Молодая Гвардия
 

       <<Вернуться к оглавлению книги В ШЕСТНАДЦАТЬ МАЛЬЧИШЕСКИХ ЛЕТ

ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ ГЛАВА


   
   Вес ной тысяча девятьсот сорок второго года Семен Иванович еще не получил Алешкиного письма. Он не знал, жив ли сын. Эта неизвестность была ужасной. Длинными зимними ночами он лежал рядом с женой, которая плакала, уткнувшись в подушку, и больше не мог успокаивать и утешать ее, потому что сам с трудом удерживался от слез. Как пусто было в доме без Алеши! Любовь Михайловна, поседевшая и постаревшая, работала на заводе нормировщицей. Она очень уставала, но оставаться одна не хотела, и муж, понимая ее состояние, не настаивал. Рано утром вместе уходили на завод. Белый туман стелился по узким, мощенным булыжником улицам, так напоминавшим супругам родной город, что казалось, будто вот-вот из-за угла выбежит румяный, улыбающийся Алешка и бросится навстречу...
   Жили Шумовы в квартире у зубного врача по фамилии Гуревич, который потеснился и уступил им комнату. В приемной дантиста с утра до вечера толпились больные. Часто они по старой памяти входили в комнату к Шумовым, и Любовь Михайловна смущенно разъясняла им ошибку. Гуревич был вежливым, воспитанным человеком, но тайно возмущался решением горсовета, который предписал впустить эвакуированных. Он здоровался по утрам с Любовью Михайловной и Семеном Ивановичем, но тут же поворачивался спиной и больше уже весь день их не замечал. Шумовым вскоре стало неприятно приходить домой.
   Семен Иванович по-прежнему работал начальником цеха, но дел у него теперь было побольше, чем в Люби-мове. Завод выпускал электрооборудование для военной промышленности. Снятые с железнодорожных платформ станки кое-как разместили в двух каменных сараях, где прежде была авторемонтная мастерская. Места не хватало. Готовые детали складывались прямо на улице, под открытым небом. Квалифицированных рабочих осталось мало, почти все ушли на фронт. У станков стояли подростки. Чтобы достать до ручек управления, ребятишки приспосабливали самодельные деревянные скамеечки-подставки. Первое время Шумов немного иронически относился к своим новым кадрам и не верил, что с ними можно выполнить большой и трудный план, но вскоре изменил мнение, убедившись, что подростки работают не хуже иных взрослых.
   По домам теперь расходились затемно. Шумов, впрочем, этого почти не замечал. Он и так дневал и ночевал в цехе.
   В последнее время Семен Иванович избегал оставаться с женой наедине. Сначала он не понимал, почему, когда они вдвоем, испытывает странную неловкость, но вскоре догадался. Старый мастер бессознательно обвинял себя в том, что Алешка отстал от эшелона, и, видя тоскливые глаза Любови Михайловны, мучился от угрызений совести. Давно супруги не разговаривали, как прежде, по душам! Вот почему, узнав, что нынче ночью на Волге тронулся лед, Шумов решил после работы повести жену на пристань якобы для того, чтобы полюбоваться ледоходом, а на самом деле, чтобы поговорить об Алешке.
   Услышав гудок, он вышел из застекленной конторки, где обсуждал с мастерами план текущей декады, и направился к воротам. Здесь Любовь Михайловна обычно присоединялась к нему. Но сегодня она опаздывала. Семен Иванович терпеливо ждал, рассматривая доску объявлений. Проходившие мимо рабочие приподнимали шапки. Одни, улыбаясь, подшучивали над его рассеянной, выжидающей позой, другие громко высказывали предположение, что начальник механического цеха, видимо, назначил в этом людном и неудобном месте любовное свиданье!..
   Но вот все разошлись, тесный заводской дворик опустел. Встревожившись, Шумов зашагал в сборочный цех, где работала жена. Он нашел ее в углу неуютного, ярко освещенного каменного строения. Она сидела, склонив поседевшую голову над толстой стопой нарядов. Карандаш быстро мелькал в тонких пальцах. Услышав шаги, Любовь
   Михайловна подняла усталые глаза, улыбнулась и шевельнула бледными губами. Гул станков заглушал голос. Семену Ивановичу пришлось наклониться.
   - Ты иди домой. Я задержусь! - услышал он. -
   Сменщица заболела. Придется остаться на ночь. Здесь куча неоформленных нарядов, а через два дня получка... На ужин свари овсяной каши. Хлебные карточки в нижнем ящике шкафа!.. - Она погладила мужа по рукаву и снова углубилась в работу.
   Шумов понял, что ей дорога каждая минута. Но уходить одному не хотелось. Он присел в стороне на ящик, закурил и стал наблюдать за Любовью Михайловной. Усталость сделала тяжелыми веки, но усилием воли он отогнал дремоту. С нежностью и грустью смотрел Шумов на склоненное лицо жены, находя в нем новые, не замеченные раньше морщины... Он вспомнил, как радовалась Любаша, когда Алеша отлично сдал все экзамены за восьмой класс. Весь день она тогда пела, такая молодая, красивая, и даже не верилось, что у нее уже взрослый сын. Давно, давно не слышал Шумов ее песен!.. Возникла картина эвакуации, пустой город, заколоченный дом. Не надо было отпускать сына в деревню!..
   Семен Иванович так задумался, что не заметил, как жена, встав из-за стола, подошла к нему. Он вздрогнул от прикосновения ее руки и сквозь гул станков разобрал го- лос:
   - Ты иди, Семен! Спишь ведь почти!.. У меня еще работы много. Все равно не дождешься!
   Посмотрев на ее бледное, усталое лицо, Семен Иванович хотел сказать, что она плохо выглядит, но почему-то не решился. Он попрощался и вышел во двор.
   Было уже темно, синие фонари окрашивали строения в неестественный, тусклый цвет. Возле ворот Семен Иванович остановился, вспомнив, что один из подростков-учеников просил его как-нибудь посетить молодежное общежитие. "Вот и хорошо! - подумал он. - Пока в общежитии пробуду, и Любаша освободится!" Он был рад, что нашлось дело, которое может оттянуть возвращение в пустой дом.
   Начальник цеха, кряхтя, поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж деревянного, неказистого дома, находившегося на территории завода, и вошел в большую, плохо вытопленную комнату, загроможденную железными койками. В комнате было полутемно. Возле стола толпились ребята. Шумов не сразу понял, чем они заняты. Человек двадцать окружили рослого парня, который, водя карандашом по расстеленной на столе географической карте, рассказывал о положении на фронтах. Этот парень был секретарем комсомольской организации цеха.
   Семен Иванович долго стоял на пороге, никем не замеченный. На кроватях он увидел еще нескольких юношей. Одни спали, иные читали, третьи писали письма или занимались. Шумов был удивлен. В Любимове он частенько заглядывал в молодежное общежитие, но ни разу не видел, чтобы подростки и юноши так спокойно и солидно вели себя после работы. Обычно в их комнате дым стоял коромыслом! Если не "забивали козла", то играли в карты, прыгали, шумели от избытка сил. А здесь? Вместо того чтобы отдохнуть, развлечься, они изучают технические справочники, учатся разбираться в чертежах, другие же слушают доклад! Молодежь, что ли, переменилась? "Нет, время теперь не то!" - ответил себе Семен Иванович и вдруг понял, вернее почувствовал, что Алешка не поехал бы в эвакуацию, даже если бы отец и приказал...
   Молодые рабочие заметили начальника цеха и, окружив, засыпали вопросами. Семен Иванович не успевал от- вечать.
   - Наконец-то к нам зашли! Когда водопровод исправят?
   - Умываться на улицу бегаем, к колонке!
   - Почему комендант ни простыней, ни наволочек не дает?
   - Он говорит, что война! На фронте, дескать, хуже! - громче всех закричал маленький паренек, которому на вид было лет шестнадцать. Его слова вызвали бурю.
   - При чем тут война? Есть у него простыни! Он их на рынке на водку меняет! Ворюга!
   - Погодите, ребята! - насилу смог выговорить Семен Иванович. - Что же вы раньше-то молчали?
   На этот простой вопрос никто не смог ответить. Хлопцы смущенно переглядывались. После долгой паузы кто-то, невидимый в полумраке, несмело ответил:
   - Не хотели из-за пустяков шум поднимать. Поважней дела были!
   Теплая волна прихлынула к сердцу Шумова. "Эх, ребята, ребята! Цены вы себе не знаете!"-подумал он и торжественно пообещал немедленно поговорить с директором о коменданте. У него было такое решительное лицо, что ребята поверили. Крича и смеясь, они проводили его до лестницы и по очереди зажигали спички, пока он не спустился во двор.
   Семен Иванович обдумал план действии. С директором, разумеется, он поговорит. Но сначала неплохо было бы заручиться чьей- нибудь поддержкой. Комендант слыл пронырой и интриганом, умеющим вылезать сухим из воды. Шумов вспомнил о человеке, с которым еще недавно был близок, - о Романе Евгеньевиче Лисицыне. Кроме дружбы, их связывало и общее горе, ведь Женька тоже отстал от эшелона, несомненно последовав примеру Алексея.
   По приезде в Саратов Лисицына назначили начальником отдела технического контроля и в виде общественной нагрузки поручили еще руководить производственным обучением молодых рабочих. "То, что происходит в общежитии, как раз должно его заинтересовать!"-решил Семен Иванович. Он вспомнил, что давно не видел инженера. Поглощенный повседневными делами, он как-то не обратил внимания на то, что Лисицына не видно на заводе. "Может быть, заболел?" Шумов устыдился того, что забыл о старом знакомом, и решил сейчас же зайти в ОТК.
   Еще в коридоре сквозь стеклянную дверь Семен Иванович увидел свет и обрадовался, уверенный, что застанет Лисицына. Но за столом начальника отдела сидел незнакомый пожилой мужчина в синем халате, из кармана которого выглядывала самопишущая ручка. Он поднял глаза и спокойно, без удивления, взглянул на вошедшего.
   - Чем могу служить?
   - Здравствуйте! - с разочарованием сказал Шумов. - А что, Роман Евгеньевич Лисицын уже ушел?
   - Лисицын? - переспросил мужчина и застегнул халат, - Дело в том, что товарищ Лисицын на заводе уже не работает! Удивительно, что вы, начальник цеха, об этом не знаете!-с легкой иронией добавил он, но усмешка пропала, когда он увидел, как изумился Семен Иванович, от отступил и недоверчиво, встревоженно проговорил:
   - Да нет, тут что-то не то! Как так не работает?
   Новый начальник отдела вежливо объяснил, что Лисицын уволился еще в марте, по собственному желанию. Семен Иванович вышел во двор. Он решил тотчас же поделиться новостью с женой. Едва он вошел в сборочный цех, как сразу почувствовал неладное. Он увидел небольшую толпу в углу, там, где сидела за столом Любовь Михайловна. Сердце упало. "Что-то случилось!" Нелепо размахивая руками, он тяжело побежал. Любовь Михайловна лежала на полу, запрокинув голову и разбросав руки. Седые, спутанные пряди волос закрывали белое, как мел, лицо. Рядом на коленях стояла медсестра в халате и дрожащими руками набирала в шприц лекарство. Люди безмолвно расступились перед Шумовым. А ему вдруг точно что-то ударило в голову: не мог шевельнуться, не в силах был произнести слово.
   - Что... с ней?!
   - Сердечный припадок! - испуганно ответила медсестра. - Нужно немедленно в больницу. - Она старалась говорить деловито, но губы вздрагивали. - Плохо, что в гараже ни одной машины нет! А телефон не работает!..
   Семен Иванович наклонился и легко поднял жену на руки. Голова ее упала ему на плечо. Он не почувствовал тяжести.
   - Куда же вы? Постойте! - вскочила сестра, но он уже бежал к выходу, прижимая к груди бесчувственное тело Любови Михайловны. Мысли метались, все, что произошло, казалось нереальным. Он бежал и удивлялся, что несет на руках жену, а рабочие расступаются. Возникло странное ощущение, что это не он, это другой человек без шапки, с развевающимися седыми волосами, шатаясь, пересекает двор и мимо посторонившегося вахтера выбегает на плохо освещенную улицу...
   Его пытались остановить, что-то объясняли, но он ничего не слышал. Краешком глаза он видел окаменевшее, бледное лицо жены и голубоватые, припухшие веки. Он был уверен, что все зависит от того, как быстро сумеет доставить ее в больницу. Задыхаясь, Шумов вышел на центральный проспект. Нужно было пройти еще несколько кварталов. Силы иссякли.
   В этот момент сзади послышался автомобильный гудок. Обернувшись, Семен Иванович увидел защитного цвета "виллис" с зеленым брезентовым кузовом, поднял руку. Шофер затормозил.
   - Скорее, в больницу! - прерывисто крикнул Шумов, распахнув дверцу.
   - Семен Иванович! - изумленно ахнул сидевший за рулем мужчина. - Что... случилось?
   Вглядевшись в полумрак кабины, Шумов узнал Романа Евгеньевича Лисицына.
   - Сердечный припадок, - коротко ответил Семен Иванович. - Скорее!
   Лисицын выжал педаль до отказа. "Виллис" летел по безлюдной улице, как пуля. Мелькали желтые и белые пятна окон, под шинами взвизгнул асфальт набережной. Далеко внизу, за узорчатыми чугунными перилами, замелькала грязно-белая гладь Волги. В открытое окно пахнуло холодом. Лед грохотал, как артиллерийская батарея. Роман Евгеньевич увеличил скорость до предела. Пронзительно взвыл мотор. Через несколько секунд "виллис" остановился возле белого, с колоннами, здания городской больницы; Лисицын выскочил из кабины и помог Шумову внести Любовь Михайловну в ярко освещенный вестибюль. Навстречу им уже спешили люди в белых халатах. Женщину осторожно уложили на носилки и унесли.
   Семен Иванович и Роман Евгеньевич сели на скамью в пустынном белом коридоре, где слабо пахло вымытым полом и карболкой. Они долго молчали, затем Лисицын робко притронулся к плечу соседа:
   - Семен Иванович, дорогой, может быть, нужно профессора вызвать? Я бы смог... У меня есть связи... Хотите, я позвоню в военный госпиталь, там работает известный специалист по сердечным болезням, член-корреспондент Академии наук... Он мой знакомый... Он обязательно приедет... Хотите, Семен Иванович?
   Голос у Лисицына был виноватым, и весь он показался Шумову каким-то жалким, придавленным, несмотря на внешне благополучный и преуспевающий вид.
   - Не надо, - покачал головой Семен Иванович. - Подождем, что врачи скажут... Где вы теперь работаете, Роман Евгеньевич? Почему ушли с завода?
   Вопрос этот, казалось, застал Лисицына врасплох. Он несвязно ответил:
   - Я давно хотел вам рассказать... Такая штука получилась...
   Он путано и многословно объяснил, что устроился в местное отделение Спецторга, зарплата неплохая, он доволен своей жизнью. Почему он уволился с завода, Лисицын так и не сказал. Шумову было ясно, что инженер что-то не договаривает.
   Встреча со старым товарищем была для Романа Евгеньевича неожиданной и мучительной. Он готов был на все, лишь бы избежать ее, но не мог же он проехать мимо, увидев человека в несчастье... Лисицын не сказал Шумову, что уйти с завода его заставил страх, тот самый страх, который не давал ему покоя в Любимове...
   Побег Женьки как бы оглушил инженера. Днем и ночью он думал о сыне, и перед его воспаленными глазами возникали картины, одна страшнее другой. То ему казалось, что Женька угодил под поезд, и его окровавленное, искалеченное тело осталось под насыпью, то представлял, как сын попался фашистам, и те, обнаружив у него комсомольский билет, повели Женю на расстрел...
   Приехав в Саратов, инженер с головой погрузился в работу. Ему некогда было переживать. Он не имел времени для того, чтобы подумать о себе. Мозг его был занят разгрузкой вагонов, расстановкой станков, организацией производства. Но все время где-то в сокровенном уголке души теплилось сознание того, что он, наконец, в безопасности! Война с ее ужасами теперь так далеко! Он даже стал следить за собой, вовремя бриться и через день менять галстуки. Но вскоре снова появился страх!..
   Это произошло в тот день, когда он узнал, что назначен начальником отдела технического контроля. Роман Евгеньевич сначала обрадовался. Новая работа показалась гораздо спокойнее, а оклад оставался прежним. Но в тот же вечер в голову пришла мысль, от которой он побледнел. Исполняя должность заместителя главного инженера, он имел право на броню, пользовался отсрочкой от призыва в армию. Теперь он будет лишен этой привилегии. А это значило, что работать на заводе оставалось считанные дни. Его призовут в армию, а на это место найдут женщину, или старика. Разве мало бывало таких примеров?
   Забыв про ужин, Лисицын помчался к начальнику отдела кадров, с которым был в приятельских отношениях, и, сидя у него в гостях за стаканом чаю, осторожно расспросил. Да, действительно, начальник отдела технического контроля по штату не был забронирован. Все было ясно!
   Утром на улице Лисицын встретился со своим товарищем по институту Добряковым, который работал заместителем начальника Спецторга. Выслушав сбивчивый рассказ Лисицына, Добряков внимательно посмотрел на него и медленно сказал:
   - Могу я помочь тебе. В Спецторге есть вакантная должность начальника отдела. Тебе будет предоставлена отсрочка от призыва... Но я не узнаю тебя, Роман! Ты всегда казался мне честным, порядочным человеком... Как же ты изменился! Ты был моим другом, поэтому я выручу тебя, но уважать тебя я уже не смогу... Я работаю здесь, в тылу, потому что меня заставили... Сколько раз я ходил в военкомат и просил, чтобы мне позволили быть там, где сейчас находятся все настоящие мужчины... Меня тяготит эта спокойная тыловая обстановка... А ты... Ты дрожишь за свою шкуру, как последний трус!.. Прости меня за грубость, но я обязан был это сказать... А теперь, если хочешь, запиши мой адрес. Приходи завтра прямо в отдел кадров. Оформляйся.
   По лицу Добрякова Лисицын видел: тот надеется, что Роман Евгеньевич откажется. Инженер понимал, что согласиться - это значит навсегда потерять уважение Добрякова. И все-таки он пробормотал:
   - Хорошо, я приду... Я приду завтра...
   - Прощай! - сухо кивнул Добряков и, круто повернувшись, ушел, не подав Лисицыну руки.
   ...И вот инженер стал служащим Спецторга.
   Роман Евгеньевич первую неделю был доволен, потом в голову ему начали приходить странные, неожиданные мысли. Он отгонял их, а они снова появлялись и лишали его душевного равновесия. Совесть его была неспокойна. Инженер убеждал себя, что ничего плохого не совершил. Ведь он ничего не украл, никого не обманул и остался честным. Но Лисицын не мог обмануть себя этими рассуждениями. Ему казалось, что все понимают, зачем он ушел с завода.
   Тогда Роман Евгеньевич решил заглушить неприятные мысли работой. Он до рассвета засиживался в Спецторге, вникая в тонкости сложной торговой профессии, привел в идеальный порядок документы, подшил в новую папку накладные и строго- настрого приказал секретарше пропускать к нему всех посетителей без доклада. Он был приветлив и любезен с подчиненными, и вскоре в отделении сложилось мнение о нем, как об обаятельном, душевном человеке. Но никто не знал, что, отдавая силы новому делу, Лисицын в то же время, тосковал о заводе и чувствовал себя чужим в коллективе торговых работников. Если прежде, подавляя страх, он утешался тем, что в тылу приносит пользу
   фронту, то ныне его еще угнетала бессмысленность того, чем он занимался. Роман Евгеньевич прекрасно сознавал, что в Спецторге могли бы обойтись без него.
   ...Обо всем этом Лисицын умолчал, рассказывая о себе Шумову. Его лицо покрылось красными пятнами. Он старался не глядеть на товарища. Эта встреча мучительно всколыхнула со дна его души все мысли, которые он хотел запрятать поглубже. Он ясно понял в этот момент, что дальше так продолжаться не может. Ему был нужен лишь небольшой толчок, чтобы он покинул опостылевшую, унижающую его работу и освободился от страха навсегда. Но событие, заставившее его снова стать человеком, произошло гораздо позже...
   - Как долго они не идут! - сдавленно произнес Шумов, не отрывая взгляда от белой стеклянной двери в конце коридора. В этот момент дверь распахнулась, высокий врач в халате и маленькой шапочке, вытирая руки полотенцем, подошел к Семену Ивановичу и сказал:
   - Вы можете отдыхать. Опасность миновала. Ваша жена будет жить. Несколько дней ей придется пробыть здесь.
   - Спасибо, доктор! - вырвалось у Шумова, плохо со- знававшего, что говорит врач. А тот внимательно посмотрел на него и прибавил:
   - Причина приступа: истощение нервной системы, переутомление, бессонница. Вы должны следить за здоровьем жены. Сердце у нее слабое!
   - Да, да!-виновато сказал Семен Иванович. Выйдя на улицу, Шумов и Лисицын распрощались.
   Когда Семен Иванович взглянул на часы, висевшие у входа, оказалось, что прошло пятнадцать минут. А показалось, целые сутки!.. Семен Иванович обедал в полдень, но есть не хотелось. Только чуть-чуть тошнило. У него был свой ключ, но едва он прикоснулся к замочной скважине, как дверь распахнулась. Перед ним вырос зубной врач Гуревич. Круглые, с толстыми выпуклыми стеклами, очки сердито поблескивали.
   - Здравствуйте, дорогой сосед! - вежливо и сухо сказал он. - Рад вас видеть. Мне неприятно это говорить, но я очень недоволен. Да, да, я даже некоторым образом удивлен. Такая культурная, интеллигентная женщина, как ваша жена, забыла элементарные правила поведения в общественных местах!
   - Что? - переспросил Шумов. Он ничего не понял.
   - Уважаемая Любовь Михайловна сегодня утром на моей электрической плитке варила кашу. В конце концов я не такой уж собственник! И если вам так трудно пойти на базар и купить плитку, я ничего не имею против! Но она ушла, не выключив штепсель! И спираль перегорела! Я вообще не понимаю, почему не возник пожар! - Голос у зубного врача был тонкий, до тошноты корректный и очень ехидный. Но Семен Иванович только сказал:
   - Любовь Михайловна в больнице!
   - Что вы говорите!-опешил Гуревич и замолчал. Он снял очки и спрятал их в карман. Его вытянутое лицо сразу стало растерянным. - Позвольте, ведь еще сегодня утром... Боже мой, простите меня, Семен Иванович! Но что с ней?
   Шумов, не ответив, прошел в свою комнату. Не раздеваясь, сел, уронил руки. Но через минуту появился зубной врач. Он поспешно зажег свет и поставил на стол банку с вареньем и эмалированный чайник. С багровым от стыда лицом он хлопотал вокруг стола, расставляя чашки, и по-прежнему тонким, но уже совсем иным, сочувственным голосом приговаривал:
   - Сейчас мы с вами чай будем пить! Не сердитесь, ей-богу! Я погряз в мелочах. Это противно, я сознаю. Что со всеми нами делает война!.. Любовь Михайловна прекрасная, редкая женщина. У нее сердечный припадок, вы говорите? Дорогой мой, у меня тоже больное сердце, у меня, черт возьми, грудная жаба, но я надеюсь прожить еще пару десятков лет!.. Все будет хорошо, не позволяйте ей только переутомляться!..
   Семен Иванович слушал, и его сердце оттаивало, становилось легче; несчастье уже не казалось ему непоправимым. "Ведь, если разобраться, неплохой человек!"-подумал Шумов о зубном враче и, вздохнув, покорно сел к столу...

<< Предыдущая глава Следующая глава >>

Этот сайт создал Дмитрий Щербинин.