В райкоме партии проходило экстренное заседание, куда пригласили и членов райкома комсомола, и его, Николая Еременко. Утомленный, с покрасневшими от бессонницы глазами, секретарь райкома Иван Маркиянович Курочка, внимательно присматриваясь, как будто видел Николая впервые, говорил: "Подумай еще. Враг уже недалеко. Партия поручает вам важное дело, но опасное. Смерти в глаза придется каждый день смотреть. Не уверен в себе - сразу скажи, откровенно. После - будет поздно..." - "Согласен. Не подведу, чтоб ни случилось. Даю комсомольское слово", - последовал ответ.
   ...Тихо в лесу. Еременко вышел на опушку и посмотрел на лес, где знакомы каждая тропинка, каждое деревце, каждый кустик. Неужели придет день, когда появится на его улице враг?
   С фронта шли тревожные вести: советские войска отступали. В эту ночь докатились до Холмов грозовые раскаты. Николай знал, что это не гроза, которая приносит дождь. Темные тучи войны подходили к его дому.
   ...Вечером пришли Феня Внукова, Катя Дяченко, Сашко Омельяненко, Феня Шевцова - веселая телефонистка с районной почты. Внукова рассказывала: "Сегодня эвакуировали дела из прокуратуры. Работы сейчас много: руки болят, не выходила из-за машинки". Девятиклассник Омельяненко подсказывал: "Зачем шла в печатники? Училась бы на летчика, сейчас фашистов била б. Эх, почему я не родился немного раньше!"
   Еременко сказат: "Фашистов, Сашка, не только летчики бьют. Весь народ их бьет и будет бить, пока не единого гитлеровца не останется на нашей земле". Катя Дяченко, окончившая только что первый курс мединститута во Львове, вздохнула: "Когда это будет, ребята? Скорей бы, нужно учиться, жить хочется!"
   Задумались, каждый о своем.
   Катя Дяченко вдруг взволнованно заговорила: "Вот книгу достала я "Так начиналась жизнь", о подпольщиках. Интересно очень. Почитаем?"
   Слушали повесть о далеких днях, когда еще не было никого из них, а уже шла борьба за их жизнь, счастье, когда молодые отдавали свою жизнь, чтобы была народная власть, чтобы были все счастливы и свободны. "Вот и нам бы создать такую организацию и назвать "Так начиналась жизнь", - сказал кто- то.
   Николай Еременко - ему было двадцать, и он был старше всех их - ответил: "Не знаю, романтика ли это? Знаю только - смертельно опасно. Это не игрушки, у фашистов разговор короткий. Читали, как издеваются гитлеровцы над нашими. В крови топят. Бороться нужно".
   Простившись, все разошлись. И еще долго не спал Николай. Он думал: а кто из тех, кто был сейчас с ним, способен на подвиг, кому можно довериться, на кого положиться? И еще не один день присматривался к друзьям.
   И тот день, о котором думал в лесу с тревогой, пришел в село... Еременко перешел площадь, задержался около забора, из-за которого широкими окнами смотрела школа. Не так давно сам бегал в этом дворе с мячом, не так давно был Колькой, вожаком школьных спортсменов. Потом стал инспектором района. И все равно часто приходил сюда, где были юные друзья...
   Он ощутил за спиной частое дыхание, обернулся и увидел Александра Омельяненко. Рядом стоял вспотевший Леня Ткаченко. "Фашисты!" - вздрагивающим голосом сказал Леня.
   Загудели моторы, пулеметная очередь нарушила покой. Вблизи шатнулось, застонало дерево, свалились сбитые пулями ветки... Трое перепрыгнули ограду, притаились. На площадь ворвались мотоциклисты, затормозили на минуту и поехали дальше. Остался один. Он стоял, широко расставив ноги, в грязном мундире с засученными рукавами, с автоматом на груди. Наглый, самоуверенный.
   Вот он, враг. В трех парах глаз горела ненависть. Зашептал Ленька: "Вот сейчас бы!" Еременко скрипнул зубами, положил на плечо Лене сильную руку: "Спокойно. По домам! Вечером у Кати..."
   Вечером по условному стуку бабушка Кати Дяченко, Дарья Захаровна, пропускала подпольщиков в полутемную комнату. Чуть-чуть блестела керосинка. На окнах висели тяжелые одеяла. Было темно и душно. Феня
   Внукова была около печатной машинки. Ей неумело помогали Катя Дяченко, Феня Шевцова. В дальнем углу Омельяненко и Ткаченко устанавливают радиоприемник. Николай Еременко вошел последним, известил "Фашистская комендатура в Орловке. В Холмах пока несколько фашистов-эсэсовцев. Нужно быть наготове". - "В парке машины врага, - доложил Леня Ткаченко, - там ящики с набоями. Можно..." - "Завтра попробуем. Феня, готова?" Внукова садится за машинку. Сашко крутит рукоятку приемника. Сквозь треск грозовых разрядов доносился знакомый родной голос: "Внимание! Говорит Москва! Говорит Москва!"
   ...Утром на телеграфных столбах, на домах белели десятки листовок: "Смерть фашистским захватчикам! От Советского информбюро". В лютой злобе бегали по селу фашисты, разгоняя народ, срывая листовки.
   Но на следующий день листовок было еще больше.
   Шли недели. Храбрый Леня Ткаченко уже не раз бывал в лесу у партизан. Взволнованно рассказывал: "Наших там не сосчитать! Сила! И еще идут. Скоро горячо станет фашистам!" И долго рассказывал о том, как борются партизаны в густых холминских лесах.
   Подпольная комсомольская организация, которую сначала назвали "Так начиналась жизнь", действовала. Ткаченко приносил из леса все новые инструкции и задания. Николай Еременко говорил: "Мы не одни. Нами руководит партия, с нами весь народ!"
   В лес Леня шел не с пустыми руками. Комсомольцы передавали собранное ими оружие, патроны, информацию о враге.
   Сколько ночей ушло, чтобы в разгромленной редакции газеты собрать разбросанный шрифт! А разве легко было найти и переправить к партизанам печатные машинки, радиоприемники с питанием! От партизан приносить приветы товарищей, листовки, новые боевые задания.
   Сто гранат. Пятьдесят семь винтовок, шестьдесят набоев. Тридцать шесть пар лыж. Две печатные машинки, печатный шрифт. Радиоприемник. Все это переправили за один сентябрь. Как все это пригодилось партизанам!
   В один из таких дней, когда комсомольцы жертвовали головой за каждый набой, появился в селе парень в поношенном костюме, со злым огоньком в темно-серых глазах. Из Киева пробрался в село студент-третьекурсник Федя Резниченко. Его знали, но держались сначала настороженно. Он попал в семью подпольщиков после того, как ребята в глухую осеннюю ночь встретили его около стенки, на которой он успел написать: "Смерть фашистским оккупантам". Долго смотрели один на одного. "Пойдешь с нами?" - "А кто вы?" - "Комсомольцы". - "Что будем делать?" - "Бороться".
   Ихнего полку прибыло. А в селе снова начали появляться вырезки из старых советских газет и журналов, надписи. Кто-то еще боролся в одиночку. Выследили. Володя Омельяненко, братик Александра, двенадцатилетний пионер, глубоко обиженный, говорил сквозь слезы: "Я всё знаю, вам можно, а мне нет?" Ему сказали, что записывают в резерв, что он получит приказ, когда это будет необходимо, а без приказа он ничего не должен делать.
   Одна из дождевых ноябрьских ночей принесла подпольщикам радость. Из леса пришли секретари подпольного райкома комсомола Петр Шутько и Прохор Денисенко. Вспоминали прошедшее, мечтали. В эту ночь, слушая старших товарищей, еще глубже почувствовали комсомольцы, что они не одиноки, что неподалеку, совсем рядом, партия собирает лучшие силы, партизанским краем становится Черниговщина.
   В эту ночь они дали новое имя своей организации. Краткое, из двух слов, оно звучало боевым девизом: "За Родину!" В эту ночь взволнованные молодые голоса торжественно произносили слова клятвы: "Вступая в ряды подпольной комсомольской организации "За Родину", я перед лицом своих товарищей, перед любимой Отчизной, перед всем советским народом клянусь: вести беспощадную борьбу против ненавистных врагов - фашистов, не жалея своей жизни, до того времени, пока наша земля не будет освобождена от фашистской нечисти. И лучше умереть, чем предать своих товарищей. Смерть фашистским захватчикам!"
   В эту ночь комсомольцы получили новый приказ партии.
   Смелое решение подпольного райкома партии помогли совершить холминские комсомольцы.
   Состоялась сессия Холминского сельсовета, на которой постановили созвать колхозные собрания во всех трех артелях, на которых колхозники договорились о том, чтобы спасти государственное имущество, помочь семьям военнослужащих и партизан, партизанам пересылать продукты.
   Сессия, состоявшаяся 6 октября 1941 года, колхозные собрания в такое время!
   Это подняло людей. Внедрило веру.
   ...Ноябрь. Холодные ночи. Тревожные вести о тяжелых боях под Москвой. "Москва - капут!" - кричали пьяные солдаты. По селу волками бродили полицаи. Искали, кто печатает листовки. А они появлялись, как и раньше, каждое утро, рассказывали правду. "Москва борется! Москва стоит!"
   Через несколько дней - 24-я годовщина Октября. Приходили товарищи из райкома. Связаться с ними было все трудней. Народные мстители ведут бои, появляются сегодня здесь, а завтра - там. Оккупанты стягивают к холминским лесам отборные карательные части.
   Перед праздником было не до отдыха! У Фени Внуковой болели пальцы, - нужно было напечатать несколько пакетов листовок. Катя Дяченко и Феня Шевцова сшивали кумачовые полотнища, Феня Резниченко и Леня Ткаченко писали призывы. Вот и 6-е. Хороший вечер, тихий, темный. Сегодня позвали с "резерва" Володю Омельяненко. "Подымишься на пожарную вышку, укрепишь флаг. Осторожней! Лестница старая, но тебя выдержит. Будешь спускаться - ломай шабли. Не боишься?" Паренек ответил бодрым блеском глаз.
   Потом ходили по улицам. Звенела мандолина, басовито вторила гитара. В темных избах шептались: "Кого это носит, нашли когда прогулки совершать?" Только одна старенькая Дарья Захаровна знала, кто и почему "гуляет" по селу.
   Радовались утром жители, в лютой злобе были фашисты и полицаи. На домах райкома, Дома культуры, сельсовета, на арке - флаги, призывы. В центре, на высокой вышке, гордо развевался красный флаг. Полсотни фашистов разгоняют людей, но все враги боятся подняться по поломанной лестнице. Осатанелые враги строчили из автоматов, чтобы сбить флаг. А он, пробитый пулями, победно развевался, и лучи солнца нежно золотили его.
   Развевались флаги над Холмами и в дни славной победы под Москвой, тысячами расходились листовки. Враг бесился. Расстреливали всех, уничтожали семьи партизан. Не жалели ни малых, ни старых. Откуда-то вылез помещик Добровольский. Приехал в Холмы устанавливать свою власть при помощи озверелых автоматчиков. Подпольщики послали донесение в отряд. Под Сядрино помещику организовали горячую встречу.
   Гестапо в это время кое-что разведало о холминских комсомолках Кате Дяченко и Фене Шевцовой. Но фашистов опередила партизанская разведка. Подпольщикам приказали немедленно переправить в лес Катю и Феню: "Пошли, девушки, теперь уже бороться с врагом в открытых боях". Тяжело было разлучаться. Столько пережили вместе тревожных дней! Крепко соединила дружба, закаленная в суровой борьбе. Обнялись, расцеловались. Украдкой смахнула слезу Катя Внукова: "В добрый час!" - "Счастливо оставаться. До скорой победы!"
   Комсомольцы послали с девушками подарок партизанам - несколько десятков пар лыж.
   Их осталось пять. Стало намного тяжелей. В село пришло много эсэсовцев. Каждый шаг нужно обдумать, рассчитать, проверить. Но, как и раньше, каждую ночь сидела за машинкой Феня Внукова. Расклеивали листовки Федя Резниченко и Сашко Омельяненко, как и раньше, шел на явки отважный Леня Ткаченко.
   Подошел март, весна. Все чаще где-то за лесом гремели пушки и минометы, доносились звуки жестоких боев.
   Части партизанского соединения Алексея Федорова наносили фашистам удар за ударом...
   ...Было еще не поздно. Чуть-чуть сгустились синие мартовские сумерки. Скоро за обычную работу. Минуту-другую можно посидеть, поговорить. Вот и весна подходит. Что она принесет? Еременко с любовью смотрит на своих друзей. Подросли, возмужали. Да и у самого появилась седина на челе. "Вот что, друзья, придумал я..."
   Сорвался с места, бросился к дверям Леня. И в этот же момент разлетелась оконная рама, упала дверь. С ревом, лайкой ворвалась ватага головорезов. Навалились, скрутили руки. "Хальт! Рус, сдавайсь!"
    "...Что это? Почему уплывает куда-то пол?.." Затуманенным сознанием понял: подвешивают за ноги, тянут вверх. Нет, это легче, чем ломят дверью пальцы, когда слышишь треск собственных костей. Это даже легче, чем загоняют под ногти большие иголки. Кровавый туман застилает глаза. Николай крикнул: "Гады! Зря стараетесь! Ничего не услышите!"
   Содрогалось, синело под ударами резиновых палок и кованых сапог нежное девичье тело. Скрепив зубы, молчала Феня Внукова, выплевывая кровавую пену, смеялся в лицо палачам юный Леня Ткаченко. Без единого звука принимали нечеловеческие мучения Федя Резниченко и Саша Омельяненко.
   Никто из юных подпольщиков под нечеловеческими мучениями не нарушил священной клятвы. Их вывели на рассвете. Они шли, обнявшись, тесно прислонившись друг к другу. Они шли искалеченные, но непокоренные, с чистой совестью, с гордо поднятыми головами.
   В рассветной тишине, на берегу безымянной реки прозвучало: "Да здравствует наша Родина!" Захлебываясь, прострочили автоматы. Залитая кровью, поднялась Феня: "Нас не убить, мы не умираем! Еще будет сиять солнце..." Эсэсовец выхватил парабеллум, не смотря, в упор разрядил обойму. Над лесом всходило солнце. Яркое, весеннее...
   Это было 4 марта 1942 года.
   Их было пятеро... На их могиле всегда лежат живые цветы и венки.
   
    Лях Н.Н., учитель, Черниговская обл., г. Холмогоры,
   27 апреля 1965 г.
   
    РГАСПИ Ф-3 оп. 3 Д. 43. Л. 75-85.