М. Сергеенко
Счет гнева и мести

   Совсем недавно здесь были цветущие села Верхнего Придонья: Гнездиловка, Силяево, Нижняя Верейка, Вериловка. Приземистые, прочные, на долгие годы построенные избы, крепко сложившаяся зажиточная колхозная жизнь. Были школы, избы-читальни, хорошо оборудованная больница, - все то, без чего нельзя представить себе колхозную деревню. Люди умели работать и отдыхать. Вечерами звучала гармошка. Песни девушек далеко разносились по донскому приволью. Кино-передвижка показывала "Чапаева и "Музыкальную историю".
    Миновало, забылось то время, когда земской врач Шингарев, размышляя о судьбах русского крестьянства, назвал в своей книге эти места "оскудевшим краем". Советская власть вернула к жизни вымиравшие села, сделала пахаря хозяином своей земли, вдохнула в него уверенность в своих силах, дала ему трактор и комбайн, вооружила агротехническими знаниями. Нет, колхозники не обижались на придонскую землю. За честный труд она платила теперь сторицей - полновесным зерном, обильным урожаем овощей, наливными яблоками, медом. Скот стал иной - появились коровы симментальской породы, йоркширские свиньи, тонкорунные овцы. В этом не было ничего чудесного, - это было делом рук свободного человека, гражданина советского государства, которого Сталинская Конституция приучила высоко держать голову и без страха за своё будущее встречать наступающий день.
    Кто скажет, что это были какие-то особенные села? Это были обыкновенные советские села, каких сотни тысяч в нашей стране, и жили в них рядовые советские люди, жили так, как живут миллионы наших колхозников. И то, что случилось в этих обыкновенных советских селах, расположенных на берегу Дона, является кровным делом каждого из нас. На месте Гнездиловки или Нижней Верейки представляешь свое родное село, а на месте тех людей, о страшной судьбе которых идёт рассказ, самого себя, своих близких, соседей.
    В ясный солнечный день над придонскими селами Березовского района загудели самолёты с чёрной фашистской свастикой на крыльях. Первая тройка, спикировав, сбросила бомбовый груз туда, где погуще столпились избы под соломенными и черепичными крышами. За ней - вторая, третья... Подлые убийцы, лишённые всякого подобия совести и чести, - они видели, как охваченные ужасом толпы женщин, детей и стариков бросились к донским переправам; они забавлялись, расстреливая с бреющего полета беззащитных людей пулемётными очередями...
    Потом сюда пришли вражеские танки, немецкая и венгерская пехота.
    Они недолго пробыли здесь - палачи и изуверы в зелёных и жёлтых мундирах. Наши бойцы решительным ударом отбросили назад наглых захватчиков. Однако ничто не изгладит кошмарных дней, которые пережили придонские села под властью презренных бандитов. Нет больше Нижней Верейки, сравнена с землей Вериловка, сожжено Скляево. Всех уцелевших жителей немцы и мадьяры угнали с собой на лютую муку и медленную смерть на фашистской каторге. Они не оставили живых свидетелей своих преступлений, но стереть жуткие следы своего хозяйничанья на советской земле не смогли. Мертвые вещи обрели голос, они свидетельствуют о совершенных врагом злодеяниях.
    Лучше всего будет предоставить здесь слово уроженцу села Нижняя Верейка, участнику Отечественной войны Василию Косматых, лихому разведчику, раненному разрывной немецкой пулей на далеких берегах Западной Двины. Ранение сделало неподвижной его левую руку, оно лишило его возможности держать винтовку, и он вернулся в родные места, чтобы отдать оставшиеся силы трудовому фронту, биться за победу так же горячо и упорно, как учили его в Красной Армии разить врага. С тремя товарищами побывал Василий Косматых в Нижней Верейке вскоре после того, как оттуда выбили немцев. Вот его рассказ:
    "В этом селе я прожил 20 лет, и оно было для меня родным. Я очень любил свое село, да и было за что. Буйные сады и речка Верейка окаймляли его полукругом. Это было очень красивое село, и я говорю так не только потому, что в нем прошло мое детство... Часам к трем дня мы вошли в Нижнюю Верейку. Я не узнал её, она представилась мне безжизненной и страшной пустыней. Было в селе 300 дворов. Все они разрушены, сожжены. Ни одного целого дома. Жителей немцы всех угнали, в селе не осталось ни души. Видно, что выгоняли людей насильно - на улицах валялись брошенные, изорванные крестьянские вещи. Немцы не позволяли ничего брать с собой. Те вещи, что остались в погребах, заминированы... Мы вышли на площадь, отсюда можно окинуть взглядом все село. Нет садов по низам, - они вырублены и сожжены. Нет школы, - она разбита. Видны только почерневшие печные трубы да речка Верейка. Только вид у неё иной, чем прежде, - унылый. Не украшает уже густая зелень ее берегов... Подошли к месту, где стоял мой дом. Он был пожжен немцами и сгорел. Где моя мать, сестренка? Убиты или томятся в фашистском плену? Никто не расскажет мне об этом... В соседнем дворе в погребе увидели два трупа. Я знал этих людей. Это были Шепилов Прокофий Васильевич и его жена Мария Васильевна. Они не захотели покинуть родное пепелище и немцы их пристрелили... То, что я видел в родном селе Нижняя Верейка, навсегда останется в моей памяти. До конца жизни не остынет мой гнев и ненависть".
    Крепче стисни зубы, дорогой товарищ Василий Косматых! Твоя боль - это наша общая боль, твой гнев и ненависть - это гнев и ненависть - это гнев и ненависть миллионов наших людей, полных решимости очистить от фашистской сволочи советскую землю, чтобы снова возродились к жизни разрушенные города и села, чтобы из пепла встало и снова расцвело, как прежде, и твоё, Василий Косматых, родное село Нижняя Верейка.
    Мы не простим врагу ни одного из его преступлений. У нас хорошая память. Мы знаем не только то, что произошло в наших придонских селах, но и как это произошло. Южнее Воронежа на сторону Красной Армии добровольно перешёл солдат 8 роты 3 батальона 54 полка 7 легкого венгерского корпуса Андрей Овлетело - русин по национальности. Он рассказал:
    "По прибытии в село Сиротовку командир батальона приказал забрать у жителей все, что необходимо для питания. Солдаты брали во дворах цыплят, кур, поросят, овец, коров. Крестьяне начали резать коров, чтобы сохранить себе мясо. Тогда командир приказал согнать весь скот в одно место и поставить возле него охрану. Солдаты доили коров, резали овец, для офицеров готовили масло. Чем живут и питаются крестьяне- это никого не интересовало. Кто-то из местных жителей пожаловался на произвол. Тогда командир батальона распорядился выселить всех жителей из деревни. Крестьянам запретили брать с собой что бы то ни было. Все их вещи, все продукты остались в деревне. Люди уходили в том, что на них было надето. Ещё не успели жители отойти от своих изб, как солдаты бросились грабить. Забирали все, даже детское белье, дамские чулки, - положительно все, что попадалось под руку. Кто видел этот грабеж, это горе беззащитных людей, тот знает, что за порядок несут немцы и венгры. Ограбленные люди вышли за околицу и направились в соседнее село..."
    Что можно добавить к обыденному и в то же время страшному именно этой своей обыденностью расскажу Андрея Овлетело? Разве только то, что в Гнездиловке фашистские бандиты старательно укладывали награбленное в чемоданы, а в Скляеве грузили прямо на брички. Дело не в мелких подробностях, а в самой системе, узаконенной германским командованием, - чудовищной, палаческой системе, имеющей своей целью разорение и истребление голодом советского крестьянства. И в Сиротовке, и в Нижней Верейке гитлеровцы с одинаковой жадностью резали и жрали скот колхозников. И в Сиротовке и в Верейке они с тупым безразличием смотрели на пухнувших от голода детей.
    И там и здесь они торопливо выгоняли жителей из-под родного крова, боясь, чтоб кто другой не опередил их в предстоящем повальном грабеже.
    Гитлеровский солдат лишен всякого чувства человечности.
    Вот перед нами не только страшный, но и омерзительный своей циничностью документ. Это - попавший в руки наших бойцов дневник ефрейтора одной из венгерских дивизий, действующих в районе Воронежа, - Янко Дюла.
    "Первый бой... Заняли три деревни и сожгли их так, что не осталось ни одного целого дома", - деловито отмечает венгерский ефрейтор свое прибытие на советский фронт.
    Впрочем, особенно радоваться ему нечего. Вскоре наши бойцы крепко потрепали венгров, и те спешат оставить недавно занятую ими и уже дочиста ограбленную деревню.
    "Господин лейтенант спросил, кто возьмётся сжечь деревню, - записывает Янко Дюла. - Вызвался я и мой друг Папан. Поджигали дом за домом и сожгли их дотла. В деревне были две старухи, две больных старухи. Мы зажгли их дома и они сгорели. Одной я отрубил голову, чтобы она не страдала..."
    Кто поверит, что строки эти написаны человеческой рукой? Нет, это писал не человек, это писал гитлеровец, фашист, грязный выродок, которого даже не назовёшь зверем. Он хуже зверя. Зверь пьёт кровь, потому что он голоден. Насытившись, он забывает о растерзанном им жертве. Не такой Янко Дюла. Жалкий поджигатель и убийца, он любуется собой. Он считает, что совершил подвиг, спалив мирную деревню и зарезав больную старуху. Ему даже начинает казаться, что он облагоденствовал эту старуху. И если бы она, собрав последние силы, плюнула ему в глаза, он, чего доброго, счел бы себя оскорбленным ее неблагодарностью.
    Отвратительно читать кровавую пачкотню фашистского ефрейтора, но она дает возможность глубже проникнуть в трагедию наших родных сел, оказавшихся во власти гитлеровских мерзавцев, среди которых Янко Дюла ещё далеко не самый худший. Теперь мы воочию видим, как сгоняли прикладами пьяные палачи колхозных девушек в просторную гнездиловскую больницу, превращенную ими в солдатский дом терпимости. Мы слышим стоны семи трактористок из скляевского колхоза имени Кирова, изнасилованных и убитых в колхозном амбаре. Вместе с Марусей У. переживаем ее последний страшный час.
    Ей было всего семнадцать лет. Быть может, товарищ, она была похожа на твою любимую девушку, сестру, дочь. Она училась в школе, работала на одном из воронежских заводов, а когда завод эвакуировался вглубь страны, вернулась в Скляево и поступила финагентом в сельсовет. Сюда пришли немцы и венгры...
    Наши бойцы нашли Марусю в том же амбаре, где лежали убитые трактористки. Тело её носило следы страшных издевательств и мучений. Был вырван язык. Отрезаны груди...
    Мы не спрашиваем, за что замучили враги семнадцатилетнюю Марусю. Они сделали это потому, что они гитлеровцы, фашисты, немцы. Мучить, убивать, насиловать стало не только их профессией, но и жизненной потребностью. Так их воспитал проклятый Гитлер - садистами и палачами. Их надо истреблять, как истребляют бешеных собак и ядовитых тарантулов, - только мертвые они безвредны.
    Мы бережно сохраним память о советских девушках, растерзанных фашистскими извергами. Кровью своего сердца запишем их смерть в наш грозный и справедливый счет мести.
    Это очень большой счет. В числе других в него крупными буквами вписано придонское село Хвощеватка, превращенное немцами в кошмарный застенок. Это здесь они расстреляли на улицах 60 советских активистов. Здесь они, развлекаясь, швыряли гранаты в погреба, где укрывались мирные жители. Облив керосином, заживо сожгли шестерых колхозников. На глазах у родителей изнасиловали шестнадцатилетнюю Таню Ф. Превратили в дом терпимости местную церковь. В бессильной злобе выжгли 60 гектаров колхозной пшеницы, видя, что она все равно не достанется им. Это здесь, в Хощеватке гибли на виселице советские люди, повинные только в том, что хотели уйти из фашистского ада.
    Мы ничего не забудем. В судный час мы назовем все наши города и села, где ступил кровавый фашистский сапог. Мы перечислим имена всех советских людей, чью жизнь, полную неисчерпаемых чудесных возможностей, он втоптал в грязь, изуродовал, оборвал. То, что мы рассказали о придонских селах, будет помножено тысячу крат, так как Березовское Придонье - это только небольшой кусочек нашей советской земли, оскверненной врагами.
    Ненависть закаляет наши сердца. Она - сестра святой мести. Мы будем беспощадны до тех пор, пока последний гитлеровец не заплатит своей поганой кровью за все совершенные на нашей земле преступления.
   
   
     Материал взят из брошюры "О зверствах и насилиях немецких захватчиков" (по материалам поступившим из районов Воронежской области, временно захваченных фашистскими оккупантами) Бюллетень N2