Дежурство в ночь Андрей сдал кубанцу Приходько. Пока «хохол» вышагивал перед ломаным строем хуторских парней и громким голосом учил их правам и обязанностям постового в ночных условиях, он поднялся и запер на замок свою комнатушку, «отдел». Проходя мимо двери начальника, замедлил шаг, — не мог в полутемном коридоре на ходу подпоясаться. В кабинете крупный разговор. Слышен визгливый голос Воронка. Кто-то осто-рожно поднимался на крыльцо. Ругаясь, Андрей вышел из коридора и столкнулся с Макаром Денисовым.
— Ты кого это вспоминаешь?
— Ремень вот... В дырку не попаду.
Макар, присаживаясь на перила, посочувствовал:
— Ишь ты... Да оно ить вроде и грех ишо жаловаться... Молодой. А ты либо до Картавки?
— Куда же больше?
— Но, но. Бекер, поди, заждался тама.
Андрей ногу придержал на ступеньках: Макарово «но, но» подозрительным показалось. Не оборачиваясь, пригласил и его с собой:
— Может, поддержишь компанию?
— Я-то?
— Ну да.
Завозился Макар на перилах, как курица на шесте, нехотя отказался:
— Оно ить не прочь... Да вот требують до самого... Горячка какаясь. Не слыхал, что там?
Андрей отмахнулся:
— Да пакет какой-то доставили мне в дежурку. Вот с него и забегались.
Открывая калитку, пожалел:
— Жаль, а то бы посидели... Скоро выберешься, заверни.
Вышел Андрей на базарную площадь — крик вдогонку, с крыльца полиции:
— Болына-ак!
Топот кованых сапог по дорожке вдоль частокола парка. Подставив ветру спину, закурил Андрей; прикидывал торопливо, на что он им понадобился? (После суточного дежурства ему положен отдых.) Может, велят тоже отправиться по «доносу»? Не хотелось бы таскаться всю ночь в седле, а главное — Бекера задержать у Картавки некому. Все так гладко началось. Через пару часов Ленька уже должен быть с хлопцами возле питомника со всеми припасами для взрыва.
Из-за дома вывернулся запыхавшийся «хохол».
— Гайда, Большак, до начальства!
— За каким еще?
— Та гайда.
В густых влажных сумерках Андрей неясно различал лицо Приходько. И хотя в голосе не уловил никакой тревоги, по привычке сунул руку в карман шинели, где у него хранился браунинг.
В кабинете начальника полиции накурено, хоть топор вешай. Лампа на стене чадила, и на нее никто не обращал внимания. Сам Качура сидел в кресле, в руках у него «тот» конверт; Степан Жеребко один занял подокон-ник; еще двое или трое старших полицейских чинов разместились на стульях под портретом фюрера, а Воронок сутулился у порога на корточках. У него был вид рассерженного хорька — подставь сапог, и он вцепится в него острыми зубами.
— Кто тебе всунул эту хреновину? — спросил гильф-полицай строго, вертя конвертом.
— А черт его знает. — Андрей пожал плечами. — Ввалился в дежурку вот такой клоп. Картуз на нем... В руках— кнут. «Ты самый главный?» — спрашивает. «Я».— «А не брешешь?» Хотел ему по шеям дать, а он вытаскивает из-за пазухи этот конверт и сует. А тут Приходько... Завозился со сдачей дежурства — позабыл и о конверте и о пацане. А что в нем?
Вынул Качура сложенный вдвое листок, прочел.
— Да-а... — Андрей сдвинул на лоб папаху. — А может, он еще тут огинается, нарочный-то? Эй, дневальный!
— Шумели уже, — отозвались из дыма.
Стало ясно, здесь раскол: одни, с самим «гильфом», не верили этой писульке, другие, Воронок, а может, он один, были сторонниками немедленного «принятия мер». Понял Андрей и то, что слово его в этом споре последнее.
— Дела как сажа бела. За ночь этот ... парашютист ого куда двинет. А там, может, и не один он...
Огляделся, куда бы сесть, подтащил свободный стул к порогу, поближе к Воронку. Почесываясь, сказал:
— Времени у нас только в затылке почесать.
Уловил на себе быстрый вспыхнувший взгляд Воронка. «Так и есть — один был». Успел подумать: «Хорошо, что заболтался на крыльце с Макаром и не ушел, а то бы Ленькина затея с «доносом» и всей подготовкой могла лопнуть». Еще подбросил в огонь соломки. Спросил умышленно у Воронка:
— А далеко тот Веселый?
— Натопаешься.
Почуяв в Андрее опору и единомышленника, Воронок на корточках подвинулся к нему, облокотился на край стула. Глядел на начальника выжидающе и колюче.
Качура, погасив окурок о ножку кресла, бросил его на стол — пепельница забита.
— Соседей дал бог нам сдобных, — сморщил он лоб. —Теперь охотников много ожидай. И сверху и снизу. Аэродром этот...
— Ны було печали, так чорты накачали, — поддакнул «хохол».
Илья Качура встал. Разминая отекшие в неудобном кресле ноги, прошелся от стола к двери. Поправляя кобуру, повелел:
— Ты, Большак, тоже сбирайся.
— Господин гильфполицай, — Андрей поднялся, — сутки целые отломал...
— Гм, сутки... Ежели понадобится на то, неделю подряд ломать будешь.
— Подождать бы хоть часок. Повечерять сбегаю...
— Ни минуты!
Крутнулся на каблуке, уставился на Приходько:
— Сам тут с молодняком воюй. Я к утру буду. А там, как дело укажет... Господин Жеребко, объявляй седловку.
Андрей вышел на крыльцо последним. Макар все сидел на перилах, на том же месте, попыхивая в темноте цигаркой. Во дворе — топот, окрики на лошадей... Остановился в раздумье. Поездка эта в план не входила. По-следние дни он спешно завел дружбу с Бекером. Найти унтера трудности не составляло — каждый вечер он бывал у Картавки (возле плетня стояла и его мятая серая машина). Но с ним нужно пить. И Андрей пил. Даже в полиции пошли разговоры, что Большак наконец освоился со степным климатом и хлещет Картавкино зелье не хуже самого Степки Жеребко. Вот подручный ему попался жидковат — Бекер. После пятого стакана начинает что-то молоть по-своему, страшно выкатывая водянистые глаза с телячьими ресницами, бить себя в грудь, а еще один — сворачивался клубочком под загнеткой и мирно посапывал. Нынче они должны пить спорную. Ставил Андрей — проспорил в каком-то пустяковом деле. Жалость взяла его, завздыхал:
— Эх ты, мать честная... И надо же вот сегодня... А ты чего, дядька Макар, домой не топаешь? О тебе забыли.
— Оно ить и я так думаю. А мать при чем тут? — полюбопытствовал Макар.
— Ехать вот... Бекер еще подумает черт-те что... Проспорил я. Ну, договорились. Теперь ждет там.
— И много проспорил?
— Четверть. Так, сдуру...
— Эхма, — уже серьезно забеспокоился Макар.
Андрей остановился на нижней ступеньке, еще повздыхал. Не выдержал соблазна Макар: выплюнул окурок, встал с перил.
— А мне, случаем, ежели заглянуть, упредить, а? Так и так, мол. Чорты его батька знают, оно же кабы русский, а то вовсе немец...
— То-то.
Андрей горячо попросил:
— Дядька Макар, выручи! Вот тебе деньги. Разъясни. Немец, немец, а понятие тоже имеет — служба. Не стесняйся, мало будет, доплачу сам Картазке.
— Да оно ить как сказать... Мы не супротив.
С облегченным чувством бежал Андрей к конюшне седлать Серого.
