Еще в школе Борис Хохлов дружил с Лидой Трофименко. Среди сверст-ниц она выделялась бойкостью в разговорах, умением быть непринужденной в любой обстановке. Всегда веселая, не поддающаяся грусти, умеющая вовлечь школьников в интересные дела, организовать диспут или поход в театр, загородную экскурсию, Лида Трофименко возглавляла школьный комсомольский комитет. Ей, стройной, русокосой, голубоглазой, боевой, Борис Хохлов не раз посвящал пылкие стихи.
Верной комсомольской клятве Лида Трофименко осталась и в оккупированном Симферополе. Она собрала близких подруг — Александру Цурюпу, Зою Рухадзе, Зою Жильцову — и спросила у них:
— Вы согласны мстить врагу? Девчата ответили:
— Конечно, согласны.
— Но как вредить, чем?
— Есть чем и знаем как, — ответила Лида и вынула из-за обшлага платья сводку Совинформбюро. Она вчера встретилась на улице с Борисом Хохловым, долго разговаривала о том, как и где приложить свои руки, чтобы бороться с врагом. И Борис Хохлов, выбрав укромное место в сквере, под строгим секретом показал Лиде сводку Совинформбюро.
— И какой же ты молодец, Борька, — обрадовалась Лида, и ее круглые щеки налились румянцем.— Ты был мудрым в школе, мудрым остался и теперь... И где это ты раздобыл ее?
— Пока секрет. Эту листовку надо размножить и распространить по городу.
— А подруг я могу к этому делу привлечь?
— Надежных можно. Только, чтобы ни одна из них не з.нала, откуда и как появилась листовка.
— Все будет так, как надо, — согласилась Лида и повторила: — Какой же ты молодец, Борька. Дай, я тебя поцелую за это.
Она ухватила Бориса за шею и поцеловала в. лоб.
Распространение сводок Совинформбюро тесно сблизило Лиду Трофименко с комсомольцами-подпольщиками.
Желая помочь ребятам, она пришла к Борису Хохлову и предложила принять в организацию брата Шуры — Владимира Цурюпу.
— Шура говорит, что он связан с партизанами.
— А это точно?
— Ручаюсь, говорит, что Владимир — партизан. Только как к нему подойти — неизвестно. Он осторожный и не очень общительный.
С Владимиром Цурюпой встретился старый друг Бориса Хохлова — Семен Кусакин, маленький, смуглолицый перенек с красивыми черными глазами. Борис и Семен вместе долго учились в симферопольской средней школе. После окончания восьмого класса Семен Кусакин уехал в Севастополь и поступил в техникум. Его отец — коммунист, сражался с фашистами с первых дней войны и погиб смертью героя.
Накануне прихода немцев в Симферополь Семен намеревался вывезти мать в Севастополь, ню не успел. Оставшись дома, поступил слесарем на симферопольский авторемонтный завод.
В разговорах парень не раз обнаруживал, что ненавидит фашистов. И Борис Хохлов, удостоверившись, что Семен Кусакин свой человек, познакомил его с подпольщиками.
— Честь имею кланяться нашему мужественному партизану, — полушутя, полусерьезно выпалил Семен Кусакин при встрече с Владимиром Цурюпой, пожимая его руку.
— Ты что? Рехнулся? — Впалые щеки Владимира побагровели, отчего маленькие крапинки веснушек казались светло-бронзовыми.
— А ты разве меня не знаешь?
— Знаю, — солидно ответил Цурюпа.— Но это не дает тебе права приклеивать людям ярлыки.
— Какие ярлыки? — Кусакин бросил удивленный взгляд на Цурюпу, будто ничего не понимая.— Я же тебя никак не обозвал. И не позволю. Ты же старше меня, пожалуй, лет на пять.
— Не меньше. И разыгрывать старшего тоже не стоит.
— Я и не разыгрываю, — оправдывался Семен,— и говорю с тобой от имени подпольной группы.
— Какой группы?
— Той, в которой состоит твоя сестра.
У Владимира Цурюпы отлегло от сердца. В конце беседы он согласился встретиться с подпольщиками в самое ближайшее время.
В условленный вечерний час в квартире Лидии Трофименко собрались Борис Хохлов, Анатолий Косухин, Семен Кусакин, Александра Цурюпа, Зоя Жильцова. Сидели, шутили, ожидая встречи с крымским партизаном.
Владимир Цурюпа несколько запоздал. Одетый в полувоенный, защитного цвета костюм, он степенно перешагнул порог, окинул взглядом присутствующих и, здороваясь с каждым за руку, важно заметил:
— Здесь, как я вижу, настоящее многолюдство. И к тому же почти все знакомые.
Он сел на стул, заложил ногу за ногу, растопыренными пальцами поправил прическу, спросил:
— Чем могу быть полезным?
— Разговор один, — стоя за столом, ответил Семен Кусакин,— тот самый, что был у нас с тобой раньше.
— А именно?
— О связи с лесом, — вставил Борис Хохлов.
— О том, как объединить наши действия с действиями партизан, — добавила Лида Трофименко.
Семен Кусакин постучал по столу карандашом:
— Прошу соблюдать порядок. Владимир Цурюпа имеет связь с партизанами. Для нас он — человек особо ценный. С его помощью мы можем стать здесь, в городе, настоящими боевыми подпольщиками. Условия для этого, я думаю, вам известны. Строгая конспирация. Конспирация во всем.
Засверкали, заискрились глаза комсомольцев. Вот что значит, когда чувствуешь: до заветной мечты остался один шаг.
Семен Кусакин предоставил слово Владимиру Цурюпе.
Тот напустил на себя такую серьезность, какой ребята за ним никогда не замечали:
— Нам стало известно, что в городе существует дружная подпольная комсомольская группа, что вы все очень и очень нуждаетесь в связях с партизанами. Это хорошее желание. Лично я приветствую его чистосердечно.—Владимир поправил скатившуюся на висок прядь волос, осмотрел присутствующих — все ли слушают, — и продолжал:— Ваше желание нужно подкрепить делами. Какими? Выпуском новых листовок и готовностью вклю-читься в диверсионную работу. Кто готов на это?
Все комсомольцы подняли руки.
— Мне все ясно, — подытожил Цурюпа.— То, что потребуется для диверсий, получите у меня. Старшим из вас назначаю Семена Кусакина. Думаю, он с работой вполне справится.
Заверения Владимира Цурюпы, хотя и несколько расплывчатые, осторожные, взволновали комсомольцев.
— Парень сказал совсем немного, но и от этого радостно на душе, — заметил на пути к дому Семен Кусакин, довольный ответственным поручением.
Через несколько дней подпольная комсомольская группа получила приказ Владимира Цурюпы — произвести разведку: как и откуда безопаснее взорвать бетонный завод, построенный немцами неподалеку от Симферополя, в местечке Кара-Кият.
В разведку на велосипеде отправились Анатолий Косухин и Семен Кусакин. Они выбрали наиболее удобные пути подхода к заводу, к узкоколейной дороге, по которой подвозился гравий, установили, в какое время и где целесообразнее заложить взрывчатку.
Теперь оставалось получить тол и приступить к диверсии. Но не тут-то было. Цурюпа тянул не один день, а потом сообщил, что партизаны пока не могут снабдить их взрывчаткой. Придется несколько повременить.
Такой ответ разобидел подпольщиков. Они так горячо взялись за дело, так надеялись...
— Мудрит что-то Цурюпа,— возмутился Борис Хохлов в разговоре с Анатолием Косухиным.— С сегодняшнего дня моя вера в него поколебалась. Не подставной ли он?
— Подставной или не подставной — время покажет,— ответил Анатолий.— Мне он не понравился еще при встрече у Лиды Трофименко. Такую официальность на себя напустил, просто человека не узнать. Таится от самых близких друзей.
— И тут он прав, Толя. Прав по всем статьям, — возразил Семен Кусакин.— А как бы ты на его месте поступил? Так же. А что не оказалось взрывчатки, он тоже не виноват. Вы, как хотите, а я не верю, чтобы Цурюпа был подставным. Когда я его приглашал к нам на встречу, он мне открылся со всей душой: я, говорит, советским парнем был, советским и останусь.
— Все это слова, Сеня, — вступил в разговор Евгений Семняков.— А нам сейчас, как никогда, нужны дела.
— И что же ты предлагаешь? — рассердился Семен Кусакин.
— Отбросить догадки, выяснить все наверняка. Пригласим Цурюну сюда и допросим по законам подпольщиков.
— Голосую за Женькино предложение обеими руками,— оживился загрустивший было Анатолий Косухин и, не дожидаясь конца разговора, вышел из комнаты, бросив на ходу:— Я вернусь в один момент.
Он вернулся очень быстро.
— Куда ты убегал? — опросил Борис.
— Павла Лаврентьевича за Цурюпой послал.
Через полчаса к Косухиным пришел Владимир Цурюпа в своем неизменном костюме, туго перетянутый кожаным ремнем. Чувствуя себя виноватым перед комсомольцами, он заметно скис в последние дни, рыжее веснушчатое лицо осунулось, глаза из-под клочковатых бровей смотрели смущенно.
— Мы тебя, Володя, пригласили на откровенную беседу, — начал Семен Кусакин.— Отсрочка взрыва немецкого бетонного завода нас удивляет. Ребята перестали считать тебя честным человеком. Они подозревают, что ты подставной. Сегодня — и ничуть не позднее — мы хотим знать: кто ты есть на самом деле? Правильно я сформулировал вопрос, товарищи комсомольцы?
— Правильно.
— Вопрос конкретный.
— Посмотрим, какой ответ будет.
Владимир Цурюпа поднялся с табуретки, утер платком пот, проступивший на лбу, подоткнул пальцы рук под ремень и коротко доложил:
— То, что я не предатель, можно установить очень легко. Если 'бы я был подставным, вам сейчас вот здесь не сидеть бы. Вас давно бы уже схватили. Это, во-первых. С партизанами я был действительно связан. Как и с кем — я промолчу и теперь. Но в последние дни связь наша порвалась и не по моей вине. А раз нет связи — не мот я достать и взрывчатку. Это, во-вторых. Удастся ли мне возобновить связь с партизанами? Думаю, что да, удастся. А раз так, то постараюсь привести партизана туда, куда мне будет указано. Это, в-третьих. Вот и весь мой отчет.
Владимир Цурюпа сел и, положив правую руку на стол, начал нервно барабанить пальцами.
— Я думаю, что сегодня мы этим ответом удовлетворимся,—заключил Семен Кусакин.— И дадим товарищу Цурюпе некоторое время, чтобы проверить его еще раз. Сколько дней потребуется для этого?
— Пять дней, — ответил Цурюпа.
Через пять дней Анатолий пришел к Цурюпе. Войдя в квартиру, он увидел перед собой крупного чернявого человека в суконных брюках, заправленных в старые яловые сапоги с короткими голенищами. Незастегнутый ворот темпошнеи сатиновой косоворотки, углом упавшей на правое плечо, показывал полосатую тельняшку.
«Моряк, — обрадовался Анатолий, с детских лет влюбленный в матросов — мужественных рыцарей моря.—Это хорошо. Моряк не будет юлить и обещать то, что не сделает. У них слово — олово».
— Познакомься, Толя, — представил моряка Владимир Цурюпа.— Это Григорий Гузий — бывший матрос, а сейчас он воюет на суше...
Анатолий еще раз окинул взглядом Гузия и, пожимая его руку, сказал:
— Очень приятно познакомиться.
— Ты расскажи, товарищ Гузий, почему отбился от моря, как попал в партизаны, а то и тебя заподозрят — не подставной ли. Это, во-первых, — вставил Владимир Цурюпа.— Сам знаешь, какое теперь время. Да объясни: можешь ли связать подпольщиков с партизанскими руководителями. Это, во-вторых.
— Ну, если бы я знал, то не пошел бы туда, где мне не верят, — обиделся Гузий.— И я вам вот что скажу: моряки не любят ховаться от правды.
— Вы не подумайте, что мы заподозрили вас в чем-то плохом, — заметил Анатолий Косухин.— Я, например, моряку готов поверить с первого слова. Но нам хочется узнать о вас больше. Наши дотошные ребята обязательно у меня спросят об этом.
— Если так, то все в порядке. Можно доложить и о себе.
Григорий Гузий рассказал, как служил матросом на флоте, как встретил войну, как отбился от своего подразделения и удачно бежал из фашистского плена.
— А где теперь находится партизанское командование? — спросил Анатолий.
— Все будешь знать—быстро состаришься. Это, друг, военная тайна.
По дороге от Владимира Цурюпы Анатолий Косухин поинтересовался:
— Последние сводки Совинформбюро слышали?
— А то как же.
— Расскажите.
Григорий Гузий начал рассказывать новости, но далеко не свежие.
— Может быть, он и партизан, но в отряде не был давно, — рассказывал вскоре друзьям Анатолий Косухин.— Сообщил мне сводки Совинформбюро десятидневной давности. Моряк из него, как видно, стопроцентный, но партизан — не совсем...
— Снова началось гадание, — горячился Семен Кусакин.— Опять недоверие к человеку. А ты спросил: может он свести кого-нибудь из нас к партизанам или не может?
— Сказал, что может.
— Когда?
— В любое время.
— Вот это хорошо, — обрадовался Борис Хохлов.— Это и есть то звено, за которое надо ухватиться. Тогда давайте решим, кто из нас пойдет в лес.
— Решайте, но у меня нет доверия к такому провожатому,— стоял на своем Анатолий.
— Да мы тебя и не пошлем, — после некоторого раздумья заговорил Евгений Семняков.— Раз сомневаешься в задуманном, не берись за него — толку не будет.
— Тогда я согласен пойти с Гузием, — вызвался Семен Кусакин.— Доверите? — обратился он к товарищам.
— Доверяем.
Семен Кусакин ушел в лес с Григорием Гузием.
А на следующий день, когда Анатолий только что возвратился из города, в кухонный ставень настойчиво постучали. «Кто там барабанит?» — подумал Косухин и посмотрел в окно. Держа в руке старый фанерный чемодан, во дворе стоял Франц Вольф, и его широкое скуластое лицо расплылось в довольной улыбке.
Анатолий, не думая о том, с какой целью пришел старый квартирант, проворно выскочил во двор, тепло поздоровался с Францем и провел его в дом, искоса поглядывая на чемодан: не новые ли аккумуляторы там.
Немец поставил чемодан на пол, носовым платком утер с лица пот, осмотрелся по сторонам и спросил:
— Один сидишь?
— Один.
— Тогда открывай чемодан. Я принес тебе кое-что. Анатолий открыл крышку и радостно развел руками.
В чемодане лежали бронзовые банки с говяжьей тушон-кой, несколько пачек галет и копченый окорок.
— Да, такие продукты теперь на вес золота, — восхищался парень.
Анатолий отполоснул от окорока кусок размером с ладонь. Потом с хрустом проглотил пару галет и запил квасом, приготовленным матерью накануне.
Франц все это время сидел у окна, курил вонючую сигарету и не сводил довольных глаз с парня, осчастливленного неожиданным подарком.
Поговорили о житье-бытье, о трудностях, вызванных войной, о пошатнувшемся здоровье Марии Павловны, А когда в разговоре наступила пауза, Франц спросил:
— Как работает твой старый друг?
— Какой друг?
— Радиоприемник.
— Работает. Только слушаем его редко — опасно стало.
— Аккумуляторы есть?
— Есть еще.
— Смотри, Толлер. Если будет нужно, я могу помочь еще. А потом и ты мне поможешь...
— В чем?
— Франц хочет уйти в плен. А сделать такой шаг трудно.
— Для этого, на мой взгляд, надо пробраться к переднему краю...
— Э, нет, Толлер. Такой план плохо реальный. Солдата цап-царап на первом кордоне. А я очень хочу в советский партизанский отряд. Сделай мне помощь — покажи туда дорогу.
— Вы что говорите-то? — насторожился Анатолий, предположив, что Франц хочет напасть на простаков, задобрив их подарками.— За такие слова можно попасть не к партизанам, а в гестапо.
— Не попадем. Я почему-то хочу верить, что ты имеешь тесную дружбу с партизанами.
— Я совсем недавно расстался с костылями, думал, что отрежут ноту. И меня же, хромого, произвели в партизаны.
— Но разве хромой человек не может помогать партизанам?— не унимался Франц.— Может. Даже безногий может...
— Или вы меня разыгрываете, или хотите в чем-то запутать?
— Нет, Толлер, — не совсем поняв его слова, заметил Франц, — я очень хочу, чтобы ты мне помог найти партизан. Франц Вольф — гуманист. Он не хочет проливать кровь русских солдат. И я, и много моих друзей — все мы знаем, что получилось близко у Волги.
— А что там произошло? — встрепенулся Анатолий и вздернул брови, отчего на высокий лоб гармошкой набежали тонкие морщинки.
— А вот что — фон Паулюсу капут. К вашим солдатам в плен угодил.
— Откуда это вам известно?
— Из твоих листовок. И думать, Толлер, что Франц очень бестолковый, не надо. Я кое-что понимаю...
— Зато для меня сплошные загадки, — деланно удивился Косухин и тотчас побагровел, точно его захватили на месте преступления.
Франц лукаво усмехнулся и наставительно заметил:
— Зачем краснеть, когда делаешь полезное дело. Ты напрасно не веришь мне. Разве я тебе не помогал?
Из магазина с двумя килограммовыми пакетами полупровеянной овсяной крупы возвратилась Мария Павловна.
Франц Вольф, довольный встречей с прежней хозяйкой, умевшей хорошо говорить по-немецки, крепко пожал ей маленькую руку и заговорил на родном языке:
— Я хорошо знал, как в городе трудно питаться, и привез вам скромный подарок.
Анатолий, довольный разрядкой в разговоре, достал из шифоньера щетку и вышел в коридор почистить ботинки.
— А мой сын поблагодарил вас? — спросила Мария Павловна.
— Поблагодарил, но помогать мне не хочет...
— В чем? — заинтересовалась мать.
Франц рассказал о желании уйти к русским партизанам.
— А Толлер не хочет мне помочь, таится.
— Дорогой Франц, — Мария Павловна успокоительно потрепала немца по плечу.— Зачем так плохо думать о моем Толе? Перед кем-нибудь другим он бы, конечно, скрывался, но только не перед вами...
— Тогда, Мария Павловна, он и перед вами скрывается,— наседал Франц.— Тогда я хочу опираться на свидетелей.— Подойдя к двери, ведущей в коридор он чуть приоткрыл ее и крикнул: — Толлер, иди сюда и быстро-быстро признайся в своих делах и Марии Павловне и мне.
По-прежнему не показывая ни удивления, ни страха, Анатолий подошел к кухонному столу, за который уселся Франц, и, упираясь ладонями о кромку стола, сердито спросил:
— Пока я чистил ботинки, на меня, похоже, еще поступило какое-нибудь показание?
— Нового не поступило, хватит прежнего, — невозмутимо ответил Франц.— Вы, Мария Павловна, поругайте сына, который борется против Гитлера и прячется от матери.
Франц расстегнул френч и из глубокого внутреннего кармана достал блокнот с круглым цветным портретом фюрера на твердой коричневой обложке.
— Не пугайтесь. Это маскировка, — сказал немец и, держа блокнот в левой ладони, хлопнул по нему правой рукой.—-Тут же есть и твоя маскировка, Толлер, только с одной ошибкой — листая блокнот, приговаривал Франц.
Он отыскал листовку, в которой сообщалось о наступлении советских войск.
— Вот она — твоя работа.
Анатолий взял листовку, заметно потертую на изгибах, прочитал заголовок и швырнул ее на стол, возмущаясь:
— А чем можно доказать, что это моя работа? Мария Павловна быстро прочитала первые абзацы листовки и деланно ужаснулась, хлопнув себя ладонями по бедрам:
— Неужели это правда?
— Настоящая правда,— отвечал Франц, разглаживая листовку.— Правда и в том, что такие листовки были расклеены по городу, правда и в том, что их помогает выпускать ваш сын.
— А я спрашиваю: откуда это видно?
— Не будешь кипеть — отвечу, — отпарировал немец.—Сильно кипели те, кто оказался в котле. А я хочу говорить спокойно и тебе, молодому конспиратору, кое-что подсказать.
— Толя, а ты послушай человека, если он посоветует что-то доброе, — вмешалась мать.
— Только доброе. Садись ближе ко мне.
— Смотри, — Франц снова протянул ему листок, на котором была написана листовка.
— Смотрю.
— Видишь на обороте цифру сорок семь? Кто ее написал, дорогой друг?
— Не знаю.
— Я ее написал, Толлер. Помнишь ту тетрадь, которую я подарил тебе?
— Помню.
— Этот листок из той самой тетради. Я свой почерк узнал сразу. Видишь, как получается. Маленькая ошибка могла привести тебя в гестапо. Но Франц не пойдет туда. Он гуманист. Он хочет мира и с русскими, и с французами, и с англичанами. Франц—- мирный человек. Он знает, что фашистской армии скоро будет капут.
Отпираться не было смысла, и Анатолий пообещал при первой возможности связать Франца с партизанами. Он рассчитывал на Семена Кусакина.
