Молодая Гвардия
 

Виктор Шутов
СМЕРТИ СМОТРЕЛИ В ЛИЦО

ДО ПОСЛЕДНЕГО ДЫХАНИЯ
(1)

Тайная полевая полиция — ГФП 721 — прибыла в Сталино из станицы Морозовской после поражения гитлеровцев под Сталинградом. Ее возглавлял двадцативосьмилетний уроженец Кенигсберга полицайкомиссар Майснер. Он воспитывался в аристократической семье, его дядя занимал пост секретаря немецкого посольства в Токио. Выше среднего роста, выхоленный пруссак, Майснер органически ненавидел славян.

В самом высоком здании города, на углу Почтового проспекта и Второй линии, шеф ГФП занимал третий этаж — все шесть комнат. В рабочем кабинете висела военная карта Донбасса с прилегающими к нему районами от Харькова до Таганрога и от Миуса до Днепра. На этой территории действовали карательные и контрразведывательные команды тайной полевой полиции 721, обеспечивающей тыл 6-й армии. На противоположной стене — личное оружие полицайкомиссара — русский автомат.

Остальные пять комнат служили покоями для Майснера и его телохранителей Лоренца и Бартля. Он вставал ровно в восемь. Выходил во двор, где сотрудники выстраивались на проверку. После нее Майснер спускался в казино, завтракал и шел в свой кабинет. Садился за огромный письменный стол, по сторонам которого стояли небольшие столики. За ними располагались два секретаря, они же — адъютанты и телохранители шефа.

Огромный штат тайной полиции состоял из следователей, переводчиков, агентов, негласных сотрудников, провокаторов, палачей-казаков во главе с Конаревым. Все они ходили в гражданской одежде или в обычной солдатской форме. Помимо штаба ГФП, действовавшего в Сталино и близлежайших районах, имелась внешняя команда — ауссенкоманда, которую возглавлял садист Рунцхаймер.

В конце марта он со своими головорезами, среди которых выделялся переводчик Александр Потемин, был направлен в Кадиевку. Но активные действия патриотов Сталино, Макеевки, Авдеевки вынудили Майснера ото-звать ауссенкоманду назад. С ее помощью полицайкомиссар надеялся быстрее расправиться с подпольщиками, так как у подопечных Рунцхаймера был солидный послужной список кровавых дел, начатый еще осенью 1941 года. Особым усердием, хитростью и изуверством отличался Потёмин, который называл себя Александром из Куйбышева. В Прилуках он допрашивал партизан и военнослужащих, схваченных в селах, избивал их и ездил с немцами на расстрелы обреченных. Проехав с ауссенкомандой Ромны, Миллерово, Белую Калитву, зверствовал в Морозовской, Калаче, Чире. В Красном Сулине истязал командира разведчиков майора Шатило и радистку Демьянову, расправился с двумя парашютистами и группой патриотов в Кадиевке.

С начала февраля ГФП-721 обосновалась в Сталино. Здесь работал советский разведчик Игорь Аганин, заброшенный во вражеский тыл как фольксдойч Георг Вебер-Лебедев. Он попал на Смолянку в штаб 6-й не-мецкой армии генерал-полковника Холидта, которую Гитлер сформировал из сынков, братьев и родственников тех, кто входил в бывшую 6-ю, разгромленную под Сталинградом. Нынешнюю назвали «армией мстителей».

Вскоре Вебера препроводили в тайную полевую полицию с рекомендацией использовать его как переводчика. С ним познакомился лично Майснер. Вышли во двор ГФП. Георг ужаснулся: на снегу лежал избитый полуголый мужчина, а каратели сыпали ему на раны соль.

На следующий день Вебера познакомили со следователем Циплисом и переводчиком Сидоренко. Они завели его в комнату, где находился арестованный. Циплис заставил Георга писать автобиографию, а Сидоренко начал втыкать в суставы ног обреченного отточенные шомпола. Раздались душераздирающие крики. Разведчик сцепил зубы и, не поднимая головы, писал. Его проверяли на выдержку.

Вебера обмундировали 8 марта в день «золдатен варенштаг» — памяти погибших солдат. Утром выстроили сотрудников, и он оказался рядом с Потёминым. Невысокого роста с провалившимися ядовитыми глазами и глубокими складками у мясистого носа, переводчик пожирал взглядом Майснера. Тот произносил очередную речь об окончательном разгроме большевиков и близкой победе доблестных германских войск...

В столовой Потёмина радостным возгласом встретил сотник Конарев. Он был в коверкотовом реглане и хромовых сапогах, в руках держал кубанку из светлого каракуля. Сели за стол, покрытый зеленой тканью.

Вебер оставил открытой стеклянную дверь своей комнаты и ясно слышал их разговор. Они вспоминали, как недавно расстреливали работников НКВД в Красном Сулине.

— Коммунистов мы уничтожили, а комсомольцы остались,— со злостью произнес Потёмин.— Нужно было и их под корень. Это советский посев,— он вырастет.

— Мало времени было, — отозвался Конарев.

— У меня пистолет от разведчика остался,— похвалился переводчик.— Им я его и прикончил.

«Страшный человек,— подумал Георг.— Не доведись попасть к такому».

Но именно Потёмину передали нового переводчика для негласной проверки. Как-то он взял его, еще невооруженного, с собой в тюрьму. По предъявленной квитанции получил арестованного — мужчину лет тридцати пяти в солдатской гимнастерке, черноволосого. Пока вел его в здание ГФП, бросал настороженные взгляды на Вебера — как тот держит себя.

Арестованный был одним из советских парашютистов, заброшенных в немецкий тыл для диверсионной работы. Его и еще 27 человек, в том числе и местных жителей, схватили в Авдеевском районе бандиты Кона-рева.

В комнате на первом этаже парашютиста уже ждали следователи и конаревцы. Вместе с Потёминым они набросились на него и начали избивать резиновыми плетками с проволочной сердцевиной. То и дело раздавались выкрики.

— Где остальные? Ты скажешь, где остальные?

Голова и шея парашютиста почернели. Кровь обрызгала стены и пол. Мужчина уже не кричал, а хрипел, но Потёмин методически полосовал его. Георг сидел, словно мумия, за пишущей машинкой, боясь малейшим движением выдать свои чувства. Через полчаса его послали за уборщицей.

После обеденного перерыва избиение продолжалось на третьем этаже. У обреченного вытек глаз, руки и ноги не двигались. Около четырех часов дня истерзанного человека выволокли во двор ГФП. Над ним, заложив руки за спину, стоял Майснер. Тут же был и Потёмин. Появился на лошади Конарев. Соскочил на землю, и они вместе с Потёминым связали изувеченному ноги, а веревку прикрепили к седлу. Конарев вскочил на седло и рванул лошадь с места. Позади бежал Потёмин и кричал:

— Скажешь, стерва, где остальные! Скажешь?

Волочившийся по земле парашютист молчал.

В приказе Майснера была вынесена благодарность сотрудникам тайной полиции, в том числе Потёмину, за удачно проведенную акцию на Скотопрогонной улице, где каратели заживо сожгли нескольких подпольщиков.

Принимал переводчик участие и в аресте патриотов в Макеевке.

После расстрелов на Калиновке перед шурфом шахты №4—4 Потёмин и его напарники привозили мешки, набитые одеждой погибших. Сам переводчик по возвращении с акции тщательно чистил пистолет, смазывал и брал у оружейника новые патроны.

Выполняя задание советского командования, Георг Вебер однажды проник в секретную комнату ГФП, где хранились личные дела, заведенные на всех сотрудников. В папке Потёмина оказались автобиография, заявление, в котором он добровольно изъявил желание работать в ГФП, подписка о неразглашении секретов немецкой контрразведки и подписанная присяга на верность Гитлеру. На бумагах стояли резолюции: обучен борьбе со шпионами и диверсантами и штамп «Проверен». Тут же лежала характеристика, написанная заместителем шефа тайной полиции Кернером, в которой говорилось, что Потёмин проявил себя в борьбе с большевиками и заслуживает поездки в рейх.

Среди несекретных бумаг в ГФП распространялся еженедельный дневник розыска советских патриотов. В нем в последнее время постоянно значилось, что повсеместно и тщательно разыскиваются Павел Колодин и Александр Шведов...

На первом этаже здания были канцелярия ГФП и комната предварительных допросов. В нее завели Шведова и Новикова. Потёмин бросился к Александру Антоновичу и с профессиональной быстротой обыскал его. Вытащил из заднего бокового кармана брюк маленький браунинг, а из кармана пиджака документы на имя Гав-риленко. Через минуту появился Майснер. С нескрываемым интересом посмотрел на задержанных, ткнул пальцем в Шведова и спросил Потёмина:

— Кто такой?

— По документу — Гавриленко Александр Антонович.

— Это он? — обратился полицайкомиссар к Шестопалову.

— Так точно! Мы следили за ним.

— А этот? — Майснер показал на Новикова.

— Шел с ним. Пытался бежать, но мы задержали.

— Его поставьте в угол,— приказал шеф и вперил свои черные глаза в испуганное лицо Новикова. Тот не выдержал пронизывающего взгляда и опустил голову.

— Гут,— сказал Майснер и, довольный, ухмыльнулся. Подошел к Шведову и уставился на него. «Видимо, мнит из себя психолога,— подумал подпольщик.— Интересно, какого мнения ты обо мне?»

Александр Антонович наблюдал за немцем, чтобы отвлечься от назойливой мысли о Слезовском — это он навел на след. Майснер кивнул. Шведова схватили за руки и усадили на стул лицом к спинке. Задрали парусиновый пиджак и рубаху, завязали их на голове.

Обжигающие удары резинового шланга оставляли на спине кровавые полосы. Новиков, увидев багровые рубцы, подался вперед, потом отшатнулся в угол и закрыл лицо руками.

— Довольно,— приказал Майснер. Повернулся к Новикову и снова ухмыльнулся. - Это, кажется, из хлипких. Прекрасно.

Шведов понимал по-немецки, и ему вдруг стало страшно. Вспомнились все слова недоверия, высказанные товарищами в адрес Новикова.

Наконец развязали рубашку и пиджак, надели наручники и вывели из комнаты предварительного допроса. Посадили в открытый грузовик и повезли по Второй линии. На повороте к горсаду Шведов узнал стоящего на углу Воробьева, с которым его познакомил Бобырев, и поднял кверху руки. Воробьев понял, что произошло. Побежал на Смолянку к Бобыреву. Тот сообщил об аресте Петру Яковлеву и другим товарищам, приказал не-медленно скрыться.

В городе подпольщики еще ничего не знали о случившейся беде. Иванова и Чибисов поочередно катали сводку Совинформбюро о взятии Орла и Белгорода, о провале немецкого наступления и контрнаступлении советских войск, о первом салюте в честь освобождения русских городов. Антонина ходила по коридору с Нелей и следила за лестницей. Листовок откатали несколько сот. За один раз вынести их было невозможно. Часть прокламаций взяла Соня, другую — Леонид. Остальные забрала Антонина и отнесла Борисову. От него сводки переправили на вокзал, Иванова послала их Чистяковой, Оленчук взял на Смолянку, Тихонов передал Корольковой, а от нее они попали к Попову и Пархоменко...

Петр Яковлев сообщил об аресте по цепочке. Подпольщики решили предпринять меры предосторожности, но не прекращать действий, иначе немцы посчитают руководителем и организатором борьбы арестованного ими человека. Никто не сомневался в доносе Слезовского, хотя з действительности на след Шведова напали сотрудники ГФП 721.

В тот же день, в субботу, агент СД предатель начал выдавать группу Якова Дудко. В воскресенье и понедельник гестаповцы схватили 36 человек, в том числе профессора Никольского. Оберштурмфюрер Граф ходил довольный: он перещеголял Майснера. Тот арестовал двоих, которых еще нужно пытать, чтобы установить, кто они. А тут целая группа.

Но радость гестаповца оказалась преждевременной — листовки по-прежнему появлялись в городе. Из лагеря и лазарета исчезали пленные. Под Иловайском один за другим произошли два крушения поездов. По предварительным данным — нити тянулись в Сталине По непонятным причинам на дорогах загорались машины с обмундированием и оружием. Это действовали пакеты инженера Грицаенко.

В лагерь, что за шахтой 10-бис, седьмого августа прибыла партия пленных, среди которых оказался подполковник. Шульга пришел к Мельниковым и сказал, что фамилию командира можно узнать через пленного подростка Мишу. Татьяна Аристарховна побывала у ограды лагеря, и Миша сумел передать ей записку.

Подполковника звали Иваном Николаевичем Парфеньтевым.

Вечером Шульга снова навестил Мельниковых и предупредил, что арестованы Шведов и Новиков.

— Но работа продолжается,— сказал он.— Пока никого не трогают. Значит, наши молчат.

— Печальную весть принесли вы, Павлуша,— проговорила Татьяна Аристарховна.— Пусть Николай Семенович передаст об этом товарищам.

- Уже многие оповещены. А вам нужно сыграть роль сестры Парфеньтева. Придется идти к начальству и просить свидания.

...Комендант смотрел на Мельникову исподлобья, а переводчик говорил:

— Вашего брата отпускать нельзя, у него большой чин.

Она заплакала, причитая:

— Никакой он не военный... Я не знаю, как он попал за проволоку.

Колесникова, Шкурко, Нина и Тоня, пришедшие вместе с Татьяной Аристарховной, поразились естественности, с какой она говорила о чужом человеке, как о родном. Комендант поверил ей и разрешил свидание.

Парфентьев медленно подходил к воротам, а Мельникова, вставая на цыпочки, махала рукой, чтобы привлечь внимание «брата». Наконец подполковника вывели из лагеря. Она бросилась к нему. Впервые увидев-шие Друг Друга люди раскрыли объятия, поцеловались и заплакали... Уселись на небольшой полянке, разложили немудреную еду. Невдалеке прохаживался часовой. Парфентьев рассказывал о себе. Он попал в плен, скрыл свое звание и профессию летчика; чтобы вырваться на волю, пошел в батальон добровольцев, расположенный на аэродроме. Стал присматриваться к самолетам. Надеялся в удобный момент сесть в немецкую машину и улететь... Однажды на аэродром пригнали пленных. Среди них оказался боец из его полка. Он узнал командира, бросился к нему и стал душить.

— Ах ты, гад, продался фашистам! — закричал он и рассказал, кто в действительности этот доброволец.

Парфентьева снова посадили за колючую проволоку. Его документы находились на Александровке, в штабе добровольческой части.

Татьяна Аристарховна пообещала сделать все возможное, чтобы выручить его, и на следующий день пошла на Александровку. Она поднималась по ступенькам заводского моста от одного пролета к другому. Но, боже, что это? Навстречу ей шел Дмитрий Новиков. Татьяна Ари-старховна остановилась, от лица отхлынула кровь, мелко-мелко задрожали губы, страх сковал все тело. «Опомнись, просто человек похож на Новикова... Нет, нет. Это он».

Дмитрий подошел к Татьяне Аристарховне, поздоровался и тихо спросил:

— Далеко идете?

— За мылом... На Александровку,— с трудом ответила она.— А вы с Сашей почему не заходите к нам?

— Скоро будем,— стушевавшись, проговорил Новиков и быстро пошел в сторону города.

Мельникова сделала несколько шагов и оглянулась. Дмитрий торопливо удалялся. «Почему он на свободе? Неужели товарищи сказали неправду? А если?..»

Новиков скрылся, и она немного успокоилась. Постояла с минуту в нерешительности и, не понимая, что ней, пошла дальше...

На что рассчитывал Майснер, какой ход придумал, отпуская Новикова? Накануне он беседовал с ним.

— Мы поверили вам,— сказал полицайкомиссар.— Теперь походите по городу. Так нужно. Но если выйдете за черту указанного маршрута — пуля в спину. При встречах со знакомыми — полная иллюзия, что вы не были арестованы. Но если названные вами люди после встречи с вами скроются, посчитаем, что вы их предупредили. Повесим. В шесть вечера доложите о прогулке. Можете считать ее поощрением за правильное поведе-ние на допросах.

А перед этим, 10 августа, допрашивали Шведова. Его доставили из карцера, оборудованного в бывшей 11-й школе на Стандарте. Везли в открытой легковой машине, руки закованы, на голове — грубый мешок. Допрос вел следователь Плискун — бердичевский белогвардеец, жестокий до изуверства, считавший себя знатоком людских душ. Показал арестованному на табуретку, стоявшую посреди комнаты. Три казака остались у двери.

— Ну как — будем знакомиться? — спросил Плискун.

Александр Антонович молча смотрел на следователя.

— Не хочешь первым? И не надо,— сказал Плискун.— Я не гордый. Разрешаю называть меня Мишей. А тебя позволь Сашкой.— На секунду он замолчал, вперив водянистые глаза в арестованного.— Александром Шведовым, хотя по документам ты Александр Гавриленко.

Ни один мускул не дрогнул на лице подпольщика, только мозг опалила огнем догадка: «Предали».

— А ну, посмотри туда,— предложил следователь, показав пальцем вправо,— Может, узнаешь?

Шведов медленно повернул голову... Когда же его ввели? В углу комнаты сидел Новиков.

— Он сразу понял, что к чему. Человеку жить охота,— продолжил Плискун.— Дмитрий Федорович, напомни, кто сидит передо мной?

— Александр Шведов,— сказал Новиков.

— Громче! — крикнул следователь.

— Александр Шведов, подпольная кличка Сашка.

— А дальше?

— Командир партизанского отряда.

— Ого, какой карась попался. А ты не врешь, Дмитрий Федорович?

— Нет,—протянул тот.

— А он — молчит, выходит, не согласен. Знаешь, Новиков, что бывает за ложные показания? Сначала плеточка, а потом веревочка,— сказал следователь и ухмыльнулся.— Ну, ладно, поговорили и хватит. Так кто тебя, Шведов, прислал сюда?

Александр Антонович поднял серые запавшие глаза. Заговорил медленно, кривя в улыбке губы.

— А ты мне нравишься, Миша. Давай в том же духе. Интересно, какое еще коленце выкинет шизофреник, посаженный в угол? Если и ты такого же ума, как он, то я представляю, какое будет следствие...

Плискун грохнул кулаком по столу.

— Молчать! Ты в самом деле карась не простой!

— Кричат, обычно, от бессилия. А чаще — от незнания.

— Верно подметил,— неожиданно согласился Плискун и обратился к Новикову:— Давай, Дмитрий Федорович, выкладывай все по-порядку.

Того затрясло, как в лихорадке. Очки сползли с носа, и он едва успел подхватить их трясущимися руками.

— Степан, дай ему воды,— приказал следователь казаку.

Новиков, клацая зубами о край алюминиевой кружки, выпил несколько глотков. Успокоившись, сказал монотонно-плаксивым голосом:

— Шведов прислан по заданию. Организовал группу. В нее вошли я, Оленчук, Тихонов, Покусай...

Дверь резко отворилась. В комнате появились телохранители Майснера, а потом он сам и Потёмин. Следователь вскочил со стула, на его место сел полицайкомиссар и приказал:

— Продолжайте.

— Повтори,— обратился Плискун к Новикову.— Давай фамилии, да не тяни! — крикнул он.

Майснер поморщился и подумал: «Грубо работает».

— Значит, в группе я, Оленчук, Тихонов, Покусай,— тягуче заговорил Новиков.— Потом примкнули другие: Чибисов, Бородач... Фамилию не знаю. Борисов. Еще Чистякова... Кажется, два Кости. Власов, по кличке Чапай. Портной Мельников, Колесникова, его соседка... Эта — Матвиенко. Еще была Августина. В Макеевке — Ладоненко. Галина в городе, и Кузнецова...

— А про динамит чего молчишь?

— Брали у портного, а прятали у меня. Ему носил начальник шахты. Врач Павел имел оружие.

— Ну что скажешь, Шведов? — обратился следователь к Александру Антоновичу.— Шикарная информация, правда? И теперь будешь молчать?

Подпольщик ничего не ответил. Плискун подошел к нему и толкнул в плечо.

— Я тебя спрашиваю,— зло сказал он.

— Я — Гавриленко, а не Шведов. К тому же...

— Брось дурочку валять,—перебил следователь.

— Жаль,— проговорил Шведов.

— Что жаль?

— Что ты, Миша, прервал меня. Я хотел было добавить нечто важное к сообщению того типа. И к тому, что сказал в самом начале.

Майснер, выслушав переводчика, спросил арестованного:

— Вы помните, что говорили вначале?

— Конечно, помню. Новиков с детства болеет шизофренией. До войны он утверждал, что вел подпольную работу в царское время, хотя был сопливым пацаном. Война и голод, видимо, усугубили болезнь. Он в каждом знакомом видит разведчика и диверсанта. Меня принимает за командира. Я занимаюсь коммерцией и для самообороны от бандитов приобрел пистолет. Новиков узнал об этом и где-то достал себе наган. Подстерег меня у одного торговца. Привязался ко мне, чтобы похвастаться оружием. У нас говорят: «На обиженного богом не обижаются». Но следователь его понимает. Разговаривает на равных...

Полицайкомиссар знал, какой характер примут дальнейшие события, и покинул следственную комнату.

Шведова свалили на пол. Один палач придавил к полу руки, другой — ноги, третий схватил резиновый кабель в два пальца толщиной. После тридцати ударов экзекуцию прервали.

— Ну что? Пришел по заданию? — спросил следователь.

— Чушь,— выдохнул Александр Антонович.

— Повторить! — крикнул Плискун.— Признается, гад! Если не сейчас, так завтра.

Шведова снова стали полосовать резиновым шлангом. Новиков забился в угол, его колотила мелкая дрожь.

— Убрать! А то сдохнет от страха. Александра Антоновича отливали водой и снова били, но он не подтвердил ни одного слова предателя. Уже Плискун выглядел мокрой курицей, и казаки устало по-дымали шланги... Допрос длился двенадцать часов. Под вечер полуживого, окровавленного и в наручниках Шведова отвезли в карцер. Бросили на цементный пол. До полуночи он не мог прийти в себя.

К вечеру вся тюрьма знала, в каком состоянии доставили с допроса Шведова. Среди арестованных коммунистов находился старик Родион Мозговой, знавший Александра Антоновича с тридцать шестого года. Он несколько раз прошел мимо камеры.

На внутреннем посту стоял полицейский Стругалин. Начальник караула предупредил его:

— В школе много партизан. А нынче попался главарь. Учти! С карцера глаз не спускай.

В полночь заключенный постучал в дверь и попросил воды. Стругалин принес. Шведов, преодолевая боль, встал на ноги. Обеими руками схватился за дверь. Полицейский напоил его и спросил полушепотом:

— Вы в самом деле командир партизан? Арестованный ничего не ответил.

«Коль его так бьют и охраняют, значит, правду сказал начальник,— подумал Стругалин.— Если я помогу ему, то и он меня выручит, когда красные придут».

Мимо прошел пожилой мужчина. «Может быть к нему? Отойду-ка я». И полицейский спустился вниз. Мозговой бросился к «волчку».

— Саша,— позвал он.— Это я — Родион. Александр Антонович застонал, приподнялся на локте. Через силу проговорил:

— Достань бумагу и карандаш... Передай всем коммунистам: Новиков предатель... Новиков предатель...— Он затих, силы покинули его.

Утром Шведова увезли на допрос.

В этот раз очной ставки с Новиковым не было. Майснера все же брало сомнение — действительно ли схваченный Гавриленко есть Шведов? Показания одного труса еще не доказательство. Выпустил его в город в на-дежде, что он встретит знакомых подпольщиков и скажет о них. А те, увидев Новикова, поймут, что слух об аресте ложный, и не станут скрываться.

Во время перерыва Александра Антоновича оставили в комнате с Потёминым. Переводчик долго молчал, поглядывая на арестованного, ходил от двери к столу. Шведов наблюдал за ним — у того был такой вид, будто он никак не может решиться на разговор. Наконец подошел к арестованному, участливо спросил:

— За что они так?

— А вы у них и узнайте. Один хлеб едите,— ответил подпольщик.

— Поперек горла стоит.

— Что же вас держит здесь?

— Надежда кому-нибудь помочь... Я сам из Куйбышева. Меня так и зовут здесь: Александр из Куйбышева. Попал в плен, узнали, что владею немецким. Вот и привлекли. Иногда удается облегчить судьбу схваченным,— полушепотом доверительно говорил Потёмин, поглядывая на дверь.

Александр Антонович почувствовал фальшь в словах переводчика. Вспомнил, с каким рвением тот обыскивал его в день ареста, и не поверил ни одному слову.

— Чепуха,— сказал он резко.

— Напрасно сомневаетесь. Я ведь вижу, вы не тот, за кого они вас принимают.

— Вот и скажите об этом своему начальству.

— Нет, нужно, чтобы кто-то из ваших близких побеспокоился. Может, они не знают, что вы здесь? Я бы передал...

Шведов ничего не ответил, он повернулся к окну и молчал до прихода следователя...

Десятого мая жена Оленчука передала Марии Анатольевне записку с сообщением об аресте командира. На следующий день из 11-й школы привезли в тюрьму и бросили в камеру, где сидела Мария Анатольевна, двух жительниц Иловайска. Ночью одна из них рассказывала:

— Я была с политическим через стенку... Его вчера привезли почти мертвым И до этого сильно били. С ним удалось кое-кому заговорить. Он предупредил: в общей камере есть предатель Новиков. Очень просил изничтожить изверга.

Мария Анатольевна заплакала, старуха подсела к ней, прислонила ее голову к себе и стала утешать:

— Ну чего ты, голубушка, убиваешься. Скольких они уже изничтожили, а люди все подымаются и подымаются. Сказывали: бьют наши супостатов, бежит Гитлер. Не мы, так дети наши свободными будут.

Через два дня записка Марии Анатольевны о предательстве Новикова попала к подпольщикам.

Андрей Власов узнал об аресте Шведова от Яковлева, он дал задание Дьяковой и Татько посетить все тюрьмы, может, удастся напасть на след командира. Они побывали в СД, на Третьей линии, на Первой и, наконец, попали в 11-ю школу. Разговорились с одной женщиной, и та сказала о человеке в белом окровавленном костюме. Его возят в город и из города с мешком на голове. Дьякова и Татько подошли к дежурному.

— Я разыскиваю брата,— обратилась к нему Валентина Дмитриевна.— В белом костюме, невысокого роста, волосы черные. Гавриленко фамилия. Приехал погостить...

— Никакой он не Гавриленко.— Прервал дежурный.— Он партизанский командир Шведов.

— Да вы что? — воскликнула Татько и замахала руками.— Он в городе первый раз, из Ростова он.

— А ну, уходите отсюда! — закричал дежурный.— Чтобы духу вашего здесь не было.

...Очередной допрос Шведова ничего не дал. Майснер поручил вести дело следователю Бруно Брандту, торговцу из Гамбурга, немцу тридцати трех лет. Среди сотрудников ГФП он слыл оригиналом: своих любовниц привозил к шурфу шахты № 4-4-бис на Калиновке, показывал, как сбрасывают в ствол людей, и тут же пристреливал.

Брандт отдал распоряжение схватить названных Новиковым подпольщиков. Спросил у него, где они в последнее время собирались. Тот назвал домик Полины Черновой на Павловском поселке. В восемь утра посадили Новикова в «оппель» и поехали по указанному адресу. Остановились невдалеке от домика, предателя оставили в машине вместе с шофером.

Сотрудники ГФП, среди которых был Потёмин, никого в домике не застали. Обшарив все углы, взяли с собой фотографии и уехали.

Только машина скрылась за поворотом, как к домику подошли Дьякова и Покусай, их остановили соседи Черновой.

— Прячьтесь скорее,— сказала молодая женщина.— Здесь были гестаповцы. В машине сидел русский. Блондин, в кителе и в очках. Жрал колбасу.

Дьякова попятилась назад, схватила за руку Ивана и с тревогой прошептала:

— Это Новиков... Ты беги по квартирам, а я на Десятую. Там должен быть Сергей. Нужно всех предупредить.

В комнате сидели Емельян Гринько, его напарник по коммерческим делам и Аксенов, он играл на пианино.

Дьякова поднялась по ступенькам, не успела зайти в комнату, как на улице раздались выстрелы и в квартиру ворвались немцы. Галина Алексеевна оказалась за дверью. На ломаном языке Брандт спросил Емельяна

Гринько:

— Ты хозяин?

— Я,— ответил Емельян Феоктистович.

Аксенов перестал играть. Он был в офицерской форме. Поднялся, достал сигареты, подошел к Брандту и по-немецки попросил прикурить. Тот удивленно взглянул на него и вытащил бензинку. Сергей задымил сига-ретой и прошел мимо солдата, стоявшего на кухне. И вдруг Брандт не своим голосом закричал:

— Шнель! За ним! Партизанен!

Солдат бросился из кухни и застучал сапогами по ступенькам. Аксенов, услыхав погоню, перепрыгнул через забор и ушел в переулок. Немец поднял стрельбу. Из дома выскочил Брандт. Дьякова спокойно вышла из-за коридорной двери и покинула двор.

Следователь возвратился в квартиру и арестовал Емельяна Гринько.

На другой день рано утром к Павловскому поселку подошли две женщины, запыленные, с котомками за плечами. У крайнего дома их остановила выбежавшая навстречу молодайка:

— Не ходите туда,— предупредила она.— Там были гестаповцы. Вас ищут, Галина Яковлевна.

Гринько и Богоявленская переглянулись. Августа Гавриловна предложила уйти в Макеевку и укрыться в надежном месте, но Галина Яковлевна отказалась.

— Сначала нужно повидаться с Бородачом,— сказала она.

<< Назад Вперёд >>