Галина Куликовская
НАВСТРЕЧУ БУРЕ

   В краю Брянских лесов, в хрустальном городе Дятькове, стоит скромный памятник. На сером граните постамента - бюст молодого человека, которого здесь знал каждый: открытое волевое лицо, глубоко посаженные, зорко вглядывающиеся вдаль глаза, причесанный ветром непокорный вихор. И куртка поверх гимнастерки, распахнутая ветром. Слева на груди - комсомольский значок.
   Да, именно таким он был и в жизни - Владимир Рябок: всегда рвался вперед, навстречу буре и ветру. Он жадно торопился жить. Он хотел много сделать. Он хотел много успеть. У него было горячее сердце. И в ту свою последнюю, роковую минуту он слишком спешил, как всегда, он горел. А пуля... Глупая пуля не разобрала...
   И вот сейчас у могилы его - венки. И раскрытые ладони молоденьких ив. И охапки свежих цветов. Все время, из года в год. Двадцать четыре года подряд. Владиславу Рябку тоже двадцать четыре года. Он сидит передо мной у открытого окна в ореоле нежной березовой пены. Светлорус, прямоволос, коренаст, невысок, как отец. И еще глаза. Как лесные озера, как волны в весенней Десне. В них и солнце, и радость, в них тоска и печаль. Он никогда не видел отца. Он не слышал его голоса. Он не знал его рук. Он не чувствовал его губ. Он был слишком далек от него тогда, в тот свой первый день. Между ними лежала земля в огне и дыму. Между ними бурлили реки и вздымались горы. И только тридцать четыре дня и тридцать четыре ночи бились их сердца час в час, минута в минуту в неоглядных далях друг от друга. На тридцать пятый день, в таком же буйном майском цветении, как сейчас, как этот, отца не стало. А он набирался сил, рос, чтоб вернуться, когда утихнет пожар, на берега отцовской реки, чтоб узнавать и открывать отца, чтоб гордиться и восторгаться им. Чтоб наполнить свою жизнь им, чтоб закрыть пустоту его образом...
   Но от отца так мало оставалось. Так мало он узнавал.
   Он вглядывался в портреты. Смотрел, спрашивал, но те молчали. На снимках, где отец был с другими, он очень далек был от него. За плечами винтовка, на груди бинокль, хмуро сведены брови, резко обозначилась складка на переносице. Он полностью был среди тех, что его окружали,- людей в полушубках, шинелях и куртках, с винтовками.
   Отцовский пиджак. Довоенный, зеленоватый, припрятанный для него бабушкой. Вернувшись из Суворовского училища, Владислав стряхнул, расправил, надел отцовский пиджак. Он чуть широковат, но в нем так тепло, так покойно, будто руки отца легли на его плечи. Он очень берег его. Но ведь вещи так быстро стареют!
   И еще рассказы. Он собирал их по крупицам, по бисеринкам, складывал и накапливал в своей памяти.
   Зеленая, в подорожнике и одуванчиках полусельская-полугородская улица на окраине Брянска, возле станции. Здесь рос его отец. Полными и безраздельными хозяевами этой улицы были братья Рябки - Петя, Коля и Володя, его отец. Они заядлые вратари и нападающие. Их футбольная команда, конечно, непобедимая на всей улице. Но вот в конце улицы показывался дед Владислава с синей дорожной сумкой через плечо. Футбольные ворота пустели мгновенно. Мальчишки бежали в дом. Они знали, что в этой сумке пропутешествовавшей в паровозной будке, гостинцы для них. Машинист раскрывал сумку, вытряхивал из нее яблоки, орехи, сласти.
   - Ну, рябченята, как дела?
   Володя показывал планеры и моторчики, которые сам смастерил.
   - Будешь человеком, раз технику любишь,- приглаживал Володин чуб дед.
   А сумеречными зимними вечерами машинист рассказывал подросшим детям, как прятал на паровозе, еще до революции, тайные большевистские газеты и книги, как провозил их от полустанка к полустанку, от города к городу.
   Ребята слушали затаив дыхание. Володя сидел полураскрыв рот, с горящими от волнения глазами. Он так гордился своим отцом!
   - А я своим! Для меня он нечто сверхъестественное.- Владислав сжимает руки так, что белеют пальцы на суставах.- Он был необыкновенным человеком даже в детстве. Послушайте, что рассказала мне тетя Ира, папина родная сестра.
   Держит мальчик за руки девочку, раскрутил ее. Летает она вокруг него каруселью.
   - Ой, хватит, пусти!
   И вдруг вырвалась девочка, упала в сторону. Выскользнула из рук брата. Плачет Ира, кричит.
   - Больно, больно тебе? - испугался мальчик. Поднял ее на руки, прижал к себе, понес. Два километра тащил на себе сестренку, до самой больницы. Ему было ведь очень тяжело.
   - Папе было всего тогда двенадцать лет, а Ире семь. И снова в глазах-озерах тихая грусть...
   - Хотите, теперь я буду рассказывать вам об отце? - предложила я.- Может быть, вы услышите что-нибудь для вас новое... Вы, конечно, знаете Старь - тихий рабочий поселок, что в четырнадцати километрах от Дятькова? К нему до недавнего времени и дороги приличной не было. От шлагбаума, где дорога пересекается рельсами и светлеет обелиск с именем вашего отца, высеченным на нем, шел пыльный грейдер, и все. Только сейчас туда прокладывается широкое шоссе на бетонном основании.
   Стоит поселок Старь, окруженный со всех сторон лесами, вдыхает их запахи, слушает их голоса. А в центре поселка - стекольный завод. На кем и работал Владимир Самсонович Рябок в 1941 году, перед Великой Отечественной войной. За его плечами был техникум в Дятькове. Потом его направили сюда, в Старь, сменным инженером. Вскоре тут назначили начальником составного цеха. В этом цехе приготавливается шихта, из которой варится стекло. Для каждого стекла существует свой рецепт. И чего только в нем кет: и доломит, и борная кислота, и сода кальцинированная, и окись цинка, и десятки добавок. Достаточно очень небольшого количества их, и стекло приобретает то или иное свойство. Кто бы мог подумать, например, что прозрачность его зависит от мышьяка, красный цвет - от закиси меди, а зеленый - от окиси той же самой меди? Владимир Рябок хоть и молод был, но специалистом на заводе слыл толковым. Потому и доверили ему цех. А за общительный нрав и чуткость к людям избрали в заводской комитет комсомола.
   Жил он тогда в заводском доме за линией. Теперь этого дома нет, сгорел в войну. А в ту пору был окружен садами и огородами. Рябок вскапывал грядки, окучивал яблони, он любил повозиться в земле. Он вообще многое любил, многим увлекался. Например, шахматами. Соберутся на праздники друзья, и, пока женщины накрывают стол, он сидит уже за доской с Михаилом Выходцевым, нормировщиком механического цеха, с которым дружил. Зимой бегал на лыжах, летом садился на мотоцикл. Наберет, бывало, детишек - и только облако белое несется им вслед. В заводской футбольной команде был нападающим.
   - А у нас в Суворовском все на гимнастику толкали,- замечает сын и добавляет: -В то же время отец был прекрасным семьянином. Мама рассказывала, как он возился с ребятами, как помогал ей дома по хозяйству. Тогда было трое детей. Два моих брата и сестра. Я - четвертый, родился уже в эвакуации...
   Когда началась война, Владимир Рябок был избран секретарем Дятьковского райкома комсомола. Он жил в Дятькове, а семья оставалась в Стари. Фронт двигался с запада на восток. Эвакуировались дети и семьи.
   Советская власть готовилась перейти в подполье.
   Райком комсомола, возглавляемый Рябком, отбирал в партизанские отряды и подпольные группы молодежь, подготавливал конспиративные квартиры. Сам Рябок формировал специальную группу истребителей танков, однако ей так и не удалось развернуться. Группа попала в окружение, и когда Рябок, одним из последних покинувший город, пытался найти ее в лесу, то она к тому времени была уже разбита.
   Тогда Рябок собрал новую группу и стал в Дятьковском партизанском отряде начальником разведки. Не было оружия - и он предпринял вылазку в Дятьково, где в здании райкома комсомола были спрятаны винтовки и гранаты.
   Осенью ему поручили организовать группу в Стари.
   В один из октябрьских вечеров Выходцев возвращался с работы домой. Только поднялся по ступенькам, открыл дверь в свой коридор, как кто-то скомандовал:
   - Руки вверх!
   Обернулся Михаил, видит, Рябок стоит. Тот любил придумывать всякие такие неожиданные штучки.
   - Э-э, я не боюсь,- отшутился Миша.- Я не из пугливых, браток.
   Рябок торопился, не стал даже снимать пальто.
   - Пойдем, я за тобой.
   Привел к Ивану Васильевичу Ковалеву, мастеру-стеклодуву первой руки. Теперь он председатель поселкового Совета в Стари. У того уже сидел Аким Иванович Ары-ничев, тоже с завода, и еще несколько человек своих, старьских.
   - Вот что, товарищи! - без долгих предисловий начал Рябок. Он терпеть не мог длинных речей, говорил всегда коротко и ясно.- Я прибыл для организации партизанской группы. Каково ваше мнение? Какие предложения?
   Мнение было одно, и никем оно не оспаривалось: партизанскому отряду быть. Он уже есть, и все присутствующие готовы к действиям. А предложение было принято такое: в Долгачевой шейке, что в урочище Романиха, вырыть землянку, собирать там оружие. Выходцев и Рябок должны быть на время расконспирированы, а остальным надо уйти в Романиху к леснику Серегину. Командиром группы назначили Цыганкова, комиссаром стал Рябок.
   Как-то Выходцев встретил Гену Чертова (тогда он еще был мальчонкой) и сделал его своим помощником. Потом стал тот лихим разведчиком. Для начала Гена принес партизанам две винтовки. Первые выстрелы из них прозвучали очень скоро.
   Штаб-квартира группы размещалась в доме мастера по выработке стекла Петра Сергеевича Севского. Он потом погиб на фронте, а жену расстреляли фашисты. А дом цел и сейчас. Большой, в две квартиры и шесть окон с резными наличниками по фасаду. Его легко найти на широкой Пионерской улице. Живут в нем дочь и сын Севские. А тогда, осенью 1941 года, в доме писали от руки листовки к населению, слушали радиопередачи из Москвы и совещались. И в тот вечер, после ноябрьских праздников, засиделись допоздна Рябок, Ковалев, Севский. Только вышли за калитку, а из-за угла - тут перед домом переулок начинается - движутся подводы, а на них немцы. Кричат что-то, затворами щелкают. Партизаны дали несколько выстрелов по ним и бегом в лес, благо он рядом. Пионерская улица в него упирается. Вступать в бой в тот момент ни к чему было. Не следовало себя обнаруживать.
   Вскоре Рябок побывал в Ивоте. Здесь он связался с верными людьми, которые думали о партизанском отряде. Но их было мало. Ивотинцы решили тогда объединиться со старьскими партизанами. Во главе их был Петр Васильевич Чернов и вместе с ним Виктор Хабаров, Виктор Снежков, Дмитрий Митин, Семен Чернов. Сейчас Семен Чернов - начальник отдела кадров Ивотского стекольного завода. Он очень хорошо помнит, как пришел первый раз в Романиху, как перед строем партизан возле будки давал присягу, произносил слова клятвы. Затем Рябок пожал ему руку, поздравил с вступлением в отряд, вручил винтовку.
   Так в Стари возникла крепкая партизанская группа. Она была уже вооружена и обросла хозяйством. При ее участии был поставлен в поселке свой староста. Раньше им был присланный оккупантами из Брянска некий Садик. Его собрались разоблачить перед народом на собрании, но не успели: сбежал. Уговорили быть вместо него Бычкова, своего чело- века.
   
   
    Бой у шлагбаума
   
   Со Святого озера, что за Старью, партизанская разведка донесла: на Чернятинский стекольный завод поехали гитлеровцы. Несколько машин. Надо бы на обратном пути их встретить. Разрабатывается план нападения. Решено было дать бой немцам у перекрестка железной дороги с шоссе Дятьково - Старь, там, где это шоссе ответвляется вправо, на Ивот. В нем принимает участие весь отряд и группа отставших от частей военных под командованием Куликова. Предполагалось пропустить легковую машину вперед и по сигналу с командного пункта, из домика стрелочника, в котором находился Рябок, открыть ураганный огонь по всем грузовикам из всех огневых точек. Рассчитывали, что грузовые машины пойдут примерно с интервалом в двадцать метров, растянутся, следовательно, метров на сто. Перекрывая это расстояние, и расставили вдоль шоссе у его обочины и в лесу пулеметы и миномет.
   Справа от шоссе, сразу за железной дорогой, стоял дом лесника Шишина. Хозяина не было.
   И вот наступил этот день - 28 декабря. Много часов партизаны лежали в снегу, время от времени бегая отогреваться в дом лесника. Мороз стоял около тридцати градусов. Наконец в одиннадцать часов утра загудели машины. Легковая проехала засаду в старьском леске, где сидел с пулеметом Выходцев, и неожиданно остановилась у домика лесника. Остальные пять машин - это были грузовики - шли медленно, близко друг к другу, слишком скученно, пока не остановились вовсе. Это и меняло и облегчало задачу. Колонна оказалась сконцентрированной на меньшем пространстве, ее легче было уничтожить.
   Из легковой машины вышел офицер и, ничего не подозревая, направился к Шишину. За ним последовали два автоматчика. Поднялись по ступенькам, толкнули дверь, из которой повалил теплый воздух. В это мгновение хлопнул выстрел - сигнал в окне у Рябка. Пулемет, видимо, заклинило, был только один выстрел. Но его оказалось достаточно.
   - Огонь!
   Из-за сторожки, из лесу, со стороны Дятькова, за переездом, где зарылись в снег бойцы Куликова, из-за будки стрелочника - со всех сторон застрочили пулеметы. Младший лейтенант Козырев открыл огонь из миномета. Гитлеровцы не ожидали такой встречи. Тяжелый пулемет на последней, замыкающей колонну машине сразу был выведен из строя. Кособочились, оседая на продырявленных шинах, грузовики, падали раненые и убитые. Не прошло и десяти минут, как все было кончено.
   - В атаку! - скомандовал Рябок.
   Двое немцев выскочили из шишинского дома, бросились к сеновалу. В это время перебегал поле, отводя испуганных лошадей, молоденький солдат из окруженцев. Вражеский автоматчик пустил по нему очередь. Но и сам не ушел.
   На сеновал развернули пулемет, бросили туда гранату. На сухом морозном ветру взвилось пламя.
   Третьему фашисту из легковой машины все же удалось бежать. Он успел скрыться в лесу, который тянулся до самого Ивота. Позже его поймает Рябок с товарищами. Но это уже продолжение истории, и об этом потом.
   Партизаны выстроились вдоль шоссе у машин. Стало тихо. Только на морозе потрескивают догорающие стропила шишинского сарая. Идет перекличка. Все на месте. Нет только молоденького солдата, который бросился за лошадьми. Трое в суматохе были ранены осколками собственных гранат и пулями. Раненых перевязали, уложили на подводы.
   Через какой-нибудь час подвели итог бою: уничтожено тридцать пять гитлеровских офицеров из летного состава; трофеи - семнадцать автоматов, три пулемета, винтовка, парабеллум, обмундирование... пять кур и поросенок. Неплохие трофеи, очень нужные партизанам. Что же касается живности - ее немедленно вернули владельцам в Старь. Рябок был таким всегда. Партизаны не только возвращали награбленное врагами по принадлежности, но и сами старались, чем могли, помочь людям. Узнал как-то Рябок, что в Ивоте голодает семья Пасецкой. Распорядился подбросить им пару мешков картошки. Другой раз о стариках каких-нибудь беспомощных позаботится. Он был добрым, очень отзывчивым, ваш отец!
   История поимки третьего (тридцать шестого) немца, переводчика, такова. Ему удалось добраться до Ивота. Там кто-то пытался в него стрелять, и, запуганный, он снова бежал в лес. Забрел в сторожку к леснику Андрею Серегину. Тут его перевязали, и он улегся на лавку. Тем временем Серегин послал своих малых сыновей - одному было двенадцать, другому восемь лет - сообщить, кому надо, о госте. Навстречу им попались как раз Рябок и Николай Иванцов. Они ехали на лошадях, приглядываясь к следу беглеца. Выдавал след его с головой: подметки сапог были с пуговками, рано или поздно его бы нашли.
   Впоследствии фашисты жестоко расправились с лесником за помощь партизанам. Расстреляли его жену и малых ребят и его самого. Спаслась только дочь, учительница, которая ушла вовремя. Старший сын Петр был в партизанах.
   Ныне на месте боя у шлагбаума, там, где железнодорожная ветка пересекается с шоссе, идущим из Дятькова, рядом с будкой в четыре окошка и срубом колодца, стоит белоснежный обелиск. На нем увековечено:
   "Здесь в дни Великой Отечественной войны
   28 декабря 1941 года
   партизанский отряд под командованием
   Героя Советского Союза РЯБКА В. С.
   уничтожил группу немецко-фашистских войско.
   У обелиска чистенько подметено, посажены цветы, и каждый шофер, проезжающий здесь, притормозит машину, и каждый пешеход, идущий мимо, замедлит свои шаги.
   
   
   
   
    Дятьковекие "языки"
   
   После операции, столь успешно завершенной у шлагбаума, гитлеровцы не на шутку забеспокоились. Оки и так старались не обосновываться в этом партизанском, как они называли Дятьковский, районе. А тут и вовсе стали появляться лишь наездами. Но и эти кратковременные визиты не оставались незамеченными.
   В январе послали на разведку в Дятьково Розу Ободни-кову. Вернулась она и докладывает, что возле больницы стоит машина с орудием и что в доме рядом живут немцы.
   Все эти места - и больницу, и дома возле нее - хорошо знал Рябок. У него рождается дерзкая идея - взять немцев в плен. Осуществить эту идею отправляются шестеро: Рябок, Снежков, Хабаров, Иванцов, Чернов и шофер Ковалев из Стари.
   Уже смеркалось, когда партизаны в санях подъехали к машине. Крутил ветер, перекатывал поземку, поднимал тучи снежной пыли, и все это благоприятствовало ходу дела. Ковалев сразу пробрался в машину и попытался ее завести. Пока он возился там, подвода стояла сбоку. Из сумерек выплыла лошадь.
   - Кто? - спросили по-немецки.
   Рябок спокойно ответил:
   - Свои.
   Но немец был не один, а с полицаем. Пока полицай соображал, что делать, Рябок связал его, а Петр Васильевич Чернов с Ивотского стекольного завода (сейчас он уже на пенсии, а до войны был начальником цеха), большой, кряжистый, медвежьей силы, крепко сжал в своих объятиях немца.
   Вся эта процедура происходила в быстро сгущавшихся сумерках и часто повалившем снеге, безмолвно, мгновенно. Забрав немца и полицая и их лошадь, Рябок отвел их в сторону и приступил к переговорам. Немец понял, что свою жизнь он может спасти одним лишь путем - помочь взять остальных своих соотечественников. Выбора у него не было. Он согласился.
   Вместе с ним Рябок вернулся к дому. Немец пошел в квартиру, осторожно постучал. Из-за двери спросили: "Кто?" - и, узнав, разрешили войти. Офицер не ждал гостей. Он сидел за столом и помешивал чай в стакане. На столе лежали галеты, шоколад, разносился запах свежей заварки. Неплохо ему тут, видимо, жилось. Но это было последнее столь благополучное и безмятежное его чаепитие.
   В другой квартире офицер лежал на диване и читал книжку. Пришлось и его побеспокоить.
   - Хенде хох! - гаркнул, стремительно ворвавшись, Ря- бок.
   Книжка выпала из рук немца. С выражением дикого ужаса на лице он медленно встал, косясь на наведенное на него дуло пистолета.
   Итак, идея Рябка была осуществлена весьма успешно. В штаб отряда - тогда он находился в доме Якова Ивановича Зуева на Первомайской улице в Ивоте - привезли трех "языков". Их допрашивал учитель Зензимов, знавший немецкий язык. Наутро "языков" передали Бытошскому отряду, а оттуда их доставили на Большую землю.
   Дом тот зуевский потом сгорел. На его месте поставили новый. Сейчас на нем мемориальная доска. В том доме было принято решение окончательно очистить Дятъково от немцев. Уже намечалось, что нужно сделать для этого, и вовремя : наши войска подошли к Людинову.
   14 февраля партизанское соединение пошло на штурм Дятькова. Ударный кулак под командованием Рябка должен был "сработать" на южной окраине города. И действительно, Рябок, опрокинув карателей, первым прорвался к центру. Фашисты драпали. Со всех сторон потянулись в райцентр партизаны. В школе, которая находилась у желез- нодорожной станции Дятьково, расположились райисполком, райком партии, райком комсомола. В Ивоте, Стари и других местах ожили поселковые Советы, Рябок и его товарищи создавали в селах молодежные группы самообороны.
   
   
   
    Белая шуба
   
   В краеведческом музее в Брянске есть одна любопытная фотография. Она, вероятно, знакома и вам, Владислав. Это снимок группы партизан. В центре, во втором ряду, сидит ваш отец. На нем темная ушанка и ослепительно белая шуба. Помните? А слыхали ли вы, как он ее добыл?
   Произошло это в одну из многочисленных операций, осуществленных Рябком в то короткое время, когда в районе с февраля по июль сорок второго года была восстановлена Советская власть. Партизаны участили свои диверсии, предпринимали все более обширные и смелые вылазки, пускали под откос эшелоны, взрывали мосты. Со всех сторон стекались к ним отбившиеся от частей солдаты. Их собирали и большими группами, по сто человек, переправляли через линию фронта. А Рябок все рвался в бой. Был он тогда начальником разведки. Хотелось ему участвовать чуть ли не в каждой операции.
   Большое дело было под деревней Любышь. Расположена она на восток от Дятькова. Там имелась группа самообороны. Но вот поступил оттуда сигнал, что немцы готовятся к вылазке, хотят взять деревню.
   Немедленно были подняты партизанские группы и отряды. Они со всех сторон обложили Любышь, в которой, по донесению разведки, было не менее ста двадцати гитлеровцев на лыжах. Удалось выбить их из деревни и оттеснить на луга, к реке Болве, притоку Десны. Пришлось им залечь, зарыться в снег и защищаться. Полтора часа их держали в снегу, не давая ни подняться, ни вырваться. А когда противник стал терять и силы, и самообладание, поднялся Рябок. Его клич "ура" подхватили партизаны, идя в наступление. Много было взято в плен тогда фашистов, но больше их осталось лежать в сугробах у Болвы.
   ...Часто Рябку приходилось действовать под Жиздрой. На Мишкнском большаке, идущем через Брянск на Жиздру, как раз и была добыта белая шуба. Случилось это возле деревни Кубково. По обочине росли кустарники, за ними начинался лес. Шоссе в этом месте заминировали.
   Когда показались легковые машины, партизаны по команде Рябка обстреляли их. Три офицера и шоферы были убиты на месте, а один пожилой гитлеровец только ранен.
   Им оказался полковник фашистской армии. Он имел при себе ценные секретные документы. Полковника взяли в плен, а белая шуба, накинутая поверх шинели, перешла в собственность Рябка. Тем более что у него не было такой удобной теплой одежды. Только пришлось ее укоротить. Рябок был не богатырского роста.
   
   
   
   
    Гибель Рябка
   
   В мае 1942 года, в брянских лесах, так хорошо освоенных Рябком, разыгралась, трагедия, стоившая ему жизни. Последнюю свою операцию он продумывал особенно глубоко, долго обсуждая с товарищами все возможные варианты и неожиданности. Словом, готовился очень тщательно. И действительно, на этот раз должны были проявиться все лучшие качества советского партизана-разведчика: ловкость, находчивость и, конечно, бесстрашие. Потому, что с врагом предстояло схватиться матерым и хитрым, которого трудно было бы подцепить на простую удочку.
   Речь шла о кровавом старосте в большом селе Верхи. Вместе со своим сыном он сплел в Верхах осиное гнездо из подобных им отпетых подонков. Возле них вертелись все полицаи. В самом селе стоял немецкий гарнизон.
   Староста отличался особой жестокостью, граничащей с садизмом. Многих военнопленных, активистов села, членов семей партизан и коммунистов отправил он на тот свет. На его счету уже было около шестидесяти расстрелянных и замученных советских людей. Любимым видом развлечения этого предателя было подстрелить свою обреченную жертву на расстоянии, издали, когда она ничего и не подозревала об этом. Отец и сын отлично стреляли и соревновались друг с другом в снайперском мастерстве. Бывало, идет по улице женщина, которую следовало бы убрать, отец к окошку: "Ну, кто ловчее?"...
   Словом, настал черед старосты. Было решено взять его живым, чтобы повесить потом перед всем народом.
   Установили, что староста с сыном и начальником полиции под охраной двух полицаев обычно отсиживаются в одном и том же доме. Замысел был таков: выманить их рано утром, на рассвете, под каким-либо предлогом из этого дома в лес, который был рядом, и там обезоружить, свалить, связать и увести.
   - Но как их оттуда выкурить?
   Рябок нашел вполне аргументированный предлог:
   - Надо сказать им, что убежали два партизана в лес и что нужна их, старосты и полицая, немедленная помощь.
   - Но кто это должен сказать? Кому староста поверит?
   - Поверит он немецкому офицеру. Да не простому, а заслуженному, с наградами, регалиями.
   - Немецких-то офицеров у нас нет,- усомнился кто-то.
   - А немцы есть!
   Действительно, в отряде было трое превосходно знавших немецкий язык: немец-коммунист, перешедший к партизанам, немецкий переводчик, находившийся в отряде уже некоторое время, и один чех, который тоже свободно и чисто говорил по-немецки. Они-то и должны были стать полковником, его адъютантом и солдатом.
   - Что ж, в добрый час! - сказал на прощание командир отряда, когда группа в тринадцать человек, не считая "немцев" во главе с Рябком, бесшумно двинулась на исходе теплой майской ночи в поход.
   Рябок разбил всех на две группы. Одну, заманивающую, возглавил Александр Хабаров. К нему присоединились Николай Паршиков, Петр Серегин и Валентин Черкесов. Всех их одели в полицейскую форму. С ними же должны были пойти немецкий полковник с железным крестом и орденами, немецкий офицер при нем и переводчик. Немцам вручили автоматы и пистолеты, предварительно вынув из них патроны, так как партизаны все еще не были до конца в них уверены.
   Вторую группу - группу захвата возглавил сам Рябок. Она спряталась в молодом, пахнущем смолой густом сосняке, неподалеку от Верхов. Рядом с Рябком стоял его старый друг по Стари Михаил Выходцев, правая рука по разведке, "Захватчики" по условному знаку Рябка "Руки вверх" должны были, мгновенно рассредоточившись, окружить полицаев. Так было задумано.
   Около шести часов утра, когда звенел птичьим оркестром весенний лес, все были уже на месте. Рябок еще раз проинструктировал каждого, и ровно в семь "завлекатели" вошли в село. Дом старосты стоял шестым от края деревни, на холме и хорошо просматривался с места засады.
   В бинокль было видно, как Хабаров со своими спутниками подошли к дому, постучали и им долго не открывали. У старосты, видно, после очередной попойки все спали.
   Наконец один за другим "полковник" и его свита скрылись за дверью...
   Прошло в общей сложности минут пятнадцать - двадцать, пока наконец на площадке крыльца не показались фигуры. "Партизанские полицаи" торопили верховских по- лицаев.
   Выходцев смотрел в бинокль и считал: четыре, шесть...
   - Их же восемь человек,- тихо сказал он, подойдя к Рябку.
   - Ну что ж, нас больше,- отвечал тот.
   По мере приближения к леску свои полицаи поотстали и шли полукружьем, на расстоянии нескольких шагов. Но "немцев" оттянуть не удалось. Староста, выхваляясь перед высоким начальством, все время вертелся при них.
   С каждым шагом необычная процессия все ближе и ближе подходит к сосняку. Все больше сокращается расстояние между ними и засадой. Хорошо уже слышны голоса, немецкая речь, перемешанная с русской. Вот уже Рябку четко различимо рыжеволосое, под черной шапкой, безбровое лицо старосты с мясистым угреватым носом и красноватыми белками бесцветных глаз. Еще шаг...
   - Руки вверх! - взметнулся, будто подброшенный с земли пружиной, невысокий упругий Рябок.
   И в тот же миг прогрохотал выстрел. Выходцев, лежавший рядом с Рябком и не мигая смотревший на старосту, успел только заметить, как вздрогнул от крика Рябка большой, в рыжих волосах палец старосты, лежавший на спусковом крючке СВТ, как в следующее мгновение, несоизмеримое во времени, упал лицом вперед на ярко-зеленую мягкую траву, широко раскинув руки, Рябок.
   Выходцеву еще почему-то подумалось, что человек так вот чаще всего и умирает, не успев охнуть и даже простонать. Умирает тихо, без звука, плашмя валясь на землю... Потом уже, позже, ему приходили в голову мысли о том, что это случайная, нелепая пуля, что подождал бы Рябок еще каких-нибудь тридцать секунд, и все могло бы обернуться иначе, что он ведь таким был горячим, нетерпеливым...
   Предателей не пришлось вешать. Им посчастливилось: их просто перестреляли тут, у опушки соснового леса, обезумевшие от ярости и горя партизаны.
   Рябка, бережно положив на плащ-палатку, несли Выходцев, Хабаров и Черкесов. Он будто уснул, плотно смежив светлые глаза, с пышным разлохмаченным чубом. Боль не коснулась его, пуля попала прямо в сердце, и только на новой офицерской гимнастерке, которую Рябок надел в тот день первый раз, осталась от нее маленькая черная дырка.
   Надо было успеть, пока не снарядят погоню, проскочить два большака и просеку. Гарнизон, конечно, поставлен на ноги. Удалось. Проскочили. Возле Любохны нашли подходящее убежище на время, до вечера. Наломали пахучих сосновых веток, устроили своему командиру перину и потом прикрыли его такими же ветками.
   Поздно вечером партизаны приехали за Рябком. Его несли на носилках, переправили в лодке через серебристо-лунную Болву, везли до Дятькова машиной.
   В парке, в летнем театре, был установлен гроб. Толпы людей шли и шли к нему. Дятьковские, ивотские, старские - все свои.
   Похоронили Владимира Рябка под сосной, где стоит ныне памятник. Гулким эхом прогрохотал салют товарищу и другу, а имя его партизаны взяли своему отряду.
   Много лет прошло с тех пор, а люди идут и идут к Рябку и кладут у подножия памятника цветы. Он жив в их памяти.
   И вот сейчас сидит напротив меня Рябок-младший, Владислав. Он теперь только на пять лет моложе своего отца, когда тот погиб. Студент третьего курса технологического института. На лацкане его пиджака значок мастера спорта СССР. Он любит спорт так же, как любил его отец. У него атлетически развернуты плечи - гимнаст. И на узком загорелом лице огромные светлые глаза - как у отца.