас много, и если каждый ученик посадит одно дерево возле своего дома, это принесет большую пользу". Сам Витя возле дома посадил белую акацию и кусты смородины. В газете от 1 сентября 1940 г. он рассказывает о пионерском лете, когда был пионервожатым в лагере.
   В тяжелой военной обстановке я встретился впервые с Витей осенью 1941 г., когда немцы подкатывались к Донбассу. В начале ноября Виктор пришел ко мне на работу в Октябрьский райком. Я его сразу не узнал - так он возмужал. Ему в сентябре исполнилось 17 лет. У нас произошел такой разговор:
   - Я пришел к тебе, Миша, чтоб решить, что мне делать.
   - Тебе надо выехать в тыл к моей семье. Там ты будешь работать на каком-нибудь предприятии пока не пойдешь в армию.
   - Я не за этим пришел к тебе. Я хочу пойти на фронт. Прошу тебя написать письмо от райкома в горвоенкомат, чтоб меня приняли в армию. Мы с ребятами пытались уйти на фронт, но Краснодонский военкомат нам отказал из- за несовершеннолетия.
   Разговор проходил в присутствии зав. военным отделом райкома Ярыльченко. Мы пошли в столовую обедать. Во время обеда Виктор несколько раз возвращался к этому разговору. Я его просьбу отклонял. Показав его кровать в общежитии райкома партии, я предложил ему отдохнуть, но Витя решил пройтись по городу.
   Через некоторое время мне позвонил горвоенком Щедрин и говорит:
   - Вот у меня сидит товарищ, утверждает, что он твой брат. Просит послать его на фронт. Я считаю, что он еще молод. Придет время, мы его просьбу удовлетворим.
   На следующий день я долго беседовал с Виктором, пока он не согласился выехать. О его выезде я договорился с комбинатом "Ворошиловградуголь". Эшелон стоял на подъездных путях завода ОР.
   Итак, Виктор выехал на восток. Он должен был поехать к моей семье, которая уже находилась под Самаркандом.
   В конце ноября по моему предложению родители переехали из Краснодона в Ворошиловград. Они стали жить в доме нашего давнишнего приятеля еще с Краснодона Кудрявцева Александра Александровича по улице Карла Маркса. Я считал, что здесь им будет безопаснее.
   1 января 1942 г. я пришел к родным. Вместе с Кудрявцевыми где-то в 10-11 часов утра сели завтракать. Завтрак по тому времени был праздничный - блины с жареным салом. Мама случайно выглянула в окно и вскрикнула - увидела, что идет Витя. Он пришел в потрепанной одежде, в стоптанных сапогах. Первым делом ему организовали баню, дали переодеться. Потом начали расспрашивать. Вот что он рассказал:
   - Мы доехали до Куйбышева, вышли с начальником эшелона Алеховым на перрон. Возле репродуктора стояла толпа людей. Мы подошли ближе и услышали сообщение о победе нашей армии под Москвой. Я решил, что немцам больше не наступать, что в тылу мне делать нечего, и дальше не поехал.
   О том, что немцам больше не наступать, мое мнение с Виктором не расходилось, поэтому я в душе одобрил его возвращение.
   -Но что же ты здесь будешь делать? Предприятия и так работают не с полной нагрузкой!
   - В крайнем случае, буду заканчивать школу. Решили, что Витя должен продолжить учебу, иметь законченное среднее образование. Оно будет необходимо на случай поступления в военное училище. И в январе 1942 г. Витя пошел учиться в | 10 класс школы № 7 Ворошиловграда, который окончил в июне этого года. Несмотря на то, что половину учебного года он пропустил, Витя учился хорошо. Сразу включился в общественную работу. Учительница этой школы Уманская вспоминает:
   "В средней школе № 7 Ворошиловграда в 1942 г. учился в 10 классе Виктор Третьякевич. Я работала в этой школе заведующей учебной частью начальных классов. В старших классах я не работала, но по педсовету все мы, учителя, хорошо знали не только плохое об учебе и дисциплине учащихся, но еще лучше знали ребят, хорошо занимающихся и принимающих активное участие в общественной жизни школы. Вот к последним и относится Витя Третьякевич. Он был комсоргом класса, редактором стенной газеты школы".
   Однажды вечером я зашел к родителям и увидел, как Витя оформлял стенгазету. Он не только писал патриотические заметки, но и иллюстрировал газету карикатурами на Гитлера и фашистов - две взял из журнала "Крокодил", а две нарисовал сам.
   Во время подготовки к переходу на подпольное существование, мы с Яковенко проводили дни и ночи в горкоме. Одну из комнат превратили в склад оружия - автоматов, патронов, взрывчатки. Наши люди сначала распаковывали снаряжение, а затем запаковывали его по частям для отдельных групп отряда. В такой день, а именно 9 июля, ко мне в горком пришел Витя. Он стал настаивать, чтоб я его взял в отряд. Я возражал: "Нет, Витя, я настаиваю, чтоб ты выехал в тыл по линии военкомата. Как раз завтра будет формироваться эшелон". В это время горвоенкомат организовывал отправку молодежи в советский тыл. Виктор наотрез отказался от этого.
   - Тогда - говорю я ему - иди к Яковенко и Рыбалко и решай с ними сам. Я о тебе, как о брате, решать не могу.
   Виктор пришел от Яковенко и говорит:
   - Иван Михайлович сказал, чтоб Рыбалко зачислил меня в свою группу.
   Так Виктор оказался в нашем отряде. Степан Сергеевич Рыбалко сообщил мне, что они с Иваном Михайловичем решили зачислить Виктора в отряд, и что он уже приступил к выполнению обязанностей бойца, что с другими товарищами готовит снаряжение, что "работает с песнями, а до этого мы работали без песен", и просит разрешить ему взять в отряд мандолину.
   - Я ему разрешил, пусть в свободное время веселит бойцов, -сказал в заключение Рыбалко.
   
   
   
    В оккупированном городе
   
   Расскажу об отдельных моментах жизни Ворошиловграда в период немецко-фашистской оккупации. В первые дни захвата города немцы расставили в разных районах радиоточки и объявили, что, наконец, ворошиловградцы дождались своих освободителей. Оккупанты ставили своей задачей вселить нашему народу неверие в силу советского оружия, сломить волю к борьбе. Уже 18 июля, на следующий день после захвата города, немцы завезли большое количество газет и листовок на украинском и русском языках, раздавали их жителям города. Этим занимались специальные команды. Фашистской пропагандистской машине мы должны были противопоставить свою агитацию. В листовках мы призывали к срыву мероприятий, проводимых немцами, и неподчинению. В книге "Герои подполья" (Госполитиздат, Москва, 1968 г., 157 стр.) сказано: "Ворошиловградский подпольный горком партии распространил в Ворошиловграде и прилегающих к нему районах свыше 50 тысяч листовок, газет и журналов".
   Хотя немцы сразу создали в городе управление по промышленности, сельскому хозяйству, торговле и назначили управляющих и к ним шефов-немцев, все равно они ничего не могли добиться. Правда, часть рабочих и служащих пошла работать на заводы, но только потому, чтоб укрыться от угона в Германию и, может быть, получить какой- нибудь продовольственный паек. Взять, к примеру, завод ОР. Немцы ставили задачу организовать там базу по ремонту паровозов на оставшемся, не вывезенном оборудовании, набрали более 2000 рабочих, собрали и отремонтировали 30 станков, но к ремонту паровозов так и не приступили. Сумели только вывезти 85 тонн цветных металлов и 20 устаревших станков.
   На заводе гитлеровцы вели подготовительную работу к вывозу черных металлов. Люди подтаскивали металл к подъездным путям. Но попытки восстановить мост через Луганку провалились. До самого освобождения города мост не был восстановлен. А ведь на восстановлении моста работало 200 человек. Так ни одной тонны черных металлов враги не вывезли.
   Большую работу немцы проводили по дележу завода. В начале оккупации на завод прибыли представители дореволюционного хозяина Гартмана, которые начали хозяйничать на заводе, считая его своим. А через некоторое время приезжают представители компании Геринга. Они заявили представителям Гартмана следующее: все то, что было на заводе до Октябрьской революции, принадлежит вам, а то, что создано большевиками, принадлежит нам. И 4 начали делить завод и даже перегораживать забором. |
   На других заводах города новые хозяева тоже не могли как следует наладить работу. Например, на заводе 20 лет Октября была организована мастерская по ремонту автомашин, где было всего 5 станков. Эта мастерская начала действовать только за 3 месяца до освобождения города.
   На заводе им. Якубовского долго готовились для производства труб, но так ничего у них и не вышло. Там в течение 4-х с половиной месяцев велись восстановительные работы на двух печах и трубопрокатном стане. Фашисты ставили задачу катать трубы малого диаметра для запалов авиабомб. Но до самого освобождения города ни одного килограмма труб прокатано не было. Трижды запускались агрегаты в работу, и каждый раз выявлялись крупные неполадки и недоделки. Вместо восстановления заводских агрегатов наши рабочие - мастера на разных предприятиях стали делать зажигалки для курильщиков и домохозяек, т.к. спичек не было.
   На всех предприятиях попытки немцев получить что-то для своей армии встречали скрытый саботаж. Он исходил буквально от всех трудящихся и стал заметно возрастать после того, когда сами немцы официально объявили трехдневный траур по случаю гибели армии Паулюса под Сталинградом.
   С захвата города немцы сразу приступили к созданию аппарата местного управления. Уже к концу июля немецким военным комендантом была создана городская Управа.
   При Управе существовали отделы: промышленный, административный, культуры и просвещения, торговли, здравоохранения, коммунального хозяйства. Начала выходить газета "Нове життя", где печатались приказы, которые издавал городской комендант Йагль, и разного рода указания Горуправы. Приведу для примера два из них:
   От 30 января 1943 г. "На основании распоряжения окружной комендатуры обязываю всех владельцев коров г. Ворошиловграда й поселков Малая, Большая Вергунка и Тельмана, немедленно начать сдачу молока на приемные пункты из расчета не менее 3 литров в день. Предупреждаю, что у владельцев, которые не будут сдавать молоко, коровы будут отобраны".
   От 2 февраля 1943 г. "На основании распоряжения руководящих директивных органов Горуправа приказывает: всем бывшим членам партии ВКПб, кандидатам и комсомольцам до 10 февраля пройти перерегистрацию в административном отделе Горуправы". Вслед за передовыми частями немцев в город прибыло гестапо, которое разместилось на Красной площади в здании облуправления НКВД и в управлении Госбанка. Сформировали в основном из числа отщепенцев нашего народа 6 участков полиции, создали биржу труда и приступили к уничтожению наших людей.
   Массовый расстрел мирного населения был совершен гитлеровцами 1 ноября 1942 года. Это было настоящее кровавое воскресенье. С захватом города немцы сразу объявили об обязательной регистрации на бирже всем евреям. Они ходили с желтыми повязками, их заставляли выполнять тяжелую работу. Мне рассказывали, что на бирже труда "шефом" был немец Софнер. Когда он приходил утром, то обязательно должен был избить человек 5-10 евреев, работавших во дворе биржи.
   В конце октября 1942 г. с целью более полного сбора евреев немцы организовали для них разовое питание горячей пищей и пустили слух, что отношение к евреям изменяется. А под 1 ноября всем еврейским семьям были разосланы извещения о явке на городской стадион к 7 часам утра, якобы для эвакуации из города. На стадионе людей грузили на машины и вывозили к противотанковому рву на Острой Могиле. Так за один день было истреблено
   около 3000 человек.
   Во время работы комиссии по расследованию злодеяний гитлеровцев, когда раскапывали могилы, член комиссии заслуженный врач УССР Скворцов обратил внимание на то, что у грудных младенцев на теле не было прострелов. Он сделал вывод, что детям смазывали губы ядом, от которого они умирали. За время оккупации свыше 10000 человек было угнано на каторгу в Германию. Так называемая добровольная вербовка людей в Германию сопровождалась облавами, арестами, избиениями. Население старалось не подчиняться немцам.
   Военный комендант города полковник Нагль вынужден был писать приказ за приказом, чтоб хотя бы в какой-то мере заставить людей повиноваться:
   "Приказ городского командования населению города Ворошиловграда.
   Защита и безопасность г. Ворошиловграда находятся в руках Германской Армии. Воля ее по возможности предохранить город и жителей от последствий войны. Население обязано содействовать этому. Городской комендант приказывает:
   1. Каждый житель обязан работать, должен обязательно повиноваться требованиям германских учреждений и их уполномоченным в проведении работ. Отказ от работы и самовольная отлучка будут строго караться.
   2. Запрещенного времени для хождения по улицам с 19-00 до 5-00 часов следует строго придерживаться. Жители, застигнутые в запрещенное время вне дома, не имеющие при себе пропуска, подвергаются опасности.
   3. Все граждане мужского и женского пола в возрасте от 15 до 55 лет должны явиться в четверг 28 января с.г. к 6 часам утра для получения работы.
   Нагль. Полковник и городской комендант".
   Как рассказывали очевидцы, в ответ на этот приказ только к 12 часам удалось согнать группу людей около 200 человек, которых направили на строительство оборонных укреплений на реке Донец. Жители города саботировали мероприятия гитлеровцев, что вынуждало полковника Нагая издавать строгие приказы:
   "Расценивая данное обстоятельство как саботаж, приказываю: лица, не явившиеся на работу, будут рассматриваться как саботажники, с применением к ним строжайших мер наказания по условиям военного времени. Все безработные обязаны ежедневно являться на биржу труда или полицейские участки. Неявки повлекут за собой строжайшее наказание".
   Население города и окрестностей на работу не шло, игнорировало приказы немцев, занималось только тем, чтоб достать кусок хлеба для семьи. Во всех видах своей агитации немцы говорили, что пришли к нам как освободители, забывая сказать, от чего и кого они нас освободили. Мне кажется, что очень правильно выразил мысли нашего народа при встрече со мной житель села Бондарка Марковского района старик Нарожный. Он, рассказывая, как грабят немцы, с удивительным выражением добавил: "Но ты знаешь, они, как пришли быстро, так и уйдут". Я часто вспоминал этого старика.
   
   
   
   

   Началась наша жизнь в лесу. Итак, 17 июля 1942 г. в 10 часов утра фашисты заняли Ворошиловград. Город был оставлен нашими войсками в силу того, что основная ударная группа немецких войск, обойдя город с севера, уже 15 июля захватила Миллерово и Кантемировку - в 100 км на восток. Наши войска, чтоб не остаться в кольце, вынуждены были отойти.
   Зная, что город захвачен врагом, мы до самого вечера высылали разведку в близлежащие села узнавать обстановку, но в деревнях фашистов еще не было.
   Наш отряд насчитывал всего 48 бойцов, не считая подпольщиков-одиночек; имел 35 автоматов, 18 винтовок и 150 гранат. Отряд должен был действовать в окрестностях Ворошиловграда. Этот район действия был установлен нами, и вообще, по этому вопросу с нами никто не говорил.
   Места дислокации групп мы сами установили из своих соображений. По сравнению с тем, как намечали в 1942 г., сейчас внесли ряд уточнений. Так, например, группа Рыбалко, расположенная в районе хутора Паньковка, должна контролировать дорогу на Веселую Гору, группа Громова в районе Красного Яра - дорогу на Луганскую Станицу, группа Литвинова в районе сел Николаевка-Лобачево должна контролировать дорогу на Новосветловку и аэродром, группа Боброва в районе хутора Сабовка - железную и шоссейную дороги на Алчевск.
   Штаб отряда, как и планировалось раньше, базировался в группе Рыбалко. При штабе был подпольный обком комсомола, возглавляемый Надей Фесенко, и подпольный горком комсомола во главе с Галей Сериковой. До оккупации они работали секретарями райкомов ЛКСМУ города. В штаб входили: командир отряда Яковенко, я, старшина Шевченко, Надя Фесенко, Опренко в качестве связного. Яковенко мне говорил, что начальником штаба к нам в отряд назначается Груц, первый секретарь Боково-Антрацитовского райкома партии, но он к нам так и не явился.
   При штабе отряда была создана комсомольская организация в составе Нади Фесенко, Гали Сериковой, Афанасия Забелина, Юры Алексенцева, Виктора Третьякевича и Ястреба, которые участвовали в большинстве операций отряда. С их помощью в городе и окрестностях была создана подпольная сеть комсомольцев-одиночек, действовала группа связных. Однажды Надя пошла на встречу с ними для раздачи листовок и взяла с собой молодых ребят - Забелина, Алексенцева, Виктора Третьякевича. Выполнив задание по распространению листовок и газет, по предложению Нади комсомольцы незаметно подошли к хлебозаводу, где фашисты разместили склад боеприпасов, сняли охрану и взорвали несколько штабелей.
   В первый же день оккупации Надю и Виктора направили в город на разведку. Вернувшись, они рассказали, что гитлеровцы на высоких зданиях в людных местах установили громкоговорители и на русском языке вели фашистскую агитацию. Они пытались внушить нашим людям о якобы полном разгроме Красной Армии, о взятии в ближайшее время Москвы, и о том, что до полной победы над Россией остались считанные недели. Расхваливали райскую жизнь в Германии, заманивая наших людей.
   Надя сообщила также, что немцы, заметив в переулке Якубовского пятерых ребят 11-12 лет, которые стояли возле ящика с минами, (по-видимому, оставленного нашими бойцами), закричали на ребят "Партизаны!", схватили их, вывезли к трамвайному парку и расстреляли на глазах у жителей Стахановского городка.
   Основной упор в своей пропаганде немцы делали на частнособственнические настроения людей. "Свобода личному предпринимательству", "Долой большевистские колхозы!", "Честно трудиться на Фюрера" - таковы были их лозунги. И тут же предупЩ1Г1 - кто будет помогать партизанам, того ждет смертная казнь, Р т0 будет помогать их ловить, того ждет награда.
   Из донесений нашей разведки нам стало ясно, что кроме репрессий, гитлеровцы среди населения ведут большую пропаганду. Это заставило нас немедленно приступить к выполнению основной нашей задачи: противопоставить нашу агитацию геббельсовской пропаганде. Мы имели рацию, вели двухстороннюю связь со штабом партизанского движения, имели возможность регулярно слушать Москву.
   На основании этого и донесений связных мы составляли свои листовки и распространяли их в Ворошиловграде и его окрестностях. Тексты листовок составляло командование отряда и групп -Яковенко, Громов, Рыбалко и я. А товарищи Пиши, Коваленко, Хмаренко, Скрыпников, Шевченко и особенно комсомольцы, их размножали ночами при свете трофейных фонариков. На каждой листовке писали: "Прочти и передай другому".
   В первых листовках мы сообщали о положении на фронте и призывали жителей срывать мероприятия немцев, особенно, по восстановлению предприятий, а также укрываться от угона в Германию. Конечно, трудно было писать о положении на фронте, т.к. наша армия отступала. Но в листовках мы говорили о неизбежной победе нашего народа.
   Как нам потом рассказывали, - это Грушецкий, рабочий завода ОР, Уманская - учительница 7 школы, Пивоварова - работница хлебозавода, Дверников с завода Артема, Томилина и Никонов -пенсионеры, что листовки, которые были расклеены по городу, населением читались и оказывали положительное влияние на настроение жителей. Вот одна из многих наших листовок: "Дорогие наши ворошиловградцы!
   Мы, коммунисты-подпольщики, обращаемся к вам: не верьте лживой фашистской пропаганде. Банда Гитлера пытается убедить вас, что они разгромили Красную Армию, уничтожили советскую власть. Это наглая ложь! Красная Армия не только не уничтожена, она наносит сокрушительные удары по гитлеровским войскам по всем участкам фронта. Недалек час, когда Красная Армия перейдет в контрнаступление и освободит наш город от гитлеровской нечисти.
   7 августа 1942 г. Подпольный горком партии".
   Партийная организация города свою главную задачу в период оккупации по проведению массово-политической работы среди оставшегося населения в основном выполнила. Это подтверждается тем, что за семь месяцев хозяйничанья в городе гитлеровцы ни на одном предприятии не добились выпуска какой-либо продукции.
   Партийные документы людей, оставшихся в партизанском отряде, не отбирались и не сдавались в обком партии. Такого указания не было, и люди выезжали в лес со всеми документами при себе. В каждой группе отряда кроме командиров были политруки: в группе Боброва - Соболев, у Литвинова - Пархоменко, у Громова - Пигли, у Рыбалко - Нечаев.
   Первые три дня мы располагались на опушке леса между хуторами Христовое и Паньковка, потом было найдено другое место. Рыбалко решил перебраться в центральный лес в излучины Донца. Первая декада на территории врага проходила относительно спокойно. Немцы в близлежащие хутора не появлялись. В конце июля на заседании штаба командир отряда Яковенко И.М. призвал всех действовать активнее и подумать о проведении диверсий. В связи с этим было решено в 2-3 дня провести партийные сборы во всех группах. Связь с группами была затруднена, в частности из-за того, что они были вынуждены часто менять свое местоположение.
   К концу июля у нас еще не была установлена связь с группой Литвинова. 20 июля Серикова сообщила нам, что часть людей из его группы ушла, осталось человек пять. На другой день Яковенко, Серикова и Рыбалко отправились в группу Литвинова, но не обнаружили ее. О судьбе группы Боброва мы узнали от политрука его группы Соболева, который пришел к нам. Он рассказал, что когда они пришли на место, там была бомбежка, шла лавина немцев, и они пошли обратно в город с целью разыскать группу Рыбалко. Не знаю, как и где они разошлись с Бобровым, но, по словам Соболева, условились назавтра встретиться в Стукаловой балке.
   Когда 16 июля Соболев пришел в Стукалову балку, то никого там не дождался в течение дня и ночи. Тогда 17 июля я его встретил в лесу и привел в наш лагерь. Мы дали задание разведке узнать, не находится ли кто-нибудь из группы Боброва в городе. Но никого не нашли. Боброва я увидел только на второй день уже после освобождения города, когда он пришел ко мне в горком партии.
   С группой Громова мы держали постоянную связь. 24 июля Яковенко и я в сопровождении двух отрядовцев пошли в группу Громова, которая дислоцировалась на территории совхоза им. Чкалова в Сухой балке, где был небольшой лесок. В группе насчитывалось 14 человек. На собрании Громов сообщил о разведывательной работе, о связях с оставшимися подпольщиками в городе, о боевой готовности группы. С Громовым мы отработали пароли и условились, что связной будет приходить к нам каждый день с донесением.
   В конце июля стало заметно, что в близлежащие хутора стали проникать немцы. Появлялись один-два раза в день по 10-15 мотоциклистов на короткое время. Наши разведчики докладывали, что в большинстве случаев они останавливаются возле полутораэтажного дома на краю Паньковки. Наш разведчик Забелин узнал, что в этом доме живет некто Г. с семьей. Он, по его рассказам, эвакуировался из Западной Украины, в Паньковке с апреля 1942 г., живет с женой, сыном и дочерью. Когда Красная Армия остановила немцев, он решил дальше не ехать. Как оказалось позже, это была его
   выдумка.
   1 августа у нас в стране по сложившейся традиции отмечался многие годы антивоенный день, приуроченный к началу в это время первой империалистической войны. Сидя под деревом во время обеда, приготовленного нашим коком Хмаренко, (а на обед был вкусный суп из говяжьей тушенки), Яковенко, обращаясь ко всем нам, говорит: "Сегодня антивоенный день, наши люди ведут на фронте ожесточенные бои, а мы сидим. Обидно!"
   После обеда Степан Рыбалко собрал свою группу, рассказал о только что прослушанной сводке Совинформбюро, в которой говорилось, что наши войска ведут бои в районе Котельникова Ростовской области. Здесь же он дал задание Виктору идти на разведку в Красный Яр на смену Нечаеву, а Юре идти в Паньковку, чтоб сменить Шевченко и Забелина. Остальным членам группы продолжить изучение ручного пулемета.
   Еще не успели разведчики уйти на задание, как подходит Шевченко и сообщает, что в Паньковку прибыл большой отряд из 50-60 человек немцев на мотоциклах и велосипедах. На возвышенности вверх по Донцу немцы выставили пост из нескольких человек. Они расположились под отдельно стоящей грушей. Яковенко дал команду немедленно идти на этот пост, для чего привести себя в полную боевую готовность. Это означало, что кроме автомата нужно иметь при себе запасной диск патронов, две гранаты РГД и нож. Личные документы оставить в лагере. Иван Михайлович решил Виктора оставить на охране лагеря, однако, услышав это, Виктор стал просить взять его на операцию, и Яковенко согласился.
   Таким образом, для нападения на немецкий пост пошло нас 9 человек: Яковенко, Шевченко, Забелин, Хмаренко, Опренко, Соболев, Ястреб и мы с Виктором. "Вот и представилась вам возможность отметить антивоенный день"- сказал, обращаясь к нам, Иван Михайлович.
   Перед выходом, отойдя от шалаша шагов десять, Яковенко еще раз все обсудил со мной и стал меня убеждать, что нам необходимо выступить против этих фашистов, расположившихся под деревом. Я пытался доказать ему, что лучше провести разведку и как потемнеет, напасть на немцев, которые находились в хуторе. Но Иван Михайлович был неумолим. Он загорелся желанием немедленно отметить антивоенный день.
   После этого я предупредил всех - без команды не стрелять, проявлять выдержку и стараться живыми не попадаться врагу. Перечислив идущих на операцию, Яковенко говорит: "Повторяю, раньше времени не обнаруживать себя, без команды не стрелять. Помните, идем на боевую операцию, где опасность может быть на каждом шагу. Думаю, что в лесу немцев нет, но все равно, идя по лесу, не забывайте о бдительности. Если на пути встретится кто-нибудь из гражданских, задерживать и докладывать мне. На хозяйстве остаются товарищи во главе с Надей Фесенко".
   Мы пошли по тропинке гуськом. Я был замыкающим. Подошли к лесной дороге, идущей от Христового в Паньковку, осмотрелись, прислушались. Впереди предстояло преодолеть 200-250 м крутой горы, заросшей густым невысоким леском. Вышли к опушке, метрах в 40 от нас увидели немцев, сидящих под высокой грушей. Они ели, смеялись, разговаривали между собой. Один немец прохаживался невдалеке с автоматом наготове. Иван Михайлович всем указал, где кому залечь и ждать команды. Ребята ползком добрались до условленных мест. Ориентиром были выделяющиеся кусты или деревья. Я был крайним на правом фланге опушки.
   По команде Яковенко мы обстреляли фашистов с трех сторон. Никто из них не поднялся, и только один побежал к спуску в сторону хутора. Ястреб побежал за ним, бросил вдогонку гранату. Гитлеровец покатился с горы. Потом жители нам сообщили, что его тяжело раненного везли в Красный Яр, и по дороге он скончался. Мы подбежали к трупам, забрали документы и оружие. Немцы из хутора открыли ураганную стрельбу по месту нашей операции, но мы были уже в лагере.
   Возвратившись в лагерь, мы собрали всех бойцов и начали разбирать нашу первую операцию, вскрывать ее недостатки. В частности, считали, что нужно было не пост уничтожать, а подождав до сумерек, напасть на немцев в хуторе. Выяснилось, что во время боя у Яковенко и Соболева отказали автоматы, получились одиночные выстрелы. Качество автоматов было неважное. Когда эти автоматы попадали на фронт, их всегда браковали - если не поддерживать коробку, они стреляли одиночными выстрелами. Мы очень беспокоились за Рыбалко и Нечаева, которые были в разведке, но они скоро пришли из Паньковки.
   В ранцах у немцев кроме личных вещей и безвкусных галет ничего не оказалось. Документы также не представляли собой никакой ценности. У ефрейтора оказался дневник, небольшая записная книжечка. Виктор перевел. Там были восторги по поводу побед германской армии, часто упоминалось имя Гертруда. Дневник и другие документы мы бросили в костер.
   На следующий день в Паньковку прибыл на автомашинах карательный отряд до 100 человек, и опять штабная машина остановилась около дома Г.. В это время в дозоре на окраине Паньковки в огородах находились Рыбалко и Нечаев. Они увидели, как из дома Г. вышли офицер, три солдата и сам хозяин. И вот здесь он показал свое лицо. Он указывал на дома жителей, которых арестовывали и
   отправляли в сарай.
   Как мера репрессии за убитых, немцы взяли из хутора 22 человека заложников. В числе арестованных были и наши помощницы Софья Павленко и Матрена Удовиченко. Арестованных угнали в Красный Яр. 3 августа в 5 часов утра на кладбище расстреляли 5 человек, не имевших ничего общего с отрядом. Среди расстрелянных были Будыкина Анастасия Николаевна 21 года, комсомолка, ее мать Будыкина Надежда Ивановна 55 лет; Курах Никита Миронович 60 лет и его сын Иван Никитович 36 лет; Кочанов Григорий Матвеевич 19 лет.
   Наши партизанки Павленко и Удовиченко, несмотря на пережитое, вечером пришли к нам в отряд. Это были истинные патриотки. Они одними из первых вступили в колхоз в 1930 г., Софья была несколько лет заведующей животноводческой фермой. Для нашего отряда они пекли хлеб, заготавливали продукты. (Мы заранее их снабдили продовольствием). Их мужья были на фронте, с ними жили их несовершеннолетние дети, у Софьи - четверо, у Матрены - двое. Они не боялись за себя, не трусили, готовы были выполнять наши поручения.
   После нашей первой боевой операции немцы обстреливали лес днем и ночью. Мы ушли в более густой лес. В то же время наскочила на немцев подвода из отряда Сиворонова. У них тоже была перестрелка, но отряд вышел из нее без потерь. Мы связались с Сивороновым в лесу. Я его лично не знал, но с ним был знаком Яковенко. Он говорил, что Сиворонов Я.И. организовал отряд по линии НКВД.
   Яковенко сначала встретился со связным из их отряда в лесу; они условились встретиться с Сивороновым, который находился по другую сторону реки. После этого он переплыл на нашу сторону. На встрече присутствовали Яковенко, Рыбалко и я. Из отряда Сиворонова были он и комиссар отряда Макаров, который впоследствии по рассказам товарищей из их отряда погиб под Купянс-ком во время воздушного нападения. По их просьбе мы снабдили их продуктами.
   Сиворонов предложил нам действовать вместе, и мы условились, что перейдем на другую сторону Донца. Через три дня мы переправились туда днем, когда немцев в хуторе не было. Наши отряды располагались отдельно друг от друга. Я ходил к ним в отряд, у них было человек 45-50. Одеты были по-разному - кто в военной форме, кто в гражданской. Они тоже приходили к нам. Вместе на одной территории мы находились три дня. Пятого числа немцы начали массированный обстрел леса, и под 6-е августа отряд Сиворонова от нас ушел.
   Он нам предложил идти вместе с ними за Лисичанск, в Кревенские леса. Сиворонов уход отсюда мотивировал тем, что здесь нет хороших мест для укрытия отряда, а там хорошие леса. Я поддержал его предложение, но Яковенко категорически отказался: "Имеем задание действовать здесь, никуда не уйдем". Потом уже, когда мы шли в Митякинский лес, он сказал: "Может быть, лучше было бы, если б мы пошли с Сивороновым". Позднее стало известно, что часть партизан Сталинской и Ворошиловградской областей объединились под командованием Сиворонова и двинулись из Кременских лесов навстречу Красной Армии.
   
   
   
   
    Партизанские будни
   
   На возвышенности по направлению на хутор Обозный за два дня выросло непонятное для нас сооружение немцев. Рассматривая его в бинокль, можно было увидеть, что оно затянуто брезентом. Яковенко дает задание молодым ребятам Третьякевичу и Забелину с наступлением темноты пробраться туда и узнать, что это такое. Провожая их, я предостерегал ни в коем случае себя не обнаруживать и постараться определить, сколько там немцев. Вернувшись, ребята рассказали, что это была метеостанция.
   - А как вы установили, что это метеостанция? - спрашиваю у них.
   - Мы подползли близко, и нам отчетливо был слышен разговор, - говорит Виктор, - они передавали сводку погоды на аэродромы. При этом они часто упоминали города Старобельск, Макеевку и Таганрог.
   Виктору легко было понять разговор немцев, т.к. он относительно хорошо владел немецким языком. Кроме изучения в школе, Виктор в течение двух лет посещал в Краснодоне курсы немецкого языка. Он свободно переводил с русского языка на немецкий и наоборот, был нашим главным переводчиком - переводил статьи из немецких газет и документы, захваченные у немцев.
   На следующую ночь метеостанции не существовало. Возглавил эту операцию Иван Михайлович. С ним пошло несколько бойцов, в т.ч. Соболев, Морозов, Забелин. Метеостанцию они забросали гранатами и обстреляли из автоматов, уничтожив и ее гарнизон.
   Пытаясь наладить связь с группой Литвинова, Яковенко в который уже раз решает идти на ее поиски. По ранее составленному плану группа Литвинова должна располагаться в районе села Малониколаевка, в ее задачу входило контролировать дорогу на Станицу Луганскую и переправу через Донец. Но прошло две недели, а связных от Литвинова нет и нет. Он говорит мне:
   - Возьму я двоих ребят и пойдем на розыски Литвинова. Я Николаю Семеновичу верю, он подвести не должен. Это что-то случилось. В общем, решаем - я иду.
   Я согласился. Мы наметили маршрут, чтоб обойти хутора и поселки, где разместились немцы.
   Когда вечером он стал об этом говорить, то задает сам себе вопрос - кого взять с собой? И долго не раздумывая, сказал, что берет Виктора и Галю Серикову. Вышли они в 21 час. Уже стемнело. Я их проводил до окраины леса и вернулся в отряд. Проходили они больше двух суток, но группу Литвинова не нашли. Решили, что она перебазировалась в другое место.
   Позднее стало известно, что в группе оказались ненадежные люди. Они сбежали из отряда, их было двое. Скорее всего, они рассказали немцам или полиции о расположении группы, указали места укрытия продуктов и боеприпасов. Все базы были разгромлены. Группа Литвинова осталась без ничего. Мало того, сбежавшие из отряда люди назвали врагам местожительство многих членов группы, в результате чего были схвачены товарищи Михайлов и Солодовников.
   Как рассказал Николай Семенович Литвинов, после постигшей их неудачи он пошел на розыски штаба отряда, на что безрезультатно потратил несколько дней. Штаб к этому времени перешел на другое место. Тогда Литвинов направился в Волошинский район Ростовской области, осел в хуторе Рогалик и приступил к организации новой группы. Его новая группа состояла, в основном, из попавших в окружение наших солдат и офицеров. Под руководством Литвинова эта группа в ноябре 1942 г. выросла до 50 человек.
   Они провели ряд операций. Даже сбили фашистский транспортный двухмоторный самолет в районе хутора Волошина. Николай Семенович об этом случае рассказывает:
   "Песецков, Жмагунов и я, вооруженные полуавтоматическими винтовками, во время перехода сделали привал в Казенной балке недалеко от хутора Волошина. Слышим гул самолета, над нами на высоте 150-200 м летел двухмоторный самолет. Отчетливо были видны фашистские опознавательные знаки. Лейтенант Песецков быстро сориентировался, мгновенно лег на спину и начал стрелять по самолету. То же делали я и Жмагунов. Самолет загорелся и начал падать. Экипаж, видимо, пытался спланировать, но не успел, и самолет врезался в землю. Самолет сгорел, экипаж погиб. Самолет упал на посевы колхоза "Большевик" Волошинского района". Особенно активно группа Литвинова действовала в октябре-ноябре 1942 г. Она совершила несколько операций на железной дороге Красновка-Миллерово. Они разбирали пути - и тогда движение поездов приостанавливалось, уничтожали телефонную связь, уничтожили три автомашины с немцами на Миллеровской дороге. Как известно, Красновка была местом ожесточенных боев. Используя морозную погоду, немцы согнали жителей поселка и окружающих хуторов, чтобы они ведрами носили воду для создания ледяного оборонительного вала. Хотя этот вал и был сделан, но наши войска его прорвали, и Красновка была освобождена. При взятии Красновки в прорыве вала принимали участие партизаны Литвинова.
   Возвращаясь после розыска группы Литвинова, Яковенко и его сопровождающие при переходе в лес около Николаевки чистым полем метров 200, натолкнулись на полицейских, которые открыли огонь из винтовок. Это были полицейские Николаевского участка, которых вывел для обучения стрельбе начальник полиции (он об этом заявил на судебном процессе в 1947 г.). Их было 8 человек. "Мы, - говорит Иван Михайлович, - залегли и поползли, стараясь не обнаруживать себя. Вокруг не было и кустика. А для того, чтоб войти в лес, нужно приблизиться к полицейским, иного выхода не было. Приблизившись к ним на 60-70 м, мы открыли по ним огонь из автоматов. У Виктора были гранаты РГД, я шепнул ему, чтоб он их бросил. Виктор подполз ближе, поднялся во весь рост и бросил гранаты. Это заставило полицейских замолчать, и мы укрылись в лес". Жители Николаевки нам сообщили, что двое полицейских были убиты, а двое раненых доставлены в медпункт, где они скончались.
   Стычки с полицейскими были не раз. Петр Скрыпников и Юра Алексенцев в 6 км от села Болотенное Станично-Луганского района натолкнулись на полицейских, ехавших верхом на лошадях. Наши люди незаметно из засады на них напали и уничтожили.
   Практически каждый день мы проводили боевые операции, совершали диверсии. Однажды Николай Соболев и Афанасий Забелин вместе с Надей Фесенко и Ястребом у дороги Ворошиловград - Веселая Гора под покровом ночи из засады забросали гранатами колонну автомашин. Три машины с живой силой и техникой противника были уничтожены.
   Как-то мы с Яковенко долго не спали и обсуждали сложившуюся обстановку под впечатлением минометного обстрела карателями нашего отряда, намечали, как действовать дальше. В разговорах ночь пролетела. Иван Михайлович поднялся, по привычке осмотрелся вокруг и говорит:
   "Нам надо бы побывать на дороге Ворошиловград - Веселая Гора, узнать, что там делается в связи с активизацией карателей против нас. Я возьму ребят и схожу. А посты немцев обойдем за хутором Христовое".
   Были подняты Шевченко, Хмаренко, Соболев, Забелин, Скрыпников и Виктор. Яковенко пошел готовиться к походу, а я рассказал ребятам цель похода и дал им 15 минут на сборы; нужно было до рассвета пройти посты гитлеровцев. Вскоре они ушли. Вернулись в отряд поздно вечером с большими трофеями. Иван Михайлович, утомленный походом, все же спешил рассказать нам - Громову, мне и Рыбалко - о прошедшем дне:
   "До грейдера мы дошли быстро, только начало светать. Я собрал ребят и поставил перед ними задачу - первый, идущий по дороге транспорт, разгромить; после окончания операции - сбор всех в Стукаловой балке, где будем проводить дневку и наблюдать за дорогой. Мы ждали, что появятся автомашины, а их не было. Вдруг из-за перевала услышали стук бричечных колес. Я ребят рассредоточил и троих отправил на ту сторону дороги. Стрелять -только по моему сигналу. Если это брички колхозные, мы их пропустим, и будем ждать другого транспорта.
   Из-за перевала метрах в 200 от нас, - продолжает Яковенко -появился воинский обоз из шести подвод. На подводах сидели солдаты. На передней, опустивши ноги, с карабинами на коленях два итальянца весело смеялись. Всего я насчитал одиннадцать солдат. На подводах стояли ящики, увязанные веревкой. Когда с нами поравнялась третья подвода, я выпустил ракету - сигнал для начала действий. Со всех сторон на фашистов посыпался град пуль. Шестеро было убито, некоторые бросились в посадку. Только один солдат, укрывшись за бричкой, стрелял из карабина. Петро Шевченко бросил гранату, которая успокоила фашиста навсегда", - закончил свой рассказ Яковенко.
   Подводы были загружены продуктами, и только на двух находилось несколько ящиков с гранатами. Хмаренко взял большой ящик с галетами, Шевченко и Соболев набрали в мешки банок со свиной тушенкой. Остальные притащили гранаты. "Так что мы теперь на гранаты богатые" - улыбнулся Иван Михайлович и при этом тяжело вздохнул.
   - В чем дело, чем ты недоволен? Может быть, кто-то из ребят подвел? - обратился я к нему. Ведь операция прошла успешно. Он поделился со мной, что в душе испытывает разочарование: - Еще по пути туда я решил не только вести наблюдение, но и совершить на дороге диверсию. До самого места я мысленно представлял, что будет идти машина с начальством, и мы их уничтожим. А тут, пожалуйста, МУ-2. А что касается ребят, то все они вели себя в бою отлично.
   Иван Михайлович не пошел в шалаш, а заснул тут же на охапке сена.
   Время было за полночь. Стояла ясная звездная ночь, в лесу - тишина. Изредка слышен шорох ночных жителей леса и слышно, как Донец несет свои воды к Дону, где сейчас наша армия ведет ожесточенные бои с врагом.
   2 августа сторож колхозного огорода в Христовом сообщил нам, что вверх по Донцу примерно в 4 км от села, немцы навели через Донец понтонные мосты, по которым начали переправлять транспорт на хутор Нижне- Теплое и на Старобельск, а также обратно на Ворошиловград. Возвратясь в отряд, мы доложили об этом Ивану Михайловичу. Он дал задание Степану Рыбалко разведать подходы к мостам, сказав при этом: "Не можем мы спокойно смотреть, как немцы переезжают Донец рядом с нами".
   Вечером Рыбалко сказал, что "подходы к мостам нам известны" и продумано, как их можно взорвать. Как развивались события, нам рассказала Надя Фесенко:
   "Рыбалко подозвал к себе меня, Третьякевича, Забелина, Хмаренко и Скрыпникова и сказал, что сегодня ночью мы должны уничтожить понтонные мосты. Он спросил:
   - Кто из вас может плавать под водой и сколько?
   - Я могу пройти 15-20 м, - сказал Забелин.
   - И я пройду такое же расстояние, - сказал Виктор.
   - Тогда так, - говорит Рыбалко, - Виктор и Афанасий берут по 6 шашек тола, запалы и бикфордов шнур. При себе иметь только пистолет. Фесенко, а также Скрыпникову и Хмаренко иметь по запасному диску патронов и по 4 гранаты. Сейчас готовьтесь, в 22 часа выходим".
   Мы с Юрой Алексенцевым проводили их до Христового, пожелали удачи и вернулись в отряд. Заснуть я не мог. Дежурным по лагерю был Николай Соболев, и мы с ним, сидя на пнях, курили, разговаривали. И вдруг, приблизительно в час ночи, раздался оглушительный взрыв, раскаты которого прокатились по Донцу. Мы решили, что это дело рук наших товарищей, хотя полностью уверены не были. Ведь взрывы часто слышались и другие. В три часа ночи наши вернулись. Степан Рыбалко рассказал:
   "Дошли мы до места без отдыха, хотя идти по лесу ночью очень трудно. У всех было приподнятое настроение. Подошли на расстояние 50-60 м, осмотрелись. По мостам ходили по двое четыре автоматчика. Я подозвал ребят ближе и тихо сказал, что мы должны подползти к мостам на 15-20 м. Они берут взрывчатку, опускаются в воду, подныривают под мост, закладывают ее под понтоны, закрепляют шнур и возвращаются к нам. Я, Надя и остальные расположились на бугорке. Мы должны были быть наготове, чтоб прикрывать ребят в случае обнаружения. Все было выполнено, как и намечалось. Мы зажгли шнур и убежали подальше в лес. Через несколько минут раздался взрыв, мы были уже метрах в 400 от него. Находящиеся в палатке немцы подняли беспорядочную стрельбу".
   На следующий день утром Алексенцева направили на огород за овощами, которыми с большой охотой нас снабжал сторож. (Он пришел ко мне, примерно, в 1945 г. и по его просьбе я написал ему справку, что он помогал партизанам). Сторож и рассказал, что кто-то ночью подорвал мосты: " В одном разорвано два понтона, в другом - четыре, и затоплены". Через три дня немцы восстановили один мост, но ночью с 6 на 7 августа этой же группой он был взорван. Таким же образом были взорваны мосты выше Веселой Горы и около села Желтого. Немцы больше в этих местах мостов не останавливали. Они пользовались мостом в Веселой Горе, который охраняло свыше 100 человек.
   Эти, казалось бы, незначительные операции так действовали на фашистов, что они решили предпринять против нас большое наступление, распустив слухи, что в лесу находится 250 партизан. д нас даже после воссоединения с группой Громова было всего 22 человека. В связи с тем, что Сухая балка, где укрывалась группа Громова, была почти безлесной, мы дали указание Громову перейти к нам, что он и сделал ночью под 5 августа. За ними специально посылали Юру Алексенцева. В эту же ночь мы перебазировались на левый берег Донца и расположились в лесу против хутора Паньковки.
   6 августа в 5 часов утра в хутор прибыл карательный отряд в количестве 300-400 человек, вооруженный минометами, гранатометами, пулеметами, автоматами. В 8 часов утра они открыли по месту нашего расположения на противоположном берегу Донца сильный минометный и пулеметный огонь. К вечеру обстрел прекратился. На следующий день после массированного обстрела нашего отряда немцы через Донец начали делать переправу. Мы не давали им возможности ее сделать, постоянно их обстреливая. Вообще, немцы в течение месяца не могли сделать переправу от Луганской Станицы до Веселой Горы. Мы их много раз систематически подрывали и обстреливали.
   Одна из операций, в которой я тоже участвовал, упоминается в книге "Мужество коммунистов", 45 стр.:
   "Группа под командованием Рыбалко получила боевое задание - уничтожить переправу через Донец в районе села Веселая Гора. В операции принимал участие комиссар отряда Михаил Третьякевич. Под прикрытием прибрежного лозняка партизаны незаметно дошли до реки. Третьякевич вместе с Петром Шевченко и Николаем Соболевым бесшумно сняли часовых, обеспечив беспрепятственный подход к переправе. Забросав ее гранатами, партизаны исчезли. Связь между левым и правым берегом Донца в этом районе на несколько дней была прервана".
   Поскольку лес, где мы скрывались, был небольшой и редкий, карательному отряду было бы легко нас перебить. Обсудив положение, мы решили временно перейти в Митякинские леса, где хорошо ориентировался Степан Сергеевич Рыбалко.
   10 августа в 4 часа дня мы пошли через пески Станично-Луганского района. Первую дневку сделали у Новой Кондрашевки. Шли ночами с большими грузами. Во вторую ночь в результате неточной ориентировки мы подошли к неизвестному нам тогда поселку. Впоследствии выяснили, что это был хутор Пшеничный. Отойдя от хутора метров 700, остановились и решили провести день в кустах возле ручейка. Начало светать. В конце дня нас обнаружила женщина, гнавшая корову. Мы попытались ее задержать, но она выбежала на открытое место. Я предложил перейти отсюда в сторону на 300 метров, но никому не захотелось, все равно скоро уходить.
   За час до выхода мы начали проводить совещание всей группы, где рассказали, куда мы идем, и самое главное, что при переходе грейдера Станица Луганская - Нижняя Ольховая мы можем натолкнуться на немцев, что, возможно, эту дорогу придется переходить с боем.
   Условились, что идем в Митякинские леса за речку Деркул, отметили место встречи на карте. Я эти места не знал, но оттуда был родом Рыбалко, поэтому решили идти туда. В момент выступления Рыбалко на собрании почти со всех сторон начался интенсивный обстрел. Позже мы узнали, что женщина, которая нас обнаружила, сообщила об этом своему брату-полицейскому, за что впоследствии была осуждена.
   Когда начался обстрел, я, Гуров, Коваленко, Журовский, Скрыпников, Рыбалко залегли прямо на том месте, где сидели. Завязался бой, в котором погиб старшина Шевченко. Нужно было отходить, т.к. с хутора шло подкрепление немцам. Яковенко мне сказал, чтобы я с пятью бойцами прикрывал отход отряда.
   Мы начали отстреливаться, а Яковенко с большей группой вышел наверх. Они залегли в 200-х метрах, тоже отстреливаясь. Когда немного утихла перестрелка, я поднялся и сказал товарищам, что пойдем от этого места вверх по ручью. Пошли. Впереди меня Рыбалко, потом я, Скрыпников и, как я думал, остальные идут сзади. Шагах в двадцати обнаружили Ястреба и Алексенцева, забрали их и пошли дальше.
   Отошли 150 м по реке, начало темнеть. Ожидали остальных до 11 часов вечера, высматривая их то по одной, то по другой стороне реки. Посылали на поиски Алексенцева и Ястреба, но они не обнаружили отряда. Виктора тоже с нами не было.
   Мы с Рыбалко решили, что может быть, остальной отряд пошел вверх и далее в Митякинский лес, как было условлено, и мы его там обнаружим. В стенограмме беседы представителя ЦК КПбУ Поповой Е.С. со мной 5 мая 1945 г. написано:
   "С Яковенко у нас не было договоренности, что если что-то случится с отрядом по дороге, то вернуться в Паньковский лес. Такого условия не было, была одна мысль - добраться в Митякинский лес. А Яковенко, как выяснилось, почему-то с отрядом пошел снова в район Паньковки.
   Таким образом, оторвалось нас 5 человек: Рыбалко, Скрыпников, Ястреб, Алексенцев и я. На вторые сутки дошли до Митякинского леса. Мы решили разыскивать отряд втроем - Скрыпников, Рыбалко и я. Исходили весь лес, но никого не нашли. Лес был размером примерно 4 на 10 км, вблизи находилась Митякинская станица, а в 8 км по ту сторону Донца - село Макаров Яр, откуда
   родом был Рыбалко.
   В лесу мы находились 12 дней. Рыбалко сумел встретиться со своими земляками из Макарова Яра. У нас было плохо с продуктами, они нам достали необходимое. Один из дальних родственников Рыбалко служил колхозным старостой, я его не знал. Степан Сергеевич с ним встретился.
   Он был на совещании старост и полицейских в Новосветловке и принес оттуда сообщение, что в хуторе Пшеничном разгромлен Ворошиловградский партизанский отряд, причем, как будто бы двух человек убили, а шестерых поймали и расстреляли. Могло, конечно, такое случиться и с нашими товарищами, поэтому мы решили пока укрыться и одновременно разыскивать отряд. Эти слухи должен был проверить Рыбалко, для чего послать людей из Макарова Яра в хутора Валуйский и Пшеничный.
   Я должен был укрыться в хуторе Манацком, Рыбалко - в Макаровом Яру, Скрыпников - в селе Красном, Алексенцев - на станции Ольховой, а Ястреба мы отпустили. Мы его плохо знали, потому что нам его прислали в отряд буквально в день отъезда. Прислал его штаб партизанского движения при Штабе Южного фронта. В той обстановке он все время не внушал мне доверия".
   
   
   
    Без отряда
   
   Скрыпников проводил меня до хутора Манацкого. Там жила тетка жены Федосья Хромушина. К ней три раза за хлебом и продуктами для нас ходил Алексенцев, когда мы 12 дней находились в Митякинском лесу. В Манацком было опасно - на 50 дворов 10 человек полиции, к тому же немцы восстановили мост через Дер-кул и каждый день приходили в хутор ночевать. Тетка боялась, что меня поймают. Я тоже видел, что быть мне здесь бесцельно, что и укрыться здесь нельзя.
   Пошел на хутор Малиновый, оттуда на Песчаный. Пробыл там день и ночь, надеялся, что, может быть, услышу о товарищах из отряда. Вернулся в Малиновый, оттуда пошел на Золотаревку. Надумал пойти на Старобелыцину. Была у меня цель - может быть, удастся перейти линию фронта. За два-три дня дошел до хутора Веселого Евсугского района. Остановился у фельдшера Петренко, пробыл у него 6 дней. За эти 6 дней я косил сено фельдшеру, потом помогал косить ячмень на участке. В хуторе было много наших военнопленных, я познакомился с одним из них поближе - Курносовым. Мы с ним обсуждали обстановку и думали, что нам предпринять. Тут Петренко говорит, что у него обо мне стала спрашивать полиция. Мы поняли, что нужно уходить. С Курносовым решили дождаться вечера. Когда обедали с ним на лужайке, он с доверием показал мне первый листок своего партийного билета. И говорит:
   - Здесь в километре проходит дорога на Евсуг- Беловодск. Давай попробуем что-нибудь сделать.
   - Давай!
   Я взял 4 гранаты, он сбегал за автоматом, который был у него припрятан. Уже темнело. Пришли к дороге. Когда шла автомашина с немцами, я бросил в нее гранаты, а Курносов стрелял из автомата. Когда немцы встряхнулись, мы были уже в 150 м от них. Вышли с другой стороны дороги, и пошли в Литвиновку Евсугского района. На следующий день встретили женщину, она рассказала нам, что в Евсуге задерживают людей, потому что "кто-то разбил машину и побил немцев". Убитых и раненых немцев привезли в Беловодск, погибших похоронили в Кантемировке. Мы присоединились к горловским женщинам, которые шли за хлебом, и пришли в Литвиновку, рядом с Брусьевкой. Там переночевали. Запись из дневника".
   "9 сентября 1942 г. Время близилось к полудню. Дорога от села Брусьевки мало накатана. День удался на славу, ни ветра, ни туч, небо чистое, голубое, в котором время от времени пролетают самолеты с черной свастикой. Они летят на восток. Идем мы с Курносовым под впечатлением нашей операции на дороге Евсуг-Беловодск.
   - Эй, подождите, огонек есть? - окликнул нас старичок, который пас корову по заросшему черному пару.
   Поздоровавшись, свернув по папиросе из самосада, я добыл кресалом огня, и мы закурили.
   - Куда идете? - спросил он нас.
   - Мы идем домой в Нижнедевицк Воронежской области, - ответили мы ему. Да вот прослышали, что там фронт, и хотели бы где-нибудь задержаться поработать.
   Старичок нам посоветовал, что за бугорком расположено первое отделение Марковского зерносовхоза хутор Бондарный, где можно будет поработать, и добавил:
   -У нас много пленных работает, да все такие хорошие хлопцы. И думаешь, чего они здесь, а не там, где должны быть?
   После этой фразы мы поняли, что старичок, конечно, нашенский, у которого скребет на душе из-за того, что место этих ребят не здесь, а на фронте.
   - А как жизнь у вас, дедушка? - спрашиваем мы.
   - Что жизнь! Кое-кто у нас в хуторе ждал их, да теперь уже поют совсем другое. Сейчас телок забирают. Наверное, скоро и до коров доберутся. Молока требуют приносить по 6 литров в день, яиц по 9 штук в месяц с каждой курицы. О севе никто не беспокоится. Вот посмотрите на пар. Да когда он был таким? Я их знаю еще по восемнадцатому году. Зачем они шли сюда?"
   Подошли к хутору Бондарному. Я насчитал 29 хат, крытых соломой. В хуторе пусто, все работали в поле. В конторе мне сказали, что управляющий находится на конюшне. Это был высокий худощавый человек 32 лет, звали его Борис Владимирович. Как потом стало известно, он с первых дней прихода Красной Армии ушел на фронт. До оккупации работал старшим агрономом Лозно- Александровского райземотдела.
   Когда я к нему подошел, он показывал завхозу Лигусу, как нужно отремонтировать скотный двор - на это есть указание военного коменданта. Мы попросились у него поработать дней десять, он согласился. При этом он расспрашивал обо всем - откуда, куда, зачем идем, потребовал документы. Я предъявил справку о работе до оккупации техником- десятником на оборонном строительстве. У меня с ним произошел такой разговор:
   - А что Вы делали это время? - спросил он.
   - Работал на Александровском конезаводе, - отвечаю.
   - Почему нет справки, что Вы там работали?
   - Считал, что она мне не нужна.
   - Нет, этот документ Вам очень нужен, а иначе, кто его знает, где вы были все это время, - говорит он. Я пожал плечами.
   - Ну, вот что, гражданин Скрыпников, - обратился он ко мне, - если Вы согласны, то завтра выходите на наряд и будете работать.
   - А какие условия работы? - спросил я.
   - Что, Вы не знаете условий работы? 600 г хлеба и два раза горячий приварок - вот и все.
   В Литвиновке мы встретились с нашими военнопленными ребятами, они были в военной форме. Эти ребята работали в первом отделении совхоза Марковский. В основном, все сибиряки. А у Курносова в то время начала болеть рука и гноиться. Я предложил ему остаться здесь на несколько дней, а сам стал ближе знакомиться с народом. Первый, с кем я познакомился, был Вершков Феодосии Федорович - бывший зав. райземотдела Белокуракинского района. Он мне говорит: "Я Вас видел где-то, кажется в Ворошиловграде". Я возражаю: "Не может быть, я из области".
   85 человек военнопленных работали без конвоя. Мы решили остаться в селе и как раз попали в бригаду Феодосия Федоровича. (Я с ним встречался после войны и переписывался вплоть до его смерти. Моя последняя ему поздравительная открытка с днем Советской Армии в феврале 1970 г. вернулась из Одесской области с надписью почты: "Возвращается. Умер"). Была там женщина, которая хорошо перевязала руку Кривоносову, и через 3-4 дня он, все-таки, пошел через линию фронта, а я остался.
   В течение ближайших 10 дней я познакомился с группой товарищей. Это Чекотилло, бывший зав. отделом связи Белокуракинского района, работал в совхозе сапожником; Хмеленко, бывший председатель колхоза того же района, здесь работал простым колхозником; Отучин - танкист, его танк разбили под Кантемировкой, он тоже работал в совхозе.
   Я стал с ними подробно разговаривать, выявлять их настроение. Прошло несколько дней, и я еще нашел людей: это Осокин, Гетманский, Рузавкин, Морозов. Таким образом, у нас образовалась подпольная группа. Мы поставили задачу - подготовиться к действиям. Рузавкину и Осокину поручили разыскать оружие. В течение 20 дней они собрали 15 винтовок, им помогал Гетманский. Оружие хранили в ящике в балке, проверяли через 2-3 дня, регулярно смазывали. К концу октября у нас было 15 винтовок, 4 автомата, 400 патронов.
   Мы собирались по 4 человека в саду или на квартире, как будто бы играли в карты, а сами обсуждали наши планы, думали, что делать дальше. Старобельщина - это голая степь, укрыться было негде. В начале ноября с помощью Чекотилло организовали вечер советских песен, и все военнопленные их пели. Немцев в это время не было, был только один полицейский из местных жителей Греков. Гетманский его хорошо знал.
   6 ноября, когда получали ужин в сарае, где готовили пищу, там находилось 50 военнопленных. Кухаркой у нас была жена офицера, из эвакуированных. В такой обстановке я провел беседу о 25-летии Советской власти. Все были в хорошем настроении, даже аплодировали. Но вскоре мне Гетманский сообщил, что в районе идут плохие разговоры о наших собраниях и что кто-то собирается сюда приехать. Я понял, что за нами начали что-то замечать. 12 ноября я и еще трое со мной ребят ушли в Ворошиловград. Но т.к. им в Ворошиловграде укрыться было негде, они пошли дальше, на Ростов, чтобы перейти линию фронта.
   По дороге в Ворошиловград мы ночевали в нескольких селах: Шулыинке, Ахтырке, в совхозе Лиман, Сабовке. В Александровке я расстался с товарищами. Тут произошла непредвиденная встреча с Блиновым Г.В.. Я с ним был знаком, когда работал в октябрьском пищеторге, а он тогда был директором Облплодоовощторга. При встрече выяснилось, что здесь он был управляющим Александровской заготконторой по заготовке сельхозпродуктов для немецкой армии.
   Опасное место на моем пути в Ворошиловград - проверка документов на посту при входе в город. Я боялся, чтоб моя борода не вызвала подозрений, потому что волосы на голове поседели, а борода нет. Неожиданно я увидел среди полицейских знакомое лицо - это был бывший работник торга. Я пытался быстро придумать, что мне предпринять, ведь по документам я не Третьякевич, а Скрыпников. К счастью он сделал вид, что меня не узнал. (После освобождения города я пошел к нему домой, чтоб отблагодарить его за этот поступок. Но жена сказала, что не знает, где он находится, что, может быть, ушел с немцами).
   Я пришел на окраину Ворошиловграда к Колесникову. Его квартира была подготовлена как явочная еще работником завода ОР Мякишевым, который должен был быть в нашем отряде радистом. У Колесникова пробыл два дня и перешел к Опренко, он первое время у нас в отряде был связным. Это происходило в 20-х числах ноября. А 2-3 января 1943 г. я уже перешел на Стахановский городок к Родионовым - друзьям еще по Краснодону.
   Интересно, что через два дня после ухода от Опренко прямо по моим следам к нему пришли немцы искать меня и забрали его самого, правда, потом отпустили. Он рассказывал, как и другие, кто был тогда арестован немцами, что гестапо было уже в панике, выезжало из дома на Красной Площади и все бросало. Позже Опренко был осужден уже органами НКВД на 10 лет. Его обвинили в том, что он якобы сам забрал продовольственную базу отряда в Паньковском лесу.
   Пожил я у Родионова до 14 января 1943 г. В то время на Стахановский городок приехало много немцев. В доме, где я жил то в подвале, то в сарае, их разместилось 20 человек, и я вынужден был в тот же день уйти. Накануне произошел такой случай: в сарай, где я прятался, вдруг зашел немец. Хозяйка Прасковья Ивановна не растерялась, вбежала в сарай, схватила вилы и наставила их на немца, при этом кричала, что он хочет у нее забрать козу. Немец меня не увидел и ушел, а она после этого даже пошла к их главному на него жаловаться. За это время мне удалось скрыться. Ночь я провел на явочной квартире у А.А. Кудрявцева, затем перешел к И.П. Донченко.
   Последняя моя явка была у Дмитрия Пивоварова. Он работал у немцев кладовщиком на бирже, до оккупации работал в текстиль-швейторге. Это был старый торговый работник нашего города, но я с ним раньше не был знаком. Мне рассказали, что у него в армии четверо сыновей. Двое из них в момент отступления армии зашли к нему попрощаться. Как теперь известно, два сына погибли, а два стали орденоносцами. При встрече с Пивоваровым я ему представился как Скрыпников, а он говорит: "Зачем Вы так говорите, я Вас знаю". И добавил: "Я живу в таком месте, что ко мне никто не заходит. Дом большой, укрыться есть где, Вы будете в безопасности". Я пришел к нему уже вечером, это далеко на окраине города, к аэродрому.
   После прихода в Ворошиловград в ноябре 1942 г. я встретился с подпольщиками из нашего отряда Соболевым, Хмаренко, Морозовым и другими. Мы возобновили выпуск листовок, готовились к дальнейшей деятельности в тылу врага. В листовке 8 января 1943
   года я писал:
   "Дорогие ворошиловградцы!
   Вся итальянская и часть немецкой армии разгромлены Красной Армией на Дону. Красная Армия успешно наступает. Фашисты пытаются закрепиться на правом берегу Донца. Не идите строить укрепления, прячьтесь, это поможет скорому приходу Красной Армии в наш город. Смерть немецким оккупантам!"
   8 февраля 1943 г. группой наших войск был занят мелькомбинат и удерживался в течение недели, что уберегло от уничтожения немцами много тысяч тонн зерна. 13 февраля наши войска заняли аэродром на Острой Могиле, где стояло 72 немецких и итальянских самолета. Они не могли подняться в воздух из-за отсутствия горючего. Там же взяли много других трофеев, в т.ч. авиамоторов, парашютов, продовольствия.
   
   
   
   
   

   Всю ночь под 14 февраля мы с Д.И. Пивоваровым не сомкнули глаз, чувствовалось, что вот-вот должны придти наши. На рассвете 14-го мы с ним вышли на улицу Гоголя и увидели, что со стороны Острой Могилы появился разведывательный отряд человек 40-50 наших бойцов во главе со ст. лейтенантом. Мы впервые увидели бойцов с погонами на плечах. Они спросили дорогу в центр города, я им ответил, что пойду вместе с ними и провожу их. Попрощавшись с Пивоваровым, я направился в город вместе с бойцами. Когда подошли к хлебозаводу № 2, немцы были еще в городе. Я довел разведку до железнодорожного переезда на Пушкинской улице, указал им дорогу на вокзал. Мы распрощались, а в это время по улице Ленинской уже шли части Красной Армии. Еще слышалась стрельба со стороны сельхозинститута и парка Горького.
   Я пошел искать командование части, занявшей город. В доме, где сейчас расположен на улице Шевченко Ленинский райисполком, разместился штаб полка. Там я встретился с зам. командира полка по политчасти Орловым, которому сказал, что являюсь секретарем горкома партии, что нужно сейчас же восстанавливать в городе власть. По нему было видно, что он сомневается во мне и в том, что я говорю. Но сидящие здесь же коммунисты Карпов и Плотников подтвердили мои слова, и тогда Орлов пожал мне руку и пожелал успеха.
   Первым делом нужно было подыскать помещение для горкома. Все большие здания в городе были разрушены, пришлось временно разместиться в одноэтажном здании на улице Юного Спартака, где при немцах находилась сельхозкомендатура. Нашли машинку, машинистку, отпечатали 50 объявлений, чтобы все коммунисты и кандидаты партии явились в горком. Начали регистрацию, регистрировал Плотников. Это был первый работник горкома после освобождения города.
   Городской комитет партии стал боевым штабом в нормализации жизни города. Были посланы уполномоченные горкома по наведению порядка и охраны на предприятиях. Я не успевал принимать людей: шли в горком члены семей, расстрелянных немцами; многие просили помощи голодающим детям, а большинство шли с просьбой дать им работу. Население приводило в горком полицейских и мародеров.
   Пришлось задуматься над тем, как выпустить листовку, обращенную к жителям города. Приехали в чудом сохранившуюся типографию с уполномоченным горкома Соболевым, нашли там немного бумаги. Пришло несколько человек печатников, и уже к 3-м часам дня 14 февраля вышла листовка, в которой мы поздравляли жителей города с освобождением от оккупации. Поместили туда и полный текст сводки Совинформбюро "В последний час", принятой по радио, где говорилось о взятии нашими войсками Ворошиловграда.
   В сохранившихся башнях, мелькомбината было обнаружено большое количество зерна - его оприходовали свыше 10 тысяч тонн. Уполномоченный горкома на мелькомбинате Карпов должен был разыскать специалистов-мукомолов. Уже через пять дней начали молоть зерно на захваченном у немцев паровом двигателе и организовали помощь хлебом сильно нуждающимся. В этот же день разыскали связиста Науменко, которому поручили устроить связь хотя бы на 10 номеров.
   В 11 часов утра 14-го февраля в горкоме партии состоялась встреча с командованием корпуса, который освобождал город, во главе с генерал-майором Запорожченко. С начальником политотдела корпуса мы договорились провести митинги.
   Корпус шел от Волги, вел ожесточенные бои, ряды его поредели. Поэтому стал вопрос о мобилизации в армию. Поскольку военкомата еще не было, этим занимался тоже горком. Условились создать комиссии по мобилизации из представителей горкома партии и представителей корпуса в каждом районе города. В типографии корпуса был отпечатан приказ за подписью Запорожченко о явке военнообязанных. За четыре дня мы мобилизовали в армию свыше 6000 человек. Из-за бездорожья тылы корпуса отстали, поэтому для новобранцев не хватало обмундирования. Многим нашим гражданам пришлось идти на передовую в своей одежде.
   Рабочий день в горкоме 14 февраля 1943 года закончился в 3 часа ночи. Следующий день был таким же насыщенным. Поздно вечером 15-го приехал первый секретарь горкома Степан Емельянович Стеценко, мы расцеловались. Он имел поручение обкома партии организовать городской совет депутатов трудящихся. 17 февраля приехали Гаевой А.И. и Корниец Л.Р.
   Вспоминаю, как рано утром 14 февраля я шел по освобожденному городу. Жители вышли на улицы, радовались, обнимались. И вот одно из самых счастливых событий - ко мне стали подходить наши подпольщики из отряда. Первые, с кем я встретился без всякой конспирации в это хмурое, но радостное утро, были Морозов, Пронин, Соболев, Хмаренко, Громов. Громов и Пронин подтвердили печальную весть о гибели командира нашего отряда Яковен-ко Ивана Михайловича.
   Кроме него наши потери: под хутором Пшеничным погиб старшина отряда Петр Николаевич Шевченко; были схвачены гестапо и зверски замучены командир группы Степан Сергеевич Рыбалко, руководители комсомола Надя Фесенко и Галя Серикова; в неравном бою погиб бесстрашный разведчик Юра Алексенцев; вместе с другими молодогвардейцами Краснодона замучен и казнен мой брат Виктор.
   Вынужденная быстрота подбора участников подполья привела к тому, что нашлись люди, которые сообщили в гестапо о всех участниках партизанского отряда. Полиция и гестапо рыскали, чтоб найти наших людей, в т.ч. меня и Виктора. Кроме того случая, когда полиция меня искала на явочной квартире у Опренко, хозяева другой квартиры Кудрявцевы рассказали, что к ним приходили немцы и полицаи и спрашивали, где квартира Третьякевичей. Им показали комнату, где жили родители, в ней кроме сундука, закрытого на замок, ничего не было. Сундук родители оставили из-за невозможности вывезти его на тачке, когда они с Виктором ушли в Краснодон.
   - К вам должен был придти Виктор Третьякевич на встречу с Михаилом, - спрашивал полицай, - были они у вас?
   Кудрявцевы ответили, что не были. Полицейские произвели обыск, взломали замок на сундуке, обыскали квартиру Кудрявцевых, где, кстати сказать, украли у них из комода 8000 рублей. В сундуке кроме старого барахла ничего не было.
   - Дайте нам их фотографии, они у вас должны быть.
   - У нас нет фотографий, - ответили Кудрявцевы. Полицейские и немцы приходили к Кудрявцевым несколько раз и всегда спрашивали, не состоялась ли наша встреча. Но встречи с Виктором у меня не было.
   За время деятельности в тылу врага нашим отрядом было уничтожено 113 фашистов, взорвано два моста через Донец, разрушены переправы, метеостанция, автомашины, разгромлены обозы, распространено десятки тысяч листовок и газет, группой Литвинова сбит немецкий самолет. Немцы в течение длительного времени держали против нас свыше двухсот карателей, отвлеченных с фронта.
   Несмотря на кажущуюся невозможность проникать через плотное кольцо карателей, наши люди систематически ходили в город, приносили нужные сведения, распространяли листовки. Часто приходили к нам связные. Жители знали о нашем существовании, читали наши листовки, и у них была уверенность в победе Красной Армии.
   
   
   
   

    Надя и Галя
   
   Дней за пять до выезда в лес заходит ко мне Яковенко И.М. и сообщает, что он только что пришел от А.И. Гаевого. Антон Иванович сказал ему о принятом решении, что подпольный обком комсомола будет при нашем отряде и что секретарем обкома утверждена Надя Фесенко. Меня это обрадовало. Иметь такую близкую связь с обкомом комсомола облегчит нам работу с молодежью города.
   Открывается дверь. Заходит Надя. Невысокая, лицо в веснушках, волосы светлые, пушистые. Надя раньше работала на заводе им. Ленина, а перед оккупацией была секретарем Климовского райкома комсомола. В 1936 г. она участвовала в работе Чрезвычайного съезда Советов СССР, была сфотографирована с Н.К. Крупской. Снимок поместили в центральных газетах.
   - А вот и Надя, - обращаясь ко мне, с улыбкой говорит Иван Михайлович.
   Познакомьтесь, товарищ комиссар, - Надежда Тимофеевна Фесенко, секретарь Ворошиловградского подпольного обкома комсомола.
   Мы с Надей хорошо знали друг друга. Она бывала у меня в горкоме партии, советовалась по комсомольской работе, а я всегда заходил в райком комсомола, когда был в Климовском райкоме партии. Надя сообщила нам, что решением обкома комсомола секретарем подпольного горкома комсомола утверждена Галя Серикова, о чем я уже знал, а связным обкома и членом горкома - Виктор Третьякевич.
   Мы обменялись мнениями, как организовать работу среди молодежи в тылу врага. У нее, как и у меня, опыта в этом не было. Пришли к выводу, что на первых порах нужно иметь больше одиночек, которым поручать размножение и распространение листовок, сообщать о поведении врага в городе, выполнять небольшие поручения.
   ЦК ВЛКСМ в начале войны принял постановление "О мероприятиях по военной работе в комсомоле" и инструкцию "О работе комсомольских организаций в районах, временно оккупированных немецкими захватчиками". Эти документы должны были быть в основе подпольной деятельности среди молодежи.
   До выезда в лес Надя заходила ко мне 1 -2 раза в день, сообщала о подготовке к работе в тылу врага, о привлечении парней и девчат, о паролях и конспиративных квартирах.
   12 июля зашли ко мне Надя и Галя. Они сообщили, что 28 человек из молодежи уже подготовлено для подпольной работы, которые будут действовать разрозненно, не зная друг друга.
   - А пароли отработали с ними? - спрашиваю я. Необходимо выделить сегодня же 3-4 человека для работы связными, дать им по 5-6 адресов и пароли. Пароли нигде не записываются, их нужно запоминать, а надеяться только на свою память - рискованно. Подобрать лучше девчат, они меньше вызывают подозрение, а вы будете связываться через них с остальными.
   Девушки переглянулись и тут же начали называть имена, кого назначить связными. Продолжая свой разговор, я им сказал:
   - Завтра выезд в лес. Мы берем с собой бумагу для листовок, но не помешает, если вы тоже захватите.
   В последних числах июля в отряде мы с Надей обсуждали, что надо организовать комсомольскую группу. Надя говорит:
   - Да, верно. Ведь нас пять комсомольцев - я, Галя, Виктор, Юра и Ястреб. И Забелин Афоня еще не выбыл из комсомола, хотя уже два года в партии. Так что наша группа будет состоять из шести человек. А те ребята, что в городе? Они негласно тоже будут членами нашей организации. Их уже сейчас до 50 человек, а дальше будет еще больше.
   - Хорошо,- сказал я, - давайте сегодня проведем организационное собрание.
   Собрались под деревом, не было только Ястреба, он еще не пришел с задания. На собрании говорили о том, что деятельность комсомольцев не должна ограничиваться рамками отряда. Руководство группой было поручено Наде Фесенко. Я объявил присутствующим, что все указания Нади должны выполняться несмотря на опасности. Подошел к нам Яковенко. Он подчеркнул, что нужно поддерживать связь с молодежью города, срывать угон ее в Германию, саботировать работу на немцев.
   Одна из связных в городе комсомолка Светлана Пустовойтова сообщила Наде, что на территории хлебозавода № 2 немцы разместили склад боеприпасов.
   - Когда мне Света сказала об этом, - рассказывала нам Надя, -мне захотелось попугать фрицев. Мы зашли со стороны пустыря на запад от хлебозавода. Через забор ясно видели штабеля снарядов и авиабомб. И когда охрана удалилась метров на 50, мы бросили в штабеля 6 гранат и убежали на стадион. Там никого не было. Через полчаса спустились до Иванищева Яра, а потом между Малой Вергункой и дорогой на Станицу дошли до Веселенькой, оттуда лесом пришли на место.
   - Товарищ командир! Задание выполнено! - завершила свой рассказ Надя, - штук тридцать листовок расклеили, остальные дали ребятам, чтоб они закончили.
   Наде сообщили связные, что фашисты готовят для отправки в Германию из нашего города 2500 человек. Надо было сорвать это мероприятие. Быстро написали и размножили листовки:
   "Дорогие юноши и девушки нашего орденоносного города Ворошиловграда!
   Гитлеровцы готовят к отправке на каторгу в Германию 2500 человек молодежи. Всех, кто попадет в Германию, ждет голод, лишения, издевательства фашистских молодчиков. Срывайте угон людей, уходите из города, избегайте облав, скрывайтесь, где кто может.
   Отправка наших людей в Германию должна быть сорвана!
   Подпольный обком комсомола".
   В течение недели немцы насильно собирали людей на биржу труда для отправки. Им удалось отправить 11 вагонов-теплушек -500 человек вместо 2500.
   Галя Серикова, секретарь подпольного горкома комсомола, до оккупации - секретарь Октябрьского райкома комсомола, проявила себя бесстрашной разведчицей. Она должна была находиться в отряде при группе Литвинова, но, как известно, на группу напали немцы, и группа перешла в другое место. Поэтому Галя 20 июля пришла к нам в группу Рыбалко.
   Выполняя одно из заданий, Галя 7 августа вернулась из города, где должна была провести наблюдение за немцами. Мы поручили ей узнать, какие заводы фашисты намерены восстанавливать, как агитируют людей. Галя рассказала:
   - По городу очень много расклеено призывов, чтоб идти работать на заводы.
   Призывают также ехать на работу в Германию. Красочные плакаты рассказывают об обеспеченной веселой жизни в Германии. На одном из плакатов за столом сидит семья, а на столе белый хлеб, масло, ветчина, кофе. Внизу надпись: "Так живет рабочая семья в свободной Германии". Во многих местах города трубят репродукторы. Я их видела и слышала в Камброде на кинотеатре "Безбожник" и на здании обкома на улице Пушкинской. Говорят, что Красная Армия разгромлена, советская власть уничтожена.
   Иван Михайлович, послушав сообщение Гали, сказал:
   - Галя принесла очень важное сообщение. Кое-кто может пойти на эту удочку. Мы немедленно должны людям сказать, что это ложь Геббельса. Комиссар! Пиши текст листовки! Надя и Галя! Организуйте ребят писать листовки, подключайте старших - Соболева, Хмаренко, Нечаева. Сегодня ночью пойдут в город расклеивать листовки Афанасий, Юра и Виктор под руководством Нади.
   В течение двух часов было написано 200 листовок.
   Галя и Надя были одними из самых активных бойцов нашего отряда. Трагически сложилась судьба комсомольских вожаков Ворошиловградского молодежного подполья. Они были схвачены гестапо и после сильных пыток расстреляны. Галя была арестована 3 октября, Надя - 13 октября 1942 г.
   Сестра Нади Фесенко Снечкус Наталья Тимофеевна в своих воспоминаниях о Наде пишет:
   "Когда я пришла в Ворошиловград в конце августа 1942 г. из Орджоникидзе Сталинской области, где я жила, мама мне сказала, что Надя ушла из дома 13 июля. После приезда я отдохнула, сходила с дочкой наменяла немного харчей и пошла в село, где скрывалась Надя. Я встретила ее на полпути к селу Лиман Александровского района за совхозом "Металлист". Надя шла на свидание с Галей Сериковой.
   По пути Надя мне рассказала, что ее послали с заданием в город, а когда вернулась на место, отряда не оказалось. Надя вернулась снова в город и прислала маме записку, в которой просила узнать адрес Опариных в хуторе Красный Лиман. Мама ей не советовала останавливаться так близко от города, но Надя не теряла надежду узнать о судьбе отряда. Это было 29 сентября 1942 г., а 30 Надя была именинница. Мама передала ей со мною букет цветов, пирожков, сахару, чтоб она хотя бы немного могла отметить свою годовщину. Ей нельзя было показываться в городе, поэтому свидание с Галей было назначено за городом. Вместе с Надей мы встретили Галю с ее братом Вовой. Кроме всего, был разговор и о переходе линии фронта.
   3 октября Галя не пришла, потому что ее посадили в тюрьму. 11 октября мать Опариной принесла от Нади записку, в которой Надя спросила, не слышно ли что-нибудь об отряде, указав несколько адресов. В одном месте не застала нужного человека, в другом отказались, не ответив на пароль.
   Надя уже собиралась с товарищами идти через линию фронта, но не пришлось Наде дальше действовать, забрали ее, голубушку, немцы и посадили в тюрьму 13 октября 1942 г. Целую неделю с 13 по 20 не принимали никаких передач. Целый день простоишь под воротами, и ни с чем пойдешь домой. Разрешили передачу приносить два раза в неделю, во вторник и пятницу, но я ухитрялась передавать чаще - то табаку дашь полицейскому, то через женщин из Надиной камеры, имевших разрешение выходить во двор тюрьмы. Надю посадили сначала в 11 камеру, а потом ее и Марусю Опарину перевели в 4 камеру, где в то время сидела Галя Серикова.
   В среду утром вывезли Галю и в этот же день вызывали два раза Надю на допрос. Надя мне писала, что допрос был ужасным. В пятницу был день передач, собралась большая толпа народа. Часов в 10 утра из ворот вышла Маруся Опарина и сказала, что Надя соберет посуду и тоже выйдет...
   Со мной часто стояла женщина, она носила передачу бабушке 75 лет. Дочку ее расстреляли, старуху выгнали из дому, а потом посадили. Вывезли ее вместе с Надей (расстреляли).
   Надя после сильных пыток была больная. Врач настаивал, чтоб ее положили в больницу, но гестапо не разрешило. На голове у нее была большая рана, в ней копошились вши. Надя с большим риском писала в записках, спрятанных в одежде, что каждую ночь бывают "концерты" - избивают арестованных, кладут на скамейку и стегают, а кровь брызжет на стены. К воротам тюрьмы близко не пускали, но мы все-таки ухитрялись видеть своих близких во время прогулки арестованных - на противоположной стороне улицы ляжешь на землю и видишь иногда ноги, а иногда всю фигуру. Потом додумались изверги не брать передач для политических заключенных. Стоишь у ворот, а там сидят наши родные голодные.
   Надю снова перевели в общую камеру и разрешили передачу, наверно потому, что она была больна. Из общей камеры ее и вывезли.
   Во вторник 1 декабря я передала Наде передачу. А 2 декабря 1942 года пришла из тюрьмы женщина и сказала, что Надю уже вывезли. Мы не поверили. Я пошла к тюрьме, мне передала одна арестованная записку от Нади, что она надеется быть дома. Я сейчас же пошла к воротам тюрьмы и при мне из ворот вышли две закрытые машины с арестованными. В канцелярии тюрьмы мне сказали, что Надю вывезли в лагерь на два месяца. И здесь не обошлось без брехни, не имели они смелости признаться, что они - звери...
   В этот день Надю расстреляли".
   Вот несколько записок, посланных Галей Сериковой из тюрьмы. Всего их было около десяти. Она умела обманывать полицейских-надзирателей:
   "Здравствуй, моя дорогая мамуля! Как ваше здоровье, как Томочка и Геночка. Мое здоровье ничего, допроса не было. Надеюсь, скоро будет, и мы увидимся. Мамуся, я слыхала твой дорогой голосочек, и просто как на свет народилась. Всем привет. Целую. Галина".
   "Дорогая мамуля, почему без записки, как ваше здоровье. Мне был допрос, сидим все втроем. Напишите чего-нибудь, как дома? Жду, дорогая записочку. Вкладывай ее, чтоб не нашли, хотя бы в белье. Передай мне чулки, бинт. Целую крепко. Галина".
   "Дорогая мамочка!
   ... Надя сидит со мной, барахло дома попрячьте. Надиной маме за нее не говорите. Если нам будет капут, то с приходом наших вам должны оказать материальное пособие. Крепитесь, дорогие, фронт быстро продвигается вперед, будьте осторожны. На вещи, которые я передаю, смотрите внимательно. Надину трудовую книжку пусть уничтожат. Она лежит сильно больная. Галя".
   Галю расстреляли в конце октября, Надю - в начале декабря 1942 года. Так погибли две девушки, два вожака комсомольского подполья.
   
   
   
    Юра
   
   Вспоминаю, как появился у нас в отряде Юра Алексенцев. 26 июля часов в 7 вечера подходит ко мне стоявший в дозоре Нечаев с каким-то парнем и сообщает:
   - Стою, слышу треск сучьев и шорох. Я автомат на изготовку, жду. Выглядывает из-за куста вот этот парень. Заставил его поднять руки, ощупал - ничего не оказалось. Теперь сдаю в ваше распоряжение.
   Яковенко с товарищами еще не вернулся из похода в Рузаевку, поэтому мы начали допрашивать задержанного со Степаном Рыбалко.
   - Ну, рассказывай, кто ты такой? - задаю ему вопрос.
   - Я Юрий Алексенцев, 1925 года рождения. Живем мы на улице Шевченко. Отец мой работал на заводе ОР, я учился в 7-й школе. Матери у меня нет, она живет в другом городе отдельно, имеет другую семью. С первых дней оккупации я видел, что делали фашисты в городе, и решил идти в партизаны, чтоб мстить оккупантам. А дома мне оставаться стало неприятно. Отец пошел работать мастером на завод ОР, я этого очень не хотел, и мы поругались. Я прошу принять меня в отряд.
   Пока Юра нас искал, он четверо суток ходил по лесу, спал на земле под деревьями. Одежда на нем изорвана, ноги босые, раны кровоточат. Ростом Юра был выше своих лет, худощавый, волосы черные, вьющиеся. Мы его накормили. Надя заставила его смыть с ног грязь, раны намазала лекарством и забинтовала. Нашли ему одежду. Решили подождать Ивана Михайловича, чтоб вместе подумать, что с ним делать.
   В десятом часу вечера возвращается Яковенко. С ним пришел и Виктор, он брал его с собой на задание. Юра спал, за ним приглядывал дежурный по отряду. Я докладываю Яковенко о нашем незнакомом госте.
   - Да, надо подумать, что с ним делать, - сказал он, - может быть, он пришел к нам и с чистой совестью, а может быть...
   Иван Михайлович свою мысль не досказал. Разбудили Юру. Тут Виктор, увидев его, воскликнул:
   - Юрка, это ты? Какими путями ты здесь оказался?
   После коротких воспоминаний о совместной учебе в школе № 7, Витя нам сказал, что он Юру хорошо знает по школе.
   Посоветовавшись, Яковенко, я и Рыбалко решили оставить Юру в нашем отряде разведчиком. Мы рассказали ему об обязанностях партизан. Юра был очень доволен зачислением в отряд. В отряде он показал недюжинные способности, это был бесстрашный разведчик, в то же время скромный и дисциплинированный. Юра принимал участие во многих операциях отряда.
   Отдельно хочу отметить его смелость двумя примерами: Рыбалко дает Юре указание пойти в Красный Яр и узнать подробно, что за карательная экспедиция приехала туда. Посмотреть хотя бы издалека какое у них оружие, и приблизительно определить число приехавших. 4 августа Юра пошел, назавтра должен уже вернуться. Ждем, а его нет. И только 6-го в 6 утра Юра прибыл в отряд избитый и сильно уставший. Своему командиру Рыбалко он доложил о том, что видел в Красном Яру. И сообщил:
   Карательный отряд насчитывает до 400 человек, на вооружении у них минометы, пулеметы. Идут разговоры, что они собираются уничтожать 250 партизан, которые находятся в лесу.
   - А почему ты не вернулся вчера, как договаривались? - спрашивает Рыбалко.
   - Они меня задержали к вечеру 4-го, держали в сарае, а я ушел. Особенного ничего не случилось, как видите, - сказал Юра и встал во весь рост перед Рыбалко.
   Из-за своей скромности он всего не рассказал. А дело было так. Когда Юра пришел в Красный Яр, он несколько раз ходил по поселку и приближался к стоявшим автомашинам, чем вызвал подозрение у немцев. Его задержали, при допросе избивали. Ничего от него не добившись, немцы посадили его в сарай под охраной двух эсесовцев.
   5-го еще дважды водили Юру на допрос, а 6-го утром его должны были расстрелять. Юра чувствовал, что ему отсюда не выйти, и под носом охранявших его карателей разобрал стену сарая с тыльной стороны. Ночь была темная, фашисты стояли у сарая, курили, болтали. На рассвете Юра убежал из- под носа охранников и в 6 утра уже пришел в расположение отряда.
   Об этом нам рассказал житель Красного Яра Карабута. Возле его дома немцы поставили походную кухню, а его заставили готовить дрова.
   Под руководством Нади Фесенко комсомольцы отряда размножали листовки и распространяли. Нужно было срочно распространить листовки в хуторах, где разместились немцы. В листовке мы сообщали о расстреле мирных жителей Паньковки, о зверствах в городе, и призывали население к мести. Юре дали 15 листовок для хуторов Веселая Гора, Христовое и Паньковка. Завершая задание, Юра пришел в конечный пункт - Паньковку. Одет был в старой одежонке, с котомкой за плечами. Подойдя к хутору, он заметил группу людей. Они сидели на бревнах, а староста Катькалов вел с жителями беседу. Юра обратился к старосте:
   -Господин староста, можно у вас остановиться поработать?
   - А откуда ты идешь и куда? - спросил Катькалов.
   - Я из Матвеева Кургана, был у тети в Троицке, а сейчас добираюсь домой. Надо бы заработать на дорогу хлеба, - ответил Юра.
   Староста не разрешил оставаться в селе. А за время разговора Юра прилепил ему сзади на фуфайку листовку и ушел. Несколько часов староста ходил по хутору с нею на спине. Только когда в село заехали итальянцы, и переводчик перевел офицеру текст листовки, Катькалова избили за большевистскую пропаганду и ротозейство.
   О гибели Юры написано в книге "Мужество коммунистов": "16 сентября перестало биться горячее и бесстрашное сердце партизанского разведчика Юрия Алексенцева. Юноша пробрался в Паньковский лес, чтоб разыскать и похоронить тело любимого командира. Обнаруженный полицейскими, он долго отстреливался, но был тяжело ранен и погиб, как герой, в последнюю минуту подорвав гранатой себя и врагов, что пытались схватить его живым".
   Женщины, которые помогали отряду, - Павленко и Удовиченко, - похоронили Юру в лесу, хотя полицейские запрещали. Потом его прах перенесли в братскую могилу хутора Христовое.
   
   
   
    Виктор
   
   В тот день, когда произошел бой под хутором Пшеничным, я видел своего брата последний раз. Его не оказалось со мной в Ми-тякинском лесу, он ушел с Яковенко. В отряде Виктор часто общался с Надей и Галей, подолгу о чем-то с ними беседовал. Надя мне говорила, что Виктор оставлен в тылу решением обкома комсомола.
   За два дня до гибели Яковенко Виктор был направлен с заданием в город. Как установлено комиссией обкома партии, Надя Фесенко дала Виктору задание работать в Краснодоне, потому что он хорошо знал местные условия, знал молодежь по совместной учебе и работе в комсомоле - Виктор был секретарем комитета комсомола в школе им. Ворошилова и членом райкома комсомола.
   Вспоминаю, как через 10 дней после оккупации я послал Юру Алексенцева на разведку в город и одновременно попросил зайти к моим родителям, передать отцу, чтоб он пришел к нам. Он два раза приходил в отряд, мы с Витей были очень ему рады. Отец очень понравился Ивану Михайловичу Яковенко, он с ним проводил много времени. Отец приносил нужные нам сведения о событиях в городе. Когда он у нас ночевал, Витя проводил с ним весь вечер и ночь. Спали они в шалаше на траве, тесно прижавшись друг к другу.
   В отряде Виктор принимал участие во многих боевых операциях под руководством командира отряда или командира группы, распространял с другими комсомольцами листовки, ходил не раз по заданию в разведку и в хутор Паньковку к нашим людям за хлебом и продуктами.
   О том, как сложилась судьба Виктора после отряда, я знаю по словам родителей и по рассказам оставшихся в живых молодогвардейцев.
   Моя мама вспоминает, что приблизительно в первой половине сентября 1942 г. она увидела, как по улице идет Витя и сильно хромает. Когда он вошел в дом, она спросила:
   - Как же ты не уберегся, ранен?
   - Нет, мама, это я для маскировки, нарочно. Мы знаешь как пробирались, всего пришлось.
   Закуривая с отцом, а он до ухода в лес не курил, Витя спросил, не приходил ли к нему кто-нибудь из девушек или хлопцев. Отец рассказал ему, что в городе молодежь забирают в Германию и ходить по городу опасно.
   - Твои друзья, наверное, все эвакуировались, - говорит отец, - а зачем ты пришел в город?
   - У меня есть дело, - ответил Виктор, - и к тому же я сейчас болен и два дня никуда не пойду.
   Как мама рассказывает, после прихода Витя все время что-то писал. Она заглянула и прочла "Смерть немецким оккупантам!"
   - Зачем ты это делаешь! Ведь немцы часто заходят к нам и к соседу.
   - Сама знаешь, молодежь в Германию вербуют, надо убедить ее не ехать.
   После долгих часов работы над листовками Витя куда-то пошел и вернулся с ребятами, которых раньше мы не знали.
   Мать вспоминает:
   "К Виктору стали приходить ребята и все незнакомые. Я спрашиваю у него, куда он все ходит, где бывает целыми днями. Мы очень волновались за него, не знали уже, что делать дальше. И вдруг совсем неожиданно для меня он говорит:
   - Мама, а что если мы переедем в Краснодон в свою хату? Там нас знают, и нам легче будет.
   С переездом согласился и муж Иосиф Кузьмич. Виктор ходил в Краснодон сперва сам, где был три дня, останавливался у Виктора Лукьянченко, что подтвердила его мать. Затем мы продали кое-какие вещи, в том числе патефон, и купили тачку. На ней Витя с отцом перевезли домашнее имущество. Во второй половине сентября мы жили уже в Краснодоне.
   После приезда в Краснодон Виктор стал встречаться с большой группой друзей. Первыми к нему пришли Ваня Земнухов, Вася Левашов, Сергей Тюленин, Володя Осьмухин. Виктор часто уходил из дома на день-два. Говорил, что идет к друзьям в поселок Краснодон или Изварино.
   Как-то я увидела в окно, что Витя разговаривает с Надей Тюлениной. Я спросила, о чем они разговаривали. Он сказал: "Я дал ей поручение собирать медикаменты по знакомым". Попросил и у меня. Я нашла у себя йод, марганец, зеленку, марлю.
   В начале нашего приезда к Вите заходит товарищ по учебе Иван Хинчуша и предлагает ему ехать в Германию. Виктор ему ответил:
   - Нет, в Германию я не поеду, а если угонят насильно, то все равно по дороге сбегу. Ехать в Германию и работать там, значит работать на врага.
   Видимо, под влиянием разговора с Витей Хинчуша в Германию не поехал. Как раз через несколько дней после нашего приезда из Ворошиловграда квартальный Бесхлебный приносит повестку для явки Виктора на сборный пункт по отправке в Германию. Возвратился Витя через несколько часов довольный и говорит нам:
   - Все в порядке. Получен билет полной отставки. По состоянию здоровья меня освободили от поездки в Германию.
   Витя рассказал, что врач в комиссии оказалась его знакомой по работе в Суходольском пионерлагере, и по его просьбе дала заключение, что по состоянию здоровья он не подлежит отправке в Германию.
   Почти ежедневно к нам приходили ребята - Вася Левашов, Сергей Тюленин, Ваня Земнухов, Жора Арутюнянц, Анатолий Ковалев, Миша Григорьев и другие. Я как-то говорю Вите:
   - Что вы так часто стали собираться, не вызовет это подозрений?
   А Виктор и говорит:
   - Мама, у нас уже есть маленький отряд.
   Для предосторожности перед собраниями ребята держали наготове карты и домино. Дважды приходили две девушки и спрашивали Витю, его не было дома.
   - Да, я знаю. Это приходили Мащенко и Валя Борц, - говорит он. Мы их будем принимать в комсомол.
   В конце сентября пришла группа ребят, они говорили о листовках с призывом к жителям не ехать в Германию. Назавтра заходит к нам знакомая девушка Вера Тишкова и говорит, что партизаны расклеили по городу листовки.
   Однажды мы с отцом ушли к знакомым в поселок Изварино и пробыли там три дня. Дома Витя оставался один. Когда возвратились, застали у нас Ваню Земнухова. Слышу такие слова: "Ваня, поторопи Володю с приемником". После ухода Вани я говорю Вите:
   - Витя, зачем вы приняли Осьмухина, отца у него нет, один у матери.
   - Это не имеет значения. Раз принял клятву, должен работать, - отвечает Витя.
   - А когда вы принимали клятву?
   - Когда вы ходили в Изварино, мы здесь были хозяева".
   К воспоминаниям матери добавлю воспоминания Радика Юркина. Он, сблизившись с ребятами из "Молодой гвардии", решил в нее вступить. Для вступления в комсомол за него поручились Виктор и Сергей Тюленин. Радика в комсомол принимали в нашей хате, а в конце ноября 1942 г. там же он принял клятву.
   Когда ребята собрали шрифт, в квартире Арутюнянца стали выпускать листовки. В ночь под 7 ноября этим занимались Арутюнянц, Земнухов, Левашов, Осьмухин, Третьякевич. Придя домой, Виктор сказал родителям, что у них есть типография, и что они теперь Краснодон засыпят листовками.
   Перед октябрьскими праздниками 1942 года в квартире родных заседал штаб "Молодой гвардии", где по словам Радика Юркина Виктор внес предложение вывесить красные флаги на больших зданиях Краснодона. Под 7 ноября на восьми зданиях развевались красные флаги.
   Однажды вернувшись из клуба Ленина, Витя говорит родным, что их отряд уже стал большим и что "сегодня я сагитировал еще двоих". Мать вспоминает, что "почти каждый день была полная хата ребят - так и шли шеренгой".
   Родители понимали, что ребята и Виктор делают большие дела в борьбе с врагом. Мама рассказывает, что в один из вечеров она дала ребятам газету "Правда", которая у нее хранилась, где была статья "Таня" о Зое Космодемьянской. Мать им говорит: "Смотрите, и с вами так может быть".
   Бесстрашие владело молодежью, особенно, выделялся Сергей Тюленин. Родные не раз слышали, как ему поручали ответственные задания: то он принес целый пуд патронов, то бесстрашно распространял листовки.
   - Я листовки распространил на толкучке, - рассказывал он. Одной положил в корзину, старику положил в карман, а то так разбросал.
   Дальнейшие сборы на квартирах стали опасными. В ноябре, когда Женя Мошков работал директором клуба им. Горького, на совещании в нашей хате решают перенести работу "Молодой гвардии" в клуб. Виктора назначают художественным руководителем, Ваню - администратором, Толю Ковалева - руководителем спортивного кружка, а большинство молодогвардейцев - рядовыми артистами и музыкантами. Для занятий в струнном кружке Витя из дома взял гитару и мандолину.
   - Теперь мы избавлены от мобилизации в Германию, мы считаемся на работе, - сказал Витя.
   В связи с переходом в клуб мать рассказывает, что Витя целыми днями и вечерами не был дома. Перед Новым годом она спрашивает у него:
   - Что вы готовите к Новому году?
   - Готовим русские и украинские песни и танцы. Разучиваем любимую песню Ильича "Замучен тяжелой неволей", - ответил Витя.
   По словам матери 28 декабря приблизительно в 4-5 часов вечера приходит Виктор домой и говорит:
   - Я бы хотел, чтоб вы ушли из дому часа на два, ко мне придут сейчас ребята.
   Тух же заходит Анатолий Попов. Мать ушла к соседке, а отец стоял во дворе. Через два часа она вернулась, отец же раньше зашел в хату, т.к. во дворе было очень холодно. В доме были Левашов, Кошевой, Туркенич, Попов, Земнухов и другие. Отец услышал, когда зашел в хату, что Женя Мошков за что-то ругал Туркенича и Кошевого. И слышал, как Виктор говорил о взрыве дирекциона.
   Мать рассказывает, что вечером часов в семь раздался стук в дверь:
   - Кто там? - спросила она с тревогой.
   - Тетя, откройте, это я, - раздался голос Сергея Тюленина. Мама открывает дверь. Вместе с Сергеем была Валя Борц.
   - Виктор! - еще с порога крикнула она. Там возле управы стоят машины с новогодними подарками для немцев, и охрана слабая.
   Все ребята поднялись и ушли. Отец им вслед говорит:
   - Ребята, выходите не все в одну сторону, вас же много, могут заподозрить.
   "Наверное, через час слышу, как под дверью что-то грохнуло, -рассказывала мать. Открываю дверь и вижу большой чувал, чем-то набитый. Витя внес его в квартиру, разрезал ножницами, а хам оказались коробки с подарками, газеты, журналы, письма. Всю ночь под 29 декабря я жгла в печке эти бумаги. Витя сказал, что 8 мешков отнесли к Лопухову. Вечером 31 декабря коробки взяли ребята - Кошевой, Виктор, Загоруйко, Лукьянченко, Вася Левашов и пошли на новогодний вечер к кому-то из девушек".
   Накануне Женя Мошков обращался в дирекцион, который размещался в школе Горького, к шефу - немцу Швейде за разрешением провести новогодний вечер в клубе Горького. Швейде не разрешил.
   Вернулся Витя на рассвете 1 января 1943 г. Мама спрашивает у него:
   - Что сегодня будет у вас в клубе?
   - У нас ничего не будет, - ответил Витя и лег на кровать. Мама рассказывает:
   "С рассветом отец с соседями ушел в балку за дровами. Витю не стал с собой брать, т.к. он недавно лег спать. Я ушла на базар. Когда возвращалась, увидела, что возле нашей хаты стоит подвода, в ней был Женя Мошков. Возле дверей стоит немец и полицейский, а как выяснилось, зам. начальника полиции Захаров пошел звать квартального, чтоб сбить замок с двери. Открываю дверь, все заходят в хату. Витя стоит, заложив руки в карманы. Возвратился Захаров и начался обыск. Немец нашел во дворе узел с патронами.
   - Где автомат? - спрашивает Захаров.
   - У меня нет автомата, - отвечает Витя.
   После обыска Захаров Вите сказал собираться. Витя надел кожаную тужурку, демисезонное пальто, закурил, и его навеки увели от нас".
   2 января мать понесла передачу - борщ, компот и хлеб - передачу приняли. 15 суток просидел Витя в застенках гестапо. Еще тогда до родных доходили слухи, что над ребятами в тюрьме гестаповцы издеваются и пытают, и что Третьякевича, Земнухова и Мошкова повесят.
   Из рассказа матери: "Витя ко дну кастрюльки приклеил хлебом записочку. Всего передавал три записки. В них просил передать рабочие сапоги и цинковой мази или вазелина.
   16-го, как всегда понесла передачу. Первым подал Иванихин. Полицейский вернул ему и сказал, что их вывезли в Ворошиловград. Потом вернули передачу Соколову. После этого вывесили список людей, якобы вывезенных в Ворошиловград. В списке было 20 или 22 человека. Первым в списке был Третьякевич. Потом Земнухов, Мошков, Осьмухин, Соколова. Дальше не помню. Нам, родителям, было ясно, что не вывезены они, а уничтожены".
   Газета "Комсомольская правда" 28 июля 1959 г. на основе материалов следствия по делу заместителя начальника полиции Подтынного и других предателей писала:
   "В ночь с 15 на 16 января 1943 г. первая группа отважных подпольщиков была расстреляна и сброшена в шурф шахты № 5. Среди них находился и Виктор Третьякевич. Когда Виктора подвели к шурфу, он еще нашел в себе силы, чтобы броситься на стоявшего рядом эсесовца. Перепуганные гестаповцы не успели даже выстрелить в него, они живым столкнули отважного комсомольца в 80-метровый колодец".
   Тело Виктора было извлечено из шурфа шахты № 5 28 февраля 1943 г. вместе с телами других молодогвардейцев. Тело брата было извлечено последним. Похоронен Витя вместе с товарищами в братской могиле в Краснодонском парке им. "Молодой гвардии".
   
   
   
   
   

   Сначала приведу, как обобщающие, строки из книги Г. Емченко и И. Письменовой "Мужество коммунистов" (Политиздат Украины, Киев, 1967 г.):
   75 стр. "С честью выполнил свой долг перед Родиной и Виктор Третьякевич: в Краснодоне он принял активное участие в деятельности подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия". 77 стр. "Все они были зверски казнены 15 и 16 января 1943 года- 71 молодогвардеец и 11 членов подпольной партийной организации были сброшены живыми в шурф шахты № 5. Среди казненных был и Виктор Третьякевич".
   78 стр. "Старший брат Виктора Михаил Третьякевич в это время находился в Ворошиловграде. Прикрыв под Пшеничным отход отряда, он и Рыбалко вместе с товарищами, что остались, с боем прорвались через вражеское кольцо и направились в Митякинский лес. Не найдя там отряд, Михаил Третьякевич пошел на Старобельщину, надеясь встретить партизан.
   Оформив чужие документы, он закрепился в Марковском зерносовхозе, где уже 25 сентября организовал подпольную партийную группу. В нее вошли сельские коммунисты, которые не успели эвакуироваться на Восток, и бойцы Красной Армии, что вышли из окружения. Подпольщики саботировали и срывали мероприятия оккупационных властей, провели успешную диверсию на дороге Евсуг-Беловодск, забросав гранатами автомашину с гитлеровцами, при этом было убито и ранено 15 фашистов.
   ...Третьякевич заметил, что за ним следят, и вынужден был уйти из этих мест, он пробрался в Ворошиловград. Перейдя на одну из явочных квартир, Третьякевич сразу приступил к налаживанию связи с подпольем в городе, активно взялся за выпуск листовок и прокламаций. Третьякевича усиленно искали. Гестапо несколько раз нападало на его след, но каждый раз ему удавалось уйти от преследования.
   Рано утром 14 февраля вместе со всем населением он с волнением и радостью встретил первых бойцов Красной Армии, которые с боем ворвались в город. В тот же день М.И. Третьякевич, как секретарь горкома партии, приступил к наведению порядка в Ворошиловграде.
   А как же сложилась судьба других членов отряда? Рыбалко, который вышел из-под Пшеничного вместе с Третьякевичем, решил осесть на родине на хуторе Макаров Яр с тем, чтобы собрать здесь патриотическую группу. Но его схватила полиция и отвезла сначала в село Новосветловка, а потом в Ворошиловградское гестапо. Там в конце декабря его расстреляли. Погиб, пытаясь перейти линию фронта, латыш Вольдемар Пигли. А Николай Соболев после смерти командира отряда направился в город, где вошел в
   одну из партизанских групп, и до самого освобождения не прекращал борьбы с врагом".
   Вместо радости, оттого что остался жив, я испытывал угрызения совести и горечь на сердце, что погибли боевые товарищи и брат Виктор. Все это усугубилось, когда оклеветали Виктора, обвинив его в предательстве "Молодой гвардии", и когда начались вызовы на партийные бюро.
   Обсуждения на бюро обкома партии коснулись не только меня, но и командиров групп нашего отряда Литвинова Н.С. и Громова М.К. После рассмотрения на бюро их исключили из партии и арестовали. К нам домой прибежала жена Литвинова Фаня Григорьевна и сказала, что у них дома проводили обыск. Николая Семеновича Литвинова, одного из самых активных наших партизан, осудили на 10 лет и сослали в лагеря Казахстана. Дело в том, что на оккупированной территории в деревне ему помогал скрываться от немцев сельский староста. После ухода немцев Литвинов дал ему справку о том, что он помогал партизанам. Это Литвинову поставили в вину.
   Бюро, на котором разбирали меня, состоялось в феврале 1944 года. Продолжалось оно до 4-х часов утра. В основном нападал Ильясов (КГБ) и все опровергал, что бы я не сказал. Он не говорил, а кричал: "А кто это докажет? Кто подтвердит?" Я оправдываюсь: "Я же не мог водить с собой свидетелей!"
   Ильясов: "Сколько ты лично убил немцев?"
   Я: "Одиннадцать".
   Ильясов: "Почему так мало?"
   Я: "Ведь моя задача была в другом - руководить людьми".
   Тут я не выдержал, вспылил: "А ты сколько убил немцев?"
   Вступился за меня Орешко: "Что, они должны были там протоколы писать?"
   Ильясов продолжал ко всему придираться, даже опровергал, что мы с Курносовым разгромили немецкую машину, что создали подпольную группу в Марковке.
   Когда я после бюро ночью пришел домой, раздался стук в дверь. Мы с женой подумали об одном и том же - что пришли за мной. Открыли дверь и облегченно вздохнули - это прибежал наш старый друг, хозяин одной из явочных квартир, Александр Александрович Кудрявцев. Они с женой Антониной Андреевной тоже не спали всю ночь, волновались за меня.
   Я надеялся, что 1-й секретарь обкома Антон Иванович Гаевой не допустит принятия самых жестких мер для меня. На бюро неожиданно выступил секретарь по пропаганде Шевчук Н.С, с которым у нас давно были дружеские отношения. Он осудил наши методы борьбы в тылу врага и высказался о том, что нужно было поднять восстание: "Повстання треба було пидняти". По этим его словам можно судить, что он плохо представлял себе условия существования отряда в окружении врага.
   Помню, как перед самой оккупацией мы с ним встретились и разговаривали, сидя на скамейке в сквере. Я ему предложил пойти в наш отряд, возможно даже начальником штаба, на что он ответил "я не дурак", и мне не советовал идти. Когда мы встретились уже после бюро, я ему с возмущением говорю:
   - Что ж ты, когда я предлагал тебе остаться в отряде, не остался, чтоб "повстання пидняти", а сказал - "я не дурак"?
   - А что, я неправду сказал? Кто остался в дураках?
   Итак, меня сняли с должности секретаря горкома и перевели сначала временно в Октябрьский райком, а потом на торговую работу в город Паркоммуну - небольшой шахтерский городок. Здесь у нас в августе 1944 г. родился сын, которого мы назвали в память о моем погибшем брате Виктором. Шевчук Н.С, несмотря на разногласия, приехал к нам с поздравлениями и подарками.
   5 мая 1945 г. меня вызвали в обком, где со мной провела беседу научный работник ЦК КПбУ Попова Е.С. (стенографировала Юсова В.К.). Я подробно рассказал о себе, о создании отряда, его судьбе. Имеется копия стенограммы этой беседы. И в мае же бюро Ворошиловградского обкома КПУ приняло решение об исключении меня и брата Виктора из списка партизан и подпольщиков Ворошиловградского партизанского отряда.
   Но я все-таки считаю, что мы выполнили ту задачу, которую ставил перед нами секретарь ЦК Коротченко Д.С. Он говорил: "Даже если палку в колеса немцам вставить - и то дело. А ваша главная задача - это агитация населения против немцев". Наш отряд распространил десятки тысяч листовок, газет и журналов по городу и районам.
   Позже горком потребовал от меня дополнительные данные об участниках и помощниках нашего отряда:
   Луганскому горкому КП Украины от бывшего секретаря подпольного Луганского горкома КПУ Третьякевича Михаила Иосифовича.
   В дополнение к своему отчету о деятельности в тылу врага в период оккупации города Луганска гитлеровцами сообщаю о деятельности некоторых товарищей:
   1. Шевченко П.Н., старшина отряда, хорошо обеспечивал отряд всеми видами материального снабжения и продуктами питания. Убит во время боя под хутором Пшеничным Станично-Луганского района. После освобождения его труп перенесен в братскую могилу в центре Станицы Луганской. Жена его долгое время после освобождения города работала машинисткой в горкоме КП Украины. Нужно отметить, что, рискуя жизнью, она в конце июля 1942 г. приходила к нам в отряд (недалеко от хутора Паньковка).
   2. Товарищи Пронин Ф.М., Морозов П.К., Журовский Г.С., Коваленко В.М., Гуров П.В., Скрыпников П.Н., Пигли.В., Безуглов - бойцы группы Громова. Мне с ними вместе пришлось быть всего до 10 дней, однако мне известно, что эти товарищи безупречно выполняли задания руководства. Чем они занимались после разгрома отряда и гибели командира т. Яковенко, мне неизвестно.
   3. Хмаренко И.Р., участник группы Рыбалко С.С., которая находилась при штабе отряда, принял участие в первой операции против немцев 1 августа 1942 г., был в отряде дисциплинированным товарищем.
   4. Павленко Софья Александровна и Удовиченко Матрена Сидоровна, жительницы хутора Паньковка, пекли для отряда хлеб, стирали белье. Тов. Павленко похоронила убитого бойца Алексенцева Юру, хотя полицейские запрещали его хоронить, приказали труп оставить на съедение собакам.
   5. Жители г. Луганска, которые представили квартиры и укрывали меня:
   A) Колесников СИ., ноябрь 1942 г., 3 дня;
   Б) Опренко И.Н., ноябрь-декабрь 1942 г., около месяца;
   B) Родионов И.С, декабрь 1942 г., около 10 дней;
   Г) Кудрявцев А.А., январь 1943 г., 3 дня;
   Д) Донченко И.Н., январь 1943 г., 7-8 дней;
   Е) его сестра - январь 1943 г., 3 дня;
   Ж) Попова Ф.К., январь-февраль 1943 г., 8-10 дней;
   3) Пивоваров Д.И., февраль 1943 г., 12-15 дней. 6. Кошут Михаил Спиридонович, (пер. Карла Либкнехта, дом № 2) в марте месяце 1943 г. сдал в горком КПУ рацию, оставленную у него разведотделом 12-й армии. К нему заходил несколько раз радист, но т.к. эта рация была запасной, то радист ею не воспользовался.
   7. Хромушина Феня Михайловна, жительница хутора Манацкого Тарасовского района Ростовской обл. Когда я с группой товарищей находился в Митякинском лесу (Рыбалко, Скрыпников, Алексенцев, Ястреб), то товарищ Хромушина обеспечивала нас продуктами (хлеб, картофель, овощи, молочные продукты). За этими продуктами ходил к ней Юра Алексенцев несколько раз.
   М. Третьякевич
   Я часто разговаривал о судьбе нашего отряда и судьбе Виктора со Степаном Емельяновичем Стеценко, который, как и Яковенко И.М., был при оккупации территориальным секретарем Ворошиловградского подпольного обкома КП Украины, но в другом районе области. После оккупации он работал первым секретарем горкома партии Ворошиловграда, а позже - в 60-70-х годах - в Киеве в Президиуме Верховного Совета УССР. Он возмущался, как многие из руководителей области с позиции эвакуированных давали нам свои советы "Вернулись и начали нас критиковать".
   Вместе со Стеценко СЕ. летом 1943 г. мы встретились и беседовали с писателем Фадеевым А.А., когда он приезжал собирать материалы по "Молодой гвардии" для своего романа. Меня беспокоило, как Фадеев собирается показать Виктора в своем романе. Он нас заверил, что не будет показывать его отрицательно.
   Мы с братом Владимиром старались делать все возможное и невозможное для восстановления доброго имени нашего младшего брата Виктора.
   В октябре 1944 г. к нам в Паркоммуну, где я уже работал, приехал Володя. Он с самого начала войны служил в 47 армии, был комсоргом артиллерийского дивизиона, подчинялся начальнику политотдела (ПО) армии Калашнику М.Х.. Брат рассказывал, как в конце лета 1944 г. к ним в армию прибыл помощник начальника Главного Политуправления (ПУ) РККА, член Политбюро ЦК ВЛКСМ полковник Видюков, который заявил, что "брат предателя" не может вести воспитательную работу. И Володя был снят со своей работы в ПО армии.
   После этого он решает сам съездить в Краснодон и разузнать все о брате Викторе. Калашник М.Х. разрешил ему взять отпуск для поездки в Краснодон. Там Володя встретился и записал беседы с молодогвардейцем Ольгой Иванцовой и сестрой Сергея Тюленина Надей, а также со многими родителями молодогвардейцев. Все они говорили, что большинство заседаний штаба проходило в доме Третьякевичей, что Виктор был комиссаром "Молодой гвардии".
   Владимир обобщил собранный материал и написал заявление, которое направил в ЦК ВЛКСМ и Глав ПУ РККА. "Красной нитью в моем заявлении проходило, что Виктора подло оклеветали, что он был одним из организаторов и руководителей, комиссаром "Молодой гвардии". Я просил создать новую комиссию, которая подошла бы к расследованию объективно" - говорил Владимир.
   Володя заручился поддержкой Валерии Борц, к которой он заехал в общежитие МАИ. Она согласилась с его заявлением, и написала свое мнение о Викторе, подчеркивая его руководящую роль в "Молодой гвардии". 23 декабря 1944 г. Владимир передал свое заявление и показания Борц в приемную ЦК ВЛКСМ. Через два дня состоялось бюро ЦК ВЛКСМ под председательством второго секретаря ЦК Романова. Борц тоже вызвали на бюро, где она под явным нажимом тут же отказалась от своих письменных показаний, чем бессовестным образом подвела Владимира. На бюро было принято постановление, которое зачитал Шелепин А.Н.:
   "Считать заявление Третьякевича клеветническим, дискредитирующим Героя Советского Союза О. Кошевого, просить парткомиссию при Глав ПУ РККА рассмотреть члена ВКПб капитана Третьякевича В.И. в партийном порядке".
   На парткомиссии Володе объявили строгий выговор с занесением в учетную карточку. "Как я теперь понимаю, - говорил он, -правды добиться я не мог, но мог потерять свободу, а то и жизнь".
   Итак, в связи с клеветой на нашего брата Виктора Владимир был снят с работы в политотделе армии и позже не допущен в военно- политическую академию им. Ленина, куда он хотел поступить учиться. Но я гордился мужественным поступком Владимира, тем, что он в 24 года не побоялся обратиться в высшие органы власти, чтобы защитить честь младшего брата.
   Я встречался с учителями 7-й школы, у которых учился Виктор. Это Карпова Клеопатра Петровна, Горнова Ольга Митрофановна, Ермаков Михаил Сергеевич. Все они отзывались о Вите очень хорошо -в смысле учебы, дисциплины, общественной работы. К тому же Михаил Сергеевич рассказал, что он встречался с ним во время оккупации два-три раза. Один раз у Виктора в руке была рация, что испугало учителя, он напомнил Вите об осторожности и предложил остановиться у него, если это необходимо. Этот случай говорит о том, что Виктор приходил из Краснодона в оккупированный Ворошиловград и, по-видимому, встречался с кем-то из подпольщиков.
   В письмах из Ленинграда, где тогда жил Михаил Сергеевич, он писал:
   22.07.1965 г. "Когда (это было в 48-49 г.) меня вызвали в обком, а там со мной стал разговаривать полковник НКВД, то я дал весьма положительную характеристику Виктору Третьякевйчу. Меня заставили написать эту характеристику. Виктора я встречал раза два. Первый раз он просто передал, что все ученики довольны, что я не пошел работать учителем. Второй раз он шел с рацией, это было в глухом переулке. "Мы еще повоюем, а больше и нечего говорить". Это были его последние слова... Я рад, что я один из первых дал положительную характеристику Виктору. Совесть моя вполне спокойна".
   04.06.1966 г. "Последний раз он как будто думал зайти ко мне, спросил - один ли я? Нет, я не один... Он не зашел. Судьба многих моих учеников героична. Многие сложили свои головы. Но судьба Виктора особенно трагична. Он был обвинен в предательстве, и это обвинение тяготело над ним (да и над нами) 16 лет. Вообще писатель Фадеев, собирая материал о "Молодой гвардии", спешил, многие факты у него изображены не так, как было. Так, по крайней мере, мне говорили бывшие молодогвардейцы и их родители, когда я был в Краснодоне".
   Чувствуется, как близко к сердцу принимал учитель судьбу своего ученика Виктора Третьякевича, как он верил в него и как не верил клевете и роману Фадеева А.А.
   Меня тоже не раз вызывали в обком по делу брата Виктора. Со мной беседовал член комиссии по "Молодой гвардии" Марголин Г.С. 9 апреля 1949 г. через Марголина я передал в обком КПУ докладную записку с описанием деятельности Виктора, и по просьбе Марголина приложил комсомольский билет Виктора и три его записки из тюрьмы. В записках Виктор старался успокоить родителей, подбадривал их. Но при этом просил передать вазелина или цинковой мази, ясно, что для смазывания следов побоев. (Копия докладной записки передана мной в РГАСПИ - Е.С.)
   В докладной я, в частности, указал, что Витя перед переездом с родителями из оккупированного Ворошиловграда три дня был в Краснодоне, что подтверждают их соседи Киселевы и Андрейченко. По словам родителей я рассказал о последнем собрании "Молодой гвардии" в нашем доме 28 декабря 1942 г., где присутствовало 12 молодогвардейцев. Марголин мне обещал помочь в восстановлении честного имени брата.
   После реабилитации Виктора я пытался найти его комсомольский билет и записки, чтобы передать их в Краснодонский музей, но они потерялись. На запрос Луганского горкома КПУ Марголин сообщил (он тогда работал в Ленинграде), что билет и записки Виктора он сдал в партархив обкома КПУ. Из партархива я получил ответ от 21 апреля 1961 г., исх. № 120:
   "Тов. Третьякевичу М.И., г. Луганск. 6 линия, № 3 В ответ на Ваше письмо, адресованное на имя тов. Шевченко В.В. сообщаем, что в делах партийного архива не имеется указанных Вами документов. Во время подготовки сборника документов по "Молодой гвардии" мы пытались разыскать таковые в своем архиве, а также в архивах других городов, но нигде не обнаружили их.
   Зав. партархивом Луганского обкома КП Украины В. Полежаева".
   Я обращался в разные инстанции. Вот ответ из ЦК ВЛКСМ №04/404 1.02.1965 г.
   "Уважаемый тов. Третьякевич М.И!
   ЦК ВЛКСМ очень внимательно в течение продолжительного времени проверял факты, изложенные в Вашем письме.
   Тов. Марголин, работающий в настоящее время в Военно-артиллерийском училище в городе Стрельне Ленинградской обл., подтверждает существование комсомольского билета В. Третьякевича и записки к матери о присылке цинковой мази. Тов. Марголин в то время был одним из членов комиссии по изучению деятельности "Молодой гвардии" и утверждает, что все документы, взятые в архиве, возвращены в архив, а все остальные документы отданы в отдел пропаганды Луганского обкома КПСС.
   ЦК ВЛКСМ направил письмо первому секретарю Луганского обкома КПУ тов. Шевченко В.В. с просьбой организовать поиски интересующих Вас документов через партийный архив и органы госбезопасности.
   ЦК ВЛКСМ заинтересован в скорейшем нахождении комсомольского билета и записок из тюрьмы Виктора Третьякевича. Поэтому просим Вас сообщить нам о результатах розысков в самом Луганске.
   С уважением.
   Зав. отделом пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ А. Куклинов".
   Несмотря на все мои усилия ни комсомольского билета, ни записок Виктора так и не нашли. (Они были обнаружены в 90-х годах в партийном архиве Луганска. Е.С).
   Мы с братом Владимиром часто беседовали с оставшимися в живых молодогвардейцами.
   Радий Юркин обратился в обком партии с докладной запиской, в которой объяснил, почему он называл комиссаром "Молодой гвардии" Кошевого, а не Третьякевича:
   "Луганскому областному (промышленному) комитету Коммунистической партии Украины.
   За последнее время в связи с реабилитацией комиссара "Молодой гвардии" Виктора Третьякевича появилось много различных кривотолков относительно действительно занимаемого им места в подполье...
   Накануне ноябрьских праздников по указанию С. Тюленина я, Степан Сафонов, Владимир Куликов, Леонид Дадышев, Семен Остапенко пришли на квартиру Виктора Третьякевича. И только здесь я узнал правду о "Молодой гвардии", штабе, командире, комиссаре. Всем нам были вручены временные комсомольские удостоверения. На них стояла подпись "Комиссар Славин". Это была подпольная кличка В. Третьякевича. На этом же заседании штаба нам стало известно, что Олег Кошевой член штаба и отвечает за безопасность организации...
   Виктор Третьякевич был арестован одним из первых 1-го января 1943 г. и до этого периода я знал его, как комиссара "Молодой гвардии".
   1 января 1943 г. я и Степан Сафонов были предупреждены о начавшихся арестах, получили от С. Тюленина приказ забрать у него на дому автомат, домой не появляться и в случае осложнения обстановки уходить из города.
   В город возвратился вместе с нашими войсками 14 февраля 1943 г. В сентябре присутствовал на судебном процессе над предателями Почепцовым, Кулешовым и Громовым. На этом процессе подсудимый Кулешов заявил, что Виктор Третьякевич под пытками выдавал товарищей. Таким образом, на честное имя В. Третьякевича была брошена тень предательства...
   После выхода в свет первых глав "Молодой гвардии" я узнал, \ что комиссаром считают Олега Кошевого. Считая предателем Виктора Третьякевича, в своих публичных выступлениях и в печати я не мог и не имел права называть Виктора Третьякевича комиссаром, а называл имя О. Кошевого.
   В декабре месяце 1960 г. имя Виктора было реабилитировано, и я счел возможным и нужным назвать настоящее его место в "Молодой гвардии", место комиссара. Был ли комиссаром "Молодой гвардии" после ареста Виктора Третьякевича Олег Кошевой мне неизвестно.
   По рассказам многих матерей моих погибших друзей, в т.ч. А.В. Тюлениной, мне известно о героическом поведении Виктора Третьякевича в полиции.
   Встречаясь с оставшимися в живых участниками "Молодой гвардии" еще задолго до реабилитации Виктора, я интересовался их мнением о В. Третьякевиче и большинство из них (Василий Левашов, Георгий Арутюнянц, Анатолий Лопухов, Ольга Иванцова), в том числе и я в предательство Виктора Третьякевича не верили. Участник подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия" Р. Юркин 15 ноября 1963 года".
   О Викторе, как об организаторе и комиссаре "Молодой гвардии" писали центральные газеты, Ким Костенко издал книгу "Это было в Краснодоне", в музее Краснодона обновилась экспозиция. Постановлением бюро Луганского обкома от 10 февраля 1959 г. Виктор был реабилитирован. 13 декабря 1960 г. вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Виктора орденом Отечественной войны 1-ой степени. В 3-м томе "Истории Великой Отечественной войны" 1961 г. написано: "Во главе "Молодой гвардии" стоял штаб, в который входили комсомольцы И.В. Туркенич (командир), В.И. Третьякевич (комиссар), УМ. Громова, И.А. Земнухов, О.В. Кошевой, С.Г. Тюленин, Л.Г. Шевцова".
   В статье "Молодогвардеец Виктор Третьякевич" в газете "Пионерская правда" от 16 декабря 1960 г., есть такие слова: "Известно, что первое собрание "Молодой гвардии" состоялось в доме Виктора, и на этом собрании его назначили комиссаром. В.Третьякевич был душой многих героических дел "Молодой гвардии... Новые материалы о "Молодой гвардии" устанавливают, что Виктор Третьякевич до конца жизни был стойким и мужественным патриотом".
   К нам приезжали из разных городов пионеры и школьники, я и моя мать Анна Иосифовна делились с ними воспоминаниями о Викторе. В этих беседах принимал участие и брат Владимир. Пришли письма от многих наших родственников, которых мы раньше не знали, а теперь узнали благодаря газетным сообщениям. Нашлись наши двоюродные сестры, братья и племянники, как по линии отца, так и по линии матери. Многие к нам приезжали в Луганск, и мы ближе познакомились.
   Расширение экспозиции краснодонского музея, посвященной Виктору, привлекало много посетителей и вызвало недовольство Е.Н. Кошевой. Она была недовольна работой директора музея Литвина A.M.. С Литвиным мы иногда встречались, он интересовался подробностями жизни Виктора. В 1964 г. он мне рассказал, что его сняли с работы, обвинив на бюро обкома партии в самовольном изменении экспозиции музея в пользу Виктора. Он решил не сдаваться и написал жалобу Швернику Н.М. (Приводится с сокращениями).
   Председателю Партийной Комиссии при ЦК КПСС товарищу Швернику Н.М. От члена КПСС Литвина Александра Макаровича, партийный билет № 05701686
   
   Жалоба
   
   Уважаемый Николай Михайлович!
   Вынужден обратиться к Вам по следующему вопросу.
   14 марта с.г. Бюро Луганского промышленного обкома КП Украины вызвало меня, как директора Краснодонского Государственного музея "Молодая гвардия", и заведующего массовым отделом, секретаря парторганизации музея тов. Григоренко И.И. на свое заседание для обсуждения работы музея.
   Мы надеялись, что члены Бюро по-деловому обсудят состояние работы музея, отметят наши достижения и недостатки, окажут нам помощь, к чему обязывало партийные организации Постановление июньского пленума ЦК КПСС. Но вместо такого обсуждения нас ожидала 4-х часовая проработка, вызванная письмом Е.Н. Кошевой, которую, как узнали мы на заседании, не удовлетворяет экспозиция музея. Целиком доверившись тому, что сообщалось в этом письме, некоторые члены бюро обвинили нас в извращении истории Краснодонского подполья, которое выразилось в том, что с 1962 г. в экспозиции музея и в печатных изданиях мы называли комиссаром Краснодонской подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия" Третьякевича В.И.
   Третьякевич был оклеветан... и не включался в состав "Молодой гвардии". Однако на основании имеющихся документов и показаний оставшихся в живых участников подполья: члена штаба "Молодой гвардии" Левашова В.И., молодогвардейцев Арутюнян-ца Г.М., Юркина Р.П. и др. постановлением Луганского обкома КП Украины от 10 февраля 1959 г. он был реабилитирован...
   Дальнейшее изучение роли Третьякевича В.И. в деятельности "Молодой гвардии" дало основание Луганскому обкому КП Украины (Клименко В.К.) и облисполкому (Решетняк Ф.Н.) представить Третьякевича В.И. к награде и указать, что он был комиссаром "Молодой гвардии".
   Исходя из этих данных, а также из материалов, которые были собраны представителями ЦК ВЛКСМ, согласованы с ЦК КПСС и использованы в редакционной статье газеты "Правда" от 14.12.1960 г. № 348/15 473 ("Отважный сын Краснодона"), напечатанной вместе с Указом Президиума Верховного Совета СССР о награждении Третьякевича В.И. орденом Отечественной войны 1-й степени, писалось: "В сентябре 1942 г. партизанский отряд, в котором был Виктор, потерпел неудачу, он был полностью уничтожен. Случайно оставшийся в живых, Виктор пришел в Краснодон и здесь вместе с Василием Левашовым, Иваном Земнуховым, Олегом Кошевым, Сергеем Тюлениным и другими комсомольцами взялся за создание подпольной комсомольской организации. На первом заседании штаба "Молодой гвардии" Третьякевич был назначен комиссаром организации. Виктор принимал участие во всей деятельности подпольщиков, руководил многими операциями. Об этом же говорилось в сообщении ТАСС 13-14 декабря 1960 г. Ориентируясь на положения, опубликованные в официальных изданиях ЦК КПСС, мы и внесли соответствующие изменения в экспозицию музея. Луганские областные и украинские республиканские газеты неоднократно печатали на своих страницах материалы, в которых указывалось, что комиссаром "Молодой гвардии" был Третьякевич В.И.. В получивших широкую известность книгах К.П. Костенко "Это было в Краснодоне", написанной на документальных материалах ("Молодая гвардия", 1961 г. и 1963 г.), "Фадеев в школе" М.П. Касторской (Учпедгиз, 1961 г.), "Иван Туркенич" Г. Арутюнянца и М Новоселова ("Молодь", Киев, 1963 г.), тоже указывается, что комиссаром "Молодой гвардии" был Третьякевич В.И., а не Кошевой О.В., как это было написано в романе Фадеева А.А. "Молодая гвардия" и в книге Е.Н. Кошевой "Повесть о сыне".
   Наши попытки доказать, что в данном вопросе мы опирались на официальные издания ЦК КПСС и на свидетельства оставшихся в живых участников подпольной организации, а не на роман, написанный в те годы, когда не все факты были известны, вызвали крайне странную реакцию у секретарей обкома т.т. Азарова и Пономаренко, у членов бюро Косенко, Саратикьянц, Недайводова. Выступая в ходе заседания, они называли нашу позицию "извращением истории", "попыткой опорочить комиссара "Молодой гвардии" Олега Кошевого, обвинили нас в том, что мы якобы самочинно навязали и редакции газеты "Правда" и Институту марксизма-ленинизма приведенные выше формулировки.
   В ходе выступлений некоторые члены Бюро не особенно стеснялись в адресованных нам выражениях. Называли нас "проходимцами, ничего общего не имеющими с Советской властью", "политическими диверсантами" (Косенко), "беспринципными приспособленцами" (Недайводов), "слюнтяями", "агентами "Голоса Америки", людьми, нечистыми на руку, "дураками", требовали: "арестовать и судить, как уголовных преступников", "послать в колхоз волам хвосты крутить"...
   На докладную записку, которую мы подали на Бюро (приложена к жалобе), никто не обратил внимания, а с текстом из "Истории Великой Отечественной войны" некоторые члены Бюро знакомились только в ходе заседания. В результате этого обсуждения за "извращение истории "Молодой гвардии", за попытку опорочить имя комиссара "Молодой гвардии" О. Кошевого", (так было записано в проекте постановления), мне вынесли строгий выговор с занесением в учетную карточку и сняли с работы, а заведующему массовым отделом музея т. Григоренко И.И. записали выговор и освободили от обязанностей секретаря партийной организации музея.
   Приказом начальника Луганского областного управления культуры тов. Каплина С.Н. от 16 марта 1964 г. меня освободили от работы, "как не обеспечившего данный участок работы". 21.03.1964 г. выдали расчет.
   15 марта 1964 г. на имя члена ЦК КПСС тов. Шевченко В.В. (первого секретаря Луганского обкома КП Украины, который на заседании Бюро не присутствовал), мною было послано письмо с просьбой к нему, как к члену ЦК КПСС, вынести на обсуждение Бюро вопрос о необоснованном наложении на меня партийного взыскания и незаконном снятии с работы. В нем я просил тов. Шевченко принять меня для беседы. Ответа на письмо не последовало, и на прием к тов. Шевченко мне попасть не удалось.
   23 марта 1964 г. мной написана жалоба на имя Министра культуры УССР тов. Бабийчука Р.В. с просьбой вмешаться в дело, прислать в Краснодон компетентную комиссию для решения вопроса о необоснованном снятии меня с работы. До 5.04 ответа на нее не получено.
   В музее "Молодая гвардия" я работаю с 1954 г. Неоднократные проверки работы коллектива представителями Министерства культуры УССР, специалистами из НИИ Музееведения при Министерстве культуры РСФСР, всегда давали положительную оценку нашей работе. Журнал "Вопросы архивоведения" (№ 3 за 1963 г) опубликовал статью научного сотрудника НИИ Музееведения тов. Королевой А.С. "Школа мужества и отваги" о государственном музее "Молодая гвардия" в городе Краснодоне.
   15 января 1964 г. на идеологической комиссии ЦК КПСС работа музея "Молодая гвардия" ставилась в пример другим музеям страны, а 8 февраля 1964 г. заместитель Министра культуры СССР И. Цветков в статье "Музеи и современность", опубликованной в газете "Советская культура", пишет:
   "Содержательно раскрывает идею советского патриотизма, беспримерный героизм и мужество советских людей при защите своей Родины, их трудовые подвиги в наши дни Краснодонский музей "Молодая гвардия". Подлинные документы свидетельствуют о том, что славные традиции молодогвардейцев живут сегодня в практических делах советской молодежи"...
   За эти годы в два раза выросло количество посетителей; в 1963 г. в залах музея принято 140 тыс. человек; в различных городах Советского Союза создано восемь филиалов-спутников музея, в т.ч. один в поселке "Комсомолец" Целинного края...
   Изложенное выше со всей очевидностью свидетельствует, что у членов Бюро Луганского промышленного обкома КП Украины не было никаких серьезных оснований для наложения на меня столь тяжелого партийного взыскания и тем более для снятия с работы...
   Излишнее акцентирование внимания на вопросе распределения должностей в молодежном подполье Краснодона, как этого хотят некоторые их родители, вызывает всякие кривотолки, подрывая авторитет всей организации. Мы просим дать указания Луганскому обкому КП Украины придерживаться в этом вопросе той линии, которая нашла свое место в официальных изданиях ЦК КПСС. Вместе с этим просим назначить специальную комиссию для проверки изложенных фактов на месте, снять с нас незаслуженное партийное взыскание и восстановить меня на работе в должности директора Краснодонского музея "Молодая гвардия".
   6.04.1964 г. А. Литвин
   Все старания Александра Макаровича восстановиться в должности директора музея оказались напрасными, его перевели на другую работу. Я думаю, что иначе и быть не могло, потому что давление Кошевой Е.Н. на городские власти были сильнее и влиятельнее.
   Однако, в 1965 г. в связи с письмами в адрес ЦК КПСС была создана комиссия Института Марксизма-Ленинизма (ИМЛ) при ЦК КПСС для изучения вопроса о подпольной организации "Молодая гвардия". Наверное, этому способствовали и наши многочисленные письма и обращения в вышестоящие организации. Для беседы с членами комиссии меня вызвали в обком. Примечательно, что в обкоме еще на лестнице, меня встретил работник обкома Пономаренко Ю.Ф.. Я понял, что он поджидал меня специально, потому что стал учить, что и как я должен говорить на комиссии: "Нужно говорить так, как все сейчас есть. Не будем изменять историю".
   Но я комиссии рассказал все так, как я знал со слов молодогвардейцев и их родителей, и что знал сам. Через некоторое время меня пригласили в гостиницу, где члены комиссии сообщили, что работу они закончили. В заключение они сказали: "Установили, что Виктор был одним из организаторов и руководителей "Молодой гвардии", ее комиссаром".
   Несмотря на заключение комиссии, в официальных изданиях по-прежнему главенствующую роль отводили Олегу Кошевому. Мы с братом Владимиром решили пойти на прием к бывшему тогда 1-му секретарю Луганского обкома партии Шевченко В.В., чтоб добиться правильного освещения роли Виктора в деятельности "Молодой гвардии". От него мы услышали все те же аргументы, что не стоит разрушать уже сложившееся представление о подпольной организации и что не стоит упоминать рядом двух имен - Виктора и Олега, т.к. это наносит вред идейному воспитанию молодежи.
   Я часто думал о том, что, когда мы были в оккупации и боролись с врагом, как могли, мы чувствовали себя увереннее, чем сейчас, спустя много лет после освобождения. Не раз пришлось испытать давление и унижение со стороны вышестоящих руководителей. Спустя более 30 лет после освобождения нашего города от немцев мне приходилось расплачиваться за то, что я оставался в тылу врага, а не эвакуировался в Среднюю Азию как многие наши партийные работники. Вот, например, мое письмо в обком партии за 1975 г.
   Первому секретарю Ворошиловградского обкома КПУ товарищу Гончаренко В.Т. от члена КПСС с апреля 1930 г., п/б № 11326791,
   Третьякевича Михаила Иосифовича,
   г. Ворошиловград, 6 линия, № 3
   Заявление
   Для оформления материалов о ходатайстве мне республиканской персональной пенсии, Ленинский райком КПУ г. Ворошиловграда запросил облпартархив о моей деятельности в тылу врага по заданию Ворошиловградского обкома КПУ.
   В ответе облпартархив сообщил райкому партии, что я был комиссаром Ворошиловградского партизанского отряда с июля по сентябрь 1942 г., а остальное время я якобы скрывался без никакого дальнейшего действия. Здесь не учтено, что я был 2 месяца в Марковском совхозе, создал там подпольную парторганизацию и партизанскую группу, что отражено в моем отчете обкому КПУ в марте 1943 г. и указаны фамилии товарищей, из которых была создана подпольная парторганизация.
   И по приходу в Ворошиловград в ноябре 1942 г. я с тов. Соболевым, Хмаренко, Морозовым и другими встречались и готовили себя и людей для дальнейшей деятельности в тылу врага. Но 14 февраля 1943 г. наш город был освобожден Красной Армией, и я продолжал работать секретарем горкома КПУ.
   В ответе облпартархив приводит решение бюро обкома, где было отмечено по моему отчету, что я задание полностью не выполнил.
   В связи с этим я был освобожден от обязанностей секретаря Октябрьского райкома партии г. Ворошиловграда.
   Я и сейчас сознаю, что иного решения бюро обкома тогда принять не могло. Во-первых, неясными еще были обстоятельства гибели секретаря подпольного обкома партии И.М. Яковенко, что в какой-то степени на меня падала определенная ответственность, о чем в своих выступлениях говорили некоторые члены бюро обкома при заслушивании моего отчета.
   И, во-вторых, мой брат Виктор был тогда заподозрен в предательстве "Молодой гвардии" Краснодона на основании ложных показаний врагов, служивших в Краснодонской полиции. В 1959 г. бюро Ворошиловградского обкома КПУ признало Виктора одним из организаторов и руководителей "Молодой гвардии", членом ее штаба, который первым был брошен в шурф шахты живым. Его имя полностью восстановлено, и он награжден орденом.
   В связи с этим прошу областной комитет партии о внесении изменений в справку облпартархива по выше изложенным фактам и обстоятельствам. В тылу врага по заданию Ворошиловградского обкома КПУ я был комиссаром партизанского отряда и секретарем Ворошиловградского подпольного горкома КПУ.
   25 апреля 1975 г. М. Третьякевич
   Конечно, республиканской пенсии мне не дали. Но в моем партизанском билете ясно указано, что я был "участником партизанского движения и подпольных организаций на Украине с июля 1942 г. по февраль 1943 г.". Вспоминаю, что когда меня пригласили летом 1968 г. в Ленинский райисполком Луганска получить партизанский билет, я так разволновался, что попросил дочку пойти со мной для поддержания духа. Она как раз приехала к нам в отпуск из Дзержинска.
   После появления статей о Викторе в центральных газетах меня и брата Владимира стали приглашать на встречи школы и школьные музеи разных городов страны. Многие организации просили провести беседы с молодежью на патриотические темы. Например, Ворошиловградский техникум железнодорожного строительства пригласил меня в 1973 г. прочитать для комсомольцев и молодежи техникума лекцию на тему: "О 30-летии освобождения Донбасса и работе подпольного горкома партии в годы Великой Отечественной войны".
   Из войсковой части города Рустави в 1974 г. в адрес торга пришло такое письмо:
   "В связи с празднованием 29 годовщины со дня разгрома фашистской Германии в нашу часть был приглашен бывший секретарь Ворошиловградского горкома партии, комиссар партизанского отряда Третьякевич М.И., который выступил перед солдатами, сержантами, прапорщиками и офицерами части.
   За патриотическое воспитание воинов т. Третьякевич был награжден грамотой, и ему на память о встрече вручен подарок - книга. Выражаем благодарность всему вашему коллективу за предоставленную возможность тов. Третьякевичу М.И. посетить г. Рустави. С уважением.
   Командир войсковой части 28681 Братусь. Начальник политотдела части Ляшко".
   В 1975 г. я был приглашен во многие города - Тбилиси, Грозный, Курск, Ростов, Лисичанск, Молодогвардейск. В 1976 г. у меня было 102 встречи со школами, вузами, предприятиями в разных городах - в Киеве, Одессе, Казани, Томске и в нескольких областях. В отчете Председателю Совета ветеранов комсомола Ворошиловграда тов. Михайличенко Н.П. от 9 июня 1980 г. я сообщаю о проделанной работе за период с 15 декабря 1979 г. по 1 июня 1980 г. За это время у меня состоялось более 40 встреч в Ворошиловграде и 36 встреч в разных городах. Это - Краснодон, Северодонецк, Тула, Калуга, Владимир, Суздаль, Горький, Рига, Даугавпилс. Всего на встречах присутствовало более 21000 человек.
   У нас появилось много друзей, которые по собственному желанию занимались судьбой брата Виктора. Якимович В.П., Коваленко Н.И., Лымарь П.З., Осинин Н.Н., Дроздова Л.Ф., Корякова А.Е., Вайнштейн Л.М. и другие очень много сделали для восстановления честного имени Виктора.
   Я несколько раз был на встречах вместе с участницей "Молодой гвардии" Ольгой Ивановной Иванцовой. В 1974 г. мы были вместе с нею в городе Жданове, где встречались с учениками СШ № 5. Организатором этих встреч была учительница русского языка и литературы Лымарь Прасковья Захаровна. Были мы с Иванцовой и на встрече с моряками Ждановского порта.
   Меня всегда интересовало, почему Ольга Иванцова изменила свое мнение о руководителе "Молодой гвардии" и стала называть комиссаром не Виктора, а Олега Кошевого. Я ей напомнил, что она говорила брату Владимиру в октябре 1944 г., когда он приезжал в Краснодон и с нею беседовал. Тогда ее рассказ Володя дословно включил в свое заявление в адрес ЦК ВЛКСМ. Несколько выдержек:
   "Первое собрание молодогвардейцев состоялось не на квартире Кошевого, а у Виктора Третьякевича. Руководил собранием Виктор. Клятва написана Третьякевичем, принимали ее у него на квартире. Большинство заседаний штаба проходило на квартире Виктора под его руководством. На пяти таких заседаниях присутствовала я, где он выступал, как комиссар.
   В конце ноября по приказу Третьякевича у него на квартире собрались все девушки: Борц, Иванцовы, Шевцова, Громова, Пегливанова, Тюленина и др. Виктор дал указание собирать, где можно, медикаменты, чтоб с приходом Красной Армии вручить одной из частей.
   Немцы отобрали у жителей скот. Было собрано заседание штаба у Виктора. На заседании присутствовали Земнухов, Тюленин, Кошевой, Осьмухин, Мошков, я и другие члены. Виктор вынул из кармана исписанный лист бумаги, где был разработанный им план операции по уничтожению охраны. Указания были подробными каждому, кто должен был участвовать в этой операции. Земнухов внес добавления. Олег Кошевой указаний никаких не давал и совещанием не руководил.
   В октябре Виктор предложил собирать красный материал для флагов... Олега мы называли "барчуком". Выступать перед товарищами он не умел, авторитета не имел. Во время нападения на немецкую машину с подарками стоял в стороне. В других операциях не участвовал...". Когда я Ольге Иванцовой пересказал ее слова о Викторе, она дала понять, что не по своей воле изменила мнение, заключив свои слова такой фразой: "Сказала б и сейчас так, если б не одно "но".
   Со школами многих городов у меня была тесная связь, в том числе города Орла. Большая переписка велась с председателем совета ветеранов этого города Львом Михайловичем Вайнштейном. Он посвятил памяти Виктора стихотворение "Подвиг его стал бессмертен". Встречи со школьниками всегда были насыщены, с большой программой мероприятий. Вот, например поездка в город Орел в 1973 г. Из программы видно, какое внимание таким встречам оказывало руководство партии и комсомола города.
   Программа пребывания М.И. Третьякевича в г. Орле с 16 по 22 сентября 1973 г.
   16.09. 73 г. Приезд М.И. Третьякевича в г. Орел. 14.00 - встреча на ж/д вокзале.
   Присутствуют: Н. Орлов - инструктор РК ВЛКСМ, Брусенцо-ва Т., НерушА., Усачев Виктор - секретарь комсомольской организации; директор школьного музея Верижникова Н., комсорг 10а класса Юдина Л., члены комитета ВЛКСМ, фотограф.
   17.09. Знакомство Третьякевича со школой № 37. Беседа с руководством школы, знакомство с музеем Боевой Славы. Встреча с пионерами в ленинской комнате. Встреча с 10а классом - комсомольской группой им. Виктора Третьякевича. Экскурсия по городу
   18.09. Посещение уроков 10а класса. Линейка Памяти и Мужества, посвященная дню рождения В. Третьякевича.
   Приглашаются: Прокопов Н.М. - секретарь РК КПСС, Королев - секретарь РК ВЛКСМ, Воробьев Г.В. - секретарь РК ВЛКСМ, Барляев В.Е. - нач. штаба "Дорогой отцов", Вайнштейн Л.М. - председатель совета ветеранов.
   С 14 до 17 - "Огонек", награждение М.И. Третьякевича. 19.09. Туристическая поездка "Литературные места Орловщи-ны". Спасско-Лутовиново, музей им. Тургенева. Музей писателей- орловцев.
   20.09. Посещение ДЭТС. Посещение краеведческого музея.
   Встреча с пионерами школы № 12.
   21.09. Встреча с пионерами г. Орла во Дворце пионеров. Посещение поста № 1.
   22.09. Отъезд.
   Во время одного из моих выступлений в Орле 21 сентября 1973 г. местный художник Захаров Василий Николаевич быстро сделал мой портрет в карандаше, который всем моим родным и мне очень понравился.
   Самое выдающееся событие, связанное с признанием Виктора, как одного из лидеров "Молодой гвардии", это сооружение памятника Виктору на его родине в селе Ясенки Курской области по инициативе местного руководства. Меня с братом Владимиром приглашали сначала на закладку памятника в феврале, а затем и на открытие 9 мая 1965 года. С нами приехала наша мама Анна Иосифовна, а также молодогвардейцы В. Левашов, А. Лопухов и Р. Юркин.
   Местная газета Горшеченского райкома КПСС "Маяк коммунизма" (Бурцев В.) писала 11 мая 1965 г.:
   "В центре села Ясенки возле здания средней школы раскинулся молодой сквер. Он обрамляет постамент с бюстом комиссара Краснодонской подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия" Виктора Третьякевича, который здесь родился и начал учебу в местной школе. Позавчера сюда устремились сотни людей - пешком, в автобусах и автомашинах. Прибывали из райцентра и дальних сел, молодые и старые. Они шли на большое торжество - митинг, посвященный 20-летию Победы и открытию памятника Виктору Третьякевичу.
   На помост поднимаются представители трудящихся района, мать Виктора Анна Иосифовна, его братья Михаил Иосифович и Владимир Иосифович, участники Краснодонской подпольной организации В.И. Левашов, А.В. Лопухов и Р.П. Юркин. Здесь же присутствует делегация пионеров московской школы № 447 во главе с директором М.М. Ищенко и другие. Митинг открывает первый секретарь райкома КПСС И.М. Сеин. Под звуки "Интернационала" председатель колхоза "Рассвет" Г.А. Пантыкин, участники организации "Молодая гвардия" Левашов, Лопухов и Юркин снимают покрывало с бюста Виктора Третьякевича.
   С приветственным словом и с воспоминаниями о Викторе выступили его брат Владимир и Р.П. Юркин. Участники подпольной организации и московские пионеры заложили в молодом сквере аллею Дружбы, посадив деревца у подножия памятника, как символ вечной дружбы и памяти о герое Краснодона, укрепили мемориальную доску на здании местной школы и таблички на домах центральной улицы, носящей отныне имя Виктора Третьякевича".
   
   
   
   
   
   

О несправедливостях
   
   После смерти отца в 1980 г. перепиской и сбором документов по "Молодой гвардии" занимались его брат Владимир и мой брат Виктор. В 1994 г. ушел из жизни Владимир на 74 году, а в 1997 г. и мой брат в возрасте 52 лет. Я оказалась почти последней из нашей семьи, кто еще что-то помнит и знает из семейной истории "Молодой гвардии" и из подпольной жизни отца. Все послевоенные годы в нашей семье и семье Владимира Иосифовича связаны с гонениями и всякого рода несправедливостями из-за клеветы на младшего брата отца молодогвардейца Виктора Иосифовича Третьякевича, и из-за обвинений самого отца якобы за ошибки во время подпольной деятельности. Поэтому эти годы оставили горький осадок на душе каждого члена
   семьи Третьякевичей.
   В бумагах Владимира я увидела своего рода перечень недоброжелательных действий со стороны властей в адрес нашей семьи. Это, прежде всего, снятие с работы в 1944 г. самого Владимира, старшего инструктора политотдела 47 армии, как "брата предателя"; по этим же мотивам ему отказали в поступлении в Военно-политическую академию им. Ленина и он вынужден был демобилизоваться из армии.
   Затем, когда его в 1952 г. пригласили работать инструктором в угольно- промышленный отдел обкома партии Ворошиловграда и уже когда его кандидатура была одобрена руководителями отделов обкома, вдруг на заседании бюро ее отклонил сам 1-й секретарь обкома. "Я вышел с поникшей головой. Почему они так поступили? - думал Володя. Ведь я не просился к ним, они сами меня пригласили. В течение месяца я не мог успокоиться".
   Об отношении властей к родителям Виктора, моим дедушке и бабушке, даже нечего и говорить. Достаточно вспомнить случай, когда их со словами "А вам здесь делать нечего" не пустили в клуб в Краснодоне на чествование по случаю награждения молодогвардейцев. Об этом рассказывала и мать Сергея Тюленина Александра Васильевна. Они не получали материальное пособие, как другие родители молодогвардейцев.
   Когда 9 мая 1965 г. мой отец и Владимир ездили на открытие памятника Виктору на его родине в селе Ясенки Курской области, то это вызвало недовольство тогдашнего первого секретаря обкома партии Ворошиловграда Шевченко В.В. Он стал выяснять, кто дал указание им выехать, и приказал срочно провести проверку треста ресторанов и столовых со словами (такое не утаишь!): "Выверните весь трест наизнанку, а директора Третьякевича снимите с работы". В результате на заседании комитета партийно-государственного контроля было принято решение о снятии Владимира с работы, и он был освобожден.
   Володя также в своих записках отмечает, что при проведении городских мероприятий, посвященных "Молодой гвардии", на стадионах, в парках, в музеях Луганска организаторы старались не приглашать для выступлений ни его, ни моего отца, ни их мать Анну Иосифовну.
   Володе рассказывали, что корреспондент "Комсомолки" Ким Костенко подвергался мощной критике, как автор многих материалов о Викторе. И когда после этого к нему обращались с вопросами по "Молодой гвардии", он возмущенно говорил, что научен горьким опытом, и ни с кем на эту тему разговаривать не будет.
   Что касается моего отца, то совершенно очевидно, что его партийная карьера была прервана усилиями властей. Сразу же после освобождения города от оккупации, когда отец, как секретарь горкома, проявил недюжинные способности по восстановлению власти в городе, взявшей в свои руки наведение порядка и восстановление хозяйства, он был первым претендентом на повышение по партийной линии - на должность одного из секретарей обкома партии. Об этом его поставили в известность в обкоме. Но после пресловутого бюро, о котором уже упоминалось, его совсем освободили от партийной работы и направили работать из города в район. Отец говорил, что его обвинили в том, что он не полностью выполнил задание в тылу врага.
   И еще я помню, как в 1974 г. он жаловался мне, что газета "Ворошиловградская правда" отказалась поместить его заметку к 31 годовщине освобождения города, в которой он рассказал о погибших бойцах отряда- Яковенко, Рыбалко, Фесенко и Сериковой. Он возмутился, когда ему ответили, что заметка не имеет прямого отношения к этой дате. "Разве эти люди погибли не ради освобождения своего города?" - удивлялся он.
   Отец не раз говорил, что если бы остался жив командир отряда Иван Михайлович Яковенко, все было бы по-другому: "Он бы на бюро объяснил, почему изменил свое и общее решение идти в Митякинский лес. И почему вернулся после боя под хутором Пшеничным с остатком отряда в Паньковский лес, где вскоре, 15 сентября, отряд был разгромлен и Яковенко убит. И меня бы не обвиняли, что я с группой оказался в Митякинском лесу". Эта тема и судьба Виктора часто обсуждались на встречах отца со Степаном Емельяновичем Стеценко. Один случай я хорошо запомнила, потому что это был день в начале ноября 1943 г., когда по радио объявили о взятии нашими войсками города Киева. Стеценко был у нас в гостях, и все разговоры вращались вокруг партизанской темы.
   Осталась большая переписка отца со СЕ. Стеценко. Когда умер мой отец, мама от него и его жены получила такое письмо. "Дорогая, уважаемая Мария Васильевна! Тяжело и больно терять близких и родных. Мы глубоко сочувствуем Вашему горю, скорбим по поводу преждевременной смерти дорогого Михаила Иосифовича. Слов утешения нельзя найти. Это незабываемая и невосполнимая потеря. Но он оставил на земле свой след в детях и внуках Ваших, в сердцах знавших и любивших его друзей. Навсегда останутся в памяти добрые дела и все, что делал он для народа, партии, для Родины. Светлая память о глубокоуважаемом Михаиле Иосифовиче навсегда останется в наших сердцах. От всей души желаем здоровья и сил, чтобы мужественно вынести эту тяжелую утрату Вашу и Вашей семьи.
   Сердечно обнимаем Вас и детей. Ваши Степан Емельяно- вич и Валентина Платоновна Стеценко. 25 июня 1980 г. Киев".
   Валентина Платоновна находилась вместе с мужем в партизанском отряде, была связной отряда. И умерли они одновременно. Мама рассказывает, что после 1987 г. (точной даты она не помнит), она получила письмо уже от дочери Стеценко, где та пишет: "Папа умер 9-го, а мама на следующий день, 10-го числа".
   Еще в 80-х годах, после смерти отца, мой брат Виктор Михайлович Третьякевич записал воспоминания нашей мамы Марии Васильевны. Одно из самых тяжелых ее воспоминаний, когда она, беременная, всю ночь просидела на подоконнике, глядя на улицу в ожидании отца после обсуждения его на бюро обкома:
   "В голову лезли самые страшные мысли. Увидела, что Михаил подходит к дому, побежала навстречу. Спрашиваю - "Ну, что, как?" Он вошел измученный, говорит: "Да ты успокойся, дай немного передохнуть, обожди с вопросами". Он до рассвета молча ходил по комнате, потом рассказал, как было все на бюро. Ильясов нападал и все опровергал, что сделал Михаил в тылу врага. За него вступились председатель облисполкома и секретарь обкома по сельскому хозяйству. Решение принимали без мужа, он ожидал в приемной.
   Муж считал, что именно Гаевой А.И. не допустил победить отрицательному решению, он был о Гаевом высокого мнения как о работнике и человеке. Хотя когда Михаил обратился к Гаевому по поводу Виктора, тот ответил: "Я верю комиссии". Тогда ведь многие поверили. Но все-таки в такой запутанной ситуации Антон Иванович защитил мужа, он верил ему. Муж рассказывал, как однажды они ехали вместе в машине и попали под бомбежку. Машина опрокинулась в воронку, Гаевой лежал неподвижно. Муж кое-как выбрался и подполз к нему. Тот открыл глаза. "Ты жив? - обрадовался Михаил. Гаевой не мог сам двигаться, муж вытащил его из воронки.
   Об Ильясове нам стало известно, что позднее его перевели в другие места. Через много лет Михаил встретился с ним в Ворошиловграде. Услышал, что кто-то его окликнул: "Миша!" Это было на Ленинской. Он увидел Ильясова в старой шинели, который подошел, радостно поздоровался. Муж говорил: "А у меня все закипело. Я ему напомнил - ты ж хотел меня посадить!" А он начал: "Тогда время было такое..." Я хотел дать ему по морде, но плюнул в его сторону, только сказал: "Подлец!" и быстро ушел.
   После бюро обкома мужа перевели в Октябрьский райком партии, но оттуда через месяц предложили уйти по известным причинам. Я встретила Фросю Педенко, знакомую по эвакуации. Она рассказала, что в райкоме о муже говорили: "Мы этого брата предателя быстро проводили". Мы стали жить в Паркоммуне. К нам приехал брат мужа Володя, который рассказал, как его разбирали на бюро ЦК ВЛКСМ. Вскоре ему пришлось уйти из армии.
   Мы знали, как тяжело жилось в Краснодоне старикам - родителям мужа. Звали их к себе, но они не бросали родных стен, где все им напоминало о Вите. Они приезжали к нам повидаться в те города, где нам приходилось жить, - то в Паркоммуну, то в Красный Луч, потом в Ворошиловград. Мы их поддерживали, как могли, помогали продуктами. Тем более, что к ним переехал 12-летний внук Вадик, сын их дочери.
   Мы, а особенно муж, часто ездили к ним в Краснодон. Хотя у самого мужа, конечно, было плохо на душе (я и сама боялась еще долго по вечерам стука в дверь). Старики жаловались, что к ним относятся, как к семье предателя. Иосиф Кузьмич и Анна Иосифовна рассказывали, как их сторонятся. Можно понять Анну Иосифовну, когда она, получая из рук Гуреева орден Вити, сказала ему: "Прошу Вас, чтоб в эти дни в Ворошиловграде не показывали "Молодую гвардию", там много неправды".
   Но многие, в т.ч. родители молодогвардейцев (Тюленины, Земнуховы, Левашовы, Шевцовы и др.), а также близкие соседи и знакомые не отвернулись. Они не верили "брехне", как выражалась Анна Иосифовна. Они сами были при оккупации в Краснодоне, многое видели и слышали, и не верили клевете.
   Мужу не поверили во многое, что они делали в партизанах. Тут постарался Ильясов, да и клевета на Витю сыграла свою роль, и неясны были обстоятельства гибели командира отряда Яковенко. Муж говорил, что в то время очень сокращенно писал о партизанской деятельности: "А что я мог писать, когда все отрицается? Да и неопытным был, многое считал неважным".
   Их отряд распространил много тысяч листовок. Немцы расправлялись с теми, кто их находил и читал. Мой отец Василий Михайлович рассказывал, как однажды при немцах он шел с группой односельчан и попутчиков в сторону Ворошиловграда. Это были люди, ходившие менять вещи на продукты, собирать колоски. Шли группами по 2-3 человека, т.к. большими группами ходить было нельзя - немцы сразу цеплялись. Вдруг услышали впереди выстрелы. Потом догнали одну знакомую женщину, очень перепуганную. Она рассказала, что их группа нашла в лесу много разбросанных листовок. Они подобрали их и прочли, но не взяли с собой. В их группе был знакомый из хутора Камышного Ревунов, который набрал пачку листовок. А тут немецкий пост. Обыскали, схватили Ревунова, отвели в лес и расстреляли.
   Когда мы жили в Паркоммуне, муж стал работать начальником ОРСа угольного треста. С управляющим трестом Закутским и секретарем горкома Лактионовым сразу установились хорошие отношения, несмотря на клевету на Виктора. В одном из магазинов напротив треста работала Е.Н. Кошевая. Мы отоваривались в этом магазине по карточкам. Однажды я зашла получить продукты, Кошевая попросила меня ее подождать. Она вышла и предложила пойти не по улице, а по скверику. Она была выпивши, и в руке несла баночку с водкой. Сказала - "это для брата".
   Кошевая сама заговорила о Викторе, о том, что его оклеветали: "Передайте Михаилу Иосифовичу, пусть он пишет Калинину. Я подпишу, что Виктора оклеветали. Что он был организатором, был очень активным". Дальше она сказала непонятные для меня слова: "Я положила на свою жизнь черный крест. Они меня не купят американскими ботинками и шарфами. Пусть они тех покупают". Я спросила: "А каких тех?" Она ответила неразборчиво. Когда я об этом рассказала мужу, он отмахнулся и говорит: "Это она сегодня обещает в таком состоянии, а завтра откажется".
   Под этими воспоминаниями стоит мамина роспись.
   Мама мне рассказала, что к нам в 60-х годах в Луганск приезжала дочь опального режиссера Мейерхольда Ирина Всеволодовна. Она с большим сочувствием отнеслась к судьбе нашей семьи в связи с клеветой на Виктора и сказала, что судьба ее семьи и нашей похожи: "Мы также пострадали, как и ваша семья".
   
   
    Что я узнала
   
   Мне удалось узнать и изучить материалы, касающиеся "Молодой гвардии", которые, я думаю, отцу не были известны. Это, конечно, удалось сделать только после рассекречивания документов в 90-х годах. Многое появилось в печати в луганских газетах, многое я узнала из архивных материалов в Луганском партийном архиве и в Москве в ЦХДМО (Центр хранения документов молодежных организаций), который вошел в состав РГАС-ПИ (Российский государственный архив социально-политической истории).
   Мне повезло, что в 1999 г. в Москве я случайно встретилась с заместителем директора ЦХДМО Ириной Абрамовной Иоффе. Более 50 лет назад мы с нею учились в 7-й средней женской школе города Луганска. Нас многое связывает - воспоминания о школьных учителях и школьных подругах, о родном городе и о нашем участии в 1947 г. в массовых сценах на съемках фильма "Молодая гвардия". Ирина Абрамовна мне много помогла в поисках архивных материалов по "Молодой гвардии".
   В Луганском архиве я своими глазами увидела комсомольский билет Виктора и две из тех трех записок, которые он прислал из тюрьмы. Получается, что отца просто обманывали, когда утверждали, что в архиве их нет.
   Там же (ф.1790п, оп.1, св.7, д.75) есть воспоминания (или показания) учителя математики школы № 7 Ермакова М.С. от 18.04.1949 г. о Викторе и о встречах с ним при оккупации:
   "Виктор очень интересовался математикой, быстро схватывал новый материал, сложные задачи решал без затруднений... В конце августа 1942 г. я проходил по базару и встретил Третьякевича. Он шел с юношей и нес в руках ящик защитного цвета, как будто бы полевой телефон. На мой вопрос - как дела? -ответил: "Ничего, Михаил Сергеевич, будем действовать". И быстро скрылся. В октябре под вечер возвращаюсь домой. Меня догнали несколько учеников. Тут незаметно оказался Третьякевич. На вопрос, что они делают, ответили, что стараются спрятаться, чтоб не захватили немцы. Третьякевич был в потрепанной одежде, молчалив. Однажды он заходил, но меня не было дома. Ермаков".
   Эти воспоминания Ермакова М.С, написанные им в 1949 г., и в его письмах 1965 г. идентичны. Письма говорят о том, что Виктор в октябре 1942 г. приходил из Краснодона в Ворошиловград, что при этом встречался с молодыми ребятами. О том, что он искал встреч с молодежью в оккупированном городе, подтверждают и воспоминания о днях оккупации учительницы 7 школы Уманской А.С, которые она записала 30 марта 1960 г. Она пишет: "Зашел ко мне и Третьякевич Виктор, жила я тогда ул. Ленина 41, где сейчас построена гостиница "Октябрь". Точной причины его посещения я не знала, но по всему было видно и чувствовалось из наших с ним разговоров, что он думал застать у меня кое-кого из учащихся и поговорить с ними о работе в тылу врага".
   В бывшем архиве ЦК ВЛКСМ есть письмо, с которым в апреле 1960 г. Секретарь ЦК ВЛКСМ С. Павлов обращается в ЦК КПСС (ЦХДМО, ф.1, оп.53, д.339, л.55). Выдержки из письма:
   "ЦК ВЛКСМ считает возможным возобновить ходатайство о посмертном представлении к правительственной награде Виктора Третьякевича - одного из организаторов и руководителей Краснодонской подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия".
   Вопрос этот ставится в связи с документально подтвержденными данными о деятельности организации "Молодая гвардия", частично опубликованными 25 июня и 28 июня 1959 г. в "Комсомольской правде"...
   Весной 1959 г. комиссия Луганского обкома партии совместно с работниками областного управления КГБ изучила все материалы о гибели Краснодонского подполья. Комиссия установила непричастность Виктора Третьякевича к провалу организации и признала его видную роль в создании и руководстве "Молодой гвардией"... На первом заседании штаба он был назначен комиссаром организации. Виктор принимал активное участие во всей деятельности подпольщиков, руководил многими операциями...В результате гнусного предательства большинство подпольщиков были арестованы и после зверских пыток расстреляны. Виктор Третьякевич был казнен в первой же группе - его сбросили живым в шурф шахты № 5.
   Вскоре после освобождения Краснодона Советской Армией был арестован один из бывших следователей Краснодонской полиции М.Е. Кулешов, который в своих показаниях оклеветал многих членов подпольной организации, назвав их предателями, в том числе и Виктора Третьякевича. Затем вышел в свет роман А.А. Фадеева "Молодая гвардия". Созданный в нем образ предателя Евгения Стаховича портретно и биографически схож с В. Третьякевичем. Имя В. Третьякевича было вычеркнуто из списков молодогвардейцев.
   Учитывая заслуги Виктора Третьякевича в деятельности "Молодой гвардии", просим рассмотреть вопрос о его посмертном представлении к правительственной награде.
   ЦК ВЛКСМ входит с такой просьбой непосредственно в связи с тем, что участники комсомольского подполья "Молодая гвардия" стали для всей советской молодежи легендарными общенациональными героями, занимающими чрезвычайно важное место в воспитании всех юношей и девушек страны. Это предложение поддерживается также Луганским обкомом КП Украины (Клименко В.К.).
   21.04.1960 г. Секретарь ЦК ВЛКСМ С. Павлов"
   В этом же деле хранится объяснительная записка Валерии Борц от 30.12.1944 г. секретарю ЦК ВЛКСМ Шелепину А.Н., в которой она отказывается от слов, данных Владимиру Третьяке -вичу в подтверждение руководящей роли Виктора в "Молодой гвардии". Записка явно написана под нажимом, и выглядит как детский лепет. Особенно такие фразы, где она оправдывается: "я поступила неправильно", "я выразилась не так, как следовало бы", "я поступила опрометчиво, сказав, что признаю его материал". Или: "То, что мне дали направление моего выступления по радио, я поняла превратно и сказала в Вашем кабинете, что меня заставили".
   Со времени проведения бюро ЦК ВЛКСМ, где разбирали Владимира и где Валерия отказалась от своих показаний, она стала утверждать, что Олег Кошевой, а не Виктор, был комиссаром организации, и приписывала Олегу руководящую роль в "Молодой гвардии", хотя до этого она была на противоположной точке зрения.
   Как уже упоминалось, в 1965 г. в Луганске работала комиссия Института Марксизма-Ленинизма (ИМЛ) при ЦК КПСС во главе с профессором Ю.П. Петровым по изучению истории "Молодой гвардии". В воспоминаниях отца говорилось, что тогда его приглашали для беседы, но из них неясно, видел ли он написанный документ комиссии или ему о результатах работы сказали в устной форме. Я познакомилась с докладной запиской комиссии в адрес директора ИМЛ Поспелова П.Н. в Луганской газете "Молодогвардеец" от 18 сентября 1990 г. Если бы выводы комиссии были тогда же, в 1965 г., обнародованы, то тогда и личности Кошевого и Третьякевича заняли бы свои места в истории "Молодой гвардии". Но "сильные мира сего" не дали увидеть свет докладной записке, она пролежала под сукном более 25 лет.
   Здесь логично привести несколько выдержек из докладной записки:
   "...С самого начала под влиянием необоснованных обвинений В. Третьякевича в предательстве, его истинная роль искажалась. Тяжелое обвинение в предательстве привело к тому, что некоторые участники "Молодой гвардии", особенно недостаточно знавшие в силу конспирации состав руководящего ядра организации, а также авторы ряда статей и исследований при освещении борьбы комсомольского подполья в Краснодоне вообще перестали упоминать имя В.И. Третьякевича, другие - принижали его роль.
   Оставшиеся в живых члены "Молодой гвардии", в первую очередь ее активные участники, в многочисленных заявлениях и письмах ставили вопрос о восстановлении исторической истины, о необходимости реабилитации и правильного освещения роли В.И. Третьякевича, как организатора и комиссара "Молодой гвардии".
   Командир "Молодой гвардии" И.В. Туркенич, несмотря на обвинение В.И. Третьякевича в предательстве, еще в ноябре 1943 г. в беседе в ЦК ВЛКСМ заявил, что последний был комиссаром "Молодой гвардии".
   В мае 1956 г. ЦК ВЛКСМ провел проверку фактов деятельности "Молодой гвардии". В ходе этой проверки было подтверждено, что организаторами "Молодой гвардии" являлись И.А. Земнухов, С.Г. Тюленин и В.И. Третьякевич, а О.В. Кошевой не был организатором и единственным руководителем, что эта заслуга ему приписана ошибочно. Из выводов комиссии:
   Комиссия считает, что доказательства, содержащиеся в докладной записке бюро Луганского обкома в ЦК КПСС от 22 мая 1965 г. о том, что организатором и комиссаром "Молодой гвардии" был Олег Кошевой, документальными данными не подтверждается. Из документов и свидетельств наиболее активных и осведомленных участников "Молодой гвардии" явствует, что именно В.И. Третьякевич был организатором и комиссаром этой подпольной организации".
   Советский поэт и прозаик Евгений Долматовский в очерке "Воспоминания доверенного лица" в журнале "Знамя" № 9 за 1986 г. написал: "Роман "Молодая гвардия" писался тогда, когда было известно главное, но далеко не все. Фадеев написал свой роман, когда работу свою далеко не закончили не только историки, но и военные следователи: их поиски документов и людей растянулись на долгие годы".
   Здесь же Долматовский вспомнил о встрече на фронте с Владимиром Третьякевичем и о его попытках защитить брата Виктора от клеветы. Он написал Владимиру: "... Я помню Вас по 47 армии, мы встречались в политотделе. Я помню Вашу героическую борьбу за честь брата, за честь семьи, в условиях, скажем прямо, не слишком благоприятных. Знаю и о "проработке (мягко говоря), которую Вам учинили ЦК ВЛКСМ и Главпур. Ну, ладно. Тяжкие времена позади. Не обращайте внимания на любые нападки - Ваш брат реабилитирован. Знаю и о происках, заставивших снять указание на руководство ("комиссар") с памятника в селе. Но еще раз говорю, пусть вся семья живет в сознании, что Виктор был героем и мучеником - это правда. Е.А. Долматовский. 29.12.1986 г.".
   В течение нескольких последних лет Институтом Российской истории РАН и РГАСПИ велась работа над совместным проектом по подготовке сборника документов по "Молодой гвардии" в плане "Художественный образ и историческая реальность". Работа завершилась выходом сборника в ноябре 2003 г. Издание осуществлено по программе "Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2001-2005 годы". Составители: Иоффе Ирина Абрамовна (РГАСПИ) и ответственный составитель доктор исторических наук Петрова Нина Константиновна (Институт Российской истории РАН).
   Нина Константиновна в своей статье "Вспомним..." в журнале "Отечественная история" № 3 за 2000 г. писала:
   "Не улучшило, а скорее обострило обстановку в Краснодоне посещение города известным писателем А.А. Фадеевым. Информация о том, что было в городе в период оккупации, как создавалась и что сделала "Молодая гвардия", попала к писателю от Е.Н. Кошевой, ярко и убедительно пересказавшей все то, что она слышала от других, что знала сама...
   А.А. Фадеев сознательно нарушил неписаный закон творчества, согласно которому браться за создание произведений о важнейших исторических событиях следовало лишь после того, как они отойдут в далекое прошлое. В результате в его романе историческая действительность смешалась с вымыслом, приобрела художественную форму, но вместе с тем утратила и часть своей достоверности...
   История с реабилитацией В. Третьякевича показывает, - пишет Петрова, - как сложно было снять с человека навешенный на него ярлык... Нельзя не согласиться с мнением, высказанным членами созданной в начале 90-х годов межрегиональной комиссии по изучению истории "Молодой гвардии", Союза молодежи Луганщины, что одни молодогвардейцы были "канонизированы в качестве бессмертных героев, другие выступают как антигерои, а третьи, хотя и принимали активное участие в основных акциях, проходят как исключительно рядовые, довольно бесцветные личности".
   
   
   
   
    Мой Виктор
   
   А у меня перед глазами стоит "мой Виктор" - какого я еще помню, и какого, возможно, теперь создало мое воображение.
   Вот далекий 1936 год, когда мои родители еще жили в Краснодоне. Мне было 5 лет, а ему 12. Он на свою ответственность взял меня на речку Каменка, и я с радостью шла туда с ватагой его друзей - шанхайских ребят. На "Шанхае", (район Краснодона, где в своей мазанке жили мои дедушка Ося и бабушка Нюся Третьякевичи), соседские ребята очень дружили, постоянно играли на улице в разные игры - то в футбол, то в "чижика".
   Часто повторялась такая картина, которую я назвала бы "Шанхайский вальс". Она мне запомнилась особенно отчетливо. Тихий теплый летний вечер. Во дворе дедушка с бабушкой и соседи Киселевы играют в карты, я кручусь рядом. На лавочке сидит Витя с мандолиной в руках и наигрывает разные старинные вальсы. Их трогательные мелодии разносятся по "Шанхаю". Я больше всего любила "Дунайские волны". Мне кажется, что Витину игру никто, кроме меня, не слушает, но это не так. Дедушка иногда оставляет карты и делает Вите заказ - просит сыграть то, что ему нравится. Так, однажды он говорит: "Витя, сыграй "Мы кузнецы". И Витя тут же сыграл.
   Когда мы уже жили в Малой Вергунке, Витя часто к нам приезжал и обязательно садился за пианино. Он говорил, что баян ему не интересен, а вот на пианино хотелось бы научиться играть по-настоящему. Во время оккупации немцы забрали наше пианино в комендатуру. В 1986 году мама передала пианино в Краснодонский музей - как память о Викторе, игравшем на нем.
   Оно и сейчас там стоит.
   К Вите я относилась как к брату, хотя он мне доводился дядей - ведь он был еще школьником. Когда он сказал нам, что его назначили пионервожатым в лагере, я за него переживала: "Как же он сумеет там работать, это же для взрослых!"
   С большим нетерпением я его ждала в кишлаке им. Усмана Юсупова под Самаркандом, где мы жили в эвакуации. Мы получили от него открытку с сообщением, что он тоже эвакуируется и едет к нам. Хорошо помню эту открытку внешне - аккуратный и твердый Витин почерк. Я строила планы, как он будет ходить со мной работать в колхоз, где я с другими школьниками собирала персики, абрикосы, яблоки.
   И вдруг от него приходит письмо с дороги, из Куйбышева, где он сообщает, что ехать к нам передумал и возвращается в Ворошиловград, что "в тылу ему делать нечего". Мне тогда было непонятно, зачем он так сделал. Теперь я оцениваю его поступок как очень мужественный и патриотический. В 17 лет принять самостоятельно решение сойти с поезда, уйти из эшелона и вернуться туда, где близко фронт, где суровые условия жизни - не каждый бы мог так поступить.
   Зная, как Витя увлекался историей и литературой, я бы предположила, что у него больше проявлялась тяга к гуманитарным наукам. До сих пор у меня хранится его книга, "Новый Органон" Франциска Бэкона. Значит, в 10 классе Витя уже интересовался философией. Но в письмах нашего с ним учителя Ермакова Михаила Сергеевича читаю, что Виктор очень хорошо учился по математике, легко решал новые и трудные задачи. Тогда мне стало понятно его желание учиться в Бауманском училище, о чем говорил мой отец.
   Пытаюсь нарисовать себе образ Вити- партизана. В партизанском отряде ему, как и другим членам отряда, приходилось попадать в опасные ситуации. Здесь чувствовалась его ответственность при выполнении заданий. Вот один из таких случаев. В1968 г. летом отец захотел мне и моей семье показать места, где располагался их отряд, и мы на грузовой машине поехали в Паньковку. Там познакомились с героическими женщинами, помощницами отряда, Софьей Павленко и Матреной Удовиченко. Ходили по берегу Донца, удивлялись, как в таком небольшом лесу мог скрываться отряд. Софья Александровна рассказала нам об одном случае, который произошел с Виктором.
   В очередной раз переплыв Донец, он пришел к ней за хлебом для отряда. Она показала нам сарай под крыльцом дома, куда Виктор спрятался, пока она в доме собирала для отряда передачу. Неожиданно нагрянули немцы и вошли к ней в дом. Виктор услышал, как они топали по ступенькам крыльца, и притаился в сарае. Софья Александровна нервничала, что немцы долго не собираются уходить, и переживала за него. А они расположились по-хозяйски и ушли только на рассвете. Виктор напряженно просидел в сарае до утра, прислушиваясь к тому, что происходило снаружи. Он мог бы уйти, но не уходил, потому что нельзя было оставить отряд без хлеба. Наконец, Софья Александровна вынесла продукты, и Виктор по знакомой тропинке быстро скрылся в кустах. В отряде из-за него тоже переволновались.
   Из высказываний молодогвардейцев и из воспоминаний учителей у меня складывается образ Виктора, как одного из руководителей "Молодой гвардии". Если намечалась операция, у него заранее был набросан ее план и распределены обязанности для каждого. Он инициативен - по его предложению вывешивают флаги, собирают медикаменты. Как комиссар и организатор, он составляет тексты клятвы и листовок и чтобы знать, как обстоят дела в разных группах, регулярно с ними встречается. Поэтому часто бывает в Первомайке, в поселке Краснодон, в Изварино, Гундоровке. Учительница школы им. Ворошилова города Краснодона Щербакова Кира Алексеевна вспоминала:
   "Однажды между хутором Власовкой и поселком Изварино вижу по дороге идет Витя. Шел он по направлению к Власовке. Идет в старой спецовке, на нем была старая шапка и грубые ботинки. Подобные встречи у нас повторялись несколько раз и в одно и то же время, примерно, часов в 8 утра. Мне хотелось у него спросить, куда он идет, но я постеснялась; "Видно ходит в деревню на заработки, зарабатывает на хлеб".
   Позднее, когда я узнала, что с ним произошло, то теперь думаю другое. Вероятно, он вел какую-то партизанскую работу. Оказалось, что он был членом "Молодой гвардии". Личность его навсегда осталась у меня в памяти, как человека талантливого, делового, храброго".
   Ярко написала о Викторе, о его руководящей и, я бы сказала, идеологической роли в работе с молодежью Титова Антонина Герасимовна. Она знала многих молодогвардейцев, училась с Олегом Кошевым, дружила с Анатолием Ковалевым, который, как известно, бежал из-под расстрела и 10 дней скрывался у нее. С чувством благодарности я читаю ее письма, в которых она многое рассказала о Викторе, что мне было неизвестно, показала его мужество и патриотизм. В 1989 г. она пишет моему брату из Суходольска о встречах с Виктором при оккупации (выдержки):
   "Виктор спросил меня, хочу ли я вступить в комсомол. Я удивилась: кто же меня примет сейчас в комсомол? Он улыбнулся и ответил - найдутся люди, потом добавил - подумай. Эти три слова - "найдутся люди" и "подумай" - я буду помнить всю жизнь. На "Шанхае" Виктор пользовался колоссальным авторитетом среди ребят. В шанхайских землянках жили Анатолий Ковалев, Василий Пирожок, Василий Борисов, Сергей Тюленин и многие другие, которые все стали членами "Молодой гвардии".
   Виктор был врожденный лидер. Он был из среды шанхайских ребят, поэтому он сумел сплотить вокруг себя не только своих сверстников, но и ребят гораздо старших, таких, как Василий Гуков, Евгений Мошков, Иван Туркенич. Будучи комсоргом школы, Виктор был связан с другими школами, поэтому знал многих комсомольцев и учащихся старших классов. Олег Кошевой не имел таких обширных связей со школами и по характеру был высокомерен.
   Подвиг Виктора раскрыт не до конца и не раскрыт тот, кому понадобилось, чтоб организатор и руководитель "Молодой гвардии" был объявлен предателем. Никакого Олега Кошевого нельзя поставить рядом с Виктором Третьякевичем". Титова пишет и о пылкой дружбе Виктора и Ани Соповой, казненной фашистами с последней партией молодогвардейцев. О гибели Ани ей рассказал Анатолий Ковалев.
   Тепло и с болью из-за клеветы на Виктора пишет о нем его соученица Аня Борцова. Виктор ей иногда давал поручение отнести записки его людям в Гундоровке. Ее письмо приводится в книге А. Колотович и Н. Осинина "Дорогие мои краснодонцы". Обращаясь к Анне Дмитриевне Колотович, она пишет: "Если бы Вы знали, как тяжело я переживала его смерть! А еще горше и страшнее было слышать, что на Виктора пало подозрение в предательстве. Ведь это так не вязалось с тем, каким я его знала!"
   Я рада была встретиться и познакомиться с теми, кто еще помнит Виктора. Клара Степановна Павликова, с которой я встретилась в Москве, помнит его с довоенных времен. В 11-летнем возрасте она отдыхала в пионерлагере в Суходольске. Вожатым в ее отряде был Виктор Третьякевич. Она вспоминает, что в отряде его все любили и даже сочинили о нем песню. На встречах со школьниками Клара Степановна делится своими воспоминаниями о Викторе и о других молодогвардейцах.
   На праздновании 60-летия "Молодой гвардии" в Краснодоне в 2002 г. я увиделась с Антониной Герасимовной Титовой, с которой рада была познакомиться не только в письмах, но и наяву, и послушать ее воспоминания. Она не сомневается, что в "Молодой гвардии" Виктор играл руководящую роль.
   Тут же я встретилась с бывшей краснодонкой Лидией Антоновной Пономаренко. В 30-х годах с ее отцом Антоном Илларионовичем в Изваринском рудоуправлении работал мой отец. Лидия Антоновна рассказала мне, что хорошо знала моих родителей и братьев моего отца Владимира и Виктора. В своем выступлении на конференции, посвященной 60-летию "Молодой гвардии", Лидия Антоновна высказала сомнение в том, что Олег Кошевой мог быть руководителем "Молодой гвардии". Она его знала по школе и ссылалась на то неблагоприятное впечатление, какое он производил на учащихся в школе, в том числе и на нее.
   В книге о самой Лидии Пономаренко, изданной в Киеве в 2002 г., есть ее воспоминания о своем брате, погибшем на фронте: "Младший брат Игорь учился в Краснодоне, комсоргом у них был Виктор Третьякевич - руководитель "Молодой гвардии". Игорь дружил с будущим молодогвардейцем Володей Осьмухиным. Когда вышла книга Фадеева, я была возмущена. Там столько неправды..."
   Еще один эпизод из воспоминаний моей мамы: "Когда в конце октября 1943 г. мы вернулись из эвакуации в Ворошиловград, вскоре из Краснодона приехал отец мужа Иосиф Кузьмич. Мы впервые встретились после разлуки. Он был с бородой, а до войны носил только усы. Я боялась его расспрашивать о Вите. Спросила: "Как мама?" Он сказал: "Как она может быть, когда у нас такое горе? Она совсем извелась, я не могу ее ничем успокоить. Мы столько пережили за Витю, да и не знали ничего о судьбе Миши и Володи. Когда доставали из шурфа, я маме не разрешил идти туда. Она и так ходила с трудом от пережитого. Если б она еще увидела, какого Витю достали, она б не пережила. Руки вывернуты. Весь покалечен. Трудно рассказать" - тут он сжал зубы, затряс головой и зарыдал.
   Потом немного успокоился и сказал: " Но нашлись же такие, что оклеветали его. Что мы пережили при немцах, а теперь переживаем такое. Как можно эту клевету пережить? Кто ж бы его так казнил, если б он предал и был им полезным? Они б его последним казнили, или оставили бы в живых. А его оклеветали. Кому-то же это было нужно его оклеветать". Мама говорит, что отчетливо помнит дедушкин рассказ, слово в слово.
   Да, действительно, получается странно и непонятно, почему на Виктора обрушились обвинения в предательстве. Получился как собирательный образ предателя, потому что в некоторых высказываниях есть намеки, что он виноват даже в гибели отряда Яковенко. Хотя всем очевидно, что главные причины неудач отряда - это и отсутствие условий для его укрытия и отсутствие опыта партизанской борьбы у всех членов отряда.
   Кому-то было нужно именно Виктора сделать предателем, хотя, как видно из письма Секретаря ЦК ВЛКСМ Павлова, Кулешов оклеветал многих молодогвардейцев, не только Виктора, а выбрали его.
   Но я уверена, что все вымыслы недоброжелателей меркнут, потому что сам Витя их перечеркнул последними секундами своей жизни, когда он, истерзанный пытками, перед шурфом шахты бросился на врагов, пытаясь их увлечь с собой. Пусть это ему не удалось - его сбросили живым в шахту, но он - не предатель!
   
   
   
   

   27 сентября 2002 г. состоялась встреча родственников молодогвардейцев у стен Краснодонского музея "Молодая гвардия" с Президентом Украины Л.Д. Кучмой. Президент посетил Краснодон в связи с 60-летием создания организации "Молодая гвардия". Наряду с другими родственниками я тоже удостоилась рукопожатия Президента Украины. Многие из присутствующих в эти дни в Краснодоне знали, что на подпись Л.Д. Кучме в Киев ушли документы на награждение молодогвардейцев, в том числе Высшей наградой Украины Виктора Третьякевича, и ждали соответствующего Указа. Но не дождались. И было непонятно, почему же не вышел этот Указ - по- видимому, еще действовали каноны бывшей партийной власти.
   То, что я сама могла сделать за последние годы, я сделала. Написала три книги - "Повесть о братьях Третьякевичах", "Оглядываясь на прошлое...", и "Мой Дзержинск", в которых отразила, как смогла, нашу семейную историю "Молодой гвардии". В этом мне помогали советы и воспоминания моей 92- летней мамы Третьякевич Марии Васильевны и поддержка писателя и издателя Вайсберга Бориса Семеновича (Екатеринбург). И конечно, материалы РГАСПИ и домашнего архива.
   За это время у меня произошло много интересных встреч, и я благодарна всем, кто меня поддерживал. Неоценимую помощь своими советами при составлении этой книги мне оказали Нина Константиновна Петрова и Ирина Абрамовна Иоффе.
   В Луганске широко исследует подпольную деятельность Виктора Третьякевича и отстаивает его руководящую роль в "Молодой гвардии" доцент Луганского университета Семистяга Владимир Федорович, а директор центра по проблемам истории Донбасса Подов Владимир Иванович прилагает много усилий, чтобы Виктор занял свое место - место комиссара - в истории "Молодой гвардии".
   Мой отец, его брат Владимир и мой брат Виктор много потратили сил и здоровья в борьбе с клеветой на молодогвардейца Виктора Третьякевича. За честное имя брата отец боролся 37 лет, Владимир - 50 лет, вплоть до их смерти.
   Не знаю, удалось ли мне, публикуя записи отца, осветить все стороны его жизни, становление его как гражданина своей страны, и, особенно всего того, что касается памяти его брата Виктора. В любом случае эта книга пусть будет подарком к 80-летию молодогвардейца Виктора Третьякевича, которое он отметил бы 9 сентября 2004 года.
   
   
   
   

   В те дни, когда отмечалось 60-летие создания подпольной молодежной организации "Молодая гвардия", женщина по фамилии Третьякевич (девичьей) не могла не вспомнить о записках отца - с той же фамилией Третьякевич.
   Она сама, Елена Михайловна Самарина (по мужу) написала три документальных автобиографических книги. "Оглядываясь на прошлое...", "Повесть о братьях Третьякевичах" и "Мой Дзержинск".
   В них, где больше, где меньше, но отражена молодогвардейская тема. К ним вплотную прилегает и эта книга "Семь тетрадей". Посвящена она не только главному молодогвардейцу, организатору и комиссару этой боевой организации - Виктору Третьякевичу. Просто это добротная документальная книга, начиная с детства автора.
   Всякий раз, когда мне в руки попадают подобные рукописи, часто буквально написанные от руки "истории моей жизни", я радуюсь от души! Вот и еще один (одна) сумел (а) запечатлеть время. Словно остановить его. Описать свои жизнь на историческом фоне.
   В письме ко мне Елена Михайловна писала, как проходили в России и на Украине дни "Молодой гвардии", и как она вспомнила о тетрадях отца, где он очень многое описал. Написаны они сухим, газетным языком, принятым в то время: 60-70-е годы. Стоит ли их печатать?
   Стоит, стоит! Таким языком тогда все писалось, вся пресса, газеты. И это тоже показатель времени. Дело редактора оживить стиль. Да и "литературный обработчик" опытный. Под ним я понимал, конечно, саму дочь автора записок, Елену Михайловну Самарину.
   Так оно и получилось. Книга, как видите, вышла. Во всех смыслах вышла: и появилась на свет, и получилась как произведение. На все вопросы: типа - кому это нужно сейчас? Будут ли читать новые поколения? Не напрасная ли трата времени и средств? - на все эти вопросы я уже знал ответы. Они положительные. И знал я их от нашего с Самариной общего учителя - Генриха Леопольдовича Эйхлера.
   Повторю для непосвященных. Эйхлер был одним из известнейших редакторов и издателей детской и юношеской литературы в Москве в 30-х годах. В начале Отечественной войны его, как советского немца, выслали в Казахстан. И он преподавал литературу в старших классах карагандинских школ.
   Редактору и издателю этой книги посчастливилось учиться у такого человека. А затем посчастливилось еще раз: учиться по его записям редакторско-издательским тонкостям. Эйхлер никогда не отвергал рукописи. Они сами по себе уже историческая ценность. Дело мастера-редактора помочь автору превратить их в книги.
   ...Выйти в свет "Семь тетрадей" могли еще лет 30-40 назад, при жизни автора. Но Михаил Иосифович Третьякевич, делая записи, о книге, конечно не помышлял. Даже подумать не мог! Он просто изливал душу. Писал для родных, для детей и внуков, чтобы знали правду.
   В наше время свободы слова, печати подобные рукописи легко превращаются в книги. Кому интересно, тот и прочтет. Кто любит историю, тот посмотрит .
   И еще: кого-то эта книга, и подобные ей, подвигнут на свои записки. Так по крупицам сохраняется время. В наши дни обостренного интереса к прошлому важно не только подгонять "время - вперед!", как любили выражаться бодрые энтузиасты 30-х годов, но и "останавливать мгновение", чтобы лучше вглядеться в него. И даже поворачивать "время - назад", чтобы извлечь из истории уроки.
   Редактор- издатель этой книги благодарит не только Е.М. Самарину, но и судьбу, что свела меня с одной из героических и трагических страниц истории. В частности, истории Великой Отечественной. Помогла прикоснуться к легендарной организации "Молодая гвардия".
   Роман с таким названием очень любил наш учитель Генрих Эйхлер. Часто приводил молодогвардейцев нам в пример. Но не мог знать тогда Эйхлер о всех истинных деталях истории этой организации. Он воспринимал роман А. Фадеева именно как художественное произведение о реальных событиях.
   ...Неожиданно мне подумалось: как бы учитель отнесся к рукописи Михаила Третьякевича, если бы знал всю правду о Викторе Третьякевиче? Он бы, представляю себе, долго молчал, раскуривая любимую трубку. А я бы ему оказал: "Вы же сами учили нас смотреть правде прямо в глаза! Помните, вы говорили: как смотрят, не отворачиваясь, кочегары в топку паровоза, так нужно смотреть правде в глаза..."
   И он бы сказал: "Да, Михаил Третъякевич прав. Надо издавать его книгу. В художественном отношении она, конечно, не сравнима с романом Фадеева, но в документальном отношении она выше".
   Генрих помолчал бы еще и сказал мягко улыбаясь: "А с Лелей Третьякевич мы переписывались. Не знал я, что она - племянница Виктора Третьякевича, настоящего комиссара "Молодой гвардии". (А не Олег Кошевой.)
   Помолчал бы снова и добавил: "А Борис Вайсберг был одним из моих лучших учеников, я где-то записывал об этом. Стал он, значит, писателем и издателем. Вот и замечательно, он и издаст книгу "Семь тетрадей". Я могу гордиться своими учениками..."
   
   Борис Вайсберг, член Союза Российских писателей