Встреча в ЦК ВЛКСМ

    Присутствовали: Пилипенко Н. В.
    Хорунжий В.В.
    Левашов В.И.
    Третьякевич В. И.
    Полякова
    Каменева
    Буянова

   
   
   
    Пилипенко : Думаю, что на 99% вот здесь, то, что Вы здесь зачитали, является правдой. Поскольку мы беседу запишем, просьба. Чтобы Вы представлялись, чтобы потом расшифровать и документально оформить.
    Хорунжий В.В. : Какие у нас еще есть документы? Есть еще документы спецотдела, ЦК ВЛКСМ - это информация в Центральный Комитет комсомола от ЦК комсомола Украины, где приводится список товарищей, комсомольских работников, погибших в годы войны и оккупации. В этом списке значится и Виктор Третьякевич. Третьякевич Виктор Иосифович, 1924 года рождения, украинец, образование среднее, член ВЛКСМ с 1937 года, беспартийный. Имеется еще один документ: "До оккупации в городе Ворошиловграде учащийся 10-ого класса. Во время оккупации работал связным секретаря Ворошиловградского подпольного обкома партии, расстрелянного немцами". Вот Вы видите - это документ 43-его года. И здесь же имеется список членов "Молодой гвардии".
    Сегодня мы собрались с вами, прежде всего по той причине, что сейчас, в последнее время в газеты "Комсомольская правда", "Правда", в Центральный Комитет комсомола поступают многочисленные письма, устные запросы от комсомольцев и молодежи о выяснении истинной роли подпольной молодежной организации "Молодая гвардия" и роли в ней Виктора Третьякевича. Недавно здесь, в Центральном Комитете комсомола мы собирали бывших молодогвардейцев. Состоялась длительная беседа, и большинство из оставшихся в живых членов этой организации свидетельствуют, что комиссаром был Олег Кошевой. Вместе с тем, как показывает анализ наших комсомольских документов, эти товарищи не являлись членами штаба и не могли знать истинного положения дел в "Молодой гвардии". Об этом свидетельствует и выяснение, уточнение многих положений Валерии Борц, которая работала в Центральном архиве с документами, выясняла, уточняла отдельные факты. Это свидетельствует, что полностью она не владеет знаниями, как создавалась, кто создавал, и кто именно руководил подпольной "Молодой гвардией".
    Для того чтобы восполнить эти пробелы, мы пригласили сегодня наших товарищей - непосредственных участников с просьбой дополнить те документы, которые у нас имеются. Начнем, наверное, с Вас, Василий Иванович.
    Левашов В.И. : Виктора Третьякевича я знал по совместной работе в школе. Мы со 2-ого по 4-ый класс сидели даже за одной партой, вместе учились. Мы дружили, потом перешли в 5-ый класс в разные школы. Такие отношения - дружеские, товарищеские сохранялись. Я знал семью его всех его братьев, родителей даже знал. А потом он в последний год учебы, или, может быть, в предпоследний переехал к брату старшему в Ворошиловград, наш областной центр, и мы редко виделись. Но вот перед оккупацией Ворошиловграда и Краснодона, когда я закончил разведшколу, я встретил Третьякевича в Ворошиловграде случайно. Но в беседе, как-то намеками, дали друг другу понять, что у нас будет судьба примерно одинаковая, то есть нам придется за линией фронта вести борьбу в тылу врага. Он прямо не сказал, что в партизанском отряде, но намеками дал понять. И потом, волею случая, я попадаю в оккупированный Краснодон, уже после выполнения заданий в тылу врага. Вскорости состоялась встреча с Земнуховым, Арутюнянцем. И вот вокруг Земнухова образовалась одна группа. Правильно сказано в записке, что несколько групп, которые параллельно создавались, формировались. Да, я был там, где был Иван Земнухов, там же Арутюнянц, мой брат Сергей. И вот мы все обсуждали, что же делать. Никто не мыслил отсидеться просто в ожидании прихода наших войск. То ли к партизанам примкнуть, можно к партийному подполью, есть оно или нет? Никто не мог сказать нам ни да, ни нет. И вот через некоторое время после нескольких таких встреч, пока еще ничто не определивших в нашем будущем, вдруг неожиданно в городе появляется Виктор Третьякевич. Он навестил Земнухова, потом пришел ко мне по старой дружбе. Я-то думал, что он еще нигде не бывал и с чистого листа воспринимал все. Он потом похваляется и говорит, что "" я уже был у Земнухова, уже договорились". Вот он уже приглашает меня на следующий день на квартиру: не у Третьякевича первого собирались, а у Арутюнянца. Я пришел, еще не зная, что это фактически мы собираемся на создание нашей организации, руководящего органа штаба. Я пришел один, не зная там кого встречу. Там был Арутюнянц, как хозяин дома, Ваня Земнухов, Виктор Третьякевич. Я был четвертый. Никого больше не было. Я даже не знал, что Олег уже в Краснодоне. Виктор Третьякевич уже имел готовый план создания комсомольского подполья, чего не было ни у кого из тех, с кем мы встречались до этой встречи. Он оказался не только инициатором создания подпольной комсомольской организации, но у него уже были мысли о том, как, допустим, нужно составить текст клятвы, чтобы все вступающие принимали клятву. Дальше - создать, вернее, отпечатать комсомольские билеты, принимать в комсомол, членские взносы. Он был автором многих других начинаний, которые так привлекли внимание к нашей организации, потому что она этого заслужила. Короче говоря, на этом заседании было решено Виктора - предложил Земнухов - избрать комиссаром. Потом, на следующем заседании мы были у Земнухова, да, у Вани Земнухова, потом у Третьякевича, а там уже в разных местах. Мы уже редко собирались вместе у Жоры Арутюнянца, там было удобно.
    На одно из последующих пришел Олег Кошевой по приглашению Вани Земнухова. Но я даже не знал, что он приглашен: пришел на сцену и вдруг появляется Олег. Да собственно мы были знакомы - учились в одной школе. Когда он уже пришел, его ввели в состав штаба, поручали - в записке правильно сказано - безопасность нашего отряда. И мы работали. Потом Иван Туркенич появился, но у нас встал вопрос: кто был сразу командиром? Ну, я, допустим, закончил разведшколу, знаю, что мы подчинялись штабу партизанского соединения Украины - там не было командира штаба, был начальник штаба, он руководил всей деятельностью, так мы вроде бы Ивану Земнухову поручили боевую деятельность - он начальник штаба был, а политическую - комиссар - Виктор Третьякевич. Ну, сами думали о том, что мы должны были заниматься боевой деятельностью более активно, Когда появился Иван Туркенич,- он вообще-то уже был в городе, но он был еще пока не с нами, с ним было трудно, потому что он очень остерегался провокаций, как бы к нему не подослали кого-то. Нам удалось соответственно найти к нему подход. Мы уже заранее его привлекали, рассчитывая, что он будет боевым командиром нашей организации. Ну, так и было.
    Теперь вопрос: на квартире у Кошевых мы никогда не собирались. Почему? Там постоянно были немцы на постое, и потом там, в центре города, все было заметно. Конечно, это было нелогично с точки зрения безопасности отряда, подпольной организации. Но как-то некоторые даже и в музее говорят, что чем больше там побывало людей, тем больший это придает авторитет или льет аргументами на мысль, что Олег - комиссар, но это как раз с точки зрения конспирации неправильно, да мы собирались вначале, как я уже говорил, у Арутюнянца, у Земнухова, Третьякевича, чаще у Третьякевича, потому что у него землянка, а, как известно в этом плане было более безопасно, а потом, когда они стали работать в клубе Горького, где был коммунист Мошков директором и нас на все должности оформил туда участников подполья, то мы, приходя туда, решали все свои подпольные дела, то есть нам не нужно было опасаться, почему нас там пять или десять человек собралось: вроде бы обсуждаем план работы нашей клубной, составляем там репертуар, обсуждаем творческие планы и так далее. Это было очень даже хорошо. Получился клуб для нас как бы легальным штабом "Молодой гвардии". Что касается самой выдачи билетов: по инициативе Третьякевича мы такое решение приняли, начали строить печатный станок (Арутюнянц, Орлов и Осьмухин) для того, чтобы печатать листовки, Но когда уже станок был готов, пришла идея печатать временные комсомольские билеты и эта идея была всецело Виктора. Он представил эскиз, какой текст - все он набросал. Мы поручили Арутюнянцу и группе - Орлов, Осьмухин - отпечатать. Они отпечатали. Уже билеты были отпечатаны, там была подпись - Славин заделана - кличка Третьякевича. Но он сразу, своевременно не пришел забрать эти билеты. Олег в это время пришел и их взял, сказал, что поручил Третьякевич, ну и Орлов отдал ему эти билеты. А тут как раз у Олега была идея создать небольшой отряд партизанский и уйти в лес. Он предложил около двадцати человек, в этот список включил и меня. Но потом, когда Мошков узнал, он раскритиковал. Вот когда этот список еще как бы фигурировал, пока еще не был отменен, в этот момент он и выдал комсомольские билеты, уже как комиссар этого отряда. Да, практически он был какое-то время комиссаром небольшого отряда, но он не смог, не ушел, но, когда уже коммунисты узнали, сказали, что мы все должны уходить и готовились в новогоднюю ночь совершить потом типа восстания: перебить всех немцев, полицейских, предателей и идти уже с оружием в руках, уже навстречу фронту. Вот так, такова история. По этому шрифту, типа арабского, там, где был Славин, он рукой своей написал - Кашук и его роспись. Вот такова история. Конечно, не все те, кто утверждает, что комиссаром был Кошевой, не знают, что комиссаром был Третьякевич. Знает и Валерия Борц, что именно Третьякевич был комиссаром. Вот я как-то, когда написал воспоминания в журнале "Красная Звезда", это было в 59-ом году, дал ей прочитать. Хотелось мне ее мнение, все-таки участника группы знать. Но она по тому вопросу уже, расслоились, (расслабилась - ?) нашло, видимо, на минуту откровение, она говорит: "Ты знаешь, в 43-ем году мне было сказано: подтвердишь это - получишь награду". Что подтвердить, и как она поступила, я не стану говорить, потому что от такого признания мне становится жалко девчонку. В 16 лет заставили лгать. Сейчас она, может быть, кается, то есть она знает, что был не Кошевой, а был Третьякевич, она, может быть, не знает историю. Почему, как произошло, но о том, что главной фигурой политической был Виктор Третьякевич, более зрелый. У Олега свои достоинства: талантливый парнишка, конечно, если бы не этот случай, что его незаконно объявили комиссаром, о нем можно много интересных фактов привести. В смысле политической его активности, его мужестве, он достоин того, чтобы носил звание Героя Советского Союза. Но обидно за Третьякевича, который, конечно, скромно награжден, хотя то привлекательно, что есть привлекательного в "Молодой гвардии", конечно, это, прежде всего его заслуга.
   
    Полякова: Василий Иванович, вот этот момент разъясните поподробнее, уточните, пожалуйста, когда Олег Кошевой получил согласие штаба "Молодой гвардии" на то, чтобы сформировать отряд для ухода в партизанский отряд или же такого согласия не было? Если все-таки вопрос формирования отряда из двадцати человек и ухода его в лес не был решен, то на каком основании все-таки он уже ставил свою подпись комиссара этого от ряда. Проясните этот организационный момент, чтобы было, наконец, ясно - подпись подделывалась потом или это абсолютно легальная акция: перекрыть подписью "Кашук" подпись "Славин"?
   
    Левашов В.И.: меня вообще несколько дней не было в Краснодоне, мне уже сказали постфактум, что это случилось.
   
    Полякова : Вы на задании были?
    Левашов: Нет, это было другое совершенно, в какой- то мере было связано с безопасностью нашей семьи. Почему я узнал об этом? Может быть я не узнал бы об этом, но Олег пригласил меня и вручил этот первый ( № 1 ) комсомольский билет, заполненный на мое
   имя. Он сохранился. Я спрашиваю: "Почему не Виктор?". Он сказал мне о том, что я пропустил. Я говорю: "Да, а Виктор знает?". "Нет, не знает". Но мне было неудобно Виктору говорить. Олег сам должен был сказать: "Виктор, почему ты до сих пор не выдаешь билеты?" - "Ты знаешь, некогда было зайти к Орлову", то есть его в какой-то мере поторопил зайти за билетами. Он приходит к Орлову: "Как, Олег забрал несколько дней назад, сказал, что, вроде бы, ты его прислал, поручил.". Но Виктору стало известно. Тогда в моем присутствии шел разговор: Виктор отчитывал Олега за то, что он самовольно получил билеты и стал выдавать их. Потом, когда мы 23-его декабря проводили заседание, на котором решался вопрос практически о том, как мы будем в новогоднюю ночь громить гестаповцев и полицию, там и Мошков присутствовал. Мошков от имени партийного руководства раскритиковал этот отряд, отменил все эти решения и критиковал, ругал Олега за то, что он пытался увести небольшую группу в лес, не думая о том, что нас целая организация свыше семидесяти человек. Вот такая предыстория этого вопроса.
   
    Полякова: Тогда еще одно уточнение. Этот момент скорее в печать не попадет, но мы должны все-таки для себя знать как можно больше и досье у нас в положительном смысле должно быть шире, чем можно рассказать в печати. И мы должны быть уверены в тех фактах, которые выйдут "на гора". Теперь нам понятно, что Олег самовольно делал свою подпись на подписи "Славин", разрешение на то Третьякевича не было. Но все-таки, как бы прояснить другой момент, получил ли Олег разрешение на создание самого отряда и только потом, уже после критики коммунистов решили все-таки этот отряд, как отдельный не выпускать в лес и был ли у Вас когда-нибудь, возможно, Вы припомните, был ли разговор с Третьякевичем о том, что действительно отряд сформирован с его согласия, пусть и ошибочное, но с его согласия?
   
    Левашов: Затрудняюсь сказать, потому что о том, что такое решение было, я узнал только от Туркенича. Он присутствовал, он мне потом пересказал, когда я пришел. У других я уже спрашивать не стал, потому что мне нужно было свести Олега и Виктора для того, чтобы ясность была: где билеты и о дальнейшей их судьбе, как дальше они поступят. Я свел их, разговор там состоялся
   
    КАМЕНЕВА: У нас есть приказ по партизанскому отряду "Молот". Вы о нем знали?
   
    ЛЕВАШОВ: Я его видел лично. Написан действительно его рукой. Это то, что потом подвергалось критике на том заседании, о котором я говорил. Он даже написан таким языком мальчишеским, неграмотным, что... Тут что-то пахло игрой такой Олега в партизанский отряд... Поэтому, конечно, я не знаю, как, кто на это соглашался, но без меня это было. Я, когда пришел, узнал об этом, мне было это удивительно, что такое случилось.
   
    КАМЕНЕВА: И еще один вопрос в связи с этим же. Вот, может быть, Кошевой создавал этот партизанский отряд на базе своей группы маленькой, которая вокруг него была, и считал необязательным согласовывать со штабом?
   
    ЛЕВАШОВ: Нет, я думаю, что так он не поступал. Туда входила группа Тюленина и еще больше десятка человек, кого он там предложил...
   
    ХОРУНЖИЙ: А кто был членом штаба этой группы?
   
    ЛЕВАШОВ: Я всего списка не знаю. Может быть, раньше я и помнил, но сейчас нет... Такой вопрос никогда не возникал.
   
    КАМЕНЕВА: Еще один вопрос. Вы знаете воспоминания Арутюнянца, которые буквально он в последний год своей жизни писал?
   
    ЛЕВАШОВ: Да, я читал. Он сам называл Третьякевича комиссаром. Я был здесь на сборах при Академии, пятимесячных, он мне давал читать и я прочитал...
   
    КАМЕНЕВА: И вот тогда же эту рукопись никто не принял к публикации в 69-ом году.
   
    ЛЕВАШОВ: Ему говорили: назови Кошевого комиссаром, тогда возьмем. И, тем не менее, на украинском языке то, что он писал вместе с Новоселовым, где он называет Третьякевича комиссаром...
   
    ХОРУНЖИЙ: Когда в ЦК комсомола пригласили Борц, Вы тоже принимали участие?
   
    ЛЕВАШОВ: Нет, не был.
   
    ПОЛЯКОВА: После этой записки, справки Института марксизма-ленинизма, что-то из предложений ее авторов было осуществлено или нет? Потому что сейчас из членов комиссии мало кто остался в живых.
   
    ЛЕВАШОВ: По-моему, ничего не было осуществлено, потому что обком взялся давить... И меня тоже вызывали в обком... Вот та и подлаживали... Да...
   
    ПИЛИПЕНКО: А с кем в обкоме говорили?
   
    ЛЕВАШОВ: Пономаренко, Шевченко.
   
    ХОРУНЖИЙ: Это можно объяснить тем, что в то время, были, в основном, те молодогвардейцы, которые не были членами штаба, которые непосредственно знали о деятельности организации, и могли сказать правду, а в этой правде не были заинтересованы в тот период, поэтому и не было этого совещания.
   
    ЛЕВАШОВ: Когда я был в Краснодоне у Литвина, он попросил, когда он уже поверил, что был комиссаром Третьякевич, рассказать, записал на магнитофон, там много записей моих, но вряд ли сохранились, просто уничтожили эти записи. Это было больше двадцати лет назад.
   
    КАМЕНЕВА: И все осталось там?
   
    ЛЕВАШОВ: Конечно!
   
    ПОЛЯКОВА: Это в Краснодоне или в Ворошиловграде?
   
    ЛЕВАШОВ: В Краснодоне, в музее,... Когда Литвин был директором. За это его собственно и убрали, за то, что поменял экспозицию в пользу Третьякевича.
   
    КАМЕНЕВА: Вы читали отчет Туркенича?
   
    ЛЕВАШОВ: Я лично в руках не держал. Отрывки, которые публиковали в материалах и документах музеем, это я читал, а вот полностью я не видел их.
   
    КАМЕНЕВА: Виктор Васильевич, надо познакомить Василия Ивановича с этим отчетом, чтобы внимательно посмотреть. Потому что отчет правильный. Надо бы Вам хорошо посмотреть, внимательно эти правочки. Они появились позже. Текст и машинописный и рукописный. И вот надо бы с ним познакомиться.
   
    ХОРУНЖИЙ: Есть документы и отчеты, относящиеся к "Молодой гвардии". Там рукой Торицина, работника ЦК комсомола вычеркивалось имя Третьякевича. Во многих местах просто зачеркивалось, правилось. Уже было видно, что документы правились специально.
   
    ЛЕВАШОВ: Такая деталь: все мы восемь оставшихся в живых участников не разу вместе не собирались. Почему? Потому что разделение было на то, как кто относился к истории "Молодой гвардии". Кто-то за то, чтобы было так, как было на самом деле, кто-то за то, чтобы было в пользу Олега Кошевого... да, то есть фальсификации.
   
    КАМЕНЕВА: То есть даже отношение ни к истории "Молодой гвардии", а отношение к комиссару: то ли он, то ли не он.
   
   - ЛЕВАШОВ: Кто был комиссар: Олег или Третьякевич. Вот из-за этого избегали встреч. Я, например, с Шищенко ни разу не виделся, ни в работе в подполье, но я знал, что он есть. А после войны ни разу не встречались. Назначили, но он уклонился, не пожелал, побоялся приехать, постеснялся, совесть, наверное, мучила. Да, потом... ну, попытки, желания, стремления, чтобы все собрались, не было ни у кого. С Арутюнянцем, с Радиком Юркиным мы собирались часто, с Лопуховым... Четверо мужчин...Остальные к этому числу не принадлежали. У нас было не то, что о чем поспорить - это вопрос бесспорный для нас. И каждого из нас - это вопрос совести, конечно. Я такой вспоминаю случай: когда закончилась война, я уже в Ленинграде учился, поехал я на Черное море и в Москве остановку сделал... да... и пришел повидаться с Борц. Ну, я пришел к ней, и вот она разыграла такую комедию. Заранее там мы созвонились, она пригласила свою подругу по военному институту. Та тоже была в форме, она дала ей свой орден. Я вошел... да... ну, встреча, давно не виделись. Потом говорит: узнаешь, из такой-то группы, то есть я в начале не понял чем дело. Она думала, что я ее в объятья заключу, а я просто стою и смотрю, соображаю, что это за камуфляж, маскарад, для сцены. Потом понял: она знает, насколько все делалось искусственно, история искажалась, поэтому подставить мне за своих, выдать кого угодно: я вроде пошел также... Вот такая грязная сцена. И с тех пор, ну, мы тогда тоже о "Молодой гвардии" ничего не говорили, потому что она не хотела говорить. И до 78-ого года она никогда о "Молодой гвардии" ни одним словом не обмолвилась, она не хотела истории касаться. Только встречались - о чем угодно, только не об этом. Дальше, когда вот Виктора реабилитировали, а, наконец, назвали его первым комиссаром в печати, она ни слова протеста, возражения, ни единого слова, и только вот в 78-ом году, то ли по чьему наущению, когда ушла в отставку, да, Почему? Я вот так подумал: Вы, наверное, помните, проводился сбор бывших партизан-подпольщиков в Брянске. Я был там при
   глашен. Приехал. Там был Торицин. Я его никогда не видел, но слышал, что он имел какое-то зловещее отношение к формированию, к созданию истории "Молодой гвардии", да, но мне показали, что вот это Торицин. У него форма генеральская была, я тоже был в форме. Идем во время манифестации. Он ко мне подходит. На ходу:
   - Здравствуйте.
   - Здравствуйте.
   - А ты знаешь, в 43-ем году я тебя разыскивал.
   Я не понял: то ли вопрос, то ли просто утверждение, но сам я подумал, что человек, который со всеми, может быть, виделся, а со мной - нет. Но я - член штаба, хотя бы вот такой чисто человеческий интерес: пригласил бы к себе в номер, кое-что расспросил бы, абсолютно нет. Ходил так, иногда посмотрит на меня косо. Я не понял его. Я только догадывался о его позиции, о его состоянии, то есть, человек, который, конечно, может быть, допустил даже в отношении недоброе что- то, поэтому ждал, может быть, что я приду сам о чем-то спрашивать. Но мне нечего спрашивать было.
   
    КАМЕНЕВА: Василий Иванович, еще один вопрос по поводу Торицина. Но ту справку, которую он написал о "Молодой гвардии" в 44-ом году, Вы тоже не читали?
   
    ЛЕВАШОВ: Нет.
   
    БУЯНОВА: Есть что почитать.
   
    ПОЛЯКОВА: Есть что почитать. Придется на неделю задержаться.
   
    КАМЕНЕВА: Потому что сложилась вот такая ситуация, что ознакомилась с этими документами только Борц, и, насколько мне известно, я с ней работала, пока она занималась, изучала документы. У нее очень субъективный подход к этим документам был, и она проигнорировала те документы, которые объективнее всего отражали деятельность организации. Поэтому очень бы хотелось, чтобы и Вы в свою очередь вот эти самые основные документы почитали и сделали свои комментарии к этим документам, потому что с ними работать сложно. Просто необходим новый комментарий участников. Надо бы этим заняться.
   
    ПОЛЯКОВА: Василий Иванович, немножко расскажите о себе, что было потом, после "Молодой гвардии", чтобы потом Вас не пришлось беспокоить еще раз специальным вызовом.
   
    КАМЕНЕВА: Там есть заявление брата Туркенича и второе заявление Туркенича. По этому поводу тоже бы хотелось Ваше мнение знать.
   
    ЛЕВАШОВ: Ну, я скрывался несколько дней, пока не арестовали моего отца, ну и за мной приходили. На другой день сообщила мне об этом сестра. Сергей мне, брат, прислал передачу. Ну, в общем, было сказано так:
   - Твой отец арестован, тебя ищут, вот тебе передача - уходи.
   И я ушел в город, где я родился, в Донецкую область, город Амвросиевка, там поселок Кутейниково. Там тоже нелегко было. Маленький поселок, там все на виду буквально. Я пришел зачем? Что? Только позже, после войны, много лет спустя, я узнал, что там староста был патриот советский. Может, это помогло мне как-то получить там вид на жительство, документ. Там было много родственников: то у одного, то у другого. Я нигде не работал. Я там пробыл недели две. Появился дядя, брат моего отца и сказал, что он пришел специально предупредить, чтобы я не возвращался, потому что ребят, Сережу расстреляли.
   - Ваших ребят расстреляли, - как он сказал.
    Я уже, конечно не помышлял, тем более фронт приближался, и я надеялся на переход линии фронта. Но фронт, не дойдя, остановился. Не перейти было зимой, конечно, и я задержался до начала нового наступления. Потом, когда началось наступление, перешел линию фронта, ну и в армию, на фронт. Вот такой был момент: я уже был в части, потом вдруг там каждого опрашивали. Я сказал, что я был заброшен в тыл противника, мне и говорят: "Вот это уже к этому товарищу".
   
    ХОРУНЖИЙ: Особый отдел.
   
    ЛЕВАШОВ: Да, особый отдел. Я ничего еще не знал, СМЕРШ назывался. Я туда пришел, побеседовали, я рассказал, что был заброшен, всю эту историю, потом подполье. Я еще не знал, что "Молодая гвардия" уже получила известность. Поэтому рассказывал, кто кем был. Он спросил, кто там был командир, кто комиссар. Я сказал, что Третьякевич. Он на меня посмотрел внимательно, но ничего не сказал, а записал.
   - Ну, ладно, жди, будем проверять.
    А потом я прихожу на другой день, получаю газету, и там статья Нины Иванцовой. Где-то была недалеко, видимо, в армии. Она называет командиром Туркенича, комиссаром Олега Кошевого. Думаю:
   - Черт его знает, я ж сказал по-другому, может, мне просто не поверят? Это официально ведь, в газете, а я тут со слов сказал.
    Почувствовал себя не в своей тарелке, а потом, значит, ложусь спать. Мы в каком-то сарае, сентябрь месяц, со мной ложится како-то молодой мужчина. Ну, разговорились. Он представляется: тоже был в Краснодоне, на территории оккупированной. И я, спустя только сорок лет понял, что это был агент того чекиста. Когда сопоставил то, что он спрашивал и то, что я отвечал. То есть, видимо, проверка была таким путем: разговориться с человеком один на один, может, больше расскажет. Но, видимо, все совпало. Поэтому я был вне подозрения. Вызвали потом, на другой же день, говорят:
   - Хочешь на фронт?
    Я говорю: "Хочу".
   - Ну, садись в машину, езжай.
    Ну, потом на фронте узнали, что из Краснодона, комсорг пришел, спрашивал мою фамилию, я сказал, что - да.
    - Может быть, ты знаешь кого-нибудь из молодогвардейцев?
   _ Я сам участвовал.
    Ну, началось ко мне иное отношение. Запросили Краснодон. Прислали документы о том, что я комсомолец. И второе - о том, что я участник "Молодой гвардии". Приняли в партию, назначили комсоргом роты вначале. Потом - батальона. Но, в общем, дальше я уже воевал, уже знали обо мне, что я участник организации. Ну, я воевал здесь, освобождая Херсон, Николаев, Одессу, Кишинев. Потом нашу армию, пятую ударную, специально перебросили к Рокоссовскому, потом Жуков пришел нами командовать. Освобождали Варшаву, потом дальше Кюстрин штурмовали, потом Берлин. В общем, войну я закончил в Берлине после его штурма, потом возвратился в Советский Союз. На учебу меня отправили как раз в Ленинград. Но я еще не был моряком тогда, конечно, учился, был слушателем курсов Военно-политического училища. По их окончании мне предложили службу на флоте. Ну, я попал в Военно- морской флот на Черное море. Вот, вкратце, вся моя биография.
   
    ХОРУНЖИЙ: Сейчас в Ленинграде продолжаете служить?
   
    ЛЕВАШОВ: Ну да. Потом я служил на Черном море, поступил в Академию в Москве. Здесь я проучился четыре года, потом служил на кораблях Балтийского флота, потом попал в училище в Ленинград. Вот до сих пор там проживаю. Там и завершил службу.
   
    ( Вторая кассета, - с которой велся протокол)
   
    ЛЕВАШОВ: Там проживаю.
   
    ПОЛЯКОВА: Но Вы сейчас работаете?
    ЛЕВАШОВ: Я работаю по вольному найму там же, в училище.
   
    КАМЕНЕВА: Я забыла еще один вопрос задать, Василий Иванович, о билетах комсомольских. Вот этот вот образец, форму билета кто разрабатывал?
   
    ЛЕВАШОВ: Третьякевич. Он разработал, нам показал, мы одобрили и потом - в печать.
   
    КАМЕНЕВА: Я не случайно спросила, потому что эта форма билета - не выдумка "Молодой гвардии", это билеты, которые в партизанских отрядах в точности были.
   
    ЛЕВАШОВ: Нет, это истинный.
   
    КАМЕНЕВА: Да, в Белоруссии, с ними Третьякевич был знаком.
   
   ЛЕВАШОВ: Только он мог быть знаком.
   
   КАМЕНЕВА: Только он мог быть знаком, что партизаны делали вот такие вот билетики. Ну, помните наши фонды о белорусских партизанах, украинских партизанах, точно такие же билетики.
   
   ЛЕВАШОВ: Вот клятву, которую мы принимали, текст которой Фадеев... это не точно, он там обработал. Мы основывались.., знал наизусть клятву Виктор Третьякевич, потому что он вступал в партизанский отряд. И я давал тоже клятву. Эта клятва очень похожа, точно мы давали на самом деле. А Фадеев немножко ее изменил.
   
   КАМЕНЕВА: Такие же клятвы во всех партизанских отрядах.
   
   ЛЕВАШОВ: Да-да-да, я знаю, текст был государственный, единый.
   
   ПИЛИПЕНКО Николай Варфоломеевич: До войны, в 1940-ом, 41-ом годах я заведовал военно- физкультурным отделом Ворошиловградского обкома комсомола, а после войны, с 46- го по 49-ый годы работал первым секретарем Ворошиловградского обкома комсомола. В отношении прочитанного документа Института марксизма-ленинизма по поводу истории "Молодой гвардии", руководящих лиц этой подпольной комсомольско- молодежной организации. Из того, что я знаю о "Молодой гвардии", считаю, что документ объективный. Он основан на многих фактах, действительно имевших место, свидетельских показаниях многих партийных и комсомольских работников. Может быть, некоторые отдельные фразы следовало бы только уточнить. А в целом, документ очень интересный, тем более что он составлен в 65-ом году. Я отношусь к этому документу Института марксизма-ленинизма исключительно положительно.
    Теперь в отношении того, что сообщил Василий Иванович Левашов о том, как организовывалась "Молодая гвардия", кого надо считать комиссаром этой организации. Не нахожу в этом сообщении ничего, что противоречило бы тому, что я знаю по этому вопросу. Действительным комиссаром "Молодой гвардии" являлся Виктор Третьякевич. Его я знал до войны. Он учился в десятом классе седьмой школы города Ворошиловграда. Был активным комсомольцем- общественником. Решением Бюро обкома комсомола он был оставлен на подпольную комсомольскую работу. Одно время он входил в состав партизанского отряда, возглавляемого вторым секретарем Ворошиловградского горкома партии Якименко. Первым секретарем числился А. И. Гаевой, он же и первый секретарь обкома партии. В этом партизанском отряде комиссаром был назначен старший брат Виктора - Михаил Третьякевич, третий секретарь Ворошиловградского горкома компартии. Я не знаю, кто из Вас двух братьев... Виктор был самым старшим по возрасту?
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ Владимир Иосифович: Я средний.
   
   ПИЛИПЕНКО: Ну, я знаю очень хорошо Михаила и Виктора.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Я так и подумал. Вы товарищ Пилипенко, да?
   
   ПИЛИПЕНКО: Да, Пилипенко. Знаю хорошо и всю семью Третьякевичей, за исключением Вас. Вас я не видел раньше, до войны.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Я был в армии тогда.
   
   ПИЛИПЕНКО: Так вот, Ваш брат Виктор, еще раз скажу, был оставлен на подпольную работу в составе Бюро Ворошиловградского обкома комсомола. Первым секретарем Ворошиловградского обкома комсомола была назначена Фесенко Надежда Тимофеевна. Она же являлась и секретарем Ворошиловградского горкома комсомола. До оккупации Ворошиловграда она работала первым секретарем Климовского райкома комсомола города Ворошиловграда. В составе подпольного бюро обкома комсомола вошли: Галина Серикова - первый секретарь Артемовского райкома комсомола города Ворошиловграда, и Виктор Третьякевич. Он входил в состав комсомольского актива райкома, горкома и обкома комсомола. Любил заниматься физкультурой и военно-спортивными играми. В седьмой средней школе г. Ворошиловграда размещалась организация ОСОВИАХИМа. Виктор при школе организовывал комсомольцев, молодежь, на всякие спортивные занятия, игры. В довоенный период, особенно перед войной, этих комсомольско-молодежных военных кроссов и спортивных военных игр проводилось очень много. В мае - июне 41-го года должен был быть проведен комсомольско-молодежный, военно-спортивный поход до Ростова-на-Дону через Краснодон, Воронеж до Москвы. Виктор тоже принимал участие в разработке плана этого похода и выполнял другие поручения. Но потом этот поход не состоялся.
    Виктор активно себя вел в партизанском отряде, являлся в нем разведчиком. После разгрома немцами партизанского отряда во главе с Якименко, Виктор подпольным обкомом комсомола был направлен в Краснодон для создания комсомольского подполья. И на первом заседании был утвержден комиссаром "Молодой Гвардии".
    В разговорах о "Молодой гвардии" в 45-ом - 46-ом годах, Виктора называли комиссаром Гаевой - первый секретарь обкома партии и Стеценко - первый секретарь Ворошиловградского горкома партии, который до этого был первым секретарем подпольного обкома партии Восточной части области (в романе Фадеева он получил фамилию Проценко, потому что головой краснодонской Рады был Стаценко),. Немченко Григорий Яковлевич - он был секретарем обкома комсомола, первым, и ему принадлежит основная роль в создании комсомольского подполья в области. В области было создано 12 горкомов и обкомов партии и примерно столько же было создано горкомов и райкомов...
    И Виктора всегда называли комиссаром "Молодой гвардии" члены этой организации: Радик Юркин, Георгий Арутюнянц и не всегда последовательно - М. Шищенко. После войны сразу так остро вопрос о том, кто же был комиссаром "Молодой гвардии" не стоял, как сейчас он стоит. Когда я был первым секретарем Ворошиловградского обкома комсомола, речь шла об увековечивании, в основном, памяти молодогвардейцев. Хотя, когда появилась книга Фадеева "Молодая гвардия" и начала публиковаться, (по-моему, в апреле 45-го года, вначале в "Комсомольской правде", потом в журнале "Знамя"), и тогда среди семей молодогвардейцев возникла очень большая неприязнь друг к другу, в том плане, что почему-то Кошевому отдано предпочтение. Он на первый план выведен Фадеевым в книге, а все другие, которые не меньше его роль играли в работе "Молодой гвардии", остались несколько в тени. Даже Василий Иванович Левашов не попал в книгу. Там Сергей числится. А потом, когда спрашивали Фадеева, почему вот так получилось, он отвечал, что писал книгу, в основном на документальных материалах, но, как писатель, имел право на некоторый вымысел. А что касается В. Левашова, то у него в книге под Левашовым Сергеем следует понимать и Василия, Сергей - собирательное имя.
    - У меня в книге под Левашовым проходит и Сергей и Василий.
    Стеценко Степан Емельянович, секретарь Ворошиловградского горкома партии, после войны потом председатель Ворошиловградского облисполкома, затем зам. Председателя Президиума Верховного Совета УССР, рассказывал подробно о том, что Виктора Третьякевича посылали в Краснодон. Он утверждал, что непосредственно давал Фесенко Наде советы насчет отправки Виктора в Краснодон. Надя знала всю систему комсомольского подполья и соответствующим образом, когда надо было послать Виктора в Краснодон, она его послала.
    И вот Василий Иванович Левашов, мы впервые с ним видимся сейчас, утверждает, тоже, что я знал о "Молодой гвардии", тех людей, с которыми встречался когда-то, сразу после окончания войны. Вот это первое.
    Теперь в отношении Кошевого. Кошевой не мог быть комиссаром "Молодой гвардии". Во-первых, ему шестнадцатый год только шел, во-вторых, он перед войной появился в Краснодоне, это в 40-ом году. Дальше, в комсомол он вступил что-то в конце февраля или в начале марта 42-го года.
    Другое дело - Виктор Третьякевич, который на подполье оставлялся обкомом комсомола, затем Надей Фесенко, секретарем Ворошиловградского обкома комсомола был направлен в Краснодон для организации комсомольского подполья. К тому времени Третьякевич уже имел опыт, был обстрелян в Ворошиловградском партизанском отряде.
    Далее: до 41-го года Третьякевич жил в Краснодоне, учился в средней школе имени Ворошилова, являлся секретарем школьной комсомольской организации, был знаком с комсомольцами и молодежью Краснодона. Он состоял также членом Пленума райкома комсомола. Разумеется, все сказанное нисколько не должно преуменьшать деятельность Кошевого, как участника "Молодой гвардии", члена ее штаба. Он был смелым, решительным, исполнительным, преданным нашей Родине.
    Стеценко и Емченко, многие оставшиеся в живых молодогвардейцы, крове Нины Иванцовой и Вали Борц говорят, что примерно 15-го или 16-го сентября 42-го года, когда появился Третьякевич в Краснодоне, в землянке семьи Третьякевичей впервые собрались Третьякевич, Земнухов, Василий Иванович Левашов, Сергей Тюленин. Вот не знаю, был Кошевой или нет.
   
   ЛЕВАШОВ: Нет, на первом заседании он участия не принимал.
   
   ПИЛИПЕНКО: Вот они на этом, первом заседании и договорились о создании подпольной комсомольской организации, по предложению Сергея Тюленина дали ей название "Молодая гвардия", комиссаром "Молодой гвардии избрали Третьякевича. Надо сказать, что решением Ворошиловградского обкома комсомола мы оставили на подполье большую группу комсомольцев. В числе тех, кто после разведшколы к моменту оккупации немецкими войсками Краснодона и Ворошиловграда были Василий Иванович Левашов, его брат Сергей, Люба Шевцова, Загоруйко, Панченко, Иванцовы - Нина и Оля.
   
   ЛЕВАШОВ: Иванцовы не в нашей разведшколе, а в школе азбуки Морзе. То же самое относится к Шевцовой и Панченко.
   
   ПИЛИПЕНКО: Решением бюро обкома комсомола на курсы юристов рекомендовался Иван Земнухов. На этих курсах по линии НКВД готовили нужных специалистов. Земнухов в армию из-за плохого зрения не должен был идти, а в органы СМЕРШ после курсов должен был пойти. Оккупация не дала ему закончить курсы юристов, так он оказался в Краснодоне. Решением бюро обкома комсомола оставался на подполье в Краснодоне Михаил Шищенко. Он на одной из шахт был секретарем комитета комсомола, а потом, перед оккупацией Краснодона его назначили секретарем райкома комсомола. Я с Шищенко последний раз виделся в 49-м году, перед выездом на учебу в аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС. Он был первым секретарем Ровеньковского райкома комсомола. Иногда говорил он мне, что точно он не знал, но все-таки чувствовал, что комиссаром "Молодой гвардии" являлся Третьякевич.
    Поэтому в то время, когда я был секретарем Ворошиловградского обкома комсомола, в 46-ом - 49-ом годах, для меня не являлось вопросом, кто был комиссаром "Молодой гвардии". Не Кошевой, а Третьякевич. И придерживался той точки зрения, что Третьякевич Виктор, и никто другой. Это человек, который уже прошел определенную школу в партизанском отряде, с оружием в руках дрался с фашистами, оставался в подполье. И что именно он был одним из организаторов "Молодой гвардии", ее комиссаром, у меня не было никаких сомнений.
    Почему же Фадеев вывел в романе "Молодая гвардия" под именем Стаховича - Третьякевича? Приписал ему роль предателя? Мы несколько раз задавали Фадееву эти вопросы. Фадеев умный человек, хороший писатель, он обычно отвечал так:
   - Я имел полное право, как писатель, так как я находил нужным писать. Вот и все.
    А в действительности получается, что под именем предателя Стаховича в книге "Молодая гвардия" имеется в виду Третьякевич. Это видно на многих фактах. Кто-то сжигает биржу труда в Краснодоне. Третьякевич участвовал реально в этой операции, наряду с другими. В книге это делает Стахович. В книге содержится и ряд других эпизодов. Значит, где Третьякевич выполнял боевые задания, они приписываются Стаховичу, поэтому, хочешь - не хочешь, у нас все так и понимал, и в Ворошиловграде, и в Краснодоне, как по линии комсомольской, так и по линии партийной, что Стахович Фадеева - это и есть Третьякевич. Только не всегда ясно, почему своего Стаховича Фадеев писал с Третьякевича и сделал его предателем.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Биографические данные же были... Брат Виктора, Михаил, был партийный работник.
   
   ПИЛИПЕНКО: Семья Третьякевичей всегда характеризовалась очень хорошо. Я помню, что после войны даже шел вопрос, чтобы Михаила чуть ли не сделать одним из секретарей обкома партии. И все же напрашивается вопрос, почему все-таки в феврале 65-го года Ворошиловградским обкомом партии был послан в ЦК документ, в соответствии с которым предлагалось не пересматривать историю того, кто был комиссаром "Молодой гвардии. Доказывалось это тем, что в книге Фадеева "Молодая гвардия" комиссаром этой организации выведен Олег Кошевой и все читатели об этом знают. Но с моральной точки зрения это было неправильно. Ведь один из братьев Виктора воевал на фронте с фашистами, второй был комиссаром в партизанском отряде Якименко. Да и отец и мать Виктора много делали в жизни хорошего.
    Виктор в декабре 60-го года был награжден Орденом Отечественной войны. Когда же вручали этот Орден матери, она была от всего пережитого черной.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Виктора в 60-ом году наградили.
   
   ПИЛИПЕНКО: Почему же так случилось? Что обком партии прислал в ЦК КПСС такой документ. Тогда первым секретарем Ворошиловградского обкома партии работал Шевченко В. В. До войны Шевченко работал вторым секретарем Боково-Антрацитовского райкома партии и оставался в партийном подполье, но никогда особенно активной работы не вел. Об этом говорил и Стеценко, секретарь подпольного обкома партии, который ведал этими районами. После освобождения от немецкой оккупации области, я сейчас не помню, или в 46-ом, или в 47-ом годах его избрали первым секретарем краснодонского райкома партии, затем через несколько лет избрали первым секретарем Кадеевского горкома партии. С этой последней должности избрали вторым секретарем Ворошиловградского обкома партии. Когда Клименко отозвали на должность Председателя республиканской профорганизации, то Шевченко избрали первым секретарем Ворошиловградского обкома партии.
    В ходе Пленума обкома партии бывший первый секретарь обкома комсомола Емченко Григорий Яковлевич, который, по существу был организатором всего комсомольского подполья в области, выступал против Шевченко. Он говорил, что Шевченко нельзя доверять, он в подполье ничего не делал, а теперь мы должны его избрать первым секретарем обкома партии. Но голосование есть голосование. Проголосовали за Шевченко и избрали его секретарем обкома.
    И первое, что он сделал, начал внедрять свою личность (фото, одежда, френч) в музей "Молодой гвардии". Все делал для того, чтобы доказать, что он, якобы был активным участником партийного подполья, в том числе и комсомольского. Его в этой версии поддерживала Е. Кошевая, мать Олега. А он не желал портить отношения с ней, да и с Фадеевым. Вот в такой обстановке Шевченко подписывал документ о "Молодой гвардии" в ЦК КПСС с просьбой не Третьякевича считать комиссаром этой комсомольской подпольной организации, а им, якобы, был и должен оставаться Кошевой. Вот это сыграло отрицательную роль. И думаю еще вот о чем. Когда Фадеев писал роман "Молодая гвардия", он жил на квартире у Кошевых, безусловно, он часто вел беседы с матерью Олега. Какая мать желает представить своего ребенка в плохом свете.
   
   ПОЛЯКОВА: Она красивая была женщина.
   
   ПИЛИПЕНКО: Да, она красивая была женщина, очень красивая.
   
   КАМЕНЕВА: Образованная.
   
   ПИЛИПЕНКО: Образованная. Она учительницей была. Так вот: сегодня да завтра Фадеев слушал ее рассказы, конечно, он придал значение и роль Олегу больше, чем всем другим. Он выпятил Олега Кошевого, а Третьякевича, в лице Стаховича вот так показал. Это и обидно. Помню, когда я уезжал на учебу в Академию общественных наук при ЦК КПСС, там еще раз комиссия обкома КПСС собиралась по делам "Молодой гвардии". Я уже тогда ставил вопрос о том, что надо сделать так, чтобы Третьякевич был поставлен на то место, которое заслуживает. Позже я очень редко приезжал в Ворошиловград.
    Сейчас я думаю, что было бы справедливым, если бы Третьякевич был и Героем Советского Союза. Он заслужил этого. Над ним больше всего издевались полицаи и немцы, его живым бросили в шурф шахты № 5. Когда Почепцов, предатель, выдал всех молодогвардейцев жандармерии и полицейскому управлению Краснодона, полицаи из наших, русских, такие, как Зверев и Соликовский, и другие, больше всего издевались над Третьякевичем. И поэтому он заслуживает, действительно, наряду с той пятеркой молодогвардейцев звания Героя Советского Союза.
    Не знаю, как дальше будут развиваться события. Думаю, что, наверное, Василий Иванович Левашов заслуживает большей оценки. Он ведь был активным участником "Молодой гвардии" с первых дней организации, членом ее штаба. В организации "Молодая гвардия" состояло примерно 120 - 122 человека. Поэтому, я за то, что бы признать Третьякевича, так как он и заслужил, кем он был - настоящим комиссаром "Молодой гвардии".
    О Кошевом же надо говорить, не уменьшая его роли, как о секретаре комсомольской организации "Молодой гвардии" и комиссаре отряда в 20 человек под названием "Молот", выделенного для встречи с наступающими войсками Советской армии на Краснодон, поскольку в "Молодой гвардии" строилась работа по-военному, по пятеркам. Я не уверен, что Василий Иванович знал всех.
   ЛЕВАШОВ: Конечно.
   
   ПИЛИПЕНКО: Да. Потому что это было очень нелегко. Там никто не знал этого. Знал только Третьякевич.
   
   ЛЕВАШОВ: Возможно, Туркенич. Тоже не всех знал (Третьякевич).
   
   ПИЛИПЕНКО: Наверное, знал.
   
   ПОЛЯКОВА: Он-то должен был знать, по идее.
   
   ПИЛИПЕНКО: Теперь, когда объединились все группы в одну организацию, объединились все подпольные комсомольские организации Краснодона в одну организацию "Молодая гвардия". Это, примерно, в начале октября 42-го года, что-нибудь, между 5-м - 10-м октябрем. Это произошло по заданию партийного подполья под руководством Лютикова. Евгений Мошков сыграл здесь огромную роль в том плане, что он был связным от партийного подполья со всеми этими подпольным комсомольскими организациями. Таким образом, они были объединены. Вот это то, что я могу сказать о Третьякевиче, и чтобы восторжествовала справедливость. Следует также учитывать, что и по материалам следствия над предателями Родины в 43-ем году - Почепцова, Кулешова - старшего следователя краснодонской полиции, видно, что и они называли в числе руководителей штаба "Молодой гвардии" Третьякевича, Левашова, Земнухова Сафонова и Кошевого. (Луганский партархив, ф. 3, св. 4, д. 77, стр. 61 - 62).
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Что написано под портретом Кошевого? Прочтите. Это под редакцией Тронько П. Т., бывший второй секретарь ЦК комсомола Украины.
   
   ПОЛЯКОВА: "Герой Советского Союза, секретарь подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия" города Краснодона, комиссар партизанского отряда "Молот" в годы Великой Отечественной войны, член ВЛКСМ с 1942 года". Только привязка к "Молоту".
   
   ПИЛИПЕНКО: Если отнести все изложенное к "Молоту", то это верно.
   
   КАМЕНЕВА: Который ("Молот"), может быть, просуществовал на бумаге.
   
   ПИЛИПЕНКО: Да-да, никаких боевых действий отряд "Молот" провести не смог.
   
   ПОЛЯКОВА: Совершенно верно.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Он тоже назывался комиссаром. Можно было использовать это название для того, чтобы охаять Виктора и возвысить другого человека.
   
   КАМЕНЕВА: Это все правильно. Он и подписал приказ.
   
   ПИЛИПЕНКО: В отношении оговора Виктора. Это сделали Е. Попцов ( ? - может быть, все-таки Почепцов?), его неродной отец Громов и следователь Кулешов. Они добровольно дали согласие работать на немцев. Вот им и надо было скрыть себя и придумать версию, что, вроде бы кто-то из членов "Молодой гвардии", в частности, Третьякевич, выдал эту молодежную организацию. Думаю, что Елена Николаевна была необъективной. Когда появилась книга Фадеева "Молодая гвардия", то обкому ВЛКСМ приходилось устанавливать взаимопонимание среди семей молодогвардейцев. С этой целью в Ворошиловград и Краснодон приезжал из ЦК комсомола Украины Митрохин. Он работал в ЦК, потом был послан на Украину, когда-то являлся помощником Кагановича, после, когда Каганович избил его не один раз, он убежал от него. Когда мы встретились с Митрохиным, он сказал: - Давай будем читать семьям молодогвардейцев роман "Молодая гвардия" и просить их, чтобы они знали историю создания этой организации по книге.
    Такое указание он получил от Костенко В. А., секретаря ЦК ЛКСМУ. Вот мы с Митрохиным поехали в Краснодон. Читали книгу по семьям, по квартирам. Иногда собирали семьи молодогвардейцев по группам, просили всех:
   - Давайте будем историю "Молодой гвардии" излагать так, как это показано в книге Фадеева.
    Когда появилась книга Кошевой "Повесть о сыне", и она ее подарила мне, я ее спросил:
   - А все ли объективно здесь написано?
    Она покраснела и ответила:
    Знаете, писали книгу писатели с моего рассказа.
    А я говорю:
    - Ну вот, в книге описано, как Олег попал в руки врагов в Боково - Антраците, затем был переправлен в Ровеньки, в жандармерию. Вот этот факт не совпадает с действительностью.
    Она ответила:
   - Видите, теперь уже не исправишь в книге ничего. Что написано, видно, пером, того не вырубить и топором.
   
   КАМЕНЕВА: Она была самая активная из родителей, наиболее грамотная, знала, как и что можно.
   
   ПИЛИПЕНКО: При чем, когда освободили Краснодон, то многие говорили о ней так:
   Немцы всех арестовывали и только ее и ее семью никогда не вызывали ни в жандармерию, ни в полицию. Вот это тогда тоже сильно бросалось в глаза.
   
   КАМЕНЕВА: Очень непонятный факт.
   
   ПИЛИПЕНКО: Этот факт о чем-то говорит.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Ни в одной из семей молодогвардейцев не жили немецкие офицеры и генералы. У Кошевых они находились весь период оккупации.
   
   КАМЕНЕВА: У них, что, дом был лучше, чем у остальных?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: По-моему, у них квартира была хорошая. Знаете, тогда были такие особняки на две квартиры, три комнаты, по-моему, там. Просто, значит условия хорошие для того, чтобы содержать. Как можно было там проводить заседания штаба?
   
   ПИЛИПЕНКО: Да нет. Там никогда не было заседаний штаба. Вот Василий Иванович Левашов, он прав: в землянке Третьякевича собирались. Они там проводили часто заседания штаба, да и в некоторых других местах...
   
   КАМЕНЕВА: У Арутюнянца.
   
   ПИЛИПЕНКО: Вот и мне Арутюнянц рассказывал, что у него несколько раз собирался штаб "Молодой гвардии". У Земнухова тоже собирались.
    Я убежден, что Третьякевич был подлинным организатором "Молодой гвардии" и ее комиссаром.
   
   БУЯНОВА: Шевченко жив?
   
   ПИЛИПЕНКО: Вы знаете, я Шевченко очень хорошо знаю. Примерно чуть ли не двадцать лет мне пришлось работать в аппарате ЦК КПСС. Когда он приезжал в Москву на Пленумы ЦК или по другим вопросам, мы часто с ним виделись. Да и раньше до 49-го года, когда я работал на партийной и комсомольской работе в Ворошиловграде, мы были с ним хорошо знакомы. Он сейчас где-то работает на хозяйственной работе в Донецкой области, в одном из шахтоуправлений.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: В Ворошиловград вернуться ему отказал Ляхов, бывший его первый секретарь обкома комсомола.
   
   ПИЛИПЕНКО: Я после окончания аспирантуры АОН при ЦК КПСС был взят в аппарат ЦК КПСС в отдел науки. В 55-ом, в 56-ом годах находился в Венгрии на дипломатической и педагогической работе. В то время советским послом в Венгрии был Юрий Андропов. Потом работал начальником Главного управления Университетов экономических и юридических вузов Министерства высшего и среднего образования.
    С марта 68-го года снова в ЦК КПСС в должности зав. Сектором философских наук, курирующего не только философские, но и юридические науки, научный коммунизм, историю Отечества, естествознание, техники, науковедения, ну, и так далее. В аппарате ЦК КПСС я работал до 83-го года, а затем был направлен на научную работу в АОН при ЦК КПСС в качестве профессора кафедры философии, где работаю и до сих пор.
    Шевченко я просил относиться к молодогвардейским семьям внимательней. Мне очень интересовала и волновала история с Третьякевичем.
   
   ХОРУНЖИЙ: Николай Варфоломеевич, вы немножечко поподробнее расскажите: вот Вы были зав. Военно-физкультурным отделом обкома комсомола...
   
   ПИЛИПЕНКО: Да, был. Это было до войны, в первые дни войны. Затем четырежды с фронта меня вызывали для оказания помощи в организации комсомольского подполья, так как моя военная служба с ноября 41-го года по май 44-го, в основном, проходила вблизи Ворошиловграда. Наша часть находилась в городах Кадиевка, Каменск, Сталинград, Ростов-на-Дону, Таганрог, Мелитополь.
   
   ХОРОУНЖИЙ: То есть Вы, где-то, по сути, причастны были к формированию подполья?
   
   ПИЛИПЕНКО: В определенном смысле слова. Дело в том, что я учился вместе с Емченко Григорием Яковлевичем в Ворошиловградском пединституте. Работали вместе с ним в комитете комсомола института. После окончания института, я был призван в армию, принимал участие в воссоединении Западной Украины, Западной Белоруссии с Советским Союзом, в войне с белофиннами. В октябре 40 года из рядов Советской армии был демобилизован и возвратился в Ворошиловград в звании лейтенанта, а Емченко уже в 37 - 39-ом годах был секретарем Приморского райкома комсомола Ворошиловграда. С 40-го года стал первым секретарем Ворошиловградского обкома комсомола. А затем А.В. Буше - секретарь Ворошиловградского горкома комсомола, там же Фесенко Надя, моя двоюродная сестра по матери Галя Серикова и другие мои товарищи посоветовали мне возглавить в обкоме комсомола военно-физкультурный отдел, и я согласился.
    В первые дни войны активно шла работа по формированию партийного и комсомольского подполья в области. Я принимал участие в этой работе, а потом добровольцем ушел в ряды действующей советской армии. В ноябре 41-го года, в июне 42-го года, в марте и августе 43-го года меня через Емченко обком комсомола вызывал в Ворошиловград для оказания помощи в формировании комсомольского подполья в области, которое проходило под руководством Емченко.
    Когда в 46-году я был утвержден первым секретарем Ворошиловградского обкома комсомола, пришлось заниматься уже вплотную увековечиванием молодогвардейцев. Надо было семьи молодогвардейцев снабжать промтоварами, продуктами, оказывать содействие в получении квартир. Надо было многое делать для оказания помощи тов. Герасимову и артистам в съемках кинофильма "Молодая гвардия" и т.д. Было очень много работы, связанной с молодогвардейцами. Приходилось, чуть ли не каждый день о ее результатах докладывать в ЦК ВЛКСМ тов. Михайлову Н. А., и часто получать от него замечания.
   
   ПОЛЯКОВА: Не только Фадеев, но и Вы стояли у истоков романа "Молодая гвардия"?
   
   ПИЛИПЕНКО: Да нет. Мы только оказывали помощь Фадееву в нахождении в Краснодоне квартиры и обеспечении питанием. Фадеев приехал в Краснодон для дополнительного изучения материалов о "Молодой гвардии". Это было, примерно, в конце августа - сентябре 43-го года. Он прочитал все материалы комиссии обкома комсомола и ЦК ВЛКСМ.
   
   КАМЕНЕВА: Не только познакомился, но и взял многое.
   
   ПИЛИПЕНКО: Ну да, и писал потом.
   
   КАМЕНЕВА: Нет, и не вернул даже взятых материалов.
   
   ПИЛИПЕНКО: Даже не вернул.
   
   ХОРУНЖИЙ: Да, многое не вернул.
   
   КАМЕНЕВА: Они находятся в фонде, его личном фонде писателя в ЦГАЛИ, и только с разрешения Степановой их можно почитать.
   
   ПИЛИПЕНКО: Вот видите, это плохо, конечно.
   
   ПОЛЯКОВА: Если они в ЦГАЛИ, то почему с ее разрешения?
   
   КАМЕНЕВА: Только с ее.
   
   БУЯНОВА: С таким условием она отдала.
   
   КАМЕНЕВА: Она отдала только с этим условием.
   
   ПИЛИПЕНКО: Теперь о Вале Борц. Мне рассказывали, что она была активной участницей в "Молодой гвардии", находилась в группе Сергея Тюленина.
   
   ЛЕВАШОВ: Да.
   
   ПИЛИПЕНКО: Что у них определенная симпатия была друг к другу. Она за Тюленина шла в огонь и воду, как Нина Иванцова за Кошевым. Они также неравнодушны были друг к другу.
   
    КАМЕНЕВА: Дружба.
   
   ПИЛИПЕНКО: Возможно. Хотя то, что мне потом рассказывали все оставшиеся из молодогвардейцев и их родственники... Я вот только никогда лично не встречался с В. Борц и не видел Василия Ивановича, и не видел вот брата Третьякевича, с которым я сегодня встретился, чему я очень рад. А Михаил, если жив..., передавайте ему привет.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Нет, он в 80-ом году умер.
   
   ПИЛИПЕНКО: В каком?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: В 80-ом году. Я сейчас один остался. Товарищ Пилипенко, я не знаю Вашего имени и отчества...
   
   ПИЛИПЕНКО: Николай Варфоломеевич.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Николай Варфоломеевич, вот Емченко написал книжечку о молодом коммунисте. И Яковенко там, и Стаценко там и Третьякевич - старший, и Третьякевич - младший упоминается, что Виктор, будучи в партизанском отряде, решением Яковенко и был направлен в Краснодон для организации подпольной работы и организации молодежной организации.
   
   ПИЛИПЕНКО: Я принимал участие в подготовке этих документов. А Емченко - это организатор комсомольского подполья, секретарь обкома комсомола. Правда, перед войной, в ходе войны он на шесть месяцев уезжал в Казахстан и был первым секретарем Карагандинского обкома комсомола, а после освобождения Ворошиловградской области возвратился в Ворошиловград и продолжал работать секретарем обкома комсомола.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Так Вы были после него?
   
   ПИЛИПЕНКО: Как?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Вы были после Емченко секретарем обкома комсомола?
   
   ПИЛИПЕНКО: Нет. До меня, после Емченко, недолго в этой должности работал Богданов Павел Егорович, а потом уже я.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: После Емченко - Богданов?
   
   ПИЛИПЕНКО: Да. У меня нет никаких возражений, что именно Третьякевич возглавлял краснодонское комсомольское подполье, но при активном участии, безусловно, Василия Ивановича, Земнухова, Кошевого, Любы Шевцовой, Громовой и других молодогвардейцев.
   
   ХОРУНЖИЙ: Иванцова позже подключилась к организации?
   
   ПИЛИПЕНКО: Иванцова-то? Она не была членом штаба "Молодая гвардия".
   
   ХОРУНЖИЙ: Не была членом штаба. Ни Нина, ни Ольга.
   
   ПИЛИПЕНКО: Не были. Они просто являлись рядовыми, находились в пятерках. После войны Нина потом работала в обкоме комсомола и в Ворошиловградском горкоме партии. Много раз ее расспрашивал о деятельности "Молодой гвардии", об отношениях в пятерках, интересовался у нее отношением к Олегу Кошевому. Она всегда утверждала, что, якобы, Олег Кошевой был комиссаром "Молодой гвардии", а не Третьякевич Виктор.
   
   ХОРУНЖИЙ: Владимир Иосифович, Вы после войны были в ЦК, да?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: В войну был в ЦК.
   
   ( Что-то, видимо, было не понятно, не расшифровано, потому что пропущены строки).
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Да, я служил в 47-й армии под началом полковника Калашникова. Он был начальником политотдела 47-й армии, впоследствии зам. Начальника Главного политического Управления Советской армии и Военно-морского флота. Вот он написал такую книгу - "Испытание огнем", в которой изложил весь путь 47-й Армии, начиная от Новороссийска и завершая, значит, битвой за Берлин. И вот, значит, в 44-ом году, да и в 43-ем году, мне на фронт стали поступать очень различные письма, нехорошие письма от моих родителей. В чем дело? Они мне сообщали:
   - Дорогой Володя, погиб Витя Третьякевич, наш сын, дорогой Витя. Похоронили их
   - на площади возле парка в городе Краснодон. А Витиной фамилии на могиле нет. Более того, в Краснодоне различный такой слух о том, что он при пытках выдал "Молодую гвардию" и является предателем "Молодой гвардии". Что нам делать? Вот... Если приехать, приезжай. Если сможешь каким-то образом приехать, приезжай, пожалуйста.
   Я доложил об этом товарищу Калашникову, показал ему письмо, он прочитал. Я работал старшим политинструктором политотдела армии по работе среди комсомольцев. Моя должность - комсомольский работник.
   
   ХОРУНЖИЙ: Вы в звании капитана, да?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: В звании капитана. Да, вот в звании капитана. И он дает долгосрочный такой отпуск, больше месяца, и я выезжаю в Краснодон. Выехал я. Наша армия тогда стояла под Ковелем, на Курильском направлении. И я приезжаю в Краснодон. Ну почему я приезжаю в Краснодон? Еще одна была, собственно, причина, довольно основательная: будучи старшим инструктором, ко мне, не знаю, каким образом вообще, пригляделось старшее начальство, в частности, Политуправление 1-го Белорусского фронта, где я был помощником начальника политуправления тов. Носачева. Там и порекомендовали, и было принято решение на выдвижение меня на должность помощника начальника политотдела 61-й Армии, которая находилась выше, вернее, севернее нашей Армии около Бреста, на Брестском направлении.
    Я вначале отказался от этого дела. Почему? Потому что мне жалко было расставаться с коллективом. Значит, влиться в новый коллектив: как все сложится там, и прочее. Я боялся этого. Но неотступно было принято это решение. Вот. Сообщили об этом начальнику политотдела армии, издали такой приказ, и мне дали команду:
   - За ночь или завтра выезжаешь ты на попутной машине в сторону Бреста. Там разыщешь политотдел Армии 61-й и приступишь к исполнению новых служебных обязанностей.
   На следующий день ко мне пришли мои товарищи меня проводить. У меня чемоданчик был собран. Да, сидели, рассуждали, вот, прощались, как говориться. Вдруг вбегает адъютант полковника Калашникова, начальника политотдела моего. Да, и он по имени называет:
   - Володя, тебя вызывает начальник политотдела.
   Я захожу к нему. Небольшая такая деревенская комнатка в деревенской хате - его кабинет. Он стоит за столом. За приставным столом сидит небольшого роста круглолицый полковник. И сразу повернул свое лицо в мою сторону и говорит:
   - Товарищ Третьякевич, не кажется ли Вам, что Вам нельзя работать на комсомольской работе?
   Я говорю:
   - Почему, товарищ полковник?
    Ну, знаете, Вы должны проводить агитационно-массовую работу среди комсомольцев и должны популяризировать "Молодую гвардию" города Краснодона. Как Вы это будете делать, когда Ваш брат выдал "Молодую гвардию"?
    И поворачивается к Калашникову и говорит:
   - Михаил Харитонович, я считаю, что Вы ему подберете другую работу.
   Значит, таким образом, я не только не пошел работать по повышению, а был освобожден от этой работы.
    И вот, значит, когда я привез эти письма, что я получал, я пошел к Калашникову. Он отнесся очень честно, если можно так сказать, ко мне и предоставил мне отпуск. И я приехал в Краснодон. Я переговорил почти со всеми, кто там жил, в Краснодоне: с родителями молодогвардейцев, с некоторыми, кто там был, из участников "Молодой гвардии", просто с краснодонцами, которые были в какой-то мере знакомы, значит, с этой организацией, с Кошевой Еленой Николаевной. Таким образом, понимаете, у меня получился како-то материал. Так, материал мне нужно было обобщать, и я вернулся, вернулся в политотдел, обобщил этот материал, доложил Калашникову, и он высказал такое мнение, что я, видимо, изложу это дело в заявлении на вышестоящие наши органы, куда, я еще не знаю, но, видимо, в ЦК ВЛКСМ, с тем, чтобы поставить вопрос о пересмотре этого дела, о создании, может быть, второй комиссии. Тем более, я был у Емченко, так и он подтвердил мне:
    "Мы, - говорит, - здесь наломали дров, здесь допустили ошибку. Понимаешь, надо добиваться создания второй комиссии с тем, чтобы это дело поправить", - вот его доподлинные слова.
    Да, ну я, таким образом, я пишу эти заявления. Хорошо, что я их все не отдал, я бы сегодня здесь не присутствовал. Я написал на имя Маленкова - первое, второе на имя Калинина, третье - на имя Михайлова, четвертое - по своей линии, на имя по комсомолу: на имя Ведякова - помощника по комсомолу. С этими экземплярами приезжаю, меня устраивают на самолет из-под Варшавы (мы уже были под Варшавой) из Минска Мозалецкого прямо до Москвы "Дугласом". Ну вот, я лечу сюда, появляюсь я у этого Ведякова., который освободил меня. Он, видимо был членом Бюро, потому что Армия была громадная. Вот, в Бюро ЦК ВЛКСМ. Он сразу связывается с ЦК, назначает дату. Вернее, он сказал:
   - Придите ко мне завтра.
   Потом мне назначают день, когда мне надо появиться на Бюро и рассматривается мой вопрос.
   
   ХОРУНЖИЙ: Уже персональное дело.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Рассматривается мое заявление. Я на имя Маленкова и на Калинина решил не отдавать. И как это я правильно сделал. Наверное, интуиция подсказала, Думаю, зачем? Достаточно этих двоих. Понимаете, эти, между прочим, экземпляры, один из них у меня и дома сейчас. Да, на имя Калинина. Ну и значит, назначили день в Центральном Комитете. Михайлова в этот день не было. Он был, по-моему, в Саратове. Так...
    Возглавлял Бюро, вел Бюро секретарь ЦК, второй секретарь ЦК товарищ Романов. Присутствовали тов. Шелепин, Мишакова присутствовала, два или три генерала - генерал-майор, генерал-лейтенант один. Присутствовали Ведяков, Торицин, Соколов и другие, я сейчас уже не помню.
    И вот началось разбирательство. Я не помню, на какой это улице было. По-моему, на площади Ногина.
   
   ПИЛИПЕНКО: Эта же. (Мое прим.: на этой же площади и идет беседа сейчас).
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: По-моему, она, да. Кабинет длинный-предлинный. Приставкой такой длинный стол, я даже их плохо видел. Он такой затемненный какой-то кабинет. А чей это кабинет, мне неизвестно. Говорят, что это Михайлова был кабинет. Не знаю. Они начали рассматривать мое заявление. Ну, конечно, я сразу увидел, какие здесь неравные силы, понимаете? Вот и тем более здесь сидят опытные люди, такого большого масштаба руководители. А я какой-то там капитанишка, только два года в партии. Я уже в 42-м году был два года в партии.
    Ну, что, коли я этот вопрос поставил... Это требует мой долг перед братом. Меня попросили еще и родители, вся семья, понимаете. В конце концов, надо восстановить справедливость и правду. Начали зачитывать мое заявление. Мое заявление начали зачитывать, все от пункта до пункта.
    Но перед этим, как я приехал в Москву, и решил встретиться с Борц, понимаете? Потому что я с Иванцовой встречался, с сестрой Тюленина, и она очень много знает о "Молодой гвардии". Потом, значит, кого я видел, не помню. Решился встретиться с ней. Я нахожу ее. Она, оказывается, училась на втором курсе московского авиационного института. Ее не было сразу. Я подождал. Она пришла. Пришла... Занимала она комнату, где жила вдвоем с подругой. Перегороженная, я помню, комната угол на угол веревочкой: простыня висела. Две комнаты получилось, две кровати.
    Она меня знала, оказывается, то есть, видела меня в Краснодоне. Я ее не помню. Я все-таки старше их. А она, тем более, даже моложе Виктора. Она, по-моему, 26-го или 27-го года. А разрыв, все-таки, для меня большой: двадцатого года, когда молодые. Ну и, значит, я представился, она мне говорит.
    Я ей сказал, что приехал с этим заявлением. Она берет и читает это заявление: тринадцать страниц печатных. И Вы знаете, она соглашается со всем этим заявлением. Я так подумал: но это же слова... Хотя и слова можно... Я не все набрал письменно в Краснодоне, я тоже много заявлений со слов, понимаете?
    Она берет, вырывает лист бумаги, два листа из центральной тетрадки, обыкновенной ученической тетрадки, садится и пишет, что:
   - Я согласна с заявлением Третьякевича, так что комиссаром и руководителем "Молодой гвардии" был Виктор Третьякевич.
   И даже я сейчас не помню моменты, еще добавляет даже. Ну, хорошо. И вот на Бюро... Когда дошло дело, я зачитывал на Бюро, товарищ Шелепин, когда я такие слова привожу матери Валерии Борц.
    - Когда Валерия Борц ездила в Москву с Еленой Николаевной Кошевой и выступала по Всесоюзному радио, когда я услышала, что она говорила, я удивилась. Затем я ее спросила:
   - Ты выступала по радио, ты же неправду говорила. Ты говорила о том, что Олег Кошевой был комиссаром "Молодой Гвардии", а ведь Олег же не был комиссаром. Это же Виктор был комиссаром, Третьякевич.
   Вот дошли до этого места, понимаете, да, ну, и там же ее слова вот такие, как уже здесь я сейчас не помню, кто высказал, что, значит, она там тоже сделала упор, значит, мне, когда заявляла:
   - Ведь же сидели в полиции многие: и Тюленин, и Земнухов, и Шевцова, понимаете ли, значит, кроме Кошевой. Так, и всех их, кто ушел из Краснодона во время ареста, значит это самое, молодогвардейцев, все родители были арестованы. Все родители: и Тюленина, и Борц, и Василия Ивановича Левашова - все были арестованы. И там же они тоже подвергались и пыткам, понимаете ли, и допросам, и прочее. А она - нет, ее не арестовывали, сына тоже не арестовали. Ну, допустим, сын не попался, тогда было такое, значит...
   - Вот это, как только до этого момента дошло, и тут же было подложено то, что она мне написала. Ну, видно они там прочитали, потому что они начали там что-то между собой разговаривать. Мне не слышно было. Романов, Мишакова... Потом сзади из дверей, открывается дверь, смотрю, стоит Борц. Она, видимо уже была вызвана, понимаете. И Вы знаете, Мишакова сразу, значит, встает в углу кабинета и задает такой вопрос:
   - - Валерия, нам не понятно ваше поведение. Вы награждены боевым орденом, вы устроены.
   - Вот эти слова:
   - - Вы устроены в лучший институт страны. Ваши родители, да и вы, получили большие льготы. Вы, будучи в Москве, говорили одно, выступая по радио. Сейчас вы пишите другое. Как это понимать?
   - Она стоит... Я так посмотрел, она прямо дрожит, понимаете.
   - Романов:
   - -Вы свободны, - говорит.
   - Ни я, никто больше не задавал вопросов, ничего, понимаете? Когда мы объяснялись свободно, она сказала:
   - - Я отказываюсь от своих слов. Вот.
   - - Вы свободны, товарищ.
   - И она, значит, вышла. Ну, я уж тут вообще уж как-то растерялся, у меня как-то память начало отшибать, вот, понимаете. Тут, значит, Мишакова:
   - - Вы клеветник, товарищ Третьякевич. У меня есть предложение считать заявление Третьякевича клеветническим, понимаете, и рассмотреть его, вплоть до исключения из партии.
   - Значит, в партийном порядке. И Вы знаете, выносится такое решение:
   - - Считать заявление Третьякевича клеветническим, дискредитирующим Героя Советского Союза Олега Кошевого. Просить партийную комиссию при Главном политическом управлении Красной армии рассмотреть дело члена КПСС капитана Третьякевича в партийном порядке.
   - Да, ну, значит, когда закончили это все дело, значит, нас отпустили, я подумал...Тут же солдаты стояли, внизу, во время войны - вообще все это охранялось. Думаю:
   - Неужели сейчас могут задержать? - Думаю, - нет, меня же вызывают на партийную комиссию.
   - Я свободно отдал пропуск и вышел. Мне сказали, в какой день появится в партийной комиссии. Дня через два я разыскал, где эта партийная комиссия. Возглавлял эту партийную комиссию полковник Леонов, значит, убеленный сединой, лет 60 ему, не меньше было. И другие члены этой партийной комиссии тоже уже пожилые люди. Я зашел, они как-то так улыбаются, они это дело уже знали, особенно меня не расспрашивали. Ну, думаю:
   - Сейчас меня исключат из партии. - И я подумал, что только если меня исключат из партии, я, может быть, даже из Москвы не вернусь, не выйду. Вот такое дело. И сразу вносится предложение:
   - Есть предложение: объявить товарищу Третьякевичу строгий выговор с занесением в учетную карточку.
    И Леонов мне говорит:
   - Вы свободны, товарищ Третьякевич, возвращайтесь на фронт, в свой политотдел.
    Я, значит, выхожу. Меня, конечно, никто там не тронул, но, когда я вышел, слушайте, я почувствовал с этим строжайшим взысканием такое облегчение. Я счастливым, понимаете ли, себя почувствовал и думал:
   - Хорошо сейчас как-то буду думать, значит возвращаться на фронт надо.
   Ну, думаю:
   - Дай, я заеду в Ворошиловград, к брату старшему. Брату, родителям своим.
    Ну, кое-как устраиваюсь на поезд. Долго ехал. Заезжаю туда к Михаилу: его в Ворошиловграде нет, снят с работы. Так. Но Гаевой к нему по-человечески отнесся, причем Ильясов, которого Вы упоминали здесь, предлагал его арестовать, Третьякевича, но Гаевой не допустил этого. И он, значит, получил работу в "Парткомунне" начальником ОРСа. Для военного времени это была хорошая работа.
    Я их разыскивал. Пробыл там всего два дня и вернулся к себе на фронт. Догнал уже своих прямо севернее Варшавы, потом участвовал в форсировании реки Вислы и так дошел до самого Берлина. Но я же уже не был комсомольским работником. И знаете, что делает Калашников, это начальник политотдела? Он берет меня офицером для поручений.
   
   ПИЛИПЕНКО: К себе?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Да. Если бы только не это, я бы, конечно, где-то погиб. Но и тут у нас были такие моменты, что мы чуть оба не погибали - это ж фронт. Но все-таки в какой-то мере мы хоть по паре дней в месяц, по три дня, мы были хоть где-то немножко в тылу.
    Со своими обязанностями я справлялся. Вот. Ну, когда закончилась война, и мы одержали победу, я вижу, что, вот, Михаил Харитонович немного ко мне охладел. А он-таки, как получил генерала, стал заместителем начальника Политуправления Группы оккупационных войск в Германии. И когда меня направляли сюда в Москву учиться, был уже заместителем командира батальона отдельного. Высшие курсы, всеармейские политические курсы при Академии имени Ленина. Я к нему зашел попросить оставить меня. Я жену вызвал туда к себе с ребенком:
   - Оставьте еще хоть на год, хоть пожить здесь пару лет. Квартира хорошая.
   - Он говорит, - Нет, - он холодно ко мне отнесся. Причем и жену он хорошо знал. Она же в этом политотделе работала, как вольнонаемная, секретарем.
   
   ХОРУНЖИЙ: Вы уже в каком звании были?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Капитан. Да, я к нему пришел, вижу - холоден. И я уехал в Москву. Закончил курсы и вижу, что у меня перспектив не будет в армии. Получаю назначение в Одессу зам командира отдельного мотомеханизированного батальона по политической части, где командовал округом Георгий Константинович Жуков. Там я был под его началом.
    И я подаю рапорт на имя тов. Щербакова. Он тогда был начальником Главного Политического Управления. И демобилизовался. И заново строю свою жизнь, карьеру.
   
   ХОРУНЖИЙ: Расскажите, как сложилась жизнь до конца.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Ну, до конца сложилась как: я сразу пошел работать заместителем директора ремесленного училища по воспитательной работе, поступил и закончил я экспромтом техникум машиностроительный, потому что до войны я четыре года учился в машиностроительном техникуме. И получил диплом.
   
    ( Четвертая кассета)
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Тут как раз объявили набор в сельхозинститут. Я поступаю свободно в сельхозинститут, и Вы знаете, я заканчиваю четыре курса института в Ворошиловграде. Да, и мои товарищи по учебе, большие работники в этом облисполкоме. Вы, возможно, знали, был такой Близнюк Николай Данилович. Он был на Вайдаре секретарем. Токмаков был еще такой.
   
   ПИЛИПЕНКО: Я больше с Орешковым знаком.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Потом меня забирают на должность зам. управляющего областной конторой "Заготскот". Это я уж согласился, как бы увязывая свою учебу в сельхозинституте и здесь как бы уже сельское хозяйство, вот. Ну, а потом, по линии нашего ведомства Министерство пищевой промышленности, которое возглавлял тов. Косыгин тогда, (туда входила и мясная промышленность, рыбная, значит и легкая промышленность - большое очень Министерство), был объявлен набор в Высшую пищевую школу. Она здесь, в Москве. И Вы знаете, мне удается туда поступить. Я бросил этот институт, поступил, приезжаю сюда.
    Заканчиваю я два года всего, (она трехгодичная), решением правительства, за подписью тов. Булганина, закрывается 15 академий и школ, в том числе и наша.
    Нам 22 предмета, которые мы там прошли, засчитали и по соответствующим институтам разбросали. Я попадаю в институт мясной и молочной промышленности, здесь же в Москве сразу на 5-й курс. Возвращаюсь в Ворошиловград, получаю назначение директором Ворошиловградского плодокомбината, понимаете? И заканчиваю в этой должности.
   
   ПИЛИПЕНКО: На третьем километре были?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Как?
   
   ПИЛИПЕНКО: На третьем километре. Ну, холодильник знаете, работать можно было.
   
   ПОЛЯКОВА: Институт Вы закончили?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Да, и уже будучи, значит, директором, я дважды приезжал сюда и закончил институт, получил диплом. Вот. Ну а потом, по необходимости, так сложилась обстановка, что мне надо было согласиться с предложением товарищей, которые настаивали. И я пошел директором Треста ресторанов и кафе, столовых г. Ворошиловграда. Сейчас их несколько, а то был один - пять с половиной человек у меня было в подчинении, но не в этом дело. Но вот там я работал, работал, пока не поехали открывать памятник Виктору Третьякевичу, своему брату, на его родину.
    Вот этот памятник - Вы посмотрите: здесь это Вася Левашов, Василий Иванович, Лопухов, Радик Юркин, приехали открывать памятник своему комиссару.
    Побывал я там, возвращаюсь, возвращаюсь я к себе на работу. И Вы знаете, мне секретарь говорит:
   - Владимир Иосифович, ты знаешь, - говорит, - 60 человек Народный контроль направил в Трест, проверяют работу треста.
    А кто, как? Месяц же назад этот Народный контроль нас проверял. И сделал хорошие акты, хорошие выводы, меня даже не наказали, как других наказывали, другие организации. Да, а напротив, значит, кабинет моего заместителя, он ушел куда-то. Там сидел председатель комиссии Народного контроля. Там 50 - 60 человек. Кто: бухгалтера, врачи, инспектора торговые. Ну что, значит, можно проверять?
    Я подхожу, значит к этому заместителю, причем знакомый, который проверял меня месяц назад и сделал хорошие выводы.
   - Что такое, тов. Марьинцев, почему такая проверка, это что ж, с открытием памятника?
   - Это по указанию В. В. То есть по указанию Владимира Васильевича Шевченко.
   - А почему поступило такое указание? Значит, когда опубликовали газеты об открытии этого памятника "Правда", "Комсомольская правда", другие газеты, эта газета попала Елене Николаевне Кошевой. Она, как почитала - в машину. А она член Пленума обкома. И сразу к Владимиру Васильевичу. Приезжает к нему, а он же в Краснодоне работал. То есть они друг с другом были в хороших отношениях. Она к нему:
    - Владимир Васильевич, а кто ж теперь мой Олежек?
    И они стали вдвоем читать. Он еще не читал. А там написано:
   - Присутствовали: мать - Анна Иосифовна - с братьями Михаилом и Владимиром.
   - Он разъезжает, памятники открывает? - и снимает трубку, - товарищ Подолко (председатель народного контроля), Вы проверьте трест столовых как следует...
   
   ПИЛИПЕНКО: Это бывший секретарь Ватутинского райкома или...
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Ватутинского, Жовтневого. Подолко Владимир Николаевич. И вот они, значит проверили. Проверили, но факт тот, что я сумел отбиться, пользуясь их же первым актом, который они месяц назад дали мне. Когда я сравнил его - они его переписали, по сути дела. Все, что было на решении - разное. Там - мне хоть орден вешать, в первом акте, а тут предлагают снять с работы. Понимаете? Я отбился. А как я отбился: написал срочное письмо Шевченко. Он меня принял. Вызвал Подолко, вызвал Марьинцева, его заместителя, который был председателем этой комиссии. Вот. И присутствовал Областной народный контроль. И главное, интересно получилось, значит, перед ним мое заявление, где я пишу, что вот неправильно со мной поступили, что оштрафовали на два оклада и вот, значит, это самое, снимают с работы, и прочее. Жалуюсь ему, вот.
   - Мне пишет тов. Третьякевич, вот. Да будет ли секретарем обкома Третьякевич или же Шевченко, нет, извиняюсь, да, значит, да будет секретарем Третьякевич или же Шевченко, авторитет партии должен быть незыблем.
    А почему он так сказал? Значит, я там сослался, вот то, что я уже сказал в своем заявлении, что по Вашему указанию эта комиссия работала, что мне тов. Марьинцев сказал, что это сказал В. В. А он здесь.
   - А кто здесь то. Марьинцев?
    А он сидел около меня. Задрожал, встал, значит:
   - Я, Владимир Васильевич.
    И вот после этого слова, будет ли секретарем Обкома Третьякевич или Шевченко, авторитет партии должен быть незыблемым, представляете. Да. Посадил одного. Потом тот - председатель Подолко... Ну, в общем, вносится такое решение: снять с меня этот штраф. Я остаюсь на работе, и машиной разрешил мне пользоваться. У меня ее никогда не было, легковой, приходилось использовать простой "Москвич".
    Да, но он затаил. И Вы знаете, сколько я продолжал еще работать, лет пять, понимаете, мне нельзя уже было. Любое совещание областное, любое мероприятие, значит... И вот, даже однажды... Он любил очень, когда ярмарки мы организовывали. А мы ж выходили и с кондитерским, и с жареным, и с пареным, понимаете, вот, значит... Его возглавляют, вернее, сопровождают члены Бюро. А за ним все идут торговые работники, в том числе и я. И вот...Встречается.
    Я просто расскажу один штрих. Навстречу, значит, идет женщина, несет живую утку. Она: "Кря-кря - кря". И потом уже никому ничего не сказал. Возвращается:
   - Третьякевич! - как же он сказал? - это не ты запустил утку? - Представляете:
   - Третьякевич, это не ты запустил утку?
    Вот такое дело, значит, любое, значит: селекторное совещание, значит, где-то плохо... у нас уже разделили, значит, на два кресла, потому, что был неуправляемый трест. В плохом каком-то ругают Третьякевича. Так плохо где-то в ресторане, мне он не подчиняется - он ругает Третьякевича. Ну, я подал заявление. Вначале в Горком партии. Полтора года не могли подыскать человека. Я сам уже предложил одного инструктора Горкома. Они сделали его директором Треста столовых, а я ушел. Ушел, но опять-таки меня назначили заместителем Управляющего областной галантереи, и там было, значит, понимаете, в общем... Меня, значит, так, понемножку преследовало, сопровождало, понимаете, мне все время приходилось такую оборону держать...
   
   ХОРУНЖИЙ: Владимир Иосифович, а как братья?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: У него, если не хуже, понимаете, плохо сложилось. Вот тогда, когда он был снят с работы, он, значит, пошел...
   
   ХОРУНЖИЙ: Был снят с какой работы?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Он был секретарем Горкома партии. И у него всего лишь было как раз Бюро. Жена стояла всю ночь на улице, его ждала. Вот до пяти или до шести часов утра.
    Ильясов внес предложение его арестовать. Это начальник МВД или КГБ.
   
   ПИЛИПЕНКО: Нет, КГБ. Ну, тогда они всех арестовывали. Тогда же было такое.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Вот. Но Гаевой сказал:
   - Нет, я Третьякевича знаю.
    Вот как он сказал, понимаете:
   - И тут же пойдешь работать. Начальником ОРСа. Это ничего, это неплохо, конечно, понимаете. И вот он там работал. Торговая работа, знаете, торговая работа ... Можно, знаете, не воровать самому, но, все равно... То обсчеты другие, то недовесы, то недомеры, ну, недостатков хватает. И ответственность несет, как всегда, начальник. Прежде всего, начальник ОРСа. Он работал начальником ОРСа долго, потом его оттуда... При Клименко он был освобожден. Значит, видите, была допущена растрата в размере 60-и тысяч рублей. За это его и сняли.
    Так мы решили пойти к Клименко - первый секретарь перед Шевченко.
   
   ПИЛИПЕНКО: После Гаевого.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Да. Но это уже они представляли материал на награждение Виктора.
   
   ПИЛИПЕНКО: Да, Клименко подписывал.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Клименко. Ну, когда мы пришли, он подумал, что Михаил пришел, он меня не знал. Мы пришли, а Михаила он знал. И он посчитал, что Михаил пришел проситься и жаловаться, чтобы его восстановили на работу. И еще не знаю, зачем зашли к нему в кабинет, он говорит:
   - Ну. Знаете, товарищи, - у нас, - говорит, - так, - говорит, - кого, - говорит, - снимают, - кого, - говорит, - награждают.
    А Виктора, как раз, наградили, а Михаила сняли с работы. Понимаете, вот такое. Он пошел работать директором хлебозавода, потом директором подсобного хозяйства. Заработал маленькую пенсию.
    И меня потом начали давить. Так что я уже не знал, куда деваться, понимаете. Был директором ресторана. Мне ходу не было совершенно. Потом директором столовой - тоже пенсия получилась небольшая, но ничего, жить можно, как говорится.
   
   ХОРУНЖИЙ: А когда был такой нажим: написать объяснительную записку? То есть Ваша объяснительная записка... Где-то, на каком-то этапе? Показали о том, что Вы не правы были? Ведь была ж такая объяснительная записка?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Это когда?
   
   ХОРУНЖИЙ: Это было, где-то, наверное, в 43-м году, когда Вы написали объяснительную записку, очевидно, после приема в ЦК?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Когда все это дело было закончено Бюро. Значит, я уже соображать - ничего не соображал. Знаю, что дело завершилось. У меня мысли были самые разные. Я не помню уже, что я там писал.
    Я знаю, что ко мне подошел Торицин, продиктовал мне этот текст, потому что я верил, что меня могут забрать.
   
   КАМЕНЕВА: Вот еще такой вопрос. А Михаил Иосифович писал по поводу Виктора заявление куда- нибудь?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Ну, наверное, писал, говорил. Да, он писал. Но, в общем, тоже понимаете, что крепенько так это с ним разговаривали. Что?
   
   КАМЕНЕВА: Но знаете, что писал?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Писал, да, писал. Я свою объяснительную записку по этому делу, что я Вам рассказал, оставил.
   
   ХОРУНЖИЙ: Торицин - это работник ЦК комсомола?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Это работник спецотдела, по-моему, даже если не МВД, то есть не КГБ...
   
   ХОРУНЖИЙ: Нет, это ЦК комсомола.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Теперь что я еще хотел добавить. Значит, для того, чтобы здесь все высказали, я, конечно, не знаю других, но я знаю... Я бы еще что предложил. У нас многие занимаются изучением истории "Молодой гвардии". Вот я знаю такого тов. Коваленко в Кировограде. Он уже лет 15-ть изучает "Молодую гвардию", сам - историк, преподаватель; Якимович в Измаиле. Якимовича адрес я даже могу оставить и сейчас.
   
   ХОРУНЖИЙ: Да- да.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Знаете, материал очень хороший, причем аргументированный, все на фактах, понимаете, - это как раз то, что здесь предлагается для решения вопроса о Викторе. Так. Теперь, что еще интересно: буквально вот недавно, то есть полгода тому назад этого человека не знал, некто по фамилии Васильев, доктор сельскохозяйственных наук, профессор, работник института математических культур в Краснодаре, соученик Виктора. Он приехал в Краснодон, решил написать воспоминания. Он мне их дал, эти воспоминания, значит, о Викторе. Но Виктора, в связи с "Молодой гвардией", он не знает. Написал о довоенном периоде Виктора. Это как раз то, что и Вы говорили. Но здесь более даже обширно, что именно еще тогда созревал Виктор, как комиссар "Молодой гвардии", Вы понимаете, и вот он здесь описывает, этот доктор наук, понимаете. Прислал это свежее, я тоже хочу оставить Вам это.
   
   ПОЛЯКОВА: Там подпись его есть?
   
   ХОРУНЖИЙ: Подпись есть. Но нам надо...
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Я могу подписать, как копия верна.
   
   ПОЛЯКОВА: Подпишите.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Подпишу я, подпишу. Затем, буквально на днях, прислала письмо, ух и интересное, его прямо здесь не мешало бы прочитать, понимаете. Значит, прислала письмо моему племяннику, Виктору Михайловичу, сыну Михаила, знаете кто? Подруга Анатолия Ковалева, фамилия ее - Титова.
   
   ПИЛИПЕНКО: У нас в Краснодоне живет.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Очень хороший материал. Это как бы продолжение вот этого воспоминания, что я Вам оставлю. Понимаете, как она здесь описывает Виктора, и о Кошевом, понимаете, это такое дело, что вот здесь даже нельзя поставить их рядом.
   
   ПОЛЯКОВА: Чтобы они у Вас не пропали. Это Ваше достояние.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Ну, конечно, нет. Ну, я-то, конечно, Вам назову Васильева.
   
   ХОРУНЖИЙ: То, что Вы нам оставите, Вы получите ксерокс, то, что Вы захотите.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Вот это у меня в единственном числе. Ну, тогда снимите этот и этот.
   
   ХОРУНЖИЙ: Можете ксерокс у себя оставить или наоборот.
   
   ПОЛЯКОВА: Ксерокс можно отдать нам. А подлинные документы держите у себя. Они еще могут Вам понадобиться.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Такой характерный вопрос. Вот смотрите: когда, значит, вызвали Михаила Иосифовича, это в 43 - 44 году, по-моему, бывший член вот этой комиссии, возглавляемой Торициным, Орхонин, в Обком партии попросил у него комсомольский билет Виктора и эти самые записки из тюрьмы. И Вы знаете, этот комсомольский билет и записки пропали. Он сослался на то, что отдал их в отдел агитации и пропаганды обкома партии, пока там работала Алентьева. Вы помните такую?
   
   ПИЛИПЕНКО: А как же, Алентьева. Потом она была зам. председателя исполкома, секретарем горкома.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Да. Но вы знаете, они, Кошевая и Алентьева дружили. Вот такое дело. Вы знаете, до сих пор. Мы писали сюда, в ЦК. В ЦК комсомола, в обком партии вот эти письма. Я их захватил. Понимаете, нет комсомольского билета - забрали, и пропал. Вот записки, которые писал Виктор из тюрьмы, три записки здесь, вот.
   
   ПОЛЯКОВА: Это копии?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Копии, да.
   
   ХОРУНЖИЙ: Завтра в архиве надо продолжить все это.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: А тут я сейчас, подождите. Я хоть до Ваших написал, тут же у меня и поместил. Я Вам хоть покажу. Вот это Рокоссовский, наш командующий, там все ребята наши - это примерно вот таким я приезжал тогда и сюда.
   
   ХОРУНЖИЙ: В одном экземпляре книга у Вас, да?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Да, в одном.
   
   ХОРУНЖИЙ: Вы имеете в виду, что если будете передавать из двух организаций Украины... У нас будет Всесоюзный музей Ленинского Комсомола, поэтому, все, что Вы соберете, что у Вас еще осталось дома - все надо будет нам передать. Составим опись, и документы, и фонд Ваш будет, и книги Ваши составим в фонд. В любое время можно ксерокопию взять какого-то документа. Если Вам потребуется даже запросить назад этот документ, то есть... Но это будет Ваш фонд. И будет выставляться. Вот будет у нас Центральный музей, и он будет выставляться.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Музей как будет называться?
   
   ХОРУНЖИЙ: Центральный музей Ленинского комсомола. Сейчас принято решение секретаря Центрального комитета партии по этому вопросу, то есть сейчас будет решаться вопрос о строительстве здания.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Ну, я думаю, мы еще свяжемся, конечно. Телефон у меня есть, предупредите. Я всегда - что могу...
   
   ХОРУНЖИЙ: Ну, а завтра тогда Вы к нам зайдите в архив. Вы там были, да?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Был.
   
   ХОРУНЖИЙ: И мы в архиве с Вами, как говорится, заверим эти документы, снимем Вам копии, какие нужны, все Вам сделаем, отдадим. Договорились?
    Ну, если есть еще какие-то вопросы, давайте. Если нет, то будем, наверное, завершать, да?
   
   ПИЛИПЕНКО: Вы знаете что? Когда вот так слушаешь, я не знаю, как-то даже странно, что мы собираемся, и устанавливаем то, что давно установлено самой правдой жизни. Это как-то странно. Как оно в жизни, какие парадоксы бывают.
   
   ПОЛЯКОВА: Да, ситуация действительно сложилась парадоксальная. Но надо, в конце концов, когда-то сказать правду на весь Советский Союз, потому что действительно Фадеев сыграл тут неблаговидную роль. И в конце жизни, наряду с другими претензиями, которые ему предъявлялись, ему приходилось, видимо, не однажды выслушивать и горькие упреки, связанные с "Молодой гвардией".
    И мы до сих пор не знаем, что за письмо он написал перед смертью. Последнее время о нем начали все чаще упоминать, об этом письме. Что оно содержало, можно только догадываться. Думается, это как-то связано с рецидивами совести. Ведь ему приходилось встречаться с возвращающимися из сталинских ссылок писателями, и он причастен к тому, что многие из них оказались в тюрьмах и лагерях, а многие вообще погибли. Кого-то он не защитил, а мог защитить, от кого-то он не отвел клевету, хотя знал, что это клевета; к чьему-то аресту был причастен сам. Об этом в последнее время уже появляются скупые сведения. Правда должна быть восстановлена, в том числе и правда по "Молодой гвардии". Конечно, Фадеев писал художественное произведение, но, тем не менее, когда шли представления по его книге и на награждения, и на репрессии, он ведь не возражал!
    И, видимо, когда-то расценил свою книгу, как документальное произведение. Стало быть, здесь недобросовестность какая-то - и фактографическая, и человеческая, и нравственная. Я думаю, что, если мы сможем сделать хороший материал, то это будет на пользу. Важно правильно расставить все акценты.
    Наверное, мы не будем касаться личности Елены Николаевны Кошевой, может быть, вскользь только скажем о чем-то, о чем нельзя не сказать, но, в принципе, эту грязную историю мы обойдем. Но правду все-таки нужно восстановить. И во имя тех, кто еще жив, и во имя тех, кто погиб, и во имя матери, которая так и не дождалась, кажется, так и не получила пенсии, да? Об этом есть письма в ЦК ВЛКСМ.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Нет, получила потом.
   
   ПОЛЯКОВА: Получила потом.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Сорок рублей она получила.
   
   ПОЛЯКОВА: Она писала матери Тюленина, мать Тюленина уже писала Брежневу. Я только вчера читала это письмо. И вот она просила восстановить правду.
    Вообще, в архиве ЦК ВЛКСМ несколько папок по "Молодой гвардии", содержащих очень интересные документы. Их надо поднять сейчас. Их настолько много, что трудно даже отобрать самые весомые, но, видимо, нужно отобрать.
    И вот то, что мы сегодня собрались, и Василий Иванович рассказал много интересного, и Николай Варфоломеевич, и Вы, Владимир Иосифович. Это будут самые последние документальные свидетельства все-таки. Последние - я имею в виду самые свежие на сегодняшний день. Вот, с помощью этих свидетельств, мне думается, что нужно все-таки коснуться и "Молодой гвардии" - книги, и истинной "Молодой гвардии" - организации. Вот. И в свое время нам казалось, что, может быть, это и не суть важно, кто был первым комиссаром, кто вообще был комиссаром, кто был секретарем комсомольской организации. Может быть, не это важно для воспитания молодежи. Наверное, мы были глубоко не правы, потому что на полу правде, в общем, писать историю нельзя. И, хотя какие-то поколения молодежи воспитывались на книге Фадеева, но на неправде все-таки в бессмертие не уедешь. Вот. И правду нужно восстановить, поэтому вот все бесценные свидетельства, которые есть.
    Спасибо Вам большое за все, что Вы привезли. Вот если там есть фотографии, то, наверное, нужно сделать репродукции с этих фотографий. Вот и об этом памятнике, если бы можно было его воспроизвести на странице. Действительно, памятник, как он выглядел и как стал потом выглядеть, после ходатайства Борц. Она очень рада и говорит, что в годы застоя справедливость все-таки торжествовала.
    В моем представлении справедливость иная. Вот Мишакова здесь еще раз сыграла свою черную роль, как когда-то она сыграла вообще в истории комсомола по отношению к Косареву там, к Пикину и другим. Вот и это должно также быть написано.
    Так что большое спасибо Вам. Может быть, завтра... Сколько Вы еще предполагаете задержаться?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Все будет зависеть оттого, как меня... помогут билет достать.
   
   ПОЛЯКОВА: А Вы хотите сразу уехать?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Нет, завтра я еще буду здесь. Говорили - 29-го. 29-го, вечером, я бы и уехал.
   
   ХОРУНЖИЙ: На поезд нет никаких проблем. На самолет сейчас не могу сказать.
   
   КАМЕНЕВА: Виктор Васильевич, у меня есть такое предложение. Вот у нас практически не издавались воспоминания молодогвардейцев. Я считаю, что эту рукопись Арутюнянца надо обработать и попросить Василия Ивановича быть редактором этой книги, написать к этой книге предисловие. И все-таки ее издать. Я считаю, что эта рукопись Арутюнянца не должна остаться просто мертвым грузом в фонде - это живой материал.
    Я считаю, что к материалу, который будет опубликован в газете и потом будет издан - книга воспоминаний. Он хорошо ее написал, и стоит ее опубликовать.
   
   ПОЛЯКОВА: И материал должен быть написан так, чтобы подвести к этому выводу. И я думаю, что найдутся люди в живых, чье ходатайство будет авторитетным. В смысле того, чтобы Третьякевич стал Героем Советского Союза, и чтобы восстановить справедливость относительно Василия Ивановича.
   
   КАМЕНЕВА: После опубликования мог бы и Центральный комитет инициативу такую проявить, высказать.
   
   ХОРУНЖИЙ: Нам бы, конечно, надо было его фотографию. А этой, второй, фотографии нет?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Нет, я же Вам ее оставил. Вы знаете, где есть? В музее.
   
    ( пятая кассета)
    (Видимо, пока меняли кассету, Третьякевич начал зачитывать письмо Радия Юркина, так как далее следует текст этого письма в ЦК ВЛКСМ - А. Д.)
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: За последнее время в связи с реабилитацией комиссара "Молодой гвардии" Виктора Третьякевича, появилось много различных кривотолков относительно действительно занимаемого им места в подполье. Не касаясь боевой деятельности всей организации, сообщаю все известное мне о Викторе Третьякевиче.
    Виктор Третьякевич пришел в г. Краснодон в октябре месяце 42-го года. Так мне говорили члены штаба организации Василий Левашов и Сергей Тюленин. До прихода в г. Краснодон, он находился в Луганском партизанском отряде. Еще до 7-го октября 42- го года с Сергеем Тюлениным я неоднократно бывал у него на квартире, но о том, что он - комиссар "Молодой гвардии" я не знал. И вообще о существовании такой организации мне ничего известно не было. Я входил в группу Сергея Тюленина.
    Накануне ноябрьских праздников по заданию Сергея Тюленина, я, Степан Сафонов, Владимир Куликов, Леонид Дадашев и Семен Остапенко пришли на квартиру Виктора Третьякевича. Только здесь я узнал правду о "Молодой гвардии", штабе, командире, комиссаре.. Всем нам были вручены временные комсомольские удостоверения, и на них стояла подпись: комиссар Славин - это была подпольная кличка Виктора Третьякевича. На этом заседании штаба нам стало известно, что Олег Кошевой - член штаба, отвечает за безопасность организации. По рассказам члена штаба Сергея Тюленина, Василия Левашова и участника "Молодой гвардии" Арутюнянца, мне известно, что Олег Кошевой на заседании штаба пытался обвинить Виктора Третьякевича чуть ли не в трусости, но поддержки никакой от членов штаба не получил. У него не было никаких доказательств.
    Виктор Третьякевич был арестован одним из первых 1-го января 1943 года, и до этого периода я знал его, как комиссара "Молодой гвардии". 1-го января 43-го года я и Степан Сафонов были предупреждены о начавшихся арестах, получили от Сергея Тюленина приказ - забрать у него на дому автомат, домой не появляться и, в случае осложнения обстановки - уходить из города.
    3-го января аресты повторились, и я ушел из города. В город возвратился вместе с нашими войсками 14 февраля 1943 года.
    В сентябре 43-го года присутствовал на судебном процессе над предателями Почепцовым, Кулешовым и Громовым. На этом процессе подсудимый Кулешов заявил, что Виктор Третьякевич под пытками выдавал товарищей. Таким образом, на честное имя Третьякевича была брошена тень предательства.
    В сентябре месяце 43-го года я ушел, считая Виктора Третьякевича предателем. После выхода в свет первых глав "Молодой гвардии", я узнал, что комиссаром считают Олега Кошевого. Считая предателем Виктора Третьякевича, в своих публичных выступлениях и в печати я не мог и не имел права называть Виктора Третьякевича комиссаром, называл имя Кошевого.
    В декабре месяце 60-го года имя Виктора Третьякевича было реабилитировано, и я счел возможным и нужным назвать настоящее его место в "Молодой гвардии" - место комиссара.
   Был ли комиссаром" Молодой гвардии" после ареста Виктора Третьякевича Олег Кошевой мне неизвестно. Единственными документами, подтверждающим, что Олег Кошевой был комиссаром, являются временные комсомольские удостоверения с подписью - Кашук. Сам факт вручения удостоверений Кошевым я допускаю, но достоверность подписи Олега Кошевого и самих удостоверений ставлю под большое сомнение.
    По рассказам многих матерей моих погибших друзей, в том числе, мамы Тюленина, мне известно о героическом поведении Виктора Третьякевича в полиции. Встречаясь с оставшимися в живых участниками "Молодой гвардии", еще задолго до реабилитации Виктора Третьякевича, я интересовался их мнением о Викторе Третьякевиче. Большинство из них: Василий Левашов, Георгий Арутюнянц, Анатолий Лопухов, Ольга Иванцова, в том числе и я, в предательство Виктора Третьякевича не верили.
    Участник подпольной комсомольской организации
    "Молодая гвардия" Юркин. 15 ноября 1963 г.
   
   ПОЛЯКОВА: И подпись есть?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Так это я могу Вам отдать.
   
   ХОРУНЖИЙ: Подписи его нет, да?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Нет, да - нет. Но подлинник у нас есть.
   
   ХОРУНЖИЙ: Есть подлинник?
   
   ПОЛЯКОВА: У Вас дома?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Дома.
   
   ХОРУНЖИЙ: Вот нам подлинник нужен.
   
   ПОЛЯКОВА: Ну, ничего, Сейчас мы это возьмем, а потом Вы подошлете, да?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Я не знаю. Он у моего племянника. Там нужно немножечко кончик, до которого он у него. Этот кончик вот здесь. Вот примерно, понимаете, написано рукой Михаила Иосифовича, понимаете? Вот так вот.
   
   ХОРУНЖИЙ: Но Юркина там есть подпись?
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Есть.
    С нами держит переписку бывшая учительница. Василий Иванович, Вы, наверное, знаете?
   
   ЛЕВАШОВ: Конечно.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Она живет сейчас в Крыму. Вот она присылает письмо племяннику Виктору Михайловичу, где она пишет, что Витя...
   - Я присутствовала на митинге на траурном...Было в Краснодоне: молодогвардейцев похоронили и на этом митинге, вот собирали там жителей Краснодона, на нем выступал Ваня Туркенич. Значит, в материалах музея написано. Что он там... "что душой и нашим вдохновителем был Олег Кошевой".
    Она говорит, значит, что и тогда говорит:
    Отменным слухом располагала и зрением. И помню, как сейчас, он говорит, произносил слова о Викторе Третьякевиче.
   
   ХОРУНЖИЙ: Тоже нам нужно снять.
   
   ТРЕТЬЯКЕВИЧ: Понимаете, вот в этом, о Викторе...
    Я, - говорит, - помню, как сейчас, - эта учительница, их учительница.
   
   

ПОДПИСИ: Василий Левашов,
    Владимир Третьякевич,
    Н. Пилипенко,
   В. Хорунжий,
   Д. Полякова,
   Т. Каменева.

РГАСПИ, фонд М?1, опись - 53, д. - 368-г, лл. 1 - 58