С первых дней кампании в восточной части Финского залива завязались ожесточенные схватки наших дозорных катеров со сторожевыми и торпедными катерами противника, которые действовали группами по 5—8 единиц. Столкновения происходили обычно в ночное время и носили быстротечный характер. Мне особенно памятны бои 1943 года, когда окрепшие в жестоких боях наши армия и флот наносили решительные удары по сильному и коварному врагу.

Расскажу об одном таком бое.

Специальная группа кораблей нашей эскадры готовилась к походу на острова Финского залива для пополнения их гарнизонов людьми, новой техникой, боезапасом и продовольствием.

Караван — тральщики, буксиры с баржами — вышел на Лавенсаари из Кронштадта. Для прикрытия были выделены наши МО — «малые охотники», или, как их чаще всего называли, «морские охотники».

Мы вышли из бухты Батарейной и вскоре были у главного фарватера. Ночью море было тихим и спокойным. Стоял полный штиль. Только береговые маяки да сигнальные буи ограждения мигали нам своими огнями. Я со своими комендорами стоял у носовой пушки-сорокапятки.

— Старшина Морозов, на мостик! — услышал я голос командира истребительного отряда катеров капитана 2-го ранга М. Капралова.

Я бегом направился наверх.

— Вставайте впередсмотрящим, Морозов,— приказал командир катера старший лейтенант М. Маркин. Он улыбнулся: «Ночка темна, я боюся...»

— Я слышал, что вы хорошо видите ночью и что вас в дивизионе зовут «кошачьим оком»,— добавил капитан 2-го ранга М. Капралов.— «Око» — это хорошо. А чтобы еще лучше видеть, вот тебе, старшина, мой бинокль.,.

Как положено, я ответил: «Есть!» — и пошел в самый нос к форштевню. Гляжу по сторонам — на зюйде наш караван угадывается, но видно его совсем плохо.

Время бежит, думаю о том, что к норду почему-то всегда лучше видно, что, может быть, никаких «торпедяшек» нынче не будет. И вдруг... Ну конечно же, вот они! И ждут конвой...

— Торпедные катера, правый борт, сорок пять, дистанция...— крикнул я в мегафон.

Прибежал сам Капралов.

— Где видишь? Я показал рукой.

— И верно кошачье у тебя око, старшина. Ну молодец. А мы вчетвером на мостике — и ничего не увидели.

Тут же раздался сигнал боевой тревоги. Загремели колокола громкого боя, доклады о готовности боевых постов.

Наш МО-101 и второй катер на полном ходу пошли на сближение с противником.

— Наводить по головному торпедному катеру! — приказал командир.

— По торпедному катеру, дистанция три кабельтовых, снаряд трассирующий, осколочно-фугасный...

Щелкнул затвор.

— Огонь!

Дернулась пушка, пошел снаряд. Перелет... Я убавил прицел и снова скомандовал. Недолет. Чуть убавляю прицел и снова:

— Огонь!

Почти сразу же взрыв на море и столб огня высветили наши катера и конвой. Фашистских катеров осталось три, и, увидев, что случилось, они развернулись и ушли на полном ходу, закрываясь дымовой завесой.

Наш флагман сделал круг вокруг масляного пятна, где плавали обломки, спасательные круги, пробковые матрацы и пояса с бушлатами.

Наутро конвой благополучно и без потерь пришел на Лавенсаари. В голове было одно — отдохнуть. Но в кубрик прибежал вестовой командира юнга Андрей Булычев и сказал, что мне надо переодеваться в форму «три» первого срока, потому что Капралов приказал мне идти с ним на сетевой заградитель «Онега».

— Не одному тебе идти,— успокоил юнга,— еще рулевому и механику звена.

И вот кают-компания «Онеги». Народу собралось порядком. Все выглядят торжественно, терпеливо ждут начальство. Вот адъютант командира островной базы зачитывает приказ:

— ...Орденом Красной Звезды награждается старшина первой статьи, командир носового орудия МО-101 Морозов Григорий Федорович.

К такому повороту дела я готов не был, но меня вовремя подтолкнул Капралов. Я получил орден. Адмирал Жуков пожал мне руку, пожелал дальнейших успехов в службе и обучении комендоров.

— Служу Советскому Союзу! — ответил я как положено, но так громко, что все кругом заулыбались.