Реабилитации не подлежат

Беседа девятая

 

В послеперестроечной безалаберщине, после странно­го, противоестественного поворота назад — из социализма в капитализм, от торжествующего разума к деградирую­щему моральному сознанию — власти повернули вектор повышенного внимания в сторону так называемых жертв политических репрессий.

В чем доблесть этих героев? Они ведут за собой? Раз­вивают духовное сознание людей? Или этих «страдаль­цев» ставят в ложную позу героев ради их же защиты? Но какая унизительная жалость! Своим лицемерием, ханже­ством, затаптыванием в грязь других, она возбуждает гад­ливость и отвращение: одних лишают ореола героя, чтобы другим нацепить нимб мученика.

На деле эти «праведники» понадобились мертворож­денной идеологии отрицания как обвинители прежней системы, якобы жестокой, бесчеловечной. Понадобились для того, чтобы нынешняя повальная беспощадность выг­лядела благопристойной, и людям, устрашенным расска­зами «мучеников», казалась весьма благодатной и мило­сердной.

Не для того ли возвышены и отрицательные герои романа А.Фадеева?

В.Борц: Есть попытка обелить ныне здравствующих Вырикову и Лядскую — в журнале «Огонек» (№44, 1990) в статье «Заложники легенды». Я писала в «Огонек», встре­чалась с В.Коротичем, главным редактором, безрезультат­но. Ничего моего не опубликовали [67].

В.Семистяга, Ю.Козовский: Трагическая доля Вик­тора Третьякевича — не единственный пример. Ольга Лядская и Зинаида Вырикова... В романе А.А.Фадеева им уделяется много внимания, они — особый тип предате­лей... [50].

Н.Ажгихина: Появившись лишь мельком на страни­цах книги, они охарактеризованы со всей определеннос­тью [58].

В.М.: Странно, что «исследователи» в мимолетном увидели «много». Ведь «много внимания» — это в общей сложности три страницы из 490,— менее сотой доли обще­го внимания. Или роман не читали?

З.Вырикова: В том, что Фадеев написал обо мне, есть единственное слово правды — моя фамилия. Даже вне­шность у меня никогда такой, как в романе, не была [58].

В.М.: Отмечено главное: «стремление к личной выго­де и использование других людей в своих интересах». Те­перь такое поощряется, а тогда моя сестра, например, воз­мущалась ее болезненным самолюбием. Потому Зинаида и не имела задушевных подруг. И во время оккупации у нее не сложилась дружба с соученицами-подпольщицами, несмотря на то, что окончив курсы при ЦК ЛКСМУ, она три месяца перед оккупацией работала инструктором об­кома комсомола.

К.Иванцов: Из материалов следствия видно: Вырикова хорошо знала, что многие ее подруги по школе и ком­сомолу включились в борьбу с оккупантами. Почему же она осталась в стороне? [68].

З.Вырикова: Дома сидела тихо, как мышь, на улицу боялась показаться. Слышала, кто-то вывесил два раза советский флаг, где-то появилась листовка. О подпольной организации никто ничего не знал. Потом наступили со­ветские войска, началась весна. Тут меня и арестовали. Каким образом? Очень просто — пришли домой из мили­ции и увели с собой. Там спрашивают, интересно, как это ты, такая активная комсомолка, осталась в живых? На врага, наверное, работала! Никто слушать меня не хотел, и никакого следствия толком не начиналось [58].

В.М.: Как же так? Деятельная комсомолка, рядом под­польщики, а она «дома сидела тихо, как мышь»? На са­мом деле Зинаида активно стремилась дружить с Ангелиной Самошиной и Шурой Бондаревой. Когда Анастасия Емельяновна Самошина однажды увидела, что дочь пи­шет листовки, накричала на нее: Зинка, мол, видит, а отец ее у немцев служит. Но Ангелина отговорилась: дескать, Зинка тоже пишет.

И все-таки, за что же арестовала милиция?

З.Вырикова: В феврале 1943 г. Краснодон освободила Красная Армия, и меня арестовали...

Обвиняли в том, что я, комсомольский работник, была на оккупированной территории и не погибла. Следова­тельно, выдавала молодогвардейцев. Никаких доказательств мне не предъявили. Только один раз была очная ставка с какой-то Ниной Ковальской, она. какое-то время сидела в полиции во время оккупации (по слухам, за уголовное преступление) с какими-то девчатами. Девчата будто бы ей говорили, что были у меня дома и видели списки комсомольцев. Однако эти девчата никогда у меня дома не были, и списков никаких я не имела [50].

К.Иванцов: ...Совсем небольшая выдержка из след­ственного дела З.Выриковой. На вопрос следователя: кого жители поселка считают предателем молодогвардейцев, Вырикова ответила: «Кое-кто в поселке считает, что предала партизан я — Вырикова Зинаида... После вступления Красной Армии в наш район мать сестер Иванихиных и мать Минаевой стали обвинять меня в предательстве от­крыто» [68].

В.М.: Для этого были все основания. Если рассматри­вать все эпизоды в совокупности, то вырисовывается яс­ная картина. Ранним утром 1-го января 1943 года к нам прибежала взволнованная Тоня Иванихина. Уединившись с моей сестрой, они долго секретничали. По отрывкам тре­вожного разговора было понятно: обсуждали новогодние вечера у учителя Тарарина, где была Нина, и у Выриковых; за что-то ругали Зинаиду Вырикову, обзывали ее всякими словами и много раз восклицали: «Трудно было по­думать!» Что так встревожило девушек?

Ответ дала участница новогоднего вечера у Выриковых Вера Димитриадис. Оказалось, что на вечере Шура Бондарева случайно обнаружила на столе под скатертью список первомайских девушек-подпольщиц. Испугавшу­юся Шуру Зинаида успокоила: для памяти, мол, написала, время такое.

Следовательно, Шура Бондарева сразу после вечера передала по цепочке эту тревожную весть, и потому Нина с Тоней так возмущались Зинкой, и им «трудно было по­думать», что она сделает такое.

Этот случай со списком Шура Бондарева, Ульяна Гро­мова, Александра Дубровина и Лилия Иванихина расска­зали сокамернице Нине Ковальской (не «какой-то», а хо­рошо известной в Первомайском поселке, последняя ее фамилия — Ганночкина). Девушки увидели этот список на допросе, узнали почерк Выриковой и очень просили Нину Ивановну передать родителям, что предала их Зин­ка Вырикова.

Кроме того, Ольга Дмитриевна Иванихина, мать каз­ненных подпольщиц Антонины и Лилии, свидетельство­вала, что староста поселка, убегая с немцами, покаялся ей, своей куме, что допустил ошибку, но к судьбе ее детей не причастен. Во всем-де виновата Зинаида Вырикова: когда начались аресты, она принесла ему список и просила пе­редать в полицию. Но он отказался, и она сама отнесла туда.

С учетом других обстоятельств логично выстраивает­ся следующая картина. Когда арестовали группу ребят Первомайского поселка (по списку Г.Почепцова), Выри­кова испугалась: могут добраться и до нее, бывшего работ­ника обкома комсомола. Она, конечно, знала от полицаев, частых гостей в их доме, о тех пытках, которым подверга­ют арестованных, и решила откупиться. Но убедительные показания Н.И.Ковальской, В.М.Димитриадис и О.Д.Иванихиной советские следователи отклонили, как косвен­ные, полученные не из первых рук и не подтвержденные вещественными доказательствами.

Помните, В.Семистяга заявил: «И этих «предателей» сажали, расстреливали, преследовали членов их семей». Несмотря на то, что отец З.Выриковой верно служил оккупантам — был заместителем старосты поселка — ее, как члена такой семьи, по завершении следствия отпустили на все четыре стороны.

Вот вам, господа-паны ученые, такое «беззаконие и неимоверная жестокость» НКВД-НКГБ-КГБ и такая ваша правда: «Если предателя не было, то нужно было его со­здать, поймать и покарать». Раздуваете, гиперболизируете «жестокости» советской власти, чтобы притулиться к буржуазному режиму.

 

С.Киселев: Теперь доподлинно известно, что ни Оль­га Лядская, ни вторая отрицательная героиня романа Алек­сандра Фадеева «Молодая гвардия» Зинаида Вырикова, также описанная там как фашистский агент-предатель (эта девушка тоже отсидела более девяти лет в сталинских ла­герях...) никого не предавали! [53].

В.Семистяга, Ю.Козовский: Однако следствию нуж­на была не правда, а предатели. Привезли в Бугульму, посадили в тюрьму. Когда начали печатать роман «Моло­дая гвардия», вспомнили о Выриковой. Снова пересуды, тюрьма, допросы, издевательства. Через год и семь меся­цев ее выпустили [50].

В.М.: Опять промах. Неужели считать разучились?

3.Вырикова: Всего провела я в тюрьмах и лагерях один год и девять месяцев. Никакого суда надо мной не было [58].

Н.Ажгихина: В октябре 1944 года Зинаиду Алексеев­ну освободили [58].

В.М.: Следовательно, освободили задолго до публика­ции романа Фадеева — его печатали в «Комсомольской правде» и журнале «Знамя» с февраля 1945 по март 1946 года, а эпизоды с предательством появились в конце 1945 года. Какая тюрьма, какие допросы, если Вырикова уже год наслаждалась свободой?

3.Вырикова: Все годы как дамоклов меч надо мной висел, и на каждом шагу напоминал кто-нибудь: «А, та самая, из «Молодой гвардии»... И боялась, что придут за мной снова [58].

В.М.: И снова неправда: никто не мог напоминать, так как сразу же после освобождения сменила фамилию и никогда не показывалась в Краснодоне. Почему? Арест и безвестное отсутствие спасли Зинаиду от самосудной расправы матерей молодогвардейцев. И справедливо висел над ней «дамоклов меч», и «боялась, что придут снова», и «долго боялась иметь детей». Пусть не в полной мере, но все же возмездие!

С.Киселев: Что же касается Лядской, то, по всей ве­роятности, лишь малолетство спасло ее от расстрела. И срок ей, 17-летней, военный Трибунал Уральского воен­ного округа отмерил ерундовый, детский: 10 лет лишения свободы с поражением в правах еще на 5 лет [53].

Н.Ажгихина: Освободили ее уже в 1956 году... Верну­лась домой (никто из соседей ни разу не упрекнул ни в чем!), закончила институт, растила дочку, работала [58].

С.Киселев: Она возвратилась к себе домой, в поселок Ореховка (ныне Советский) Краснодонского района Ворошиловградской (ныне, слава тебе, Господи, Луганской) области. В край, где жили родственники и близкие молодогвардейцев...

<...> ...Вместо того, чтобы уехать в другую республи­ку, сменить фамилию и жить, не опасаясь народного воз­мездия, возвратилась туда, где, как говорится, ее каждая собака знала. Зачем?

— Мои земляки понимали побольше Фадеева,— рас­сказывала мне Ольга Александровна, когда мы беседова­ли с ней прошлой осенью в городе, который тогда еще звался Ворошиловград.— А потому и не держали меня за предательницу, не верили в это. За все время никто и намеком не упрекнул [53].

К.Иванцов: ...Лядская поехала не к себе домой, в по­селок Ореховка Краснодонского района, а в Ворошиловг­рад. Выходит, ни о каком сочувствии соседей не может быть и речи уже потому, что их, тех, старых, знавших ее соседей, рядом с Ольгой Александровной попросту не было [68].

Н.Ажгихина: О жизни Ольги Александровны можно написать роман. В нем будет и история любви, короткой, вспыхнувшей за лагерной проволокой и пронесенной через все годы, и история восстания в Степлаге (того, опи­санного Солженицыным), будут картины великих мук и великого мужества [58].

К.Иванцов: Заместитель директора Ворошиловградского тепловозостроительного завода С.Ф.Лебедев позна­комил меня с докладной запиской об О.А.Лядской, со­ставленной несколько лет тому назад.

<...> В том документе говорилось... при поступлении на завод в листке по учету кадров Лядская записала: «В 1942 году эвакуировалась на Урал, поселок Ныроб Молотовской области». Как видим, Ольга Александровна не только утаила факт своего ареста и заключения, но и, ка­завшееся безобидным, проживание на оккупированной территории...

<...> ...Приведу оставшуюся часть служебной записки С.Лебедева: <...> «В период отбывания наказания Лядс­кая вошла в интимные отношения с бывшим немецким шпионом, итальянцем по национальности... В 1955 году у них родилась дочь Елена Федоровна Лядская. Тот италь­янец в 1955 году был освобожден из мест заключения и выехал в Западную Германию, г.Мюнхен...

В автобиографии, при поступлении на завод, Лядская, между тем, пишет: «В 1946 году вышла замуж и занима­лась домашним хозяйством. В последнее время прожива­ла в г.Мариинске Кемеровской области.

По приезде в Луганск в 1956 году работала на шахте №1 «Таловская» мотористом насоса, а затем в тресте «Ленинуголь» маляром на шахте «Черкасская».

При переводе технологом в отдел главного конструк­тора по локомотивостроению записала: «В 1956 году ра­зошлась с мужем и приехала в Луганск. Работала на шах­те «Таловская» №1 и училась в вечерней школе №5 г.Лу­ганска. После чего поступила за завод «ОР».

Трест «Ленинскуголь» Лядская по неизвестным при­чинам выбросила...

В 1963 году Лядская рассчиталась с завода и поступи­ла работать конструктором в один из проектных институ­тов города» [68].

С.Киселев: У нескольких поколений советских лю­дей, изучавших в средней школе роман Александра Фаде­ева «Молодая гвардия», навсегда осело в памяти, что крас­нодонскую подпольную организацию предала Ольга Лядская [53].

В.Семистяга, Ю.Козовский: Ольга Лядская, тогда девятикласница, пережившая надругательство со стороны заместителя начальника Краснодонской полиции садис­та-палача Захарова, была арестована органами СМЕРШа 2 апреля 1943 года. Заставили признать, что она предава­ла молодогвардейцев [50].

 

Н.Ажгихина: Первый раз ее арестовали при немцах. Лично заместитель начальника полиции Захаров. В по­селке знали, что приглянувшиеся ему девушки нередко исчезали на неделю-другую в полиции, где всегда была наготове отдельная камера. «Молодая гвардия» уже давно была разгромлена. В плену у Захарова семнадцатилетняя школьница пробыла несколько дней, пока мать не умоли­ла выпустить ее за бутыль самогона [58].

В.М.: Нелепо выглядит затея с «отдельной камерой». Но если это правда, то почему Захаров не оставил «на неделю-другую» очень привлекательную Лидию Иванихину? Ведь когда выяснили, что она не Лилия Иванихина, ее сразу выпустили.

О.Лядская: Осенью 1942 года мне... принесли повест­ку на отправку в Германию. Готовясь к отъезду, я написа­ла большое письмо своему школьному товарищу... Про­клинала в этом письме войну, немцев, Гитлера, что нас навсегда разлучают. Оставила письмо своей школьной подруге Тоне Мащенко — попросила передать адресату. Тоня мне при этом рассказала, что в городе появилась какая-то подпольная организация, но чем она занимается и где находится, не знала. Выполнить мою просьбу Тоня не смогла. Письмо осталось у нее. Из-за него меня потом и арестовали [53].

С.Киселев: НКВД?

О.Лядская: Нет, немцы, 9 января 1943 года к нам в Ореховку приехал заместитель начальника Краснодонской полиции Захаров и забрал меня. Он был вне себя, орал, что арестованы члены подпольной организации, в том числе и моя подруга Мащенко. «Это ты писала лис­товки? — вопил Захаров.— Мы нашли при обыске твое письмо — почерк тот же!»

<...> Меня заперли в отдельную комнату... (это ока­зался кабинет Захарова), находилась (она) рядом с поме­щением, где избивали арестованных. Всю ночь были слыш­ны их душераздирающие крики. На следующую ночь пья­ный Захаров надругался надо мной. И потом это повторя­лось каждую ночь [53].

В.М.: Оказывается, в полиции она случайно встрети­лась с Мащенко, которая рассказала, что вступила в под­польную организацию, но никаких имен Лядской не на­звала.

О.Лядская: О разговоре с Мащенко я никому не гово­рила, да меня никто и не спрашивал... В полиции меня вообще никто не допрашивал. Очевидно, я понадобилась Захарову лишь для одного. О том, что он надругался надо мной, знала вся полиция. На девятый или десятый день моего пребывания под арестом Захаров сказал, что даст мне свидание с матерью, чтобы я попросила у нее само­гон... Мать на другой день достала. В тот же вечер аресто­ванных стали вызывать «на выход с вещами». Вызвали и меня. Когда я засобиралась, пришел Захаров, забрал само­гон, вышел и запер дверь. Ночью, перед рассветом, он вывел меня из полиции и отпустил... А 2 апреля того же 1943 года я была задержана особым отделом 217-го погранполка.

С.Киселев: ...Почему собственноручно написали, что предали подпольщиков? Вас что — били?

О.Лядская: Да поймите, в свои 17 лет я была букваль­но раздавлена пережитым в полиции насилием и хотела только одного: все забыть, чтобы все скорее кончилось. Не могла я, 17-летняя девчонка, рассказать молодому красивому следователю СМЕРШа, что со мной сделал Заха­ров. И когда следователь стал мне диктовать, что я выда­ла Мащенко и других молодогвардейцев, я покорно написала все, что он диктовал. По поводу моих утверждений, что меня привезли в полицию, когда уже все молодогвар­дейцы были арестованы, что их арест повлек за собой мой, а не наоборот, следователь сказал, что это не имеет значе­ния. Вот так и состоялся самооговор [53].

В.М.: Здесь обратимся к фактам. Так, к названной дате ареста, 9 января, схватили только 24 молодогвардей­ца, а с 10 по 16 января — еще 22, и с 18 по 28 января — 13 молодогвардейцев. Если взять за основу 10-11 дней пре­бывания в полиции и день освобождения — когда аресто­ванных стали вызывать «на выход с вещами» (хотя моло­догвардейцев арестовывали без вещей),— то ее арестовали 4 или 5 января. А к этим дням были арестованы всего 8 или 18 молодогвардейцев. Кстати, Мащенко арестована 4 января.

Неужели Лядская забыла судьбоносные даты?

К.Иванцов: Подозревали, арестовали и вдруг запрос­то, не мудрствуя лукаво, освободили. Повторяю, даже без допроса.

Мог ли Захаров, как рассказывает об этом Лядская, пойти на такое? Уверен, нет. Потому что арестованными подпольщиками с первого дня непосредственно занима­лись немцы: начальник окружной жандармерии Ренатус, начальник Краснодонского жандармского поста Шенн, его заместитель Зонс (к слову, он лично руководил след­ствием по делу «Молодой гвардии») и комендант Красно­дона Гедеман. Без их разрешения никто, тем более какой-то предатель Захаров, не мог освободить никого из заклю­ченных, подозреваемых в противодействии «новому по­рядку».

Допускаю, Лядская говорит правду: ее, даже без доп­роса, в самом деле выпустил все-таки Захаров. Но в таком случае он сделал это отнюдь не по своей воле. Как и изна­силовал Лядскую, и забавлялся с ней. Захаров ведь хоро­шо знал: за подобные действия немцы карали. К тому же именно в те дни за аналогичные дела оккупанты сняли с должности и крепко наказали дружка Захарова, замести­теля начальника Краснодонской полиции Орлова. А уж он служил оккупантам верой и правдой, а точнее, с псо­вой преданностью и людоедской исполнительностью. И, казалось бы, мог рассчитывать на какое-то снисхождение. А вот не пожалели. И не потому, что фашисты беспокои­лись о чести и достоинстве советских граждан. Они счита­ли развлечения, любовные утехи, всевластие хотя бы над одним человеком — удел только арийцев. А раб должен знать свое место и положение в общественной жизни [68].

Э.Шур: Из материалов дела №20056: Лядская: «Я на­звала лиц, которых я подозревала в партизанской деятель­ности: Козырева, Третьякевича, Николаенко, потому что они у меня однажды спрашивали, есть ли у нас на хуторе партизаны и помогаю ли я им. А после того, как Соликовский пригрозил избить, я выдала подругу Мащенко — Борц [54].

К.Иванцов: Мои предположения относительно насто­ящих причин освобождения Лядской подтверждаются ма­териалами следствия. «Приведу лишь одну фразу из доп­роса Лядской от третьего апреля 1943 года,— после тща­тельного ознакомления с многотомным делом Ольги Алек­сандровны пишет в одной из статей участница «Молодой гвардии» Валерия Борц.— «Захаров предложил мне стать тайным агентом, я согласилась и обратилась с вопросом к Захарову: «Когда меня освободят?» и заявила, если это будет сделано сейчас, я обещаю во что бы то ни стало разыскать и выдать полиции Кошевого, Борц, Лопухова и Тюленина».

<...> Замечу, кстати, в докладной записке А.Торицина от второго сентября 1943 года фамилия Лядской стоит рядом с фамилией Почепцова. И оба они названы «явны­ми предателями». Кто и когда доказал, что выводы комис­сии А.Торицина в отношении Лядской ошибочны? Ник­то. И никогда. Ибо доказать подобное невозможно: на след­ствии О.Лядская призналась, что «...являясь агентом-про­вокатором полиции, предала некоторых участников «Мо­лодой гвардии», которых потом изобличала на очных став­ках». О каких-либо физических методах воздействия на нее Ольга Александровна никогда не говорила. Правда, последнее время с подсказки некоторых досужих журналистов стала намекать: что-то подобное иногда было [68].

В.М.: Так называемые независимые исследователи и журналисты в один голос обвиняют А.Торицина в том, что именно он якобы придумал предателей. Но А.Торицин был лишь руководителем комиссии ЦК ВЛКСМ, ко­торая собирала сведения о «Молодой гвардии», и, конеч­но, в своей «Докладной записке» использовала материалы пятимесячного следствия по делу предательства. На осно­ве тех источников комиссия отметила, что по показаниям Почепцова были арестованы 13 молодогвардейцев, по по­казаниям Лядской были арестованы 17 подпольщиков, группу Н.Сумского выдала Полянская, брат которой со­стоял в «Молодой гвардии», и Вырикова.

В своих предложениях комиссия записала:

«18. Войти с ходатайством в Военный Трибунал СССР о проведении показательного процесса в гор. Краснодоне над Лядской, Почепцовым, Выриковой и Полянской, пре­давших участников «Молодой гвардии» [65].

К великому огорчению краснодонцев такой судебный процесс не был проведен.

Сегодня трудно поверить, что журналисты лишь по невежеству сообщают, что Лядскую арестовали, когда «Молодая гвардия» уже давно была разгромлена. Также трудно поверить, что они приняли всерьез стыдливость, возникшую у Лядской после многих дней жизни с Заха­ровым в его кабинете, куда еженощно доносились душе­раздирающие крики истязаемых подпольщиков, стеснитель­ность после ужасающих картин у шурфа шахты, откуда доставали изувеченные тела ее соучеников, застенчивость женщины, которая через три месяца после «насилия» хо­рошо знала, чем грозит «самооговор» в предательстве...

Э.Шур: Ольга Лядская реабилитирована в середине девяностых на том основании, что не являлась членом молодежной комсомольской организации «Молодая гвар­дия», а значит, не могла выдавать [54].

С.Киселев: Уголовное дело О.А.Лядской занимает 24 тома. <...> Поэтому помощник Главного военного прокурора СССР полковник юстиции Н.Л.Анисимов знакомит меня с надзорным производством по этому делу.

— В том, что заявления Лядской лишь сейчас рас­смотрены по существу, есть и вина Главной военной про­куратуры,— говорит Николай Леонидович.— Те, кто зани­мался ими, увы, изучали лишь имеющиеся документы в деле самой Ольги Александровны. <...> И тут меня заело. Я почувствовал, что что-то здесь не так. И решил разоб­раться в деле Лядской сам, ни на кого не полагаясь. В конечном итоге мною было установлено, что, несмотря на собственноручное заявление 17-летней Ольги Лядской о предательстве и признании ею своей вины, материалы уго­ловного дела свидетельствуют о ее полной невиновности. Основанием же ареста молодогвардейцев явилась преда­тельская деятельность совершенно других людей, равно как и неосторожность самих подпольщиков [53].

В.М.: Вот так! Его заело и он сразу установил «пол­ную невиновность» О.Лядской. До такой степени необос­нованно, беспочвенно реабилитировала «жертвы сталинс­ких репрессий» комиссия под руководством агента США А.Н.Яковлева.

Бесцеремонные манеры, неразумность категоричных суждений в очередной раз проявил исследователь Э.Шур своей мыслью, полной абсурда: Лядская, мол, «не могла выдавать», так как не являлась членом подпольной орга­низации.

В оправданиях З.Выриковой и О.Лядской нетрудно было заметить обман и лицемерие, искажение и замалчи­вание существенных фактов, что укрепило давние подо­зрения. Возможно, потом они сожалели о легкомыслен­ном доверии газетным адвокатам. Ведь голословные, ги­перболизированные «кошмары прошлого» рядом с обро­ненными словами правды подчеркнули фальшивость зас­тупничества.

Так, Лядская с «искалеченной судьбой», с «прогресси­рующим туберкулезом», прошедшая «все круги ада», «ин­ститут закончила вечерний, работала, квартиру получи­ла», имеет внучку и зятя. Она «заразительно смеется, у нее ясный взгляд, она крепко жмет руку, здороваясь и прощаясь».

Вырикова в «испорченной» жизни окончила техникум, трудилась в общепите. Она радуется: у нее «взрослый сын, внук, внучка».

Да вот огорчение: «нам, бывшим репрессированным,— говорит Лядская,— часто некуда пойти за помощью». В Краснодаре, мол, создано городское общество, «врачи на дом приходят к больным, и юрист есть, и заказы выдают, как ветеранам. У нас в городе такого нет».

Неудивительно, что за «жуткими воспоминаниями о своей загубленной молодости» не проступило ни капли сожаления о соучениках, лишенных жизни в 18 лет. На­оборот — сквозила неприязнь к ним.

Обидно, что миллионы лучших сынов и дочерей От­чизны легли в сырую землю, ничего не взяв от жизни. А теперь забыты. И если вспоминают, то чаще с желанием подчеркнуть бесполезность чрезмерных жертв и винов­ность в этом советских полководцев.

В.Семистяга, Ю.Козовский: Почти 50 лет прошло с того времени, как уголовные дела Почепцова, Громова и Кулешова стали объектом нашего изучения. Итоги — по­разительные. В протоколах допросов — очевидные проти­воречия, грубые подтасовки.

<...> Следовательно, мы принимаемся за уголовные дела Геннадия Почепцова и его отчима Василия Громова, чтобы поставить вопрос об их реабилитации.

Детальный анализ материалов уголовного дела Г.Почепцова — В.Громова, а также других материалов и доку­ментов, собственное расследование, проведенное нами, показали, что это «дело« зародилось и сфабриковано в тисках НКВД. Однако руку к этому приложили ЦК ЛКСМ Украины, ЦК ВЛКСМ, ЦК КП(б) Украины, а также це­лый ряд должностных лиц высокого ранга.

Так что и Г.Почепцов, и В.Громов были обречены. Ведь если предателя не было, то нужно было его создать, пой­мать и покарать [50].

А.Гордеев: Вот ...специальное сообщение наркома внутренних дел УССР Сергиенко «О гибели подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия» в Крас­нодонском районе Ворошиловградской области» от 31 марта 1943 года секретарю ЦК КП(б)У Н.С.Хрущеву. В донесении говорится: «На помощь жандармерии и поли­ции пришел Почепцов Геннадий Прокофьевич, член орга­низации, который, зная о деятельности и составе «Моло­дой гвардии», выдал разведке всю организацию... Преда­тель Почепцов Геннадий Прокофьевич арестован, ведется следствие» [39].

В.М.: Луганские «исследователи» без каких-либо ар­гументов выгораживают предателей. И, строка в строку, как лыком по парче, шьют вину партийной и комсомоль­ской «руке», «тискам НКВД» с одной целью — втереться в шатию строителей «нового порядка» на руинах бывшего СССР. Но не говорят, например, о коллективном обраще­нии родителей молодогвардейцев к судьям военного три­бунала. «Мы, родители погибших наших детей,— писали они в августе 1943 года,— присоединяем свой голос мести проклятым палачам и просим трибунал вынести суровый приговор этим мерзавцам и смертную казнь осуществить на площади, чтобы видел весь народ Краснодона, что эти негодяи получили по заслугам».

А.Гордеев: ...Считать коллаборационизм фашистских пособников «мифом о предателях» или принимать кого-то из них за агента НКВД, как это пытаются делать неко­торые исследователи истории «Молодой гвардии», не толь­ко безнравственно, но и преступно... Фальсификация ис­тории приводит к игнорированию и современных реше­ний правоохранительных органов, в частности президиу­ма Луганского облсуда, который, выполняя закон Украи­ны от 17 апреля 1991 г. «О реабилитации жертв полити­ческих репрессий на Украине», 9 декабря 1992 года рас­смотрел заключение Луганской облпрокуратуры на уго­ловные дела по обвинению Громова и Почепцова и признал, что они осуждены обоснованно и реабилитации не подлежат.

В.М.: Мы убедились, как в процессе защиты предате­лей криводушные искатели исторической правды прибегают к доказательствам порочным методом: грубым иска­жением истины и дискредитацией противной стороны. Таким приемом они еще более уверили, что подзащитные реабилитации не подлежат. Трудно не возмущаться неве­жеством редакций газет, широко распространивших «ис­следования», в которых вместо фактов и доказательств оценочность и эмоциональность, с помощью которых ве­дется обличение прошлого, воспитание у молодежи пре­зрения к истории Отечества. В которых вместо логики — точный расчет на наивного читателя. А разве трудно заметить, что критику прошлого, оценку поступков полувеко­вой давности по меркам нынешней гнилой системы мора­ли, они умышленно прикрывают лоском правдоборства?