В документах партизанского отряда нам часто попадалось имя Бориса Кирилловича Маркиянова. Боевого партизанского комиссара часто вспоминали и родители юных героев, настойчиво советовавшие нам повидаться с ним.
Бориса Кирилловича хорошо знают в Оболи. Здесь прошли его детские годы, в местной школе он учился перед войной, был секретарем комсомольской организации, и многие будущие юные подпольщики с волнением вручали ему заявление о вступлении в комсомол.
Хорошо знают его здесь и по годам войны. Однажды в Зуях появился щеголеватый гауптман в черной эсэсовской форме. Немец как немец, только вот причудливая фуражка с высокой тульей нарочно надвинута на глаза. Но что же в этом особенного?
Шел гауптман по самой середине улицы, как обычно ходили немцы, побаивавшиеся заборов и изгородей, — непрошеных гостей мог кое-кто и подкараулить. Но гауптман, видимо, был не из робких, шел не спеша, уверенно, небрежно постукивая по начищенным сапогам офицерским стеком. Необычным казалось и то, что гауптман был один, его не сопровождали даже полицейские. Вот он дошел до дома Ивана Гавриловича Езовитова и, не колеблясь, по-хозяйски поддев щеколду, вошел на усадьбу. К окнам прилипло несколько изумленных лиц. Да и сам Иван Гаврилович беспокойно заходил по комнате, раздумывая, зачем могло пожаловать к нему высокое начальство.
Когда гауптман переступил порог, он сразу же отметил про себя, какую тревогу здесь вызвало его появление. У дверей с напряженным лицом стоял Иван Гаврилович, из-за перегородки, отделяющей кухню от прихожей, выглядывала его жена, а в горнице, приготовившись к неожиданной встрече, стояли, касаясь друг друга плечами, три неразлучных друга: — Владимир, Илья и Евгений Езовитовы.
А гауптман между тем, не обращая на все это никакого внимания, твердо шагнул навстречу хозяину и, сдернув с головы фуражку, звонко спросил:
— Что, не рады гостю?
— А ну тебя, Борис, совести ты не знаешь, так пугать людей! — бросил в сердцах оторопевший Иван Гаврилович и махнул в сторону вошедшего рукой.
А ребята уже обступили гостя, выведывая у него партизанские новости.
Неоднократно вот таким образом появлялся на территории вражеских гарнизонов партизанский комиссар.
А однажды жители Оболи и окрестных деревень увидели на расклеенных повсюду листовках знакомые портреты секретаря райкома партии Антона Владимировича Сипко, комиссара партизанской бригады и Бориса Кирилловича Маркиянова, комиссара партизанского отряда. За головы двух партизан немецкое командование обещало большое денежное вознаграждение и земельный надел. Но предателей не нашлось, и оба партизана воевали до самого Дня Победы.
Антон Владимирович Сипко несколько лет назад умер, а Бориса Кирилловича Маркиянова нам удалось разыскать. Сейчас он преподает в медицинском институте основы марксизма-ленинизма, занят подготовкой к защите диссертации. И хотя свободного времени у него почти нет, он охотно согласился поделиться с нами воспоминаниями о боевых днях.
Нет, первый раз в Оболи во время войны он появился не в немецкой форме. Было это в ту памятную суровую зиму, когда партизаны только еще собирали силы и лишь начинали налаживать связи с населением. Нелегкое это было дело... Силы партизанских ударов гитлеровцы еще не изведали, свирепо и почти безнаказанно грабили население, бесчинствовали как хотели. Вольготно себя чувствовали и предатели, усиленно распускавшие слухи о разгроме Советской Армии. Одной из важных задач тогда было распространение правды о положении на фронтах среди оккупированного населения. Рассказать о сообщениях Советского Информбюро, дать почитать газету с Большой земли, листовку, изданную советским командованием, — значило рассеять завесу лжи, вселить в сердца людей, подвергающихся систематической обработке вражеской пропаганды, веру в торжество правого дела. Много раз ходил Борис Кириллович вдвоем с партизаном Павлом Рыхленко по деревням, неся людям слова правды.
Как-то Рыхленко предложил Борису Кирилловичу:
— Сходим в Ушалы. Говорят, там по вечерам у Савелия Зенькова молодежь собирается. Посмотрим, поговорим...
Борис Кириллович согласился,
Ушалы — километрах в пяти от Оболи, в стороне от больших проезжих дорог. Тут же за домами начинается частый кустарник, который чуть дальше переходит в густой болотистый лес. Немцы наезжали в Ушалы, но не жили здесь. Они опасались отдаленных, расположенных у лесов деревень. Поэтому народ в Ушалах чувствовал себя относительно свободно. Молодежь не боялась даже собираться на вечеринки, и сюда иногда приходили ребята и девчата из окрестных деревень — из Фермы, Мостищ, Зуев, из Оболи. Это были, конечно, не те вечеринки, что до войны. Собирались скорее не потому, что хотелось веселиться, а потому, что тянуло побыть вместе, чтоб не чувствовать гнетущего одиночества.
На одну из таких вечеринок и пришли партизаны. Вошли в натопленную хату. Под потолком на железном крюке — керосиновая лампа. Неяркий свет ее освещает просторную комнату. Курчавый парень в белых валенках с низко подвернутыми голенищами лениво растягивает гармошку. Три или четыре пары медленно кружатся в вальсе.
«Видно, не очень весело ребятам, — подумал Маркиянов. — Плохо что-то танцуется, да и гармонист грустит. Наверно, тоже вспоминает довоенные годы. Разве так пели тогда гармошки, так ли веселились девчата!»
Познакомились с молодой хозяйкой дома Евфросиньей Зеньковой. Борис Кириллович раньше немного слышал о Фрузе (так звали ее знакомые). Перед войной она жила в Витебске, работала на швейной фабрике, была секретарем комсомольской организации, училась в техникуме. Приход оккупантов заставил ее вернуться домой. То, что увидела и пережила Фруза за несколько дней войны, породило в ней жгучую ненависть к гитлеровцам, жажду бороться. Поэтому на осторожный вопрос Маркиянова: «Как жить-то дальше собираешься, хозяйка?» — Фруза ответила твердо и прямо:
— Воевать!
После вечеринки остались самые верные подруги и друзья, Маркиянов рассказал о разгроме фашистов под Москвой, о наступлении наших войск на юге, в Крыму, под Тихвином. А заканчивая, сказал:
— Надо нам отсюда, из тыла, Красной Армии помогать.
— Мы сами об этом думаем, — подхватила разговор Фруза. — Не знаем только, с чего начать.
— Ну, об этом будет особый разговор... — Борис Кириллович поднялся и стал прощаться.
Но отпускать его не хотели. Молодежь обступила комиссара со всех сторон, посыпались расспросы пря партизанскую жизнь, ребята стали настойчиво проситься в отряд. Каждый находил самые убедительные доводы.
Борис Кириллович объяснил, что людей в отряде хватает, но с оружием вот плохо.
— Да мы со своим оружием придем, — выпалил вдруг Володя Езовитов.
— Откуда же у вас оружие? — полюбопытствовал Маркиянов.
Ребята загадочно переглянулись, одними глазами, спрашивая друг у друга позволения посвятить комиссара в самую большую свою тайну.
— Нашлись запасливые люди, — начал загадочно Илья.
— Да что там в жмурки играть, — перебил его Володя. — Когда летом шли бои, оружия всякого было полно. Ну, мы и не растерялись, прибрали кое-что к рукам...
Выяснилось, что у ребят были припрятаны пистолеты, винтовки, гранаты, много патронов, ручной пулемет. Среди всего этого оказался даже целехонький «максим» с несколькими лентами.
Сколько выдумки, изобретательности и бесстрашия проявили ребята, собирая и храня это оружие! Володя Езовитов, например, в распиленном надвое бревне старательно выдолбил углубления, в которые поместил две винтовки, а потом бревно сколотил и спрятал в сарае.
...Собирать оружие было нелегко, хранить рискованно, но еще труднее и рискованнее оказалось переправить его из-под носа врага в лес к партизанам. Тут потребовались и находчивость, и отвага, и выдержка.
Ничему так не радовались партизаны, как оружию. Когда в отряд был доставлен исправный «максим», да ещё с запасами патронов, партизаны от радости даже плясали вокруг него.
Опасная работа по доставке оружия в отряд еще больше сдружила ребят той особой, боевой дружбой, прочнее которой, должно быть, ничего и не бывает на свете.
Но как ни были партизаны благодарны ребятам, в отряд их постановили не брать. Впрочем, вопрос этот решало даже не командование отряда, а подпольный райком партии. Партизанам нужны были свои люди в селах и деревнях и особенно во вражеском гарнизоне. Так возникла идея организовать в Оболи комсомольское подполье. Создать подпольную организацию райком поручил Борису Кирилловичу Маркиянову. Осторожно и кропотливо начал он работать над выполнением этого поручения.
Сначала план создания комсомольского подполья он изложил Фрузе, у которой теперь часто гостил. Фруза горячо взялась за дело. Но Борис Кириллович советовал ей не торопиться, внимательно изучать людей. И сам присматривался к тем, кого предполагалось вовлечь в организацию, проверял на выполнении отдельных заданий.
Как-то в ненастный, вьюжный вечер Маркиянов постучался в хату Зеньковых. Отец Фрузы — Савелий Михайлович — знал, что у дочери серьезные дела с партизанами, поэтому после обычных приветствий и коротких расспросов он надел кожушок и вышел. Оставшись вдвоем с Фрузой, Борис Кириллович расстегнул полушубок и достал большой сверток.
— Тут газеты и листовки из-за фронта.
Передавая Фрузе увесистый сверток, он улыбнулся и добавил:
— Все это надо распространить в Оболи, по подписке, конечно, чтобы ни один экземпляр не пропал. И осторожно, враги не пощадят, ибо это против них самое сильное оружие.
Фруза спрятала сверток в кладовой, где висели заготовленные с лета веники, где мать хранила множество всякого добра, не боящегося холода.
Всю ночь не спала Фруза, обдумывая план выполнения первого серьезного задания командовании партизанского отряда. В листовках и газетах рассказывалось о том, что Красная Армия наращивает удары по врагу, что фашистские орды не только остановлены под Москвой, но битые и морожены враги отброшены от нее на десятки километров. Фруза обо всем этом уже знала и рассказывала односельчанам, но она понимала, как важно, чтобы эти вести дошли до людей не со слов, а со страниц таких знакомых всем, родных газет, как «Правда» или «Красная звезда», где не только сводка Советского Информбюро, но и любая статья и даже малюсенькая, набранная петитом пятистрочная заметка являются подлинным документом и доносят живое дыхание чудесной советской жизни.
Борис Кириллович Маркиянов,
комиссар партизанского отряда имени Ворошилова.
Ныне преподаватель Витебского медицинского института
|
Утром Фруза проворно собралась и отправилась с этим свертком в Мостищи. На солнце режущим глаза блеском сверкает снег. Кругом тихо-тихо. Фруза идет и улыбается своим мыслям. Она пред-ставила себе, как будут беситься враги, когда обнаружат у себя под носом советские листовки и газеты!
Фруза почувствовала, что ее охватывает какая-то бурлящая, злая радость и даже торжество, рожденное верой в удачу. Почему-то именно сейчас она снова припомнила жаркий июльский полдень, длинную колонну наших военнопленных на шоссе и паренька в рваной гимнастерке, без пилотки, с грязным бинтом на голове. Вот парень присел, поднял с дороги и бросил в рот две или три горсти смешанного с пылью зерна, что было рассыпано кем-то. Белобрысый немец-конвоир поднял автомат и в упор срезал парня. Так и остался боец лежать на шоссе со сжатыми в горсти, перемешанными с землей зернами, а белобрысый автоматчик, насвистывая мотив какой-то веселой песенки, опять зашагал рядом с колонной.
Фрузу затрясло, как в лихорадке. Хотелось догнать гитлеровца, вцепиться ему в горло — пусть он останется лежать на этом шоссе.
Плохо владея собой, Фруза развернула платок и бросила в середину колонны измученных людей краюшку ржаного, домашней выпечки хлеба. Конвоир заметил это, перестал насвистывать и с каким-то очень уж деловитым выражением лица подошел к девушке, казалось, без всякого гнева, а чисто механически он замахнулся своим автоматом и ударил Фрузу по голове. Долго ли она пролежала в траве, оглушенная этим расчетливым ударом, девушка не помнила. Сколько она будет жить и что бы ей ни довелось изведать, никогда не забудет этого удара, принесшего ей не только мучительную боль, но еще и незабываемое оскорбление, которое было несравнимо тяжелее всякой боли. И, невольно вспоминая об этом сейчас, И Фруза злорадно подумала: «Посмотрим, какие вы будете насвистывать песенки, когда партизаны начнут поддавать вам жару!.. Посмотрим!..» И Фруза зашагала быстрее.
...На первое задание ребята вышли все вместе. Потолкались, пошумели у Володиного дома и направились к Оболи. Первую листовку они приклеили к перилам моста через Оболянку. Это ловко сделал Федя Слышанков, которого плотно обступили ребята, пока он старательно намазывал клейстером перила, а потом любовно разглаживал листовку, чтобы она прилипла ровно, без складок и морщин. Газеты ребята подкидывали в пустовавшие почтовые ящики, оставляли в сенцах или клали, прижав камнем, на крыльцо.
Когда подошли к немецкой комендатуре, Илья прищурился, негромко кашлянул в кулак и в один миг приклеил листовку на дверях дома, который все обходили с опаской.
— Нельзя врагов обижать, пускай почитают перед сном, — засмеялся он, снова очутившись с ребятами. Потом вышли на шоссе и несколько листовок укрепили на дорожных знаках. Когда приклеили последнюю листовку и отошли от того места шагов сто, Илья вдруг остановился и громко, по-разбойничьи свистнул. Женя тоже остановился и толкнул его плечом так, что тот чуть не упал в сугроб. Каждый понимал: началась настоящая борьба, они делали большое, рискованное дело. И от этого на душе становилось тревожно и радостно.
...Скоро распространение газет и листовок стало обычным делом. В определенные дни из Ушалов приходила «почта», и ребята быстро разносили ее.
Самое большое удовольствие доставляло им видеть, как полиция с нескрываемой злобой соскребает листовки с домов, со столбов, с заборов.
— Работайте, работайте, шкуры! — шутили ребята. — А то хозяева скажут, что даром хлеб едите. Работкой мы вас теперь обеспечим!..
А в крестьянских хатах вечерами, завесив окна, люди читали правду о войне.
По указанию партизан многие ребята устроились к фашистам на работу. Девочки сразу поняли необходимость этого, а ребята, и особенно Володя Езовитов недовольно ворчали:
— Не хотим работать на гадов...
Но к весне все уже были пристроены, никому не грозила опасность быть высланным в Германию. А в партизанском отряде регулярно получали обстоятельную информацию о том, что творится в немецком гарнизоне. У партизан теперь были верные, испытанные помощники, готовые на все в борьбе с врагом.
Весной Борис Кириллович самых надежных, самых преданных собрал у Фрузы и объявил о плане создания подпольной молодежной организации. Тут же был избран комитет, который взял на себя руководство всей деятельностью, разработал технику связи, наметил первые боевые операции. Организациям начала действовать.
— Но о дальнейших делах вам подробнее может рассказать секретарь подпольной организации Фруза Зенькова. Живет она и работает в Витебске, — закончил свой рассказ бывший комиссар партизанского» отряда Борис Кириллович Маркиянов.
