М.Т. А у Любы мать не ходила в Ровеньки, когда их искали?.. Я так поняла, у них какой-то конфликт был, у Любы даже записка: «Мама, прости. Я тебя не слушала…»

А.Н. Понимаете, в чём дело: Люба у них была одна, была баловнем судьбы… Она же лучший друг Серёжки (Тюленина); они же убивали друг друга до такой степени, в кровь… Почему Любку в школе боялись все?.. Вот были десятиклассники, а она в шестом классе дежурила… Если что – подходила к десятикласснику и морду била и в стенку – пока учителя её не оттащат… Её боялись все – её старшеклассники вообще обходили мимо… Это же даже и в кино показано – она самая боевая из всех… Она и Серёжка…

М.Т. А вот Ваня Земнухов, я считаю – он был ярче личность, чем изображен в фильме Герасимова.

А.Н. По сути дела, он был человек, который только собирал членские взносы.

М.Т. А вы с его родителями общались?

А.Н. Конечно.

М.Т. Мы три года назад были на кладбище Краснодонском и нашли могилу родителей. Отец похоронен отдельно, он же умер в январе 1943 года, когда о гибели Вани узнал… А отдельно могила: мать, сестра Нина и муж сестры… А какие родители вам ещё запомнились?

А.Н. Отец Ульяны Громовой Матвей Максимович мне очень понравился.

М.Т. На кого Ульяна больше была похожа: на отца или на мать?

А.Н. Я думаю, что на отца… Я видел его где-то в 1971 году… Он уезжал, выступал… много ездил, много рассказывал. Он Ульяну любил – это чувствовалось, как говорил о ней – у него даже руки тряслись… И все рассказывают: он по жизни её безумно любил, больше чем мать любила. Ходил за ней… А брат её Елисей у нас в Ленинграде служил.

М.Т. Вы с ним общались?

А.Н. Нет. Он же после войны в Луганске жил.

М.Т. А с матерью Загоруйко вы общались? Ведь о Володе Загоруйко мало чего известно.

А.Н. Нет, не общался. Но ведь он и был всего-навсего в своей пятёрке. Они листовки печатали, распространяли и всё.

М.Т. А то что родители некоторых молодогвардейцев (как отец Ули) много ездили по стране – это была их личная инициатива?

А.Н. Их приглашали, и они в большинстве случаев соглашались. Они же иногда по 3-4 человека ездили, и, обязательно, с сотрудниками музея – одни не ездили… Сначала сотрудник музея выступала, потом – родители… Мало ли что с ними случится: надо же оказать медицинскую помощь… А один ездил только Михаил Третьякевич.

М.Т. А Кошевых вы помните?

А.Н. Да… Бабушка нравилась – была бесподобная. Но она с дочерью всё время лаялась.

М.Т. Мы видели фотографию бабушки в дворянском одеянии: у них дворянские корни?

А.Н. Я думаю, что – да, потому что она интеллигентная такая бабушка была. Но с дочерью (Еленой Николаевной) у них конфликт был… Она (бабушка) очень любила первого мужа Е.Н. – т.е. отца Олега… А он же всё рано жил здесь, в Краснодоне.

М.Т. Он в тени был?

А.Н. О нём не говорили… Вот спрашивали: а кто отец Олега?.. Все молчали, только сотрудники музея знали.

М.Т. Это личная воля Елены Николаевны была? Она не хотела?

А.Н. Да потому что первый музей был в доме Кошевых. А потом это и стихло и принято стало, и самого отца Олега уже не было в живых.

М.Т. А что вы об Олеге можете сказать?

А.Н. Вот Третьякевичу было восемнадцать, а Олегу – пятнадцать. Что он мог? Да – он был образованным. В образованной семье родился. От других ребят он отличался… И что он не был никогда комиссаром – об этом надо говорить… Это всё роман, потом и мать и сотрудники музея… А народ то простой, матерей – не переубедишь, они же всё видели, что было.

М.Т. А что говорила мать Серёжи Тюленина о сожжении городской бани?

А.Н. Та баня, которая возле шурфа шахты – её при отступлении Красной армии сожгли, а о большой городской бани ничего сказать не могу.

М.Т. А как было в те первые месяцы оккупации, когда ещё не вернулся Виктор Третьякевич? Уже действовало подполье в городе?

А.Н. Была группа Серёжки Тюленина. А в самом центре – группа Левашова… В Первомайке была группа Ульяны Громовой и Анатолия Попова. А объединятся они начали, только когда заживо схоронили 32-шахтеров.