На центральной площади Краснодона возвышается величественный памятник "Клятва". Рядом братская могила молодогвардейцев. На черных мраморных плитах - имена коммунистов и комсомольцев, павших в борьбе за свободу и счастье нашей Родины. И огонь Вечной славы у стелы "Скорбящая мать".
   Горестный и мужественный профиль женщины, окаменевшей в скорби. Как символ негасимой памяти о безвременно ушедших детях, о тех, кто отдал свою жизнь ради жизни других.
   Во все времена ради своих детей, ради их счастья и их стремлений матери не щадили себя. Они помогали своим сыновьям в революционной борьбе, сражались на фронтах гражданской войны, были первыми на стройках пятилеток.
   Вспомните суровый и мужественный плакат "Родина- мать зовет!" В грозном сорок первом она звала на бой ради жизни. В час тяжкого испытания стала мать олицетворением веры в непобедимость народа.
   Но самый большой подвиг наших матерей в том, что они вырастили для борьбы, для подвига сыновей и дочерей, научили их любить свою Родину, быть непримиримыми к ее врагам.
   Матери молодогвардейцев! На вашу долю выпало страшное испытание - пережить своих детей. Вы осилили ни с чем не сравнимое горе и перенесли любовь свою на подрастающее поколение, сделали так много для пропаганды подвига "Молодой гвардии".
    В 1943 году по просьбе ЦК комсомола Украины Е. Н. Кошевая выступила в освобожденном Харькове. Ее слушали воины, уходящие в бой. Они клялись матери комиссара "Молодой гвардии" мстить нещадно врагу за смерть юного ее сына, за тысячи других сыновей и дочерей, погибших на фронтах, в партизанских отрядах, в застенках гестапо.
   Прошло уже более 40 лет. А матерям и спустя десятилетия тяжело рассказывать о гибели своих детей. Но каждая из них понимала значение этих встреч для воспитания юного поколения.
   У матерей молодогвардейцев всегда была большая дружба с рабочими бригадами. С радостью и сыновней любовью встречают шахтеры и труженики полей Ефросинью Александровну Ковалеву, Лидию Савельевну Жданову, других матерей и родственников подпольщиков.
   В школах, Дворцах, клубах часто можно было видеть невысокую женщину в темном платочке - Прасковью Титовну Бондареву. Какой мерой можно измерить горе матери, потерявшей пятерых детей? Ее двух маленьких сыновей унес 1918 год. Как тяжело переживала молодая мать эту утрату! Но не знала она, что новая война принесет еще одно горе. В январе 1943 года погибли участники "Молодой гвардии" ее сын и дочь - Вася и Шура. Жестоко расправились фашисты с самым младшим сыном Митей: от их побоев он вскоре умер. Трудно представить, что такое горе перенесла эта женщина.
   Сын Татьяны Ивановны Сафоновой Степан погиб в Каменске Ростовской области. Чтобы ближе быть к могиле сына, мать переехала жить в Каменск, позже поселилась в Донецке у племянницы. Она иногда приезжала в Краснодон на встречи с питомцами школы, где учился ее сын, чтобы просто походить по улицам, по которым ходил ее Степа.
   Мать командира "Молодой гвардии" Ивана Туркенича - Феону Ивановну - краснодонцы любили за сердечность и отзывчивость. И люди старшего поколения, и самые юные октябрята и пионеры знали ее. Знали не только в Донбассе, но во всех республиках страны, за рубежом. Сотни писем, полученных ею,- это документы признательности за ее материнский подвиг документы благодарности за воспитание сына. "Туркенич - это жизнь, молодость, все самое лучшее, что впитала в себя молодежь за годы Великой Отечественной войны". Эти строки из политдонесения 99-й стрелковой дивизии неоднократно приводили курсанты и офицеры в своих письмах, адресованных матери, героя. Маршал К. К. Рокоссовский, присутствовавший на похоронах Ивана Туркенича, прислал его матери альбом с фотографиями, свидетельствующими о том, как в Польше чтут память ее сына, советского офицера, командира краснодонских подпольщиков. Немало писем получала Феона Ивановна из Кракова, Варшавы, Жешува. "Иван Туркенич погиб за свободу и независимость нашей страны,- писали матери героя польские геологи. - Это еще больше сближает наши народы". Нескончаемым потоком идут в Краснодон письма. "Здравствуйте, мама! - так тепло и нежно начинаются письма к родителям молодогвардейцев.- Расскажите о Вашем сыне, о его героическом подвиге". "Нас породнило страшное горе. Нас породнил - шурф шахты № 5, куда сбросили наших детей",- писала из Кишинева М. А. Виценовской мать Бориса Главана Зинаида Трофимовна. Младший ее сын Михаил, сражаясь на фронтах Отечественной войны, мстил за трагическую гибель краснодонцев и пал смертью храбрых, освобождая Эстонию. "Слово о сыновьях" - так назвала книгу 3. Т. Главан о своих героических детях.
   С гордостью и материнской теплотой рассказывают о своих детях бывшие учителя Мария Петровна Петрова, Полина Дмитриевна Лопухова. Это они, мудрые и добрые матери - школьные наставницы, воспитали подлинных героев.
   Их раньше времени состарило горе, убелила седина. Многих из них уже нет в живых: матери комиссара Олега Кошевого Елены Николаевны, матери командира "Молодой гвардии" Ивана Туркенича Феоны Ивановны, матери Ули Громовой Матрены Савельевны, матери Любови Шевцовой Ефросиньи Мироновны. В 1973 году умерла Ольга Дмитриевна Иванихина, в июле 1975 года не стало Александры Васильевны Тюлениной.
   Ушли из жизни Таисия Прокофьевна Попова, Анна Васильевна Фомина-Пегливанова, Елизавета Алексеевна Осъмухина, Клавдия Карповна Гукова, Лидия Даниловна Левашова, Мария Михайловна Елисеенко, Наталья Федоровна Минаева, Анна Егоровна Дубровина, Екатерина Яковлевна Сумская, Прасковья Титовна Бондарева, Анна Иосифовна Третьякевич, Ольга Петровна Загоруйко, Анастасия Ивановна Земнухова, Дарья Кузьминична Андросова, Мария Андреевна Борц, Мария Александровна Виценовская, Зинаида Трофимовна Главан, Пелагея Матвеевна Григорьева, Елена Михайловна Субботина.
   Краснодонская мать - эти два слова стали символом великой любви и великого мужества. Ее всегда мы будем прославлять и дивиться ее стойкости.
   
   
   
   
   
   
   
   

    Небольшой холодный класс сельской школы. Поздний зимний вечер подступил к окнам, причудливо разрисованным морозными узорами. Слабенькая электрическая лампочка бросает желтоватый свет на детские сосредоточенные, взволнованные лица. Только что в "Роман-газете" вышла "Молодая гвардия" А. Фадеева, и старенькая седая учительница после уроков вслух читает нам, семиклассникам, вдохновленные, захватывающие страницы героической летописи краснодонских орлят.
   И уже за полночь, сразу повзрослевшие, необычно молчаливые, мы расходимся по домам и долго не можем уснуть, растревоженные подвигом юношей и девушек из Краснодона. Помню, как до самого утра, тщательно подбирая слова и стараясь не делать грамматических ошибок, я несколько раз переписывала письмо маме Олега - Елене Николаевне Кошевой.
   Больше тридцати лет прошло с той далекой поры. Среди тысяч и тысяч писем, которые получала мать юного комиссара "Молодой гвардии", затерялось то наивное, исполненное горячих чувств, детское мое письмо...
   И вот мне предстоит встреча с Еленой Николаевной - женщиной, чей светлый образ вошел в сердца миллионов людей, чья жизнь стала символом материнского подвига.
   В Краснодоне найти Кошевых было легко, хотя они и сменили старую квартиру. Там, где до войны и в дни оккупации жил Олег, теперь звенят детские голоса. Здесь расположен городской Дворец пионеров. На стене, выходящей на Садовую улицу, - мемориальная доска с барельефом пяти героев-молодогвардейцев.
   Новый многоэтажный дом, в котором поселились Кошевые, тоже смотрит своими окнами на Садовую, ставшую частью величественного мемориала "Молодая гвардия". Елена Николаевна и Вера Васильевна (бабушка Вера) встретили ласково, приветливо. С больших, немного тронутых желтизной фотографий на стене смотрит Олежка - совсем еще мальчик с высоким крутым лбом и внимательными, удивительно добрыми глазами. Он будто прислушивается к тому, что рассказывает его мама. Рассказ ее - неторопливый, с мягким украинским выговором - напоминает аккуратно разложенные странички тетради, где все записи делались без черновиков, начисто. Диктовала их сама жизнь.
   
   
   Страница первая
   
   День рождения ее сына - 8 июня 1926 года - казалось, был соткан из солнца и радости. В зеленых палисадниках небольшого украинского города Прилуки, что на Черниговщине, где жила тогда семья Кошевых, цвела сирень, наполнявшая узенькие улочки чудесным ароматом.
   Родители долго решали, как назвать сына. Матери очень хотелось, чтобы имя было гордым, красивым. Выпускница педагогического техникума, она хорошо знала историю, литературу и, перебирая в памяти события, легенды, нашла, наконец, то, что искала.
   - Такого маленького да назвать Олегом? - недоумевал свекор, усмехаясь в длинные казацкие усы.- Ну, то уж если сами решили, будем называть его Олежеком...
   Когда Елена Николаевна уходила на работу в детский сад, дед часами просиживал на увитой диким виноградом веранде, что- нибудь мастеря п хозяйству и любуясь спокойным внуком, что деловито агукал в самодельной коляске.
   В семье Кошевых много читали, знали и любили украинскую народную песню. Теплыми летними вечерами, когда после рабочего дня собирались все вместе, кто-нибудь запевал старинную песню. Чаще это были Елена Николаевна и дядя Олега, его большой друг Павел Кошевой. Посадив четырех- летнего племянника на колени и тихонько покачиваясь, начинал он свою любимую песню о детях-сиротах, которых злая тетка не пустила к себе в дом, чтобы они отогрелись от лютых зимних морозов. Олег слушал внимательно и сразу становился грустным. А когда песня стихала, взволнованно геребил мать:
   - Мне очень жаль тех детей. Ты бы так никогда не сделала, правда, мамуся?
   Елена Николаевна прижимала светлую головку к своей груди, объясняя ему, что люди бывают добрыми и злыми. Но все же больше хороших, а ей очень хочется видеть своего сыночка сердечным, великодушным и сильным.
   Она очень любила свое дитя, заполнявшее ее жизнь. Но эта любовь не была слепой. На помощь в воспитании сына приходили и знания педагогики, и раздумья над окружающей жизнью, и собственный опыт работы с детьми. Бывало, споткнувшись о камень, упадет Олежек, и сердце у нее сожмется от нахлынувшей жалости: побежать бы, поднять на руки это теплое, бесконечно родное тельце, не дать скатиться ни единой слезинке. Но она не бросалась на помощь - хотела, чтобы сын поднимался сам, не боялся боли.
   Елена Николаевна учила Олега быть чутким к чужой беде. И радовалась, видя, как он становится частью ее существа. Как-то, готовясь к первомайским праздникам, она провела несколько вечеров за швейной машинкой. Сшила ему костюмчик и курточку с матросским воротничком.
   Мальчику особенно понравилась матроска. Но буквально накануне праздника, возвратившись из соседнего двора, где жил его товарищ шестилетний Гриша - младший в многодетной семье, Олег решительно подошел к матери. Необычно серьезное лице сына насторожило Елену Николаевну.
   - Я хочу тебя попросить,- поднимая на мать карие, в темных длинных ресницах глаза, начал мальчик.- У меня к празднику две обновки, а у Грини - ни одной. Давай отдадим ему мою матроску...
   Понимая, как важно поддержать ребенка в его добром порыве, Елена Николаевна, к большой радости Олежки, сразу согласилась. И сколько раз потом этот огонек доброты, бескорыстия, самоотверженности, поощряемый и постоянно поддерживаваемый матерью, будет озарять короткую и прекрасную жизнь Олега, притягивая к нему сердца не только сверстников, но и взрослых. Это чувство личной ответственности за счастье других всегда будет главным в его жизни. С ним он будет перед лицом товарищей давать клятву. С ним он до конца пройдет весь путь борьбы. И уже в камере, избитый, изуродованный, приговоренный к смерти, он будет поддерживать боевой дух товарищей.
   Но до того у матери и сына еще было множество счастливых солнечных дней, когда вместе бродили берегом маленькой извилистой речки Удай, протекающей на околице Прилук, или, обложившись книгами, поочередно читали вслух полюбившиеся сказки и повести. Уступая настойчивым просьбам Олега, Елена Николаевна часами рассказывала ему о героической истории нашей страны, о своем отце Николае Николаевиче Коростылеве, раненном при штурме Зимнего дворца в 1917 году. Вместе они ходили в районную библиотеку за книгами, на сверкающий серебристыми искрами каток, складывали замысловатые фигуры из металлических деталей "Юного конструктора", восхищенно рассматривали экспонаты исторического музея в Полтаве, поднимались к памятнику великому Тарасу в Каневе. И день ото дня крепли их дружба и доверие друг к другу - чувства, придававшие их отношениям особую красоту и силу.
   
   
   Страница вторая
   
   Над Краснодоном все чаще стали появляться вражеские самолеты. Иногда они пролетали так низко, что с земли можно было разглядеть на распластанных крыльях черную паучью свастику. Надсадно ревя моторами, фашистские стервятники обрушивали на город свой смертоносный груз.
   Елена Николаевна не пропускала ни одной сводки Совинформбюро. Положение на фронте становилось все более тяжелым. Враг приближался к городу. Елена Николаевна очень изменилась. Будто погас у нее внутри какой-то мягкий свет, придававший всему ее облику особое обаяние и притягательность. Суровее, строже стали черты бледного лица, между бровями залегла глубокая складка. Только коса толстая, цвета спелого пшеничного колоса - по-прежнему блестящим венком обвивала ее голову; придавая невысокой фигуре Елены Николаевны горделивую осанку.
   Когда мимо дома по Садовой вперемешку с военными частями пошли первые беженцы - измученные, седые от пыли женщины с плачущими детьми на руках, заскрипели колесами подводы, самодельные тачки, груженные домашними пожитками,- всегда деятельная, энергичная, она словно оцепенела, растерялась. Нужно было принимать какое-то решение, но Елена Николаевна молчаливо простаивала у ворот, дожидаясь брата. Николай Николаевич, главный геолог комбината "Краснодонуголь" в эти дни почти не ночевал дома, и ей казалось, что с его появлением придут какие-то отрадные вести.
   Наконец было решено: эвакуироваться.
   - Да чтобы я смотрел здесь на немецкую погань! Конечно же, уедем со своими. Правда, мама?
   За день до отъезда под вечер занемогла бабушка Вера. Всю ночь металась она в жару, и Елена Николаевна не успевала менять компрессы. Отводя со лба матери седые прядки, в эти часы, проведенные у кровати больной, она с особой ясностью почувствовала, как дорога, духовно близка ей мать. Бывшая батрачка, в первые годы Советской власти Вера Васильевна вступила в коммунистическую партию, много лет работала парторгом в совхозе. Душевно щедрая, любившая добрую шутку, прямая и бескорыстная, как много передала она и дочери, и внуку...
   Уехать без матери Елена Николаевна не могла. Нужно было отправлять Олега с семьей дяди Коли и группой рабочих- буровиков.
   В ожидании подводы она на некоторое время осталась вдвоем с сыном.
   - Это так ужасно, что мы не можем ехать вместе,- говорил Олег, встревоженный предстоящим расставанием.- Я все время буду волноваться за вас с бабулей.- Немцы придут, заставят на них работать. А разве комсомольцу можно допустить такое? Но там я сидеть не стану, пойду в армию или к партизанам. Только как вы тут будете одни?
   - О нас не беспокойся. Мы уж как-нибудь... A вот тебе, сынок, надо уезжать.
   Мать уже не сдерживала слез, замирая при мысли, что через полчаса наступит разлука, которой может не быть конца. Что ждет Олежека, детей брата там, на забитых дорогах и переправах под бесконечными бомбежками? Доберутся ли они в тыл невредимыми?
   Проводила подводу за город. И шла бы дальше, если б Николай Николаевич - всегда такой сердечный, понимающий сестру в ее душевных порывах - на этот раз не проявил твердости и не приказал ей возвращаться. В опустевшем доме, где валялись неприбранные вещи и царила гнетущая, пугающая гишина, Елена Николаевна проплакала весь вечер, теперь уже бабушка Вера, как могла, утешала дочь:
   - Не у нас одних горе, доню. Всех людей взбаламутили супостаты...
   20 июля 1942 года в Краснодон вступили немцы. А ровно через пять дней Олег вместе с дядей Колей и его семьей возвратился домой. Два здоровенных ефрейтора из обслуги немецкого генерала, занявшего квартиру Кошевых, сидя посреди двора на перевернутых табуретках и сыто гогоча, освобождали солдатские котелки, когда Олег, громко хлопнув калиткой, привычно вошел на родное подворье.
   Елена Николаевна не поверила своим глазам. Прикрыв рот рукой, она тихонько вскрикнула. Сын сильно похудевший, будто опаленный огнем пережитого за эти несколько дней, смерил обоих "фрицев" откровенно ненавидящим взглядом, а потом уже подошел к матери, которая поспешила увести его в летнюю кухоньку, где они теперь теснились с бабушкой Верой. Накормила его и, уложив на старенькую раскладушку, присела рядом.
   Ей показалось, что успокоить Олега невозможно: он клокотал от гнева, рассказывая, с какой жестокостью немецкие летчики на бреющем полете расстреливали из пулемета колонны беженцев, как мародерствовали фашисты, прорвавшие нашу оборону под Новочеркасском.
   - Они хуже зверей,- вскипал он, резко поднимаясь в постели.- Ты ведь сама говорила, мама, что справедливая месть - святая. Помнишь?
   Думала ли Елена Николаевна о смертельной опасности, угрожающей сыну и всей семье, когда узнала, что товарищи Олега собираются вести подпольную войну в оккупированном городе? Конечно, думала. Ведь она была матерью. Но, кроме того, Елена Николаевна была человеком, глубоко преданным советскому строю. Именно поэтому она не могла отговаривать ребят, поднявшихся на борьбу, всем сердцем понимая, что жить на коленях они все равно не смогут.
   Елена Николаевна долго была под впечатлением событий той страшной сентябрьской ночи, когда фашисты закопали живыми в землю большую группу
   арестованных шахтеров.
   ...Однажды вечером они с Олегом вышли посидеть на лавочке возле дома. Сын что-то рассказывал матери, когда тишину нарушил резкий тревожащий звук. "Будто струна оборвалась",- напишет годы спустя в своей "Повести о сыне" Е. Н. Кошевая. Потом страшные звуки повторились, до слуха донесясь приглушенные людские голоса. Кто-то запел "Интернационал", но мелодия сразу оборвалась...
   Олег первым понял, что происходит.
   - Мамочка, это в парке, я побегу туда. Я знаю, кого там убивают!
   - Чем же ты поможешь, родной мой? - Елена Николаевна целовала его залитое слезами лицо, гладила волосы, и только сила материнской любви смогла удержать в ту минуту сына от безрассудного поступка. Как и многие жители Краснодона, Елена Николаевна знала об аресте коммунистов Валько, Зимина и многих беспартийных активистов. С первого дня прихода немцев они наотрез отказались работать на врага. И погибли мучительной смертью, живыми закопанные в городском парке.
   
   Спустя несколько дней, вернувшись из города, Елена Николаевна застала дома нескольких ребят. Среди них она узнала Ваню Земнухова и Толю Попова. С ними сидел и дядя Коля. Увидев мать Олега, ребята смутились, кое-кто стал неумело прикрывать лежавшие на столе исписанные листки бумаги
   Сын встал ей навстречу и объяснил
   - Мы пишем листовки.
   А товарищей сразу успокоил:
   - Не бойтесь, мама - мои друг и советчик.
   Олег протянул страничку, вырванную из школьной тетради: листовка призывала население прятать молодежь от угона в Германию, повсеместно оказывать сопротивление фашистам.
   В ту ночь Олег впервые за свою жизнь без предупреждения не ночевал дома, и мать до утра не сомкнула глаз: что-то новое, пугающее входила в жизнь сына, и остановить его уже было невожно.
   Утром Олег, радостно возбужденный, сообщил матери, что за ночь они распространили все листовки. Она, скрыв от него свои давешние ночные тревоги, только попросила быть осторожнее, выбирать надежных товарищей.
   О создании в Краснодоне подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия" Елена Николаевна узнала от сына.
   - Поздравь меня, мама,- сказал он однажды.- Я стал членом организации и дал клятву до последнего дыхания бороться с захватчиками.
   Молодые подпольщики работали под руководством коммунистов. В доме Кошевых не раз бывал Филлип Петрович Лютиков - руководитель подполья, Мария Георгиевна Дымченко, Степан Григорьевич Яковлев. Часто приходила Налина Георгиевна Соколова, активная общественница, председатель городского женсовета.
   Елена Николаевна радушно встречала каждого и никогда не досаждала Олегу расспросами. Было ясно: раз у серьезных, уважаемых в городе людей возникла необходимость встречаться с ее сыном и его юными товарищами, значит, все они делают одно большое и нужное дело. Содействовать им без лишних разговоров Кошевая считала своим священным гражданским и материнским долгом. Она охраняла проходившие у них в квартире заседания штаба "Молодой гвардии", собирала в городе нужную юным подпольщикам информацию, вместе с бабушкой Верой прятала оружие.
   
   В самом конце Садовой стояло длинное одноэтажное здание, где размещалась биржа труда. Там хранились документы юношей и девушек, намеченных к угону в фашистскую неволю. Как-то вечером Вера Васильевна вышла во двор по хозяйству, а через минуту вернулась с криком:
   - Пожар! Зарево на Садовой... Не биржа ли полыхает?
   - Угадала, бабуля. А управа? - сразу оживился Олег, откладывая книгу.
   Бабушка Вера, приподняв очки над переносицей, хитро взглянула на внука:
   - А что, и управа должна гореть?
   Елена Николаевна поняла, что этот поджог - дело рук молодогвардейцев. Знала она также о том, что юные подпольщики резали телефонные провода, подрывали вражеские машины, освободили большую группу военнопленных. И ко всем этим делам был причастен ее сын. Член штаба "Молодой гвардии". Комиссар.
   Первого января 1943 года в городе начались аресты. Предатель выдал организацию. С группой товарищей Олег решил пробираться в партизанский отряд.
   - Как только удастся соединиться с партизанами, придем на выручку товарищам. С собой я беру Тюленина, Борц, Нину и Олю Иванцовых. Да ты не бойся, мама, - говорил он.
   Сердце подгоняло ее. Скорее, скорее, пока не явилась полиция, проводить сына из дому! Собирая Олега в дорогу, Елена Николаевна сказала:
   - Не бери с собой комсомольский билет. Я его надежно спрячу.
   То был единственный случай, когда сын решительно возразил ей:
   - Я всегда слушал тебя, мама. Но сейчас иначе нельзя. Какой же я комсомолец без билета?
   Елена Николаевна поняла, что возражать бесполезно, просительно посмотрела на мать. Не чувствуя, не замечая, как толстая игла до крови колет ей пальцы, Вера Васильевна зашила в пиджак Олега его билет. Несколько бланков временных комсомольских удостоверений он зашил в подкладку пальто сам.
   Олег ушел, а в дом вскоре ворвались полицаи, гестаповцы. Кричали, требовали указать, где находится сын. Спокойно, с достоинством человека, ни разу в жизни не солгавшего, Кошевая ответила:
   - Я действительно не знаю, где мой сын.
   Спустя несколько дней арестовали дядю Колю, 16 января Елена Николаевна вместе с Верой Васильевной понесла ему передачу. Возле полицейской управы толпились женщины. Плача, они всматривались в списки юношей и девушек, якобы отправленных в ворошиловградский концлагерь. Каждый из двадцати трех, названных в списках, а в действительности уже казненных, был известен Елене Николаевне по "Молодой гвардии".
   Каждое утро теперь возле управы вывешивались эти страшные листки с фамилиями юношей и девушек, переведенных в "концлагерь". Но весь город знал: ночью на машинах их отвозили к старой шахте и сбрасывали в шурф - мертвых вместе с ранеными. Общее горе надрывало Кошевой душу. Но то, что в списках не было Олега, поддерживало в ней огонек надежды.
   Вечером у дома Кошевых остановилась тройка лошадей, запряженных в сани. В дом вошли заместитель начальника городской полиции Захаров, полицаи. Здоровый, белобрысый предатель довольно поблескивал светлыми свиными глазками.
    - А ну, давай одежду сына - всю, какая есть,- гаркнул он на Кошевую.
   - Дома ничего не осталось. Все уже забрали,- замирая от предчувствия недоброго, тихо ответила Елена Николаевна.
   - Это такая же правда, как то, что ты не знала, где твой сын,- грубо оборвал ее Захаров.
   - И сейчас не знаю,- почти шепотом промолвила она, чувствуя, как пол медленно уходит из-под её ног.
   - Зато мы знаем,- оскалился предатель.- Еще отстреливаться вздумал, негодяй.
   - Олегу... можно еду принести?
   - Еду? Да его и в Краснодоне нет. Вообще нет, понимаешь? Расстрелян твой сын в Ровеньках.
   От этих слов, от нахлынувшей к проклятому палачу ненависти она словно задохнулась. И уже не слышала, как, топая сапогами, уходили из квартиры полицаи и что говорила Вера Васильевна...
   11 марта 1943 года, почти через месяц после освобождения Краснодона, Кошевые узнали, что в Ровеньках будут раскапывать могилы расстрелянных. Елена Николаевна быстро собралась в дорогу. "Только б узнать, что его нет среди погибших,- молила она, судьбу, - и тогда еще можно будет надеяться, ждать". Вместе с ней пошли Нина и Оля Иванцовы. 18 марта у раскрытых могил в Гремучем лесу они провели весь день - Олега среди расстрелянных не было. И только на следующий день, когда раскопали покрытую снегом неглубокую могилу, еще не видя лица сына, Елена Николаевна узнала его по рубашке. Это был он, ее родной, ее единственный ребенок. Не снег лежал на его висках - седина. Один глаз был выколот, на щеке зияла запекшаяся рана. Только волосы - русые, шелковистые, как живые, шевелились под леденящим ветром...
   Когда Елена Николаевна вместе с девушками везла гроб сына к центру Ровеньков, к госпиталю, их догнала колонна красноармейцев.
   Невысокий худощавый солдат, отделившись от строя, поравнялся с санками:
   - Кого везешь, мать?
   - Сына,- еле разомкнула она будто омертвевшие губы.
   Отодвинув крышку гроба, солдат медленно стащил с головы ушанку с красной звездочкой.
   - Совсем молодой... Но верь - мы отомстим за него. За всех отомстим,- произнес он и побежал догонять товарищей.
   20 марта 1943 года в пятом часу вечера Олега хоронили на центральной площади в Ровеньках. Рядом с ним поставили гробы Любы Шевцовой, Виктора Субботина, Семена Остапенко, Дмитрия Огурцова. Их хоронили, как солдат, павших смертью храбрых.
   Братскую могилу тесным кольцом окружили красноармейцы, жители города. Воины приспустили боевые знамена, оркестр сыграл траурный марш. Прогремели залпы салюта.
   Прямо после похорон бойцы шли в наступление: недалеко возле Боково-Антрацита продолжался бой.
   Малиновое, полыхающее над горизонтом солнце как-то сразу зашло, и только тогда Иванцовы смогли увезти Елену Николаевну от невысокого холмика мерзлой земли, выросшего в центре города.
   
   
   Страниц а третья
   
   Серебристый воздушный лайнер легко скользит по белоснежным облакам. В салоне самолета слышатся голоса. Многие из советской делегации впервые летят в Германскую Демократическую Республику.
   Откинувшись на спинку высокого кресла, Елена Николаевна прикрывает глаза. В Берлине ей предстоит много встреч, и сейчас из множества фактов, калейдоскопа событий и дел, которыми были так богаты послевоенные годы ее жизни, нужно отобрать для выступления самое главное.
   Она могла бы, к примеру, рассказать о том, как сразу же после выхода Указа Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Олегу и другим членам штаба звания Героя Советского Союза в Краснодоне начали создавать музей "Молодой гвардии".
   Еще шла война, а Елена Николаевна много ездила, выступая перед бойцами воинских частей, уходящих на фронт, - страстное материнское слово зажигало в сердцах воинов священный огонь, звало к возмездию. Но, возвращаясь в родной город, все свое свободное время Е. Н. Кошевая отдавала Организации музея: у родных и близких молодогвардейцев собирала вещи, фотографии, книги, дневники и другие документы, оформляла экспозиции, вела обширную переписку
   Памятным событием в жизни Елены Николаевны стало ее участие в работе первого Всемирного конгресса сторонников мира, проходившего в Париже. Около четырех тысяч женщин, представительниц с красными галстуками на груди. Они приветственно махали букетами гвоздик..
   Елена Николаевна, сойдя с трапа, знакомилась с представителями Немецкого Союза Молодежи. Вдруг кто-то вкрадчивым жестом притронулся к ее рукаву. Рядом стояла молодая худощавая женщина с блокнотом в руке. Темные, со стальным отливом очки закрывали почти наполовину ее и без того маленькое лицо. Представившись сотрудницей одного из заокеанских журналов, она попросила Кошевую ответить на один вопрос:
   - Скажите, с каким чувством вы ступаете на землю ваших бывших врагов? - по тонким губам скользнула недобрая улыбка.
   Елена Николаевна сразу поняла, что бы хотела услышать от нее иностранная журналистка.
   - Что ж, мне не трудно этим поделиться,- какое-то мгновение помолчав, сказала она.- Я летела в Германию новую, демократическую, и уверена, что встречу здесь не убийц моего сына, а друзей- антифашистов. В Германии много матерей, сыновья которых были насильно угнаны Гитлером на войну. С ними меня роднит горечь утрат и общая цель - борьба за то, чтобы кровавые злодеяния никогда не повторились.
   Явно не удовлетворенная ответом, журналистка отошла, а мать комиссара "Молодой гвардии" облегченно вздохнула: сама того не желая, иностранка помогла ей найти основную, самую важную мысль предстоящих выступлений перед немецкими друзьями
   
   Сколько было их у нее за последние годы - разных выступлении, памятных, волнующих встреч! В огромных городах и маленьких селах, со взрослыми и детьми, с соотечественниками и зарубежными друзьями - эти встречи были своеобразным свидетельством неувядающей народной любви к юношам и девушкам из Краснодона, которые совершили свой подвиг во имя Отчизны.
   С 1967 года Е. Н. Кошевая находилась на заслуженном отдыхе. Но все дни ее жизни целиком были заполнены общественными делами и заботами. Коммунистка, делегат нескольких партийных съездов Украины, член Ворошиловградского обкома Компартии Украины, она много сил и энергии отдавала патриотическому воспитанию молодежи, вела обширнейшую переписку с организациями, школами отдельными людьми. За активную общественную деятельность Елена Николаевна была удостоена орденов Трудового Красного Знамени, Отечественно войны, "Знак Почета", медалей.
   Умерла Елена Николаевна 27 июня 1987 года. Ее смерть отозвалась в сердцах тысяч и тысяч людей В нашей огромной стране нет человека, для которого имя Кошевой было бы незнакомым. Сколько светлых и высоких чувств оно пробуждало! Образ матери выведенный в романе А. Фадеева "Молодая гвардия" считается по праву одним из лучших женских образов в советской литературе.
   "Мама, мама, я помню руки твои"...
   
   
   
   
   
   
   

   - Останься еще хоть на денек! - повлажневшие глаза смотрели встревоженно, просительно. Кажется, еще одно слово, и я останусь в этом доме, где провела почти двое суток. Только бы хоть чем-то порадовать ее изболевшееся в одиночестве сердце, еще хоть один вечер посидеть рядом на стареньком диване, испытывая при этом удивительное чувство родственной близости к женщине, которую узнала совсем недавно.
   Стояла она у ворот приземистого домика - худощавая, статная, несмотря на свои совсем не молодые годы. Ни злые ветры, ни горькие беды не согнули ее, не посекли красивых волнистых волос - весенний ветер ласково трепал белую прядку, выбившуюся из-под чисто выстиранного платочка. "Сива ластiвка, сиве сонечко" - пришла на память строчка из современной украинской песни...
   Увидев мое замешательство, Татьяна Ивановна спохватилась:
   - Да что ж это я говорю! Завтра ведь рабочая неделя начинается. Иди, дочка. И спасибо тебе...
   От слов, произнесенных чуть дрогнувшим голосом, у меня больно сжалось сердце. Намеренно ускорила шаг, чтобы пригасить поднявшееся из глубины души волнение, шла по весенней улице окраинного шахтерского поселка в городе Донецке. Все время оглядывалась и видела уменьшенную расстоянием фигурку Сафоновой, неподвижно застывшую у забора, над которым склонилась цветущая вишня. Казалось, что усыпанные мелким цветом ветви обнимали ее, как будто хотели прикрыть, защитить. От чего? Может быть, от неумолимого времени, уносящего слабеющие силы восьмидесятилетней женщины...
   Уходила от нее все дальше мимо шахтерских домов, утопающих в весенней зелени, и одна мысль не давала покоя: за что сказала "спасибо" мать Степы Сафонова? За то, что я, оставив неотложные редакционные дела, разыскала ее в большом городе, наведалась, и мы вместе поговорили о Степе? Если бы знала Татьяна Ивановна, как передалась мне материнская боль, как низко склоняю перед ней голову, в душе воздавая восхищение святому материнскому подвигу. Так и вижу ее среди весеннего цвета у ворот. Тревожный взгляд вдаль, обращенный к людям, ради счастья которых отдал жизнь ее
   единственный сын.
   - Было бы моему Степе теперь около 60. Были бы взрослые дети, и внуки бы ходили уже в школу...
   А прожил он до обидного мало: в бою за город Каменск-Шахтинский 20 января 1943 года погиб, когда ему было всего шестнадцать.
   - Так уж вышло, что фотографировали мы Степу нечасто, снимков его сохранилось совсем мало - рассказывала Татьяна Ивановна.- Вот этот мне особенно дорог. Четыре годочка тут ему. В день рождения 19 декабря, снялись вдвоем - отец, Степан Владимирович, в командировке в тот день был по своим строительным делам.
   Большеглазый, с кудрявой головой малыш ласково прижался к молодой красивой женщине, обхватив ее шею пухлыми ручонками. Позже, когда Сафоновы переехали из Каменска Ростовской области в Краснодон и поселились в доме № 7 по Пушкинской улице, этот портрет повесили на видном месте в большой комнате. "Вот таким был в детстве наш Топа",- смеялась Татьяна Ивановна, показывая фотокарточку гостям.
   Поначалу Степа соглашался с этим уменьшительным именем - так в детстве он произносил его сам, но, став старше, уже будучи учеником школы имени Горького, как-то, нахмурив светлые брови, сказал родителям:
   - Не называйте больше меня Топой. Мальчишки узнают - засмеют. Степа я, Степан, поняли, да?
   - Это "да" одно время было его частым словечком,- вспоминала Татьяна Ивановна.- Прочтет, бывало, новую книжку или фильм посмотрит, станет пересказывать - и за каждым словом как вопрос "да?" "Мне бы к чапаевцам в отряд, да, мама?" Муж у меня был человеком начитанным, писал стихи. В доме у нас была небольшая библиотека. Степа тоже пристрастился к. книгам. Читал он, что называется, запоем. В то же время влекла его физика, радиотехника, авиамоделирование.
   Самой Татьяне Ивановне не пришлось долго учиться. В семье шахтера Сорокинского рудника она была восьмым ребенком. И мечта стать учительницей так и не осуществилась.
   Ей так дороги были мечты и интересы сына. Подойдет, бывало, Татьяна Ивановна к столику, где Степа готовил уроки, и только головой покачает: непростые книги читал сын, все больше интересовался космосом. Старые, пожелтевшие от времени книги "Вселенная", "Что такое кометы", "Падающие метеориты" Татьяна Ивановна отдала потом в музей "Молодая гвардия".
   Талантливый краснодонский поэт - ровесник молодогвардейцев и их товарищ по учебе в школе имени Горького Геннадий Кирсанов подарил Т. И. Сафоновой книжечку своих стихотворений. Одно из них было посвящено светлой памяти юного Степы:
   
   Нацелив к звездам сердце, словно компас,
   Он жил мечтой. И если б не погиб,
   Среди отважных, что штурмуют космос,
   Его, должно быть, встретить мы смогли б.
   
   В июне 42-года Степа окончил восемь классов. Принес матери табель об успеваемости. Татьяна Ивановна молча пробежала глазами столбики отличных оценок и, вздохнув, положила табель в старенький комод. А раньше-то они всей семьей отмечали такое событие: еще пройдена одна ступень науки. Татьяна Ивановна пекла пироги, а Степан Владимирович посвящал сыну стих, смешной и веселый, с добрыми напутствиями. Теперь от мужа, добровольно ушедшего на фронт, не было никаких известий. Враг подбирался уже к Донбассу, через Краснодон все чаще шли запыленные, уставшие беженцы. Как-то вечером Татьяна Ивановна постучалась к своей соседке Марии Георгиевне Дымченко, жившей с двумя сыновьями через стену. Накануне войны у нее погиб муж. К этой немногословной, постоянно занятой общественными делами женщине она относилась с особым уважением. На ней, как на работнике райздрава, лежала теперь ответственная задача - заботиться о раненых.
   - Что будет с нами, с нашими детьми, Мария? - спросила Сафонова.- Немцы не сегодня-завтра в город войдут...
   - Положение серьезное,- ответила Дымченко,- надо нам всем вместе держаться. Нужно быть готовыми ко всему - война.- И, тяжело вздохнув, | попросила: - Завтра я весь день буду в госпиталях. Присмотрите, пожалуйста, Танечка, за моими ребятами.
   Татьяна Ивановна рассказала о том, как пришлось ей взять на себя заботу о детях Дымченко, после того как Марию Георгиевну схватили гестаповцы и вместе с другими участниками партийно- комсомольского подполья бросили в тюрьму. Сестре Инне Мария Георгиевна передала записку: "Вернуться домой надежды нет, нас должны расстрелять. Жаль детей, они останутся без отца и матери".
   26 января 1943 года полицаи пришли за Татьяной Ивановной. Ее бросили в холодную камеру, где уже находились Александра Васильевна Тюленина, Люба Шевцова, Аня Сопова. Допрашивал Сафонову Соликовский.
   - Я не знаю, где мой сын. А если бы и знала, не сказала бы тебе, извергу,- ответила Татьяна Ивановна.
   - Вот всыпем тебе тридцать шомполов, заговоришь по-другому,- палач в ярости сбил женщину с ног. И полицаи принялись бить ее прутьями.
   Избитую, с окровавленным лицом бросили Татьяну Ивановну обратно в камеру. Вначале забрали Аню Сопову, потом Любу Шевцову. Прильнув к маленькой щелочке в двери, Т. И. Сафонова видела, как выводили изувеченного Ваню Земнухова. У Сережи Тюленина висела, как плеть - перебитая рука. "Куда же их?.." Друзья ее сына, совсем еще мальчишки. Куда же их?.. И билась, не находя выхода, как пойманная птица, мысль: "Где же Степа?.. Что с ним?" Предчувствия терзали душу. Но была еще надежда - а может быть, жив?..
   О сыне узнала позже от возвратившегося Радика Юркина. Когда начались аресты, Степан предложил Радику пробиваться через линию фронта. Под носом у часовых ребята вынесли автомат, хранившийся на чердаке дома Тюлениных, и скрылись в глубоком овраге. По дороге проносились машины, мотоциклы. Они осторожно пробегали от куста до куста. И все же на выходе из Чертовой балки наткнулись на двух подвыпивших полицаев. Застигнутые врасплох каратели не успели даже снять с плеч винтовки...
   Через Донец переправлялись в разных местах - идти вдвоем дальше было опасно. Под Глубокой Степа встретил танковое подразделение, наступающее на Каменск-Шахтинский и был зачислен бойцом штурмового отряда.
   - Это моя родина,- сказал Степа бойцам.- Я здесь все знаю.
   К Каменску шли сквозь ураганный огонь противника. Уже видна была водонапорная башня - от нее совсем близко вокзал, где засели гитлеровцы.
   ...Когда Степу, сраженного пулей, подняли с промерзшей земли, он был в фуфайке, простых брюках - юноша так торопился в бой, что даже не успел надеть красноармейскую форму. Но в его руках было оружие - окостеневшие пальцы сжимали винтовку. Жители Каменска похоронили юного бойца с воинскими почестями вместе с другими погибшими солдатами на старом Рыгинском кладбище.
   На братской могиле был установлен обелиск, увенчанный красной звездой, и мраморная плита с надписью: "Здесь похоронены воины Советской Армии и член подпольной организации "Молодая гвардия" Степан Сафонов, павшие в бою за освобождение Каменска от немецко-фашистских захватчиков".
   21 сентября 1943 года Михаил Иванович Калинин писал родителям героя: "Ваш сын Сафонов Степан Степанович в партизанской борьбе за советскую Родину погиб смертью храбрых. За доблесть и мужество, проявленные в борьбе с немецкими захватчиками в тылу врага, он награжден орденом Отечественной войны I степени. Одновременно С. С. Сафонов награжден медалью "Партизану Отечественной войны" I степени. I
   Ежегодно, в день освобождения Каменска - 13 февраля, собираются на торжественный митинг жители улицы города, носящей имя отважного молодогвардейца. В пионерской дружине имени С. Сафонова школы № 7 поют горны, бьют барабаны. Всегда с волнением ждали ребята встречи с мамой Степы - Татьяной Ивановной, над которой шефствовали много лет.
   Неумолимое время уносит дорогих людей. Умер израненный на фронте муж Степан Владимирович. Не стало самого близкого друга сына Радия Юркина - самого юного члена "Молодой гвардии", просто Радика, которому Степа Сафонов предложил вступить в подпольную организацию. Вдвоем ребята собирали радиоприемник, по которому слушали голос Москвы. Вместе с Леней Дадышевым, Сережей Тюлениным Радик и Степа вывесили на школе имени Ворошилова в канун 25-й годовщины Великого Октября красное знамя.
   Как о живых вспоминала Татьяна Ивановна о многих ребятах. С Сережей Тюлениным, Леней Дадышевым, Володей Куликовым, Сеней Остапенко Степа хотел поступать после школы в летное училище. Вспоминала мать тоненькую быстроглазую Тосю Мащенко. Через даль годов ей казалось, что была у них со Степой первая юношеская любовь. Памятью о сыне жила мать...