ДОРОГАМИ ПОБЕД

Сергей Глушанков, начальник отделения агитации и пропаганды политотдела 8-й армии

I

   Армия готовилась к новым боям. Она познала горечь отступления. Она сделала все, чтобы сорвать немецкий штурм Ленинграда. Настала пора ощутить и радость от продвижения вперед.
   Агитаторы находились в войсках. У них было много работы. Трудно назвать такую часть, где бы ни побывал Сергей Глушанков. Он не уставал рассказывать о мужестве ленинградцев, о славных делах воинов Ленинградского и Волховского фронтов, сделавших все, чтобы отстоять колыбель революции. Зная характер предстоящего наступления, Глушанков делился мыслями, как надо вести себя в бою, чтобы иметь успех. Говорил он и о том, что людей поведут в бой опытные и бесстрашные командиры - отделенные, взводные, ротные, батальонные, полковые, дивизионные. И, конечно же, он всячески подчеркивал, что здесь, под Ленинградом, находится прославленный советский полководец Георгий Константинович Жуков, с именем которого связаны многие блистательные победы наших войск. Бойцы уже видели Жукова на переднем крае, и впечатляющий рассказ о его боевой биографии заставлял людей верить, что новое наступление обязательно завершится победой.
   340 митингов состоялось в частях армии. На них выступили тысячи бойцов и командиров. И эти тысячи от имени десятков тысяч своих товарищей поклялись любой ценой разорвать кольцо блокады города Ленина, проявить мужество и героизм, равняться на сталинградцев, нанесших сокрушительное поражение противнику на берегах Волги.
   В ночь на двенадцатое января 1943 года Сергей Глушанков находился в подразделениях 1212-го стрелкового полка 364-й стрелковой дивизии. Он побывал во всех ротах первого батальона и побеседовал со многими бойцами и команди- рами.
   ...Плошка скудно освещает солдатскую землянку. Видны лица впереди сидящих да винтовки и автоматы, поставленные у входа. Свет падает и на агитатора, прибывшего из политотдела армии. Слушают его внимательно. Но всякие есть люди, и не каждый принимает на веру все то, что говорит этот человек.
   - Эх, невезучий наш фронт! - вздыхает пожилой, угрюмый боец, лицо которого исполосовано полдюжиной старых и новых, еще розоватых, шрамов.
   - Это почему же? -с улыбкой спрашивает майор.
   - Под Москвой учинили немцу разгром, под Сталинградом бьют по всем статьям, а мы больше двух лет топчемся на одном месте, гнием в Синявинских болотах.
   - Война, товарищи, очень хитрая штука! - Глушанков улыбается.- Помню, на Ораниенбаумском "пятачке" мы вели непрерывные атаки - и хоть бы что! Захватим высотку или поселок в пять домов, а дальше - ни шагу. И силенок мало, и техники хорошей нет, а атаки продолжаем. Вот кое-кто и подумал: для чего атаковать, коли знаешь, что толку не будет?
   - А действительно, для чего?! - подхватил солдат.
   - Потом выяснилось. Оказывается, товарищи, на главном направлении у нас совсем не было сил. И если бы не наши атаки с Ораниенбаумского плацдарма, немцы запросто захватили бы Пулковские высоты, а они, как вы знаете, глаза Ленинграда!..
   - Там понятно, а у нас? - не унимался солдат.
   - У нас? - переспросил Глушанков.- А вот прикиньте: если бы не прогнать Гитлера от Шум, Войбокала и Волхова, могла бы работать железная дорога до Ладоги? Нет. А без этой дороги Ленинграду обеспечена гибель. Вот и подумаем серьезно: был толк в наших атаках в сорок первом году или нет? Был, товарищи! Спасение Ленинграда - это наша первая и великая победа в этих местах. Сорок второй год? Теперь точно доказано, что мы сорвали штурм Ленинграда. А к этому штурму Гитлер подготовил отборные войска. От этого войска мы оставили рожки да ножки! Мы заставили Гитлера перестать думать о захвате Ленинграда - разве это не вторая наша победа?
   Где-то вблизи грохнул взрыв такой силы, что плошка погасла, земля содрогнулась, перекрытия затрещали, а на головы людей посыпался холодный песок.
   - Почти прямое попадание! - констатировал кто-то из бойцов.
   Глушанков зажег плошку.
   - На войне почти в счет не идет! - пошутил он.- Тут вся наша жизнь на почти держится. А вот этого почти у немцев уже не будет. Я, товарищи, очень хорошо знаю наши силы. Не могу назвать цифры - это военная тайна. Скажу коротко: нас будет поддерживать больше чем в сорок первом году пушек - раз в пять, "катюш" - раз в тридцать, автоматов - раз в сто, авиации и танков у нас тоже куда больше, чем год назад. Да и качество не то, товарищи бойцы!..
   В половине десятого утра 12 января 1943 года грохнули залпы сотен орудий. Били пушки и минометы, бомбардировщики забросали передний край и ближайшие тылы противника тоннами смертоносного груза, штурмовики поливали пулеметным огнем первые траншеи и подходы к ним на участке прорыва.
   Вспыхнули ракеты, и пехота поднялась в атаку.
   Успех наметился на правом фланге сражающихся советских войск. Взята роща Круглая - мощный очаг сопротивления противника, доставивший много неприятностей летом минув- шего года. Войска продвигались медленно, приходилось прогрызать каждый метр вражеских позиций. Если не взять в лоб - обходили неприступные узлы сопротивления, а потом добивали блокированные группы фашистов. Гитлеровцы сопротивлялись с упорством обреченных. Пленных почти не было. Немецкие солдаты, запуганные пропагандой, предпочитали погибать, чем поднимать руки. Пали и тысячи волховчан и ленинградцев, которые знали только одно: надо прорвать блокаду. И это великое случилось 18 января, когда войска Волховского и Ленинградского фронтов соединились. Бойцы бежали навстречу друг другу и, не скрывая слез, бросались в объятия. За это они боролись в сорок первом, за это дрались они весь сорок второй, и вот - свершилось! Это означало, что полоса земли вдоль Ладожского озера очищена от фашистов и Ленинград получил постоянную, прочную, уверенную связь не по льду или водам Ладоги, а по суше.
   Все эти дни Сергей Глушанков был с бойцами, деля с ними удачи и горести, радость победы и боль от утраты близких друзей. Он проверял, все ли люди накормлены, всем ли вовремя оказывается медицинская помощь, добивался, чтобы о героических делах прославившихся знали все, и следил, чтобы отличившиеся были достойно отмечены наградами.
   1943 год прошел в боях и в подготовке к более решительному наступлению: предстояло полностью снять блокаду с города- героя.
   Агитировать стало легче: воины испытали счастье от своей первой победы и ждали продолжения начатого с января 1943 года. Сергей Глушанков опять в войсках, беседует с солдатами и командирами на переднем крае, славит героев, говорит об успехах на всех фронтах Великой Отечественной войны, зовет людей на новые подвиги. Не однажды, пробираясь в боевые порядки стрелковых подразделений, он попадал под ураганный огонь. Он не прочь был иногда и побравировать: мол, хотя и работаю в армейском аппарате на ответственной должности, но я такой же боец, как и все вы, обстрелянный, привыкший к свисту пуль и разрыву снарядов. А почему бы и не побравировать: заместителю начальника политотдела армии, первому ее агитатору шел двадцать восьмой год - чего не выкинешь в таком возрасте!
   Через год ленинградцы и волховчане повторили свой удар, закончившийся полным разгромом врага у стен Ленинграда, вызволением древнего Великого Новгорода и многих других старинных городов русских, освобождением ленинградских, новгородских и значительной части псковских деревень.
   В рядах победителей шагал и Сергей Глушанков. На его широкой груди рядом с солдатской медалью "За отвагу" сверкали новенькие ордена Отечественной войны 1-й степени и "Красной Звезды", медаль "За оборону Ленинграда". Они были заслужены в трудных, кровопролитных боях.
   С болью в сердце он осматривал руины Новгорода. Неужели так выглядит и его родной Смоленск? И вдруг припомнился ему один тихий вечер. Было это осенью тридцать шестого года. Они ходили по Смоленску и восторгались его достопримечательностями: крепостью, Никольскими воротами, монументами в честь Героев Отечественной войны 1812 года, памятником композитору Глинке, усыпальницей и Успенским собором. Что ни памятник - яркое свидетельство героической русской истории. Они забрались на колокольню собора, и город предстал во всей своей красе и величии.
   - Люблю древние города! - вздохнула Ольга.- Это же сама история, Сережа! Здесь каждый камень поцеловать можно.
   - Со Смоленском мне было бы трудно разлучиться,- отозвался Сергей.- Полюбил я его в школьные годы, и это навечно. Правильно сказал о нем поэт Федор Глинка: ворота России.
   - Мне очень нравится Смоленск! - быстро откликнулась Ольга.- Но мне, Сережа, иногда хочется и попутешествовать. Съездить бы нам с тобой в Москву, Великий Новгород, Псков и конечно, в Святые горы, чтобы поклониться Пушкину. А как думаешь ты?
   - Я, Оленька, "за", сам об этом давно подумываю. Не хватает нам пока этих самых... - он улыбнулся и сделал выразительный жест.- Накопим - все объездим!
   Нет Великого Новгорода, лежит в развалинах. Еще неизвестно, какими останутся после врага Псков и Пушкинские горы. И нет товарища для путешествия... Нет Ольги...
   
   
   
   

Волховский фронт. Группа работников поарма. Второй справа - С. Глушанков. Рядом справа - автор И. Курчавов

II

   Коллектив отделения пропаганды и агитации поарма - дружный, думающий, смелый. Агитаторы умели найти пути к сердцу солдата. Прекрасно трудились ветераны: Булыгин, Посвянский, Свидерский, Базанов, Клименко, Давыдов, Самойлов. Но быстро находили свое место и новички: Николаев, Мамзин.
   Агитаторы любили находиться среди бойцов, и поездку в части или подразделения первой линии считали для себя не только обычным делом, но и отрадным событием. А нужно - становились солдатами и вступали в бой. Когда под Синявином сложилась трудная обстановка и надо было любой ценой удержать важный клочок земли, отпор врагу возглавил агитатор поарма Михаил Николаев. Это был подвижный, рискованный, ничего не боящийся человек. В это утро он оказался там, где ожидались яростные атаки фашистов. Срок командировки у него кончился накануне, и никто не оставлял его на переднем крае. Его оставила партийная совесть. В первые же минуты были убиты или тяжело ранены все командиры, командование принял на себя отважный политрук. Разве только квадраты на защитных петлицах гимнастерки свидетельствовали о том, что он тут старший по званию. Он действовал, как рядовой: вел по противнику огонь из винтовки, отражал атаки гранатами и не уставал повторять: "Ни шагу назад!" Он и не отступил. Даже падая смертельно раненным, Михаил успел завешать бойцам: "Держитесь, берегите этот клочок земли, дорогие товарищи!"
   Сергей Глушанков успел повидать тысячи смертей, но гибель паренька из-под Калинина, способного, честного, образованного и бесстрашного, глубоко взволновала его. Весь вечер сидел он в землянке и писал письмо матери Михаила. Знал: сына не вернешь. Но облегчить материнское страдание можно. И он находил такие слова, которые могли бы это сделать. А потом написал товарищам Михаила по работе, в партийные и советские органы: помогите матери героя, она, воспитавшая такого сына, достойна чуткости и внимания.
   Николай Мамзин пришел в политотдел армии из части, а правильнее будет сказать, из огня и дыма. Он бывал и политруком роты, а кто не знает, что в первый жаркий день боя почти все политруки рот выходили из строя! Он десятки раз водил людей в атаки, а надо - держался на рубеже до последней возможности. У него уже было три боевых ордена, и все они - за непосредственные схватки с противником.
   Глушанкову Мамзин нравился по многим причинам. Понятно, что он ничем не выделял его среди других, но внутренне восхищался им, зная его боевой путь, начавшийся чуть ли не на самой границе. И говорил Коля всегда страстно, доходчиво, убедительно. Но с Мамзиным Глушанкова роднило и еще одно: Николай тоже ничего не знал о своей жене. Придет бывало Глушанков к Мамзину и спросит:
   - Ну, как там?
   А тот уже знал, чем интересуется его непосредственный начальник:
   - То же самое, товарищ подполковник: данных об эвакуации нет. А что у вас?
   - Получил еще одно письмо от начальника госпиталя. Я ему, наверное, успел надоесть. Пишет, что Ольгу куда-то отозвали, по его предположению, в другую медицинскую часть, видимо поближе к передовой - в медсанбат дивизии или в полк.- Глушанков на время умолк.- А под Смоленском было такое...
   Мамзин был оптимистом:
   - А мне почему-то кажется, что наши жены живы. Может случиться и такое, что мы найдем их в какой-либо белорусской партизанской бригаде: моя - врач, ваша - медицинская сестра.
   - Эх, хорошо бы так! - вздыхает Глушанков.
   Потом они начинают обсуждать, куда бы и кому еще написать. Решают, что надо побеспокоить главный штаб партизанского движения: нет ли среди белорусских партизан врача Мамзиной и медицинской сестры Грененберг.
   Есть люди, которые верят в предчувствия, есть такие, что отрицают их начисто. С Колей Мамзиным вдруг стало происходить что-то необъяснимое.
   - Два с половиной года ищу жену и сыновей,- скажет он с грустью в голосе.- Два с половиной года!.. Отыщутся, а меня нет в живых: ведь война!
   Ему в таких случаях говорят, что он несет чепуху. Но Коля нет-нет да и повторит эту чепуху.
   Как-то он уехал в родную дивизию, в которой воевал все трудные годы. Дивизия вела наступательные бои западнее Новгорода. Мамзин сразу же рванулся в передовые части. Он пробыл там много дней. И был сражен разорвавшейся гранатой. Его привезли в политотдел армии, и Сергей Глушанков первым встал у его гроба. Стоял в суровом молчании и думал: пакостная и хитрая штука война! Ведь Николай бывал в переделках в тысячу раз худших, и ничего - оставался живым и невредимым. Был страшный сорок первый год. Уцелел. Были тяжкие сорок второй и сорок третий. Ничего, даже не царапнуло, хотя он почти не выходил из боя. И вот теперь, когда армия неукротимо движется вперед, Коли не стало.
   Глушанков в этот же день уехал в Новгород. Он рассказал партийным и советским работникам, только что вернувшимся на берега Волхова, как бился с врагом майор Николай Мамзин, сколько славных героических дел свершил он под стенами древнего города, как сложил голову на священной новгородской земле. Сергею хотелось, чтобы тело отважного коммуниста покоилось в сердце Новгорода, в его кремле. И товарищи согласились с его доводами. Потом он сам увозил скромный солдатский гроб в кремль, сам копал могилу для друга.
   А вскоре стали приходить письма в адрес Николая Мамзина. Одно за другим - обстоятельные, написанные торопливой рукой. Их писала жена Мамзина. Она спешила порадовать Николая, что жива и здорова, находится в партизанских лесах Белоруссии, работает врачом у партизан, участием своим в войне довольна, что мальчики, с которыми она бежала в лес, были еще в сорок первом году вывезены самолетом на Большую землю, и находятся сейчас в детском доме - они ждут не дождутся встречи с матерью и отцом. Жена просила ответить ей как можно быстрее.
   "Может, и со мной будет так,- вдруг подумал Глушанков, перечитав эти письма.- Ольга отыщется, а я..." Но он тотчас отогнал эту мысль: "Будем живы, милая Ольга, самое страшное уже позади!"
   
   
   
   

III

   Тягостны и трудны дороги отступления. Когда видишь в бедствии тысячи людей, оставляемых на глумление врагу, личные беды и невзгоды уходят на второй план. Что может значить твое горе, когда худшие беды ждут этих плачущих детей, женщин, стариков? Конечно, личные беды никогда не оставит человека в покое, он будет терзаться дни, месяцы и годы, но он понимает, что не один такой на земле, что есть люди, у которых куда большее горе по сравнению с его собственным.
   И нет ничего отраднее дорог наступления! Как приятно видеть плачущих от счастья, улыбающихся, бросающихся навстречу людей, для которых ты - родной сын, брат и отец. Сергей Глушанков с трудом сдерживал себя, когда видел жителей освобожденных мест Новгородчины. Ему стоило труда напустить на себя этакую браваду, чтобы вести разговор в непринужденной манере. Он охотно бывал в деревнях и выступал перед народом Надо было видеть, как его тогда слушали! Ни единого шороха. Кажется, что даже малолетки и те понимали, о чем говорит этот молодой подполковник. А он рассказывал о том, как трудно было нашей армии в сорок первом году, и что она делала, чтобы сдержать врага, не позволить ему захватить Москву и Левинград. Кавказ и Урал. Потом он вспоминал о переломных моментах войны, о победах под Москвой и Сталинградом, на Курской дуге, под Ленинградом и Новгородом. Если многие слушатели своими глазами видели отступающую армию в сорок первом году, то они почти ничего не знали, как готовились решающие удары по врагу, и как проходили грандиозные сражения. Разные тут были люди, и Сергей искал такие слова, чтобы его поняли все - от старого до малого.
   Беседуя с людьми на пепелищах, Глушанков часто задумывался: для его слушателей беды не кончились - ни один еще год им придется жить в тяжелых условиях: без надежного крова, без сытого стола, без нужной одежды. Но люди не боялись этого, для них было главным то, что пришла долгожданная свобода и что никогда уже больше не вернется в эти места жестокий и кровавый враг.
   Возвращаясь в политотдел и докладывая обстановку, Сергей тут же прикидывал: что бы сделать еще для поднятия духа людей, усталых, измученных, но не потерявших веры в родную Советскую власть. В освобожденные места направлялись машины с новыми художественными и документальными фильмами, с газетами и журналами, с пластинками, на которые записаны популярные фронтовые песни. Советские песни... Как по ним соскучились эти люди!
   Политотдел армии вел не только культурно-просветительную работу. В деревни посылались врачи, отправляли медикаменты, мыло и душевые установки. Агрономы из числа бойцов и офицеров давали советы, как лучше подготовиться к севу, ремонтники чинили незатейливый сельскохозяйственный инвентарь - плуги да бороны: машины и тракторы вывезли фашисты.
   Под Плюссой Сергей Глушанков впервые увидел не одиночек, а организованных партизан - со своим командованием и штабом, рацией и полевой кухней, винтовками, автоматами, пулеметами и даже небольшими пушками. Его приятно поразили эти люди - гордые, независимые, истинные хозяева на своей земле. "Возможно, и Ольга где-то в белорусских или латышских лесах, - с надеждой подумал Глушанков. - Она не такой человек, чтобы долго находиться в заточении, если даже и попала в плен. А если она на свободе - значит, бьет врага!"
   В конце февраля 1944 года управление и политотдел армии перебросили под Нарву. Армия имела хороший опыт защиты рубежей, а за Нарвой-рекой имелся важный плацдарм, захваченный наступавшими войсками Ленинградского фронта. Его надо было удержать.
   Сергей Глушанков - уже на плацдарме. Жаль, конечно, что нужно призывать бойцов не к стремительным броскам, а к стойкости, к тому, к чему он призывал с лета сорок первого года: ни шагу назад! Ничего! Пройдет какое-то время, и эти войска сделают свое дело. А сейчас нужны и стойкость и выдержка.
   Он был свидетелем того, как воины плацдарма отбивали ожесточенное наступление фашистов в апреле. Гитлеровцы хотели порадовать фюрера и ко дню его рождения подарить ему Нарвский плацдарм, а советские воины решили омрачить юбилей бесноватого и оставить его без подарка. Они не только выдержали натиск превосходящих сил противника, но и разгромили их наголову. От многих эсэсовских частей сохранились только красивые наименования.
   "Так воевать!" - говорил подполковник бойцам, сообщая о том, что Военный совет Ленинградского фронта объявил им за стойкость и мужество благодарность, а тысячи наиболее отличившихся наградил орденами и медалями. Про себя отметил, что в воспитании мужества и стойкости хорошо поработали агитаторы - коммунисты, комсомольцы, беспартийные.
   В июле войска двух армий начали штурм Нарвы. Погода была солнечной, и над плацдармом поплыли десятки вражеских бомбардировщиков! У противника еще имелись значительные силы. Артиллерия била непрерывно, на болоте вздымались тысячи больших и малых грязно-бурых фонтанов. Глушанков сидел за танком, превращенным в неподвижную огневую точку (какой там маневр в топи болот!) и вместе с бойцами смотрел в затуманенную разрывами даль. Он знал, что сил у наступающих больше, чем у противника, что техника куда мощнее и что люди, опытные и закаленные, полны решимости взять город. Над головой неслись сотни хвостатых комет, выпущенных "катюшами", свистели тысячи снарядов и мин, грохотали моторами краснозвездные штурмовики, истребители, бомбардировщики.
   Перед танком плеснулось яркое пламя разрыва и тотчас взметнулся бурый фонтан; Глушанкова и бойцов забрызгало грязью. Сергей стряхнул жижу с пилотки и сказал полушутя-полусерьезно:
   - Это, пожалуй, последняя грязь на нашем пути, товарищи! Хватит сидеть в болотах. Возьмем Нарву, а там - наступать одно удовольствие.
   В небе вспыхнули три красные звездочки. Кто-то призывно крикнул: "За Родину, за партию - вперед!" -и всюду - впереди, справа и слева - поднялись люди. Они шли в решающую атаку.
   Жестокие бои продолжались несколько суток. 26 июля город был взят. Впрочем, города не существовало, виднелись только дымящиеся развалины: фашисты взорвали Нарву - от древних исторических зданий до небольших одноэтажных домишек.
   Сергей ходил по улицам освобожденного города и, казалось, уже привыкший к злодеяниям гитлеровцев, не мог представить себе степень одичания цивилизованных европейцев, сотворивших такое зло. На мгновение он вообразил, что это не Нарва, а Рига или Таллин. "Нет, нет,- сказал он себе,- такого допустить нельзя. Наступать надо так, чтобы фашисты забыли о своей варварской практике "выжженной земли".
   Он стоял на берегу бурной, говорливой Нарвы, а думал о другой реке, о Даугаве, которую успел полюбить. "Еще немного, Оля,- шептал он,- и мы пройдемся с тобой по ее набережным. Мы сядем на моторку и помчимся к заливу. Мы подставим лица навстречу ветру, и пусть ласкает он нас, уставших на такой трудной войне!"
   Сергей так живо нарисовал себе сцену свидания, что ему захотелось как можно быстрее освободить всю нашу землю, чтобы к людям вернулись покой и радость.