XV

   В четырех километрах от совхоза в глубокой балке притаился хутор Яровой - колхоз "Хвыля коммунизма". Он раскинулся в стороне от большой дороги, спрятался в овраге, как в люльке, и это не раз спасало колхозников от налетов немецких бандитов.
   Если фашистские войска грабили другие села, поближе к дороге, вламывались в хаты, рылись в сундуках колхозниц, уничтожали пасеки и домашнюю птицу, то в "Хвыле коммунизма" такие экзекуции случались значительно реже. Здесь еще и сейчас во дворах спокойно ходили гуси и утки, бегали поросята, вызывая своим видом удивление каждого, кто попадал в колхоз из других сел. Бывший председатель колхоза оставался и сейчас на этой должности. Он был хороший хозяйственник, его уважали, а районное немецкое начальство в первое время иногда заигрывало с авторитетными людьми. Немецкие власти не знали, конечно, что этот председатель пользуется авторитетом среди колхозников именно потому, что он умеет охранять колхозное добро от немцев и блестяще саботирует их мероприятия. Не знало районное начальство и того, что весь хутор, собственно, представляет собой своеобразную партизанскую базу, что здесь в каждой хате выпекается хлеб для партизанского отряда, а в чуланах по неделям отлеживаются раненые бойцы.
   Вот в этот-то затерянный в степи поселок и повел Марийкин отец Сережку Ильевского. Едва стемнело, как за ними заехал, возвращаясь с колхозной мельницы, бойкий парнишка пионерского возраста. Через какие-нибудь полчаса его легкие, как скрипка, саночки пересекли открытое поле и заскользили по узкой улочке хутора...
   В окнах хат уже вспыхивали огоньки. Женщины закрывали ставни, скликали детвору ужинать. На просторном колхозном дворе возле окованного льдом колодца еще скрипел журавль. Сила Гаврилович и Ильевский вышли из саней, поблагодарили парня, который только свистнул в ответ и проскользнул со своими саночками к конюшне.
   Сергей, одетый в легкий пиджачок, сильно промерз за дорогу. Спрятав руки в рукава, как в муфту, и съежившись, он молча двинулся за Силой Гавриловичем.
   Шагая по улице незнакомого хутора, Сергей думал о том, что теперь он не просто Сережка Ильевский, студент педагогического института, а молодой подпольщик, участник общенародной борьбы, и в этом сейчас его вес и значение как человека. Именно поэтому Сила Гаврилович отнесся к нему с такой серьезностью. Теперь окружающие будут интересоваться не его стихами или отметками в зачетной книжке, а прежде всего тем, можно ли поручить ему важное дело и требовать от него отчета. Все это было непривычной, суровой наукой.
   Раскинувшись широко в начале оврага, село чем дальше, тем больше сужалось, врезаясь острым углом между двух склонов, и Сергею уже было видно, как далеко внизу загораются огоньки. За огнями, еще ниже, тянулись балки, покрытые темным лесом.
   Сергею бросилось в глаза оживление, царившее на хуторе. В воздухе висел запах вкусного дыма, во дворах кто-то глухо переговаривался, всюду скрипели двери. По улицам сновали вооруженные люди, то и дело останавливая Сережку и Силу Гавриловича грозным окриком: "Кто идет?!" Сила Гаврилович был, очевидно, своим человеком среди партизан, патрули узнавали его по голосу и, приветливо здороваясь, пропускали.
   Вся нижняя часть хутора была запружена партизанами. Они, видимо, пришли сюда недавно и опять собирались в дорогу. Ладили сани, ковали лошадей, которые стояли, уже запряженные, почти под каждым навесом.
   - До чего ж много народу! - радостно шептал Сергей. С того момента, как их пропустил первый патруль, ему стало легче дышать. Словно он входил в свободный, надежный мир, где можно не бояться, где можно идти, гордо выпрямившись, можно снова стать самим собой. Хотелось хоть на мгновение ввести сюда, в эту благодатную, освежающую душу, родную атмосферу всех своих близких и любимых, всю измученную, растерзанную Полтаву.