Биография Тюленина Сергея Гавриловича

    Тюленин Сергей родился в 1925 году 25 августа, Орловской области, Новосветловского р-на, в селе Киселево, в семье рабочего. Его отец всю жизнь работал в шахте забойщиком.
    В 1924 году отец Сергея выехал на родину, работал в Паньковском совхозе старшим колхозником, там и родился Сергей. В 1926 году в марте месяце отец Сергея с семьей переехал в Краснодон. В Краснодоне протекло детство Серёжи. Семья Серёжи состояла из 12 человек - 8-и сестёр, 2-х братьев, матери и отца. В семье Серёжа был самым младшим из всех, он пользовался всеобщей любовью и заботой со стороны братьев и сестёр. Это был шатен с серыми глазами, веснушками на лице, подвижными упрямыми чертами лица, живой подвижный, жизнерадостный с настойчивым характером. Его все интересовало. Каждую минуту у него появлялись вопросы. Зачем? Почему? Игрушки его интересовали не только внешней формой, он был любопытен и старался узнать, что находится в середине той или другой игрушки. Например, когда ему покупали лошадку, он непременно разрезал её, а затем разочарованно говорил:
    - Фу, опилки.
    Если ему покупали автомобиль, или самолёты, он также старался разобрать их.
    Серёжа в детстве отличался необыкновенной памятью. Когда старшие брат или сёстры готовили уроки, он внимательно слушал и сейчас же передавал то, что учили старшие. Я помню Сергею было около 4-х лет. Брат Василий пришёл из школы и учил стихотворение на украинском языке. Серёжа сидел и внимательно слушал, затем он встал, свободно и легко продекламировал то, что учил старший.
    Вот это стихотворение:
   
    "Сидить зайчик на морозi,
    А мороз аж тисне,
    А вiн бiдний зайчинятко
    На весну не писне.
   
    Весь треясеться, сини вушки
    На дрима висока,
    А вiн бiдний зайчиняшко
    Сидить одиноко".
   
   
    Или он часто декламировал такое стихотворение:
   
    "Ленин, Ленин, дорогой
    Ты лежишь в земле сырой.
    Когда я подрасту,
    В твою партию вступлю".
   
    Серёжа обладал хорошей памятью, был внимательным и наблюдательным. В детстве он очень любил животных и птиц. У него всегда были всевозможные породы, он всегда имел собак, которых обучал. Я помню у него была овчарка по кличке Джульбара, которая его слушала и ему повиновалась. Если он прикажет снести какую-либо вещь, собака выполняет, но стоило кому-либо другому отдать распоряжение, как собака оставалась без движений и даже не обращала внимание в ту сторону откуда раздавалось приказание. Со стороны было забавно смотреть, как ребёнок становился командиром над собакой.
    До школы он уже читал и считал. 7-и лет он пошёл в школу, учился хорошо, но то чему их учили он уже знал, а поэтому на уроках отвлекался, усидеть на месте спокойно не мог, строил девчонкам рожи, толкал соседа и зачастую его просили удалиться из класса. Когда Сергей подрос, его стала больше интересовать учёба, но он не только односторонне интересовался учёбой, он хотел всё знать, всё уметь делать. При школе были различные кружки, больше всего его интересовал авиамодельный кружок. Все часы досуга он проводил над моделями различных машин. Приходилось ссориться с ним, чтобы он шёл на воздух и немного отдохнул.
    Его увлекали также различные красивые вышивки, он сам научился вышивать и если что-либо не удавалось сделать так как было на рисунке, он оставался недовольным и старался переделать с тем, чтобы дело довести до конца. Сам он хорошо пел и рисовал. Больше всего он любил рисовать портреты вождей, он рисовал также и видовые картины. Серёжа выступал на сцене, выполняя отдельные сольные номера, а также он пел частушки на злобу дня.
    Самыми любимыми песнями его были следующие песни: "Раскинулось море широко", "В воскресенье мать-старушка к воротам тюрьмы пришла" и др.
    В семье он был особенно дружен с младшими из семьи Василием, Феней, Марией и Дашей. Он не отставал от них, надоедал им. Если они сговаривались и убегали от него на реку, то он это почти им не удавалось, он всегда их отыскивал и догоняя кричал им:
    - Ах, гады, все равно не ушли!
    В школе он очень интересовался литературой. Преподаватель языка и литературы Елизавета Харитоновна была его любимой учительницей. Интересовался Серёжа также и лётным делом, его также увлекала и комсомольская работа. Он всегда мечтал о том времени, когда станет комсомольцем.
    Подсчитывая годы, он на дверях квартиры делал зарубки с тем, чтобы узнать насколько он подрос. Я ему приносила устав комсомольской организации, он его читал и отдельные места из устава знал на память. Часто он брался за книги, которые были не по его возрасту, например за труды Ленина и Карла Маркса. Со мной он часто беседовал по поводу комсомола и спрашивал:
    - А по твоему каким должен быть комсомолец?
    В 1940 г. он решил осуществить свою мечту - стать лётчиком, он с товарищами пошли на комиссию. По состоянию здоровья он был признан вполне годным, но в Ворошиловграде его не зачислили в школу лишь потому, что он не подошёл по возрасту. Возвратившись из Ворошиловграда, он продолжал своё образование в школе. В это время он поступил в кружок радиолюбителей, который был организован при Краснодонской радиостанции. Он сам сделал радиоприёмник и установил в квартире радио.
    В 1941 году он снова пытается поступить в летную школу, подал заявление и документы в Сталинградскую летную школу, но ответа он не получал.
    В 1942 г. Серёжа закончил 8 классов Краснодонской средней школы N4. По окончании 8-и классов он ушёл в трудармию, где и проработал до оккупации. За несколько дней перед оккупацией Серёжа возвратился в Краснодон. В это время советские войска оставили наш город. Мать Серёжи принесла 2 ящика бутылок с зажигательным веществом РГД, которые спрятала во дворе. Мать сказала:
    - Серёжа, эти бутылки, я думаю, тебе пригодятся. Будешь партизанить!
    18 и 19 июля 1942 г. Серёжа вместе с красноармейцами участвовал во взрывах зданий. Взорвали городскую баню, базу с горючим, хлебозавод и шахту N1 bis.
    20 июля немцы вступили в город Краснодон. Сергей в это время был на улице, он наблюдал за продвижением передовых частей. Через несколько часов он вбежал в квартиру и возмущённо сказал:
    - Нет, с этим мириться нельзя!
    Я спросила, что случилось.
    От ответил:
    - Разве ты не видишь, что делают эти варвары! Ты обрати внимание, какой у них бандитский и гнусный вид. У каждого из них на шее болтается женский шарф или повязка. Подумаешь, получили трофеи и от кого же? От безоружных женщин! Ты посмотри, какими они чувствуют себя хозяевами, заходят в квартиры, забирают всё что им нравится. Они охотятся за курами, забирают яйца, масло и различные продукты. Они заставляют наших женщин приносить воду для их лошадей за 3 километра. Они уже успели развесить свои гнусные приказы. Только я думаю, что этим приказам рабочая молодёжь не подчиниться никогда. Нужно срывать эти приказы, а этих гадов уничтожать.
    В это время Серёжа дружил с Дадашевым Леонидом и Куликовым Володей. Они часто встречались и, по- видимому, беседовали о том, что делать? Потому что один раз Серёжа обратился ко мне с таким вопросом. Я ему сказала, что действовать в одиночку, конечно, нельзя, нужно иметь группу и поставить перед собой определённые задачи, которые необходимо будет выполнять. В августе м-це я стала замечать, что к Серёже часто стала приходить какая-то девушка. Я у него спросила, что за девушка приходит к тебе? Он ответил:
    - Это одна из моих товарищей Валерия Борц.
    Я стала присматриваться к этой девушке. Она произвела на меня хорошее впечатление. Представьте себе девушку среднего роста, блондинку с голубыми выразительными глазами и не по летам серьёзную. На лице у неё был отпечаток какой-то неземной, едва уловимой грусти. Черты лица говорили о решительности и упрямстве. Она стала одним из лучших его товарищей. Они стали часто бывать вместе и выполняли различные порученные задания, а также делали кое-что по собственной инициативе. К нему ходили и многие другие товарищи. Например, Тося Мащенко, Сафонов Степан и другие. Первоначальная их работа была агитационного характера, они писали и расклеивали листовки, проводили беседы среди молодёжи, а также среди своих соседей. Я помню такой случай: однажды я была в клубе им. "Ленина", вдруг в зале потух свет и по залу разнёсся шелест бумаги, когда был зажжён свет, то я увидела массу листовок брошенных в публику. Это был не единичный случай. В сентябре наши самолёты сбросили листовки, где находится Красная Армия, каковы её успехи и что делается в советской стране. Эти листовки он распространял среди населения, и проводил беседы. Кроме этого он выполнял все поручения, которые давала ему "Молодая гвардия".
    В сентябре 1942 г. началась поголовная вербовка в Германию. Людей хватали на улицах, приводили в полицию и под винтовкой сопровождали в Германию.
    Жить в таких условиях стало невозможно. В нашей семье подлежали мобилизации в Германию 4 человека: 3 сестры и Серёжа. Мы стали уходить из дому и по целым дням мы бродили в степи, заходили в отдалённые сёла и часто скрывались за Донцом в лесах. Это время было тягостным для Сергея, он все время думал о молодёжи и сильно переживал. Он думал над тем, как помочь молодёжи и рвался в Краснодон. В Краснодоне он получал повестку за повесткой, которые уничтожал. Квартальный - его знакомый Митрофан Бесхлебный помогал ему скрываться, он писал на повестках, что Сережи нет дома. Для того чтобы существовать более легально, он решил поступить на работу. Идти на восстановление шахт это было не по его характеру и он решил поступить на работу в клуб. При клубе был организован струнный кружок в который он и поступил. Этот кружок был организован почти целиком из членов "Молодой гвардии". Кружок являлся ширмой, которая спасала молодёжь от вербовки в Германию.
    Он всецело отдавался подпольной работе. Если дела шли хорошо, то он возвращался домой возбуждённым, радостным и обязательно с песнями.
    1-I - 43 г. начались аресты членов организации, к нам пришёл комиссар партизанского отряда Кошевой Олег и сообщил об арестах. Серёжа сейчас же ушёл из дому. Через несколько минут наш дом был окружён полицией во главе с немцами. У нас был произведён обыск и 5 человек полицейских были оставлены у нас на квартире за наблюдением над квартирой. Сергей возвратиться домой уже не мог. Вечером я встречалась на квартире у сестры с Сергеем и Валерией Борц. Они были бодрыми, только на их лицах появилось больше упрямства и серьёзности. Оставаться в Краснодоне им было невозможно. Мать Валерии уже была арестована, за ними уже была погоня со стороны полицейских, а на квартирах была устроена засада.
    3-I-43 г. 5 человек из "Молодой гвардии" ушли из Краснодона: Серёжа, Валерия, Кошевой Олег, Иванцовы Нина и Ольга.
    Перейти линию фронта им не удалось, кроме того он услыхал, что семьи партизан зверски замучены фашистами и он решил возвратиться в Краснодон.
    11-I часов в 7 вечера Серёжа прибыл домой. Он был бледный, худой и голодный, но я ему даже не дала покушать, а набросила пальто и мы ушли к сестре, где и пробыли два дня. За это время мы собрались и решили перейти линию фронта. Нас было 3 человека: я, сестра Даша и Серёжа. Линию фронта мы перешли в Давидо-Никольске 15 января, затем мы отправились в село Караич, Ростовской области, Глубокинского р-на, там мы встретились с нами войсками, ехавшими на бронемашинах. Серёжа им рассказал о расположении немецких войск.
    Его взяли на машину и он уехал с нашими частями. Днём он возвратился в село Караич. Он приехал верхом на лошади и сказал, что пробудет несколько часов затем отправится в штаб агентурной разведки в село Глубокое. Мы простились и он выехал. Из Глубокого он был направлен в разведку, которая шла в город Каменск. При выполнении задания он был ранен в правое предплечье. Ему предложили идти в санбат, но он отказался и остался при разведке!
    Серёже и ещё двум бойцам было дано задание и они направились на выполнение этого задания. Один из них был убит, второй тяжёло ранен, а Серёжа, потеряв много крови, обессилил и попал в плен к немцам. Ночью он бежал и 25/I возвратился вновь в Краснодон. Он был бледный, измученный, пальто было все в крови и он падал от усталости и потери крови. Сережа сказал матери, что передохнёт пару дней и снова направиться в свою часть.
    27/I вечером к нам пришла соседка (ей было дано задание следить за нашей квартирой), она обратилась к полуторагодичному мальчику Валерию и спросила у ребёнка:
    - Где дядя?
    Ребёнок рванулся к дверям следующей комнаты и рученкой указал на дверь комнаты. На лице соседки появилась многозначительная улыбка, и она скоро ушла. Через несколько часов на квартиру пришли полицейские и арестовали Сергея и всех членов семьи. Была арестована мать, отец, сестра Феня и полуторагодичный племянник Валерий. Все имущество было конфисковано и на квартире были оставлены полицейские с тем, чтобы захватить остальных членов семьи.
    В полиции Серёжа подвергался страшным пыткам. Его пытали начальник полиции, помощник и немцы. Серёже вывернули руки, перебили челюсть и нос, избивали шомполами и плетьми. После пыток его выбрасывали в коридор и отливали водой. При пытках у него спрашивали, где находится оружие, кто является членами партизанского отряда, с кем связан партизанский отряд, кто им давал задания и какие, но на все вопросы ответом было молчание.
    В тюрьме была устроена очная ставка с членом "Молодой гвардии" Лукьянченко. Истязатели думали спровоцировать этих людей, но Серёжа и Лукьянченко сказали, что они совершенно не знают друг друга. Два в день Серёжу подвергали самым жутким пыткам, так прошли 4 страшных дня!
    В это время наши войска особенно усиленно продвигались вперёд, полицаи и жандармы готовились к бегству.
    Вечером 31.I Сережу в последний раз подвергали страшным пыткам и мученьям. Он кричал:
    - Бейте, бейте, гады, всё равно взойдёт солнце и над Краснодоном!
    Его полумёртвого отправили к шурху шахты N5. С ним были направлены и его товарищи: Лукьянченко, Сопова Нюся, Веценовский Юра и ряд других товарищей.
    Всех их живыми бросили в ствол шахты. Сторож - единственный свидетель этой жуткой расправы - рассказывает, что несколько дней со ствола были слышны стоны.
    Будь трижды прокляты немецкие оккупанты, погубившие нашу рабочую молодёжь. Пока мое сердце будет биться, я буду мстить за эти цветы жизни, за нашу молодёжь. Смерть, смерть проклятым паразитам посягнувшим на нашу свободу на нашу жизнь.
    14-II-43 года наши войска вступили в город Краснодон. Краснодон стал снова свободен. Люди не верили, что это действительность. От многих я слышала, они говорили:
    - А может быть это только сон, я проснусь и снова увижу этих людоедов, этих гадов.
    К концу февраля трупы замученных были извлечены из ствола шахты. Они были обезображены, разложившиеся и родители только по одежде узнавали своих детей. Бывали случаи, когда родители стояли по несколько дней у трупов, а узнать не могли, только спустя несколько дней по каким-то признакам, известным для одних только родных, труп узнавался.
    Молодёжь похоронена в городском парке в братской могиле. В день похорон когда десятки гробов стояли в парке, воздух был оглушён жутким стоном, душераздирающими криками. Я знаю людей, которые никогда не плакали, а в этот день, увидя эти жуткие обезображенные трупы, лица их были мокры от слёз и проклятья сыпались по адресу истязателей. Да и сейчас, спустя уже несколько месяцев, когда с потерей казалось бы человек уже должен был бы примириться, слышны стоны и крики родителей.
    Смотришь от могилы плетётся женщина молодая по годам, но сгорбившаяся и уже постаревшая, вся в слезах. До оккупации видела её бодрой и жизнерадостной, а теперь она имеет вид постоянной старухи.
    Проклятье тому, кто забудет эти жуткие месяцы оккупации, кто эту кровь врагам простит.
   
   5/VII - 43 г. Тюленина Н. сестра
   
   
   
   
   
   

Рассказ сестры Сергея Тюленина

   Хабарова Наталья Алексеевна, сестра Тюленина Сергея Гавриловича.
   
    25-го января 1943 года под вечер я возвращалась домой от соседей. Подхожу к дому: дверь закрыта. Стучу. Выходит маленький сынишка и тихим взволнованным голосом спрашивает:
    - Кто там?
    - Это я!
    - А ты одна, мама? - спрашивает он меня.
    - Одна.
    Только я вошла, он радостным шепотом сообщает:
    - Мамочка, Сергей к нам пришёл!
    Я так и обомлела. Вбегаю в комнату. Сидит он, за руку держится.
    - Что с тобой, Серёженька?
    - Так пустяки, ранило немного.
    Потом он мне рассказал:
    "Когда мы с сестрами Надей и Дашей перешли 15-го января линию фронта, я пошёл в разведуправление. Там выясняли мою личность в течении 3-х дней и по моей настойчивой просьбе отправили в одну из воинских частей, которая вела наступление в то время на город Каменск. В течении 19 дней я работал в разведке этой части. 24-го января завязался ожесточенный бой на подступах к Каменску. Меня и ещё нескольких товарищей направили разведать огневые точки противника. Разведка была неудачной, нас окружили, многих побили, я кое как вырвался, только вынужден был идти не к своим, а по направлению к городу. Так как я был в штатской одежде, то на меня большого внимания не обращали. Во время стычки меня ранило в руку, но я не подавал вида, что ранен. Иду я и вижу - немцы на повороте стоят. Быстрее заскакиваю в хату. Вижу - никого. Хватаю какой-то чувал, ведро и спокойно выхожу на улицу. Немцы, которые стояли на повороте улицы, заставили меня носить им воду на кухню. Они, очевидно, приняли меня за местного жителя. Рана страшно болела, рукав пропитался кровью, заледенел. Но я терпел. А потом к вечеру вышел из города и вот пришёл к Вам. Затем он стал просить меня, чтобы я его отвела домой.
    - У тебя дети, найдут расстреляют и тебя с детьми и меня.
    Я согласилась с ним и, переодев его в женское платье, укутав большим тёмным платком, на второй день отвела домой. Он меня впереди, я немного сзади. Побыл он дома всего лишь сутки. Выдали его. Сука Лазуренко продала. А получилось- то вот как: Сергея очень любил его племенняк, сын средней сестры. Ему и было тогда 1 год и 3 месяца. На второй день, т.е. 27-го января заходит эта Лазуренко в дом. Дома был только старик больной. А мальчик ползёт в другую комнату, протягивает руки, смеётся. Лазуренко и спрашивает его:
    - Где дядя? Там? - и указывает на комнату.
    Мальчик закивал головой, закивал. Она туда, а Сергей лежит в постели. Старик не придал этому вначале никакого значения, думая что она не заметила Сергей. Её родственники служили в полиции. В тот же день его и забрали.
    Что я знаю о деятельности "Молодой гвардии"?
    Первую листовку я нашла под дверьми в декабре, не то ноябре м-це 1942 г. После этого я ещё раза 4 находила листовки переписанные от руки. В них сообщалось о наступлении под Сталинградом, Воронежем. В январе м-це не помню какого числа, знаю что был канун крещения, пошла я в церковь. Как и все, решила я помянуть моих умерших родственников. Написала я их имена, завернула в карточку, а сверху имя своё поставила. Помянул батюшка родственников моих, а после дьячок карточки нам возвращает. Развернула я случайно, гляжу, кроме моей записки - другая лежит. Читаю: "Как мы жили, так и будем жить. Как мы были, так и будем под Сталинским знаменем. Мария Демченко".
    И так весело стало на душе. Оглянулась и вижу: другие тоже как-то старательно завертывают свои картинки и кладут их в карман.
    Проходилось мне читать на базаре, на церкви такие наклейки с надписями: "Не ходили в божий храм, получали килограмм, а теперь и божий храм - получаешь 300 грамм". "В клуб ходили, получали килограмм, в божий храм получаем 300 грамм".
    Тяжёлая была жизнь. Ничего не давали немцы, наоборот все забирали. Приходилось с тачанкой в руках ездить за 200-300 км., менять хлеб. Все променяли. Хлеба не давали ни крошки, угля тоже. И эти листовки как-то ободряли, вселяли надежду на освобождение.
    Записал инструктор ЦК ВЛКСМ Соколов Н.М.
    Подпись: (Хабарова Наталья Алексеевна)
   
   
   
   
   
   

Рассказ матери Сергея Тюленина.

    Тюленина Александра Васильевна, мать Сергея Тюленина.
   
    Пришли они в 12 часов ночи 27/I - 43 г. Стучатся. Подошёл дед (так она называет своего мужа - Тюленина Гаврила)
    - Кто там?
    - Полицейские, - отвечает грубый голос.
    Я затряслась вся, испугалась.
    - Дед, не открывай!
    А сама кинулась к постели, где спал Серёженька. Он раненый был. Тормошу его:
    - Серёжа, Серёженька, сыночек! Полицейские!
   Вскочил он, стал быстренько одеваться. Я побежала открывать дверь в хлев, вход был из коридора. Думала - Сергей выйдет туда. А дед всё стучит у дверей - как будто открывает. Слышу - вышел Сергей. Темно.
   - Открывай, - шепчу деду.
   Открыли мы, а они как вошли, так протектором осветили.
   - Вот он, - слышу злобно-радостный возглас полицая. Я так и обомлела. Сергей к окну, они за оружие. Я испугалась за него, кинулась к нему:
   - Сереженька, не надо, родненький, убьют они тебя!
   А сама его не пускаю к окну-то. Может и глупо я так поступила. Не знаю, но очень я боялась за него. Потом-то я уже догадалась как все это произошло. Сергей вышел в коридор и стал за отца, думая: как полицейские войдут в комнату, он и прошмыгнёт на улицу. А они как вошли, да осветили нас - отец невольно отшатнулся от света - они и увидели Сергея.
   Стали собирать его. Собираю, а сама плачу. Не выдержал и Сергей - тоже заплакал. Ну, а как он заплакал, тут уж я не помню себя. Бросилась на колени перед полицейскими, целую ноги, молю:
   - Возьмите всё: добро, корову, отпустите только сыночка.
   А у них противные такие рожи, увидела - смеются они над моим горем, особенно один - здоровенный такой. Стыдно мне стало: "Что же это я перед такими животными унижаюсь!" Встала, обняла Сергея, поцеловала его. И он быстро, быстро пошёл.
   Не прошло и часа как пришли за нами. Взяли меня (62 года), деда (66 лет), дочь (25 лет) с мальчиком, которому было немногим больше года. Пришли в полицию. Захаров - помощник нач-ка полиции, встретил нас отборнейшей матерщиной. 62 года прожила на свете - много видела и слышала, но и то стало не по себе.
    - А у тебе сын партизан, сволочь! А ты стоишь как молодая роза. Ишь какие глаза. Где твое добро?
    - Хлеб вы забрали, а все остальное дома на месте.
   - Врешь, сука.
    И на каждом слове мат, сплошной мат. Суликовский лежал на диване. Все молчал. Потом поднялся, процедил сквозь зубы:
   - Имущество конфисковать, а этих б... пустить на ветер, вначале все выпытать.
   Посадили нас в холодную камеру. Деда отдельно от меня. Дочь с ребенком вскоре через несколько часов выпустили. Но такие негодяи были, что и ребенка даже не пожалели, щипали его, хлестали по щекам. Долго ещё были на нём синяки.
   Со мной сидела Люба Шевцова, Рая Лавренова с матерью, мать и отец Сафонова.
   На второй день, т.е. 28-го января, привели Нюсю Сопову.
   Привели её утром. Тут же стали допрашивать. Камера наша отделена от канцелярии ихней деревянной перегородкой - всё слышно и даже в щелочки кое-что видно.
   Стали ее спрашивать, кого она знает, с кем имела связь, что она делала. Молчала она. Приказали ей раздеться наголо. Побледнела она - и ни с места. А она красивая была, косы большущие, пышные, до талии. Сорвали с нее одежду, платье на голову завернули, уложили на пол и начали хлестать проволочной плеткой. Кричала она страшно. А потом, как начали бить по рукам, голове, не выдержала, бедняжка, запросила пощады. Потом снова замолчала. Тогда Плохих - один их главных палачей полиции - чем-то ударил ее в голову, она упала, снова её начали бить...
   Наконец, избитую, окровавленную впихнули её к нам в камеру. Бледная всё долго лежала. Потом встала, походила и так глухо-глухо сказала:
   - Как не руки, терпела бы я. А то перед такой мразью унижаться.
   Потом вдруг запела песню, не помню я слов то, но весёлую, боевую. Люба Шевцова подошла к ней, она замолкла, и они долго о чём-то разговаривали шёпотом.
   В тот же день вызывали меня на допрос. Спросили - что я знаю о действиях сына.
   - Ничего не знаю, - ответила я.
   Тогда Севастьянов и Плохих по знаку Захарова сорвали с меня платок, полушубок, сняли платье, бросили на пол. Били страшно - по голове, спине, ногам. Как только плёткой ударят - так кожа сразу рассекается в кровь.
   А Захаров стоял надо мной и приговаривал:
   - Рассказывай, сука, куда одежду спрятала, к кому сын ходил, кто к нему приходил.
   Не помню как меня бить перестали, как я в камере очутилась.
   В этот же день, после меня допрашивали Сергея. Это уже мне соседи по камере рассказывали: "вызвали его, он так насмешливо смотрел на них. Бить его начали, он только зубами скрипел".
   И вот таким допросам подвергали всех нас ежедневно. А Ковалёва Анатолия однажды три раза подряд били. Замучаются они - Севастьянов, Плохих, Захаров. Отдохнут, а потом бить начинают. А чтобы крики не так слышны были, заводили патефон. И вот под музыку истязали наших дорогих детей.
   Ковалёв на всех допросах на вопросы отвечал:
   - Я нигде не был, меня только заочно записали.
   А когда его третий раз бить начали, он сказал:
   - Паразиты, что же вы меня 3 раза подряд бьёте.
   29-го или 30-го января Сергею сделали очную ставку с Лукьянченко. Ввели Сергея, а потом Лукьянченко. Они не признались друг к другу. На вопрос:
   - Знакомы ли вы?
   Оба отвечали:
   - Слышал, что живет где-то близко, а встречаться не встречались.
   Потом их начали бить, вначале били Сергея, потом Лукьянченко. Били в две плети. Распластали на полу, держали за руки и ноги, а Плохих и Севастьянов стояли по бокам, и, как кузнецы куют железо, так и они методически, поочередно с тупыми мордами стегали Сергея. Когда это не помогло, стали засовывать пальцы Сергея между дверью и притолокой, закрывая ее. Тут Сергей страшно, страшно закричал, я не выдержала и потеряла сознание
   31-го Сергея допрашивал немец из жандармерии, и что тут уж с ним не делали: три раза били в две плети, в рану загоняли шомпол, затем подняли его окровавленного, немец подошел к нему и начал бить рукой, затянутой в перчатку, по щекам. Голова Сереженьки моталась из стороны в сторону. Он посмотрел вокруг помутневшими глазами и сказал: "Ну, это все!" Что он этим хотел сказать, так я и не поняла.
   В этот же день во второй половине наши самолёты бомбили город. Полицаи бегали, как затравленные волки - чувствовали гады, что скоро настанет их гибель.
   А в 7 часов вечера всех ребят увезли. Построили их в коридоре, скрутили руки проволокой, против каждого человека стоял полицейский. Когда делали им перекличку, то запомнила я фамилии Лукьянченко, Ковалёва, Лукашёва Геннадия, Орлова Анатолия, Левашова Сергея, Артемова, Виценовского. Из нашей камеры взяли Нюсю Сопову.
   Вывели их на двор, посадили в санки и повезли к шахте N5.
   При шахте есть баня, в этой бане их раздели. Всех их погубили злодеи, удалось убежать только Ковалёву. Потом уже он рассказывал мне, как это удалось ему сделать:
   "Когда нас везли, я оказался на одних с ним санях. Предложил Сергею бежать. "Нечего нам тереть, Серёжа, всё равно везут на расстрел". Но Сергей настолько был избит, что только смог помочь мне развязать руки. И то он работал одной рукой. Другая у него была сломана. Не знаю каких трудов ему стоило расслабить путы на моих руках, только когда он сделал это, и я повернулся к нему - он лежал бледный, бледный с испаринами пота на лице, несмотря на то, что на улице был сильный мороз. Когда подвезли меня к шурфу, Суликовский сказал мне: "Ну, ты идёшь сюда 153-им". Не знаю, откуда у меня силы взялись, злоба страшная, наверное, прибавила мне их.
   Только рванул я руки, оттолкнул полицейского, стоявшего на моём пути, и рванулся бежать. Помню: стреляли по мне, мне было жарко. Я скинул пиджак, затем брюки, остался в белье, на снегу уже не так легко было меня заметить. Ранили меня в плечо. Но догнать не догнали".
   Так и погиб мой дорогой сыночек Серёжа.
   Записал инструктор ЦК ВЛКСМ Соколов
   Подпись: (Тюленина Александра Васильевна)
   
   
   
   

Тюленина Феня, сестра Сергея

    Отечественная война с немецкими оккупантами застала меня в Западной Белоруссии г. Ломжа. Белостокской области. С 22-го июня 1941 г. началось моё "путешествие" по Советскому союзу, и длилось оно до 1-го августа 1942 г. Весь этот период времени, т.е. один год и два месяца я шла пешком до своих родителей, видя перед собой всякие трудности: голод, бомбёжки, расстрелы и прочее.
   Придя домой нищей, в оккупированный город немцами я застала дома своих родителей, в том числе брата Серёжу. При первой моей беседе с родителями, я рассказала о злодеяниях немецких оккупантов над мирными жителями, о жестокой расправой над нашими пленными. Все это внимательно слушал Серёжа. И вся семья горела ненавистью к коварному врагу. И так мы жили до 1-го января 1943 г. избегая всяких законов немецких оккупантов, как-то отправка в гитлеровскую Германию, всевозможных работ, которые служили в пользу немцам.
   И с первого января над нашим домом нависла чёрная туча. Начались обыски, пытки. Полицаи как пираты совали свои морды, всегда и всюду, допытываясь, где оружие, с кем и куда ушёл брат, дай фотокарточку. Но гады получали ответ: "Не знаем, нет". На вторые сутки после тщательного обыска и беспрерывного дежурства полиции, нам удалось из-под носа вынести автомат и передать его Радику Юркину и Сафонову. А коробка в которой находилось смазывающее вещество для автомата осталась в руках. И вот я решила разыскать Серёжу и передать ему. Взяв пару чистого белья, продукты питания и эту коробочку, я от сестры направилась разыскивать брата. Затем зашла к родителям, чтобы сказать им об этом. Я наскочила на полицая и на немца в нашем доме. Они меня задержали и стали обыскивать, придираясь до этой коробочки: где взяла и куда несёшь? Я отвечала: это у сестры ночевали румыны и забыли, а я взяла и принесла для отца, он сделает протобачницу. Тогда полицай повёл меня до моей сестры Натальи Хабаровой, сделав там тщательный обыск, взяв вещи которые ему было надо и повёл меня в полицию. Посадили меня 2-го января, сразу спрашивая, "где твой брат, с кем ушёл". Я отвечала: "Не знаю, не видела".Таким образом меня продержали девять суток. Сидела я в женской холодной камере. Допросы снимались ночью, рано утром или поздно вечером под шум патефона. Из "Молодой гвардии" было забрано 15 человек, Третьякович В., Машков, Земнухов, Шевцова, Мащенко и другие.
   Подробных допросов слышать не удавалось лишь потому, что заводили, как я говорила выше, патефон. Потом такие ужасные были крики, что мы затыкали свои уши и ждали своей очереди.
   В одну ночь мы слышали пытки над Лютиковым, что они ему не делали, как ни пытали, а он ничего не сказал, и даже не стонал.
   Вся "Молодая гвардия" вела себя в камерах весело. Они исполняли всевозможные песни, не боясь угроз полицаев, отвечая: "Умрём за родину, за советский народ".
   
   Феня Тюленина
   4/VII - 43 г.
РГАСПИ Фонд М-1, опись 53, ед. хр. 331