1
Гибель сестер Лузгиных не вызвала страха и покорности. Гитлеровцам не удалось сломить гордый дух советских людей. Как из маленьких ручейков образуются реки и моря, так из небольших подпольных групп и партизанских отрядов выросла в 1943 году в Полоцко-Ушачской зоне грозная армия народных мстителей. Семнадцать бригад и отдельных отрядов под общим командованием. Героя Советского Союза Владимира Лобанка удерживали в тылу врага обширный край в пять тысяч квадратных километров.
Сознание того, что народ непобедим, окрыляло юных подпольщиков Оболи. Диверсии не прекращались, широко распространялись листовки и советские газеты.
Но с каждым днем было труднее собираться вместе. Повсюду шныряли агенты гестапо и полицаи, тщетно искавшие партизан. Чтобы предотвратить провал, райком партии рекомендовал разделить подпольную комсомольскую организацию на три группы: обольскую, ушальскую и мостищенскую.
Руководящий комитет не собирался больше у маяка. Встречались либо в лесу, либо у кого-нибудь дома.
В начале августа 1943 года обольская и ушальская группа подпольщиков получили задания — нанести врагу новые удары. Намечено было взорвать в один и тот же день лесопильный и кирпичный заводы, льнозавод и на-ходившуюся на его территории электростанцию. Она обслуживала поселок, воинские части, железнодорожную станцию и торфяные агрегаты. Успех такой большой по масштабу диверсии сильно подорвал бы экономическую базу фашистов в Сиротинском районе. Фруза лично должна была встретиться с представителем райкома партии для окончательного решения вопроса.
Вскоре связная сообщила место и время встречи. Фрузу сопровождала Нина Азолииа.
Маркиянов пришел хорошо подготовленным к встрече. Через Николая Зенькова, Зину Портнову и Марию Дементьеву, посланных в Оболь, предварительно были выяснены порядок охраны заводов, система получения пропусков, разведаны удобные пути подхода и отхода. Пузиков разработал план операции.
Встреча была короткой.
Определили исполнителей: льнозавод и электростанцию взрывает Зинаида Лузгина, локомобиль кирпичного завода — Илья Езовитов, мотовоз и агрегат на торфяном заводе — Евгений Езовитов, а лесопильный завод — Федор Слышанков. Условились о времени взрыва.
2
После ареста и расстрела сестер Лузгиных Гречухин больше не сомневался, что в Оболи действует подпольная организация. Но как связаться с ней? Он пробовал еще раз заговорить с Ниной Азолиной, но та, видимо, в самом деле ничего не знала: втрескалась по уши в лейтенанта Мюллера, а на остальное махнула рукой. Так казалось Гречухину.
Тогда он решил связаться с парнями. Он старался припомнить всех, с кем учился до войны в школе, но ни на ком не мог остановиться.
Как-то вечером Михаила Гречухина вызвал Экерт.
— Ты еще долго будешь вынюхивать? — спросил он недовольным тоном.
— Подождите, пан начальник. Я, кажется, напал на след,— соврал Гречухин.
— Я-то что,— смягчился Экерт.— Краузе не дает покоя. Требует сообщить, кто в Оболи помогает партизанам.
— Я стараюсь, пан начальник.
— Это мы знаем. Если бы не ты, бандитки Лузгины н сейчас вредили бы... Но кто их дружки?
— Я уже напал на след... Подождите немного.
— Я-то что, иди к гауптману. Он тебя вызывает... Краузе стоял у окна комендатуры и думал о чем-то, когда бесшумно открылась дверь и вошел фельдфебель Шенке:
— Разрешите, господин гауптман.
— В чем дело, Шенке?
— Вас спрашивает русский. Краузе прищурился:
— Ах, да... Я вызывал тут одного. Пропусти!
Через минуту на пороге стоял Гречухин. Он нерешительно подошел к капитану.
— Добрый вечер, пан начальник.
Краузе не отвечал, поправляя в мундштуке сигарету.
— Ты есть обманщик,— вдруг закричал капитан,— Ты обещал список. Где он?
— Я, пан начальник, начал составлять... Но с кем ни говорю, отмалчиваются.
— Тебе не верят?
— Не верят, пан начальник...— признался Гречухин.— Догадываются, что я убежал с фронта...
Тонкая полоска дыма вилась над креслом спиралью. Краузе что-то соображал и в то же время с нескрываемой насмешкой разглядывал смущенного, но готового служить ему предателя.
— Вот что, Гречухин. Пойдешь к Экерту. Он тебе расскажет, что делать. Я позвоню ему... Скоро тебе поверят. Да, обязательно поверят! — сказал капитан повеселевшим голосом.
На следующий день в поселке на людных местах висели объявления:
«Полиция арестовала мастера льнозавода Гречухина. Он подозревается в поджоге. Жители, имеющие какие-либо компрометирующие материалы, приглашаются в полицию.
Начальник полиции Экерт».
Гречухина увезли в Горяны. Гитлеровцы постарались разнести эту весть по всей округе.
3
Мины, полученные Фрузой от Маркиянова, необходимо было передать Володе Езовитову. Володе поручалось обучить и проинструктировать, как обращаться с минами, непосредственную исполнительницу диверсии на льноза-воде Зину Лузгину.
Фруза понимала, что переправить мины в Зуи — дело не простое. Самый короткий путь лежал через лес и болото. Но девушка не была уверена, что этот путь не окажется... самым «длинным». Здесь устраивались вражеские засады.
Пройти в Зуи можно было еще обычной дорогой через Мостище и в непосредственной близости от торфозавода, в поселке которого находилась офицерская столовая. Но после диверсии в столовой была усилена охрана не только в поселке, но и в окрестных селениях. На дороге можно было натолкнуться на военный патруль или на полицаев.
Тщательно обдумав различные маршруты и способы доставки мин, Фруза пришла к выводу, что лучше всего отнести мины в бидоне с молоком обычной дорогой. В случае нежелательных встреч с немцами или полицаями всегда можно сказать, что молоко предназначено для гарнизонной кухни: тут и'солдаты побоятся отнять, не только полицаи.
Несколько дней подряд она носила продавать молоко на немецкую кухню. Это имело свое значение: охрана к ней «присмотрелась», уже знала ее. После этого Фруза три дня прохаживалась с молоком почти до самых Зуев, изучая обстановку, и каждый раз все обходилось без происшествий.
На четвертый день рано утром Фруза положила в бидон мины, завернутые в клеенку, и залила их сверху молоком. До деревни Зуи она дошла благополучно. И надо же было так случиться: уже совсем недалеко от дома Езови-товых ее вдруг окликнул полицай Трофимов.
Уроженец Оболи, Трофимов знал всех местных Жителей. Знал он и Зенькову. Низкорослый, с красным лицом и крупным фиолетовым носом, он постоянно^ был пьян. Рядом с ним шел с безразличным видом, глядя себе под ноги, его младший брат Семен, высокий, худощавый, тихий,— тоже полицай.
Девушка продолжала свой путь, не обращая внимания на пьяный окрик полицая. «Только бы добраться до бургомистра,—думала она,—а там — прощайте, шкуры».
Полицай бросился ей наперерез.
— Сто-о-ой! Стой, говорю.
Фруза остановилась.
— Чего тебе? — нарочно громко спросила она, стараясь сохранить спокойный вид.
— Что в бидоне?
— Будто не бачишь? Молоко.
Он уставился мутными глазами на бидон и уже протянул руку.
— Не трожь, черт косолапый! — Фруза со всей силой толкнула полицая в грудь, и он, не устояв на ногах, растянулся тут же, в дорожной пыли.
— Ах, так? Я тебе сейчас...— В воздухе повисла грубая брань.
Полицай силился встать, но ноги его не держали.
На шум и крики из ближайшего дома выбежал офицер.
— Пан начальник, помогите! — обратилась к нему Зенькова.
Гитлеровец строго посмотрел на девушку.
— Зачем кричаль?
— Пан офицер, я несу немецким солдатам на кухню гостинец, молоко, а они хотят отобрать.
Офицер подошел, поднял крышку.
— О, млеко! Мильх! Карашо. Неси, неси...— Обернувшись к полицаям, крикнул: — Пшель вон!
Фруза, свернув за угол, шмыгнула в сени дома бургомистра. Владимир быстро вылил из бидона молоко, а мины спрятал в один из приготовленных заранее тайников на скотном дворе.
Деревня уже проснулась. То из одной, то из другой избы выбегали парни и девушки. Застегиваясь па ходу, жуя наспех засунутый в рот кусок хлеба, они торопились на льнозавод.
Завод был виден издалека. Рядом— склады со льном. Электростанция.
Зина Лузгина отстала от подружек и, держась за живот, подалась в кусты. Здесь ждал ее Владимир. Он быстро передал ей мину.
— Помни, ровно в пять... Мы придем без четверти. Зина спрятала мину в карман нижней юбки, одернула платье и бросилась вдогонку.
Без четверти пять Владимир Езовитов и Нина Азоли-на были на месте, как условились с Лузгиной. Они ожидали ее в кустарнике вблизи льнозавода. Послышался гудок. Володя взглянул на часы: ровно пять. Сейчас должны выйти рабочие.
Прошла минута, другая. Мимо часового, торопясь домой, пробежали женщины с развернутыми пропусками, но Зины не было.
Они подождали еще немного, не отрывая глаз от проходной. Зина не выходила.
— Не стряслось ли что?
Володя волновался.
— Ничего, все будет хорошо,— успокаивала Нина. Володя опять посмотрел на часы: десять минут шестого. И в это время вдали мелькнула знакомая фигура Зины.
— Чего ты застряла? Я тут черт знает что передумал,—набросился Володя на подошедшую Лузгину.
Зина не слышала, о чем ее спросили. Она была занята своими мыслями, все еще находясь в возбужденном состоянии.
Постепенно приходя в себя, Зина рассказала, как переждала в туалете, пока из сушилки вышли все рабочие, как затем она бросилась туда и сунула мину в кипу льна. Возвращаясь, наскочила в дверях на охранника. Тот ничего не спросил и даже не посмотрел на нее, но ей показалось, что он все видел.
— Потише иди, Зина.— Азолина тяжело дышала.— Мне за тобой не угнаться.
Лузгина замедлила шаг, и они пошли рядом, плечом к плечу, переглядываясь друг с другом и улыбаясь. Ребята на опыте давно убедились, что чем свободнее держишься, тем меньше вызываешь подозрений даже со стороны полицаев.
Так они прошли больше километра, затем свернули в кустарник, где их ожидала Фруза.
— Ну как? — кинулась она к Зине.
— Пока, Фруза, ничего не знаю. Мину положила, а дальше что...
В это мгновение раздался сильный взрыв. Огненные языки, пробившись сквозь облака дыма, взвились в небо.
— Почему так рано? — удивилась Зенькова.
Она не сообразила, что температура в сушилке в два раза выше той, на какую была рассчитана мина.
— Ты что же, еще недовольна? — с обидой сказала Зина, радуясь своей работе.
Пламя охватило льнозавод и электростанцию почти мгновенно. Лен горел как порох.
— Хорошо горит... Это пламя нашего гнева! — воскликнула Фруза.
4
Поселок Оболь. Мост через реку. В двадцати пяти метрах от моста — лесопильный завод. Попасть сюда постороннему невозможно. Немцы огородили завод высоким забором, протянули сверху несколько рядов колючей проволоки.
Прежде чем приступить к выполнению задания, Федор Слышанков три раза ходил в разведку. С противоположного, левого берега от зуевского кладбища хорошо видна вся заводская территория. Федор являлся сюда с утра, выбирал поудобнее местечко за одной из могильных оград и часами наблюдал за жизнью лесопилки, отыскивая к ней наиболее доступный путь.
Со стороны реки территория завода была огорожена забором только частично: довольно большой открытый участок служил площадкой для приема сплавного леса. На берегу у самой реки лежали ярусами толстые бревна — отсюда брали их на распиловку.
Можно было бы переплыть реку как раз против открытого участка и затаиться у штабеля до удобного момента. Федя взглянул в сторону моста, и лицо его помрачнело: по обеим сторонам стояли часовые. Рядом с ними на площадках — пулеметы. Полезь только, не соберешь костей...
«Выходит, товарищ Слышанков, задание невыполнимо,— рассуждал он.— Эх, Федор! А тебе еще доверили такое дело».
Юноша лежал в траве между надгробными памятниками и крестами, терзаясь оттого, что не может придумать ничего путного. Он уже хотел перебраться на другое место, словно от этого зависел успех диверсии, но, еще раз посмотрев на берег, задумался.
Вода казалась неподвижной. Только по зеленым водорослям, что вытянулись по течению, можно было угадать, в какую сторону течет река. Взгляд Слышанкова несколько минут был прикован к невысокому тростнику. И вдруг суровые складки на лбу разгладились, а глаза зажглись веселым огоньком. Он подобрался кустарником к берегу, срезал несколько трубок тростника и снова через кладбище направился в Зуи.
На следующий день, легко одевшись, Федор положил мину в карман, заколол его сверху английской булавкой и вышел огородами к реке повыше моста. Он уже хотел войти в воду, как на противоположном берегу, словно ошалелая, выскочила из кустов овчарка. Кто-то свистнул ей вслед. Собака остановилась у самого берега, насторожилась и заглянула в воду, точно собиралась пуститься вплавь.
«Этого еще недоставало»,— подумал с досадой Слышанков, тотчас же подавшись назад. Он успел скрыться как раз в тот момент, когда из кустов выглянул немецкий офицер, облюбовавший это местечко для купания.
Слышанков как-то видел его здесь со своей овчаркой. Но кто мог подумать, что он опять явится сюда. «Эх, черт побери,— нервничал юноша.— Впрочем, может, он еще раздумает купаться?»
Но гитлеровец не уходил. Он разделся и улегся на горячий песок. Федор с ненавистью глядел, как сухопарый фашист поворачивается с боку на бок под лучами солнца. Наконец он вскочил и побежал к воде. Но прежде чем войти в воду, поднял с земли палку, размахнулся и забросил ее на середину реки.
— А ну, возьми!..— крикнул он овчарке, и та стремглав кинулась в воду.
Так фашист проделал несколько раз. Собака уже выбилась из сил, а он все продолжал забрасывать палку и посылал за ней собаку, подбадривал ее криками: «Гут, гут, гут!..»
Но вот забава надоела ему, и он осторожно, щупая ногами дно, влез в реку, окунулся, но плавать не стал, а плескался у берега, как гусь. Затем он вылез на берег, оделся и, свистнув овчарке, поплелся в пристанционный поселок.
Повременив, Слышанков влез по шею в воду, оттолкнул от берега короткое бревно, так называемый «топляк», и, придерживаясь за него руками, поплыл под водой по течению, лежа навзничь и держа во рту тростниковую трубку, через которую дышал.
По сверкающей поверхности, дробя и разгоняя солнечные блики, побежала во все стороны рябь. Бревно приближалось к противоположному берегу, туда, где у лесозавода был открытый участок. Здесь сгрудилось несколько бревен, образовавших запруду. Федор подплыл сюда, выбрался из воды, ползком добрался до штабелей и пролежал между ними до обеденного перерыва.
Когда все ушли на обед, Слышанков вылез из укрытия, никем не замеченный, проник в машинное отделение и положил в двигатель мину замедленного действия.
Вскоре он тем же способом вернулся на кладбище и, отдышавшись, пошел домой. До взрыва оставалось ровно два часа.
В пять часов взрыва не последовало. «Что за черт?» Слышанков вспоминал шаг за шагом все, что делал после того, как выбрался из убежища между бревнами. Вот он идет к машинному отделению, открывает дверь. Достает из кармана мину с ртутным капсюлем-взрывателем, утопленным в отверстие. Сбоку—предохранительная чека. Перед тем как заложить мину, надо было осторожно выдернуть до конца чеку... Федор побледнел, обхватил руками голову: «Я забыл выдернуть чеку!..»
Юноша бегал по комнате из угла в угол и не находил себе места. Болела голова, будто ее раскалывали на части. «Что я наделал?» Он понимал, что поправить ошибку уже нельзя. Некоторое время Федор сидел, как невменяемый, потом бросился на кровать. Так пролежал ничком до тех пор, пока к нему не прибежал Евгений Езовитов.
— Сорвалось,— упавшим голосом начал Слышанков, но Евгений раздраженно оборвал его.
— Хватит!
Слышанков поднялся с кровати и почувствовал, что к сердцу приливает холодная волна. Он еще никогда но видел своего друга таким: искаженное лицо, помутневшие глаза.
— Женя, что случилось?
— И у меня тоже... полный провал.
— Вот так арифметика! — Федор отвел глаза в сторону. Ему стало жаль друга.
Евгений должен был взорвать на торфозаводе мотовоз и агрегат, изготовляющий из торфа изоляциопные трубки.
Ему выполнить задание было легче, чем другим: он работал тут же, на торфозаводе.
Как и Слышанков, он выбрал для подготовки диверсии обеденный перерыв. Еще с утра Евгений наметил, что сперва заложит мину в мотовоз, а потом в агрегат, находившийся на торфоразработках, простиравшихся далеко в сторону Шашанского леса.
Все утро парень нервничал: без конца ощупывал карманы, где хранились портсигары-мины, несколько раз подходил к машинисту мотовоза Василию Кузьмичеву, которого хорошо знал, и заводил с ним разговоры на отвлеченные темы. Во время одного из таких разговоров он невзначай выяснил, что тот собирается пойти обедать домой. Машинист жил в рабочем поселке торфяников. «Это мне на руку»,— подумал Евгений.
Успел он побывать и на торфяном поле, где стоял агрегат. Здесь тоже перекинулся несколькими фразами с механиком агрегата Леонтием Дергачом из деревни Зуи. Этот домой не собирался, а решил обедать тут же,_у агрегата.
«Придется сегодня ограничиться мотовозом»,— огорчился Езовитов. Но ему не удалось взорвать и мотовоз. Три раза подходил Евгений к мотовозу, а Кузьмичев все торчал на месте, словно нес вахту. Он совсем не пошел в этот день обедать, затеяв мелкий ремонт. Должно быть, Кузьмичев что-то заподозрил в поведении Евгения.
Незадолго до окончания работы Езовитов снова прошелся к агрегату, а потом к мотовозу, но Дергач и Кузьмичев, готовясь уходить, уже сдавали машины охране. Тут и думать было нечего о диверсии.
Сразу после гудка Евгений, расстроенный неудачей, побежал к Слышанкову узнать, как обстоит дело у него. Но и у Федора получилась осечка...
5
Илья Езовитов не работал на кирпичном заводе, где ему предстояло взорвать локомобиль. Попасть сюда оказалось сложно: завод охранялся строго. Это было солидное предприятие: более десяти тысяч штук кирпича даивал в сутки завод.
Выручила Нина Азолина, доставшая пропуск комендатуры. Но придя на завод с миной замедленного действия в кармане, юноша никак не мог проникнуть в помещение, где стоял локомобиль: механик Герасим Кириллов неотлучно находился на месте.
Илья был с ним знаком. Кириллов и до войны работал тут механиком и жил в Зуях. Это был невысокий человек, лет тридцати шести, заросший неопределенного цвета щетиной. Столь же неопределенным казался и его харак-тер. «Герасим — ни рыба ни мясо, ни кафтан ни ряса»,— говорили о нем в Зуях.
Правда, нельзя было утверждать, что Герасим сочувствовал фашистам, но он не питал к ним и ненависти. Ничего не имея против поражения оккупантов, он сам, однако, не собирался что-либо делать для этого и добро-совестно выполнял все, что приказывали «новые хозяева».
Илья понимал: Кириллов добровольно не согласится помочь ему взорвать локомобиль — и пошел на хитрость. Захватив с собой консервную банку, он зашел после обеденного перерыва в котельную к механику.
— Здравствуйте, дядя Герасим! Имею к вам просьбу. *-* Чего тебе? — Кириллов подозрительно оглядел его с ног до головы, припоминая, где они недавно встречались. «У бургомистра, кажется. Ну да. Его племяш».— Чего тебе? — повторил механик: он был немного глуховат.
— Ничего особенного, Герасим Иванович. Маленько солидолу, сапоги смазать.
— Дай банку. Вечером пойду домой, занесу.
Илью это не устраивало.
— Спасибо, дядя Герасим. Только зачем утруждаться? Я лучше подожду.
— Как хочешь.
Они стояли друг против друга, занятые своими мыслями. Кириллов думал о том, как бы скорее избавиться от настырного гостя, а Илья, не собираясь уходить, думал о другом: как бы выжить отсюда механика хотя бы на несколько минут.
Молчание нарушил Кириллов:
— Однако настойчивый ты парень,— проворчал он, взял у Ильи банку и отошел к бочке, стоявшей в углу за локомобилем.
Пока механик набирал солидол, Илья успел положить под маховик мину замедленного действия. Сейчас ему уже хотелось скорее отделаться от механика, по надо было набраться терпения и ждать.
Кириллов принес полную банку.
— Надолго хватит,— сказал он глуховатым голосом.
— Большое спасибо, Герасим Иванович! - Илья подал ему руку и направился к двери, ведущей в заводской двор. Отсюда через проходную он вышел на улицу. Довольный, насвистывая веселый мотив, парень зашагал до-мой.
6
Дома Илья застал Федора и Евгения. Они сидели опечаленные. По одному виду можно было понять, что их постигла неудача. Тут же был и Владимир.
— А у тебя как? — спросил он.
— Порядок! — ответил Илья и подвел их к окну, откуда хорошо был виден пожар на кирпичном заводе.
Молчаливый, сумрачный, Слышанков не выдержал и стал рассказывать Илье, как все получилось.
— Нет, подумай только, все предусмотрел, а про чеку забыл. Но увидите: кровь из носу, а я свое выполню.— Он стоял перед ними горячий, возбужденный, готовый на все.
Ребята еще долго не расходились.
Поздно вечером вернулся от коменданта Иван Гаврилович.
— Ну как, батя? — спросил Владимир.
— Эх, сынки,— сказал бургомистр.— Лапти плетете, а концы хоронить не умеете! — Он сердито посмотрел на ребят.— Экерт уже знает, кто из вас был на кирпичном. Герасим назвал тебя, Илья. Полицаи сбились с ног, ищут. Комендант спрашивал про нашу деревню: не прячутся ли у кого.
Владимир предложил Илье немедленно уйти в лес.
— Так неизвестно, когда будут связные. А куда я без них? Надо через Фрузу узнать.
— Тогда уматывайте с Федором в поле. Там убирают рожь. Будете пока подальше от глаз,— посоветовал Иван Гаврилович.
Илья и Федор ночью ушли в поле.
А утром, чуть свет, за Ильей прибежал полицай Не-чай. Дома он никого не застал: мать, сестра и тетка Агриппина, жена Ивана Гавриловича, работали в поле.
— Может Илья тоже там,—подсказала Нечаю соседка Езовитовых.
Нечай отправился в поле.
Илья и Федор отдыхали, когда на горизонте всплыла фигура полицая на велосипеде, с винтовкой через плечо. Сойдя с велосипеда, он поздоровался с ребятами и сказал, обращаясь к Илье:
— Тебя вызывает Экерт.
— На кой ляд я ему сдался?
— Шут его знает,— равнодушно ответил полицай, а сам лукаво ухмыльнулся,— Велел срочно.
«Ну и хлюст! — подумал Илья,— Подожди, я тебе покажу, как играть со мной в жмурки». Но сказал другое:
— Что же, раз я пану начальнику так нужен, то пойдем. Только неудобно как-то в таком виде — в трусах, майке и босым — идти на прием к начальству. Сейчас я мигом оденусь.
— Давай поживее. А то мне попадет.
Одежда лежала метрах в пятнадцати, в кустах. Федор попросил у Нечая закурить. Пока тот угощал его, давал прикурить, Илья схватил одежду и пустился наутек.
Полицай кинулся вдогонку.
Переплыв реку, Илья повернул к Зуям. Нечай выскочил из кустарника и, увидев Езовитова на другом берегу, выстрелил, но не попал: тот был уже далеко.
Теперь надо было податься в лес и уйти в Ушалы, к Фрузе Зеньковой, но Илья повернул почему-то к себе домой. Эта неосторожность могла стоить ему жизни. Буквально перед самым его приходом разыскивающие его гестаповцы покинули деревню. Однако Илья пошел на такой риск вполне обдуманно. Он хранил у бургомистра в сарае гранаты и боялся, как бы фашисты их не нашли. Ивану Гавриловичу не миновать бы тогда беды...
Дома Илья переоделся, захватил гранаты и по оврагу отправился в Ушалы. На опушке у трех молодых березок Илья остановился. Огляделся и двинулся огородами к хате Фрузы.
Дома он ее не застал — ушла по делам общины, где она работала помощником счетовода. Марфа Александровна радушно встретила юношу и спрятала в овине. Здесь Илья и просидел весь остаток дня.
Вечером сюда пришла Фруза. Она узнала от Азоли-иой, что немцы обвиняют во взрывах одного Илью. Других никого не подозревают.
Фруза накормила Илью, объяснила, где и как он должен будет встретиться со связными, и отправила в лес к партизанам.
В полночь Илья покинул Ушалы. Шли втроем лесными дорогами, обходя деревни, где могли встретиться немцы. В одном месте наскочили на засаду.. Езовитову пришлось пустить в ход захваченные с собой гранаты. На рассвете показались Шашанский бор и Западная Двина. По реке проходил условный рубеж между оккупирован-ной территорией и партизанским краем. На лодке партизаны переправились на противоположный берег и вступили на землю, свободную от оккупантов.
Илью никто ни о чем не расспрашивал. Зина Портнова передала ему приказание командования выспаться и увела на сеновал. Проснувшись вечером, Езовитов был удивлен тем, что никто им не интересуется. Даже не разбудили.
Только на другой день его вызвали в штаб. Тут Илья застал Сипко, Маркиянова, Пузикова. После того как все вопросы к Езовитову были исчерпаны, Сипко отозвал его в сторону, усадил рядом с собой, и у них начался разговор по душам. Сипко интересовался всем: какая у Ильи семья, где она, не опасается ли, что могут родных расстрелять, не перебросить ли их лучше в партизанскую зону. Его утомленные глаза, окруженные морщинами, смотрели тепло и ласково; говорил он тихо, проникновенно.
Илья слыхал от многих, что Сиико — душа партизанской бригады. Теперь он убедился в этом сам. Антон Владимирович расспрашивал о людях подпольной организации, об их делах, настроениях, нуждах...
Беседа затянулась.
— А теперь, брат, сходи-ка в баньку,— сказал Сипко на прощанье.— Одним словом, попарься! Веничка не жалей, у нас их много...
