"ПУСТЬ ПОТОМКИ ВСПОМЯНУТ НАС"
"Милая
Лида! ...Ты хочешь вызвать меня телеграммой?
Нельзя. Не сердись. Полеты в разгаре. И ведь ты же умная, ты понимаешь, что
мне доверено самое дорогое - защита Отечества! А чтобы его защищать,
надо учиться. Ведь даже тебе я не буду нужен недоучкой. А потом, понимаешь,
я же эту даму со звучным именем "Авиация" люблю... Так же сильно, как тебя и
Волгу. Так что терпи. Жена летчика - это не так-то просто.
Юрий. 30 июня 1941
г."
"Удивительная тишина
вокруг. Кузнечики... Трава... Солнце... Как будто нас сюда на пикник собрали... А
люди отсюда уходят на смерть. Но я-то умирать не собираюсь, у нас с тобой
еще так много впереди.,. Вчера сажали на аэродроме
деревья: пусть потомки вспомянут нас добрым
словом... Юра. 12 июля 1941
г."
На невысоком холме, где
дорога сворачивает к Леоновке, близ древнего Киева воздвигнут памятник в
честь воинов, погибших в тяжелых оборонительных боях летом 1941-го. На
гранитном постаменте - четырехметровая фигура солдата. Сняв каску, опустив
автомат, охраняет он сон своих товарищей, не доживших до Победы. На
памятнике надпись: "Вечная слава Героям, павшим за
Родину в Великой Отечественной войне 1941 - 1945
гг. Здесь
похоронены: офицер Бородин Юрий Владимирович, 2
офицера и 26 сержантов, имена которых
неизвестны". Рассказывает Л.
Бородина: Два письма... Второе из них мой муж,
командир звена ТБ-3 лейтенант Юрий Владимирович Бородин, написал мне
перед своим последним боевым вылетом на двадцать первый день войны с
германским фашизмом. ...В тот довоенный сырой
ноябрьский вечер в комнату студенческого общежития одного из куйбышевских
институтов, где я лежала в небольшом ознобе,
постучали. - Живые кто
есть? - Есть больные,- ответила
я. Чиркнула спичка - электрического света почему-то
не было,- и я увидела невысокого широкоплечего паренька в летной форме, с
веселыми глазами. - Ну-с, на что жалуемся,
больная? Что у нас болит? Невозможно было не
заразиться этим зовущим к шутке тоном, и я охотно приняла его, закончив
словами чеховского Фирса: "И вот все ушли, а меня
забыли..." Так я познакомилась с курсантом
Оренбургского авиаучилища Юрой Бородиным, приехавшим к родным в отпуск.
А вскоре мы подружились. Между нами было много общего. Нам нравились
одни и те же книги, очень любили читать вслух стихотворение Блока, которое
оканчивается словами: Я
рассердился больше всего на то. Что целовались не мы,
а голуби, И что прошли времена Паоло и
Франчески. Нам было по 20.
Потом пришел сорок первый год, "сорок трудный год", как назвал его один поэт.
В октябре я получила извещение: "В бою под Киевом 12 июля 1941 года Ваш
муж, лейтенант Бородин Ю. В., пропал без вести". Тогда в части еще не знали,
где и как он погиб. Лишь много лет спустя мы, родные
и близкие, выяснили, как все случилось. Над
местечком Леоновка, неподалеку от Киева, его ТБ-3 был подбит. Все три члена
экипажа выбросились с парашютами. Метрах в десяти от места; где упал Юра,
на пороге хаты стояла испуганная женщина, все кричала
ему: - Фашист бижить до тэбэ, хлопчик, тикай, житом
в лис тикай!.. Много лет спустя эта женщина, когда я
ее разыскала, рассказывала мне, что Юрий не мог даже подняться... Хватило сил
ему лишь на то, чтобы левой рукой освободиться от парашюта, достать пистолет
и на локте подползти к дереву. Он выстрелил в
подбежавшего фашиста. Тот схватился за живот. Но врагов было много...
Последнюю пулю Юра оставил для себя. Ему было
тогда 23 года. Незадолго до начала войны командир звена бомбардировщиков
комсомолец лейтенант Бородин был принят кандидатом в члены
партии. Люди, видевшие его гибель, сохранили в
памяти имя русского летчика из Куйбышева, который предпочел смерть плену.
После войны, когда с фронтов вернулись мужчины, когда немного наладилась
жизнь, жители села Леоновка начали разыскивать семью летчика Бородина.
Нелегко это было, но председатель сельсовета Иван Никитич Гончаренко через
Управление кадров ВВС, через Куйбышевский облвоенкомат нашел отца
летчика и рассказал о том, как погиб Юрий и где он
похоронен. Давно кончилась война, а все еще льются
материнские и вдовьи слезы. Помню, как однажды в
День Победы ко мне подошли комсомольцы с цветами в руках. Заговорили о
прошлом и настоящем. Они спрашивали, каким был Юрий, ведь он так и остался
их сверстником. И я рассказывала, даже читала некоторые из его предвоенных
писем, где особенно ясно виден его характер,
натура:
"...23-го играли в
футбол с нашими соседями - училищем зенитной артиллерии. Они, имея в
этом сезоне несколько побед, уже поговаривали о том, что с нами справятся
легко. Результат для них плачевный. Счет 9:1 в нашу пользу. Кстати, о
спорте. Мама пишет, чтоб я не очень-то увлекался, не
то рискую отстать от тебя. Напрасные волнения. Спорт не брошу, а
занимаюсь не хуже тебя. В доказательство прими фото. Видала? Под знаменем и с надписью "За отличную боевую и политическую подготовку".. Так что
вы с матерью не очень-то... Как я есть существо воздухоплавающее, а не некое
рожденное ползать, то и отношение ко мне должно соответствовать. Так-то! Доклад об Островском делал. Работал чертовски
долго, но с увлечением, тема благодатная! Ребята слушали внимательно и,
наверное, "в наказание" обязали в следующий раз говорить о Владим
Владимыче..."
И я рассказала
собравшимся ребятам, да и всегда говорю об этом при встречах с молодыми
людьми, что Юрий был очень свойским, простым парнем, таким, как все. Учась
в военном авиаучилище, он грустил о Волге, о вольном студенческом житье,
которое оставил, добровольно уйдя в авиацию по комсомольскому призыву 1938
года.
"Как хочется к Волге,
к тебе, к друзьям... Иногда такая злость берет, что вы там развлекаетесь,
танцуете, плаваете, ходите в кино, а тут даже дыши и то по
расписанию!"
Я вспоминаю,
как его любили друзья. За невысокий рост его прозвали Молекулой. И шутливо
сокрушались, когда поняли, что дорога в некое студенческое общежитие повела
его в ЗАГС: "Эх, гибнут на глазах лучшие люди". В
нем было нечто свое, отличавшее его от других. Он оставался цельным,
глубоким и всерьез думал о будущем. Его шутливое "пусть потомки вспомянут
нас добрым словом" не лишено потаенного смысла. Он был ответственным
перед людьми. Когда я, разыскивая его, прибыла в то
маленькое украинское село, где вечера пахнут сиренью и акацией, то почувствовала, что смерть не только не лишила его друзей, но принесла ему десятки
новых. Тепло сердец незнакомых мне людей особенно помогло в скорбные дни
пребывания на месте гибели мужа. Добрые хозяева
повели меня по своему колхозу "Дружба". Лучшее название трудно было
придумать коллективу сердечных, щедрых на ласку людей. Зеркальный пруд
разделяет два соседних села: Яблоновку и Леоновку. В огромном колхозном
саду - груши, яблоки. Старая коммунистка, директор Яблоновской школы
показала мне кролиководческую ферму школьников. На столе в учительской -
телевизор. На стенах - рукоделия детей. Большая картина, изображающая
медведей, выложена ребятами из зерен ржи. Помню,
как с букетами сирени ко мне подошли дети. Ничего не сказали мне, только
отдали цветы. Но я поняла, что это они по-своему, по-детски хотели утешить
меня и выразить, что Юрий недаром пролил кровь. Вот оно, Отечество, которое
он защищал. Вот люди, за которых он у них же на глазах отдал свою
жизнь.
|