Даже простой рассказ вызывал массу реплик и грохот смеха. Ни истоптанные сапоги, ни [просоленные] солдатским потом гимнастерки не омрачали головы боевых солдат. На многих грудях — до десятка боевых наград, а самое главное — отзвучал грохот войны, и с каждым привалом ближе Родина.

Отдыхала вся воинская часть, за исключением поваров и сапожников. Я шел по опушке леса к добротной усадьбе, стоящей особняком на краю деревни. Мимо меня с шумом пронеслась стая ребятишек, обгоняя друг друга, и скрылась в кустах.

«Ловок», — подумал я о русом мальчонке из ватаги и ускорил шаг к усадьбе.

«Работаем, товарищ лейтенант, да не так легко с такой работой справиться. — Солдат показал на груду сапог с оторванными подошвами. — Пора и новое подкрепление дать». — «Придем, дадут».

Вдруг дверь с шумом отворилась, и в комнату вихрем влетел русый мальчонка лет 6—7 и, не переводя дыхания, выпалил: «Дядя командир, дайте сахар». — «Нет у меня сахара, но в следующий раз принесу». — «Смотри, не обмани», — погрозил он мне пальчиком и вылетел из кухни.

«Орел. Но откуда он знает русский язык», — еще не придя в себя, произнес я. — «Он — русский». — «Как русский? В Польше? Под Краковом?» — «Очень просто. Везли немцы наших соотечественников в фашистское рабство. Мать Антоши в дороге умерла. Мальчик, больной рахитом, еле держался на ногах. Толпа поляков попросила фашистов отдать им мальчика: "Отдайте нам его, он все равно умрет. Вам, меньше хлопот будет". Солдат в ответ свистнул, засмеялся и рывком руки показал, как он выбросил в канаву мальчика.

Наши хозяева набрались храбрости, подошли ближе и показали пачки кредиток. Глаза фашиста засверкали блеском, выхватив злотые из рук, он схватил мальчонку за руку и, как кутенка, бросил к ногам поляков.

Месяцы не отходили от больного мальчика названые родители. И не зря. Орленок! Окрепнет, орлом будет. Припомнит гадам. Отец у Антоши, говорят, погиб. Польская чета имеет дочь. Детей больше у них не будет. Он у них как сын, а может, — солдат многозначительно улыбнулся, — и зятем будет. Хозяйство у пана крепкое».

С неспокойным сердцем шел я в лагерь. «Через сутки мы уйдем, Антошка останется. Останется здесь навсегда. А вдруг отец вернется. Многим же вручали извещения о гибели родных, а они выживали. Антошка должен вернуться на Родину. Нет у него матери, но есть советская семья... 200 миллионная. Ну а сам Антошка? Его названые родители? Без них ничего не решишь. Надо действовать».

В полдень, прихватив несколько кусочков сахара, я зашагал к усадьбе. Ждать пришлось недолго. Антоша, словно зайчик морковкой, похрустывал кусочки сахара.

— Ты пойдешь к нам в лагерь?

— Автоматом дашь поиграть?

— Не только с автоматом, но и с винтовкой.

Мальчик, крепко сжав мою руку, вприпрыжку бежал.

Лагерь спал. В палатке мальчик, повозившись с автоматом, положил свою белокурую головку на мою грудь, называл по-польски отдельные принадлежности одежды.

Каким невидимым чутьем я понимал: в мальчике возрождалось в памяти свое — русское.

По солдатскому телеграфу молнией разнеслась весть о судьбе мальчика. Бесшумно палатка окружалась [...] все более плотным кольцом солдат. И что только не предлагали солдаты белокурому. И не было границ радости бывалого солдата почувствовать на своей спине мальчонку. Как будто он и шел через все военные невзгоды, чтобы посадить на свои плечи этого мальчика. Лагерь шумел.

«Оставить мальчика здесь? Вы что?» Солдат со шрамом во весь лоб [наседал на меня]: «У меня дом сожгли, всех в Германию угнали, а может, и сына так продали. Мы не чужое, мы свое берем. Иди объясни».

Сержанты Тараев, Барышев, Кононов получили согласие. Антошка не хотел идти домой.

Хозяин усадьбы встретил меня встревоженно: «Где мальчик?» Семья привыкла к Антоше. И я в душе сочувствовал собеседнику. Но и знал другое. Солдатская железная логика сильнее. Взять у солдат Антошку — дело нелегкое.

Расстались мы каждый при своем. Ночь провел беспокойно. Ждал вызова к командиру бригады, гвардии полковнику [Митояку]...

Наутро ожидания мои оправдались. Хозяин усадьбы был у полковника. О чем они разговаривали, мне неизвестно. Но приказ был издан: «Антоша — сын советского воина... [Внести] в списки части и поставить на все виды довольствия».

Через сутки Антоша Рыбкин — солдатский сын и сам солдат — следовал за своей частью к границам своей Родины. Связисты, шоферы, санинструкторы были его наставниками при следовании части от западных до восточных границ.

Части дано задание погрузиться на суда и [высадиться] на Крайнем Севере.

Антоша Рыбкин остался в детском доме во [Владивостоке].

Антоша Рыбкин! Может, эта записка поможет ему найти родителей и поблагодарить польскую семью за все то хорошее, что они сделали для него.