ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

   
   В час ночи дверь камеры бесшумно отворилась. Полицай поманил Лиду пальцем. Она с негодованием отвернулась. Тогда он громко сказал:
   - Вознесенская, на допрос!
   - Не пойду! -отрезала она и оглянулась на девушек, которые молча смотрели на нее.
   Лида была счастлива, если бы ее тут же, в камере, расстреляли. Она не могла больше выносить это молчание! О, как она измучилась от ненависти, которая окружала ее! За каждым ее шагом следили настороженные, враждебные глаза. Лида пыталась объяснить, что она ни в чем не виновата, но ее даже слушать не хотели! От нее сторонились, как от зачумленной. Девушек до крови избивали на допросах, а Лиду никто не трогал. И это было мучительно. Это было хуже всяких пыток. Она хотела помочь девушкам, разорвала на бинты свою сорочку, но помощь не приняли. Даже Анна Григорьевна, у которой, кажется, не было причины ее ненавидеть, и та забрала у Лиды ребенка и не позволила нянчить Леночку.
   - Так не пойдешь? - переспросил полицейский. - Мы тебя заставим! Живо у меня!
   - Иди, иди! -сказала Галина. - Что ты хочешь нам доказать? Иди!
   - Я ничего не хочу доказать! - ответила Лида. - Я не могу видеть этого палача, неужели вы не понимаете!
   - Он же твой любовник!-отрезала Никитина.- Сходи к нему на свиданье!.. Поцелуйся!
   - Клянусь жизнью, вы напрасно ненавидите меня!- горько сказала Лида. - Ведь я же умру вместе с вами!
   - Оставь, Вознесенская, эти разговоры! - сухо попросила Тоня.
   И только Шура посмотрела на Лиду с жалостью и сочувствием.
   - Долго тебя дожидаться? - рассвирепел полицейский, замахнулся, но не ударил девушку. И это оскорбило ее больше, чем если бы он избил ее до полусмерти. Она вышла в коридор, поднялась по лестнице, страшась предстоящего разговора, но в то же время желая его, чтобы бросить в лицо Иванцову те горькие, резкие слова, которые не раз обдумывала в камере.
   Обер-лейтенант бегал по кабинету, хватаясь за голову, и потирал пальцами брови и виски. Волосы его были всклокочены, мундир расстегнут. Отослав конвоира и заперев дверь, он бросился к Лиде и умоляюще протянул руки:
   - Выслушай! Мы не поймем друг друга, пусть! Ты ненавидишь меня, что ж... ты вправе! Но позволь спасти тебе жизнь! Можешь потом распорядиться ею как хочешь. Ступай к партизанам, к черту, к дьяволу!.. Но живи, живи! Умереть тебе, такой юной, совсем еще не жившей... Это ужасно, это нелепо и жутко! Я люблю тебя! Скажи мне, что делать - я сделаю! Хочешь, я брошу все, убежим? Хочешь, у меня есть деньги, пропуск! Нас не найдут!.. Одно лишь слово!..
   - Врешь! - твердо ответила Лида. -Ты вернешься к своему Бенкендорфу!
   - Опомнись! - закричал он, схватив ее за руки. - Есть тайный приказ расстрелять всех нынче ночью! Командовать будут немцы! Я бессилен!.. Любовь моя, жизнь моя, беги отсюда, беги, пока есть время! Вот окно! Оно выходит в сад! Тебя никто не увидит! Минуты проходят, Лида!..
   - Освободи всех!-холодно потребовала она. - Всех до одного! Я уйду последней!
   - Но это невозможно! - взвыл он, крутясь по комнате как ошпаренный. - Это совершенно невозможно. Я же здесь не один! Мне не позволят это сделать!..
   - Опять врешь! - вне себя закричала Лида. - И всегда ты врал и плевал в душу тем, кто тебе верил! Зачем мне жизнь, когда я опозорена? Я умереть хочу, а ты о спасении говоришь!.. Ты лучше избей меня, вот тогда я тебе буду благодарна! Избей до крови, топчи сапогами, ломай руки! Почему ты не бьешь! Разве я кого-нибудь выдала? Разве я предательница?.. За что же такая мука? Ударь, слышишь, я требую! Вон, у тебя на столе шомпол! Он скользкий от крови. Возьми его, ударь! Ты же умеешь!..
   - Лида, немцы идут! - с ужасом шепнул обер-лейтенант, прислушиваясь. - По лестнице поднимаются. Ты погибла!.. Боже мой, что же делать!..
   - Будь проклят!- сказала Лида и отвернулась. В дверь постучали. Иванцов открыл. Полицейский что-то прошептал.
   - Отведи ее в камеру! - глухо приказал следователь. Несколько секунд он смотрел на захлопнувшуюся за Лидой дверь, потом схватился руками за голову и застонал. Он выл, как бешеный волк. В коридоре раздались шаги. Иванцов быстро застегнул мундир, провел рукой по небритому лицу. Он был внешне почти спокоен. Только губы подергивались.
   Лиду тем временем втолкнули в камеру. Конвоир поспешно запер дверь и ушел. Плакала девочка на руках у Анны Григорьевны. Тоня внимательно посмотрела на Лиду и переглянулась с сестрой.
   - О чем был разговор? - спросила Галя.
   - Нас сейчас расстреляют! - ответила Лида.
   - Это Иванцов так сказал? - приподнялась Тоня.
   - Да, он так сказал!
   - Это как же? Значит, всех? - дрожащим голосом спросила Анна Григорьевна и судорожно прижала к себе Леночку. - Господи! Но за что же? Ребенка за что же? - Она обращалась к Лиде, как будто от нее что-то зависело. Тоня встала.
   - Мы готовы! - сказала она и обняла сонную Шуру, которая протирала глаза и никак не могла проснуться. - Галочка, ты сможешь идти? Как у тебя с ногами?
   - Дойду! - ответила Никитина и, держась за нары, выпрямилась.
   Загремели замки.
   - Выходи! - послышался голос.
   - Ребят выводят! - прошептала Шура.
   - Да , это, кажется, конец! - сумрачно уронила Тоня. И стало ясно, что до последнего мгновенья она еще надеялась на что-то.
   - Давай, давай, пошевеливайся! - орал полицейский.
   - Неужели их отдельно?-спросила Галя. - Почему же их отдельно?
   Губы ее тряслись, и слова получались отрывистыми. Но вот их дверь протяжно заскрипела. Коридор был ярко освещен. Там толпились полицейские и немцы в серых мундирах.
   - Давай! - махнул рукой конвоир.
   - А мне тоже идти? - еле слышно спросила Анна Григорьевна.- Ребенка-то, наверно, можно оставить?..- Она поспешно опустила девочку на пол и обратилась к ней, умоляюще поглядывая на немцев. - Ну вот, моя радость, мамочка уходит! Ты слышишь? Поцелуй мамочку, моя сладенькая! Ты с дядями останешься! Дяди тебя обижать не будут, ты же еще совсем маленькая, крошечная, у тебя вся жизнь впереди!.. А мамочка скоро придет, ну не плачь же, мое сердце!..
   Леночка в коротеньком платьице, с полными ножками и вьющимися на затылке шелковыми кудряшками, словно поняв что-то, не плакала, не просилась на руки, а неловко переваливаясь, топая смешными крохотными башмачками, побежала в угол камеры, но споткнулась и упала. Немец, протянув руку, взял ее за плечо и вывел в коридор. Там она остановилась обмершая от ужаса, растерянно растопырив ручонки, среди невольно расступившихся полицаев.
   - Шнелль! - закричал немец и распахнул дверь. Девушки на мгновение замешкались. Лида мягко отстранила Галю и спокойно сказала:
   - Я пойду вперед!
   Она так настрадалась, что теперь даже почувствовала облегчение. Скоро конец ее мукам!
   Их вывели во двор и присоединили к группе, в которой были Толя Антипов, Николай Авдеев, Володя Рыбаков и Марк Андреевич Соболь. Ребята поздоровались с девушками, Соболь подошел к Галине. Володя подбежал к матери и взял у нее сестренку. Ночь была темная, очень тихая. Легкий теплый ветер шуршал в кустах, росших во дворе.
   - Я курить хочу, братцы! - сказал Толя. - У кого есть закурить?
   - У меня нет!-с сожалением отозвался Соболь.- Понимаете ли, какая жалость! Целая пачка в халате осталась...
   - Потерпи! - буркнул цыган. Но Толя с беспокойством затоптался и обратился к конвойным:
   - Эй, вы, дайте закурить!.. Охота напоследок затянуться!
   Какой-то полицейский достал клочок газеты и кисет. Толя скрутил толстую цигарку, но прикуривать не стал, а спрятал ее в рукаве.
   На крыльце показался Иванцов. Он ежился и прятал голову в плечи, его глаза жадно высматривали кого-то среди осужденных. Лида отвернулась... Сказав что-то немцу - начальнику конвоя, обер-лейтенант скрылся в доме. Полицейские окружили комсомольцев. Открылись ворота.
   По улице шли не торопясь. Впереди шагал немец, размахивая пистолетом. Шествие замыкал полицейский с овчаркой на поводке.
   Они шли по мостовой, а в домах распахивались окна, выглядывали люди, не спавшие несмотря на то, что была глубокая ночь. Полицейские угрожающе замахивались на них. Ставни захлопывались.
   Поднялись на холм. Город лежал внизу, притихший и как будто вымерший. Лида подумала, что их ведут на кладбище, но черные кресты остались в стороне, а они все шли... Показалась бесформенная серая гора. Это были развалины хлебозавода, разрушенного в начале войны авиабомбой. Колонна свернула к зубчатым, полуобвалившимся стенам. "Мы пришли!" - мелькнуло у Лиды. Полицейские заторопились, покрикивая на осужденных и опасливо косясь на темное поле.
   В это время Анатолий, шедший где-то в середине колонны, скорчился, схватился за живот и громко застонал. Он присел на землю, и ряды смешались. Полицаи бросились к ребятам, подняв автоматы. Но никто не пытался бежать. Тогда они успокоились. Антипов по-прежнему жалобно стонал.
   - В чем дело? - громко спросил Дорошев.
   - Живот схватило, начальник! - с трудом проговорил Толя. - Оправиться бы!..
   - Ничего, и так закопают! - цинично ответил начальник полиции и скомандовал: - Вперед!
   - Не могу идти!-пожаловался Антипов.-Да что вам, ироды, жалко пять минут потерять? Или боитесь, что сбегу?..
   -- Никуда не денешься! - сказал Дорошев, снял с плеча автомат и приставил дуло к груди Толи. - Оправляйся здесь! А вы отойдите на пару шагов!..
   Ребята и девушки сгрудились, окруженные полицейскими, готовыми стрелять в них, если пошевелятся. Антипов взялся за ремень, выпрямился и вдруг, что-то с размаху швырнув в лицо Дорошеву, бросился бежать. Начальник полиции взвыл и закрыл руками глаза. "Вот для чего Толе табак понадобился! - подумала Лида. - Ах, молодец! Какой же молодец!.." Она страстно желала Толе удачи.
   Растерявшиеся полицейские начали палить из автоматов и винтовок. На несчастье Антипова, поле, по которому он бежал, было ровным, как стол. Его фигура отчетливо выделялась на фоне звездного неба. Ребята видели, как он метался из стороны в сторону, пытаясь уйти от пуль.
   - Давай, Толя! Давай, друг! - закричал цыган и швырнул на землю шапку. Полицейский ударил его прикладом по голове, и он присел.
   Выстрелы слились в сплошной гул. Маленькая фигурка, подпрыгнув, взмахнула руками.
   - Что же ты, друг! - горько прошептал Николай.
   Дорошев, который, наконец, протер глаза, в сопровождении двух полицаев побежал к тому месту, где упал Анатолий. Послышались два выстрела. Начальник полиции вернулся и подошел к немцу. Все ребята слышали, как он доложил:
   - Готов!..
   - Шнелль! - закричал немец. Колонна двинулась вперед.
   Стены хлебозавода вырастали и через несколько минут закрыли полнеба. Осужденных подвели к краю черной глубокой ямы. Это был подвал с каменными стенками. Полицейские отошли на несколько шагов и выстроились.
   - Вот и все!-сказала Тоня. - Девочки! Ребята! Родные мои! Давайте поцелуемся на прощанье! - Она подбежала к Николаю, обняла за шею и поцеловала в губы. Комсомольцы стали прощаться. Полицейские хмуро переминались с ноги на ногу, ждали команду. Но немец не спешил.
   Лида стояла одна. К ней никто не подошел, не поцеловал, как будто ее здесь и не было. И девушке стало страшно. Она не хотела умереть в одиночестве. Она закричала:
   - А как же я? Девочки! Что же со мной-то не попрощались!
   Ее голос прорезал гнетущую тишину и замер в холодном предутреннем воздухе. Несколько секунд длилось молчание. Шура бросилась к Тоне, потом к Гале и, рыдая, крикнула:
   - Что же мы? Девочки! Видите, она с нами... с нами!
   - Прости, Лида! - с раскаянием прошептала Галя и хотела подойти к девушке. Но в этот миг загремели выстрелы.
   Лида почувствовала, как что-то горячее проникло в грудь. Черная стена хлебозавода заколебалась. Опустив руки, Лида мягко повалилась на землю. Тело, не удержавшись на краю, рухнуло в яму.
   ...Так погибла Лида. У нее была сложная судьба, нелегкая жизнь и мучительная смерть. Но даже после смерти к ней отнеслись несправедливо... Память о ней была опорочена. В течение пятнадцати лет люди были уверены, что она предала комсомольскую подпольную группу. Никто не знал о том, какую роль сыграл инженер Круглов. Его даже считали героем. А Лиду проклинали. Ее проклинали родители погибших комсомольцев и все, кто знал обер-лейтенанта Иванцова. Так длилось пятнадцать лет.
   Но теперь мы знаем все. Мы склоняем перед тобой головы, Лида!..
   ...Володя Рыбаков стоял у края ямы, обнимая задремавшую на свежем воздухе сестренку. Рядом темнели фигуры Коли Авдеева и доктора Соболя. Всю дорогу Володя ждал и надеялся, что произойдет что-нибудь и расстрел не состоится. Он смотрел на небо. Может быть, там появятся советские бомбардировщики? Он прислушивался - не загремят ли залпы наступающей Красной Армии. Не отходил от Антипова, мечтая убежать вместе с ним. Но ни разу не представилось случая. Теперь под ногами чернела могила. Чуда не случилось. Надеяться было больше не на что. И все-таки Володя не верил, что через несколько секунд умрет. В юности всем людям кажется, что они бессмертны!
   Володю спасла мать.
   Немец поднял руку в перчатке и отдал приказ. Володя втянул голову в плечи и зажмурился. Но за секунду перед тем, как грянули выстрелы, Анна Григорьевна столкнула его в яму. Она сделала это намеренно и, когда пули пронзили ее грудь, успела порадоваться за сына и дочь, которые, как она надеялась, сумеют выбраться из ямы. Но Леночка умерла раньше матери. Пуля попала ей в голову. Горячая, липкая кровь хлынула на Володю, маленькое тельце судорожно забилось в руках.
   Подвал был глубокий. Ударившись затылком о камни, Рыбаков лишился сознания, но тотчас же очнулся. Чье-то тело придавило ему ноги. Он хотел освободиться, но на него упал еще кто-то. От тяжести захватило дыхание. Раздались голоса:
   - Эй, Корнеев!
   - Здесь, господин начальник!
   - Брось-ка туда гранату на всякий случай!
   - Да ладно, и так сойдет! - после паузы лениво ответил Корнеев.
   - Закапывать будем?
   - Лопат не взяли! Досок накидайте!
   Послышалась возня. В яму рухнули доски. За шиворот Володе потекла густая теплая жидкость. Он понял, что это - кровь. И содрогнулся... Дышать становилось все тяжелее.
   Володя закарабкался вон из ямы, отчаянно цепляясь кровоточащими пальцами за каменные гладкие стены. Наконец показалось черное звездное небо. Грудь наполнилась холодным, чистым воздухом.
   Он упал и долго лежал, не шевелясь, не веря в свое спасение. Потом низко поклонился открытой могиле, взял на память горсть земли и, шатаясь, побрел прочь.
   Рыбаков не знал, в какую сторону нужно идти, и двое суток проплутал в лесу, пока, умирающего от голода и истощения, его не подобрали партизаны. Они привели Володю к командиру отряда, и Юрий Александрович Золотарев встал, увидя его.
   - Они умерли! - опустил голову Рыбаков.
   - Они никогда не умрут! - строго ответил Золотарев.
   Володя опомнился только тогда, когда заметил пожилого, одетого в телогрейку и сапоги мужчину с незнакомым и странно родным лицом, который молча бросился к нему. Подросток почувствовал, как чьи-то руки приподняли его на воздух, к лицу прижалась колючая, небритая щека, и задохнулся от счастья, поняв, что это отец...